- Да, Дракон как всегда копает глубоко, - Росс вспомнил хрестоматийные "действа" всесильной организации: "Сеульский крах", "Заложник-премьер", "Тонна цезия". - А насчет меня откуда утечка, не знаешь?
- Москва, Кремль, - по-русски, почти без акцента бесстрастно сказал Ши Найдунь.
Еле слышно шурша шинами к парку со стороны гостиницы подкатила контактная "тойота", со стороны аэропорта - неуклюжий "ситроен", обе с потушенными фарами.
- Операция "Джони Уокер" начинается завтра. Рейс "Эйр Индиа" Сингапур - Лондон. Груз сопровождают двое, Чита и кто-то еще, кто - не знаю. Билет на твое имя получишь в любом отделении компании.
Они уже выходили из парка на параллельную улицу. Кружным путем Ши Найдунь довез Росса до стоянки такси у старинного английского отеля колониальной постройки. Вернувшись к себе в номер, Иван скинул пиджак и галстук, налил полстакана виски, бросил в него несколько кубиков льда и с наслаждением полулег в мягкое кресло с выдвинутой подставкой для ног. "Все было - раз десять в меня стреляли, - отрешенное думал он, - подстраивали автокатастрофу, пытались утопить, метали кинжал, душили. Но то все были мужики. Баба и яд - впервые. Ай да Чита! Опоздай Дракон на чуть-чуть и..." В дверь раздался негромкий стук и, не дожидаясь ответа, распахнув её широко, по-хозяйски, на пороге появилась Сальме.
- Вот и я! - она, будто не касаясь ковра ногами, скрытыми длинным малиновым кимоно, проплыла через всю гостиную к бару, налила себе водки с тоником. Разрумянившаяся, с влажными волосами, со слегка обнажившейся грудью, она вдруг напомнила ему девушек с его любимой картины Франциско Гойи "Махи на балконе".
- Пришла задать вам третий вопрос, - Сальме села на диванчик, стоявший рядом с креслом Росса. - Но прежде дайте мне вашу левую руку.
- Вы хиромантка? Занятно, - заметил он.
- Тааак, - протянула она, внимательно вглядываясь в бугорки и линии его ладони. - Вы в семье единственный ребенок.
- Точно.
- Вдовец. И больше никогда не женитесь.
- Это почему же? - Росс сам с удивлением взглянул на свою ладонь. Где это отмечено?
- Вот эта бороздка, видите, оборвана и продолжения нет? А линия жизни, линия жизни через все запястье бежит и на его тыльную сторону заворачивает!
- А вы профессионально постигали умение читать по руке?
- И не только это. Гадание, магия, колдовство - три года я училась в университете оккультных наук в Лондоне.
- И мысли можете узнавать?
- Иногда и мысли, хотя это не моя специализация.
- Ну, хорошо, давайте ваш вопрос.
Сальме допила водку, налила ещё и только после этого сказала:
- Вы не очень расстроитесь, если завтра вашей соседкой по салону "Эйр Индиа" окажусь я?
Росс долгим бесстрастным взглядом изучал её лицо.
- Фантастика! - наконец, выдохнул он. - Вы и впрямь - ясновидящая.
Он вспомнил, что не так давно приятель затащил его в Москве к одной модной колдунье. Он по литературным и историческим источникам знал, что на Руси во времена потрясений и бед народных испокон веков объявлялись несметные толпы прорицателей, чародеев и вещунов. И вот теперь, обе столицы, и губернские города, и деревни и села кишели колдунами, ведьмами, целителями, юродивыми. О них создавались телепрограммы, их объявлениями были заполнены страницы газет и журналов. Та, московская, оказалась очень миленькой пухленькой блондиночкой средних лет. Скромно одетая, мягкая и обходительная, она приняла их в обычной гостиной с обычными безделушками на полочках, пресным набором дешевых детективных романов в книжных шкафчиках, случайными репродукциями работ посредственных художников. Одно, правда, их поразило сразу же - огромные черные глаза хозяйки. И никаких особых колдовских аксессуаров, кроме древнего ворона, неподвижно застывшего на высоком треногом столике из черного дерева с круглой подставкой, огороженной невысоким резным бордюром. Да, разумеется, ещё были карты, не обычные, нет, раза в два больше, с рисунками, стилизованные под русские миниатюры XVIII-XIX веков. Карты Торо. Ни устрашающих жестов, ни загробных модуляций голоса, ни утробного скрежета потусторонних музыкальных вариаций. Тон колдуньи ласковый, домашний, материнский, временами загадочно-торжественный, временами нейтрально-отрешенный. Поразило и Росса и его приятеля то, с какой обворожительной скромностью она рассказывала им - и весьма точно! - об их прошлом, с какой предупредительной осторожностью предсказывала будущее (и о смерти жены Ивана, и о фатальной болезни приятеля). А ведь они пришли к ней, что называется, с улицы - ни рекомендаций, ни предварительного собеседования. Помнится, ещё поднимаясь в лифте на седьмой этаж довольно старого дома вблизи Москворецкого рынка, отпускали снисходительно желчные шуточки-прибауточки насчет всякой и всяческой чертовщины. Уже провожая их до двери, колдунья печально и нежно сказала:
- Вы оба такие сильные и чистые. И хотела бы вам соврать, приукрасить судьбу, да только не в моих это силах. Белая магия не позволяет никакой лжи, даже во спасение.
При этих её словах сидевший дотоле неподвижно ворон повернулся в их сторону и произнес скрипучим, почти человеческим голосом: "Устами Любавы глаголет истина. Истина! Истина! Истина!"
- Расстроюсь?! - Росс поставил свой стакан на боковой столик, легко притянул к себе эстонку, поцеловал её в теплые влажные губы. Подняв её на руки ("Упитанная пушинка!"), он хотел было направиться в спальню, но Сальме соскользнула на пол. Подбежала к телевизору, включила программу "Мы танцуем день и ночь" и под звуки очередной синкопированной мелодии сбросила с себя туфельки и кимоно. Оставшись, в чем мать родила, она на мгновение застыла в грациозной позе - одна ножка слегка согнута в коленке и поставлена на носок, руки подняты над головой, пальцы переплетены, голова запрокинута в едва заметном наклоне. И - ррраз, закружилась, запрыгала, завихрилась нимфа лесная, нимфа заоблачная, нимфа городская. Безгрешная дева и многоопытная матрона, нега и буря, Лолита и Айседора! "Видно, не только оккультизм постигала она в Лондоне или где там еще," - думал Росс, одобрительно следя за танцующей девушкой. Он не был любителем примитивных стриптиз-шоу, заштатных колоний нудистов, театриков и варьете ню. То, что он видел сейчас, не несло и намека на тошнотворное порно. "Это было искусство, - с удивлением констатировал он, - ибо именно одно оно может вплотную подойти к границе запретного и не преступить её. Не этим ли отличается любое произведение, сработанное мастером (кисти, пера, резца, нотного ключа), от поделки неумехи-бездаря? Браво, Сальме!"
Часа через полтора, уставшая от танца и изысканно нежных объятий Росса, она заснула на его постели. Осторожно, чтобы её не разбудить, он достал снятый и положенный ею на ночной столик браслет и долго крутил и вертел его, пытаясь обнаружить потайной паз. Наконец, когда он был уже и вовсе готов отказаться от этой затеи, одна из ничем неприметных, абсолютно идентичных пластин медленно выдвинулась вверх. Под ней оказалось небольшое углубление. Оно было заполнено белым порошком. Росс смотрел на смертоносную пыльцу и вспоминал, когда он до этого в последний раз так плотно заглядывал в глаза своей смерти. Пожалуй, где-то недалеко от Сан-Диего, когда его оглушенного и раненого, сбросили с обрыва в океан в его верном "феррари". Хотя..., хотя уже после этого в его номере пятизвездочного отеля в самом центре Мельбурна ночью он едва не наступил на одного из трех королевских аспидов, невесть как попавших туда и извечно готовых к неспровоцированной атаке.
Приведя браслет в порядок, он положил его на место и лег рядом с Сальме. Такое тихое, такое просветленное лицо, такое ровное, младенчески ровное дыхание, такая беспечная, доверчивая улыбка во сне. Он смотрел на неё и вдруг вспомнил, как в Афгане командир саперной роты показал ему изящно сработанную мину-ловушку. Миленький восточный ларец для драгоценностей. Откроешь дверцу и ...
"Давненько не страдал я бессонницей"
II. Неистовый Дракон
Кан Юай задержался в своем гонконгском офисе дольше обычного на пять минут. Отсюда, с сорок третьего этажа через окно, занимавшее широкую стену за его спиной, был виден весь город. Огни в окнах домов, огни разноцветных реклам, огни уличных автомобилей и уличных фонарей - сплошное бурлящее море огня. Задержка была вызвана непредвиденным обстоятельством и необходимостью принятия срочного и в известной степени неординарного решения. По сведениям, полученным от надежных, проверенных в самых серьезных делах агентов в Москве и Таллине, возникла реальная опасность провала операции "Джони Уокер" (как остроумно окрестил её контакт в Кремле "Иван Ходило"). "Да, тревожные сигналы сразу из двух пунктов, которые были так надежны. Из Москвы в Сингапур отправлен опытный оперативник. Задание - вскрыть всю цепочку и проследить за ходом доставки товара, - Кан Юай забарабанил пальцами по столу, наблюдая как из гавани осторожно выползает океанский лайнер. - Где-то произошла утечка. Где? В Таллине вдруг сменили весь персонал морской таможни. Рутинное действие? Может быть, может быть... Теперь придется заново их покупать. Ставка велика. Товара много, даже по меркам Триады, даже для Золотого Треугольника. Его ждут и в Стокгольме, и в Гамбурге, и в Амстердаме, и в Лондоне, и в Нью-Йорке. Да, дилеров и их многочисленных клиентов подводить нельзя. Никак нельзя". Кан Юай нажал кнопку офисного видеофона. На экране возникла голова главного помощника.
- Слушаю, сэр.
- Сообщите членам Совета, ответственным за операцию "Джони Уокер", что я жду их на борту моей яхты через полтора часа, то есть, - он взглянул на настенный "лонжин", - ровно в семь.
- Простите, на какой, сэр?
- Ах, да, - Кан Юай вспомнил, что его любимый "Конфуций" все ещё на ремонте. - Пусть будет "Император". И вот ещё что - на время совещания всем девицам следует уединиться в своих каютах.
- Будет исполнено, сэр! - бесстрастно поклонился приученный ко всему помощник.
Пока автомобиль ехал по тоннелю, соединяющему Викторию с Коулуном, Кан Юай задремал. Он обладал удивительным свойством - закрыть глаза и тотчас утонуть в целительном сне. Фамильный доктор одобрительно свидетельствовал: "Редчайшее свойство здоровых нервов и младенчески чистой натуры." И снился Кан Юаю странный сон. Будто он с отцом, который бросил семью, когда сыну было полгода и которого он, разумеется, помнить не мог, в дремучем лесу и охотятся они на тигра. Отец, могучий, как сказочный великан, и огромный полосатый зверь, свирепый и беспощадный. Кан Юай, мальчик, несмышленыш, из-за дерева наблюдает за схваткой. Он дрожит, он обмирает, он жаждет победы отца. В руках отца золотой жезл, он взмахивает им и в мгновение ока из-за каждого дерева выпрыгивает воин. Их тьма и они окружают тигра, угрожая ему острыми копьями. Но и тигр вдруг встает на задние лапы, издает громоподобный рык и словно из под земли появляются такие же свирепые тигры. И несть им числа. Глаза их сверкают ненавистью и из ноздрей вырываются языки пламени и дыма. "Славный бой, - очнувшись от краткого сна, Кан Юай улыбается. - Жизнь - это вечное движение, вечное сражение. И в этом сражении нужно всегда побеждать". Он снова энергичен, обуян жаждой битвы, бодр, готов, как огнедышащий вулкан, непрерывно извергать идеи, планы, замыслы, один причудливее, неожиданнее другого. Недаром и друзья и враги дали ему кличку "Неистовый Дракон".
Верхний салон "Императора" просторен, прохладен, ярко освещен. Бронированные окна зашторены. Справа, в дальнем углу - обильный "шведский" стол, рядом столик с безалкагольными напитками. Все, допущенные к общению с Кан Юаем, осведомлены, что он девственный трезвенник и строгий приверженец растительной диеты. Не терпит он и когда кто-либо из его окружения увлекается травкой или "снежком". Девиз Кан Юая - "Бизнес и дурман вещи несовместные". Всякий, будь то заместитель или курьер, нарушивший его хоть раз, просто перестает существовать. Дисциплина. Без неё обречены на гибель и могущественная империя, и ничтожный рыночный ларек.
Кан Юай долго раздумывал, что бы ему выбрать в качестве главного блюда на ужин. Наконец, бережно положил на тарелку три ломтика сырой цветной капусты, дольку помидора и нежную стрелку зеленого лука. Отменно вышколенный дворецкий, высокий лысый старик со сплюснутым носом и заросшими седым мхом оттопыренными ушами, без промедления подал небольшой серебряный судок с излюбленным хозяйским соусом, самим хозяином изобретенным майонез, кетчуп, ещё два-три ингредиента и специи. Какие? "Фирменный секрет. Защищен авторским правом", - слабо улыбался Кан Юай, неизменно польщенный успехом своих кулинарных изысков. Тщательнейшим образом разжевав овощи своими великолепными фарфоровыми зубами, он выпил маленький бокал минеральной воды, сел в небольшое жесткое кресло (единственное в салоне), положил руки на подлокотники. Тотчас дворецкий ударил в миниатюрный гонг, призывно поплыл приятный мелодичный звон. Все присутствовавшие, человек десять, без суеты, но весьма быстро водрузили свои тарелки и стаканы на столик для грязной посуды и выстроились полукругом перед Кан Юаем. Несколько секунд он сидел в абсолютной тишине с закрытыми глазами. Потом ощупал внимательным взглядом лица стоявших перед ним людей и сказал:
- Господа! Завтра мы начинаем операцию "Джони Уокер". Я вижу кое на чьих лицах удивление. А те, кто не выражает этого явно, тем не менее, внутренне недоумевают - к чему такое высокое внимание к текущему рутинному делу? Исходный момент: мы впервые отправляем столь внушительную партию чистого товара - почти пол-тонны. Во-вторых, завершена прокладка нового дальнего маршрута, опробованного мелкими доставками. "Джони Уокер" - своего рода премьера. И в-третьих, в Сингапур уже прибыл русский ревизор. Что это значит - крах ещё не начавшейся операции? И если так, то кто предал (продал, выдал)? Или это досадное совпадение? И какие меры предлагается предпринять для нейтрализации этого русского?
Начальник контрразведки: По нашим данным ни русские, ни американцы, ни кто другой про "Джони Уокер" не знают.
Член Совета, разработчик маршрута: Поскольку маршрут впервые проходит через Эстонию, в группу обеспечения включена Чита.
Первый заместитель главы Совета: Именно ей поручено убрать русского. (Смотрит на часы). Через тридцать минут он благополучно почит в Бозе.
- Немедленно, сию же минуту отмените приказ о ликвидации, - Кан Юай побагровел, привстал с кресла. И вновь сел лишь после того, как первый зам отдал соответствующее приказание по радиотелефону. - Что даст устранение одного комиссара? На его место немедля пришлют другого. Взяв его на поводок, можно многое выяснить. Вот пусть Чита этим и займется. А главное запутать, пустить по ложному следу, сбить с панталыку - вот достойная цель. Да и шум подымется, а нам он именно сейчас ни к чему. Истинно большие дела вершатся в тиши. Ажиотаж, мельтешение - удел бессильных и неудачников.
Вскоре он отпустил всех членов Совета. Однако, напоследок высказал первому заму - разумеется, с глазу на глаз - свое неудовольствие.
- Куда вы торопитесь, Чжэн? - и его немигающий взор впился в переносицу застывшего в полупоклоне довольно молодого, подтянутого, щеголевато одетого человека. - Заслуги вашего отца, моего предшественника, это дивиденды, которые вы уже проели. А ситуация складывается, скажем так, пасмурная. Однажды вы, не изучив досконально вопрос, поторопились приобрести двадцать плавучих единиц для нашего каботажного флота. Не шхуны быстроходные, современные, а рухлядь. Итог - на этой сделке мы потеряли пятьдесят миллионов. Сумма, конечно, ничтожная. Но рачительный хозяин и цент за так не выбросит. Ладно, на сей раз нагрели руки за наш счет тайваньцы.
В другой раз нас обошли корейцы. И опять ваша некомпетентность, ваше нежелание подумать и изучить проблему стоили нам немалых сумм. У ловких международных мошенников вы приобрели сеть подпольных публичных домов, которые на самом деле не существовали. Их просто не было в природе. Теперь эта история с русским. Не надо быть особо многоопытным мудрецом, чтобы дать команду сломать, выбросить, убрать. Сложнее, изучив и обдумав все "за" и "против", разработать план что-либо стоящее построить, разумно приобрести, хитроумно заставить конкурента, противника работать на вас, таскать каштаны из огня для вас.
Чжэн слушал, покорно склонив голову. Он знал, что с корейскими бардаками его подставил начальник контрразведки, метивший сесть в его кресло. Что до распроклятых фрегатов и джонок для пиратского флота, то половина "потерянной" суммы благополучно уплыла на один из его безымянных номерных счетов в Цюрихе - справедливая, по его мнению, добавка к его основному капиталу. Вот с выволочкой за этого русского он категорически не согласен. От живого (все равно - друга ли, недруга ли) жди любую мерзость, любой подвох. Другое дело - мертвый. Тих, безвреден, недвижим. Дракон оставил русского в живых. Что ж, дракон играет с огнем. Дракон мудрствует лукаво, он маститый философ, стратег, гений.
- У вас нет более права на ошибки, мой милый Чжэн, - Кан Юай раздвинул узкие губы в улыбке и его первый зам похолодел. Уж кто-кто, а он-то знал: Дракон улыбался лишь в одном случае - отправляя человека на смерть. Минут двадцать спустя Кан Юай лежал на жестком, покрытом шелковистой кожей столе. Кряжистый детина с бойцовскими бицепсами и мощным торсом, лучший массажист во всей Поднебесной, чудодействовал над дряблым телом восьмидесятилетнего старца, не желавшего сдаваться ни возрасту, ни многочисленным потенциальным недугам. Могучими дланями он шлепал, бил, тер, мял, давил, щипал, гладил, крутил, растягивал каждый мускул, каждую клеточку, каждый сустав - то с силой нещадною, то с нежностью беспримерною. Пятьдесят минут сладких ежедневных истязаний, десять минут благостно-щекотного душа "шарко", чтобы смыть все массажные масла, кремы и мази - и вот он, бассейн, неглубокий, круглый, выложенный бледно-желтой мраморной плиткой, с фонтанчиком-драконом в центре. Вокруг умело омоложенного Кан Юая вьют упоительную вязь три нимфетки - беленькая Шарлотта, черненькая Идис и желтенькая Айрис. Правда, для активной потенции Кан Юай раз в месяц получает безболезненный укол гормонного эликсира (плевать, что он разрушающе действует на многие органы, без любовных утех и жизнь не в жизнь) и за час до объятий прелестниц проглатывает два тончайше раскатанных листа золота наивысшей пробы, запивая их концентрированной настойкой женьшеня. Зато ни одна из счастливых - как считают подружки и соперницы - наложниц (а их у Кан Юая немало) не остается обделенной его энергичными ласками...
Вернувшись на борту "Императора" в свою резиденцию на склоне горы Виктории (причал был оборудован у самого края огромного личного парка), Кан Юай какое-то время сидел в своей беседке в отдалении от великолепного дома, стилизованного под древнюю пагоду, мысленно беседовал с покойной женой. Она была европейкой, из Венгрии. Руфина. Не католичка. Иудейка. Встретились они на Сицилии. Это было целую вечность назад, в год образования Израиля, за год до победы красных в Китае. Ему было тридцать лет. Этакий экзотический для Европы восточный плейбой, безмерно щедрый кутила и гуляка, приехал с Дальнего Востока (по легенде - из Манилы) изучить вопрос о вложении наследных богатств своей семьи и клана в едва оправлявшийся от безумств войны Старый Свет. На самом же деле вице-президент ведущего шанхайского банка должен был восстановить нарушенные военно-политическими катаклизмами деловые контакты с крупнейшими финансовыми домами победителей и побежденных. Как помогла ему тогда Руфина! Дальняя родственница Голды Мейр ("Десятая вода на киселе!" - смеясь, говорила Руфина), она свела его с легальными и - что ничуть не менее, если не более важно - подпольными воротилами Парижа и Рима, Амстердама и Лондона, Вены и Кельна, Бостона и Женевы. Начало их долгого совместного пути по жизни было положено на казалось бы скромной и невинной вечеринке в неброском, дешевом ресторане на окраине Сиракузы, недалеко от развалин древнегреческого театра. Спартански простой отдельный зальчик, грубые столы сдвинуты в центре в один. Он покрыт холщовой скатертью, посуда и столовые приборы примитивны до предела, еда и питье просты и грубы. А на лавках с обеих сторон вдоль стола сидят главари мафиозных фамилий и кланов обоих полушарий. Знаменитый Сицилийский Сход 1948 года - вот куда судьба угораздила попасть Кан Юая. Узнал он об этом позднее, когда уже вернулся в Шанхай с Руфиной и ему внезапно сделала лестное предложение Триада. Это и значило великую удачу - оказаться в нужное время в нужном месте. Правда тогда, в той ничтожной сиракузской траттории он надувал щеки, совсем не понимая, почему Руфина так настойчиво просила его произвести скромностью, сдержанностью и находчивостью благопристойное впечатление на всех этих полуграмотных, угрюмых, неразговорчивых мужланов. А его и допустили-то на эту вечеринку (как он потом узнал - прощальный прием) только из-за нее. Руфину знали. Она привезла два тайных послания: от младшего Ротшильда (по английской ветви) и от Джорджа Кэтлетта Маршалла. Внешне она была весьма ординарна. Ничем не примечательное лицо, небрежная стрижка, стандартная одежда. Однако, Кан Юай, дока, весьма поднаторевший в безошибочной оценке женских достоинств, в первую же встречу был восхищен её грудью ("Без бюстгальтера, это видно, и не желе, а крупный слиток радости и соски рвутся наружу сквозь платье") и ногами ("Упругие, сильные и растут прямо из подмышек"). И неукротимой и рациональной энергией, и поистине мужским умом. Он неизменно посмеивался над мужчинами, которые предпочитали глупышек. Даже проституток. "Лучше с умным потерять, чем с дураком найти". А он - он покорил её необычной красотой и изысканной, почти неземной лаской, от которой она за ночь умирала множество раз. Она никогда не знала других мужчин, была ревнива до безумия и частенько на ложе любви наизусть читала строки из Книги Песни Песней Соломона: "Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою; ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы её - стрелы огненные; она - пламень весьма сильный..."
Кан Юай смотрел на убегавшую вдаль морскую темь, кое-где вспоротую золотистыми каплями судовых огней. Да, Руфина была верной женой. Но ведь и он, пока она была жива, не дотронулся ни до единой сторонней женщины. Теперь... теперь другое дело. Хотя со всеми этими пассиями, со всеми их ухищрениями и невероятными сексуальными выкрутасами он никогда не мог избавиться от гнетущего ощущения холодного, смертельного одиночества.
- Ты знаешь это, как никто, Руфь, - шептал он, смежив веки. - Уход из жизни неизбежен. Так стоит ли бояться неизбежного? Гаснут и звезды, гибнут и целые цивилизации. Что в общем сонмище бегов в небытие смерть одного человека? Который к тому же не верит ни в какую реинкарнацию? Но когда вокруг тебя, живого, абсолютный вакуум, заполненный ничтожным суррогатом всего сущего, постепенно с годами начинает одолевать ощущение тотальной никчемности продолжения поединка с распадом, который начинается в самый момент зачатия. Не проигрыша, нет, а именно никчемности, бесполезности, тщетности.
- Человечество живет великой силой инерции, - услышал он из далекого далека приглушенный вечностью голос Руфи. - Инерции, сообщенной людям Богом. И пока эта сила не истает, люди будут из кожи лезть вон в "крысиной гонке", дьявольской погоне за богатством и успехом. Не останавливайся, мой принц, мой сладкий, мой навсегда!
"Инерция - вздохнул Кан Юай, поднимаясь из кресла и направляясь к дому по маленькой боковой дорожке. Телохранители бесшумными тенями двинулись за ним, скрываясь в кустах и за деревьями - нарушение приказа об абсолютной интимности сокровенных вечерних раздумий влекло за собой мгновенное увольнение. - Руфина верила в своего Бога. Но продолжателя её рода он ей не дал. Хотя она и умоляла его об этом. Смешно. Как будто у него только и дел было, чтобы заниматься просьбами миллионов молящихся попрошаек... Инерция. Что-то в этой мысли разумное есть".
Поднявшись в кабинет, он долго листал многостраничный конфиденциальный доклад президента токийского филиала его банка. Игра на понижение курса японской иены, в которую были вовлечены филиалы в Лос-Анджелесе, Дортмунде, Лионе и Иоганнесбурге дала краткий, но весьма эффективный результат. Не в денежном (какие-то сто сорок пять миллионов долларов), в психологическом плане. И главное - все спецслужбы Страны Восходящего Солнца так и не доискались, откуда ветер дует. В нужное время он сам приоткроет карты. И, пожалуй, очень скоро. Чтобы некоторые партнеры в Островной Империи были более сговорчивыми.
Кан Юай подошел к карте мира, долго стоял у нее, изучая маршрут операции "Джони Уокер". Взяв два больших костяных шара, стал разминать ладонь. Теперь взгляд его упал на Южно-Китайское море. Не выпуская шарики из правой руки, продолжая вращать их пальцами, левой он надавил клавишу внутреннего телефона.
- Дежурный секретарь, сэр, - был немедленный ответ.
- Чан Дун здесь? - Кан Юай посмотрел на часы, было два часа ночи.
- Ждет, сэр.
- Зовите.
В кабинет сразу же вошел широкоплечий выше среднего роста человек. Он был явно европейцем, хотя в лице его было что-то восточное, скорее всего разрез глаз. Волевая ямка на подбородке, густые усы и бакенбарды придавали ему выражение решительное и вместе с тем независимое.
- Здравствуй, - приветствовал его Кан Юай, выходя из-за стола. Последовало крепкое рукопожатие, которым Дракон удостаивал едва ли двух-трех человек из всех его знакомых. Из бара холодильника, спрятанного в книжном шкафу за разноцветными корешками, он достал бутылку выдержанного киянти, налил в очень высокий стакан, передал Чан Дуну, себе плеснул немного гранатового шербета.
- Москва, Кремль, - по-русски, почти без акцента бесстрастно сказал Ши Найдунь.
Еле слышно шурша шинами к парку со стороны гостиницы подкатила контактная "тойота", со стороны аэропорта - неуклюжий "ситроен", обе с потушенными фарами.
- Операция "Джони Уокер" начинается завтра. Рейс "Эйр Индиа" Сингапур - Лондон. Груз сопровождают двое, Чита и кто-то еще, кто - не знаю. Билет на твое имя получишь в любом отделении компании.
Они уже выходили из парка на параллельную улицу. Кружным путем Ши Найдунь довез Росса до стоянки такси у старинного английского отеля колониальной постройки. Вернувшись к себе в номер, Иван скинул пиджак и галстук, налил полстакана виски, бросил в него несколько кубиков льда и с наслаждением полулег в мягкое кресло с выдвинутой подставкой для ног. "Все было - раз десять в меня стреляли, - отрешенное думал он, - подстраивали автокатастрофу, пытались утопить, метали кинжал, душили. Но то все были мужики. Баба и яд - впервые. Ай да Чита! Опоздай Дракон на чуть-чуть и..." В дверь раздался негромкий стук и, не дожидаясь ответа, распахнув её широко, по-хозяйски, на пороге появилась Сальме.
- Вот и я! - она, будто не касаясь ковра ногами, скрытыми длинным малиновым кимоно, проплыла через всю гостиную к бару, налила себе водки с тоником. Разрумянившаяся, с влажными волосами, со слегка обнажившейся грудью, она вдруг напомнила ему девушек с его любимой картины Франциско Гойи "Махи на балконе".
- Пришла задать вам третий вопрос, - Сальме села на диванчик, стоявший рядом с креслом Росса. - Но прежде дайте мне вашу левую руку.
- Вы хиромантка? Занятно, - заметил он.
- Тааак, - протянула она, внимательно вглядываясь в бугорки и линии его ладони. - Вы в семье единственный ребенок.
- Точно.
- Вдовец. И больше никогда не женитесь.
- Это почему же? - Росс сам с удивлением взглянул на свою ладонь. Где это отмечено?
- Вот эта бороздка, видите, оборвана и продолжения нет? А линия жизни, линия жизни через все запястье бежит и на его тыльную сторону заворачивает!
- А вы профессионально постигали умение читать по руке?
- И не только это. Гадание, магия, колдовство - три года я училась в университете оккультных наук в Лондоне.
- И мысли можете узнавать?
- Иногда и мысли, хотя это не моя специализация.
- Ну, хорошо, давайте ваш вопрос.
Сальме допила водку, налила ещё и только после этого сказала:
- Вы не очень расстроитесь, если завтра вашей соседкой по салону "Эйр Индиа" окажусь я?
Росс долгим бесстрастным взглядом изучал её лицо.
- Фантастика! - наконец, выдохнул он. - Вы и впрямь - ясновидящая.
Он вспомнил, что не так давно приятель затащил его в Москве к одной модной колдунье. Он по литературным и историческим источникам знал, что на Руси во времена потрясений и бед народных испокон веков объявлялись несметные толпы прорицателей, чародеев и вещунов. И вот теперь, обе столицы, и губернские города, и деревни и села кишели колдунами, ведьмами, целителями, юродивыми. О них создавались телепрограммы, их объявлениями были заполнены страницы газет и журналов. Та, московская, оказалась очень миленькой пухленькой блондиночкой средних лет. Скромно одетая, мягкая и обходительная, она приняла их в обычной гостиной с обычными безделушками на полочках, пресным набором дешевых детективных романов в книжных шкафчиках, случайными репродукциями работ посредственных художников. Одно, правда, их поразило сразу же - огромные черные глаза хозяйки. И никаких особых колдовских аксессуаров, кроме древнего ворона, неподвижно застывшего на высоком треногом столике из черного дерева с круглой подставкой, огороженной невысоким резным бордюром. Да, разумеется, ещё были карты, не обычные, нет, раза в два больше, с рисунками, стилизованные под русские миниатюры XVIII-XIX веков. Карты Торо. Ни устрашающих жестов, ни загробных модуляций голоса, ни утробного скрежета потусторонних музыкальных вариаций. Тон колдуньи ласковый, домашний, материнский, временами загадочно-торжественный, временами нейтрально-отрешенный. Поразило и Росса и его приятеля то, с какой обворожительной скромностью она рассказывала им - и весьма точно! - об их прошлом, с какой предупредительной осторожностью предсказывала будущее (и о смерти жены Ивана, и о фатальной болезни приятеля). А ведь они пришли к ней, что называется, с улицы - ни рекомендаций, ни предварительного собеседования. Помнится, ещё поднимаясь в лифте на седьмой этаж довольно старого дома вблизи Москворецкого рынка, отпускали снисходительно желчные шуточки-прибауточки насчет всякой и всяческой чертовщины. Уже провожая их до двери, колдунья печально и нежно сказала:
- Вы оба такие сильные и чистые. И хотела бы вам соврать, приукрасить судьбу, да только не в моих это силах. Белая магия не позволяет никакой лжи, даже во спасение.
При этих её словах сидевший дотоле неподвижно ворон повернулся в их сторону и произнес скрипучим, почти человеческим голосом: "Устами Любавы глаголет истина. Истина! Истина! Истина!"
- Расстроюсь?! - Росс поставил свой стакан на боковой столик, легко притянул к себе эстонку, поцеловал её в теплые влажные губы. Подняв её на руки ("Упитанная пушинка!"), он хотел было направиться в спальню, но Сальме соскользнула на пол. Подбежала к телевизору, включила программу "Мы танцуем день и ночь" и под звуки очередной синкопированной мелодии сбросила с себя туфельки и кимоно. Оставшись, в чем мать родила, она на мгновение застыла в грациозной позе - одна ножка слегка согнута в коленке и поставлена на носок, руки подняты над головой, пальцы переплетены, голова запрокинута в едва заметном наклоне. И - ррраз, закружилась, запрыгала, завихрилась нимфа лесная, нимфа заоблачная, нимфа городская. Безгрешная дева и многоопытная матрона, нега и буря, Лолита и Айседора! "Видно, не только оккультизм постигала она в Лондоне или где там еще," - думал Росс, одобрительно следя за танцующей девушкой. Он не был любителем примитивных стриптиз-шоу, заштатных колоний нудистов, театриков и варьете ню. То, что он видел сейчас, не несло и намека на тошнотворное порно. "Это было искусство, - с удивлением констатировал он, - ибо именно одно оно может вплотную подойти к границе запретного и не преступить её. Не этим ли отличается любое произведение, сработанное мастером (кисти, пера, резца, нотного ключа), от поделки неумехи-бездаря? Браво, Сальме!"
Часа через полтора, уставшая от танца и изысканно нежных объятий Росса, она заснула на его постели. Осторожно, чтобы её не разбудить, он достал снятый и положенный ею на ночной столик браслет и долго крутил и вертел его, пытаясь обнаружить потайной паз. Наконец, когда он был уже и вовсе готов отказаться от этой затеи, одна из ничем неприметных, абсолютно идентичных пластин медленно выдвинулась вверх. Под ней оказалось небольшое углубление. Оно было заполнено белым порошком. Росс смотрел на смертоносную пыльцу и вспоминал, когда он до этого в последний раз так плотно заглядывал в глаза своей смерти. Пожалуй, где-то недалеко от Сан-Диего, когда его оглушенного и раненого, сбросили с обрыва в океан в его верном "феррари". Хотя..., хотя уже после этого в его номере пятизвездочного отеля в самом центре Мельбурна ночью он едва не наступил на одного из трех королевских аспидов, невесть как попавших туда и извечно готовых к неспровоцированной атаке.
Приведя браслет в порядок, он положил его на место и лег рядом с Сальме. Такое тихое, такое просветленное лицо, такое ровное, младенчески ровное дыхание, такая беспечная, доверчивая улыбка во сне. Он смотрел на неё и вдруг вспомнил, как в Афгане командир саперной роты показал ему изящно сработанную мину-ловушку. Миленький восточный ларец для драгоценностей. Откроешь дверцу и ...
"Давненько не страдал я бессонницей"
II. Неистовый Дракон
Кан Юай задержался в своем гонконгском офисе дольше обычного на пять минут. Отсюда, с сорок третьего этажа через окно, занимавшее широкую стену за его спиной, был виден весь город. Огни в окнах домов, огни разноцветных реклам, огни уличных автомобилей и уличных фонарей - сплошное бурлящее море огня. Задержка была вызвана непредвиденным обстоятельством и необходимостью принятия срочного и в известной степени неординарного решения. По сведениям, полученным от надежных, проверенных в самых серьезных делах агентов в Москве и Таллине, возникла реальная опасность провала операции "Джони Уокер" (как остроумно окрестил её контакт в Кремле "Иван Ходило"). "Да, тревожные сигналы сразу из двух пунктов, которые были так надежны. Из Москвы в Сингапур отправлен опытный оперативник. Задание - вскрыть всю цепочку и проследить за ходом доставки товара, - Кан Юай забарабанил пальцами по столу, наблюдая как из гавани осторожно выползает океанский лайнер. - Где-то произошла утечка. Где? В Таллине вдруг сменили весь персонал морской таможни. Рутинное действие? Может быть, может быть... Теперь придется заново их покупать. Ставка велика. Товара много, даже по меркам Триады, даже для Золотого Треугольника. Его ждут и в Стокгольме, и в Гамбурге, и в Амстердаме, и в Лондоне, и в Нью-Йорке. Да, дилеров и их многочисленных клиентов подводить нельзя. Никак нельзя". Кан Юай нажал кнопку офисного видеофона. На экране возникла голова главного помощника.
- Слушаю, сэр.
- Сообщите членам Совета, ответственным за операцию "Джони Уокер", что я жду их на борту моей яхты через полтора часа, то есть, - он взглянул на настенный "лонжин", - ровно в семь.
- Простите, на какой, сэр?
- Ах, да, - Кан Юай вспомнил, что его любимый "Конфуций" все ещё на ремонте. - Пусть будет "Император". И вот ещё что - на время совещания всем девицам следует уединиться в своих каютах.
- Будет исполнено, сэр! - бесстрастно поклонился приученный ко всему помощник.
Пока автомобиль ехал по тоннелю, соединяющему Викторию с Коулуном, Кан Юай задремал. Он обладал удивительным свойством - закрыть глаза и тотчас утонуть в целительном сне. Фамильный доктор одобрительно свидетельствовал: "Редчайшее свойство здоровых нервов и младенчески чистой натуры." И снился Кан Юаю странный сон. Будто он с отцом, который бросил семью, когда сыну было полгода и которого он, разумеется, помнить не мог, в дремучем лесу и охотятся они на тигра. Отец, могучий, как сказочный великан, и огромный полосатый зверь, свирепый и беспощадный. Кан Юай, мальчик, несмышленыш, из-за дерева наблюдает за схваткой. Он дрожит, он обмирает, он жаждет победы отца. В руках отца золотой жезл, он взмахивает им и в мгновение ока из-за каждого дерева выпрыгивает воин. Их тьма и они окружают тигра, угрожая ему острыми копьями. Но и тигр вдруг встает на задние лапы, издает громоподобный рык и словно из под земли появляются такие же свирепые тигры. И несть им числа. Глаза их сверкают ненавистью и из ноздрей вырываются языки пламени и дыма. "Славный бой, - очнувшись от краткого сна, Кан Юай улыбается. - Жизнь - это вечное движение, вечное сражение. И в этом сражении нужно всегда побеждать". Он снова энергичен, обуян жаждой битвы, бодр, готов, как огнедышащий вулкан, непрерывно извергать идеи, планы, замыслы, один причудливее, неожиданнее другого. Недаром и друзья и враги дали ему кличку "Неистовый Дракон".
Верхний салон "Императора" просторен, прохладен, ярко освещен. Бронированные окна зашторены. Справа, в дальнем углу - обильный "шведский" стол, рядом столик с безалкагольными напитками. Все, допущенные к общению с Кан Юаем, осведомлены, что он девственный трезвенник и строгий приверженец растительной диеты. Не терпит он и когда кто-либо из его окружения увлекается травкой или "снежком". Девиз Кан Юая - "Бизнес и дурман вещи несовместные". Всякий, будь то заместитель или курьер, нарушивший его хоть раз, просто перестает существовать. Дисциплина. Без неё обречены на гибель и могущественная империя, и ничтожный рыночный ларек.
Кан Юай долго раздумывал, что бы ему выбрать в качестве главного блюда на ужин. Наконец, бережно положил на тарелку три ломтика сырой цветной капусты, дольку помидора и нежную стрелку зеленого лука. Отменно вышколенный дворецкий, высокий лысый старик со сплюснутым носом и заросшими седым мхом оттопыренными ушами, без промедления подал небольшой серебряный судок с излюбленным хозяйским соусом, самим хозяином изобретенным майонез, кетчуп, ещё два-три ингредиента и специи. Какие? "Фирменный секрет. Защищен авторским правом", - слабо улыбался Кан Юай, неизменно польщенный успехом своих кулинарных изысков. Тщательнейшим образом разжевав овощи своими великолепными фарфоровыми зубами, он выпил маленький бокал минеральной воды, сел в небольшое жесткое кресло (единственное в салоне), положил руки на подлокотники. Тотчас дворецкий ударил в миниатюрный гонг, призывно поплыл приятный мелодичный звон. Все присутствовавшие, человек десять, без суеты, но весьма быстро водрузили свои тарелки и стаканы на столик для грязной посуды и выстроились полукругом перед Кан Юаем. Несколько секунд он сидел в абсолютной тишине с закрытыми глазами. Потом ощупал внимательным взглядом лица стоявших перед ним людей и сказал:
- Господа! Завтра мы начинаем операцию "Джони Уокер". Я вижу кое на чьих лицах удивление. А те, кто не выражает этого явно, тем не менее, внутренне недоумевают - к чему такое высокое внимание к текущему рутинному делу? Исходный момент: мы впервые отправляем столь внушительную партию чистого товара - почти пол-тонны. Во-вторых, завершена прокладка нового дальнего маршрута, опробованного мелкими доставками. "Джони Уокер" - своего рода премьера. И в-третьих, в Сингапур уже прибыл русский ревизор. Что это значит - крах ещё не начавшейся операции? И если так, то кто предал (продал, выдал)? Или это досадное совпадение? И какие меры предлагается предпринять для нейтрализации этого русского?
Начальник контрразведки: По нашим данным ни русские, ни американцы, ни кто другой про "Джони Уокер" не знают.
Член Совета, разработчик маршрута: Поскольку маршрут впервые проходит через Эстонию, в группу обеспечения включена Чита.
Первый заместитель главы Совета: Именно ей поручено убрать русского. (Смотрит на часы). Через тридцать минут он благополучно почит в Бозе.
- Немедленно, сию же минуту отмените приказ о ликвидации, - Кан Юай побагровел, привстал с кресла. И вновь сел лишь после того, как первый зам отдал соответствующее приказание по радиотелефону. - Что даст устранение одного комиссара? На его место немедля пришлют другого. Взяв его на поводок, можно многое выяснить. Вот пусть Чита этим и займется. А главное запутать, пустить по ложному следу, сбить с панталыку - вот достойная цель. Да и шум подымется, а нам он именно сейчас ни к чему. Истинно большие дела вершатся в тиши. Ажиотаж, мельтешение - удел бессильных и неудачников.
Вскоре он отпустил всех членов Совета. Однако, напоследок высказал первому заму - разумеется, с глазу на глаз - свое неудовольствие.
- Куда вы торопитесь, Чжэн? - и его немигающий взор впился в переносицу застывшего в полупоклоне довольно молодого, подтянутого, щеголевато одетого человека. - Заслуги вашего отца, моего предшественника, это дивиденды, которые вы уже проели. А ситуация складывается, скажем так, пасмурная. Однажды вы, не изучив досконально вопрос, поторопились приобрести двадцать плавучих единиц для нашего каботажного флота. Не шхуны быстроходные, современные, а рухлядь. Итог - на этой сделке мы потеряли пятьдесят миллионов. Сумма, конечно, ничтожная. Но рачительный хозяин и цент за так не выбросит. Ладно, на сей раз нагрели руки за наш счет тайваньцы.
В другой раз нас обошли корейцы. И опять ваша некомпетентность, ваше нежелание подумать и изучить проблему стоили нам немалых сумм. У ловких международных мошенников вы приобрели сеть подпольных публичных домов, которые на самом деле не существовали. Их просто не было в природе. Теперь эта история с русским. Не надо быть особо многоопытным мудрецом, чтобы дать команду сломать, выбросить, убрать. Сложнее, изучив и обдумав все "за" и "против", разработать план что-либо стоящее построить, разумно приобрести, хитроумно заставить конкурента, противника работать на вас, таскать каштаны из огня для вас.
Чжэн слушал, покорно склонив голову. Он знал, что с корейскими бардаками его подставил начальник контрразведки, метивший сесть в его кресло. Что до распроклятых фрегатов и джонок для пиратского флота, то половина "потерянной" суммы благополучно уплыла на один из его безымянных номерных счетов в Цюрихе - справедливая, по его мнению, добавка к его основному капиталу. Вот с выволочкой за этого русского он категорически не согласен. От живого (все равно - друга ли, недруга ли) жди любую мерзость, любой подвох. Другое дело - мертвый. Тих, безвреден, недвижим. Дракон оставил русского в живых. Что ж, дракон играет с огнем. Дракон мудрствует лукаво, он маститый философ, стратег, гений.
- У вас нет более права на ошибки, мой милый Чжэн, - Кан Юай раздвинул узкие губы в улыбке и его первый зам похолодел. Уж кто-кто, а он-то знал: Дракон улыбался лишь в одном случае - отправляя человека на смерть. Минут двадцать спустя Кан Юай лежал на жестком, покрытом шелковистой кожей столе. Кряжистый детина с бойцовскими бицепсами и мощным торсом, лучший массажист во всей Поднебесной, чудодействовал над дряблым телом восьмидесятилетнего старца, не желавшего сдаваться ни возрасту, ни многочисленным потенциальным недугам. Могучими дланями он шлепал, бил, тер, мял, давил, щипал, гладил, крутил, растягивал каждый мускул, каждую клеточку, каждый сустав - то с силой нещадною, то с нежностью беспримерною. Пятьдесят минут сладких ежедневных истязаний, десять минут благостно-щекотного душа "шарко", чтобы смыть все массажные масла, кремы и мази - и вот он, бассейн, неглубокий, круглый, выложенный бледно-желтой мраморной плиткой, с фонтанчиком-драконом в центре. Вокруг умело омоложенного Кан Юая вьют упоительную вязь три нимфетки - беленькая Шарлотта, черненькая Идис и желтенькая Айрис. Правда, для активной потенции Кан Юай раз в месяц получает безболезненный укол гормонного эликсира (плевать, что он разрушающе действует на многие органы, без любовных утех и жизнь не в жизнь) и за час до объятий прелестниц проглатывает два тончайше раскатанных листа золота наивысшей пробы, запивая их концентрированной настойкой женьшеня. Зато ни одна из счастливых - как считают подружки и соперницы - наложниц (а их у Кан Юая немало) не остается обделенной его энергичными ласками...
Вернувшись на борту "Императора" в свою резиденцию на склоне горы Виктории (причал был оборудован у самого края огромного личного парка), Кан Юай какое-то время сидел в своей беседке в отдалении от великолепного дома, стилизованного под древнюю пагоду, мысленно беседовал с покойной женой. Она была европейкой, из Венгрии. Руфина. Не католичка. Иудейка. Встретились они на Сицилии. Это было целую вечность назад, в год образования Израиля, за год до победы красных в Китае. Ему было тридцать лет. Этакий экзотический для Европы восточный плейбой, безмерно щедрый кутила и гуляка, приехал с Дальнего Востока (по легенде - из Манилы) изучить вопрос о вложении наследных богатств своей семьи и клана в едва оправлявшийся от безумств войны Старый Свет. На самом же деле вице-президент ведущего шанхайского банка должен был восстановить нарушенные военно-политическими катаклизмами деловые контакты с крупнейшими финансовыми домами победителей и побежденных. Как помогла ему тогда Руфина! Дальняя родственница Голды Мейр ("Десятая вода на киселе!" - смеясь, говорила Руфина), она свела его с легальными и - что ничуть не менее, если не более важно - подпольными воротилами Парижа и Рима, Амстердама и Лондона, Вены и Кельна, Бостона и Женевы. Начало их долгого совместного пути по жизни было положено на казалось бы скромной и невинной вечеринке в неброском, дешевом ресторане на окраине Сиракузы, недалеко от развалин древнегреческого театра. Спартански простой отдельный зальчик, грубые столы сдвинуты в центре в один. Он покрыт холщовой скатертью, посуда и столовые приборы примитивны до предела, еда и питье просты и грубы. А на лавках с обеих сторон вдоль стола сидят главари мафиозных фамилий и кланов обоих полушарий. Знаменитый Сицилийский Сход 1948 года - вот куда судьба угораздила попасть Кан Юая. Узнал он об этом позднее, когда уже вернулся в Шанхай с Руфиной и ему внезапно сделала лестное предложение Триада. Это и значило великую удачу - оказаться в нужное время в нужном месте. Правда тогда, в той ничтожной сиракузской траттории он надувал щеки, совсем не понимая, почему Руфина так настойчиво просила его произвести скромностью, сдержанностью и находчивостью благопристойное впечатление на всех этих полуграмотных, угрюмых, неразговорчивых мужланов. А его и допустили-то на эту вечеринку (как он потом узнал - прощальный прием) только из-за нее. Руфину знали. Она привезла два тайных послания: от младшего Ротшильда (по английской ветви) и от Джорджа Кэтлетта Маршалла. Внешне она была весьма ординарна. Ничем не примечательное лицо, небрежная стрижка, стандартная одежда. Однако, Кан Юай, дока, весьма поднаторевший в безошибочной оценке женских достоинств, в первую же встречу был восхищен её грудью ("Без бюстгальтера, это видно, и не желе, а крупный слиток радости и соски рвутся наружу сквозь платье") и ногами ("Упругие, сильные и растут прямо из подмышек"). И неукротимой и рациональной энергией, и поистине мужским умом. Он неизменно посмеивался над мужчинами, которые предпочитали глупышек. Даже проституток. "Лучше с умным потерять, чем с дураком найти". А он - он покорил её необычной красотой и изысканной, почти неземной лаской, от которой она за ночь умирала множество раз. Она никогда не знала других мужчин, была ревнива до безумия и частенько на ложе любви наизусть читала строки из Книги Песни Песней Соломона: "Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою; ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы её - стрелы огненные; она - пламень весьма сильный..."
Кан Юай смотрел на убегавшую вдаль морскую темь, кое-где вспоротую золотистыми каплями судовых огней. Да, Руфина была верной женой. Но ведь и он, пока она была жива, не дотронулся ни до единой сторонней женщины. Теперь... теперь другое дело. Хотя со всеми этими пассиями, со всеми их ухищрениями и невероятными сексуальными выкрутасами он никогда не мог избавиться от гнетущего ощущения холодного, смертельного одиночества.
- Ты знаешь это, как никто, Руфь, - шептал он, смежив веки. - Уход из жизни неизбежен. Так стоит ли бояться неизбежного? Гаснут и звезды, гибнут и целые цивилизации. Что в общем сонмище бегов в небытие смерть одного человека? Который к тому же не верит ни в какую реинкарнацию? Но когда вокруг тебя, живого, абсолютный вакуум, заполненный ничтожным суррогатом всего сущего, постепенно с годами начинает одолевать ощущение тотальной никчемности продолжения поединка с распадом, который начинается в самый момент зачатия. Не проигрыша, нет, а именно никчемности, бесполезности, тщетности.
- Человечество живет великой силой инерции, - услышал он из далекого далека приглушенный вечностью голос Руфи. - Инерции, сообщенной людям Богом. И пока эта сила не истает, люди будут из кожи лезть вон в "крысиной гонке", дьявольской погоне за богатством и успехом. Не останавливайся, мой принц, мой сладкий, мой навсегда!
"Инерция - вздохнул Кан Юай, поднимаясь из кресла и направляясь к дому по маленькой боковой дорожке. Телохранители бесшумными тенями двинулись за ним, скрываясь в кустах и за деревьями - нарушение приказа об абсолютной интимности сокровенных вечерних раздумий влекло за собой мгновенное увольнение. - Руфина верила в своего Бога. Но продолжателя её рода он ей не дал. Хотя она и умоляла его об этом. Смешно. Как будто у него только и дел было, чтобы заниматься просьбами миллионов молящихся попрошаек... Инерция. Что-то в этой мысли разумное есть".
Поднявшись в кабинет, он долго листал многостраничный конфиденциальный доклад президента токийского филиала его банка. Игра на понижение курса японской иены, в которую были вовлечены филиалы в Лос-Анджелесе, Дортмунде, Лионе и Иоганнесбурге дала краткий, но весьма эффективный результат. Не в денежном (какие-то сто сорок пять миллионов долларов), в психологическом плане. И главное - все спецслужбы Страны Восходящего Солнца так и не доискались, откуда ветер дует. В нужное время он сам приоткроет карты. И, пожалуй, очень скоро. Чтобы некоторые партнеры в Островной Империи были более сговорчивыми.
Кан Юай подошел к карте мира, долго стоял у нее, изучая маршрут операции "Джони Уокер". Взяв два больших костяных шара, стал разминать ладонь. Теперь взгляд его упал на Южно-Китайское море. Не выпуская шарики из правой руки, продолжая вращать их пальцами, левой он надавил клавишу внутреннего телефона.
- Дежурный секретарь, сэр, - был немедленный ответ.
- Чан Дун здесь? - Кан Юай посмотрел на часы, было два часа ночи.
- Ждет, сэр.
- Зовите.
В кабинет сразу же вошел широкоплечий выше среднего роста человек. Он был явно европейцем, хотя в лице его было что-то восточное, скорее всего разрез глаз. Волевая ямка на подбородке, густые усы и бакенбарды придавали ему выражение решительное и вместе с тем независимое.
- Здравствуй, - приветствовал его Кан Юай, выходя из-за стола. Последовало крепкое рукопожатие, которым Дракон удостаивал едва ли двух-трех человек из всех его знакомых. Из бара холодильника, спрятанного в книжном шкафу за разноцветными корешками, он достал бутылку выдержанного киянти, налил в очень высокий стакан, передал Чан Дуну, себе плеснул немного гранатового шербета.