Она как-то очень быстро выпила свой фужер. Зажмурилась. И вдруг тихо произнесла:
- Господи, как я люблю своего Ивана.
И, отвернувшись и прикрыв лицо тыльной стороной ладони, выбежала из комнаты...
На Нью-Йоркском пирсе, где ошвартовался "Бремен", Сергея встречали Иван и основатель бюро "Известий" в Новом Вавилоне Нодар. Высокий, загорелый, с нервными узкими губами, орлиным носом и карими навыкате глазами, он то и дело перекидывал золотой брелок в форме человеческого черепа с ключами на длинной цепочке из руки в руку, слегка покашливая, сумрачно поторапливал сменщика: - Вы еще успеете наговориться с Иваном. Пароход опоздал на три часа. Теперь четыре с четвертью. Можем, если не будем шевелиться, попасть в самый трафик.
- Ну и что же? - улыбнулся Сергей. - Часом раньше, часом позже. У нас вроде не горит.
- В том то и дело, что горит. Сегодня в семь отвальная. Приглашено пятьдесят человек, народ все известный.
- Сегодня?!
- "Бремен" завтра отправляется в обратный рейс и по распоряжению главного я на нем возвращаюсь.
- Вот это да! - Сергей с недоумением посмотрел на Нодара, перевел взгляд на Ивана. - Я думал, мы хоть пару недель вместе поработаем, для меня это было бы очень и очень полезно.
- Я тоже так думал, - жестко произнес Нодар. - Но наше начальство посчитало, что не все то финансово целесообразно, что совершенно очевидно и рационально.
Э, где наша не пропадала! - Сергей подхватил чемодан и все трое заспешили вниз по трапу. Пока ехали по городу, Нодар расспрашивал о редакционных делах, знакомых. Иван молчал, уткнувшись в письма. На одном из перекрестков Нодар ловко увернулся от внезапно выскочившего из-за поворота на красный свет тяжелого фургона.
- Трудно здесь водить машину? - спросил Сергей.
- Все трудно, если не уметь.
Сергей промолчал. "В мой огород камушек. Недоволен, что ему вторично не продлили командировку. Недоволен, что на смену ему прислали не Пильняка или Кольцова, а никому не известного пентюха. Злится. Злись, друже! На сердитых воду возят".
Под корпункт снималась на сорок третьем этаже нового небоскреба просторная квартира с двумя спальнями, гостиной и столовой. Манхэттан. Сентрал парк уэст. Район семидесятых улиц. Когда они приехали, жена Нодара красавица Сильвия томно отдавала команды двум официантам, приглашенным из соседнего ресторана: "Бар у нас будет вон в том углу. Для стейков мангал установите на балконе. Устрицы разнесите на четыре столика". Безукоризненно одетые, с молодцеватой выправкой, вышколенные юноши элегантно шаркали ножкой, молниеносно исполняли все приказы: "Yes, mam. Just a minute, mam. Excellent, mam!"
Гости стали приходить, когда еще не было семи часов. Первым прибыл низкорослый щуплый японец. Курносый, с узкими подслеповатыми глазками, он неслышно проскользнул вдоль стены в гостиную и внезапно оказался между Сергеем и Иваном, которые стояли у окна, наблюдая за тем, как город постепенно окрашивался в электрический цвет.
- "Киодо цусин", - осклабившись, он протянул крошечную ладошку, как бы предлагая ее пожать тому, кто первый это сделает.
- "Известия", - по-хозяйски представился Сергей.
- Оцена каласо! - залепетал японец по-русски, - моя так слазу понимайт, оцен слазу.
Он быстро обежал все помещения, заглянул даже в стенной шкаф: "Исфините, моя думала эта двер ф комнат". Опять подошел к Сергею, сообщил: "Фладивосток - каласо . Кабаравск - оцена каласо". И, выпив рюмку водки, к чему чуть ли не насильно принудил его Нодар, исчез.
- Смешной японец, - заметил Иван. - У меня почему-то было такое ощущение, что он гораздо лучше говорит по-русски, чем он это демонстрировал.
- Разумное наблюдение, - сказал Нодар. - Полковник Хосимоту такой же журналист, как я - король Уганды. Кстати, он гражданин США. Чем ближе я его узнавал, тем больше я утверждался во мнении - вот он, штабс-капитан Рыбников американского разлива. Помните, конечно, блестящий рассказ Куприна?
Теперь гость повалил дружно. Журналисты, бизнесмены, политики, актеры, писатели, художники, дипломаты. "Широкий круг знакомств, отменно широкий, - одобрительно думал Сергей, поминутно меняя собеседников и собеседниц. - Теперь понятно, откуда у него всегда такая богатая фактура в статьях - и политических, и экономических, и по широчайшему спектру культурных тем. Уж он-то не спутает Уоллеса с Уеллесом, Нью-Йорк с Нью-арком, а город Вашингтон со штатом того же названия. И Иван тоже - он всех знает, со многими на короткой ноге, он в этой атмосфере, как рыба в воде. Зд?рово. Глядишь - и мне поможет. Лег?нько". Когда ему представили парня лет тридцати, могучего телосложения - светлые волосы бобриком, глаза постоянно смеющиеся и вместе с тем колючие, четкий прямоугольник лба впечатляет своими размерами - Сергей, извинившись, попросил повторить фамилию. "Точно, он, кандидат в Конгресс от демократов".
- А у меня для вас письмо, - сообщил Сергей.
- Для меня? У вас?! - парень засмеялся откровенно недоверчиво. Сергей достал из шкафа в спальне чемодан, вынул пачку писем, нашел то, что хотел.
- Вот, - протянул он продолговатый конверт, вернувшись в гостиную. Парень раскрыл послание, быстро прочитал небольшой текст, посмотрел на Сергея совсем другими глазами:
- Вы друг Элис. Значит, вы мой друг. Мой дом открыт для вас всегда. Я хочу за это выпить. Не каждый день обретаешь настоящих друзей. То, что с Элис и от Элис - настоящее.
Они чокнулись, выпили, обнялись.
"Элис, милая, любимая! - думал Сергей. - Как я хочу, чтобы ты быстрее приехала сюда. Ради службы? И ради службы, конечно. Это важно. Но важнее другое. Я люблю тебя. И этим все сказано".
ВИВАТ, ШКОЛА!
Нет, недаром даже явные недоброжелатели и просто завистники в Наркомпросе, Мосгороно, районо и околопросвещенческих структурах вынуждены были скрепя сердце считать Ивана организатором высшего класса. За две недели снятое под школу помещение, приемлемое по выделенным центром ассигнованиям (суммы были взяты почти с потолка), и совершенно неподходящее для устройства в нем классов, преобразилось неузнаваемо. "Блитцремонт", как назвал его американский контрактор, удивил даже видавших виды опытных янки. Были убраны многочисленные легкие перегородки, и полутемные клетушки, в которых ранее размещались мелкие и средние фирмы с сомнительной репутацией, превратились в просторные классы - светлые, нарядные, симпатичные. На стенах были развешаны репродукции картин Репина, Сурикова, Федотова, Васильева, Шишкина. К удивлению Ивана, окна оказались без подоконников и он распорядился разместить горшки с цветами на полах вдоль них. Школьных парт, привычных для советских школ, тоже не оказалось и вместо них были поставлены столы и стулья. Приехавшие из Вашингтона за день до открытия первой советской школы в Западном полушарии посол Трояновский и секретарь парткома посольства Лёвшин медленно прошли по всем классам, заглянули в элегантную учительскую, придирчиво разглядывая полы и потолки, классные доски, оснащение химического и физического кабинетов, снаряды в спортзале. Трояновский пару раз подтянулся на турнике, а Лёвшин с разбега перепрыгнул через коня, звонко шлепнув по его боку ладонью. В пионерской комнате, где на трех шахматных столиках были расставлены фигуры, размещался небольшой бильярд и у дальней стенки на особой подставке поблескивал металлом и стеклами новенький кинопроекционный аппарат, Трояновский сказал:
- Учебные классы, столовая, общежитие для тех ребят, которые будут приезжать из Вашингтона и находиться у вас пять дней в неделю - все превосходно, иного слова не подберешь. Одно "но" - весьма серьезное. Пейзажи, натюрморты, исторические сюжеты - все это хорошо. Но даже в этой комнате, - он повернулся, обвел руками стены, - не нашлось места портрету вождя, членов политбюро.
- Я заказал все это из Москвы вместе со всеми другими репродукциями, но до сих пор портрет Сталина работы Гавриила Горелова не пришел, - развел руками ожидавший этого вопроса Иван.
- Не будем усматривать везде и во всем вредительские происки, - после небольшой паузы сказал посол, успокаивающе посмотрев при этом на секретаря парткома. Спросил: - Мы могли бы выручить школу? Завтра здесь не только наши, американская педагогическая общественность и пресса тоже будет. Ведь так?
- Так, - подтвердил Иван. - И приглашения разосланы, и подтверждения получены.
- Так что - выручим школу? - повторил вопрос Трояновский.
-Сегодня же доставим все портреты, - ответил Лёвшин, с явным осуждением глядя на директора школы. Иван под этим взглядом поежился, хотя вряд ли он мог предположить, что с очередной диппочтой в Москву отправится информационное письмо парткома, в котором его "политической близорукости, граничащей с саботажем", будет уделено особое внимание. Более того, копия этого письма будет скрупулезно подшита в его личное дело. Инструкция ЦК Наркоминделу. Рутина. Порядок.
До предела насыщенная и многоцветная палитра нью-йоркской жизни отметила торжественное открытие советской школы разными красками. Слова приветствий Госдепартамента и мэра Нью-Йорка были сдержанно-радужны-ми. Репортаж в "Нью-Йорк Таймс" был озаглавлен "Коммунистическое индоктринерство пришло в наш город". С утра квартал, где находилась школа, был оцеплен нарядами полиции. И не напрасно - уже к полудню перед зданием стали собираться демонстранты. Ближе к приему, который был назначен на семь часов вечера, их уже было около ста пятидесяти человек. Они несли плакаты, на которых проезжие и прохожие могли прочитать: "Жидо-большевистские бандиты! Прочь из нашей страны истинной демократии со своими марксистскими догмами и диктаторским террором!" "Долой кровавых палачей из Кремля!" "Хозяева Коминтерна - вы сами захлебнетесь в крови и дерьме мировой революции!" Из рупоров доносились выкрики: "Сталин - душитель свободы!" "Америка - оплот разума и счастья всех людей!"
Подкатил роскошный "паккард" с красным флажком на капоте. Из него вышел энергичный, подтянутый Трояновский. Толпа манифестантов взорвалась негодованиями, проклятиями. Посол медленно повернулся, расцвел обаятельной голливудской улыбкой, помахал приветливо обеими руками. Сын военного, сам в молодости военный, прошедший через революционное подполье, тюрьмы и ссылки, суровую школу эмиграции, он умел артистично владеть собой в любой критической ситуации. Поздоровался радушно с учителями, Иваном. Продолжая улыбаться, сказал ему ободряюще:
- Подобный аккомпанемент к вашему празднику, надеюсь, вас вдохновляет.
- Признаться, я ничего подобного не ожидал, - произнес Иван растерянно. - Школа советская и для советских детей. У американцев вроде бы не должно быть поводов для беспокойства.
Трояновский посмотрел на беснующихся людей, заметил, проходя в здание: - Вы будете учить детей тому, что теория Дарвина верна. И делать это в стране, где совсем недавно прошел в штате Теннеси "обезьяний процесс". Вы будете учить детей тому, что если один эксплуатирует труд сотен и тысяч и безмерно на этом богатеет, это безнравственно и противозаконно. И делать это в стране, где именно такой социальный порядок и есть высшая нравственность и высший закон. Вы будете учить детей тому, что все люди от рождения равны, независимо ни от чего. И делать это в стране, где в большинстве южных штатов процветает сегрегация и многие белые считают Юг по-прежнему, как и в 1861-64 годах, в состоянии войны с Севером. И совершенно неважно, что вы будете это делать в советской школе, обучать советских детей. Вы будете это делать в Соединенных Штатах Америки, под самым носом у власть имущих, на глазах у прессы, общественности, внушительной группы тех, кто симпатизирует - и явно, и тайно - нашему социальному эксперименту. Еще раз поздравляю с началом воистину миссионерской, подвижнической деятельности.
Полицейские работали четко, слаженно, без суеты: выстраивали в очередь подъезжавшие машины; определяли места для парковки; беззлобно, иногда даже с откровенно солдатским юморком, переругивались с демонстрантами; вежливо, но неумолимо отправляли прочь тех, кто пытался проникнуть на прием без приглашения. С особой ретивостью и почтением предводимые начальником полиции Манхэттена встречали главных гостей помощника мэра Нью-Йорка, ведавшего вопросами просвещения, и заместителя одного из заместителей Госсекретаря, курировавшего сферы культуры и образования.
- Здесь не поманкируешь, - бросил Иван Жене, преподавателю русского языка и литературы, недавнему выпускнику ИФЛИ, наблюдая за церемонией этих двух встреч. - Сразу вылетишь вон со службы. И без выходного пособия.
- Да, - согласился Женя. И, слегка переиначивая строку Маяковского, добавил: - К таким господам улыбка у рта!
В пионерской комнате гости непременно останавливались у портретов членов ПБ, подолгу их рассматривали. Безошибочно узнавали Сталина, многие особенно те, кто читал недавние высказывания о нем Лиона Фейхтвангера издавали радостные, одобрительные возгласы. Об остальных расспрашивали детально, дотошно, въедливо. Чиновник Госдепа долго, молча созерцал оснащение комнаты. Подошел к правому дальнему углу, в котором на особой пирамиде стояло расчехленное знамя.
- Это знамя какой-нибудь кавалерийской бригады или танкового полка? он прищурился, хотя придерживал левой рукой очень сильные очки, нагнулся, разглядывая вышитые золотом буквы. Обернулся, ожидая ответа, к Валентине, завучу школы, неторопливой, золотоволосой красавице.
- Нет, это знамя школы, - медленно, спокойно ответила она, только васильковые глаза ее заметно потемнели.
- Хм... знамя у школы, - протянул американец с едва ощутимой ехидцей.
- У вас, насколько я помню, свой дом, - вмешался Трояновский.
- Как у каждого среднего американца. Вы же были у меня в гостях, Александр.
- Разумеется, был, Рудольф. Допустим, дом, как у каждого среднего американца. И перед вашим домом мачта и каждый день на ней поднимается то, что вы называете "Звезды и полосы".
- Каждый день.
- И перед каждым домом этой страны совершается тот же достойный уважения ритуал?
- Пожалуй.
- Значит, знамя, принадлежащее одной семье, вас не смущает, а знамя, принадлежащее школе, представляющей сотню семей, вас смущает?
- Ха-ха-ха! - загрохотал внезапно Рудольф, поняв, что Трояновский выиграл этот маленький психологический поединок, и смех - самый достойный выход из создавшейся ситуации. - Ха-ха-ха! Уже не смущает.
Он медленно отошел от знамени, постоял у одного из шахматных столиков, за которым шло нешуточное сражение между гостями - совсем молодым и совсем немолодым, застыл перед щитом, обтянутым красной материей, на которой вытянулись в три ряда портреты членов ПБ.
- Мм... Эээ... Подобная "анфилада"...
И, хотя у него, как и большинства людей, язык несколько опережал мысль, он заставил себя с великим трудом смолчать, хотя и подумал: "У нас так выставляют фото преступников, которых разыскивает закон". Трояновский понял, что хотел сказать госдеповец и потому поспешил уйти от крайне опасной - и для него самого и для едва зарождавшихся советско-американских отношений - аналогии.
- Анфилада власти! - уточнил он.
- Да-да! - воскликнул благодарный за тонкую подсказку Рудольф. Иван махнул рукой официанту, и американец от души чокнулся с Иваном, Трояновским, Женей, Валентиной: "За вашу великолепную школу, господа!"
И стал с наслаждением пить холодное шампанское. Взял еще бокал:
- Французское! Manifique!
- Нееет! - покачал головой Женя. - Советское!
- Со-вет-ское?! Не может быть!
- Может, еще как может! - успокоил его посол.
- Велика... как эта русски... велика... лепна... - И по-английски: Да здравствует "Советское шампанское"!
Помощником мэра была средних лет женщина. Строгий темный костюм, редкие пегие волосы - модная прическа а ля Марлен Дитрих, добрые, светящиеся детским любопытством глаза. Вместе с ней приехал замдекана Учительского колледжа Колумбийского университета. Румяный, широкоплечий, копна черных блестящих волос, ниспадающих до плеч.
- Рут Клайнбух, - представилась она, вложив влажную ладонь-совочек в руку Ивана.
- Рэдьярд Клифф, - широко улыбнулся замдекана. - Можно просто Рэдьярд.
Для Ивана это были из всех пришедших на прием, пожалуй, самые желанные гости. Сразу же завязался разговор об уровнях образования: дошкольном; школьном - начальном, неполном среднем, среднем; высшем университет, аспирантура, докторантура. Иван сразу почувствовал и разницу в структурах, о чем он в общих чертах знал и раньше, когда готовился к поездке, и разнобой в терминологии, и, конечно же, определенные принципиальные расхождения. Трудность в первоначальном восприятии информации усугублялась не только слабым знанием материала. Школа частная и муниципальная, колледж и университет частные и принадлежащие штату - и отсюда все разное: учебники, учителя и профессора, программы и экзаменационные требования. И уровни знаний разные, и общего развития, и профессиональных навыков. И, конечно же, различны условия и возможности устройства на работу по завершению учебы. А такой необъятной темы "воспитание" - они не имели времени коснуться даже поверхностно. А обучение умственно отсталых детей! А обучение детей-инвалидов, глухонемых, слепых! А тема тем - подготовка учителей, как основа успеха или неуспеха всего национального образования! Да мало ли еще тем - мелких, средних, больших и громадных, которые составляют важнейшую сторону социальной жизни любого общества, если оно хочет и имеет потенциал прогрессировать - Образование и Воспитание Будущего Гражданина.
- А ведь мы знаем кое-что о ваших педагогических воззрениях, Рэдьярд посмотрел на Рут, заговорщицки подморгнул Ивану. - Знаем и в известной мере разделяем.
Иван недоверчиво, с некоторой долей иронии посмотрел на Клиффа - мол, давай, заливай, ври дальше.
- Вы убежденный последователь Иоганна Песталоцци. Особенно по душе вам его теория "Развивающего обучения", органичной связи обучения с воспитанием, а также с общим развитием ребенка. Так?
- Верно, - Иван был удивлен беспредельно. О теориях и практике великого швейцарца в сегодняшних беседах он не обмолвился ни единым словом, времени не было. И уж тем более о своем к ним отношении.
- Скажите, откуда вам это известно?
- Ага, заинтригованы, господин директор! - торжествующе воскликнула Клайнбух. - Мы не то еще про вас знаем. Вы до переезда в Москву в Киеве первый в Советском Союзе соединили на практике учебу с производительным трудом, больше того - написали книгу о своем опыте "По пути политехнизации". Так?
- Так, - Иван был совершенно сбит с панталыка.
- А ведь эта идея тоже первоначально принадлежит Песталоцци. Наконец, ваш любимый труд выдающегося альпийского педагога - "Лебединая песня".
Иван переводил теперь поочередно вопрошающий взгляд с Рут на Рэдьярда и вновь на помощника мэра.
- Ладно, - смилостивилась, наконец, она, достала из сумочки сложенный вчетверо газетный лист, развернула его.
- Вот статья, опубликованная в "Чикаго дейли трибюн". Ее написала Элис, которую я носила на руках еще крохой. Я ведь тоже из Чикаго.
- Элис? - Иван вспомнил, что накануне отъезда он и Элис сошлись с открытым забралом в словесной баталии о путях дальнейшего развития мировой педагогики, ее все более тесной и плодотворной связи с психологией. Значит, на основе этой беседы, горячей, откровенной, по многим его высказываниям спорной, даже, пожалуй, рискованной, она написала статью. Ну, Элис! Иван прочитал заголовок, крупным шрифтом пересекавшим всю полосу: "Talented follower of Pestalozzi and Ushinski goes to U.S." И портрет, на котором он, Иван, сидит за столом, заваленном книгами, погруженный в глубокие думы. Не иначе как в думы о судьбах человечества, не меньше. Фото, конечно, ей подсунул Сергей. У Ивана запершило в горле. Он отвернулся. Справившись с волнением, все еще хриплым голосом предложил: "За самую гуманную науку на свете - науку, которая учит: как из человечка сделать Человека!"
Три адепта науки о созидателях будущего с просветленными лицами выпили по бокалу апельсинового сока.
- Мир тесен, доложу я вам по секрету, - сказал Иван, глядя на репродукцию картины, на которой был изображен умытый весенним дождем Охотный ряд. - Где-то в этом районе Москвы, - он кивнул на картину, - я познакомился с Элис. Вы ее знали намного раньше. Теперь судьба свела меня с вами, с Рэдьярдом. Я не фаталист, но уверен - ничего случайного с человеком не происходит. Во всем есть свой скрытый смысл. Будучи оптимистом, уверен разумный, полезный, добрый.
Из доклада агента ФБР по Манхэттену.
Сегодня в арендованном школой советского посольства доме - угол Лексингтон авеню и Семидесятая стрит - состоялся прием. Поводом послужило открытие вышеуказанной школы. Прием посетило двести тридцать четыре человека. С русской стороны, кроме директора, завуча и преподавателей школы были посол, политический советник, шофер посла (НКВД), председатель Амторга (НКВД), его первый зам (ГРУ), замзав юридическим отделом (резидент ГРУ). С американской стороны были Рут Клайнбух, помощник мэра Нью-Йорка, и Рэдьярд Клифф, замдекана Учительского колледжа Колумбийского университета, принцип?лы и администраторы, преподаватели школ штатов Нью-Йорк, Нью-Джерси, Мэн, Нью-Хэмпшир, Вермонт, Массачусетс и Коннектикут (список с адресами прилагается). Банкиры, контракторы строительных фирм, представители страховых агентств, издательских концернов, поэты, художники, актеры, писатели, корреспонденты газет, журналов, радио были приглашены русскими по наводке трех наших доверенных лиц - "Рамзеса" (контрактор, осуществлявший ремонт здания школы), "Путаны" (председатель совета родителей частной школы "Нежный колокольчик", рекомендована русскому директору нашим человеком в руководстве нью-йоркского комитета Компартии США в качестве эксперта по просвещению) и "Джокера" (дилер писчебумажных товаров и школьного оборудования). Из зарегистрированных у нас "красных" было отмечено лишь трое рядовых членов. Эти "комми" держались вместе, с русскими практически не общались. Особо следует отметить умение русского директора располагать к себе самых разных людей - от полицейских до банкиров. В дальнейшем будет проходить в наших донесениях как "Обаяшка". Для оперативной разработки из числа штатных работников школы предлагаем: 1) директора Ивана (в дальнейшем будет проходить как "Обаяшка"); 2) завуча Валентину (в дальнейшем - "Хризантема"); 3) преподавателя русского языка и литературы Евгения (в дальнейшем - "Гомер"). Прошу дать соответствующие указания нашему резиденту в Москве представить в кратчайшие сроки подробные данные о родственниках и знакомых "Обаяшки", "Хризантемы" и "Гомера". По имеющимся у нас в данный момент сведениям никто из них прямого отношения к спецслужбам не имеет?. По словам "Обаяшки", он собирается взять на преподавательскую работу двух-трех американцев. Предпримем все меры, чтобы внедрить своих людей.
Капабланка.
Из шифровки Валентины в Центр.
Прием по случаю открытия школы прошел без эксцессов. Как и предполагал посол Трояновский, демонстранты (около ста пятидесяти) получили соответствующий гонорар - двенадцать долларов пятьдесят центов на человека наличными (обед в недорогом кафе - без выпивки - стоит тридцать пять-сорок центов). По сообщению "Кантора", который тоже посетил прием как преподаватель из Массачусетского технологического института, такого скопления штатных и внештатных сотрудников ФБР он не видел никогда - даже когда Гувер проводил здесь ежегодный инструктаж для сотрудников своего ведомства в штате Нью-Йорк, на котором "Кантор", разумеется, присутствовал. Обстоятельная встреча назначена с ним на последнюю пятницу этого месяца. Именно ему поручено меня "разрабатывать". В "разработку" намечен еще кто-то из школы, но ему не известно кто. Вновь прошу перепроверить надежность "Кантора". Его поведение на приеме выглядело излишне беспечным и самоуверенным. Впрочем, возможно я излишне придирчива. Итальянский опыт заставляет дуть на воду. В среду выхожу на связь с "Синдереллой", в воскресенье - с "Гугенотом".
Бульдог
Из письма Ивана Крупской.
Прием по случаю открытия школы прошел на редкость успешно. Это оценка не моя, так думает Александр Антонович Трояновский (он просил вам непременно кланяться) и многие гости. Познакомился с интереснейшими людьми - думающими, незаморенными классовой ненавистью, знающими историю мировой педагогической мысли, ищущими новых путей ее прогрессивного развития. Да, пресса выступила по-разному. Конечно же, панегириков я и не ожидал, но на минимальную объективность в глубине души все же надеялся. Куда там! За исключением интервью в "Чикаго дейли трибюн", которое взяла у меня Элис (помните ее интервью с тов. Сталиным?) еще в Москве и которое было опубликовано накануне приема, ни одна газета, ни одна радиостанция не сказали о нас доброго слова. Сговорились они, что ли? На приеме все корреспонденты восхищались нашей культурной революцией, возносили до небес ликвидацию неграмотности, произносили тосты за Россию, которая могучим рывком выскочила из Средневековья в двадцатый век. А в публикациях и передачах - все то же нудное избитое антисоветское вранье, для повторения которого открытие советской школы в Нью-Йорке - очередной информационный повод. Статьи с переводами - в отдельном пакете. Дорогая Надежда Константиновна! Не смейтесь, пожалуйста, над Алисиными похвалами в мой адрес, у нее слишком доброе сердце. Приступаю к непосредственному выполнению вашего задания. Здесь регулярно в разных штатах проводятся в течение всего учебного года совещания и семинары по обмену педагогическим опытом. Скрупулезно изучаются возрастной, национальный (религиозный) состав учительских кадров, их образовательный уровень, стаж работы в школе, текучесть кадров. Один из главных показателей - образовательный уровень выпускников. Проводится максимально объективный анализ знаний в параллельных классах различных графств одного штата, в частных и муниципальных учебных заведениях. От штата к штату разнится возрастной уровень обязательного обучения. Изучение результатов этого позволяет определить оптимальный уровень обязательности. Необъятная область - работа учителей-дефектологов (логопедия, олигофренопедагогика, сурдопедагогика, тифлопедагогика). В чем-то мы явно лидируем (пример - совмещение учебы с обретением производственных навыков и знаний), в чем-то отстаем - и заметно (вся дефектология). Очень хочется разглядеть пока еще далекие, такие туманные контуры здания - храма Академии педагогических наук. В следующем месяце еду на конференцию учителей в Чикаго, штат Иллинойс; затем - в Альбукерк, штат Нью-Мексико; через пять месяцев подобная конференция состоится и в Учительском колледже Колумбийского университета здесь, в Нью-Йорке. Очень любопытен и американский опыт в оценке квалификации, знаний, умения вести занятия преподавателем. А их курсы повышения квалификации - это не просто серия очередных, скучных лекций и рутинная сдача опостылевших экзаменов. Ведутся практические занятия в нескольких параллельных классах учителями-студентами, а потом проверяется усвояемость одного и того же материала. Просто, как все гениальное!...
- Господи, как я люблю своего Ивана.
И, отвернувшись и прикрыв лицо тыльной стороной ладони, выбежала из комнаты...
На Нью-Йоркском пирсе, где ошвартовался "Бремен", Сергея встречали Иван и основатель бюро "Известий" в Новом Вавилоне Нодар. Высокий, загорелый, с нервными узкими губами, орлиным носом и карими навыкате глазами, он то и дело перекидывал золотой брелок в форме человеческого черепа с ключами на длинной цепочке из руки в руку, слегка покашливая, сумрачно поторапливал сменщика: - Вы еще успеете наговориться с Иваном. Пароход опоздал на три часа. Теперь четыре с четвертью. Можем, если не будем шевелиться, попасть в самый трафик.
- Ну и что же? - улыбнулся Сергей. - Часом раньше, часом позже. У нас вроде не горит.
- В том то и дело, что горит. Сегодня в семь отвальная. Приглашено пятьдесят человек, народ все известный.
- Сегодня?!
- "Бремен" завтра отправляется в обратный рейс и по распоряжению главного я на нем возвращаюсь.
- Вот это да! - Сергей с недоумением посмотрел на Нодара, перевел взгляд на Ивана. - Я думал, мы хоть пару недель вместе поработаем, для меня это было бы очень и очень полезно.
- Я тоже так думал, - жестко произнес Нодар. - Но наше начальство посчитало, что не все то финансово целесообразно, что совершенно очевидно и рационально.
Э, где наша не пропадала! - Сергей подхватил чемодан и все трое заспешили вниз по трапу. Пока ехали по городу, Нодар расспрашивал о редакционных делах, знакомых. Иван молчал, уткнувшись в письма. На одном из перекрестков Нодар ловко увернулся от внезапно выскочившего из-за поворота на красный свет тяжелого фургона.
- Трудно здесь водить машину? - спросил Сергей.
- Все трудно, если не уметь.
Сергей промолчал. "В мой огород камушек. Недоволен, что ему вторично не продлили командировку. Недоволен, что на смену ему прислали не Пильняка или Кольцова, а никому не известного пентюха. Злится. Злись, друже! На сердитых воду возят".
Под корпункт снималась на сорок третьем этаже нового небоскреба просторная квартира с двумя спальнями, гостиной и столовой. Манхэттан. Сентрал парк уэст. Район семидесятых улиц. Когда они приехали, жена Нодара красавица Сильвия томно отдавала команды двум официантам, приглашенным из соседнего ресторана: "Бар у нас будет вон в том углу. Для стейков мангал установите на балконе. Устрицы разнесите на четыре столика". Безукоризненно одетые, с молодцеватой выправкой, вышколенные юноши элегантно шаркали ножкой, молниеносно исполняли все приказы: "Yes, mam. Just a minute, mam. Excellent, mam!"
Гости стали приходить, когда еще не было семи часов. Первым прибыл низкорослый щуплый японец. Курносый, с узкими подслеповатыми глазками, он неслышно проскользнул вдоль стены в гостиную и внезапно оказался между Сергеем и Иваном, которые стояли у окна, наблюдая за тем, как город постепенно окрашивался в электрический цвет.
- "Киодо цусин", - осклабившись, он протянул крошечную ладошку, как бы предлагая ее пожать тому, кто первый это сделает.
- "Известия", - по-хозяйски представился Сергей.
- Оцена каласо! - залепетал японец по-русски, - моя так слазу понимайт, оцен слазу.
Он быстро обежал все помещения, заглянул даже в стенной шкаф: "Исфините, моя думала эта двер ф комнат". Опять подошел к Сергею, сообщил: "Фладивосток - каласо . Кабаравск - оцена каласо". И, выпив рюмку водки, к чему чуть ли не насильно принудил его Нодар, исчез.
- Смешной японец, - заметил Иван. - У меня почему-то было такое ощущение, что он гораздо лучше говорит по-русски, чем он это демонстрировал.
- Разумное наблюдение, - сказал Нодар. - Полковник Хосимоту такой же журналист, как я - король Уганды. Кстати, он гражданин США. Чем ближе я его узнавал, тем больше я утверждался во мнении - вот он, штабс-капитан Рыбников американского разлива. Помните, конечно, блестящий рассказ Куприна?
Теперь гость повалил дружно. Журналисты, бизнесмены, политики, актеры, писатели, художники, дипломаты. "Широкий круг знакомств, отменно широкий, - одобрительно думал Сергей, поминутно меняя собеседников и собеседниц. - Теперь понятно, откуда у него всегда такая богатая фактура в статьях - и политических, и экономических, и по широчайшему спектру культурных тем. Уж он-то не спутает Уоллеса с Уеллесом, Нью-Йорк с Нью-арком, а город Вашингтон со штатом того же названия. И Иван тоже - он всех знает, со многими на короткой ноге, он в этой атмосфере, как рыба в воде. Зд?рово. Глядишь - и мне поможет. Лег?нько". Когда ему представили парня лет тридцати, могучего телосложения - светлые волосы бобриком, глаза постоянно смеющиеся и вместе с тем колючие, четкий прямоугольник лба впечатляет своими размерами - Сергей, извинившись, попросил повторить фамилию. "Точно, он, кандидат в Конгресс от демократов".
- А у меня для вас письмо, - сообщил Сергей.
- Для меня? У вас?! - парень засмеялся откровенно недоверчиво. Сергей достал из шкафа в спальне чемодан, вынул пачку писем, нашел то, что хотел.
- Вот, - протянул он продолговатый конверт, вернувшись в гостиную. Парень раскрыл послание, быстро прочитал небольшой текст, посмотрел на Сергея совсем другими глазами:
- Вы друг Элис. Значит, вы мой друг. Мой дом открыт для вас всегда. Я хочу за это выпить. Не каждый день обретаешь настоящих друзей. То, что с Элис и от Элис - настоящее.
Они чокнулись, выпили, обнялись.
"Элис, милая, любимая! - думал Сергей. - Как я хочу, чтобы ты быстрее приехала сюда. Ради службы? И ради службы, конечно. Это важно. Но важнее другое. Я люблю тебя. И этим все сказано".
ВИВАТ, ШКОЛА!
Нет, недаром даже явные недоброжелатели и просто завистники в Наркомпросе, Мосгороно, районо и околопросвещенческих структурах вынуждены были скрепя сердце считать Ивана организатором высшего класса. За две недели снятое под школу помещение, приемлемое по выделенным центром ассигнованиям (суммы были взяты почти с потолка), и совершенно неподходящее для устройства в нем классов, преобразилось неузнаваемо. "Блитцремонт", как назвал его американский контрактор, удивил даже видавших виды опытных янки. Были убраны многочисленные легкие перегородки, и полутемные клетушки, в которых ранее размещались мелкие и средние фирмы с сомнительной репутацией, превратились в просторные классы - светлые, нарядные, симпатичные. На стенах были развешаны репродукции картин Репина, Сурикова, Федотова, Васильева, Шишкина. К удивлению Ивана, окна оказались без подоконников и он распорядился разместить горшки с цветами на полах вдоль них. Школьных парт, привычных для советских школ, тоже не оказалось и вместо них были поставлены столы и стулья. Приехавшие из Вашингтона за день до открытия первой советской школы в Западном полушарии посол Трояновский и секретарь парткома посольства Лёвшин медленно прошли по всем классам, заглянули в элегантную учительскую, придирчиво разглядывая полы и потолки, классные доски, оснащение химического и физического кабинетов, снаряды в спортзале. Трояновский пару раз подтянулся на турнике, а Лёвшин с разбега перепрыгнул через коня, звонко шлепнув по его боку ладонью. В пионерской комнате, где на трех шахматных столиках были расставлены фигуры, размещался небольшой бильярд и у дальней стенки на особой подставке поблескивал металлом и стеклами новенький кинопроекционный аппарат, Трояновский сказал:
- Учебные классы, столовая, общежитие для тех ребят, которые будут приезжать из Вашингтона и находиться у вас пять дней в неделю - все превосходно, иного слова не подберешь. Одно "но" - весьма серьезное. Пейзажи, натюрморты, исторические сюжеты - все это хорошо. Но даже в этой комнате, - он повернулся, обвел руками стены, - не нашлось места портрету вождя, членов политбюро.
- Я заказал все это из Москвы вместе со всеми другими репродукциями, но до сих пор портрет Сталина работы Гавриила Горелова не пришел, - развел руками ожидавший этого вопроса Иван.
- Не будем усматривать везде и во всем вредительские происки, - после небольшой паузы сказал посол, успокаивающе посмотрев при этом на секретаря парткома. Спросил: - Мы могли бы выручить школу? Завтра здесь не только наши, американская педагогическая общественность и пресса тоже будет. Ведь так?
- Так, - подтвердил Иван. - И приглашения разосланы, и подтверждения получены.
- Так что - выручим школу? - повторил вопрос Трояновский.
-Сегодня же доставим все портреты, - ответил Лёвшин, с явным осуждением глядя на директора школы. Иван под этим взглядом поежился, хотя вряд ли он мог предположить, что с очередной диппочтой в Москву отправится информационное письмо парткома, в котором его "политической близорукости, граничащей с саботажем", будет уделено особое внимание. Более того, копия этого письма будет скрупулезно подшита в его личное дело. Инструкция ЦК Наркоминделу. Рутина. Порядок.
До предела насыщенная и многоцветная палитра нью-йоркской жизни отметила торжественное открытие советской школы разными красками. Слова приветствий Госдепартамента и мэра Нью-Йорка были сдержанно-радужны-ми. Репортаж в "Нью-Йорк Таймс" был озаглавлен "Коммунистическое индоктринерство пришло в наш город". С утра квартал, где находилась школа, был оцеплен нарядами полиции. И не напрасно - уже к полудню перед зданием стали собираться демонстранты. Ближе к приему, который был назначен на семь часов вечера, их уже было около ста пятидесяти человек. Они несли плакаты, на которых проезжие и прохожие могли прочитать: "Жидо-большевистские бандиты! Прочь из нашей страны истинной демократии со своими марксистскими догмами и диктаторским террором!" "Долой кровавых палачей из Кремля!" "Хозяева Коминтерна - вы сами захлебнетесь в крови и дерьме мировой революции!" Из рупоров доносились выкрики: "Сталин - душитель свободы!" "Америка - оплот разума и счастья всех людей!"
Подкатил роскошный "паккард" с красным флажком на капоте. Из него вышел энергичный, подтянутый Трояновский. Толпа манифестантов взорвалась негодованиями, проклятиями. Посол медленно повернулся, расцвел обаятельной голливудской улыбкой, помахал приветливо обеими руками. Сын военного, сам в молодости военный, прошедший через революционное подполье, тюрьмы и ссылки, суровую школу эмиграции, он умел артистично владеть собой в любой критической ситуации. Поздоровался радушно с учителями, Иваном. Продолжая улыбаться, сказал ему ободряюще:
- Подобный аккомпанемент к вашему празднику, надеюсь, вас вдохновляет.
- Признаться, я ничего подобного не ожидал, - произнес Иван растерянно. - Школа советская и для советских детей. У американцев вроде бы не должно быть поводов для беспокойства.
Трояновский посмотрел на беснующихся людей, заметил, проходя в здание: - Вы будете учить детей тому, что теория Дарвина верна. И делать это в стране, где совсем недавно прошел в штате Теннеси "обезьяний процесс". Вы будете учить детей тому, что если один эксплуатирует труд сотен и тысяч и безмерно на этом богатеет, это безнравственно и противозаконно. И делать это в стране, где именно такой социальный порядок и есть высшая нравственность и высший закон. Вы будете учить детей тому, что все люди от рождения равны, независимо ни от чего. И делать это в стране, где в большинстве южных штатов процветает сегрегация и многие белые считают Юг по-прежнему, как и в 1861-64 годах, в состоянии войны с Севером. И совершенно неважно, что вы будете это делать в советской школе, обучать советских детей. Вы будете это делать в Соединенных Штатах Америки, под самым носом у власть имущих, на глазах у прессы, общественности, внушительной группы тех, кто симпатизирует - и явно, и тайно - нашему социальному эксперименту. Еще раз поздравляю с началом воистину миссионерской, подвижнической деятельности.
Полицейские работали четко, слаженно, без суеты: выстраивали в очередь подъезжавшие машины; определяли места для парковки; беззлобно, иногда даже с откровенно солдатским юморком, переругивались с демонстрантами; вежливо, но неумолимо отправляли прочь тех, кто пытался проникнуть на прием без приглашения. С особой ретивостью и почтением предводимые начальником полиции Манхэттена встречали главных гостей помощника мэра Нью-Йорка, ведавшего вопросами просвещения, и заместителя одного из заместителей Госсекретаря, курировавшего сферы культуры и образования.
- Здесь не поманкируешь, - бросил Иван Жене, преподавателю русского языка и литературы, недавнему выпускнику ИФЛИ, наблюдая за церемонией этих двух встреч. - Сразу вылетишь вон со службы. И без выходного пособия.
- Да, - согласился Женя. И, слегка переиначивая строку Маяковского, добавил: - К таким господам улыбка у рта!
В пионерской комнате гости непременно останавливались у портретов членов ПБ, подолгу их рассматривали. Безошибочно узнавали Сталина, многие особенно те, кто читал недавние высказывания о нем Лиона Фейхтвангера издавали радостные, одобрительные возгласы. Об остальных расспрашивали детально, дотошно, въедливо. Чиновник Госдепа долго, молча созерцал оснащение комнаты. Подошел к правому дальнему углу, в котором на особой пирамиде стояло расчехленное знамя.
- Это знамя какой-нибудь кавалерийской бригады или танкового полка? он прищурился, хотя придерживал левой рукой очень сильные очки, нагнулся, разглядывая вышитые золотом буквы. Обернулся, ожидая ответа, к Валентине, завучу школы, неторопливой, золотоволосой красавице.
- Нет, это знамя школы, - медленно, спокойно ответила она, только васильковые глаза ее заметно потемнели.
- Хм... знамя у школы, - протянул американец с едва ощутимой ехидцей.
- У вас, насколько я помню, свой дом, - вмешался Трояновский.
- Как у каждого среднего американца. Вы же были у меня в гостях, Александр.
- Разумеется, был, Рудольф. Допустим, дом, как у каждого среднего американца. И перед вашим домом мачта и каждый день на ней поднимается то, что вы называете "Звезды и полосы".
- Каждый день.
- И перед каждым домом этой страны совершается тот же достойный уважения ритуал?
- Пожалуй.
- Значит, знамя, принадлежащее одной семье, вас не смущает, а знамя, принадлежащее школе, представляющей сотню семей, вас смущает?
- Ха-ха-ха! - загрохотал внезапно Рудольф, поняв, что Трояновский выиграл этот маленький психологический поединок, и смех - самый достойный выход из создавшейся ситуации. - Ха-ха-ха! Уже не смущает.
Он медленно отошел от знамени, постоял у одного из шахматных столиков, за которым шло нешуточное сражение между гостями - совсем молодым и совсем немолодым, застыл перед щитом, обтянутым красной материей, на которой вытянулись в три ряда портреты членов ПБ.
- Мм... Эээ... Подобная "анфилада"...
И, хотя у него, как и большинства людей, язык несколько опережал мысль, он заставил себя с великим трудом смолчать, хотя и подумал: "У нас так выставляют фото преступников, которых разыскивает закон". Трояновский понял, что хотел сказать госдеповец и потому поспешил уйти от крайне опасной - и для него самого и для едва зарождавшихся советско-американских отношений - аналогии.
- Анфилада власти! - уточнил он.
- Да-да! - воскликнул благодарный за тонкую подсказку Рудольф. Иван махнул рукой официанту, и американец от души чокнулся с Иваном, Трояновским, Женей, Валентиной: "За вашу великолепную школу, господа!"
И стал с наслаждением пить холодное шампанское. Взял еще бокал:
- Французское! Manifique!
- Нееет! - покачал головой Женя. - Советское!
- Со-вет-ское?! Не может быть!
- Может, еще как может! - успокоил его посол.
- Велика... как эта русски... велика... лепна... - И по-английски: Да здравствует "Советское шампанское"!
Помощником мэра была средних лет женщина. Строгий темный костюм, редкие пегие волосы - модная прическа а ля Марлен Дитрих, добрые, светящиеся детским любопытством глаза. Вместе с ней приехал замдекана Учительского колледжа Колумбийского университета. Румяный, широкоплечий, копна черных блестящих волос, ниспадающих до плеч.
- Рут Клайнбух, - представилась она, вложив влажную ладонь-совочек в руку Ивана.
- Рэдьярд Клифф, - широко улыбнулся замдекана. - Можно просто Рэдьярд.
Для Ивана это были из всех пришедших на прием, пожалуй, самые желанные гости. Сразу же завязался разговор об уровнях образования: дошкольном; школьном - начальном, неполном среднем, среднем; высшем университет, аспирантура, докторантура. Иван сразу почувствовал и разницу в структурах, о чем он в общих чертах знал и раньше, когда готовился к поездке, и разнобой в терминологии, и, конечно же, определенные принципиальные расхождения. Трудность в первоначальном восприятии информации усугублялась не только слабым знанием материала. Школа частная и муниципальная, колледж и университет частные и принадлежащие штату - и отсюда все разное: учебники, учителя и профессора, программы и экзаменационные требования. И уровни знаний разные, и общего развития, и профессиональных навыков. И, конечно же, различны условия и возможности устройства на работу по завершению учебы. А такой необъятной темы "воспитание" - они не имели времени коснуться даже поверхностно. А обучение умственно отсталых детей! А обучение детей-инвалидов, глухонемых, слепых! А тема тем - подготовка учителей, как основа успеха или неуспеха всего национального образования! Да мало ли еще тем - мелких, средних, больших и громадных, которые составляют важнейшую сторону социальной жизни любого общества, если оно хочет и имеет потенциал прогрессировать - Образование и Воспитание Будущего Гражданина.
- А ведь мы знаем кое-что о ваших педагогических воззрениях, Рэдьярд посмотрел на Рут, заговорщицки подморгнул Ивану. - Знаем и в известной мере разделяем.
Иван недоверчиво, с некоторой долей иронии посмотрел на Клиффа - мол, давай, заливай, ври дальше.
- Вы убежденный последователь Иоганна Песталоцци. Особенно по душе вам его теория "Развивающего обучения", органичной связи обучения с воспитанием, а также с общим развитием ребенка. Так?
- Верно, - Иван был удивлен беспредельно. О теориях и практике великого швейцарца в сегодняшних беседах он не обмолвился ни единым словом, времени не было. И уж тем более о своем к ним отношении.
- Скажите, откуда вам это известно?
- Ага, заинтригованы, господин директор! - торжествующе воскликнула Клайнбух. - Мы не то еще про вас знаем. Вы до переезда в Москву в Киеве первый в Советском Союзе соединили на практике учебу с производительным трудом, больше того - написали книгу о своем опыте "По пути политехнизации". Так?
- Так, - Иван был совершенно сбит с панталыка.
- А ведь эта идея тоже первоначально принадлежит Песталоцци. Наконец, ваш любимый труд выдающегося альпийского педагога - "Лебединая песня".
Иван переводил теперь поочередно вопрошающий взгляд с Рут на Рэдьярда и вновь на помощника мэра.
- Ладно, - смилостивилась, наконец, она, достала из сумочки сложенный вчетверо газетный лист, развернула его.
- Вот статья, опубликованная в "Чикаго дейли трибюн". Ее написала Элис, которую я носила на руках еще крохой. Я ведь тоже из Чикаго.
- Элис? - Иван вспомнил, что накануне отъезда он и Элис сошлись с открытым забралом в словесной баталии о путях дальнейшего развития мировой педагогики, ее все более тесной и плодотворной связи с психологией. Значит, на основе этой беседы, горячей, откровенной, по многим его высказываниям спорной, даже, пожалуй, рискованной, она написала статью. Ну, Элис! Иван прочитал заголовок, крупным шрифтом пересекавшим всю полосу: "Talented follower of Pestalozzi and Ushinski goes to U.S." И портрет, на котором он, Иван, сидит за столом, заваленном книгами, погруженный в глубокие думы. Не иначе как в думы о судьбах человечества, не меньше. Фото, конечно, ей подсунул Сергей. У Ивана запершило в горле. Он отвернулся. Справившись с волнением, все еще хриплым голосом предложил: "За самую гуманную науку на свете - науку, которая учит: как из человечка сделать Человека!"
Три адепта науки о созидателях будущего с просветленными лицами выпили по бокалу апельсинового сока.
- Мир тесен, доложу я вам по секрету, - сказал Иван, глядя на репродукцию картины, на которой был изображен умытый весенним дождем Охотный ряд. - Где-то в этом районе Москвы, - он кивнул на картину, - я познакомился с Элис. Вы ее знали намного раньше. Теперь судьба свела меня с вами, с Рэдьярдом. Я не фаталист, но уверен - ничего случайного с человеком не происходит. Во всем есть свой скрытый смысл. Будучи оптимистом, уверен разумный, полезный, добрый.
Из доклада агента ФБР по Манхэттену.
Сегодня в арендованном школой советского посольства доме - угол Лексингтон авеню и Семидесятая стрит - состоялся прием. Поводом послужило открытие вышеуказанной школы. Прием посетило двести тридцать четыре человека. С русской стороны, кроме директора, завуча и преподавателей школы были посол, политический советник, шофер посла (НКВД), председатель Амторга (НКВД), его первый зам (ГРУ), замзав юридическим отделом (резидент ГРУ). С американской стороны были Рут Клайнбух, помощник мэра Нью-Йорка, и Рэдьярд Клифф, замдекана Учительского колледжа Колумбийского университета, принцип?лы и администраторы, преподаватели школ штатов Нью-Йорк, Нью-Джерси, Мэн, Нью-Хэмпшир, Вермонт, Массачусетс и Коннектикут (список с адресами прилагается). Банкиры, контракторы строительных фирм, представители страховых агентств, издательских концернов, поэты, художники, актеры, писатели, корреспонденты газет, журналов, радио были приглашены русскими по наводке трех наших доверенных лиц - "Рамзеса" (контрактор, осуществлявший ремонт здания школы), "Путаны" (председатель совета родителей частной школы "Нежный колокольчик", рекомендована русскому директору нашим человеком в руководстве нью-йоркского комитета Компартии США в качестве эксперта по просвещению) и "Джокера" (дилер писчебумажных товаров и школьного оборудования). Из зарегистрированных у нас "красных" было отмечено лишь трое рядовых членов. Эти "комми" держались вместе, с русскими практически не общались. Особо следует отметить умение русского директора располагать к себе самых разных людей - от полицейских до банкиров. В дальнейшем будет проходить в наших донесениях как "Обаяшка". Для оперативной разработки из числа штатных работников школы предлагаем: 1) директора Ивана (в дальнейшем будет проходить как "Обаяшка"); 2) завуча Валентину (в дальнейшем - "Хризантема"); 3) преподавателя русского языка и литературы Евгения (в дальнейшем - "Гомер"). Прошу дать соответствующие указания нашему резиденту в Москве представить в кратчайшие сроки подробные данные о родственниках и знакомых "Обаяшки", "Хризантемы" и "Гомера". По имеющимся у нас в данный момент сведениям никто из них прямого отношения к спецслужбам не имеет?. По словам "Обаяшки", он собирается взять на преподавательскую работу двух-трех американцев. Предпримем все меры, чтобы внедрить своих людей.
Капабланка.
Из шифровки Валентины в Центр.
Прием по случаю открытия школы прошел без эксцессов. Как и предполагал посол Трояновский, демонстранты (около ста пятидесяти) получили соответствующий гонорар - двенадцать долларов пятьдесят центов на человека наличными (обед в недорогом кафе - без выпивки - стоит тридцать пять-сорок центов). По сообщению "Кантора", который тоже посетил прием как преподаватель из Массачусетского технологического института, такого скопления штатных и внештатных сотрудников ФБР он не видел никогда - даже когда Гувер проводил здесь ежегодный инструктаж для сотрудников своего ведомства в штате Нью-Йорк, на котором "Кантор", разумеется, присутствовал. Обстоятельная встреча назначена с ним на последнюю пятницу этого месяца. Именно ему поручено меня "разрабатывать". В "разработку" намечен еще кто-то из школы, но ему не известно кто. Вновь прошу перепроверить надежность "Кантора". Его поведение на приеме выглядело излишне беспечным и самоуверенным. Впрочем, возможно я излишне придирчива. Итальянский опыт заставляет дуть на воду. В среду выхожу на связь с "Синдереллой", в воскресенье - с "Гугенотом".
Бульдог
Из письма Ивана Крупской.
Прием по случаю открытия школы прошел на редкость успешно. Это оценка не моя, так думает Александр Антонович Трояновский (он просил вам непременно кланяться) и многие гости. Познакомился с интереснейшими людьми - думающими, незаморенными классовой ненавистью, знающими историю мировой педагогической мысли, ищущими новых путей ее прогрессивного развития. Да, пресса выступила по-разному. Конечно же, панегириков я и не ожидал, но на минимальную объективность в глубине души все же надеялся. Куда там! За исключением интервью в "Чикаго дейли трибюн", которое взяла у меня Элис (помните ее интервью с тов. Сталиным?) еще в Москве и которое было опубликовано накануне приема, ни одна газета, ни одна радиостанция не сказали о нас доброго слова. Сговорились они, что ли? На приеме все корреспонденты восхищались нашей культурной революцией, возносили до небес ликвидацию неграмотности, произносили тосты за Россию, которая могучим рывком выскочила из Средневековья в двадцатый век. А в публикациях и передачах - все то же нудное избитое антисоветское вранье, для повторения которого открытие советской школы в Нью-Йорке - очередной информационный повод. Статьи с переводами - в отдельном пакете. Дорогая Надежда Константиновна! Не смейтесь, пожалуйста, над Алисиными похвалами в мой адрес, у нее слишком доброе сердце. Приступаю к непосредственному выполнению вашего задания. Здесь регулярно в разных штатах проводятся в течение всего учебного года совещания и семинары по обмену педагогическим опытом. Скрупулезно изучаются возрастной, национальный (религиозный) состав учительских кадров, их образовательный уровень, стаж работы в школе, текучесть кадров. Один из главных показателей - образовательный уровень выпускников. Проводится максимально объективный анализ знаний в параллельных классах различных графств одного штата, в частных и муниципальных учебных заведениях. От штата к штату разнится возрастной уровень обязательного обучения. Изучение результатов этого позволяет определить оптимальный уровень обязательности. Необъятная область - работа учителей-дефектологов (логопедия, олигофренопедагогика, сурдопедагогика, тифлопедагогика). В чем-то мы явно лидируем (пример - совмещение учебы с обретением производственных навыков и знаний), в чем-то отстаем - и заметно (вся дефектология). Очень хочется разглядеть пока еще далекие, такие туманные контуры здания - храма Академии педагогических наук. В следующем месяце еду на конференцию учителей в Чикаго, штат Иллинойс; затем - в Альбукерк, штат Нью-Мексико; через пять месяцев подобная конференция состоится и в Учительском колледже Колумбийского университета здесь, в Нью-Йорке. Очень любопытен и американский опыт в оценке квалификации, знаний, умения вести занятия преподавателем. А их курсы повышения квалификации - это не просто серия очередных, скучных лекций и рутинная сдача опостылевших экзаменов. Ведутся практические занятия в нескольких параллельных классах учителями-студентами, а потом проверяется усвояемость одного и того же материала. Просто, как все гениальное!...