Страница:
Но он не смотрел в окно. Он ничего не читал, не считая букв на экране при проверке зрения. Он не смотрел ни на что, кроме входящего и выходящего персонала, раненых и посетителей. Иногда, когда дверь оставалась закрытой, он только слушал шаги в коридоре. Но чаще всего он просто смотрел в стену, в белую стену на другом конце палаты.
– Это хорошо, – одобрил полковник. – А что они говорят? Скоро ты встанешь?
– Говорят, еще дней через пять.
У него были значительные повреждения. Еще один день там, под гусеницами, на равнине Фелен на Аорме, – и он бы погиб. Переправленный из Гольша на транспортный корабль Невидимых, он был почти безнадежен, хотя местные врачи делали все, что было в их силах. Но он уже несколько раз переживал клиническую смерть.
Военное ведомство лоялистов и семья оплатили его выкуп. Нейтральный медицинский шаттл какого-то Ордена Милосердия переправил его, еле живого, на госпитальный корабль Навигации. Тело ниже пояса пришлось отрезать напрочь; некроз съел почти всю среднюю конечность и значительно повредил внутренние органы. Потом пришлось ампутировать и среднюю конечность, полностью подключив его к поддерживавшему жизнь аппарату до тех пор, пока часть за частью не вырастет новое тело – сначала скелет, потом органы, мускулы, сухожилия, кожа и шерсть.
Процесс почти подходил к концу, хотя и двигался гораздо медленнее, чем Квилан ожидал. Теперь с трудом верилось, что он несколько раз почти умер, и грызла досада, что сделать этого ему так и не удалось.
Возможно, он не умер только потому, что там, изуродованный траками гигантской машины на страшной равнине, он все время представлял себе Уороси, ее удивление при будущей неожиданной встрече, выражение ее лица. Возможно. Он не мог утверждать это с точностью, поскольку все, что он помнил о том времени, заключалось в отрывочных и мгновенных ощущениях: боль, запах, вспышки света, неожиданные позывы к рвоте, обрывки бессмысленных фраз. О чем же он думал в бреду, в горячке, если предположить, что все-таки думал? Теперь он не помнил этого, но ему казалось, будто и тогда в мозгу у него плавали лишь грезы об Уороси.
Ныне его мучили другие мысли. Быть так близко к смерти, о которой он теперь уже мечтал, и избежать ее лишь благодаря нелепой обманувшей надежде на то, что снова увидит ее живой. О ее смерти ему сообщили уже в Лапенлэйде. А ведь это было первым его вопросом после главной операции на медицинском судне, когда от него осталась лишь верхняя часть тела.
О, как он кричал в ответ на слова врачей о том, что нижней частью пришлось пожертвовать ради жизни, как требовал сказать, что с ней, несмотря на дикие приступы боли и тошноты. Но врачи ничего не знали. Или просто ничего не хотели говорить.
Капеллан Ордена Милосердия навел все справки, какие только мог, о судьбе «Зимней бури», но война все еще продолжала бушевать, и никто не имел права открывать ни местонахождение, ни судьбу этого боевого корабля.
Он стал думать, где же можно узнать о том, что с кораблем? Погиб он или просто пропал без вести? Единственным шансом оставалось найти кого-то из Навигации. Но никто из их клана тоже не имел такой информации. Неизвестность вконец измучила Квилана, и он не раз мечтал о смерти, чтобы прекратить эти мучения.
Правду сказал ему шурин, ее близнец, на следующий же день после того, как гибель судна стала официально известной: корабль потерян, скорее всего, взорван. Он и единственный сопровождавший его шаттл неожиданно столкнулись с флотом Невидимых, уже выйдя из пространства Аорме. Враг атаковал их чем-то, напоминающим гравитационную волну, оружием соприкосновения. Первым попал под удар большой корабль. С судна, проводившего впоследствии экспертизу, поступило сообщение, что «начинка» и люди внутри корабля были уничтожены практически мгновенно. Никаких следов ничьих душ там обнаружить не удалось.
Шаттл попытался уйти, но его преследовали и вынудили сделать посадку. Он даже не успел сообщить свои координаты. Тем не менее несколько душ оттуда спасти удалось, и позже они поведали все детали трагедии.
Уороси умерла мгновенно. Это Квилан мог бы считать настоящим благом, если бы не одно обстоятельство: именно эта быстрота уничтожения не дала возможности находившимся на борту людям задействовать свои Хранители душ.
Правда, и примененное оружие свидетельствовало о том, что хотели уничтожить именно эти устройства.
Только спустя полгода Квилан смог оценить ту иронию судьбы, по которой оружие, уничтожившее все Хранители душ живых, не затронуло сделанные еще по старым технологиям и вывезенные с Аорме субстраты.
Когда шурин сообщал Квилану свою страшную новость, он кричал и плакал. Квилану было стыдно за родственника, ибо сам он не мог ни кричать, ни плакать – его охватило абсолютное безразличие, полная потеря каких бы то ни было эмоций, за исключением, пожалуй, удивления перед тем, зачем он вообще живет.
Квилан подозревал, что шурину стало стыдно за свою истерику или, наоборот, он оскорблен его равнодушием, но как бы то ни было, шурин больше не приходил, отправившись в далекое путешествие. Бывали другие родственники – отец, кузены. Квилан не знал, что и как им говорить, поэтому, когда посещения закончились, он даже вздохнул с облегчением и немного расслабился.
Потом появилась советник по горю, но Квилан не представлял, как и разговаривать-то с ней, чувствуя, что надо просто отказаться от ее услуг, понимая, что никому не дано увести его в область рая амнезии. От капеллана тоже было толку не больше.
За несколько дней до столь неожиданного окончания войны он подумал, что будет рад этому, но более не чувствует ничего. Когда все объявили, радостные раненые и персонал плакали, смеялись, и те, кто могли, пили и уходили парочками в ночь, а он ощущал себя совершенно чужим среди них и испытывал лишь раздражение от шума в то время, когда привык спать. Отныне его единственным посетителем, не считая врачей, стал полковник Димирай.
– Голову даю, что ты еще не слышал, – пробасил полковник, чьи глаза сверкали, как у человека, который только что избежал смерти или выиграл неслыханную сумму.
– О чем, Ярра?
– О войне, вестимо. О том, как она началась, кто был причиной, и почему она столь неожиданно закончилась.
– Нет. Об этом я ничего еще не слышал.
– А тебе не кажется, что прекратилась она как-то дьявольски быстро?
– Честно говоря, я об этом не думал. Это, наверное, из-за ранения. Просто поверить не могу, что она закончилась, так все дьявольски быстро случилось.
– Ладно. Зато мы теперь знаем, почему это произошло, – майор похлопал здоровой рукой по кровати. – Все из-за этих ублюдков из Цивилизации.
– Они остановили войну?
У Чела имелись контакты с Цивилизацией последние несколько сотен лет. Этот народ был известен как обладающий высокими технологиями и широко распространившийся по универсуму, но, конечно, без той челгрианской утонченности. Правда, еще во время войны некоторые надеялись, что Цивилизация вступит в войну и каким-нибудь образом разведет воюющие стороны.
Но этого не случилось. А то, что произошло, было куда более прозаичным, хотя и не менее удивительным: две стороны – лоялисты и Невидимые – вдруг приступили к переговорам и с потрясающей скоростью пришли к соглашению. Это был компромисс, никого реально не устраивавший, но все же такой мир снимал угрозу раскола челгрианской цивилизации. Почему же полковник говорит о каком-то вмешательстве Цивилизации?
– Все-таки это они ее остановили, – повторил Димирай, наклоняясь над лицом Квилана. – Хочешь узнать, как?
Квилану было совершенно все равно, но признаться в этом – значило обидеть полковника:
– Как? – тихо спросил он.
– Они сказали нам и Невидимым правду. Они показали нам настоящего врага.
– Так они все-таки вошли в контакт. И кто же этот враг?
– Они! Кто же еще? – воскликнул Димирай, снова энергично похлопывая рукой по кровати. Глаза его так и горели. – Они остановили войну, признавшись, что они ее и начали, – вот в чем дело.
– Не понимаю. Война началась тогда, когда освобожденные и набравшие силу Невидимые повернули свое недавно созданное оружие против тех, кто в недавнем прошлом в кастовом обществе стоял на самом верху.
– Новая армия и Гвардия Равенства были созданы в результате разложения армии после того, как некоторые ее части попытались совершить переворот вскоре после первых выборов. Неустанные тренировки и воля дали возможность бывшим низшим кастам довольно быстро получить доступ к командованию большинства кораблей, что тоже было попыткой демократизировать армию и устроить так, чтобы оружие не контролировалось какой-нибудь одной из сил государства.
– Это было сложное и затратное решение, оно требовало много сил, зато и давало возможность пользоваться мощным оружием слишком многим людям – зато теперь никто не чувствовал себя обделенным. Но затем Муонзе, президент из касты Кастратов, неожиданно перешел на сторону плебса. И при чем тут Цивилизация?
– Это Цивилизация посадила президентом перед Муонзе этого идиота-либерала Капиро, – пояснил Димирай, снова склоняясь над Квиланом. – Они, оказывается, все время держали руку на пульсе, так сказать. Это они обещали парламентариям всю галактику, если те проголосуют за Капиро. Они обещали все – население, корабли, технологии, еще бог знает что. Так к черту полетели и здравый смысл, и тысячелетние традиции, и вся система, а мы получили это долбаное равенство и кретина Муонзе в придачу. И еще знаешь что?
– Не знаю.
– И Муонзе также они посадили, используя какие-то непонятные тактики. Всеобщий подкуп.
– О!
– А знаешь, что они говорят теперь? Квилан покачал головой.
– Они говорят, будто не знали, что все так обернется. Видите ли, еще не случалось такого – вдруг кому-то равенства показалось мало, и нашлись кретины, которые захотели большего. Чушь какая! – Последние слова полковник буквально выплюнул сквозь стиснутые зубы. – И им совершенно наплевать на наши потери, на смерть. На тех, кто в изгнании или скрывается! В общем, получается, что на самом деле никакой гражданской войны и не было, а все это дело рук всяких «доброхотов». Честно говоря, теперь я не уверен, что и это правда. Кто знает, что скрывается и за этими их признаниями? Может быть, они нас просто боятся? Квилан молча пытался переварить известие.
– Хорошо, но зачем было во всем этом признаваться? – наконец спросил он.
– Ха! Может быть, это вот-вот должно было и так выплыть наружу, поэтому они захотели выглядеть чистенькими и признались сами.
– Но если они сказали и нам, и Невидимым прекратить войну…
– Никакой разницы. Они просто как можно лучше сделали грязную работу. Я имею в виду, неужели ты веришь, что они действительно имели целью сделать из нас статистов, марионеток? – Димирай нервно постукивал острым когтем по спинке кровати. – Говоря нам, что все это, по их представлениям, едва ли могло случиться, на самом деле они как раз этот единственный процент возможности тщательно высчитали, и все шло по плану, по которому они действительно виноваты и потому помогут нам… – Полковник тряхнул головой. – Черт возьми! Если мы еще не потеряли все лучшее в себе в этой проклятой войне, которую они нам устроили, то я пойду воевать против них!
Квилан посмотрел на полковника: его глаза сверкали, а шерсть на загривке встала дыбом.
– И это вся правда? – печально покачал головой Квилан. – Действительно вся?
Полковник встал, словно подкинутый гневом.
– Ты еще услышишь новости, Квил! – Пообещал он и огляделся, словно ища, на ком бы выместить свою злобу, но справился с собой и перевел дыхание. – Еще не конец. Это я тебе говорю, майор! Это не конец, а только начало. Начало очень долгого пути. Увидимся позже. А пока – до свиданья. – И он вышел, хлопнув дверью. И тогда Квилан впервые за много месяцев решил посмотреть на экран и обнаружил, что дела действительно обстоят очень похоже на то, как рассказывал полковник, что путь реформ в его стране действительно инспирирован Цивилизацией и именно теми действиями, которые она называла помощью, а все другие – подкупом. И инспирирован этот процесс был для того, чтобы все устроилось как можно лучше для Чела, лучше – с ее точки зрения.
Секретные силы были тайно приведены в боевую готовность поблизости от всех сфер влияния Чела и их колоний на случай, если дела пойдут не так, как задумывалось. Но они пошли именно так и даже еще хуже, – то есть – лучше, чем они думали.
Все было в точности так, как излагал полковник, но Квилану показалось, что здесь присутствует еще нечто, обычно не применяемое при подобной информационной обработке других стран. Может быть, причиной тому являлось их хищническое происхождение… Но ощущение неудовлетворенности не покидало Квилана, существовал какой-то неуловимый фактор…
Трудно было поверить во все происшедшее, но другого выхода не оставалось. Квилан просмотрел немало информации, еще несколько раз поговорил с полковником и другими ранеными, с посетителями, которые снова стали появляться у него в палате. Все было правдой. Все.
Однажды, как раз накануне того дня, когда ему было позволено впервые подняться с постели, он услышал, как за окном поет птица. Квилан нажал кнопку на панели управления кроватью, развернул ее и поднял себя так, чтобы стало видно окно. Птица, должно быть, уже улетела, зато он увидел затянутое тучами небо, деревья на краю мрачно сверкавшего озера, его волны, лизавшие каменистый берег, и траву госпитального садика, пригибаемого порывами ветра…
Однажды на рынке в Робунде он купил ей птичку в клетке. Купил, потому что пичужка прелестно и звонко пела. И поставил в комнату, где она заканчивала свой проект по акустике замков.
Уороси вежливо поблагодарила, но потом прошла к окну, открыла дверцу клетки и выпустила птицу. А та вылетела и запела. Уороси долго смотрела на птичку, пока она не скрылась из глаз, и обернулась к нему со сконфуженным извиняющимся лицом. А он стоял тогда, прислонившись к дверному косяку, и улыбался ей…
Остаток видения затуманили слезы.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
– Это хорошо, – одобрил полковник. – А что они говорят? Скоро ты встанешь?
– Говорят, еще дней через пять.
У него были значительные повреждения. Еще один день там, под гусеницами, на равнине Фелен на Аорме, – и он бы погиб. Переправленный из Гольша на транспортный корабль Невидимых, он был почти безнадежен, хотя местные врачи делали все, что было в их силах. Но он уже несколько раз переживал клиническую смерть.
Военное ведомство лоялистов и семья оплатили его выкуп. Нейтральный медицинский шаттл какого-то Ордена Милосердия переправил его, еле живого, на госпитальный корабль Навигации. Тело ниже пояса пришлось отрезать напрочь; некроз съел почти всю среднюю конечность и значительно повредил внутренние органы. Потом пришлось ампутировать и среднюю конечность, полностью подключив его к поддерживавшему жизнь аппарату до тех пор, пока часть за частью не вырастет новое тело – сначала скелет, потом органы, мускулы, сухожилия, кожа и шерсть.
Процесс почти подходил к концу, хотя и двигался гораздо медленнее, чем Квилан ожидал. Теперь с трудом верилось, что он несколько раз почти умер, и грызла досада, что сделать этого ему так и не удалось.
Возможно, он не умер только потому, что там, изуродованный траками гигантской машины на страшной равнине, он все время представлял себе Уороси, ее удивление при будущей неожиданной встрече, выражение ее лица. Возможно. Он не мог утверждать это с точностью, поскольку все, что он помнил о том времени, заключалось в отрывочных и мгновенных ощущениях: боль, запах, вспышки света, неожиданные позывы к рвоте, обрывки бессмысленных фраз. О чем же он думал в бреду, в горячке, если предположить, что все-таки думал? Теперь он не помнил этого, но ему казалось, будто и тогда в мозгу у него плавали лишь грезы об Уороси.
Ныне его мучили другие мысли. Быть так близко к смерти, о которой он теперь уже мечтал, и избежать ее лишь благодаря нелепой обманувшей надежде на то, что снова увидит ее живой. О ее смерти ему сообщили уже в Лапенлэйде. А ведь это было первым его вопросом после главной операции на медицинском судне, когда от него осталась лишь верхняя часть тела.
О, как он кричал в ответ на слова врачей о том, что нижней частью пришлось пожертвовать ради жизни, как требовал сказать, что с ней, несмотря на дикие приступы боли и тошноты. Но врачи ничего не знали. Или просто ничего не хотели говорить.
Капеллан Ордена Милосердия навел все справки, какие только мог, о судьбе «Зимней бури», но война все еще продолжала бушевать, и никто не имел права открывать ни местонахождение, ни судьбу этого боевого корабля.
Он стал думать, где же можно узнать о том, что с кораблем? Погиб он или просто пропал без вести? Единственным шансом оставалось найти кого-то из Навигации. Но никто из их клана тоже не имел такой информации. Неизвестность вконец измучила Квилана, и он не раз мечтал о смерти, чтобы прекратить эти мучения.
Правду сказал ему шурин, ее близнец, на следующий же день после того, как гибель судна стала официально известной: корабль потерян, скорее всего, взорван. Он и единственный сопровождавший его шаттл неожиданно столкнулись с флотом Невидимых, уже выйдя из пространства Аорме. Враг атаковал их чем-то, напоминающим гравитационную волну, оружием соприкосновения. Первым попал под удар большой корабль. С судна, проводившего впоследствии экспертизу, поступило сообщение, что «начинка» и люди внутри корабля были уничтожены практически мгновенно. Никаких следов ничьих душ там обнаружить не удалось.
Шаттл попытался уйти, но его преследовали и вынудили сделать посадку. Он даже не успел сообщить свои координаты. Тем не менее несколько душ оттуда спасти удалось, и позже они поведали все детали трагедии.
Уороси умерла мгновенно. Это Квилан мог бы считать настоящим благом, если бы не одно обстоятельство: именно эта быстрота уничтожения не дала возможности находившимся на борту людям задействовать свои Хранители душ.
Правда, и примененное оружие свидетельствовало о том, что хотели уничтожить именно эти устройства.
Только спустя полгода Квилан смог оценить ту иронию судьбы, по которой оружие, уничтожившее все Хранители душ живых, не затронуло сделанные еще по старым технологиям и вывезенные с Аорме субстраты.
Когда шурин сообщал Квилану свою страшную новость, он кричал и плакал. Квилану было стыдно за родственника, ибо сам он не мог ни кричать, ни плакать – его охватило абсолютное безразличие, полная потеря каких бы то ни было эмоций, за исключением, пожалуй, удивления перед тем, зачем он вообще живет.
Квилан подозревал, что шурину стало стыдно за свою истерику или, наоборот, он оскорблен его равнодушием, но как бы то ни было, шурин больше не приходил, отправившись в далекое путешествие. Бывали другие родственники – отец, кузены. Квилан не знал, что и как им говорить, поэтому, когда посещения закончились, он даже вздохнул с облегчением и немного расслабился.
Потом появилась советник по горю, но Квилан не представлял, как и разговаривать-то с ней, чувствуя, что надо просто отказаться от ее услуг, понимая, что никому не дано увести его в область рая амнезии. От капеллана тоже было толку не больше.
За несколько дней до столь неожиданного окончания войны он подумал, что будет рад этому, но более не чувствует ничего. Когда все объявили, радостные раненые и персонал плакали, смеялись, и те, кто могли, пили и уходили парочками в ночь, а он ощущал себя совершенно чужим среди них и испытывал лишь раздражение от шума в то время, когда привык спать. Отныне его единственным посетителем, не считая врачей, стал полковник Димирай.
– Голову даю, что ты еще не слышал, – пробасил полковник, чьи глаза сверкали, как у человека, который только что избежал смерти или выиграл неслыханную сумму.
– О чем, Ярра?
– О войне, вестимо. О том, как она началась, кто был причиной, и почему она столь неожиданно закончилась.
– Нет. Об этом я ничего еще не слышал.
– А тебе не кажется, что прекратилась она как-то дьявольски быстро?
– Честно говоря, я об этом не думал. Это, наверное, из-за ранения. Просто поверить не могу, что она закончилась, так все дьявольски быстро случилось.
– Ладно. Зато мы теперь знаем, почему это произошло, – майор похлопал здоровой рукой по кровати. – Все из-за этих ублюдков из Цивилизации.
– Они остановили войну?
У Чела имелись контакты с Цивилизацией последние несколько сотен лет. Этот народ был известен как обладающий высокими технологиями и широко распространившийся по универсуму, но, конечно, без той челгрианской утонченности. Правда, еще во время войны некоторые надеялись, что Цивилизация вступит в войну и каким-нибудь образом разведет воюющие стороны.
Но этого не случилось. А то, что произошло, было куда более прозаичным, хотя и не менее удивительным: две стороны – лоялисты и Невидимые – вдруг приступили к переговорам и с потрясающей скоростью пришли к соглашению. Это был компромисс, никого реально не устраивавший, но все же такой мир снимал угрозу раскола челгрианской цивилизации. Почему же полковник говорит о каком-то вмешательстве Цивилизации?
– Все-таки это они ее остановили, – повторил Димирай, наклоняясь над лицом Квилана. – Хочешь узнать, как?
Квилану было совершенно все равно, но признаться в этом – значило обидеть полковника:
– Как? – тихо спросил он.
– Они сказали нам и Невидимым правду. Они показали нам настоящего врага.
– Так они все-таки вошли в контакт. И кто же этот враг?
– Они! Кто же еще? – воскликнул Димирай, снова энергично похлопывая рукой по кровати. Глаза его так и горели. – Они остановили войну, признавшись, что они ее и начали, – вот в чем дело.
– Не понимаю. Война началась тогда, когда освобожденные и набравшие силу Невидимые повернули свое недавно созданное оружие против тех, кто в недавнем прошлом в кастовом обществе стоял на самом верху.
– Новая армия и Гвардия Равенства были созданы в результате разложения армии после того, как некоторые ее части попытались совершить переворот вскоре после первых выборов. Неустанные тренировки и воля дали возможность бывшим низшим кастам довольно быстро получить доступ к командованию большинства кораблей, что тоже было попыткой демократизировать армию и устроить так, чтобы оружие не контролировалось какой-нибудь одной из сил государства.
– Это было сложное и затратное решение, оно требовало много сил, зато и давало возможность пользоваться мощным оружием слишком многим людям – зато теперь никто не чувствовал себя обделенным. Но затем Муонзе, президент из касты Кастратов, неожиданно перешел на сторону плебса. И при чем тут Цивилизация?
– Это Цивилизация посадила президентом перед Муонзе этого идиота-либерала Капиро, – пояснил Димирай, снова склоняясь над Квиланом. – Они, оказывается, все время держали руку на пульсе, так сказать. Это они обещали парламентариям всю галактику, если те проголосуют за Капиро. Они обещали все – население, корабли, технологии, еще бог знает что. Так к черту полетели и здравый смысл, и тысячелетние традиции, и вся система, а мы получили это долбаное равенство и кретина Муонзе в придачу. И еще знаешь что?
– Не знаю.
– И Муонзе также они посадили, используя какие-то непонятные тактики. Всеобщий подкуп.
– О!
– А знаешь, что они говорят теперь? Квилан покачал головой.
– Они говорят, будто не знали, что все так обернется. Видите ли, еще не случалось такого – вдруг кому-то равенства показалось мало, и нашлись кретины, которые захотели большего. Чушь какая! – Последние слова полковник буквально выплюнул сквозь стиснутые зубы. – И им совершенно наплевать на наши потери, на смерть. На тех, кто в изгнании или скрывается! В общем, получается, что на самом деле никакой гражданской войны и не было, а все это дело рук всяких «доброхотов». Честно говоря, теперь я не уверен, что и это правда. Кто знает, что скрывается и за этими их признаниями? Может быть, они нас просто боятся? Квилан молча пытался переварить известие.
– Хорошо, но зачем было во всем этом признаваться? – наконец спросил он.
– Ха! Может быть, это вот-вот должно было и так выплыть наружу, поэтому они захотели выглядеть чистенькими и признались сами.
– Но если они сказали и нам, и Невидимым прекратить войну…
– Никакой разницы. Они просто как можно лучше сделали грязную работу. Я имею в виду, неужели ты веришь, что они действительно имели целью сделать из нас статистов, марионеток? – Димирай нервно постукивал острым когтем по спинке кровати. – Говоря нам, что все это, по их представлениям, едва ли могло случиться, на самом деле они как раз этот единственный процент возможности тщательно высчитали, и все шло по плану, по которому они действительно виноваты и потому помогут нам… – Полковник тряхнул головой. – Черт возьми! Если мы еще не потеряли все лучшее в себе в этой проклятой войне, которую они нам устроили, то я пойду воевать против них!
Квилан посмотрел на полковника: его глаза сверкали, а шерсть на загривке встала дыбом.
– И это вся правда? – печально покачал головой Квилан. – Действительно вся?
Полковник встал, словно подкинутый гневом.
– Ты еще услышишь новости, Квил! – Пообещал он и огляделся, словно ища, на ком бы выместить свою злобу, но справился с собой и перевел дыхание. – Еще не конец. Это я тебе говорю, майор! Это не конец, а только начало. Начало очень долгого пути. Увидимся позже. А пока – до свиданья. – И он вышел, хлопнув дверью. И тогда Квилан впервые за много месяцев решил посмотреть на экран и обнаружил, что дела действительно обстоят очень похоже на то, как рассказывал полковник, что путь реформ в его стране действительно инспирирован Цивилизацией и именно теми действиями, которые она называла помощью, а все другие – подкупом. И инспирирован этот процесс был для того, чтобы все устроилось как можно лучше для Чела, лучше – с ее точки зрения.
Секретные силы были тайно приведены в боевую готовность поблизости от всех сфер влияния Чела и их колоний на случай, если дела пойдут не так, как задумывалось. Но они пошли именно так и даже еще хуже, – то есть – лучше, чем они думали.
Все было в точности так, как излагал полковник, но Квилану показалось, что здесь присутствует еще нечто, обычно не применяемое при подобной информационной обработке других стран. Может быть, причиной тому являлось их хищническое происхождение… Но ощущение неудовлетворенности не покидало Квилана, существовал какой-то неуловимый фактор…
Трудно было поверить во все происшедшее, но другого выхода не оставалось. Квилан просмотрел немало информации, еще несколько раз поговорил с полковником и другими ранеными, с посетителями, которые снова стали появляться у него в палате. Все было правдой. Все.
Однажды, как раз накануне того дня, когда ему было позволено впервые подняться с постели, он услышал, как за окном поет птица. Квилан нажал кнопку на панели управления кроватью, развернул ее и поднял себя так, чтобы стало видно окно. Птица, должно быть, уже улетела, зато он увидел затянутое тучами небо, деревья на краю мрачно сверкавшего озера, его волны, лизавшие каменистый берег, и траву госпитального садика, пригибаемого порывами ветра…
Однажды на рынке в Робунде он купил ей птичку в клетке. Купил, потому что пичужка прелестно и звонко пела. И поставил в комнату, где она заканчивала свой проект по акустике замков.
Уороси вежливо поблагодарила, но потом прошла к окну, открыла дверцу клетки и выпустила птицу. А та вылетела и запела. Уороси долго смотрела на птичку, пока она не скрылась из глаз, и обернулась к нему со сконфуженным извиняющимся лицом. А он стоял тогда, прислонившись к дверному косяку, и улыбался ей…
Остаток видения затуманили слезы.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
ГРУППА СВЕРСТНИКОВ
Самых важных гостей на Мэйсаке обычно перевозили в гигантской церемониальной барже из сверкающего золота, с развевающимися флагами. Баржа эта наполнялась внутри ароматизированным воздухом при помощи полумиллиона зажженных ароматизированных свечей. Но в случае с челгрианцем Хаб подумал, что такая церемония может показаться гостю насмешкой, ибо праздновать было нечего, и потому вместо уродливой, хотя и стильной громадины ему навстречу выслали простой бывший военный корабль с названием «Сопротивление создает характер».
Группа встречающих состояла из тонкого и серебристого аватара Хаба, дрона И. X. Терсоно, хомомдана Кэйба Ишлоера и женщины по имени Эстрей Лассилс, представляющей Генеральное консульство Орбиты и выглядевшей весьма старой, что, впрочем, вполне соответствовало действительности. Она носила длинные седые волосы, собранные в хвост на затылке, и от выражения ее сухого узкого лица всегда веяло тоской. Но фигура у нее (для ее возраста) казалась хорошей – гибкой и стройной, особенно в официальном черном костюме с единственным украшением – брошью. Большие глаза женщины горели все еще ярко, хотя тонкая сетка морщин густо покрывала увядшую кожу. Эстрей сразу же понравилась Кэйбу, который решил, что такое впечатление она производит не только на него: ведь Эстрей была избрана и человеческим населением Орбиты, и дронами.
– Хаб, ваша кожа сегодня более матовая, чем обычно, – своим чуть удивленным голосом заметила она.
Сегодня на аватаре Орбиты были надеты белые брюки и узкий жилет, а его серебристая кожа действительно сверкала не так ярко, как обычно.
– Существуют некоторые челгрианские племена, у которых имеются большие предубеждения в отношении зеркал, – ответил аватар низким грудным голосом, и черные глаза моргнули. Эстрей быстро посмотрела на свое отражение в двух зеркальных веках, на секунду прикрывших глаза. – Я думаю, это будет самым разумным…
– Конечно.
– Как дела в консульстве, госпожа Лассилс? – поинтересовался Терсоно, который сверкал нынче сильнее обычного, его розовый фарфор и прозрачные камни так и сияли.
– Как обычно, – пожала плечами Эстрей. – Я не видела никого уже пару месяцев. Следующая встреча состоится… – И женщина вдруг глубокомысленно замолчала.
– Через десять дней, – подсказала ее брошь.
– Благодарю. – Эстрей кивнула дрону. – Вас будут ждать.
На собраниях в консульстве жители Орбиты представлялись Хабу, так сказать, на высшем уровне. Там каждый мог обратиться к нему непосредственно по любому вопросу. Единственная сложность заключалась в том, что представители наиболее аутократичных[9] или отдаленных сообществ должны были заручиться подтверждением своей личности у кого-нибудь из официальных лиц.
Но главной причиной, по которой Кэйбу понравилась Эстрей Лассилс, – если не считать ее высокого положения и роли представительницы около пятидесяти миллиардов населения, – было то, что она привела с собой племянницу, шестилетнюю девочку по имени Чьомба.
Тоненькая белокурая девчушка в ожидании идущего на посадку корабля спокойно сидела на своем месте в круглом центральном зале для церемоний. Малиновые шорты и ярко-желтая просторная курточка ярким пятном выделялись среди официальных цветов делегации. Она болтала ножками и улыбалась.
Остальные стояли, за исключением Терсоно, парившего перед большим экраном в полстены. Его размеры были настолько внушительными, что когда он загорался, казалось, будто ты сам плывешь в открытом космосе, стоя на огромном диске. А поскольку пол и потолок тоже являлись экранами, то всякого впервые попавшего сюда охватывало чувство некой неуверенности в реальности происходящего.
Кэйб смотрел прямо в глубину экрана, но, как ни вглядывался, не видел ничего, кроме россыпи звезд и медленно передвигавшегося красного кольца, что свидетельствовало о приближении корабля. Потом от пола к потолку экран пересекли две пограничные группы, где-то вдалеке взметнулся кратковременный штормовой всплеск. Однако все это было гораздо меньше интересно, чем человеческое дитя, слезшее со стула и игравшее теперь в бассейне с рыбками.
В обществе, где люди жили уже четыре столетия, детей было мало, да и те, как правило, в основном находились вместе с себе подобными в замкнутых группах, отчего казалось, что их еще меньше, чем есть на самом деле.
– Все хорошо, – улыбнулась девочка, заметив, что Кэйб внимательно за ней наблюдает, и кивнула в сторону рыбок: – Они не кусаются.
– А ты уверена? – шутливо спросил Кэйб и, чтобы оказаться поближе к ребенку, согнулся втрое. Она смотрела на его телодвижения, широко распахнув глазенки, но от комментариев все же удержалась.
– Да. Они не едят мяса.
– Но у тебя такие аппетитные пальчики, – продолжал шутить Кэйб, в глубине души уже опасаясь, что пугает девочку.
Малышка нахмурилась, но быстро рассмеялась:
– Но ведь ты сам не ешь людей, правда?
– Пока не очень голоден, – серьезно провозгласил Кэйб и снова внутренне чертыхнулся. Теперь он начинал смутно понимать, почему дети его собственной расы всегда относились к нему с подозрением.
Девочка засомневалась, но после продолжительного обдумывания такой новости, все же улыбнулась снова:
– Хомомданы – вегетарианцы. Это точно.
– О, – удивился Кэйб. – У тебя есть имплант?
Как правило, у детей их не было; они довольствовались в своей повседневной жизни игрушками или аватарами своих сверстников. Обладание собственным имплантом в традициях Цивилизации неофициально приравнивалось к ритуалу инициации. Другим ритуалом была смена детской говорящей игрушки на более сложные подростковые устройства и, наконец, на со вкусом подобранный комп – какую-нибудь брошь или кольцо с драгоценным камнем.
– Да, есть, – гордо ответила девочка. – И я его спросила.
– Она слишком докучает вам, – вмешалась Эстрей, подходя к бассейну.
– Не более чем любое другое нормальное разумное дитя в таких обстоятельствах, – выдала девочка, имитируя какой-то мужской голос.
– Чьомба – ранняя ягодка, – пояснила Эстрей, взъерошив светлые кудри девочки. – Она очень нестандартный ребенок.
При этих похвалах Чьомба затихла и только продолжала болтать ногами в бассейне, разгоняя рыб.
– Я полагаю, что сначала ты должна была поздороваться с господином послом Кэйбом Ишлоером, – напомнила девочке Эстрей. – Ты стала слишком развязной.
Девочка театрально вздохнула, встала на дно бассейна в воду, протянула ручку и дотронулась до массивной конечности Кэйба.
– Рада представиться: Синтриерса Чьомба Лассилс, дама Палакоуп. – Она низко поклонилась. – Как вы себя чувствуете?
– Прекрасно, – склонил голову Кэйб. – А вы, Чьомба?
– Как ей вздумается, – ответила за девочку Эстрей, и та выкатила глаза.
– Если я не ошибаюсь, ваше раннее развитие все же еще не дает права на упоминание среднего имени.
Девочка хитро улыбнулась, и Кэйб вдруг подумал, что, наверное, употребил слишком витиеватую форму выражения.
– Ей просто очень этого хочется, – прищурилась Эстрей. Чьомба задрала носик и широко улыбнулась Кэйбу:
– А у вас есть дети, господин посол?
– К сожалению, нет.
– И вы здесь совсем один?
– Да, увы.
– И вам не грустно?
– Чьомба! – предостерегающе воскликнула Эстрей.
– Все в порядке. Нет, мне не грустно, Чьомба. У меня много знакомых и много дел.
– А что вы делаете?
– Изучаю, занимаюсь, отправляю репортажи.
– Что, о нас?
– Да. Много лет назад я решил попытаться понять людей и таким образом, возможно, универсум в целом, – Кэйб медленно развел руками и постарался улыбнуться. – Попытки мои продолжаются до сих пор. Я пишу статьи, эссе, немного стихов и прозу и отсылаю их к себе домой, стараясь в силу своих способностей объяснить Цивилизацию и ее народ как можно полнее. Конечно, формально наши сообщества и так все друг про друга знают, но иногда этого мало для понимания, нужно чувство, субъективная интерпретация. И своими работами я стараюсь обеспечить именно это личное прикосновение, понимание.
– И вам не странно жить в нашем окружении?
– Все это начинает быть утомительным, – вмешалась Эстрей. – Скажите ей об этом, господин посол.
– Да нет, все нормально. Да, Чьомба, порой странно, порой непонятно, порой даже горько. Но всегда это открытие и награда.
– Но ведь мы совсем другие. У нас только две ноги, а у вас три. А других хомомданов вы избегаете?
– Только одного.
– Кого же это?
– Того, кого я любил. К несчастью, она не отвечала мне взаимностью.
– И поэтому вы отправились сюда?
– Чьомба!
– Может быть, и поэтому, Чьомба. Расстояние и новые впечатления – прекрасные врачи. По крайней мере, здесь, окруженный людьми, я никогда не встречусь с тем, кто обманет мои ожидания. Я не встречусь с нею.
– У-у-у… Вы, видно, очень сильно ее любили.
– Должно быть.
– А вот и мы, – послышался голос аватара. На изгибе экрана появился цилиндрик «Сопротивления» и быстро заскользил в темноте. Скоро стали угадываться сложные защитные поля корабля, которые окружали его, словно облачка газа, и судно плыло в них, как большая лодка в туманном озере.
Встречающее судно подплыло к аккомодационному люку в передней части бывшего боевого корабля, где контуры обозначились восьмиугольником маленьких огней. Оба судна состыковались совершенно бесшумно, и Кэйб, специально смотревший на бассейн, заметил, что вода в нем даже не шелохнулась. Первым перешел на другой корабль аватар, за ним дрон, паривший на уровне плеч.
– Высуши ноги, – приказала Эстрей племяннице.
– Зачем?
Но туг дверной проем открылся, явив украшенный растениями вестибюль и высокого челгрианца, одетого в официальный серый плащ священника. За ним стелилось нечто, похожее на длинный шлейф, несущий два модных чемодана.
– Майор Квилан, – обратился к нему сереброкожий аватар, быстро подходя ближе и кланяясь. – Я представлю Хаба Мэйсака. Мы приветствуем вас.
– Благодарю, – негромко ответил челгрианец, и Кэйб почувствовал терпкий запах.
Представление прошло нормально. Челгрианец казался учтивым, но скрытным. По-мариански он говорил ничем не хуже, чем Циллер, с тем же акцентом, что и Циллер. Он явно предпочитал всегда выучивать язык, чем пользоваться услугами переводящего устройства.
Последней представлялась Чьомба, которая снова повторила свое полное имя, сунула руку в карман и подарила челгрианцу маленький букетик цветов.
– Это из нашего сада, – объяснила она. – Извините, что они немного помялись, но это потому, что они лежали в кармане. И не беспокойтесь, они совсем-совсем немного грязные. А хотите посмотреть рыбок?
Группа встречающих состояла из тонкого и серебристого аватара Хаба, дрона И. X. Терсоно, хомомдана Кэйба Ишлоера и женщины по имени Эстрей Лассилс, представляющей Генеральное консульство Орбиты и выглядевшей весьма старой, что, впрочем, вполне соответствовало действительности. Она носила длинные седые волосы, собранные в хвост на затылке, и от выражения ее сухого узкого лица всегда веяло тоской. Но фигура у нее (для ее возраста) казалась хорошей – гибкой и стройной, особенно в официальном черном костюме с единственным украшением – брошью. Большие глаза женщины горели все еще ярко, хотя тонкая сетка морщин густо покрывала увядшую кожу. Эстрей сразу же понравилась Кэйбу, который решил, что такое впечатление она производит не только на него: ведь Эстрей была избрана и человеческим населением Орбиты, и дронами.
– Хаб, ваша кожа сегодня более матовая, чем обычно, – своим чуть удивленным голосом заметила она.
Сегодня на аватаре Орбиты были надеты белые брюки и узкий жилет, а его серебристая кожа действительно сверкала не так ярко, как обычно.
– Существуют некоторые челгрианские племена, у которых имеются большие предубеждения в отношении зеркал, – ответил аватар низким грудным голосом, и черные глаза моргнули. Эстрей быстро посмотрела на свое отражение в двух зеркальных веках, на секунду прикрывших глаза. – Я думаю, это будет самым разумным…
– Конечно.
– Как дела в консульстве, госпожа Лассилс? – поинтересовался Терсоно, который сверкал нынче сильнее обычного, его розовый фарфор и прозрачные камни так и сияли.
– Как обычно, – пожала плечами Эстрей. – Я не видела никого уже пару месяцев. Следующая встреча состоится… – И женщина вдруг глубокомысленно замолчала.
– Через десять дней, – подсказала ее брошь.
– Благодарю. – Эстрей кивнула дрону. – Вас будут ждать.
На собраниях в консульстве жители Орбиты представлялись Хабу, так сказать, на высшем уровне. Там каждый мог обратиться к нему непосредственно по любому вопросу. Единственная сложность заключалась в том, что представители наиболее аутократичных[9] или отдаленных сообществ должны были заручиться подтверждением своей личности у кого-нибудь из официальных лиц.
Но главной причиной, по которой Кэйбу понравилась Эстрей Лассилс, – если не считать ее высокого положения и роли представительницы около пятидесяти миллиардов населения, – было то, что она привела с собой племянницу, шестилетнюю девочку по имени Чьомба.
Тоненькая белокурая девчушка в ожидании идущего на посадку корабля спокойно сидела на своем месте в круглом центральном зале для церемоний. Малиновые шорты и ярко-желтая просторная курточка ярким пятном выделялись среди официальных цветов делегации. Она болтала ножками и улыбалась.
Остальные стояли, за исключением Терсоно, парившего перед большим экраном в полстены. Его размеры были настолько внушительными, что когда он загорался, казалось, будто ты сам плывешь в открытом космосе, стоя на огромном диске. А поскольку пол и потолок тоже являлись экранами, то всякого впервые попавшего сюда охватывало чувство некой неуверенности в реальности происходящего.
Кэйб смотрел прямо в глубину экрана, но, как ни вглядывался, не видел ничего, кроме россыпи звезд и медленно передвигавшегося красного кольца, что свидетельствовало о приближении корабля. Потом от пола к потолку экран пересекли две пограничные группы, где-то вдалеке взметнулся кратковременный штормовой всплеск. Однако все это было гораздо меньше интересно, чем человеческое дитя, слезшее со стула и игравшее теперь в бассейне с рыбками.
В обществе, где люди жили уже четыре столетия, детей было мало, да и те, как правило, в основном находились вместе с себе подобными в замкнутых группах, отчего казалось, что их еще меньше, чем есть на самом деле.
– Все хорошо, – улыбнулась девочка, заметив, что Кэйб внимательно за ней наблюдает, и кивнула в сторону рыбок: – Они не кусаются.
– А ты уверена? – шутливо спросил Кэйб и, чтобы оказаться поближе к ребенку, согнулся втрое. Она смотрела на его телодвижения, широко распахнув глазенки, но от комментариев все же удержалась.
– Да. Они не едят мяса.
– Но у тебя такие аппетитные пальчики, – продолжал шутить Кэйб, в глубине души уже опасаясь, что пугает девочку.
Малышка нахмурилась, но быстро рассмеялась:
– Но ведь ты сам не ешь людей, правда?
– Пока не очень голоден, – серьезно провозгласил Кэйб и снова внутренне чертыхнулся. Теперь он начинал смутно понимать, почему дети его собственной расы всегда относились к нему с подозрением.
Девочка засомневалась, но после продолжительного обдумывания такой новости, все же улыбнулась снова:
– Хомомданы – вегетарианцы. Это точно.
– О, – удивился Кэйб. – У тебя есть имплант?
Как правило, у детей их не было; они довольствовались в своей повседневной жизни игрушками или аватарами своих сверстников. Обладание собственным имплантом в традициях Цивилизации неофициально приравнивалось к ритуалу инициации. Другим ритуалом была смена детской говорящей игрушки на более сложные подростковые устройства и, наконец, на со вкусом подобранный комп – какую-нибудь брошь или кольцо с драгоценным камнем.
– Да, есть, – гордо ответила девочка. – И я его спросила.
– Она слишком докучает вам, – вмешалась Эстрей, подходя к бассейну.
– Не более чем любое другое нормальное разумное дитя в таких обстоятельствах, – выдала девочка, имитируя какой-то мужской голос.
– Чьомба – ранняя ягодка, – пояснила Эстрей, взъерошив светлые кудри девочки. – Она очень нестандартный ребенок.
При этих похвалах Чьомба затихла и только продолжала болтать ногами в бассейне, разгоняя рыб.
– Я полагаю, что сначала ты должна была поздороваться с господином послом Кэйбом Ишлоером, – напомнила девочке Эстрей. – Ты стала слишком развязной.
Девочка театрально вздохнула, встала на дно бассейна в воду, протянула ручку и дотронулась до массивной конечности Кэйба.
– Рада представиться: Синтриерса Чьомба Лассилс, дама Палакоуп. – Она низко поклонилась. – Как вы себя чувствуете?
– Прекрасно, – склонил голову Кэйб. – А вы, Чьомба?
– Как ей вздумается, – ответила за девочку Эстрей, и та выкатила глаза.
– Если я не ошибаюсь, ваше раннее развитие все же еще не дает права на упоминание среднего имени.
Девочка хитро улыбнулась, и Кэйб вдруг подумал, что, наверное, употребил слишком витиеватую форму выражения.
– Ей просто очень этого хочется, – прищурилась Эстрей. Чьомба задрала носик и широко улыбнулась Кэйбу:
– А у вас есть дети, господин посол?
– К сожалению, нет.
– И вы здесь совсем один?
– Да, увы.
– И вам не грустно?
– Чьомба! – предостерегающе воскликнула Эстрей.
– Все в порядке. Нет, мне не грустно, Чьомба. У меня много знакомых и много дел.
– А что вы делаете?
– Изучаю, занимаюсь, отправляю репортажи.
– Что, о нас?
– Да. Много лет назад я решил попытаться понять людей и таким образом, возможно, универсум в целом, – Кэйб медленно развел руками и постарался улыбнуться. – Попытки мои продолжаются до сих пор. Я пишу статьи, эссе, немного стихов и прозу и отсылаю их к себе домой, стараясь в силу своих способностей объяснить Цивилизацию и ее народ как можно полнее. Конечно, формально наши сообщества и так все друг про друга знают, но иногда этого мало для понимания, нужно чувство, субъективная интерпретация. И своими работами я стараюсь обеспечить именно это личное прикосновение, понимание.
– И вам не странно жить в нашем окружении?
– Все это начинает быть утомительным, – вмешалась Эстрей. – Скажите ей об этом, господин посол.
– Да нет, все нормально. Да, Чьомба, порой странно, порой непонятно, порой даже горько. Но всегда это открытие и награда.
– Но ведь мы совсем другие. У нас только две ноги, а у вас три. А других хомомданов вы избегаете?
– Только одного.
– Кого же это?
– Того, кого я любил. К несчастью, она не отвечала мне взаимностью.
– И поэтому вы отправились сюда?
– Чьомба!
– Может быть, и поэтому, Чьомба. Расстояние и новые впечатления – прекрасные врачи. По крайней мере, здесь, окруженный людьми, я никогда не встречусь с тем, кто обманет мои ожидания. Я не встречусь с нею.
– У-у-у… Вы, видно, очень сильно ее любили.
– Должно быть.
– А вот и мы, – послышался голос аватара. На изгибе экрана появился цилиндрик «Сопротивления» и быстро заскользил в темноте. Скоро стали угадываться сложные защитные поля корабля, которые окружали его, словно облачка газа, и судно плыло в них, как большая лодка в туманном озере.
Встречающее судно подплыло к аккомодационному люку в передней части бывшего боевого корабля, где контуры обозначились восьмиугольником маленьких огней. Оба судна состыковались совершенно бесшумно, и Кэйб, специально смотревший на бассейн, заметил, что вода в нем даже не шелохнулась. Первым перешел на другой корабль аватар, за ним дрон, паривший на уровне плеч.
– Высуши ноги, – приказала Эстрей племяннице.
– Зачем?
Но туг дверной проем открылся, явив украшенный растениями вестибюль и высокого челгрианца, одетого в официальный серый плащ священника. За ним стелилось нечто, похожее на длинный шлейф, несущий два модных чемодана.
– Майор Квилан, – обратился к нему сереброкожий аватар, быстро подходя ближе и кланяясь. – Я представлю Хаба Мэйсака. Мы приветствуем вас.
– Благодарю, – негромко ответил челгрианец, и Кэйб почувствовал терпкий запах.
Представление прошло нормально. Челгрианец казался учтивым, но скрытным. По-мариански он говорил ничем не хуже, чем Циллер, с тем же акцентом, что и Циллер. Он явно предпочитал всегда выучивать язык, чем пользоваться услугами переводящего устройства.
Последней представлялась Чьомба, которая снова повторила свое полное имя, сунула руку в карман и подарила челгрианцу маленький букетик цветов.
– Это из нашего сада, – объяснила она. – Извините, что они немного помялись, но это потому, что они лежали в кармане. И не беспокойтесь, они совсем-совсем немного грязные. А хотите посмотреть рыбок?