- Это Франц, в парике и гриме, - шепнула она ему в самое ухо. Ищейки Шикельгрубера по натаске провокатора пошли на нас облавой. Цели гитлеровские, охота кайзеровская.
- А она - тоже любовница?
- Эльза и важнее, и нужнее, - ответила Валери серьезно. Но в голосе ее Сергей почувствовал скрытую боль и понял, что задел скрытую рану. Жена.
За аперитивами Сергей и Франц обменялись особым паролем и отзывом. И Сергей передал заученное им наизусть послание для Тельмана. Оно касалось стратегии и тактики борьбы КПГ на современном этапе - как их понимали и видели Коминтерн и Москва. Кроме того, был один оперативный кадровый вопрос, который требовал немедленного решения.
- Завтра же Эрнст получит это послание, - заверил Франц Сергея. Вздохнул. Но тут же сжал пальцы в кулак, поднял его - "Рот фронт!" - Как вы понимаете, он все время в движении. Законы подполья.
Дюжие кельнеры внесли фазана, обложенного ананасами и папайей. Церемонно водрузили на стол серебряный поднос, стали у двери грудь в грудь как в строю и по взмаху руки энергично улыбавшегося метрдотеля дружно гаркнули: "Приятного аппетита!"
- Если ничего не предпринять, скоро вся Германия вытянется в одну армейскую шеренгу, - невесело заметил Франц. "Как интернациональны Скалозубы, - подумал Сергей. - Он в две шеренги вас построит, а пикните так мигом успокоит".
Фазан был нежен, таял во рту, фисташки и трюфели - восхитительны.
- Для оплаты одного этого блюда не хватит двухмесячной зарплаты квалифицированного рабочего, - глядя на Сергея сообщила Эльза Якоб. - Я выиграла билет на ужин для четверых в лотерее на благотворительном вечере в Американском страховом фонде помощи сиротам войны, - Валери показала четыре картонных розовых прямоугольника. - И вы знаете, куда пошли деньги, собранные на этом вечере? Фантастика - на строительство военных заводов в Тюрингии.
- Что за человек этот Отто фон Болен? - спросил Сергей, когда они перешли в одну из комнат отдыха, куда были поданы сыры, фрукты, сладости и кофе.
- Сложный, - тотчас отозвался Франц. - Испытывает психофизиологическую антипатию к нашему ефрейтору, но и Сталина не жалует. Одним словом, любую разновидность диктатуры. - И предвосхищая возможные возражения, добавил: - Дело не в сравнении или параллели, ему просто чужд классовый подход.
-А как же насчет симпатий к левым? - Сергей задал этот вопрос, исходя из знакомства с оперативным досье и энциклопедическими данными о видном немецком физике.
- Доказательства? Не только открытые высказывания, но и довольно крупные пожертвования. Что-то вроде вашего Саввы Морозова. На последних выборах, которые мы проиграли, голосовал за нас. И не просто пассивно отдал свой голос - не раз выступал на митингах, по радио, в прессе. Даже обратился с открытым письмом, под которым собрал подписи видных ученых, ко всем немцам. Остро переживал победу нацистов, считает это национальной трагедией. Все это так. Только он видит социализм через абсолютную анархию. Кропоткин - да, Бакунин - да, Маркс - нет, Ленин - нет.
- Эмигрировать не собирается?
- Нет. И англичане, и американцы предлагают ему лаборатории, выгоднейшие условия. Нет и нет. Деньги его не интересуют, он ведь получил богатое наследство. Говорит: "Слава и золото - химеры. Здесь у меня уже есть своя школа, ученики, последователи".
- Значит, готов работать на Гитлера?
- Нет, говорит - на Германию.
Как тень, появился шофер Валери. Склонился к Францу, прошептал что-то на ухо. Тот быстро встал, с улыбкой, спокойно сказал:
- Очень быстро уходим.
Через минуту "мерседес" уносил всех четверых прочь от Гамбурга по юго-западному штатбану.
- Фриц, - кивнул на водителя Франц, - пока мы там вполне буржуазно фазанили, успел по моей просьбе связаться с "Агамемноном" - это наш парень, высокий чин в полицейском управлении. Вот почему мы там, где мы есть, а не в довольно неуютных камерах (хорошо знаю это по собственному опыту) родной гамбургской кутузки.
- А автомобиль? Его марка, цвет, номера? - Сергей тоже имел опыт скорого обнаружения и задержания любого транспортного средства, располагая данными, которые он перечислил.
- После выезда из города мы свернули на боковую дорогу, чтобы переждать - на всякий случай - пока не проедут следовавшие за нами два авто.
- Понятная остановка, - согласился Сергей.
- За те пять минут Фриц сменил номера.
Сергей одобрительно поднял большой палец на уровень глаз. Видевший это в зеркальце заднего обзора Фриц удовлетворенно кивнул.
- И потом, машина эта - одна из семи, принадлежащих Отто фон Болену. Это почти стопроцентная гарантия безопасности, - Валери налегла грудью на плечо Сергея (машина сделала резкий поворот) и он коснулся губами ее щеки. Его словно прожгло насквозь сладостное пламя. Она не спешила от него отодвинуться. - И Фриц - его шофер, - закончила она и Сергей почувствовал, что она улыбнулась. Ему...
- Имение фон Боленов, - неожиданно объявил Фриц и Сергей впервые услышал его голос - гортанный баритон. "Выговор берлинский", - машинально отметил он, пытаясь разглядеть то, что находилось за окном. Да, на освещение Болены денег не жалели. Высокие, вычурные, чугунные ворота и такой же забор, в центре каждой секции полуметровые вензеля - ГФБ (Валери пояснила - начальные буквы основателя династии Германа фон Болена); педантично подстриженные деревья и кусты в виде пирамид, прямоугольников, ромбов, шаров - идентичные в каждой секции; продолговатые, круглые цветочные клумбы - роз, хризантем, георгинов; большие, средние, малые фонтаны с разноцветной подсветкой. "Ничего себе семейный парк! Побольше, чем наши Сокольники", - Сергей улыбнулся, вспомнил далекую Москву, вид на старинный зеленый массив из окна своей комнаты...
Неожиданно расступились заросли какого-то высоченного, густейшего декоративного кустарника, стоявшего зеленой стеной метровой толщины и засверкал огнями во всех своих пятидесяти залах, комнатах, подсобных помещениях фамильный замок Боленов. Сквозь раскрытые окна доносилась танцевальная музыка. Не менее пятидесяти автомобилей разных цветов и марок вытянулись вдоль довольно широкого, наполненного водой рва, который бежал вокруг замка метрах в сорока от него. Через ров был переброшен гранитный пешеходный мост, у которого Фриц и остановил машину.
- Похоже, мы попали на какой-то праздник, - проговорил Сергей, выходя из автомобиля и подавая руку Валери и Эльзе. Словно отвечая на его слова в небе над замком сразу в нескольких местах разорвались пышными букетами фейерверки. Самый крупный вспыхнул фиолетово-бело-розовыми вензелями "ГФБ". Небольшая толпа на газоне перед главным входом разразилась приветственными возгласами.
- 16 сентября 1512 года завершилось строительство этого замка, пояснил Франц. - Традиция отмечать ежегодно эту дату была прервана в 18 веке и восстановлена полстолетия спустя после выдворения Бонапарта на остров Святой Елены.
- Ров есть, а где же стены? - спросил Сергей, когда они переходили через гранитный мост.
- Снесены по приказу Железного Канцлера, - произнесла с явным сожалением Эльза.
- Не удивляйтесь, - засмеялся Франц. - Печаль Эльзы искренняя. Она преподаватель истории...
- Увы, очень талантливый преподаватель, уволенный из всемирно известного Гейдельбергского университета за свои убеждения, - жестко вставила Валери. - Закон о профессиях.
- Теперь не до преподавания, - Эльза махнула рукой. - Быть бы живу...
Отто фон Болен встретил чету Якоб радушно. К Сергею - маркизу Антуану Легару и Валери Эстергази отнесся приветливо, но и с известной долей настороженности. Он не принадлежал к тому типу ученых, которые живут лишь в науке - башне из слоновой кости. Его интересовало буквально все на свете. Сергея он поразил дотошным интересом к новинкам парижской парфюмерии.
- Ах "Лориган де Коти", ах "Суар де Пари", ах "Амур, амур"! восклицал он, зажмурив глаза и прижав левую руку к сердцу. И настойчиво расспрашивал "месье Легара" (или, может быть, вернее и справедливее будет "герр Лугер"), отведя его смущенно в сторонку, о новинках нижнего дамского белья - рубашечках, бра, трусиках - их цветах, материале, фасончиках. Хорошо, что в свою недавнюю поездку в столицу мировой моды Сергей прошелся по недорогим лавкам-бутикам и магазинчикам распродажи парфюмерии прошедшего сезона.
- Вы думаете, чего этот старый, лысый вдовец со вставной челюстью и очками-телескопами жаждет знать о том, что прельщает, нет - сводит с ума юных дев? Даже знаете ли в самых старых мехах иногда бродит молодое вино. Бесспорно в каждом homo sapiens - в бессмертном гении и скромнейшем из смертных - звериное начало постоянно борется с человеческим. И какое из этих начал берет верх зависит от того, кто в данный момент отдыхает почивает ли Господь или храпит Вельзевул. Человеку стыдно даже самому себе сознаваться, что он так же слепо похотлив, как любая четвероногая тварь во время течки или гона. И он, в попытке облагородить низменное, прикрывается красивыми лохмотьями: симпатия, любовь, брак. Брак - это всего лишь узаконенное прелюбодеяние, ибо он несомненно способствует более успешному выживанию нашего вида. А сколько женатых и замужних из каждой тысячи блюдет верность? 0,07! И это те, кому выпадает в великой жизненной лотерее благословение небес - любовь. И годы здесь не причем. Я твердо убежден: возраст есть понятие больше психологическое, чем биологическое. Помните Гете был как юноша влюблен в свои семьдесят два года в восемнадцатилетнюю девицу (у которой мать была круглая дура, не понимавшая, чьей любовью наградил Господь ее дочь).
И Болен начал декламировать любовные стихи великого германца, и вдруг остановился на полуфразе.
- А вы действительно немец?
- А что - во мне мало арийского, нордического? - усмехнулся Сергей, но сердце его при этом слегка дрогнуло.
- Как раз внешне вы очень даже ариец, хотя и не верю я во всю эту антропологическую белиберду. Говорите же вы... вы знаете, у меня был на стажировке очень толковый польский бакалавр. Вы только заговорили - я тотчас его вспомнил.
Сергей довольно убедительно рассказал про свое сиротство и про дядю по материнской линии. Отто фон Болен не был великим физиономистом, он был великим физиком. Он слушал этого Антуана Легара (или как его там) довольно рассеянно. Когда же тот кончил свой рассказ, он произнес: "Занятно". Вновь углубился в свои мысли и вдруг воскликнул:
- Ну конечно же, вы знаете, почему я вспомнил о том поляке? Ведь он однажды едва не убедил меня, что нашел решение теоремы Ферми. Конечно, это ерунда. Я - что, сам великий Эйнштейн не мог ее решить.
- А то, над чем вы сейчас работаете, менее интересно, чем теорема Ферми?
- Более, более интересно, ибо в миллион раз практичнее. Да что там! Обуздание атома способно перевернуть всю историю человеческой цивилизации, облегчить бремя существования, дать людям счастье - не в вульгарном, жратвенно-потребительском анабиозе, нет - в высоком, духовно-философском расцвете.
- Ну а как вы себе это практически представляете?
- Человек будет свободен от всех видов изнурительного труда. Атом будет заставлять работать станки и шахты, он будет пахать, сеять и собирать, он поведет самолеты и пароходы, он откроет путь к другим мирам. А люди будут развивать интеллект. Им не надо будет копить богатство или думать о куске хлеба: атом обеспечит и развитие свободы, и развитие разума.
- Хотел бы я жить в такое время! - искренно воскликнул Сергей.
- А оно не за горами, совсем нет, - Отто фон Болен улыбнулся и улыбка была чистая, светлая, детская.
- Я не физик, я коммерсант, - Сергей взял у проходившего официанта две рюмки с коньяком, передал одну собеседнику. - Но возникает вопрос все, о чем вы говорили, это все относится к атому, который будет работать как штатский. А если как военный?
Отто фон Болен нахмурился.
- Да, есть такая угроза. И она вполне реальна. При определенных условиях может развиться такая реакция, которая приведет в конечном итоге к гибели всего живого на планете. Энергия раскрепощенного атома безгранична и в мирном, созидательном, и в военном, людоедском ее применении.
- А вы, ваша лаборатория... - начал было Сергей, но физик остановил его резким жестом руки.
- Да, мы работаем и в том, и в другом направлениях. Я, разумеется, против. Но одного моего желания или нежелания мало. В таких вопросах решают не ученые. Решают политики.
И вдруг взорвался:
- То, чем меня и моих коллег заставляют заниматься в значительной степени, называется кан-ни-бализм!
Их разговор бесцеремонно прервала юная миловидная блондинка. Обворожительно улыбаясь, она молча взяла под руку Отто фон Болена и увлекла его в главную залу, где зазывными волнами плескался вальс-бостон. Физик конфузливо улыбнулся Сергею - пардон, но дама есть дама. Тот понимающе улыбнулся. И пошел разыскивать Валери.
Празднование завершилось в три часа утра. Сергей трижды попытался продолжить беседу с хозяином замка, но всякий раз захмелевшие и безудержно колобродившие гости лишали его такой возможности. Наконец, последние весельчаки разошлись по своим комнатам в замке и гостевом флигеле. Валери и Антуан оказались соседями, но две комнаты им не понадобились. Он пригласил ее к себе на "nightcap" и она охотно приняла это приглашение. А далее... Далее было бы смешно, противоестественно, если бы не произошло того, что произошло.
Воскресный завтрак был поздним, с рассадкой. Валери и Антуан оказались за одним столиком с Отто фон Боленом и миленькой блондинкой.
- Вы ему явно пришлись по душе, - шепнула Валери.
- Не вы - ты, - шепнул он.
- Ты, - ответила она, смущенно потупившись.
Разговор крутился вокруг последних известий - еврейские погромы по всей Германии, книжные костры в Берлине. Хозяин пребывал в состоянии мрачной меланхолии. Видно было, что ему активно не нравилось то, что происходило в стране.
- Был бы у нас рейхсканцлером Кропоткин... - задумчиво протянул он. И вдруг спросил Сергея: - Вы не анархист?
- Я - нет, - быстро ответил Сергей. - Но вот мой кузен... Он физик, закончил Сорбонну. Он - отчаянно-убежденный анархист.
Сергей запнулся и Отто фон Болен терпеливо ждал продолжения. Наконец, словно преодолев внутреннее борение, Антуан Легар сказал:
- Не могли бы вы принять его на стажировку в своей лаборатории? Резерфордом он может и не станет, но что он будет прилежным и благодарным учеником - это я могу гарантировать.
Отто фон Болен бросил на Сергея тяжелый, как тому показалось, полный скрытых намеков взгляд. Раздумчиво сказал:
- Штаты мои предельно переполнены. Но... но, во-первых, у меня не было ни одного выпускника Сорбонны. Во-вторых, если ваш кузен такой же симпатичный малый... Присылайте.
До французской границы Фриц довез Валери и Сергея без приключений. Немецкий пограничник, франтоватый лейтенант, долго, придирчиво изучал паспорт Антуана Легара, то и дело цепким взглядом сверяя живой оригинал с вклеенной в документ фотографией. Небрежно коснулся двумя пальцами козырька фуражки, процедил: "Прошу извинить, сущая формальность", и, держа паспорт раскрытым, исчез в одноэтажном обшарпанном здании комендатуры. Антуан, Франц и Валери переглянулись. Женщина раскрыла ридикюль, посмотрелась в зеркальце, сняла с предохранителя лежавший под ним дамский браунинг; шофер развернул машину, открыл "бардачок", достал из лежавшей на кольте пачки бумажную салфетку, стал протирать лобовое стекло; Сергей, насвистывая арию из популярной оперетки, привычно нащупал на ремне подмышкой свой верный наган. Через десять минут пограничник вернулся в сопровождении солдата. Валери показала Сергею глазами на кофейного цвета "ситроен", стоявший на французской стороне. Сергей кивнул. Он знал, что там его встречает "кузен" (разумеется, не тот "кузен", о котором он говорил с Отто фон Боленом, тот будет прислан из Москвы). Лейтенант подошел, щелкнул каблуками, отдал честь лихо, с энтузиазмом. "Тысяча извинений, мадам, месье Легар. Тысяча извинений. Если бы вы сказали, что вы внучатый племянник знаменитого венгерского композитора Франца Легара!" И он довольно скверно, но пылко пропел начальную строку героя оперетты "Продавец птиц".
- Счастливого пути, месье Легар.
Солдат поднял шлагбаум, и месье Антуан Легар, галантно поцеловав руку мадам Валери Эстергази и строго отечески напутствовав шофера: "Береги мадам, дружочек Фриц", оказался на французской территории. Здесь пожилой жандарм, едва взглянув на французский паспорт, дружески приветствовал его: "Добро пожаловать домой, месье!"
Освободившись от объятий "кузена", Сергей долго смотрел на удалявшийся "мерседес". "Какие же есть прелестные женщины на свете. Джоконда, Венера, Клеопатра - бесподобные, божественные, далекие символы красоты, женственности, обаяния сейчас слиты для меня в едином образе уходящей навсегда Валери. На сколько же великих обретений и потерь обречен в этой жизни человек? И на сколько его хватит? Одну? Десять? Больше?...
ГРЕШНЫЕ РАДОСТИ
Океанский лайнер "Queen Elizabeth", чудо мореплавательной техники первой трети двадцатого столетия, бросил якорь в главной гавани Азорских островов. Табельная стоянка длилась восемь часов и точно в зафиксированное расписанием время все пассажиры устремились к трапу. Еще бы - экзотика, португальская жемчужина в сердце Атлантики, возможно ближайший сосед легендарной Атлантиды, которому каким-то чудом удалось пережить загадочную океанскую катастрофу.
Глядя на противоположную от причалов сторону бухты, Иван вспомнил, что совсем недавно в журнале "Вокруг света" он читал довольно объемную статью об Азорах. Описывая взахлеб красоты архипелага, состоящего из девяти островов, автор честно и с сожалением признавал, что делает это все с чужих глаз и слов и, тем не менее, "даже само название главного города и порта "По-та Дел-га-да!" звучит загадочно, вдохновенно и поэтически. Мореплаватель Гонзало Кабрал в 1431 году открыл необитаемые острова - цепь подводных вулканических гор - и с тех пор, вот уже пять столетий, над Сан Мигелем развевается португальский флаг".
Еще при посадке в Дувре Иван познакомился с четой Джексонов. Он никак не мог понять, чего от него хочет таможенный чиновник. Говорил англичанин быстро и, хотя артикуляция была безукоризненной, Иван чертыхнулся, мысленно ругая себя: "Говорили тебе, дубина стоеросовая, учи язык всерьез. Вот теперь и хлебай щи лаптей, Митрофанушка - извозчики довезут, как же, держи карман шире, неуч! Хоть ты тресни, ни в зуб ногой". И он вытирал пот с лица платком, пытаясь улыбкой успокоить начинавшего сердиться таможенника. Как вдруг услышал за спиной низкий мужской голос, озвучивавший корявые русские фразы: "Косподин хотель узнават, што ест у вас чужой валут. Многа? Мала? Каму везти падарка? Какой здаровы каспадин?". Иван обернулся. Перед ним стояла, судя по одежде и манере держаться, состоятельная пара. Средний рост, средний возраст, средней приятности внешность. Оказалось, Джон в лицее под Парижем изучал французский и русский языки. Русский, разумеется, факультативно. Мэри знанием никакого иностранного не обладала, зато избыток доброго нрава делал возможным и приятным общение с аборигеном любой части света.
- Ми англичан, ехал Нью-Йорк, долго-долго лет абратна.
С их помощью Иван легко преодолел таможенный барьер. В ресторане они попросились за один столик - билеты у них оказались тоже второго класса. Четвертым сотрапезником стала мадемуазель Сильвия Флорез, юная француженка.
- Идет видет своя жених Новы Орлинс, - обстоятельно пояснил Джон.
Так, вчетвером они обедали, завтракали, ужинали, посещали танцевальные вечера, плескались в бассейне и забавлялись нехитрыми аттракционами, которые устраивали в штиль на палубах услужливые, обходительные офицеры команды. Так вчетвером и теперь они ступили на азорскую землю.
- Трясет, здесь почти каждый день трясет! - воскликнул при этом Джон. Они договорились, что в целях взаимного изучения языков Джон, Мэри и Сильвия (которая владела английским в совершенстве) говорят с Иваном на King's English - медленно, если надо - с повтором, исправляя произношение, он же с Джоном - только на русском и тоже исполняя функции добросовестного тьютора.
- Острова вулканического происхождения, вот и трясет, - заметил Иван, зная о частых землетрясениях из журнальной статьи. С океана к причалу то и дело подходили небольшие рыбачьи шхуны. К ним тут же приступали перекупщики, начинали торг. Тучи чаек носились над портом. Терпкий запах свежевыловленной рыбы густо висел в воздухе. Бухта была широкой, вдоль другой ее стороны выстроились живописной чередой дома, виллы, коттеджи. Зеленые, синие, белые, оранжевые, они взирали на проплывавшие корабли и их пассажиров полупрезрительно, полупренебрежительно. Они словно бы говорили: "У наших хозяев - жизнь полная чаша. А у вас? Что - рветесь в заокеанский рай, судьбу пытать? Скатертью дорога".
Джон привычным лондонским жестом подозвал извозчика и вскоре четыре копытца небольшой, но крепкой, жилистой лошадки зацокали по брусчатым и булыжным мостовым города. Миновали площадь с высоким старинным католическим храмом, потянулись улицы, улочки, переулки. Возница что-то начал говорить, глядя попеременно на обоих мужчин, но Джон и Мэри переглянулись с Иваном, улыбнулись - "Португальский у нас понимает лишь одна несравненная Сильвия". А она, тоже улыбаясь, сказала:
- Он предлагает подняться вон на ту гору. Оттуда он покажет нам что-то интересное.
- Это что - самая высокая гора на всем острове? - Джон внимательно рассматривал довольно пологие склоны, сплошь заросшие вечнозелеными лесами.
- Нет, - засмеялся возница. - Есть и выше. А гора-великан - Пику. Ну так как - поехали? - Сильвии явно этого хотелось. Джон, Мэри и Иван согласно закивали.
- А там что за посадки? - Мэри посмотрела на один из дальних склонов, поперек которого лежали ровные ряды каких-то низкорослых растений.
- Ананасы, - коротко пояснил возница.
- Ананасы? - удивился Иван, впервые увидев целую плантацию редкостного для России фрукта. "Ешь ананасы, рябчиков жуй... - вспомнил он слова Маяковского. - Интересно, рябчики здесь есть?"
Вид с наблюдательной площадки на вершине горы открывался захватывающий, как в волшебном магазине игрушек. В нежно-голубой бухте сверкал умытой солнцем белизной многопалубный пароходик. Точки иллюминаторов; крошечные шлюпки; едва различимые кое-где на нем фигурки людей, шедших черепашьим ходом; копошившиеся на причале грузчики в серых робах и оранжевые тележки, груженые топливом и продуктами - все двигалось, стояло, исполняло отведенную заранее роль по привычно и мудро составленному сценарию. Палитра общего вида была многообразной с переливами, оттенками, нюансами: нежно-голубой с белыми барашками у берега океан совсем бледнел на грядах рифов, ближе к горизонту заметно темнел и опять светлел, сливаясь с глубоким, без единого облачка девственно бирюзовым небом; домики, казавшиеся сверху не больше спичечной головки, словно состязались в яркости окраски, проступая малиновыми, горчичными, маковыми, сахарными, кукурузными каплями; холмики дальних гор были опоясаны светло-салатовыми едва-едва колышущимися лиственными лесами; выше застыли труднопроходимыми джунглями густо зеленые тропические чащобы; и, наконец, ближе к вершинам выстроились рядами хвойные рощи цвета разной глубины изумруда.
Женщины казалось исчерпали весь запас прилагательных в превосходной степени и восторженно позитивных наречий. И даже мужчины не удержались от сдержанно восхитительных восклицаний.
- А теперь взгляните сюда, сеньоры и сеньориты, - предложил возница, сверкая ровными белыми зубами, и смуглое лицо мулата преисполнилось сдержанной гордости. Он перешел к другому краю площадки и указал рукой вниз. Там, на широком дне кратера вулкана покоились два озера.
- Смотрите, как интересно! - воскликнула Сильвия. - Одно голубое, а другое совсем зеленое!
- И они же соединяются - через перемычку, которая их разделяет! негромко, но столь же вдохновенно отметила Мэри.
- Предание гласит, - заученно повествовал возница, - что однажды на берегу океана встретились принцесса с одного из островов и рыбак с другого (правда, другие говорят, что был он пастухом. А я скажу - разве важно это? Важно совсем другое). Молодые люди очень полюбили друг друга и стали тайно встречаться. А когда настал первый же ближайший сезон свадеб, рыбак посватался. Но отец девушки, вождь племени - великим вождем он был! отказал ему:
- Моя дочь никогда не выйдет замуж за рыбака (или пастуха - это уж кому как больше нравится). Она выйдет замуж только за воина.
Старейшины согласились с ним. Они знали - его не переспоришь, не переубедишь. И тогда девушка и юноша однажды в ненастную ночь пришли на это место. Ревела буря, вулкан изрыгал огонь и лаву. И влюбленные, взявшись за руки, бросились вниз. И свершилось чудо. Извержение вулкана прекратилось. Вместо огня смерти появилась вода жизни. Люди хотели разлучить два любящих сердца. Но разве люди распоряжаются чувствами и судьбами себе подобных? Добрые боги соединили принцессу и рыбака после смерти - и навеки.
- Озера соединяются, протоку видно и отсюда, - Иван не мог оторвать взгляд от загадочного зрелища, но при этом говорил тихо, чтобы не разрушить прелесть легенды и обращаясь лишь к Джону. - В чем секрет?
- А она - тоже любовница?
- Эльза и важнее, и нужнее, - ответила Валери серьезно. Но в голосе ее Сергей почувствовал скрытую боль и понял, что задел скрытую рану. Жена.
За аперитивами Сергей и Франц обменялись особым паролем и отзывом. И Сергей передал заученное им наизусть послание для Тельмана. Оно касалось стратегии и тактики борьбы КПГ на современном этапе - как их понимали и видели Коминтерн и Москва. Кроме того, был один оперативный кадровый вопрос, который требовал немедленного решения.
- Завтра же Эрнст получит это послание, - заверил Франц Сергея. Вздохнул. Но тут же сжал пальцы в кулак, поднял его - "Рот фронт!" - Как вы понимаете, он все время в движении. Законы подполья.
Дюжие кельнеры внесли фазана, обложенного ананасами и папайей. Церемонно водрузили на стол серебряный поднос, стали у двери грудь в грудь как в строю и по взмаху руки энергично улыбавшегося метрдотеля дружно гаркнули: "Приятного аппетита!"
- Если ничего не предпринять, скоро вся Германия вытянется в одну армейскую шеренгу, - невесело заметил Франц. "Как интернациональны Скалозубы, - подумал Сергей. - Он в две шеренги вас построит, а пикните так мигом успокоит".
Фазан был нежен, таял во рту, фисташки и трюфели - восхитительны.
- Для оплаты одного этого блюда не хватит двухмесячной зарплаты квалифицированного рабочего, - глядя на Сергея сообщила Эльза Якоб. - Я выиграла билет на ужин для четверых в лотерее на благотворительном вечере в Американском страховом фонде помощи сиротам войны, - Валери показала четыре картонных розовых прямоугольника. - И вы знаете, куда пошли деньги, собранные на этом вечере? Фантастика - на строительство военных заводов в Тюрингии.
- Что за человек этот Отто фон Болен? - спросил Сергей, когда они перешли в одну из комнат отдыха, куда были поданы сыры, фрукты, сладости и кофе.
- Сложный, - тотчас отозвался Франц. - Испытывает психофизиологическую антипатию к нашему ефрейтору, но и Сталина не жалует. Одним словом, любую разновидность диктатуры. - И предвосхищая возможные возражения, добавил: - Дело не в сравнении или параллели, ему просто чужд классовый подход.
-А как же насчет симпатий к левым? - Сергей задал этот вопрос, исходя из знакомства с оперативным досье и энциклопедическими данными о видном немецком физике.
- Доказательства? Не только открытые высказывания, но и довольно крупные пожертвования. Что-то вроде вашего Саввы Морозова. На последних выборах, которые мы проиграли, голосовал за нас. И не просто пассивно отдал свой голос - не раз выступал на митингах, по радио, в прессе. Даже обратился с открытым письмом, под которым собрал подписи видных ученых, ко всем немцам. Остро переживал победу нацистов, считает это национальной трагедией. Все это так. Только он видит социализм через абсолютную анархию. Кропоткин - да, Бакунин - да, Маркс - нет, Ленин - нет.
- Эмигрировать не собирается?
- Нет. И англичане, и американцы предлагают ему лаборатории, выгоднейшие условия. Нет и нет. Деньги его не интересуют, он ведь получил богатое наследство. Говорит: "Слава и золото - химеры. Здесь у меня уже есть своя школа, ученики, последователи".
- Значит, готов работать на Гитлера?
- Нет, говорит - на Германию.
Как тень, появился шофер Валери. Склонился к Францу, прошептал что-то на ухо. Тот быстро встал, с улыбкой, спокойно сказал:
- Очень быстро уходим.
Через минуту "мерседес" уносил всех четверых прочь от Гамбурга по юго-западному штатбану.
- Фриц, - кивнул на водителя Франц, - пока мы там вполне буржуазно фазанили, успел по моей просьбе связаться с "Агамемноном" - это наш парень, высокий чин в полицейском управлении. Вот почему мы там, где мы есть, а не в довольно неуютных камерах (хорошо знаю это по собственному опыту) родной гамбургской кутузки.
- А автомобиль? Его марка, цвет, номера? - Сергей тоже имел опыт скорого обнаружения и задержания любого транспортного средства, располагая данными, которые он перечислил.
- После выезда из города мы свернули на боковую дорогу, чтобы переждать - на всякий случай - пока не проедут следовавшие за нами два авто.
- Понятная остановка, - согласился Сергей.
- За те пять минут Фриц сменил номера.
Сергей одобрительно поднял большой палец на уровень глаз. Видевший это в зеркальце заднего обзора Фриц удовлетворенно кивнул.
- И потом, машина эта - одна из семи, принадлежащих Отто фон Болену. Это почти стопроцентная гарантия безопасности, - Валери налегла грудью на плечо Сергея (машина сделала резкий поворот) и он коснулся губами ее щеки. Его словно прожгло насквозь сладостное пламя. Она не спешила от него отодвинуться. - И Фриц - его шофер, - закончила она и Сергей почувствовал, что она улыбнулась. Ему...
- Имение фон Боленов, - неожиданно объявил Фриц и Сергей впервые услышал его голос - гортанный баритон. "Выговор берлинский", - машинально отметил он, пытаясь разглядеть то, что находилось за окном. Да, на освещение Болены денег не жалели. Высокие, вычурные, чугунные ворота и такой же забор, в центре каждой секции полуметровые вензеля - ГФБ (Валери пояснила - начальные буквы основателя династии Германа фон Болена); педантично подстриженные деревья и кусты в виде пирамид, прямоугольников, ромбов, шаров - идентичные в каждой секции; продолговатые, круглые цветочные клумбы - роз, хризантем, георгинов; большие, средние, малые фонтаны с разноцветной подсветкой. "Ничего себе семейный парк! Побольше, чем наши Сокольники", - Сергей улыбнулся, вспомнил далекую Москву, вид на старинный зеленый массив из окна своей комнаты...
Неожиданно расступились заросли какого-то высоченного, густейшего декоративного кустарника, стоявшего зеленой стеной метровой толщины и засверкал огнями во всех своих пятидесяти залах, комнатах, подсобных помещениях фамильный замок Боленов. Сквозь раскрытые окна доносилась танцевальная музыка. Не менее пятидесяти автомобилей разных цветов и марок вытянулись вдоль довольно широкого, наполненного водой рва, который бежал вокруг замка метрах в сорока от него. Через ров был переброшен гранитный пешеходный мост, у которого Фриц и остановил машину.
- Похоже, мы попали на какой-то праздник, - проговорил Сергей, выходя из автомобиля и подавая руку Валери и Эльзе. Словно отвечая на его слова в небе над замком сразу в нескольких местах разорвались пышными букетами фейерверки. Самый крупный вспыхнул фиолетово-бело-розовыми вензелями "ГФБ". Небольшая толпа на газоне перед главным входом разразилась приветственными возгласами.
- 16 сентября 1512 года завершилось строительство этого замка, пояснил Франц. - Традиция отмечать ежегодно эту дату была прервана в 18 веке и восстановлена полстолетия спустя после выдворения Бонапарта на остров Святой Елены.
- Ров есть, а где же стены? - спросил Сергей, когда они переходили через гранитный мост.
- Снесены по приказу Железного Канцлера, - произнесла с явным сожалением Эльза.
- Не удивляйтесь, - засмеялся Франц. - Печаль Эльзы искренняя. Она преподаватель истории...
- Увы, очень талантливый преподаватель, уволенный из всемирно известного Гейдельбергского университета за свои убеждения, - жестко вставила Валери. - Закон о профессиях.
- Теперь не до преподавания, - Эльза махнула рукой. - Быть бы живу...
Отто фон Болен встретил чету Якоб радушно. К Сергею - маркизу Антуану Легару и Валери Эстергази отнесся приветливо, но и с известной долей настороженности. Он не принадлежал к тому типу ученых, которые живут лишь в науке - башне из слоновой кости. Его интересовало буквально все на свете. Сергея он поразил дотошным интересом к новинкам парижской парфюмерии.
- Ах "Лориган де Коти", ах "Суар де Пари", ах "Амур, амур"! восклицал он, зажмурив глаза и прижав левую руку к сердцу. И настойчиво расспрашивал "месье Легара" (или, может быть, вернее и справедливее будет "герр Лугер"), отведя его смущенно в сторонку, о новинках нижнего дамского белья - рубашечках, бра, трусиках - их цветах, материале, фасончиках. Хорошо, что в свою недавнюю поездку в столицу мировой моды Сергей прошелся по недорогим лавкам-бутикам и магазинчикам распродажи парфюмерии прошедшего сезона.
- Вы думаете, чего этот старый, лысый вдовец со вставной челюстью и очками-телескопами жаждет знать о том, что прельщает, нет - сводит с ума юных дев? Даже знаете ли в самых старых мехах иногда бродит молодое вино. Бесспорно в каждом homo sapiens - в бессмертном гении и скромнейшем из смертных - звериное начало постоянно борется с человеческим. И какое из этих начал берет верх зависит от того, кто в данный момент отдыхает почивает ли Господь или храпит Вельзевул. Человеку стыдно даже самому себе сознаваться, что он так же слепо похотлив, как любая четвероногая тварь во время течки или гона. И он, в попытке облагородить низменное, прикрывается красивыми лохмотьями: симпатия, любовь, брак. Брак - это всего лишь узаконенное прелюбодеяние, ибо он несомненно способствует более успешному выживанию нашего вида. А сколько женатых и замужних из каждой тысячи блюдет верность? 0,07! И это те, кому выпадает в великой жизненной лотерее благословение небес - любовь. И годы здесь не причем. Я твердо убежден: возраст есть понятие больше психологическое, чем биологическое. Помните Гете был как юноша влюблен в свои семьдесят два года в восемнадцатилетнюю девицу (у которой мать была круглая дура, не понимавшая, чьей любовью наградил Господь ее дочь).
И Болен начал декламировать любовные стихи великого германца, и вдруг остановился на полуфразе.
- А вы действительно немец?
- А что - во мне мало арийского, нордического? - усмехнулся Сергей, но сердце его при этом слегка дрогнуло.
- Как раз внешне вы очень даже ариец, хотя и не верю я во всю эту антропологическую белиберду. Говорите же вы... вы знаете, у меня был на стажировке очень толковый польский бакалавр. Вы только заговорили - я тотчас его вспомнил.
Сергей довольно убедительно рассказал про свое сиротство и про дядю по материнской линии. Отто фон Болен не был великим физиономистом, он был великим физиком. Он слушал этого Антуана Легара (или как его там) довольно рассеянно. Когда же тот кончил свой рассказ, он произнес: "Занятно". Вновь углубился в свои мысли и вдруг воскликнул:
- Ну конечно же, вы знаете, почему я вспомнил о том поляке? Ведь он однажды едва не убедил меня, что нашел решение теоремы Ферми. Конечно, это ерунда. Я - что, сам великий Эйнштейн не мог ее решить.
- А то, над чем вы сейчас работаете, менее интересно, чем теорема Ферми?
- Более, более интересно, ибо в миллион раз практичнее. Да что там! Обуздание атома способно перевернуть всю историю человеческой цивилизации, облегчить бремя существования, дать людям счастье - не в вульгарном, жратвенно-потребительском анабиозе, нет - в высоком, духовно-философском расцвете.
- Ну а как вы себе это практически представляете?
- Человек будет свободен от всех видов изнурительного труда. Атом будет заставлять работать станки и шахты, он будет пахать, сеять и собирать, он поведет самолеты и пароходы, он откроет путь к другим мирам. А люди будут развивать интеллект. Им не надо будет копить богатство или думать о куске хлеба: атом обеспечит и развитие свободы, и развитие разума.
- Хотел бы я жить в такое время! - искренно воскликнул Сергей.
- А оно не за горами, совсем нет, - Отто фон Болен улыбнулся и улыбка была чистая, светлая, детская.
- Я не физик, я коммерсант, - Сергей взял у проходившего официанта две рюмки с коньяком, передал одну собеседнику. - Но возникает вопрос все, о чем вы говорили, это все относится к атому, который будет работать как штатский. А если как военный?
Отто фон Болен нахмурился.
- Да, есть такая угроза. И она вполне реальна. При определенных условиях может развиться такая реакция, которая приведет в конечном итоге к гибели всего живого на планете. Энергия раскрепощенного атома безгранична и в мирном, созидательном, и в военном, людоедском ее применении.
- А вы, ваша лаборатория... - начал было Сергей, но физик остановил его резким жестом руки.
- Да, мы работаем и в том, и в другом направлениях. Я, разумеется, против. Но одного моего желания или нежелания мало. В таких вопросах решают не ученые. Решают политики.
И вдруг взорвался:
- То, чем меня и моих коллег заставляют заниматься в значительной степени, называется кан-ни-бализм!
Их разговор бесцеремонно прервала юная миловидная блондинка. Обворожительно улыбаясь, она молча взяла под руку Отто фон Болена и увлекла его в главную залу, где зазывными волнами плескался вальс-бостон. Физик конфузливо улыбнулся Сергею - пардон, но дама есть дама. Тот понимающе улыбнулся. И пошел разыскивать Валери.
Празднование завершилось в три часа утра. Сергей трижды попытался продолжить беседу с хозяином замка, но всякий раз захмелевшие и безудержно колобродившие гости лишали его такой возможности. Наконец, последние весельчаки разошлись по своим комнатам в замке и гостевом флигеле. Валери и Антуан оказались соседями, но две комнаты им не понадобились. Он пригласил ее к себе на "nightcap" и она охотно приняла это приглашение. А далее... Далее было бы смешно, противоестественно, если бы не произошло того, что произошло.
Воскресный завтрак был поздним, с рассадкой. Валери и Антуан оказались за одним столиком с Отто фон Боленом и миленькой блондинкой.
- Вы ему явно пришлись по душе, - шепнула Валери.
- Не вы - ты, - шепнул он.
- Ты, - ответила она, смущенно потупившись.
Разговор крутился вокруг последних известий - еврейские погромы по всей Германии, книжные костры в Берлине. Хозяин пребывал в состоянии мрачной меланхолии. Видно было, что ему активно не нравилось то, что происходило в стране.
- Был бы у нас рейхсканцлером Кропоткин... - задумчиво протянул он. И вдруг спросил Сергея: - Вы не анархист?
- Я - нет, - быстро ответил Сергей. - Но вот мой кузен... Он физик, закончил Сорбонну. Он - отчаянно-убежденный анархист.
Сергей запнулся и Отто фон Болен терпеливо ждал продолжения. Наконец, словно преодолев внутреннее борение, Антуан Легар сказал:
- Не могли бы вы принять его на стажировку в своей лаборатории? Резерфордом он может и не станет, но что он будет прилежным и благодарным учеником - это я могу гарантировать.
Отто фон Болен бросил на Сергея тяжелый, как тому показалось, полный скрытых намеков взгляд. Раздумчиво сказал:
- Штаты мои предельно переполнены. Но... но, во-первых, у меня не было ни одного выпускника Сорбонны. Во-вторых, если ваш кузен такой же симпатичный малый... Присылайте.
До французской границы Фриц довез Валери и Сергея без приключений. Немецкий пограничник, франтоватый лейтенант, долго, придирчиво изучал паспорт Антуана Легара, то и дело цепким взглядом сверяя живой оригинал с вклеенной в документ фотографией. Небрежно коснулся двумя пальцами козырька фуражки, процедил: "Прошу извинить, сущая формальность", и, держа паспорт раскрытым, исчез в одноэтажном обшарпанном здании комендатуры. Антуан, Франц и Валери переглянулись. Женщина раскрыла ридикюль, посмотрелась в зеркальце, сняла с предохранителя лежавший под ним дамский браунинг; шофер развернул машину, открыл "бардачок", достал из лежавшей на кольте пачки бумажную салфетку, стал протирать лобовое стекло; Сергей, насвистывая арию из популярной оперетки, привычно нащупал на ремне подмышкой свой верный наган. Через десять минут пограничник вернулся в сопровождении солдата. Валери показала Сергею глазами на кофейного цвета "ситроен", стоявший на французской стороне. Сергей кивнул. Он знал, что там его встречает "кузен" (разумеется, не тот "кузен", о котором он говорил с Отто фон Боленом, тот будет прислан из Москвы). Лейтенант подошел, щелкнул каблуками, отдал честь лихо, с энтузиазмом. "Тысяча извинений, мадам, месье Легар. Тысяча извинений. Если бы вы сказали, что вы внучатый племянник знаменитого венгерского композитора Франца Легара!" И он довольно скверно, но пылко пропел начальную строку героя оперетты "Продавец птиц".
- Счастливого пути, месье Легар.
Солдат поднял шлагбаум, и месье Антуан Легар, галантно поцеловав руку мадам Валери Эстергази и строго отечески напутствовав шофера: "Береги мадам, дружочек Фриц", оказался на французской территории. Здесь пожилой жандарм, едва взглянув на французский паспорт, дружески приветствовал его: "Добро пожаловать домой, месье!"
Освободившись от объятий "кузена", Сергей долго смотрел на удалявшийся "мерседес". "Какие же есть прелестные женщины на свете. Джоконда, Венера, Клеопатра - бесподобные, божественные, далекие символы красоты, женственности, обаяния сейчас слиты для меня в едином образе уходящей навсегда Валери. На сколько же великих обретений и потерь обречен в этой жизни человек? И на сколько его хватит? Одну? Десять? Больше?...
ГРЕШНЫЕ РАДОСТИ
Океанский лайнер "Queen Elizabeth", чудо мореплавательной техники первой трети двадцатого столетия, бросил якорь в главной гавани Азорских островов. Табельная стоянка длилась восемь часов и точно в зафиксированное расписанием время все пассажиры устремились к трапу. Еще бы - экзотика, португальская жемчужина в сердце Атлантики, возможно ближайший сосед легендарной Атлантиды, которому каким-то чудом удалось пережить загадочную океанскую катастрофу.
Глядя на противоположную от причалов сторону бухты, Иван вспомнил, что совсем недавно в журнале "Вокруг света" он читал довольно объемную статью об Азорах. Описывая взахлеб красоты архипелага, состоящего из девяти островов, автор честно и с сожалением признавал, что делает это все с чужих глаз и слов и, тем не менее, "даже само название главного города и порта "По-та Дел-га-да!" звучит загадочно, вдохновенно и поэтически. Мореплаватель Гонзало Кабрал в 1431 году открыл необитаемые острова - цепь подводных вулканических гор - и с тех пор, вот уже пять столетий, над Сан Мигелем развевается португальский флаг".
Еще при посадке в Дувре Иван познакомился с четой Джексонов. Он никак не мог понять, чего от него хочет таможенный чиновник. Говорил англичанин быстро и, хотя артикуляция была безукоризненной, Иван чертыхнулся, мысленно ругая себя: "Говорили тебе, дубина стоеросовая, учи язык всерьез. Вот теперь и хлебай щи лаптей, Митрофанушка - извозчики довезут, как же, держи карман шире, неуч! Хоть ты тресни, ни в зуб ногой". И он вытирал пот с лица платком, пытаясь улыбкой успокоить начинавшего сердиться таможенника. Как вдруг услышал за спиной низкий мужской голос, озвучивавший корявые русские фразы: "Косподин хотель узнават, што ест у вас чужой валут. Многа? Мала? Каму везти падарка? Какой здаровы каспадин?". Иван обернулся. Перед ним стояла, судя по одежде и манере держаться, состоятельная пара. Средний рост, средний возраст, средней приятности внешность. Оказалось, Джон в лицее под Парижем изучал французский и русский языки. Русский, разумеется, факультативно. Мэри знанием никакого иностранного не обладала, зато избыток доброго нрава делал возможным и приятным общение с аборигеном любой части света.
- Ми англичан, ехал Нью-Йорк, долго-долго лет абратна.
С их помощью Иван легко преодолел таможенный барьер. В ресторане они попросились за один столик - билеты у них оказались тоже второго класса. Четвертым сотрапезником стала мадемуазель Сильвия Флорез, юная француженка.
- Идет видет своя жених Новы Орлинс, - обстоятельно пояснил Джон.
Так, вчетвером они обедали, завтракали, ужинали, посещали танцевальные вечера, плескались в бассейне и забавлялись нехитрыми аттракционами, которые устраивали в штиль на палубах услужливые, обходительные офицеры команды. Так вчетвером и теперь они ступили на азорскую землю.
- Трясет, здесь почти каждый день трясет! - воскликнул при этом Джон. Они договорились, что в целях взаимного изучения языков Джон, Мэри и Сильвия (которая владела английским в совершенстве) говорят с Иваном на King's English - медленно, если надо - с повтором, исправляя произношение, он же с Джоном - только на русском и тоже исполняя функции добросовестного тьютора.
- Острова вулканического происхождения, вот и трясет, - заметил Иван, зная о частых землетрясениях из журнальной статьи. С океана к причалу то и дело подходили небольшие рыбачьи шхуны. К ним тут же приступали перекупщики, начинали торг. Тучи чаек носились над портом. Терпкий запах свежевыловленной рыбы густо висел в воздухе. Бухта была широкой, вдоль другой ее стороны выстроились живописной чередой дома, виллы, коттеджи. Зеленые, синие, белые, оранжевые, они взирали на проплывавшие корабли и их пассажиров полупрезрительно, полупренебрежительно. Они словно бы говорили: "У наших хозяев - жизнь полная чаша. А у вас? Что - рветесь в заокеанский рай, судьбу пытать? Скатертью дорога".
Джон привычным лондонским жестом подозвал извозчика и вскоре четыре копытца небольшой, но крепкой, жилистой лошадки зацокали по брусчатым и булыжным мостовым города. Миновали площадь с высоким старинным католическим храмом, потянулись улицы, улочки, переулки. Возница что-то начал говорить, глядя попеременно на обоих мужчин, но Джон и Мэри переглянулись с Иваном, улыбнулись - "Португальский у нас понимает лишь одна несравненная Сильвия". А она, тоже улыбаясь, сказала:
- Он предлагает подняться вон на ту гору. Оттуда он покажет нам что-то интересное.
- Это что - самая высокая гора на всем острове? - Джон внимательно рассматривал довольно пологие склоны, сплошь заросшие вечнозелеными лесами.
- Нет, - засмеялся возница. - Есть и выше. А гора-великан - Пику. Ну так как - поехали? - Сильвии явно этого хотелось. Джон, Мэри и Иван согласно закивали.
- А там что за посадки? - Мэри посмотрела на один из дальних склонов, поперек которого лежали ровные ряды каких-то низкорослых растений.
- Ананасы, - коротко пояснил возница.
- Ананасы? - удивился Иван, впервые увидев целую плантацию редкостного для России фрукта. "Ешь ананасы, рябчиков жуй... - вспомнил он слова Маяковского. - Интересно, рябчики здесь есть?"
Вид с наблюдательной площадки на вершине горы открывался захватывающий, как в волшебном магазине игрушек. В нежно-голубой бухте сверкал умытой солнцем белизной многопалубный пароходик. Точки иллюминаторов; крошечные шлюпки; едва различимые кое-где на нем фигурки людей, шедших черепашьим ходом; копошившиеся на причале грузчики в серых робах и оранжевые тележки, груженые топливом и продуктами - все двигалось, стояло, исполняло отведенную заранее роль по привычно и мудро составленному сценарию. Палитра общего вида была многообразной с переливами, оттенками, нюансами: нежно-голубой с белыми барашками у берега океан совсем бледнел на грядах рифов, ближе к горизонту заметно темнел и опять светлел, сливаясь с глубоким, без единого облачка девственно бирюзовым небом; домики, казавшиеся сверху не больше спичечной головки, словно состязались в яркости окраски, проступая малиновыми, горчичными, маковыми, сахарными, кукурузными каплями; холмики дальних гор были опоясаны светло-салатовыми едва-едва колышущимися лиственными лесами; выше застыли труднопроходимыми джунглями густо зеленые тропические чащобы; и, наконец, ближе к вершинам выстроились рядами хвойные рощи цвета разной глубины изумруда.
Женщины казалось исчерпали весь запас прилагательных в превосходной степени и восторженно позитивных наречий. И даже мужчины не удержались от сдержанно восхитительных восклицаний.
- А теперь взгляните сюда, сеньоры и сеньориты, - предложил возница, сверкая ровными белыми зубами, и смуглое лицо мулата преисполнилось сдержанной гордости. Он перешел к другому краю площадки и указал рукой вниз. Там, на широком дне кратера вулкана покоились два озера.
- Смотрите, как интересно! - воскликнула Сильвия. - Одно голубое, а другое совсем зеленое!
- И они же соединяются - через перемычку, которая их разделяет! негромко, но столь же вдохновенно отметила Мэри.
- Предание гласит, - заученно повествовал возница, - что однажды на берегу океана встретились принцесса с одного из островов и рыбак с другого (правда, другие говорят, что был он пастухом. А я скажу - разве важно это? Важно совсем другое). Молодые люди очень полюбили друг друга и стали тайно встречаться. А когда настал первый же ближайший сезон свадеб, рыбак посватался. Но отец девушки, вождь племени - великим вождем он был! отказал ему:
- Моя дочь никогда не выйдет замуж за рыбака (или пастуха - это уж кому как больше нравится). Она выйдет замуж только за воина.
Старейшины согласились с ним. Они знали - его не переспоришь, не переубедишь. И тогда девушка и юноша однажды в ненастную ночь пришли на это место. Ревела буря, вулкан изрыгал огонь и лаву. И влюбленные, взявшись за руки, бросились вниз. И свершилось чудо. Извержение вулкана прекратилось. Вместо огня смерти появилась вода жизни. Люди хотели разлучить два любящих сердца. Но разве люди распоряжаются чувствами и судьбами себе подобных? Добрые боги соединили принцессу и рыбака после смерти - и навеки.
- Озера соединяются, протоку видно и отсюда, - Иван не мог оторвать взгляд от загадочного зрелища, но при этом говорил тихо, чтобы не разрушить прелесть легенды и обращаясь лишь к Джону. - В чем секрет?