- Сейчас увидишь, дорогая, - также улыбаясь, ответил Росс. Метрдотель провел их к столику, за которым сидело двое мужчин. Они встали, учтиво поклонились. Лица всех источали искреннее радушие.
Росс: - Мисс Сальме Пихт. Мистер Билл Кохен.
Кохен: - Мистер Иван Росс. Мистер Лесли Коллинс.
Для всех четверых встреча за этим столом была в какой-то мере сюрпризом. Что и отразилось в их мыслях.
Сальме: "Почему Иван не предупредил, что будет ещё кто-то? Да кто Синоптик и Скунс! Премиленькая компашка - црушник и сотрудник комиссии по борьбе с наркотиками! Оба в наших черных списках. Вышли на Росса именно в Бомбее. А теперь и на меня. Что они замышляют? И какая роль во всем этом отведена Россу?"
Билл Кохен: "Агентурные данные верны. Эта мерзкая сучка Дракона спелась с русским из ИНТЕРПОЛа. Значит он замазан в проверке и апробации нового маршрута. Работал во внешней разведке. Опытен, чем особенно опасен. Недешево достался он Дракону. Хотя и не доверяет ему император Гонконга, девку-киллера приставил. Правильно делает."
Лесли Коллинс: "Вот она какая, Восточная Потрошительница. И русский ей под стать - то ли боксер, то ли борец. Сладкая парочка. Российская мафия объединяется с интеллектуальными хунхузами. Худший из возможных международных альянсов, жалом своим смертоносным направленный в сердце нашей цивилизации".
Иван Росс: "Если объединяют усилия ведомства Кохена и Коллинса, значит в Вашингтоне берет верх клан, который представляет Уинстон Даггерти. И это означает войну с Драконом. Уж не первые ли её вестники эти двое?"
Сделали заказ. Всех удивил Кохен.
- Я, пожалуй, возьму лег бара (целиком зажаренная баранья нога) и мурга макхан (курица тушеная в особом масляном соусе).
- Аппетит у вас надежный, - засмеялся Росс.
- Кто не ест, тот не работает, - глубокомысленно парировал Кохен.
- Откуда мне знакомо ваше лицо? - Коллинс внимательно рассматривал Сальме. - Ваш портрет никогда не публиковался на первой обложке журнала "Глэмор"?
- Я убеждена, что мы видимся с вами впервые, - Сальме посмотрела Коллинсу в глаза холодным, жестким, истинно эстонским взглядом. - Что же до журнала "Глэмор", то я не фотомодель. Но если бы была ею, то именно для этого журнала позировать никогда бы не стала - ни для первой, ни для последней его обложки.
- Почему? - недоумевающе всплеснул руками Коллинс.
- Потому, что это инфантильное издание для перезрелых кокоток.
- Лесли, будьте джентльменом, предложите восхитительной хозяйке нашего стола бокал чего-нибудь приятно-горячительного, - увещевательным тоном попросил Кохен.
- Вы же сами только что сокрушались, что Бомбей город абсолютно сухой, - обескураженно вздохнул Коллинс.
- Верно, - Кохен заговорщицки оглянулся по сторонам. - Закон есть закон. Чтобы его обходить. Когда очень нужно или очень хочется.
Он достал из плоского чемоданчика три бутылки кока-колы и одну с содовой, поставил их на стол.
- Если есть время, - продолжал он, откупоривая бутылочки под любопытно-насмешливыми взглядами Росса и Сальме, - можно получить лицензию на алкогольные напитки. Недорого. Когда же её нет, - он наклонился над столом, продолжил тихо: - В этих плебейских сосудах - Смирновская водка, коньяк Хеннеси, бурбон Оулд Кроу и шотландское виски Чиваз Ригал.
Ответом ему был дружный благодарный смех сотрапезников.
- У нас есть подходящая пословица, - заметил Росс. - Голь на выдумку хитра.
- А как же это перевести на язык Шекспира? - наморщил лоб Лесли, изучавший русский в Оклахомском университете факультативно.
- Need makes the old wife trot.1
- Великолепно!
- Сейчас мы с Лесли, так же как и вы, здесь гости транзитные, на день-два, - заговорил само собой разумеющимся тоном Кохен, и Росс обменялся с Сальме быстрым взглядом. - А когда-то я в нашем консульстве здесь пять лет оттрубил. Друзей - миллион. Город изучил, как свои пять пальцев. И была договоренность - за грины, конечно - с владельцами нескольких ресторанов мы всегда начинали с чаепития. Посредине стола ставился огромный заварочный чайник, наполненный виски. Из него наполнялись чашки, из них некоторые любители острых ощущений наливали "чай" в блюдца; прежде, чем пить, дули на коричневую жидкость, округлив щеки. С трудом от тостов удерживались.
- Не все же время вы в Бомбее чаи гоняли, - глотнув "Чиваз Ригал", подмигнул Кохену Росс. - Небось, и на Север езживали, помолиться в Золотом Храме.
Это был скрытый намек на известный в среде посвященных факт, что Билл Кохен поддерживал связь с руководством сикхских сепаратистов и его тень маячила за заговором, итогом которого стала гибель Индиры Ганди.
- Было, - после некоторой паузы признался Кохен. - Люблю Гималаи, Симлу, творение великого Корбузье - Чандигарх. А вы все больше на юге загорали, у мыса Коморин в Аравийском море пятки мочили.
- Было, - признался и Росс. - Грешно не поклониться первому месту захоронения Васко да Гама, не побывать в одной из древнейших синагог.
В словах Кохена тоже был скрытый намек на поддержку Советским Союзом коммунистического правительства штата Керала.
- Господа, вы говорите какими-то полузагадками, - Сальме произнесла эти слова полушутливо, полукапризно. - Пойдемте танцевать, мистер Коллинс.
- Буду счастлив. И зовите меня просто Лес.
"Похоже, им надо остаться вдвоем, - думала Сальме, без особого энтузиазма двигаясь в такт музыке, машинально улыбаясь партнеру. - Что Кохен, что Коллинс - чувствуют себя здесь хозяевами. Закон ломают налево и направо. Я тоже на законы, любые и везде, плевать хотела. Но я и в друзья к аборигенам не напрашиваюсь. У меня есть цель и я или покупаю путь к ней, или беру силой. Овечкой не прикидываюсь... Сгораю от любопытства, о чем они там пикируются. Нечего и ждать, что Росс расскажет. Все равно, я поступила правильно. Может, поймет, что эти янки тут замышляют."
Коллинс, невзначай оглаживая талию и плечи партнерши по танцу, размышлял о том, каким разным может быть восприятие одного и того же человека от знакомства с его досье и от личной встречи. "Враг - то - она, конечно, враг, - думал он, отвечая механической улыбкой на её загадочный взгляд. - Но такого врага ой как неплохо было бы затащить в постель. С одним условием - знать наверное, что ты выберешься из неё не на катафалке".
Сальме впрочем ошибалась - никакой пикировки между Россом и Кохеном не происходило.
- Предлагаю локальный тост за корпоративную стойкость, - американец едва приподнял пиалу, вращательным движением раскрутил находившуюся в ней жидкость. - Я знаю, многие у вас там тяжело переживают крушение империи. Это пройдет. От завидного чувства сопереживания и коллективизма вы очень скоро переймете наш индивидуализм и главенствующее правило нашего образа жизни - человеческое отчуждение. Вы уже утратили то, что было вашим главным преимуществом - заботу государства о человеке с улицы. Все другие потери суть производные от этой, коренной. Теперь вы будете заботиться о себе сами, каждый сам! Каждый умирает в одиночку. Это не надуманная сентенция. Это суть сути.
- Я думал, все американцы - убежденные пропоненты американской мечты.
- Просто нет приемлемой альтернативы. Альтернатива - нищета, прозябание, небытие. Вот раньше ты был сильнее меня.
- Чем же? - спросил Росс, удивляясь откровенности Кохена.
- Ааа, - махнул рукой тот и жест этот красноречиво означал: "Брось дурака валять, знаешь это лучше меня". Но, помолчав, он все же продолжил: Идеалами. У вас было много скверного, грязного, страшного. Как и у нас. Но было и то, что подразумевается под "не хлебом единым". Победил золотой телец. Наши деньги оказались сильнее ваших идеалов. Теперь и ты, и я - мы каждый чисто и голо только за себя. За се-бя!
"И пусть проигравший плачет," - усмехнулся про себя Росс...
После обеда американцы умчались на своей роскошной "Краун Виктория" в консульство. Росс и Сальме поднялись к себе на этаж.
- Разрешите пригласить вас на nightcap, - Иван галантно поклонился, открывая дверь своего номера.
- Приглашение принимается, - не менее галантным реверансом ответила Сальме. Скинув туфли и усевшись в просторное кресло с ногами, поджатыми под себя, она задумчиво помешивала пальцем кубики льда в стакане с джином и тоником. Спросила, глядя на Росса задумчиво, пристально:
- Зачем они пригласили тебя на этот ужин?
- Ты, конечно, училась в школе советской, - он не спеша мерил гостиную из угла в угол по мягкому пушистому ковру, с удовольствием делая небольшие глотки из своего бокала. - И поэтому знаешь, как князь Святослав, сын Игоря, громил Хазарский каганат, Волжскую Болгарию и Византию, и каким благородным воином он был. "Иду на вы," - предупреждал он через гонца своего очередного недруга.
- Насчет Волжской Болгарии не знала, - призналась Сальме, смакуя коктейль. - Все остальное...
- Мне кажется, они передали мне нечто подобное. Объявление войны, что ли.
- Янки?! - Сальме поднялась, встала на колени, глаза её сузились, стали вновь двумя льдинками. - Янки и благородство - вещи несовместимые!
"Верный боец Кан Юая, - отметил про себя Росс. - Эту за доллары не купишь. Американцев ненавидит так же, как и нас."
- О благородстве речи нет, тут ты, пожалуй, права, - заметил он спокойно, добавляя себе коньяк. - На понт взять хотят, запугать. Когда я был мальчишкой, мы дрались улица на улицу - зацепские с каляевскими, серпуховские с полянскими и ордынскими, новокузнецкие с пятницкими. И всегда, прежде чем биться на кулачки, вступали в душеспасительную беседу. Авось противная сторона дрогнет, испугается и ретируется без боя. И хотя кулаки чесались до одури, такая бескровная хитростная победа всегда ценилась ох как высоко.
"Если они охотятся за ним, то почему? - думала Сальме. - Груз везет не он. Скорее через него решили достать меня. Кан Юай строго-настрого предупредил - опаснее всех янки. Попытаются ли они остановить меня здесь? А если почему-либо нет? Двинутся ли они за мной в Москву? Вот тогда хлопот не оберешься, у них там могучие агенты влияния. Впрочем, надо полагать, не сильнее наших" Словно откуда-то из далекого далека до неё долетели слова Росса:
- ... поэтому я предлагаю романтическую вылазку. Ведь наш самолет на Москву летит завтра в пятнадцать сорок пять, так?
- Так, - машинально подтвердила она и только после этого её поразила его осведомленность. "Ведь я ему об этом не говорила. Откуда он знает? Но знает же!"
- Вещей у нас по небольшому чемодану, - как ни в чем не бывало продолжал Росс. - Берем их и прямо сейчас сматываем удочки.
- Куда? Зачем? - всерьез всполошилась она, думая о том, что на завтрашнее утро намечен плановый выход на неё контрольного связника.
- Отвечаю на первый вопрос. Я зафрахтовал на сутки старинную прогулочную яхту. Ощущения подруг и соратников Фрэнсиса Дрейка гарантированы.
- Шустро сработано, ничего не скажешь, - произнесла Сальме и он не понял, чего больше было в её голосе - удивления или одобрения.
- На второй вопрос ответить сложнее, - Росс подошел к окну, едва приоткрыл портьеры и долго смотрел на улицу. Повернувшись, сказал, пожав плечами:
- Есть такая эфемерная вязь ощущений. В просторечии называется интуиция. Меня она ещё ни разу не подводила.
"Моя интуиция молчит, - фыркнула внутренне Сальме, - а яхта... в любом случае это заманчиво".
Через десять минут за ней зашел Росс.
- Э, нет, - протянул он, бросив взгляд на смятую постель, - так не пойдет. Сделаем точно как у меня.
И он, запихав под пикейное покрывало диванные подушки, ловко смастерил подобие спящего человека. Подхватив её и свой чемоданы, он быстро вышел в коридор. Сальме направилась было к лифту, но Росс тихо бросил через плечо: "Зачем лишний раз беспокоить дежурного администратора, портье? Мы спустимся по лестнице и выйдем через дверь для слуг. Номера наши оплачены, не так ли?" Она ещё раз подивилась его информированности.
- А торжественные проводы нужны нам сейчас менее всего, - добавил он уже на улице.
Такси быстро домчало их до одного из причалов, у которого была пришвартована большая трехмачтовая красавица. Капитан приветствовал их у трапа. Вышколенные матросы мгновенно, без суеты выполняют негромкие команды. И вот уже бережно баюкают шхуну волны Аравийского моря, медленно тает золотое ожерелье бомбейских огней, и просторная комфортабельная каюта приятно продувается предусмотрительно устроенным сквозняком. Росс принимал душ после Сальме. Стоя под струей приятно прохладной воды, он смотрел в иллюминатор и огромные яркие звезды казались такими близкими, что он протянул к ним руку. Она коснулась стекла и он засмеялся.
Когда он вернулся в каюту, свет был погашен. На широкой, "королевской" кровати, подложив руки под голову, лежала обнаженная Сальме. В белесо-голубых лучах луны, отражавшихся от волн и проникавших в каюту через иллюминаторы, её тело казалось изваянным из цельного самородка бирюзы. И лишь волосы мерцали причудливыми связками крупных золотых браслетов и колец.
В этот раз близость с Россом потрясла Сальме. У неё было много, очень много мужчин. И все они были как досадная, но обязательная необходимость как билеты на поезд или самолет для всякого законопослушного пассажира, как ступенька, которую никак не обойти и без которой нет хода далее, не получится следующий шаг по жизни. С Россом вдруг обрушилось, ушло в небытие, сгинуло ощущение неизбежности грязной, мерзкой, склизкой паутины, которая постоянно тебя опутывала и сквозь которую нужно было продираться, выбиваясь из сил. Оказалось, что существует кардинально иная реальность радость от легкого, робкого касания рукой, нежное тепло солнечного взгляда, забытое напрочь ощущение благодарного удивления, что ты просто дышишь, ходишь, смеешься, что ты есть, счастье бытия, окутанного запахами лесной земляники и парного молока, только что испеченного хлеба и свежескошенной травы, материнских губ и шершавой ладони отца. "Неужели это происходит со мной? Неужели такое и вправду возможно? - думала она, глядя сквозь полузакрытые веки на спавшего Росса и испытывая истому и негу, доселе ей неведомые. - Но ведь это возможно, это же есть! И оно такое огромное, необъяснимое, всепоглощающее. Что же это, что есть в нем и чего не было ни в одном из всех этих жадных, спешивших невесть куда и зачем липких, потных, слюнявых мужланов с зиявшими вместо глаз и ртов черными дырками? Да, счастливая грешница Сальме, это есть. И что же теперь делать, как с этим жить?" И, может быть, впервые после внезапно окончившегося с арестом отца детства, после стольких лет тяжкой битвы за жизнь, неверия и хулы небес, запинаясь и путая слова полузабытой Молитвы Господней, эта безбожница и отступница, преступившая многожды святые заповеди и никогда ранее в том не раскаивавшаяся, смеясь и плача, стала на колени и обратилась к Богу.
Всегда предельно чуткий во сне, Росс почувствовал горячие капли на груди и с удивлением посмотрел на вздрагивавшую и всхлипывавшую Сальме. "Не могу видеть женских слез, - подумал он. - Плачущая женщина, даже очень злая и старая, превращается в беспомощного, беззащитного ребенка". И не зная, не понимая причину этих слез, он нежно притянул её к себе и стал молча целовать её щеки, глаза, волосы. И вскоре она уже смеялась, шмыгая носом совсем как ребенок и вытирая со щек слезы. И впервые за много-много лет мир казался ей таким уютным и гармоничным, жизнь - такой безоблачной и желанной, сама она - такой раскованной и счастливой. Счастье - какое это в сущности простое, естественное и доступное явление, ощущение, существо. Да, да, существо - горячий, мягкий, пушистый клубок радости, безопасности, свободы. Вот оно, протяни руку, дотронься до него, возьми его в ладони, подними над головой и крикни: "Люди! Я счастлива! Возрадуйтесь вместе со мной, Хотите, я подарю и вам добрую его толику. Всем хватит. Хочу, чтобы все были такими же счастливыми, как я. Все, все, все!.."
Они приехали в Санта-Круз за два часа до вылета. В Капитанском Клубе для пассажиров первого класса приятно холодил бесшумный кондиционер, предупредительная дежурная вовремя сообщала о посадках на соответствующие рейсы, опрятный бой молнией доставлял напитки и закуски. Народу было совсем мало, кроме них - пять человек на весь вместительный салон. Росс развернул свежий номер "Хиндустан таймс", Сальме нажимала кнопки пульта дистанционного управления, прыгая с одной программы на другую. Он мельком посмотрел на свои часы, сказал, глядя на Сальме поверх газеты:
- Время последних известий. Глянем, что творится в мире?
В мире творилось все то же: встречи лидеров, голодовки и забастовки, демонстрации и катастрофы, биржевые спекуляции, ограбления, проповеди лжепророков и пляски Святого Вита кумиров масскультуры. Сальме уже хотела с молчаливого согласия Росса отключить великолепный театровижн "Сони", как вдруг замерла от слов диктора:
- Загадочное происшествие в гостинице "Тадж Махал". Минувшей ночью пятеро неизвестных, вооруженных автоматами, проникли в гостиницу под видом гостей постояльцев. Вломившись в два соседних номера-люкс, бандиты выпустили в темноте полные диски по постелям, в которых должны были находиться их потенциальные жертвы. По счастливой случайности, однако, там никого не оказалось. На место происшествия сразу же прибыли офицеры службы безопасности гостиницы и полиция. В завязавшейся перестрелке были убиты трое бандитов и один полицейский. За двумя нападавшими, один из которых ранен, была организована погоня.
Текст диктора сопровождался показом фойе, лифта, коридора и обоих номеров. Пикейные одеяла, заботливо натянутые Россом на разнокалиберные подушки с диванов и кресел, были изрешечены пулями.
Сальме вжалась в спинку стула и почувствовала как на лбу внезапно выступила испарина. Она, бесстрашная, непредсказуемая, бесшабашная Чита, которой всегда и все было нипочем, которая не боялась ни черта, ни дьявола, ни их несметных подручных, которая, очертя голову, бросалась в самое пекло отчаянных авантюр, она испугалась. И не того, что есть или будет, а того, что могло быть - и миновало. Она впервые осознала, что ей теперь действительно есть что терять. И тут услышала спокойный, насмешливый голос Росса:
- Надо же, как кучно стреляют ребята. Не очень результативно, но зато кучно. Словом, молодцы!
V. ... - Я червь, - я Бог!
Иван быстро шел по длинному кремлевскому коридору. Прилетев в Москву, Сальме остановилась в "Президент-отеле". Номер был заказан солидным лондонским агентством по путешествиям с недельной предоплатой, кем именно неизвестно. Росс проводил её до Якиманки и договорился о встрече тем же вечером. От самого Шереметьева он поставил её под неусыпное око наружки, а гостиничный люкс - на прослушивание. Без заезда домой заскочил на работу, где ему сообщили, что его срочно вызывает Зондецкий. И вот, созвонившись с чиновным нуворишем, он въехал на служебном "ауди" через Боровицкие ворота в главную русскую крепость и отмерял теперь четвертую сотню шагов по священным переходам. Вот и искомая дверь, не дверь - ворота, мастерски инкрустированные дорогими породами заморской древесины. За ними кабинет, размером с теннисный корт, с американским затейливым письменным тейблом с множеством шкафчиков, приспособлений и приспособленьиц, чернильниц, ламп, календарей - ежедневных, еженедельных, ежемесячных; с грудастым шведским конференц-столом, отполированным до зеркального блеска на всей своей безупречной двадцатиметровой обширности; с затейливыми испанскими книжными шкафами, рачительно заполненными многознающими томами энциклопедии "Британика" и "Американа" и всевозможными справочниками вроде "Who's who" и "Almanac please"; с пленительно импозантными итальянскими диванчиками и креслицами, обтянутыми тончайшей кожей цвета переспелой вишни.
С Рэмом Зондецким Росс был знаком по Америке. Иван, уже первый секретарь посольства, приехал однажды по делам из Вашингтона в Нью-Йорк и на каком-то проходном приеме, случившемся в ту пору в Советской миссии при ООН, познакомился с совсем ещё зеленым студентиком, которому посчастливилось попасть по обмену в Колумбийский университет. Год спустя, когда Рэм вернулся в родные пенаты, его уже ждало местечко в аспирантуре Академии общественных наук. Парень он был совсем не дурак и, защитившись через два года, получил место референта в одном из секторов отдела Международной информации ЦК. Завистливые друзья ломали голову, пытаясь отгадать причину столь яркой и цепкой карьеры.
- Шалишь, - говорили они во время очередной вечерней кухонной посиделки. - В нашем наисправедливейшем социальном устройстве ни одно карьерное чудо не вершится без чьей-либо могучей мохнатой лапы. Весь вопрос в том, чья она?
И мохнатая лапа действительно была. Муж старшей сестры Рэма был влиятельным заместителем председателя Совета Министров РСФСР. Уже когда Рэм Зондецкий стал заведующим сектором, по разным влиятельным кабинетам пополз нешуточный слушок, что "относительно этого колумбийского выскочки есть мнение, будто он завербован американцами". Некоторые шли в своих предположениях даже дальше: "Он двойной агент, иначе какого ляда он дважды и трижды в год по делу и без дела ошивается и в Японии". Однако, лапа была настолько мохнатой, настолько действенной, что особо ретивых сплетников дружески приструнили суровые чины "Слова и дела государева", а Рэм Зондецкий продолжал благоденствовать.
"Отменный пловец из него получился, если он не только не пошел ко дну во всех наших перестроечных и постперестроечных бурях, но и выплыл к самому что ни на есть демократическому Клондайку, - думал Росс, постучав в дверь-ворота и двигаясь по персидскому ковру по направлению к стоявшему в глубине кабинета, у дальнего окна справа (совсем как у всех Генеральных Секретарей) начальственному тейблу.
- Иван Антонович! - Зондецкий оторвался от кипы бумаг, легко поднялся с кресла, вышел из-за стола, улыбчиво пожал руку Росса.
- Привет, Рэм, - Иван тоже улыбнулся, отметив тут же про себя, что его старый знакомый за год с небольшим, что они не виделись, изрядно располнел, поседел, постарел. "Заматерел - более точное слово" - решил он. Как когда-то в Америке, по-прежнему независимо от должностей, которые каждый из них занимал, Рэм звал его по имени-отчеству и обращался на "вы", а Росс на "ты" и просто по имени.
- Ты извини, на какую-то демонстрацию наткнулся, потом на пикеты. Задержался малость.
- Пустое, Иван Антонович. Я так и думал.
Они присели на один из боковых диванчиков. Зондецкий откровенно изучал лицо Росса. Сказал со вздохом: "Вы ни капельки не изменились, словно годы над вами не властны вовсе. Словно вы секрет нестарения знаете, а?" "Главный секрет - держаться подальше от начальства и не лезть во власть," внутренне хмыкнул Иван. Сказал прямо, решив, что смешно лукавить:
- А вот ты несколько сдаешь, Рэм. Хотя... хотя и времени с нашей последней встречи прошло немало.
- И времена всё непростые, и заботы всё многочисленные и неординарные, - Зондецкий потер ладонями щеки, словно пытаясь сбросить с себя все эти тяготы. И через мгновение продолжал: - Вы сейчас воочию могли убедиться, как бурлит наше свободное общество. Излишне свободное, я бы сказал. Демонстранты, протестанты, манифестанты! - он брезгливо поморщился сквозь кислую, снисходительную улыбку. И тут же повеселел от пришедшей на ум и, как ему показалось, удачной и мудрой мысли: - Впрочем, это проблема из разряда геронтологических. Ведь выступают главным образом лица преклонного возраста. Скоро эта публика, для которой незыблемым остается идея коммунистического рая, уляжется на погостах на вечный покой и проблема сама исчерпает себя!
Он хохотнул, подмигнув при этом Россу, как бы говоря: "Как я дал, а?" Видя, однако, что собеседник никак не отреагировал на его сентенцию, он почмокал губами, разыскивая нужную бумагу среди завалов на тейбле. Негромко протянул мотивчик популярного некогда шлягера о том, что "Всё могут короли" и заговорил тоном озабоченным и одновременно доверительным:
- Начальство, - он вздернул брови и его высокий, красивый лоб сложился гармошкой, - обеспокоено развитием общей ситуации с наркотизацией страны. С одной стороны Средняя Азия, Казахстан, Кавказ увеличивают потоки смертоносного зелья. С другой дальнее зарубежье - Пакистан, Афганистан, Нигерия, Золотой Треугольник нахраписто, нагло прокладывают новые пути на новые рынки. Пути эти пролегают через Россию и у нас оседает существенная часть губительной контрабанды. Естественно, ваша миссия, Иван Антонович, вызывает повышенный интерес руководства. И не только силовых ведомств.
Он сделал размашистый и вместе с тем неопределенный жест рукой, словно характеризуя уровень руководства. "Вроде бы ничего не сказал, - отметил мысленно Росс, - а понять можно как угодно: председатель кабинета министров, парламента, президент, и даже сам Господь Бог".
- "Джони Уокер" - по своим масштабам дерзости, планетарному характеру - операция беспрецедентная. И то, что ею в оперативном плане занимаетесь именно вы, Иван Антонович, справедливо и похвально. Вы заслужили и такое право и такую честь.
"Вот вы и сподобились, товарищ Росс, получить похвалу из уст самого Рэма Зондецкого, стойкого прораба перестройки, прозорливого оракула действительно всенародной демократии" - лицо Ивана было непроницаемо, взгляд бесстрастный.
- Теперь я хотел бы услышать от вас, - продолжал Зондецкий тоном строгим и властным, - оценку всего, что уже произошло, прогноз на будущее и - главное - рекомендации.
"Любопытно, какой интерес у этого всережимного, пронырливого ферта в операции "Джони Уокер", - размышлял Росс. - У него и того или тех, кто стоит за ним. Один дилетант своими "гениальными" указивками может опрокинуть всю работу дюжины профессионалов. Это если он просто напыщенный индюк. А если он к тому же ещё и ангажирован противной стороной... Надо бы прощупать, насколько полно он информирован."
Росс: - Мисс Сальме Пихт. Мистер Билл Кохен.
Кохен: - Мистер Иван Росс. Мистер Лесли Коллинс.
Для всех четверых встреча за этим столом была в какой-то мере сюрпризом. Что и отразилось в их мыслях.
Сальме: "Почему Иван не предупредил, что будет ещё кто-то? Да кто Синоптик и Скунс! Премиленькая компашка - црушник и сотрудник комиссии по борьбе с наркотиками! Оба в наших черных списках. Вышли на Росса именно в Бомбее. А теперь и на меня. Что они замышляют? И какая роль во всем этом отведена Россу?"
Билл Кохен: "Агентурные данные верны. Эта мерзкая сучка Дракона спелась с русским из ИНТЕРПОЛа. Значит он замазан в проверке и апробации нового маршрута. Работал во внешней разведке. Опытен, чем особенно опасен. Недешево достался он Дракону. Хотя и не доверяет ему император Гонконга, девку-киллера приставил. Правильно делает."
Лесли Коллинс: "Вот она какая, Восточная Потрошительница. И русский ей под стать - то ли боксер, то ли борец. Сладкая парочка. Российская мафия объединяется с интеллектуальными хунхузами. Худший из возможных международных альянсов, жалом своим смертоносным направленный в сердце нашей цивилизации".
Иван Росс: "Если объединяют усилия ведомства Кохена и Коллинса, значит в Вашингтоне берет верх клан, который представляет Уинстон Даггерти. И это означает войну с Драконом. Уж не первые ли её вестники эти двое?"
Сделали заказ. Всех удивил Кохен.
- Я, пожалуй, возьму лег бара (целиком зажаренная баранья нога) и мурга макхан (курица тушеная в особом масляном соусе).
- Аппетит у вас надежный, - засмеялся Росс.
- Кто не ест, тот не работает, - глубокомысленно парировал Кохен.
- Откуда мне знакомо ваше лицо? - Коллинс внимательно рассматривал Сальме. - Ваш портрет никогда не публиковался на первой обложке журнала "Глэмор"?
- Я убеждена, что мы видимся с вами впервые, - Сальме посмотрела Коллинсу в глаза холодным, жестким, истинно эстонским взглядом. - Что же до журнала "Глэмор", то я не фотомодель. Но если бы была ею, то именно для этого журнала позировать никогда бы не стала - ни для первой, ни для последней его обложки.
- Почему? - недоумевающе всплеснул руками Коллинс.
- Потому, что это инфантильное издание для перезрелых кокоток.
- Лесли, будьте джентльменом, предложите восхитительной хозяйке нашего стола бокал чего-нибудь приятно-горячительного, - увещевательным тоном попросил Кохен.
- Вы же сами только что сокрушались, что Бомбей город абсолютно сухой, - обескураженно вздохнул Коллинс.
- Верно, - Кохен заговорщицки оглянулся по сторонам. - Закон есть закон. Чтобы его обходить. Когда очень нужно или очень хочется.
Он достал из плоского чемоданчика три бутылки кока-колы и одну с содовой, поставил их на стол.
- Если есть время, - продолжал он, откупоривая бутылочки под любопытно-насмешливыми взглядами Росса и Сальме, - можно получить лицензию на алкогольные напитки. Недорого. Когда же её нет, - он наклонился над столом, продолжил тихо: - В этих плебейских сосудах - Смирновская водка, коньяк Хеннеси, бурбон Оулд Кроу и шотландское виски Чиваз Ригал.
Ответом ему был дружный благодарный смех сотрапезников.
- У нас есть подходящая пословица, - заметил Росс. - Голь на выдумку хитра.
- А как же это перевести на язык Шекспира? - наморщил лоб Лесли, изучавший русский в Оклахомском университете факультативно.
- Need makes the old wife trot.1
- Великолепно!
- Сейчас мы с Лесли, так же как и вы, здесь гости транзитные, на день-два, - заговорил само собой разумеющимся тоном Кохен, и Росс обменялся с Сальме быстрым взглядом. - А когда-то я в нашем консульстве здесь пять лет оттрубил. Друзей - миллион. Город изучил, как свои пять пальцев. И была договоренность - за грины, конечно - с владельцами нескольких ресторанов мы всегда начинали с чаепития. Посредине стола ставился огромный заварочный чайник, наполненный виски. Из него наполнялись чашки, из них некоторые любители острых ощущений наливали "чай" в блюдца; прежде, чем пить, дули на коричневую жидкость, округлив щеки. С трудом от тостов удерживались.
- Не все же время вы в Бомбее чаи гоняли, - глотнув "Чиваз Ригал", подмигнул Кохену Росс. - Небось, и на Север езживали, помолиться в Золотом Храме.
Это был скрытый намек на известный в среде посвященных факт, что Билл Кохен поддерживал связь с руководством сикхских сепаратистов и его тень маячила за заговором, итогом которого стала гибель Индиры Ганди.
- Было, - после некоторой паузы признался Кохен. - Люблю Гималаи, Симлу, творение великого Корбузье - Чандигарх. А вы все больше на юге загорали, у мыса Коморин в Аравийском море пятки мочили.
- Было, - признался и Росс. - Грешно не поклониться первому месту захоронения Васко да Гама, не побывать в одной из древнейших синагог.
В словах Кохена тоже был скрытый намек на поддержку Советским Союзом коммунистического правительства штата Керала.
- Господа, вы говорите какими-то полузагадками, - Сальме произнесла эти слова полушутливо, полукапризно. - Пойдемте танцевать, мистер Коллинс.
- Буду счастлив. И зовите меня просто Лес.
"Похоже, им надо остаться вдвоем, - думала Сальме, без особого энтузиазма двигаясь в такт музыке, машинально улыбаясь партнеру. - Что Кохен, что Коллинс - чувствуют себя здесь хозяевами. Закон ломают налево и направо. Я тоже на законы, любые и везде, плевать хотела. Но я и в друзья к аборигенам не напрашиваюсь. У меня есть цель и я или покупаю путь к ней, или беру силой. Овечкой не прикидываюсь... Сгораю от любопытства, о чем они там пикируются. Нечего и ждать, что Росс расскажет. Все равно, я поступила правильно. Может, поймет, что эти янки тут замышляют."
Коллинс, невзначай оглаживая талию и плечи партнерши по танцу, размышлял о том, каким разным может быть восприятие одного и того же человека от знакомства с его досье и от личной встречи. "Враг - то - она, конечно, враг, - думал он, отвечая механической улыбкой на её загадочный взгляд. - Но такого врага ой как неплохо было бы затащить в постель. С одним условием - знать наверное, что ты выберешься из неё не на катафалке".
Сальме впрочем ошибалась - никакой пикировки между Россом и Кохеном не происходило.
- Предлагаю локальный тост за корпоративную стойкость, - американец едва приподнял пиалу, вращательным движением раскрутил находившуюся в ней жидкость. - Я знаю, многие у вас там тяжело переживают крушение империи. Это пройдет. От завидного чувства сопереживания и коллективизма вы очень скоро переймете наш индивидуализм и главенствующее правило нашего образа жизни - человеческое отчуждение. Вы уже утратили то, что было вашим главным преимуществом - заботу государства о человеке с улицы. Все другие потери суть производные от этой, коренной. Теперь вы будете заботиться о себе сами, каждый сам! Каждый умирает в одиночку. Это не надуманная сентенция. Это суть сути.
- Я думал, все американцы - убежденные пропоненты американской мечты.
- Просто нет приемлемой альтернативы. Альтернатива - нищета, прозябание, небытие. Вот раньше ты был сильнее меня.
- Чем же? - спросил Росс, удивляясь откровенности Кохена.
- Ааа, - махнул рукой тот и жест этот красноречиво означал: "Брось дурака валять, знаешь это лучше меня". Но, помолчав, он все же продолжил: Идеалами. У вас было много скверного, грязного, страшного. Как и у нас. Но было и то, что подразумевается под "не хлебом единым". Победил золотой телец. Наши деньги оказались сильнее ваших идеалов. Теперь и ты, и я - мы каждый чисто и голо только за себя. За се-бя!
"И пусть проигравший плачет," - усмехнулся про себя Росс...
После обеда американцы умчались на своей роскошной "Краун Виктория" в консульство. Росс и Сальме поднялись к себе на этаж.
- Разрешите пригласить вас на nightcap, - Иван галантно поклонился, открывая дверь своего номера.
- Приглашение принимается, - не менее галантным реверансом ответила Сальме. Скинув туфли и усевшись в просторное кресло с ногами, поджатыми под себя, она задумчиво помешивала пальцем кубики льда в стакане с джином и тоником. Спросила, глядя на Росса задумчиво, пристально:
- Зачем они пригласили тебя на этот ужин?
- Ты, конечно, училась в школе советской, - он не спеша мерил гостиную из угла в угол по мягкому пушистому ковру, с удовольствием делая небольшие глотки из своего бокала. - И поэтому знаешь, как князь Святослав, сын Игоря, громил Хазарский каганат, Волжскую Болгарию и Византию, и каким благородным воином он был. "Иду на вы," - предупреждал он через гонца своего очередного недруга.
- Насчет Волжской Болгарии не знала, - призналась Сальме, смакуя коктейль. - Все остальное...
- Мне кажется, они передали мне нечто подобное. Объявление войны, что ли.
- Янки?! - Сальме поднялась, встала на колени, глаза её сузились, стали вновь двумя льдинками. - Янки и благородство - вещи несовместимые!
"Верный боец Кан Юая, - отметил про себя Росс. - Эту за доллары не купишь. Американцев ненавидит так же, как и нас."
- О благородстве речи нет, тут ты, пожалуй, права, - заметил он спокойно, добавляя себе коньяк. - На понт взять хотят, запугать. Когда я был мальчишкой, мы дрались улица на улицу - зацепские с каляевскими, серпуховские с полянскими и ордынскими, новокузнецкие с пятницкими. И всегда, прежде чем биться на кулачки, вступали в душеспасительную беседу. Авось противная сторона дрогнет, испугается и ретируется без боя. И хотя кулаки чесались до одури, такая бескровная хитростная победа всегда ценилась ох как высоко.
"Если они охотятся за ним, то почему? - думала Сальме. - Груз везет не он. Скорее через него решили достать меня. Кан Юай строго-настрого предупредил - опаснее всех янки. Попытаются ли они остановить меня здесь? А если почему-либо нет? Двинутся ли они за мной в Москву? Вот тогда хлопот не оберешься, у них там могучие агенты влияния. Впрочем, надо полагать, не сильнее наших" Словно откуда-то из далекого далека до неё долетели слова Росса:
- ... поэтому я предлагаю романтическую вылазку. Ведь наш самолет на Москву летит завтра в пятнадцать сорок пять, так?
- Так, - машинально подтвердила она и только после этого её поразила его осведомленность. "Ведь я ему об этом не говорила. Откуда он знает? Но знает же!"
- Вещей у нас по небольшому чемодану, - как ни в чем не бывало продолжал Росс. - Берем их и прямо сейчас сматываем удочки.
- Куда? Зачем? - всерьез всполошилась она, думая о том, что на завтрашнее утро намечен плановый выход на неё контрольного связника.
- Отвечаю на первый вопрос. Я зафрахтовал на сутки старинную прогулочную яхту. Ощущения подруг и соратников Фрэнсиса Дрейка гарантированы.
- Шустро сработано, ничего не скажешь, - произнесла Сальме и он не понял, чего больше было в её голосе - удивления или одобрения.
- На второй вопрос ответить сложнее, - Росс подошел к окну, едва приоткрыл портьеры и долго смотрел на улицу. Повернувшись, сказал, пожав плечами:
- Есть такая эфемерная вязь ощущений. В просторечии называется интуиция. Меня она ещё ни разу не подводила.
"Моя интуиция молчит, - фыркнула внутренне Сальме, - а яхта... в любом случае это заманчиво".
Через десять минут за ней зашел Росс.
- Э, нет, - протянул он, бросив взгляд на смятую постель, - так не пойдет. Сделаем точно как у меня.
И он, запихав под пикейное покрывало диванные подушки, ловко смастерил подобие спящего человека. Подхватив её и свой чемоданы, он быстро вышел в коридор. Сальме направилась было к лифту, но Росс тихо бросил через плечо: "Зачем лишний раз беспокоить дежурного администратора, портье? Мы спустимся по лестнице и выйдем через дверь для слуг. Номера наши оплачены, не так ли?" Она ещё раз подивилась его информированности.
- А торжественные проводы нужны нам сейчас менее всего, - добавил он уже на улице.
Такси быстро домчало их до одного из причалов, у которого была пришвартована большая трехмачтовая красавица. Капитан приветствовал их у трапа. Вышколенные матросы мгновенно, без суеты выполняют негромкие команды. И вот уже бережно баюкают шхуну волны Аравийского моря, медленно тает золотое ожерелье бомбейских огней, и просторная комфортабельная каюта приятно продувается предусмотрительно устроенным сквозняком. Росс принимал душ после Сальме. Стоя под струей приятно прохладной воды, он смотрел в иллюминатор и огромные яркие звезды казались такими близкими, что он протянул к ним руку. Она коснулась стекла и он засмеялся.
Когда он вернулся в каюту, свет был погашен. На широкой, "королевской" кровати, подложив руки под голову, лежала обнаженная Сальме. В белесо-голубых лучах луны, отражавшихся от волн и проникавших в каюту через иллюминаторы, её тело казалось изваянным из цельного самородка бирюзы. И лишь волосы мерцали причудливыми связками крупных золотых браслетов и колец.
В этот раз близость с Россом потрясла Сальме. У неё было много, очень много мужчин. И все они были как досадная, но обязательная необходимость как билеты на поезд или самолет для всякого законопослушного пассажира, как ступенька, которую никак не обойти и без которой нет хода далее, не получится следующий шаг по жизни. С Россом вдруг обрушилось, ушло в небытие, сгинуло ощущение неизбежности грязной, мерзкой, склизкой паутины, которая постоянно тебя опутывала и сквозь которую нужно было продираться, выбиваясь из сил. Оказалось, что существует кардинально иная реальность радость от легкого, робкого касания рукой, нежное тепло солнечного взгляда, забытое напрочь ощущение благодарного удивления, что ты просто дышишь, ходишь, смеешься, что ты есть, счастье бытия, окутанного запахами лесной земляники и парного молока, только что испеченного хлеба и свежескошенной травы, материнских губ и шершавой ладони отца. "Неужели это происходит со мной? Неужели такое и вправду возможно? - думала она, глядя сквозь полузакрытые веки на спавшего Росса и испытывая истому и негу, доселе ей неведомые. - Но ведь это возможно, это же есть! И оно такое огромное, необъяснимое, всепоглощающее. Что же это, что есть в нем и чего не было ни в одном из всех этих жадных, спешивших невесть куда и зачем липких, потных, слюнявых мужланов с зиявшими вместо глаз и ртов черными дырками? Да, счастливая грешница Сальме, это есть. И что же теперь делать, как с этим жить?" И, может быть, впервые после внезапно окончившегося с арестом отца детства, после стольких лет тяжкой битвы за жизнь, неверия и хулы небес, запинаясь и путая слова полузабытой Молитвы Господней, эта безбожница и отступница, преступившая многожды святые заповеди и никогда ранее в том не раскаивавшаяся, смеясь и плача, стала на колени и обратилась к Богу.
Всегда предельно чуткий во сне, Росс почувствовал горячие капли на груди и с удивлением посмотрел на вздрагивавшую и всхлипывавшую Сальме. "Не могу видеть женских слез, - подумал он. - Плачущая женщина, даже очень злая и старая, превращается в беспомощного, беззащитного ребенка". И не зная, не понимая причину этих слез, он нежно притянул её к себе и стал молча целовать её щеки, глаза, волосы. И вскоре она уже смеялась, шмыгая носом совсем как ребенок и вытирая со щек слезы. И впервые за много-много лет мир казался ей таким уютным и гармоничным, жизнь - такой безоблачной и желанной, сама она - такой раскованной и счастливой. Счастье - какое это в сущности простое, естественное и доступное явление, ощущение, существо. Да, да, существо - горячий, мягкий, пушистый клубок радости, безопасности, свободы. Вот оно, протяни руку, дотронься до него, возьми его в ладони, подними над головой и крикни: "Люди! Я счастлива! Возрадуйтесь вместе со мной, Хотите, я подарю и вам добрую его толику. Всем хватит. Хочу, чтобы все были такими же счастливыми, как я. Все, все, все!.."
Они приехали в Санта-Круз за два часа до вылета. В Капитанском Клубе для пассажиров первого класса приятно холодил бесшумный кондиционер, предупредительная дежурная вовремя сообщала о посадках на соответствующие рейсы, опрятный бой молнией доставлял напитки и закуски. Народу было совсем мало, кроме них - пять человек на весь вместительный салон. Росс развернул свежий номер "Хиндустан таймс", Сальме нажимала кнопки пульта дистанционного управления, прыгая с одной программы на другую. Он мельком посмотрел на свои часы, сказал, глядя на Сальме поверх газеты:
- Время последних известий. Глянем, что творится в мире?
В мире творилось все то же: встречи лидеров, голодовки и забастовки, демонстрации и катастрофы, биржевые спекуляции, ограбления, проповеди лжепророков и пляски Святого Вита кумиров масскультуры. Сальме уже хотела с молчаливого согласия Росса отключить великолепный театровижн "Сони", как вдруг замерла от слов диктора:
- Загадочное происшествие в гостинице "Тадж Махал". Минувшей ночью пятеро неизвестных, вооруженных автоматами, проникли в гостиницу под видом гостей постояльцев. Вломившись в два соседних номера-люкс, бандиты выпустили в темноте полные диски по постелям, в которых должны были находиться их потенциальные жертвы. По счастливой случайности, однако, там никого не оказалось. На место происшествия сразу же прибыли офицеры службы безопасности гостиницы и полиция. В завязавшейся перестрелке были убиты трое бандитов и один полицейский. За двумя нападавшими, один из которых ранен, была организована погоня.
Текст диктора сопровождался показом фойе, лифта, коридора и обоих номеров. Пикейные одеяла, заботливо натянутые Россом на разнокалиберные подушки с диванов и кресел, были изрешечены пулями.
Сальме вжалась в спинку стула и почувствовала как на лбу внезапно выступила испарина. Она, бесстрашная, непредсказуемая, бесшабашная Чита, которой всегда и все было нипочем, которая не боялась ни черта, ни дьявола, ни их несметных подручных, которая, очертя голову, бросалась в самое пекло отчаянных авантюр, она испугалась. И не того, что есть или будет, а того, что могло быть - и миновало. Она впервые осознала, что ей теперь действительно есть что терять. И тут услышала спокойный, насмешливый голос Росса:
- Надо же, как кучно стреляют ребята. Не очень результативно, но зато кучно. Словом, молодцы!
V. ... - Я червь, - я Бог!
Иван быстро шел по длинному кремлевскому коридору. Прилетев в Москву, Сальме остановилась в "Президент-отеле". Номер был заказан солидным лондонским агентством по путешествиям с недельной предоплатой, кем именно неизвестно. Росс проводил её до Якиманки и договорился о встрече тем же вечером. От самого Шереметьева он поставил её под неусыпное око наружки, а гостиничный люкс - на прослушивание. Без заезда домой заскочил на работу, где ему сообщили, что его срочно вызывает Зондецкий. И вот, созвонившись с чиновным нуворишем, он въехал на служебном "ауди" через Боровицкие ворота в главную русскую крепость и отмерял теперь четвертую сотню шагов по священным переходам. Вот и искомая дверь, не дверь - ворота, мастерски инкрустированные дорогими породами заморской древесины. За ними кабинет, размером с теннисный корт, с американским затейливым письменным тейблом с множеством шкафчиков, приспособлений и приспособленьиц, чернильниц, ламп, календарей - ежедневных, еженедельных, ежемесячных; с грудастым шведским конференц-столом, отполированным до зеркального блеска на всей своей безупречной двадцатиметровой обширности; с затейливыми испанскими книжными шкафами, рачительно заполненными многознающими томами энциклопедии "Британика" и "Американа" и всевозможными справочниками вроде "Who's who" и "Almanac please"; с пленительно импозантными итальянскими диванчиками и креслицами, обтянутыми тончайшей кожей цвета переспелой вишни.
С Рэмом Зондецким Росс был знаком по Америке. Иван, уже первый секретарь посольства, приехал однажды по делам из Вашингтона в Нью-Йорк и на каком-то проходном приеме, случившемся в ту пору в Советской миссии при ООН, познакомился с совсем ещё зеленым студентиком, которому посчастливилось попасть по обмену в Колумбийский университет. Год спустя, когда Рэм вернулся в родные пенаты, его уже ждало местечко в аспирантуре Академии общественных наук. Парень он был совсем не дурак и, защитившись через два года, получил место референта в одном из секторов отдела Международной информации ЦК. Завистливые друзья ломали голову, пытаясь отгадать причину столь яркой и цепкой карьеры.
- Шалишь, - говорили они во время очередной вечерней кухонной посиделки. - В нашем наисправедливейшем социальном устройстве ни одно карьерное чудо не вершится без чьей-либо могучей мохнатой лапы. Весь вопрос в том, чья она?
И мохнатая лапа действительно была. Муж старшей сестры Рэма был влиятельным заместителем председателя Совета Министров РСФСР. Уже когда Рэм Зондецкий стал заведующим сектором, по разным влиятельным кабинетам пополз нешуточный слушок, что "относительно этого колумбийского выскочки есть мнение, будто он завербован американцами". Некоторые шли в своих предположениях даже дальше: "Он двойной агент, иначе какого ляда он дважды и трижды в год по делу и без дела ошивается и в Японии". Однако, лапа была настолько мохнатой, настолько действенной, что особо ретивых сплетников дружески приструнили суровые чины "Слова и дела государева", а Рэм Зондецкий продолжал благоденствовать.
"Отменный пловец из него получился, если он не только не пошел ко дну во всех наших перестроечных и постперестроечных бурях, но и выплыл к самому что ни на есть демократическому Клондайку, - думал Росс, постучав в дверь-ворота и двигаясь по персидскому ковру по направлению к стоявшему в глубине кабинета, у дальнего окна справа (совсем как у всех Генеральных Секретарей) начальственному тейблу.
- Иван Антонович! - Зондецкий оторвался от кипы бумаг, легко поднялся с кресла, вышел из-за стола, улыбчиво пожал руку Росса.
- Привет, Рэм, - Иван тоже улыбнулся, отметив тут же про себя, что его старый знакомый за год с небольшим, что они не виделись, изрядно располнел, поседел, постарел. "Заматерел - более точное слово" - решил он. Как когда-то в Америке, по-прежнему независимо от должностей, которые каждый из них занимал, Рэм звал его по имени-отчеству и обращался на "вы", а Росс на "ты" и просто по имени.
- Ты извини, на какую-то демонстрацию наткнулся, потом на пикеты. Задержался малость.
- Пустое, Иван Антонович. Я так и думал.
Они присели на один из боковых диванчиков. Зондецкий откровенно изучал лицо Росса. Сказал со вздохом: "Вы ни капельки не изменились, словно годы над вами не властны вовсе. Словно вы секрет нестарения знаете, а?" "Главный секрет - держаться подальше от начальства и не лезть во власть," внутренне хмыкнул Иван. Сказал прямо, решив, что смешно лукавить:
- А вот ты несколько сдаешь, Рэм. Хотя... хотя и времени с нашей последней встречи прошло немало.
- И времена всё непростые, и заботы всё многочисленные и неординарные, - Зондецкий потер ладонями щеки, словно пытаясь сбросить с себя все эти тяготы. И через мгновение продолжал: - Вы сейчас воочию могли убедиться, как бурлит наше свободное общество. Излишне свободное, я бы сказал. Демонстранты, протестанты, манифестанты! - он брезгливо поморщился сквозь кислую, снисходительную улыбку. И тут же повеселел от пришедшей на ум и, как ему показалось, удачной и мудрой мысли: - Впрочем, это проблема из разряда геронтологических. Ведь выступают главным образом лица преклонного возраста. Скоро эта публика, для которой незыблемым остается идея коммунистического рая, уляжется на погостах на вечный покой и проблема сама исчерпает себя!
Он хохотнул, подмигнув при этом Россу, как бы говоря: "Как я дал, а?" Видя, однако, что собеседник никак не отреагировал на его сентенцию, он почмокал губами, разыскивая нужную бумагу среди завалов на тейбле. Негромко протянул мотивчик популярного некогда шлягера о том, что "Всё могут короли" и заговорил тоном озабоченным и одновременно доверительным:
- Начальство, - он вздернул брови и его высокий, красивый лоб сложился гармошкой, - обеспокоено развитием общей ситуации с наркотизацией страны. С одной стороны Средняя Азия, Казахстан, Кавказ увеличивают потоки смертоносного зелья. С другой дальнее зарубежье - Пакистан, Афганистан, Нигерия, Золотой Треугольник нахраписто, нагло прокладывают новые пути на новые рынки. Пути эти пролегают через Россию и у нас оседает существенная часть губительной контрабанды. Естественно, ваша миссия, Иван Антонович, вызывает повышенный интерес руководства. И не только силовых ведомств.
Он сделал размашистый и вместе с тем неопределенный жест рукой, словно характеризуя уровень руководства. "Вроде бы ничего не сказал, - отметил мысленно Росс, - а понять можно как угодно: председатель кабинета министров, парламента, президент, и даже сам Господь Бог".
- "Джони Уокер" - по своим масштабам дерзости, планетарному характеру - операция беспрецедентная. И то, что ею в оперативном плане занимаетесь именно вы, Иван Антонович, справедливо и похвально. Вы заслужили и такое право и такую честь.
"Вот вы и сподобились, товарищ Росс, получить похвалу из уст самого Рэма Зондецкого, стойкого прораба перестройки, прозорливого оракула действительно всенародной демократии" - лицо Ивана было непроницаемо, взгляд бесстрастный.
- Теперь я хотел бы услышать от вас, - продолжал Зондецкий тоном строгим и властным, - оценку всего, что уже произошло, прогноз на будущее и - главное - рекомендации.
"Любопытно, какой интерес у этого всережимного, пронырливого ферта в операции "Джони Уокер", - размышлял Росс. - У него и того или тех, кто стоит за ним. Один дилетант своими "гениальными" указивками может опрокинуть всю работу дюжины профессионалов. Это если он просто напыщенный индюк. А если он к тому же ещё и ангажирован противной стороной... Надо бы прощупать, насколько полно он информирован."