Страница:
Трент, следивший за ее жестикуляцией с нарастающей серьезностью, удовлетворенно кивнул:
- Следовательно, предполагалось, что мистер Мандерсон все еще в своей комнате. Просто никто его не хватился...
- Oui, Monsieur <Да, месье.>.
- Спасибо, Селестина, я вам очень благодарен.
- О, это пустяки, месье, - сказала Селестина, пересекая вслед за Трентом комнату. - Я надеюсь, что месье поймает убийцу месье Мандерсона. Правда, я не очень его жалею, - добавила она с внезапной жестокостью, кивнув в сторону спальни Мандерсона. Она сжала зубы, и темное лицо покраснело. Английский улетучился из нее.
- Je ne Ie regrette pas du tout, du tout! - кричала она, захлебываясь словами. - Madame - ah! Je me jetterais au feu pour madame! Mais un homme comme monsieur - maussade, boudeur, impassible! Ah, non! <Мне совсем его не жалко, совсем! Мадам - ах! Я брошусь в огонь за мадам. Но человек, подобный месье, - надутый, угрюмый, бесстрастный! Ах, нет!..>.
- Finissez ce chhut, Celestine! <Перестаньте кричать, Селестина!> - резко прервал ее Трент. - Если инспектор услышит, что вы здесь выкрикиваете, не миновать беды. И не размахивайте руками - зацепите за что-нибудь. Похоже, продолжал он любезнее, - вы более других довольны, что мистера Мандерсона не стало. Подозреваю, Селестина что он обращал на вас меньше внимания, чем вам хотелось бы.
- О!
- А теперь - до свидания. Я тороплюсь. Вы прелесть, Селестина.
Комплимент вернул ей равновесие. Вспыхнув, она глянула на Трента через плечо и, открыв дверь, исчезла.
Трент, оставшись один в маленькой спальне, вернулся к делу. Он вновь взял уже осмотренную пару туфель, поставил на стул и сам сел напротив, уставившись на немых свидетели. Время от времени он почти неслышно насвистывал. В комнате было тихо.
Лишь негромкое чириканье проникало сквозь открытое окно да временами порыв ветра доносил шелест листвы. Трент, поглощенный своими мыслями, с лицом застывшим и мрачным, не шевельнулся в течение получаса. Затем быстро встал, осторожно поставил туфли на полку и вышел на лестничную площадку.
В конце коридора видны были двери двух спальных комнат. Он открыл одну из них и оказался в комнате, которую не назовешь опрятной. Какие-то палки и удочки стояли в углу, кипа книг - в другом. Руки горничной давно не наводили порядка на туалетном столе, равно как и на полке над камином, - трубки, перочинные ножи, карандаши, ключи, мячи для гольфа, старые письма, фотографии, маленькие шкатулки, жестяные банки... Пара хороших гравюр и какие-то акварельные наброски на стенах; к гардеробу прислонилось несколько окантованных эстампов. Ряд туфель и ботинок выстроился под окном. Трент пересек комнату и внимательно их изучил, затем измерил некоторые из них сантиметром, тихо при этом насвистывая. Сделав это, он уселся на край кровати, мрачно оглядывая комнату.
Его внимание привлекли фотографии, лежавшие на каминной полке. Он поднялся, чтобы рассмотреть их. Марлоу и Мандерсон верхом на лошадях; виды знаменитых альпийских вершин; трое юношей, один из них определенно Марлоу - с угрюмыми голубыми глазами, одетый как голодранец в солдатскую форму шестнадцатого столетия. Тут же портрет величественной старой дамы, чуть похожей на Марлоу. Трент машинально взял из открытой шкатулки сигарету, закурил и вдруг рядом с сигаретницей приметил плоский кожаный футляр. Легко открыл его - в футляре лежал миниатюрный револьвер изящной выделки с инициалом "М" на рукоятке и тут же дюжина патронов россыпью.
На лестнице уже слышались шаги, когда Трент, сдвинув казенную часть, просматривал ствол револьвера, - в открытых дверях появился инспектор Марч.
- Я думал... - начал он и умолк вдруг, заметив, чем занят Трент. Его глаза расширились. - Чей это револьвер, мистер Трент?
- Очевидно, он принадлежит жильцу этой комнаты, - небрежно ответил Трент. - Удобный маленький револьвер, и вычищен он, я бы сказал, с предельной тщательностью. К сожалению, в огнестрельном оружии я профан.
- О себе я бы этого не сказал, мистер Трент, - ответил инспектор, принимая револьвер из протянутой руки Трента. - Однако в этом случае нет нужды ни в особых познаниях, ни в экспертизе. - Он уложил револьвер в футляр, извлек из жилетного кармана крохотную, чуть сплющенную пулю и положил ее рядом с патроном из арсенала Марлоу.
- Это - та? - изумился Трент.
- Та, - ответил Марч. - Она застряла в затылочной части черепа мистера Мандерсона. Доктор Сток извлек ее только что и переслал мне с дежурным офицером. Эти широкие царапины, которые вы видите, оставлены докторскими инструментами. А вот эти - от ствола этого калибра. Остальное, думаю, скажет экспертиза.
Трент и инспектор долго смотрели друг на друга с чрезвычайной озабоченностью.
- Все это заблуждение, - сказал наконец Трент. - Давайте-ка еще раз глянем, как обстоят наши дела. Во-первых, мы не сомневаемся о том, что Мандерсон действительно отправлял Марлоу в Саутгемптон, как и в том, что Марлоу, уехав, вернулся прошлой ночью, через несколько часов после того, как было совершено убийство.
- В этом сомнений нет, - подтвердил Марч.
- А теперь это подстрекательское оружие предлагает нам поверить в следующее: что Марлоу не ездил в Саутгемптон; что он вернулся ночью в дом; что кто-то, не разбудив ни миссис Мандерсон, ни кого-либо другого, заставил Мандерсона подняться, одеться и выйти в сад; что там Марлоу и застрелил Мандерсона; что затем он аккуратно вычистил револьвер, положил его в футляр, оставил на видном месте, чтобы представителям закона было легко его обнаружить; что затем он удалился и провел остаток дня неизвестно где, прячась со своим большим автомобилем, а вернувшись, делал вид, что все это происшествие довело его до бессонницы и нервного изнеможения.
Инспектор ответил Тренту угрюмым и пристальным взглядом.
- Во время убийства, - сказал он с загадочной решительностью, - Марлоу находился на расстоянии пятидесяти - ста миль от места преступления. В Саутгемптон он ездил.
- Откуда вы знаете?
- Я допрашивал его прошлой ночью и записал его показания. Он прибыл в Саутгемптон около шести тридцати утра в понедельник.
- Оставьте, Марч, - резко воскликнул Трент. - Я хочу знать, откуда вам известно, что Марлоу ездил в Саутгемптон? Марч самодовольно засмеялся.
- Я подумал, что мне пора, в качестве реванша, поиздеваться над вами... Ладно, скажу... Когда я прибыл сюда вчера вечером и как только узнал в общих чертах о случившемся от миссис Мандерсон и слуг, первое, что я сделал, это пошел на телеграф и запросил наших людей в Саутгемптоне. Видите ли, Марлоу единственный из челяди, кого, так сказать, не было под руками во время трагедии. Так что, прежде чем думать о дальнейшем ходе дела, я вынужден был запросить Саутгемптон. Рано утром я получил ответ, - он протянул Тренту телеграмму, в которой значилось:
"Персона, отвечающая описанию, в автомобиле, отвечающем описанию, прибыла сюда в отель "Бедфорд" сегодня в 6.30 утра. Назвавшись Марлоу, он оставил автомобиль в гараже отеля, сказал служащему, что автомобиль принадлежит Мандерсону. Принял ванну, позавтракал, ушел. Справлялся в порту о пассажире по фамилии Харрис, который якобы должен отправиться морем в Гавр. Справлялся неоднократно, пока в полдень корабль не отчалил. Затем вернулся в отель, где обедал в 1.15, и вскоре отбыл на автомобиле. Наши агенты сообщают, что в этом же отеле на прошлой неделе была забронирована комната для Харриса. К кораблю Харрис не вышел. Инспектор Верк".
- Просто и ясно, - заметил Марч, после того как Трент, дважды прочитав телеграмму, вернул ее инспектору. - История, рассказанная им самим, совпадает каждой деталью. Он сказал мне, что после отхода корабля еще с полчаса околачивался в порту, на тот случай, если Харрис опоздает, потом вернулся, позавтракал и решил сразу же двигаться в обратный путь. Он телеграфировал Мандерсону: "Харрис не появился, на корабль опоздал. Марлоу". Телеграмма была исправно доставлена сюда во второй половине дня и лежит среди писем покойного. Он ехал обратно на хорошей скорости и прибыл чертовски усталым. Когда узнал от Мартина о смерти Мандерсона, едва не потерял сознание.
Трент взял револьвер и несколько секунд бездумно вертел его в руках.
- Мандерсону не повезло, что Марлоу беззаботно оставил свое оружие, заметил он наконец. - Оно могло в ком-то пробудить искушение... Как вы думаете?
Марч покачал головой.
- Этот тип револьвера довольно распространен в Англии. Он завезен из Штатов. Половина людей, приобретающих сегодня револьвер для самозащиты или для нападения, снабжает себя таким изделием. Им обладают тысячи жуликов и тысячи порядочных людей. У самого Мандерсона такой же, точная копия. Я нашел его в одном из верхних ящиков секретера. Сейчас он в кармане моего пальто.
- Подозреваю, что вы хотели сберечь эту маленькую деталь для себя.
- Хотел, - сказал инспектор. - Но раз вы обнаружили один револьвер, почему бы вам не знать о другом! Думаю, ни один из них нам не помощник...
Инспектор резво оборвал фразу, уставившись на дверь, которую кто-то медленно открывал.
- А вот, если не ошибаюсь, и мистер Баннер, - приветствовал вошедшего Трент.
Глава 6
МИСТЕР БАННЕР ВСТУПАЕТ В ДЕЛО
- Калвин Эс Баннер к вашим услугам, - объявил вошедший, вынимая изо рта незажженную сигару. Он привык к английской медлительности и церемонности, и быстрая реакция Трента несколько сбила его с толку. - Вы - мистер Трент, полагаю, - продолжал он. - Миссис Мандерсон говорила мне о вас. Доброе утро, капитан. - Он мельком глянул на Марча и вновь обратился к Тренту:
- Я шел в свою комнату, услышал чужой голос и решил зайти. - Баннер позволил себе легкую усмешку. - Вы можете подумать, что я подслушивал. Нет, сэр. Слово-другое о пистолете - вот об этом, думаю, - и все.
Мистер Баннер был худощавым невысоким молодым человеком с бритым, бледным, почти девичьим лицом, украшенным неглупыми глазами. Вьющиеся темные волосы четко разделены пробором. Губы, когда не заняты сигарой, чуть приоткрыты, что придает его лицу курьезное выражение готовности к услугам. С сигарой он выглядел совершенно иначе - спокойным и здравомыслящим янки, каким, впрочем, и был.
Родился Баннер в Коннектикуте, по окончании колледжа устроился в маклерской конторе, где и привлек внимание Мандерсона, имевшего дела с этой фирмой. Колосс долго присматривался к нему и в конце концов осчастливил должностью личного секретаря. Естественно, у Мандерсона был широкий выбор, он ценил образцовую деловитость, методичность, аккуратность, однако предпочел Баннера, учитывая его надежную молчаливость и редкостное чутье на метаморфозы рынка.
Трент и американец с холодным спокойствием изучили друг друга и, кажется, оба остались довольны.
- Мы говорили о том, - сказал Трент, - что этот револьвер, из которого мог быть застрелен Мандерсон, не облегчает нашей задачи. Револьвер этот, говорят, штука банальная и широко распространенная.
Баннер протянул костлявую руку к футляру и взял револьвер.
- Да, сэр, - сказал он, - капитан прав. Это то, что мы в Штатах называем "маленьким Артуром", и, должен сказать, эта игрушка болтается в задних карманах десятков тысяч людей. Правда, у меня к этому оружию особого доверия нет, - он вытащил свой пистолет. - Посмотрите, мистер Трент, это - вещь, и поосторожнее - заряжено. Что же касается "маленького Артура" Марлоу, то он приобрел его в первые дни нашей службы у старика. Мистер Мандерсон сказал, что человеку двадцатого века глупо не иметь револьвера. Тогда он и купил первое, что ему предложили. Со мной он не советовался. - Баннер меланхолично осмотрел комнату. - Марлоу совсем не умел с ним обращаться, но я потренировал его месяц или около этого, и он кое-чего достиг.
Однако привычки носить оружие с собой у него так и не появилось. Для меня, скажем, это не менее естественно, чем носить брюки. Я ношу пистолет уже несколько лет - мне всегда казалось, что может возникнуть необходимость защищать мистера Мандерсона. И вот, - заключил он горестно, - его подловили, когда меня не было рядом... Однако извините меня, джентльмены, я еду в Бишопсбридж.
- Мне тоже пора, - сказал Трент. - Деловая встреча в ресторане "Три бочки".
- Если не возражаете, могу подвезти вас, - предложил Баннер. - Я как раз еду в том направлении. Скажите, капитан, вам туда же? Нет? Тогда пойдемте, мистер Трент.
Баннер повел Трента вниз по лестнице и далее через весь дом к гаражу на тенистом Заднем дворе. Он, казалось, не торопился выводить машину: предложил Тренту сигару и раскурил свою, присел на подножку автомобиля, зажал руки меж колен и с услужливой сообразительностью глянул на Трента.
- Послушайте, мистер Трент, я хочу вам кое-что сказать, это может быть полезно. Я знаю, вы человек острого ума, мне приятно общение с такими людьми. Не уверен, хорошо ли вы поняли капитана, но он мне кажется остолопом. Я ответил бы на любой вопрос, какой у него хватило бы ума мне задать, фактически я так и сделал, но у меня нет никакого желания говорить ему о том, о чем он меня не спрашивал. Понятно?
Трент кивнул:
- Ощущение естественное - полиция, власть, официальный допрос. Но, должен вам сказать, Марча вы недооценили. Это один из самых проницательных детективов Европы. И у него огромный опыт. Мой конек - воображение, фантазия, но, уверяю вас, в полицейской работе опыт важнее всего.
- Едва ли, - ответил Баннер. - Случай этот редкостный, мистер Трент, и я скажу вам почему. Я думаю, старик знал о предстоящей опасности, и мне кажется, он понимал также, что от нее не увернуться.
Трент нашел в гараже плетеную корзинку и уселся напротив Баннера.
- Это похоже на дело, - сказал он. - Я внимательно слушаю вас.
- Вы, очевидно, знаете, мистер Трент, что Мандерсон был человеком, умевшим держать себя в руках. Лично я считал его самым хладнокровным из дельцов. Его выдержка была потрясающей - я никогда не видел, чтобы что-то вывело его из себя. А я знал Мандерсона как никто другой. Мы вершили с ним работу, ради которой он жил. У меня есть основания считать, что я знал его лучше, чем его жена, чем мог знать Марлоу - он редко видел мистера Мандерсона в конторе, во время горячего дела. Я знал его лучше, чем кто-либо из его друзей.
- А у него были друзья? - спросил Трент.
- Вижу, кто-то уже проинформировал вас, - ответил проницательный Баннер. Нет, не сказал бы, что у него были друзья. Множество знакомых среди великих мира сего, но душу свою он держал на замке... Вот что я хотел сообщить вам, мистер Трент. Несколько месяцев назад старик резко изменился. Я никогда прежде не видел его таким мрачным, угрюмо-злобным. Это состояние стало для него постоянным - ив деловой части города, и дома. Либо он вынашивал свое зло, либо переживал чужое - такое у меня было ощущение. Однако выдержка изменила ему только в последние недели, - американец положил свою костистую лапу на колено Трента. - Я единственный, кто это знает. Со всеми другими он был просто угрюм. Но когда мы были вдвоем в его кабинете и если что-то в делах шло не так, боже мой, он так срывался, что дрожь брала. В библиотеке я видел, как он вскрыл письмо, в котором что-то его не устраивало, - были громы и молнии и угрозы разделаться с тем, кто это письмо писал, только попадись он под руку... И вот еще. За неделю до смерти мистер Мандерсон полностью забросил свою работу. Такого с ним не бывало. Он перестал отвечать на письма и телеграммы. Мне кажется, какая-то тайная боязнь истрепала его нервы. Однажды я посоветовал ему сходить к доктору, он послал меня к черту. И такое наблюдение, наконец: при появлении миссис Мандерсон он моментально становился спокойным, холодным.
- И вы объясняете это каким-то тайным страхом? - спросил Трент.
Американец кивнул.
- В вашем рассказе, Баннер, заложена глухая мысль о шизофрении Мандерсона. Срыв, слом, стресс - это часто случается с большими дельцами в Америке.
- Ерунда, - серьезно ответил Баннер.. - Только те, кто разбогател очень быстро и не могут справиться со своим богатством, сходят с ума. Подумайте обо всех наших великих, о людях, близких к Мандерсону; слышали ли вы когда-нибудь, чтобы хоть один из них лишился разума? Этого не бывает, поверьте мне. Правда, у каждого человека есть свой пунктик, но это еще не сумасшествие. Скажем, ненависть к кошкам или моя собственная слабость - неприятие рыбы.
- А какая слабость была у Мандерсона?
- У старика их было много. Отрицание роскоши, например, от которой, как правило, не отказываются состоятельные люди. Неприязнь к мелким услугам. И хотя мистер Мандерсон был очень разборчив в одежде, разборчивее, чем кто бы то ни было, особенно в туфлях - на туфли он тратил бездну денег, несмотря на это, говорю я вам, у него никогда не, было лакея. Он не хотел, чтобы кто-либо к нему прикасался. За всю его жизнь его никто и никогда не брил.
- Оригинально, - сказал Трент. - И что вы думаете по этому поводу?
- Такова была норма поведения мистера Мандерсона, этакий характер, не без бдительности и настороженности. Говорят, его отец и дед были такими же. Как собака и кость, знаете ли, - ежесекундная забота, не стащили бы. Конечно, он не думал, что парикмахер отрежет ему голову, но чувствовал, что возможность сделать это - есть. А рисковать он не хотел. Так и в деле: ему всегда казалось, что кто-то охотится за его костью, и в мире бизнеса это естественно. Следствие одно: старик был самым осторожным и скрытным в финансовом мире, и это определяло его успехи. Но это не значит, что он был лунатиком. Вы спрашиваете, не потерял ли он рассудка. Нет, он был просто измотан какой-то неизвестностью.
Трент курил. Ему хотелось знать, что было известно Баннеру о домашних неурядицах Мандерсона.
- У него были какие-то неприятности с женой?
- Да, - ответил Баннер. - Но неужели вы думаете, что это могло вывести из равновесия такого человека, как Мандерсон?
Трент внимательно присмотрелся к Баннеру и убедился, что принять семейную размолвку как причину трагедии для делового человека он не в состоянии.
- Хорошо, вернемся к тому, о чем вы мне только что сказали, - перевел разговор Трент. - Вы, стало быть, полагаете, что у Мандерсона были основания опасаться за свою жизнь? Кто мог угрожать ему?
- Опасался ли, не знаю, - задумчиво ответил Баннер. - Старика было трудно запугать, более того, он не предпринимал никаких предосторожностей, он фактически избегал их. Похоже на то, что он хотел быстрого конца, - так я думаю. Зачем бы ему ночи напролет просиживать у окна этой библиотеки, вперив взор в темноту, да еще в белой сорочке - прекрасной мишени для чьего-либо ружья? А такое ружье могло найтись... Вы, очевидно, не жили в Штатах. Возьмите, к примеру, угольные копи в Пенсильвании - там тридцать тысяч мужчин с женщинами и детьми, и большинство из них сделали бы все, чтобы продырявить того, кто поставил их в такие условия, что им либо подыхать с голоду, либо отчаиваться на каторжное существование. Тридцать тысяч самых стойких чужеземцев в стране, мистер Трент, годами отдающих силы и жизни одному человеку. Поверьте, в их отчаянии что-то есть. В Айдахо ведь взорвали динамитом человека, который насолил людям в Нью-Джерси десять лет назад. Вы думаете, их может остановить окно? Быть в нашей стране большим бизнесменом не так-то просто. Старик знал, что по Штатам разгуливает целая толпа опасных для него людей. И я вполне могу допустить, что кто-то из них ринулся по его следу и ему стало об этом известно. Однако, что меня совершенно сбивает с толку, так это то, почему он не защитил себя, почему не пытался увернуться, а пошел вчера утром в сад, чтобы быть застреленным.
Баннер умолк, и некоторое время оба созерцали голубые нити сигарного дыма. Потом Трент поднялся:
- Ваша новая для меня версия рациональна. Вопрос лишь в том, соответствует ли она действительности. Мы еще вернемся к этому разговору. А пока должен сообщить вам: вы подтвердили мои соображения о том, что это убийство преднамеренное, и я глубоко признателен вам, мистер Баннер. - Трент глянул на часы. - Нам давно пора двигаться.
- Два часа, - сказал Баннер, поднимаясь с подножки. - А в милом старом Нью-Йорке всего десять. Вы не знаете Уолл-стрит, мистер Трент. И давайте надеяться, что никогда не увидим ничего хуже того деловитого ада, который там в эти минуты уже проснулся и приступил к делам.
Глава 7
ДАМА В ЧЕРНОМ
Море, ярясь под напористым ветром, бросало воды на скалистые берега, и при этом во всю ширь неба - теплая безоблачная синь. Трент, плохо спавший ночью, спустился к морю в восемь утра и сонно рухнул в воду. Он проплыл среди огромных валунов в открытое море. Устав тягаться с волнами, вернулся на берег освеженным. Через несколько минут он уже взбирался по скале, прикидывая план действий на утро.
Это был день дознания, которым завершались сутки его новой работы, и он сожалел, что так мало продвинулся в делах. Простившись с американцем по дороге в Бишопсбридж, он встретился в трактире с мистером Копплсом и, сопровождаемый им, закупил кое-что в аптекарском магазине, отправил телеграмму с оплаченным ответом, навел необходимые справки на центральной телефонной станции. Они мало говорили с мистером Копплсом о деле: тот воздерживался от любопытства, а Тренту еще рано было делиться соображениями о том, что он собирается предпринять. Вернувшись из Бишопсбриджа, Трент написал обстоятельный отчет для "Рекорда" и попросил представителя местной прессы немедленно переслать его. Остаток вечера он провел на веранде в раздумчивом одиночестве.
В это утро он сказал себе, что никогда не брал дела, которое бы ему так мало нравилось и которое бы так поглощало. Чем больше он размышлял, тем более скверной и вызывающей представлялась ему ситуация. И это солнце нового дня, этот великолепный теплый свет... Они только подчеркивали темень, в которой он блуждал, ту черную людскую вину, ставшую причиной преступления.
Однако во всех этих раздумьях не было единственного - сожаления, что обстоятельства втянули его в необычное следствие. В нем жило предчувствие, что в течение дня его сеть будет сплетена: он многого ждал от посланной вчера на авось телеграммы.
Дорога к отелю петляла по гребню перевала. Глянув вниз, он увидел площадку величиной с теннисный корт, густо поросшую травой, с тремя обрывами по сторонам. И центром этой роскошной картины, как он обнаружил вдруг, была женщина в черном. Она сидела на краю обрыва, обхватив руками колени.
Трент только на секунду задержался, рассматривая женщину в черном.
Когда он приблизился, женщина внезапно разжала длинные руки, потянулась с грациозностью кошки, медленно подняла голову, как бы впитывая в себя всю красоту утра. Тут нельзя было ошибиться: это был жест свободы, движение души, готовой существовать, чувствовать, жить.
Такой увидел он ее в то мгновение и внезапно понял, кто эта женщина...
Во время завтрака в отеле мистер Копплс нашел Трента мало склонным к разговорчивости. Трент, извиняясь, сослался на бессонную ночь, и Копплс, нетерпеливо налаживая разговор, методично таранил Трента сведениями из истории древнего трибунала, из практики современного судоразбирательства, не избегая нареканий на его вольготное обращение с жесткими оковами закона. И, видимо, только молчание Трента подтолкнуло его к сути дела.
- Прошлой ночью, - сказал Копплс, - мистер Баннер предложил мне оригинальную гипотезу преступления. Есть в ней нечто интуитивное и, стало быть, неясное, но в то же время - какое знание мира, редкое, я бы сказал, в его возрасте! Это своеобразный человек, Трент. Мандерсон не зря избрал его своей правой рукой. Это о чем-то говорит. Да и сейчас, мне кажется, он неплохо освоился с делами, которые так осложнились после смерти патрона. Советы его, мне и Мабель, довольно основательны, - что делать нам, пока не вступит в силу завещание... Он сторонник кровной индустриальной мести в версии об этом преступлении. Он так и сказал: "кровная индустриальная месть". И описал ряд случаев, когда совершались покушения на подобных людей, вызвавших злость и отчаяние доведенных до крайности рабочих. Мы живем в ужасное время, мой мальчик. Такого еще не знала история. Диспропорция между производящей и обладающей частями нашего общества так велика, так угрожающа и так безнравственна, что трудно предвидеть будущее. И нет, по-моему, более мрачной перспективы, чем у Соединенных Штатов.
Трент принял эти откровения с печальной рассеянностью. Копплс заметил наконец его озабоченность, и они молча двинулись в сторону дома, темно-красная крыша которого угрюмо проглядывала в разъеме деревьев.
Трент был в смятении. Он чувствовал себя тупым, скованным той лучезарной утренней картиной, когда он увидел миссис Мандерсон. Рыцарская восторженность перед красотой жила в нем с первых наставлений матери, и сейчас его терзала мысль о том, что он может погубить некое совершенство природы. Однако прекратить расследование не мог, такого еще не было. Истина где-то тут, под рукой, нужно только решиться открыть ее, признать, и это должно произойти сегодня.
Войдя в калитку, они увидели Марлоу и американца, разговаривающих у дверей. В тени террасы стояла дама в черном.
Она заметила их и вышла на лужайку. Походка ее, как и представлял себе Трент, была легкой, изящной, спокойной. Когда она обратилась к нему, ее карие глаза смотрели на него доброжелательно. В ее мягкой сдержанности не было и следа тех порывистых эмоций, свидетелем которых Трент стал там, у скалы.
- Следовательно, предполагалось, что мистер Мандерсон все еще в своей комнате. Просто никто его не хватился...
- Oui, Monsieur <Да, месье.>.
- Спасибо, Селестина, я вам очень благодарен.
- О, это пустяки, месье, - сказала Селестина, пересекая вслед за Трентом комнату. - Я надеюсь, что месье поймает убийцу месье Мандерсона. Правда, я не очень его жалею, - добавила она с внезапной жестокостью, кивнув в сторону спальни Мандерсона. Она сжала зубы, и темное лицо покраснело. Английский улетучился из нее.
- Je ne Ie regrette pas du tout, du tout! - кричала она, захлебываясь словами. - Madame - ah! Je me jetterais au feu pour madame! Mais un homme comme monsieur - maussade, boudeur, impassible! Ah, non! <Мне совсем его не жалко, совсем! Мадам - ах! Я брошусь в огонь за мадам. Но человек, подобный месье, - надутый, угрюмый, бесстрастный! Ах, нет!..>.
- Finissez ce chhut, Celestine! <Перестаньте кричать, Селестина!> - резко прервал ее Трент. - Если инспектор услышит, что вы здесь выкрикиваете, не миновать беды. И не размахивайте руками - зацепите за что-нибудь. Похоже, продолжал он любезнее, - вы более других довольны, что мистера Мандерсона не стало. Подозреваю, Селестина что он обращал на вас меньше внимания, чем вам хотелось бы.
- О!
- А теперь - до свидания. Я тороплюсь. Вы прелесть, Селестина.
Комплимент вернул ей равновесие. Вспыхнув, она глянула на Трента через плечо и, открыв дверь, исчезла.
Трент, оставшись один в маленькой спальне, вернулся к делу. Он вновь взял уже осмотренную пару туфель, поставил на стул и сам сел напротив, уставившись на немых свидетели. Время от времени он почти неслышно насвистывал. В комнате было тихо.
Лишь негромкое чириканье проникало сквозь открытое окно да временами порыв ветра доносил шелест листвы. Трент, поглощенный своими мыслями, с лицом застывшим и мрачным, не шевельнулся в течение получаса. Затем быстро встал, осторожно поставил туфли на полку и вышел на лестничную площадку.
В конце коридора видны были двери двух спальных комнат. Он открыл одну из них и оказался в комнате, которую не назовешь опрятной. Какие-то палки и удочки стояли в углу, кипа книг - в другом. Руки горничной давно не наводили порядка на туалетном столе, равно как и на полке над камином, - трубки, перочинные ножи, карандаши, ключи, мячи для гольфа, старые письма, фотографии, маленькие шкатулки, жестяные банки... Пара хороших гравюр и какие-то акварельные наброски на стенах; к гардеробу прислонилось несколько окантованных эстампов. Ряд туфель и ботинок выстроился под окном. Трент пересек комнату и внимательно их изучил, затем измерил некоторые из них сантиметром, тихо при этом насвистывая. Сделав это, он уселся на край кровати, мрачно оглядывая комнату.
Его внимание привлекли фотографии, лежавшие на каминной полке. Он поднялся, чтобы рассмотреть их. Марлоу и Мандерсон верхом на лошадях; виды знаменитых альпийских вершин; трое юношей, один из них определенно Марлоу - с угрюмыми голубыми глазами, одетый как голодранец в солдатскую форму шестнадцатого столетия. Тут же портрет величественной старой дамы, чуть похожей на Марлоу. Трент машинально взял из открытой шкатулки сигарету, закурил и вдруг рядом с сигаретницей приметил плоский кожаный футляр. Легко открыл его - в футляре лежал миниатюрный револьвер изящной выделки с инициалом "М" на рукоятке и тут же дюжина патронов россыпью.
На лестнице уже слышались шаги, когда Трент, сдвинув казенную часть, просматривал ствол револьвера, - в открытых дверях появился инспектор Марч.
- Я думал... - начал он и умолк вдруг, заметив, чем занят Трент. Его глаза расширились. - Чей это револьвер, мистер Трент?
- Очевидно, он принадлежит жильцу этой комнаты, - небрежно ответил Трент. - Удобный маленький револьвер, и вычищен он, я бы сказал, с предельной тщательностью. К сожалению, в огнестрельном оружии я профан.
- О себе я бы этого не сказал, мистер Трент, - ответил инспектор, принимая револьвер из протянутой руки Трента. - Однако в этом случае нет нужды ни в особых познаниях, ни в экспертизе. - Он уложил револьвер в футляр, извлек из жилетного кармана крохотную, чуть сплющенную пулю и положил ее рядом с патроном из арсенала Марлоу.
- Это - та? - изумился Трент.
- Та, - ответил Марч. - Она застряла в затылочной части черепа мистера Мандерсона. Доктор Сток извлек ее только что и переслал мне с дежурным офицером. Эти широкие царапины, которые вы видите, оставлены докторскими инструментами. А вот эти - от ствола этого калибра. Остальное, думаю, скажет экспертиза.
Трент и инспектор долго смотрели друг на друга с чрезвычайной озабоченностью.
- Все это заблуждение, - сказал наконец Трент. - Давайте-ка еще раз глянем, как обстоят наши дела. Во-первых, мы не сомневаемся о том, что Мандерсон действительно отправлял Марлоу в Саутгемптон, как и в том, что Марлоу, уехав, вернулся прошлой ночью, через несколько часов после того, как было совершено убийство.
- В этом сомнений нет, - подтвердил Марч.
- А теперь это подстрекательское оружие предлагает нам поверить в следующее: что Марлоу не ездил в Саутгемптон; что он вернулся ночью в дом; что кто-то, не разбудив ни миссис Мандерсон, ни кого-либо другого, заставил Мандерсона подняться, одеться и выйти в сад; что там Марлоу и застрелил Мандерсона; что затем он аккуратно вычистил револьвер, положил его в футляр, оставил на видном месте, чтобы представителям закона было легко его обнаружить; что затем он удалился и провел остаток дня неизвестно где, прячась со своим большим автомобилем, а вернувшись, делал вид, что все это происшествие довело его до бессонницы и нервного изнеможения.
Инспектор ответил Тренту угрюмым и пристальным взглядом.
- Во время убийства, - сказал он с загадочной решительностью, - Марлоу находился на расстоянии пятидесяти - ста миль от места преступления. В Саутгемптон он ездил.
- Откуда вы знаете?
- Я допрашивал его прошлой ночью и записал его показания. Он прибыл в Саутгемптон около шести тридцати утра в понедельник.
- Оставьте, Марч, - резко воскликнул Трент. - Я хочу знать, откуда вам известно, что Марлоу ездил в Саутгемптон? Марч самодовольно засмеялся.
- Я подумал, что мне пора, в качестве реванша, поиздеваться над вами... Ладно, скажу... Когда я прибыл сюда вчера вечером и как только узнал в общих чертах о случившемся от миссис Мандерсон и слуг, первое, что я сделал, это пошел на телеграф и запросил наших людей в Саутгемптоне. Видите ли, Марлоу единственный из челяди, кого, так сказать, не было под руками во время трагедии. Так что, прежде чем думать о дальнейшем ходе дела, я вынужден был запросить Саутгемптон. Рано утром я получил ответ, - он протянул Тренту телеграмму, в которой значилось:
"Персона, отвечающая описанию, в автомобиле, отвечающем описанию, прибыла сюда в отель "Бедфорд" сегодня в 6.30 утра. Назвавшись Марлоу, он оставил автомобиль в гараже отеля, сказал служащему, что автомобиль принадлежит Мандерсону. Принял ванну, позавтракал, ушел. Справлялся в порту о пассажире по фамилии Харрис, который якобы должен отправиться морем в Гавр. Справлялся неоднократно, пока в полдень корабль не отчалил. Затем вернулся в отель, где обедал в 1.15, и вскоре отбыл на автомобиле. Наши агенты сообщают, что в этом же отеле на прошлой неделе была забронирована комната для Харриса. К кораблю Харрис не вышел. Инспектор Верк".
- Просто и ясно, - заметил Марч, после того как Трент, дважды прочитав телеграмму, вернул ее инспектору. - История, рассказанная им самим, совпадает каждой деталью. Он сказал мне, что после отхода корабля еще с полчаса околачивался в порту, на тот случай, если Харрис опоздает, потом вернулся, позавтракал и решил сразу же двигаться в обратный путь. Он телеграфировал Мандерсону: "Харрис не появился, на корабль опоздал. Марлоу". Телеграмма была исправно доставлена сюда во второй половине дня и лежит среди писем покойного. Он ехал обратно на хорошей скорости и прибыл чертовски усталым. Когда узнал от Мартина о смерти Мандерсона, едва не потерял сознание.
Трент взял револьвер и несколько секунд бездумно вертел его в руках.
- Мандерсону не повезло, что Марлоу беззаботно оставил свое оружие, заметил он наконец. - Оно могло в ком-то пробудить искушение... Как вы думаете?
Марч покачал головой.
- Этот тип револьвера довольно распространен в Англии. Он завезен из Штатов. Половина людей, приобретающих сегодня револьвер для самозащиты или для нападения, снабжает себя таким изделием. Им обладают тысячи жуликов и тысячи порядочных людей. У самого Мандерсона такой же, точная копия. Я нашел его в одном из верхних ящиков секретера. Сейчас он в кармане моего пальто.
- Подозреваю, что вы хотели сберечь эту маленькую деталь для себя.
- Хотел, - сказал инспектор. - Но раз вы обнаружили один револьвер, почему бы вам не знать о другом! Думаю, ни один из них нам не помощник...
Инспектор резво оборвал фразу, уставившись на дверь, которую кто-то медленно открывал.
- А вот, если не ошибаюсь, и мистер Баннер, - приветствовал вошедшего Трент.
Глава 6
МИСТЕР БАННЕР ВСТУПАЕТ В ДЕЛО
- Калвин Эс Баннер к вашим услугам, - объявил вошедший, вынимая изо рта незажженную сигару. Он привык к английской медлительности и церемонности, и быстрая реакция Трента несколько сбила его с толку. - Вы - мистер Трент, полагаю, - продолжал он. - Миссис Мандерсон говорила мне о вас. Доброе утро, капитан. - Он мельком глянул на Марча и вновь обратился к Тренту:
- Я шел в свою комнату, услышал чужой голос и решил зайти. - Баннер позволил себе легкую усмешку. - Вы можете подумать, что я подслушивал. Нет, сэр. Слово-другое о пистолете - вот об этом, думаю, - и все.
Мистер Баннер был худощавым невысоким молодым человеком с бритым, бледным, почти девичьим лицом, украшенным неглупыми глазами. Вьющиеся темные волосы четко разделены пробором. Губы, когда не заняты сигарой, чуть приоткрыты, что придает его лицу курьезное выражение готовности к услугам. С сигарой он выглядел совершенно иначе - спокойным и здравомыслящим янки, каким, впрочем, и был.
Родился Баннер в Коннектикуте, по окончании колледжа устроился в маклерской конторе, где и привлек внимание Мандерсона, имевшего дела с этой фирмой. Колосс долго присматривался к нему и в конце концов осчастливил должностью личного секретаря. Естественно, у Мандерсона был широкий выбор, он ценил образцовую деловитость, методичность, аккуратность, однако предпочел Баннера, учитывая его надежную молчаливость и редкостное чутье на метаморфозы рынка.
Трент и американец с холодным спокойствием изучили друг друга и, кажется, оба остались довольны.
- Мы говорили о том, - сказал Трент, - что этот револьвер, из которого мог быть застрелен Мандерсон, не облегчает нашей задачи. Револьвер этот, говорят, штука банальная и широко распространенная.
Баннер протянул костлявую руку к футляру и взял револьвер.
- Да, сэр, - сказал он, - капитан прав. Это то, что мы в Штатах называем "маленьким Артуром", и, должен сказать, эта игрушка болтается в задних карманах десятков тысяч людей. Правда, у меня к этому оружию особого доверия нет, - он вытащил свой пистолет. - Посмотрите, мистер Трент, это - вещь, и поосторожнее - заряжено. Что же касается "маленького Артура" Марлоу, то он приобрел его в первые дни нашей службы у старика. Мистер Мандерсон сказал, что человеку двадцатого века глупо не иметь револьвера. Тогда он и купил первое, что ему предложили. Со мной он не советовался. - Баннер меланхолично осмотрел комнату. - Марлоу совсем не умел с ним обращаться, но я потренировал его месяц или около этого, и он кое-чего достиг.
Однако привычки носить оружие с собой у него так и не появилось. Для меня, скажем, это не менее естественно, чем носить брюки. Я ношу пистолет уже несколько лет - мне всегда казалось, что может возникнуть необходимость защищать мистера Мандерсона. И вот, - заключил он горестно, - его подловили, когда меня не было рядом... Однако извините меня, джентльмены, я еду в Бишопсбридж.
- Мне тоже пора, - сказал Трент. - Деловая встреча в ресторане "Три бочки".
- Если не возражаете, могу подвезти вас, - предложил Баннер. - Я как раз еду в том направлении. Скажите, капитан, вам туда же? Нет? Тогда пойдемте, мистер Трент.
Баннер повел Трента вниз по лестнице и далее через весь дом к гаражу на тенистом Заднем дворе. Он, казалось, не торопился выводить машину: предложил Тренту сигару и раскурил свою, присел на подножку автомобиля, зажал руки меж колен и с услужливой сообразительностью глянул на Трента.
- Послушайте, мистер Трент, я хочу вам кое-что сказать, это может быть полезно. Я знаю, вы человек острого ума, мне приятно общение с такими людьми. Не уверен, хорошо ли вы поняли капитана, но он мне кажется остолопом. Я ответил бы на любой вопрос, какой у него хватило бы ума мне задать, фактически я так и сделал, но у меня нет никакого желания говорить ему о том, о чем он меня не спрашивал. Понятно?
Трент кивнул:
- Ощущение естественное - полиция, власть, официальный допрос. Но, должен вам сказать, Марча вы недооценили. Это один из самых проницательных детективов Европы. И у него огромный опыт. Мой конек - воображение, фантазия, но, уверяю вас, в полицейской работе опыт важнее всего.
- Едва ли, - ответил Баннер. - Случай этот редкостный, мистер Трент, и я скажу вам почему. Я думаю, старик знал о предстоящей опасности, и мне кажется, он понимал также, что от нее не увернуться.
Трент нашел в гараже плетеную корзинку и уселся напротив Баннера.
- Это похоже на дело, - сказал он. - Я внимательно слушаю вас.
- Вы, очевидно, знаете, мистер Трент, что Мандерсон был человеком, умевшим держать себя в руках. Лично я считал его самым хладнокровным из дельцов. Его выдержка была потрясающей - я никогда не видел, чтобы что-то вывело его из себя. А я знал Мандерсона как никто другой. Мы вершили с ним работу, ради которой он жил. У меня есть основания считать, что я знал его лучше, чем его жена, чем мог знать Марлоу - он редко видел мистера Мандерсона в конторе, во время горячего дела. Я знал его лучше, чем кто-либо из его друзей.
- А у него были друзья? - спросил Трент.
- Вижу, кто-то уже проинформировал вас, - ответил проницательный Баннер. Нет, не сказал бы, что у него были друзья. Множество знакомых среди великих мира сего, но душу свою он держал на замке... Вот что я хотел сообщить вам, мистер Трент. Несколько месяцев назад старик резко изменился. Я никогда прежде не видел его таким мрачным, угрюмо-злобным. Это состояние стало для него постоянным - ив деловой части города, и дома. Либо он вынашивал свое зло, либо переживал чужое - такое у меня было ощущение. Однако выдержка изменила ему только в последние недели, - американец положил свою костистую лапу на колено Трента. - Я единственный, кто это знает. Со всеми другими он был просто угрюм. Но когда мы были вдвоем в его кабинете и если что-то в делах шло не так, боже мой, он так срывался, что дрожь брала. В библиотеке я видел, как он вскрыл письмо, в котором что-то его не устраивало, - были громы и молнии и угрозы разделаться с тем, кто это письмо писал, только попадись он под руку... И вот еще. За неделю до смерти мистер Мандерсон полностью забросил свою работу. Такого с ним не бывало. Он перестал отвечать на письма и телеграммы. Мне кажется, какая-то тайная боязнь истрепала его нервы. Однажды я посоветовал ему сходить к доктору, он послал меня к черту. И такое наблюдение, наконец: при появлении миссис Мандерсон он моментально становился спокойным, холодным.
- И вы объясняете это каким-то тайным страхом? - спросил Трент.
Американец кивнул.
- В вашем рассказе, Баннер, заложена глухая мысль о шизофрении Мандерсона. Срыв, слом, стресс - это часто случается с большими дельцами в Америке.
- Ерунда, - серьезно ответил Баннер.. - Только те, кто разбогател очень быстро и не могут справиться со своим богатством, сходят с ума. Подумайте обо всех наших великих, о людях, близких к Мандерсону; слышали ли вы когда-нибудь, чтобы хоть один из них лишился разума? Этого не бывает, поверьте мне. Правда, у каждого человека есть свой пунктик, но это еще не сумасшествие. Скажем, ненависть к кошкам или моя собственная слабость - неприятие рыбы.
- А какая слабость была у Мандерсона?
- У старика их было много. Отрицание роскоши, например, от которой, как правило, не отказываются состоятельные люди. Неприязнь к мелким услугам. И хотя мистер Мандерсон был очень разборчив в одежде, разборчивее, чем кто бы то ни было, особенно в туфлях - на туфли он тратил бездну денег, несмотря на это, говорю я вам, у него никогда не, было лакея. Он не хотел, чтобы кто-либо к нему прикасался. За всю его жизнь его никто и никогда не брил.
- Оригинально, - сказал Трент. - И что вы думаете по этому поводу?
- Такова была норма поведения мистера Мандерсона, этакий характер, не без бдительности и настороженности. Говорят, его отец и дед были такими же. Как собака и кость, знаете ли, - ежесекундная забота, не стащили бы. Конечно, он не думал, что парикмахер отрежет ему голову, но чувствовал, что возможность сделать это - есть. А рисковать он не хотел. Так и в деле: ему всегда казалось, что кто-то охотится за его костью, и в мире бизнеса это естественно. Следствие одно: старик был самым осторожным и скрытным в финансовом мире, и это определяло его успехи. Но это не значит, что он был лунатиком. Вы спрашиваете, не потерял ли он рассудка. Нет, он был просто измотан какой-то неизвестностью.
Трент курил. Ему хотелось знать, что было известно Баннеру о домашних неурядицах Мандерсона.
- У него были какие-то неприятности с женой?
- Да, - ответил Баннер. - Но неужели вы думаете, что это могло вывести из равновесия такого человека, как Мандерсон?
Трент внимательно присмотрелся к Баннеру и убедился, что принять семейную размолвку как причину трагедии для делового человека он не в состоянии.
- Хорошо, вернемся к тому, о чем вы мне только что сказали, - перевел разговор Трент. - Вы, стало быть, полагаете, что у Мандерсона были основания опасаться за свою жизнь? Кто мог угрожать ему?
- Опасался ли, не знаю, - задумчиво ответил Баннер. - Старика было трудно запугать, более того, он не предпринимал никаких предосторожностей, он фактически избегал их. Похоже на то, что он хотел быстрого конца, - так я думаю. Зачем бы ему ночи напролет просиживать у окна этой библиотеки, вперив взор в темноту, да еще в белой сорочке - прекрасной мишени для чьего-либо ружья? А такое ружье могло найтись... Вы, очевидно, не жили в Штатах. Возьмите, к примеру, угольные копи в Пенсильвании - там тридцать тысяч мужчин с женщинами и детьми, и большинство из них сделали бы все, чтобы продырявить того, кто поставил их в такие условия, что им либо подыхать с голоду, либо отчаиваться на каторжное существование. Тридцать тысяч самых стойких чужеземцев в стране, мистер Трент, годами отдающих силы и жизни одному человеку. Поверьте, в их отчаянии что-то есть. В Айдахо ведь взорвали динамитом человека, который насолил людям в Нью-Джерси десять лет назад. Вы думаете, их может остановить окно? Быть в нашей стране большим бизнесменом не так-то просто. Старик знал, что по Штатам разгуливает целая толпа опасных для него людей. И я вполне могу допустить, что кто-то из них ринулся по его следу и ему стало об этом известно. Однако, что меня совершенно сбивает с толку, так это то, почему он не защитил себя, почему не пытался увернуться, а пошел вчера утром в сад, чтобы быть застреленным.
Баннер умолк, и некоторое время оба созерцали голубые нити сигарного дыма. Потом Трент поднялся:
- Ваша новая для меня версия рациональна. Вопрос лишь в том, соответствует ли она действительности. Мы еще вернемся к этому разговору. А пока должен сообщить вам: вы подтвердили мои соображения о том, что это убийство преднамеренное, и я глубоко признателен вам, мистер Баннер. - Трент глянул на часы. - Нам давно пора двигаться.
- Два часа, - сказал Баннер, поднимаясь с подножки. - А в милом старом Нью-Йорке всего десять. Вы не знаете Уолл-стрит, мистер Трент. И давайте надеяться, что никогда не увидим ничего хуже того деловитого ада, который там в эти минуты уже проснулся и приступил к делам.
Глава 7
ДАМА В ЧЕРНОМ
Море, ярясь под напористым ветром, бросало воды на скалистые берега, и при этом во всю ширь неба - теплая безоблачная синь. Трент, плохо спавший ночью, спустился к морю в восемь утра и сонно рухнул в воду. Он проплыл среди огромных валунов в открытое море. Устав тягаться с волнами, вернулся на берег освеженным. Через несколько минут он уже взбирался по скале, прикидывая план действий на утро.
Это был день дознания, которым завершались сутки его новой работы, и он сожалел, что так мало продвинулся в делах. Простившись с американцем по дороге в Бишопсбридж, он встретился в трактире с мистером Копплсом и, сопровождаемый им, закупил кое-что в аптекарском магазине, отправил телеграмму с оплаченным ответом, навел необходимые справки на центральной телефонной станции. Они мало говорили с мистером Копплсом о деле: тот воздерживался от любопытства, а Тренту еще рано было делиться соображениями о том, что он собирается предпринять. Вернувшись из Бишопсбриджа, Трент написал обстоятельный отчет для "Рекорда" и попросил представителя местной прессы немедленно переслать его. Остаток вечера он провел на веранде в раздумчивом одиночестве.
В это утро он сказал себе, что никогда не брал дела, которое бы ему так мало нравилось и которое бы так поглощало. Чем больше он размышлял, тем более скверной и вызывающей представлялась ему ситуация. И это солнце нового дня, этот великолепный теплый свет... Они только подчеркивали темень, в которой он блуждал, ту черную людскую вину, ставшую причиной преступления.
Однако во всех этих раздумьях не было единственного - сожаления, что обстоятельства втянули его в необычное следствие. В нем жило предчувствие, что в течение дня его сеть будет сплетена: он многого ждал от посланной вчера на авось телеграммы.
Дорога к отелю петляла по гребню перевала. Глянув вниз, он увидел площадку величиной с теннисный корт, густо поросшую травой, с тремя обрывами по сторонам. И центром этой роскошной картины, как он обнаружил вдруг, была женщина в черном. Она сидела на краю обрыва, обхватив руками колени.
Трент только на секунду задержался, рассматривая женщину в черном.
Когда он приблизился, женщина внезапно разжала длинные руки, потянулась с грациозностью кошки, медленно подняла голову, как бы впитывая в себя всю красоту утра. Тут нельзя было ошибиться: это был жест свободы, движение души, готовой существовать, чувствовать, жить.
Такой увидел он ее в то мгновение и внезапно понял, кто эта женщина...
Во время завтрака в отеле мистер Копплс нашел Трента мало склонным к разговорчивости. Трент, извиняясь, сослался на бессонную ночь, и Копплс, нетерпеливо налаживая разговор, методично таранил Трента сведениями из истории древнего трибунала, из практики современного судоразбирательства, не избегая нареканий на его вольготное обращение с жесткими оковами закона. И, видимо, только молчание Трента подтолкнуло его к сути дела.
- Прошлой ночью, - сказал Копплс, - мистер Баннер предложил мне оригинальную гипотезу преступления. Есть в ней нечто интуитивное и, стало быть, неясное, но в то же время - какое знание мира, редкое, я бы сказал, в его возрасте! Это своеобразный человек, Трент. Мандерсон не зря избрал его своей правой рукой. Это о чем-то говорит. Да и сейчас, мне кажется, он неплохо освоился с делами, которые так осложнились после смерти патрона. Советы его, мне и Мабель, довольно основательны, - что делать нам, пока не вступит в силу завещание... Он сторонник кровной индустриальной мести в версии об этом преступлении. Он так и сказал: "кровная индустриальная месть". И описал ряд случаев, когда совершались покушения на подобных людей, вызвавших злость и отчаяние доведенных до крайности рабочих. Мы живем в ужасное время, мой мальчик. Такого еще не знала история. Диспропорция между производящей и обладающей частями нашего общества так велика, так угрожающа и так безнравственна, что трудно предвидеть будущее. И нет, по-моему, более мрачной перспективы, чем у Соединенных Штатов.
Трент принял эти откровения с печальной рассеянностью. Копплс заметил наконец его озабоченность, и они молча двинулись в сторону дома, темно-красная крыша которого угрюмо проглядывала в разъеме деревьев.
Трент был в смятении. Он чувствовал себя тупым, скованным той лучезарной утренней картиной, когда он увидел миссис Мандерсон. Рыцарская восторженность перед красотой жила в нем с первых наставлений матери, и сейчас его терзала мысль о том, что он может погубить некое совершенство природы. Однако прекратить расследование не мог, такого еще не было. Истина где-то тут, под рукой, нужно только решиться открыть ее, признать, и это должно произойти сегодня.
Войдя в калитку, они увидели Марлоу и американца, разговаривающих у дверей. В тени террасы стояла дама в черном.
Она заметила их и вышла на лужайку. Походка ее, как и представлял себе Трент, была легкой, изящной, спокойной. Когда она обратилась к нему, ее карие глаза смотрели на него доброжелательно. В ее мягкой сдержанности не было и следа тех порывистых эмоций, свидетелем которых Трент стал там, у скалы.