_ Похоже, что вы выиграли целое сражение за справедливость! - сказал Джерри, когда Маркетти занял вновь место рядом с Перкинсом. - Только стоило ли так безрассудно рисковать жизнью?
Маркетти повернулся, и Парсел вновь увидел сверкающие в улыбке зубы: "Стоило, сэр. Наглость в любом виде должна быть наказуема". "Увы, в случаях действительно глобальных глубина кары, как правило, обратно пропорциональна изощренности зла", - меланхолично заметил про себя Джерри.
- Дорогая, - Парсел нажал кнопку, и ребристое стекло вновь наглухо разгородило салон. - Тебе нравится этот юный Маркетти?
Рейчел помедлила с ответом секунд десять.
- Думаю, - наконец сказала она, - из него, возможно, вышел бы безупречный телохранитель.
- Клянусь святым Марком, может быть, даже и секретарь, заметил Джерри. И довольный тем, что их мысли совпадают, вновь стал давать по радиотелефону распоряжения о биржевых операциях. "Я сделаю ему предложение, - решил, наконец, для себя самого Парсел. - Это будет хорошее предложение. Очень хорошее. Но сначала надо проверить - не подсадная ли это утка от кого-нибудь из моих "обожаемых" конкурентов. Уж очень внезапно оказался на моем пути этот итальянец. И слишком легко он сотворяет одно чудо за другим. Слишком..." Когда "роллс-ройс" остановился у центрального подъезда нью-йоркского дома Парселов, Джерри заметил, обращаясь к итальянцу: -Послушайте, мистер Маркетти! Что бы вы сказали, если я предложил бы вам пожить пару недель, ну, например, в "Ройял Манхэттан"? Разумеется, все - и номер, и ресторан - за мой счет. Хотите рассматривайте это как мою благодарность за спасение жены, хотите - как долг, который вы когда-нибудь вернете. Опера, драма, музеи - все, что хотите. Отдыхайте, знакомьтесь с городом. Здесь есть что посмотреть и где побывать. Согласны?
Итальянец улыбался, блестел зубами.
_ Перкинс, отвезите мистера Маркетти в "Ройял Манхэттан". До свидания, Ричард Маркетти. Мой офис будет держать с вами связь.
Рейчел приветливо махала рукой отъезжавшему "роллс-ройсу" с верхних ступенек подъезда. "Ты молодец, Дик Маркетти!".
Глава вторая О КРИШНА, ЕЕ ГЛАЗА
В то утро весь Дели поглотил туман. Плотный, как прессованная вата, он обволок минареты и купола, башни и дворцы, лачуги и хижины, деревья и кусты, заполнил улицы и площади.
будто и не было никогда ни земли, ни неба, ни людей: вокруг непроницамое белое нечто.
Раджан, как обычно в праздники, проснулся рано - еще не было шести. Январские ночи в Дели прохладны. Хотя небольшой электрический камин и неутомимо трудился, пытаясь побороть холод, вылезать из-под вороха пледов и одеял, из согретой за ночь постели не хотелось.
Почему-то ему вспомнилось пробуждение в этот же праздник - День Республики - лет пятнадцать назад. Просторная спальня Раджана во дворце его отца вся была затоплена волнами тепла, - оно щедро лилось из четырех больших переносных мангалов.
Слуги бережно выловили его, брыкавшегося и хныкающего, из кровати под высоким шелковым пологом, заботливо умыли душистой водой, тщательно одели, напомадили его густые, жесткие волосы и расчесали их. Вдруг слуги расступились, почтительно склонившись - вошел отец. Высокий, сильный, красивый, он улыбнулся, взял Раджана на руки, понес через весь дворец к машине. Мальчик прижался к широкой груди отца, зажмурил глаза, замер от радости, гордости, любви...
Воспоминания о прошлом вызвали в душе Раджана не сожаление, а горечь. Сколько лет прошло со дня установления независимости, со дня основания республики! А многое ли изменилось в жизни? Богатые по-прежнему утопают в роскоши, бедняки мрут от голода и холода...
Раджан попытался взглянуть на себя со стороны, усмехнулся. Меньше всего он настроен сейчас думать о себе. А тем более жалеть себя, раскаиваться в чем-то. Ссора с отцом? Но в основе ее лежит главный жизненный принцип, как его понимает он, Раджан.
Того, что у него есть, ему вполне хватает. Он - помощник редактора одной из ведущих газет Индии, не отнимает пищу у детей, не душит их отцов и матерей изнурительным трудом, от которого те в тридцать пять становятся стариками, а в сорок умирают.
Маленький медный гонг стоял на стуле у кровати. Раджан хотел уже было протянуть руку к деревянному молотку, как в спальню вошел молодой низкорослый индиец. Увидев, что Раджан не спит, он заискивающе заулыбался, склонился чуть не до пола, сложив руки горсткой у лба и приговаривая: Доброе утро, сэр! С великим праздником, сэр...
Через минуту перед Раджаном на стуле стоял поднос, на нем - чайник, сахарница, масленка, молочник и подставка с золотистыми тостами. В ногах постели с неизменной улыбкой зас- тыл слуга.
"Этот человек служит мне, - думал Раджан, без обычного удовольствия отпивая мелкими глотками любимый напиток. - Почему он - мне, а не я - ему? Только потому, что я выходец из высшего сословия? Что я на деньги отца смог получить образование за границей? Что у меня работа, которая оплачивается в сто раз лучше, чем его? Что вся эта "механика" жизни была предопределена за тысячу лет до появления на свет и меня и его? Чего же, после этого, стоит наша высокопарная болтовня о равных возможностях для всех? О служении высшим идеалам человечества?
Так Раджан - с естественным для молодости максимализмом - мысленно спорил с авторами десятков статей, появившихся в газетах и журналах Индии накануне Дня Республики...
Он вышел на улицу и сразу же утонул в белом молчании.
Медленно двигаясь к центру города, Раджан видел, что туман слегка порозовел в лучах восходящего солнца, а затем стал постепенно таять. И так же постепенно все явственней стали оживать, раздаваться голоса людей и птиц, все четче проступать контуры улиц и домов. И вот уже загорелись мутными огнями такси и мотороллеры, и люди, тысячи людей, одетых в белые, зеленые, красные, фиолетовые, голубые праздничные одежды, призрачно скользили в тающей белесо-розоватой дымке, все - в одну сторону, все - к центру.
Радж Марч, место празднеств и плачей народных, протянулся на добрую милю. окаймленный со всех сторон зданиями министерств, он напоминал собой широкую долину, окруженную высокими скалами.
Раджан быстро разыскал трибуну прессы. По традиции, "нерв государства" размещался между правительственными местами и секцией дипломатического корпуса.
На трибунах уже было полно народу: женщины в пестрых национальных одеждах, мужчины в ослепительно белых тогах, дети, чьи наряды являли собой причудливый сплав непосредственности и прелести Востока с рационализмом Запада. Тут и там виднелись армейские и морские мундиры, европейские тройки, расшитые золотом и серебром халаты, многоэтажные тюрбаны и узкие налобные повязки - туалеты, стоившие состояния, и ветхие рубища.
В людском океане ловко сновали торговцы значками и национальными флажками, игрушками и открытками, сладостями и фруктами, мороженым и кока-колой, соками и питьевой водой, орехами и лепешками, сушеным картофелем и душистым кебабом.
Толпа сдержанно гудела. Временами раздавались громкие восклицания, взрывы смеха, радостный визг детей. То и дело люди поднимались на цыпочки, вытягивали шеи, устремляя взгляд на восток, вдоль неподвижно застывших шеренг рослых гвардейцев, тянувшихся через весь Радж Марч и далее - до дворца президента.
Не спеша двигаясь вдоль трибуны для прессы, которая пока была заполнена менее других, Раджан еще издали увидел небольшую группу пожилых мужчин. В центре ее стоял его "главный" Маяк, владелец и издатель "Индепендент геральд". Он рассказывал, видимо, о чем-то смешном. Его собеседники - все ведущие и влиятельные журналисты - улыбались, изредка негромко похохатывали.
- Здравствуйте, господин Раджан! - радушно приветствовал Маяк молодого человека, который скромно остановился за могучей спиной одного из газетно-журнальных мэтров. - Рассказывайте, какой сон вы видели минувшей ночью. Вот господин Раттак утверждает, что сны, виденные этой ночью, сбываются.
Раттак, главный редактор газеты "Хир энд зер", с апломбом пробасил: Да. Сбываются. Но только в том случае, если ты на сон грядущий молился не нашему премьеру, а его оппозиции.
- Причем правой оппозиции, правой! - проговорил Шакар, владелец юмористического еженедельника "Шакарз уикли".
- Господа, - сказал Маяк, - хоть на сегодня объявим перемирие! - И, помолчав, продолжал: - Не для печати могу сообщить: господин Шакар видел во сне, что нарасхват расходится тираж его журнала, я - как национализирован частный сектор, а господин Раттак - что его бескорыстно любит восхитительная одалиска!
- Раттака... одалиска, бескорыстно... Ха, ха, ха! - задохнулся смехом Шакар.
- Его журнал - нарасхват?! - захохотал Раттак, тыча пальцем в грудь Шакару. - Весь тираж?!
Вдруг они смолкли, обернулись а Маяку и чуть не в один голос воскликнули: - Национализация?! Частного сектора?! Всего?!...
И все втроем дружно засмеялись.
Маяк взял Раджана за локоть, подвел к дипломатической трибуне.
- Видите, Раджан, вон тех двух джентльменов, что стоят с девушкой у ложи премьера?
- Да, сэр.
- Того, что слева, вы знаете.
- Конечно. Кто ж из журналистов Дели его не знает? Это Роберт Дайлинг, глава американской службы информации.
- Совершенно верно. А второй?
Раджан молча пожал плечами.
- Это - Джерри Парсел, специальный эмиссар Джона Кеннеди по экономическим вопросам. Богат безмерно. был у нас с частным визитом, изучал конъюнктуру. Скоро улетает назад, в Штаты. неплохо было бы взять у него интервью. Исколесил всю Индию. Встречался с президентом, премьером, промышленниками.
особо интересовался заводом в Бхилаи.
- Иначе говоря, русскими стройками в Индии?
- Вот именно.
- Ну что ж, попытаюсь, сэр.
"Легко сказать - проинтервьюируй! - думал Раджан, нехотя приближаясь к группе Парсела. - Это ведь не киноактер. не министр из какого-нибудь захудалого княжества. Посланец Джона Кеннеди, президента Соединенных Штатов Америки. Да еще миллиардер. Да еще с частным визитом. Что ему стоит сказать, что я принял его за кого-то другого? И ведь это лишь один из вариантов отрицательного ответа"...
Когда Раджан подошел к американцу, они увлеченно обсуждали новый роман модного американского писателя. Из обрывков невольно подслушанных фраз Раджан мог понять, что девушка рьяно защищает роман, хотя личность его автора не внушает ей особой симпатии. "Спившийся жрец тысячи и одной любви, - сказала она. И тут же добавила: - Но мне импонирует дух новаторства, которым пронизана эта книга".
Тот, которого Маяк назвал Джерри Парселом, мягко возражал девушке: "Пусть его пьет хоть сто бутылок виски в день и еженощно меняет женщин. Мне до этого дела нет. А вот до того, как и чем он пишет, мне есть дело. Ибо первое - дело личное, а второе - общественное. И его кривляния, его жонглирование словесами в ущерб смыслу раздражают меня, даже бесят".
Роберт Дайлинг занимал срединную позицию: "Я лично знаком с этим писателем. Последний раз мы встречались в Гонолулу в октябре прошлого года. Всего каких-то три-четыре месяца назад. Он вовсе не производил впечатление человека, отмеченного печатью распада личности. Пил? Да. Но, пожалуй, вряд ли больше, чем люди его круга и возраста. И любовница с ним была.
Однако позволительно задать вопрос: "А кто отдыхает на Гавайях без любовниц?" Он посмотрел на девушку и продолжал: "Беатриса понимает, что имеются в виду одинокие мужчины. А он холостяк. Что же до его романа, то, на мой взгляд, он отличается не столько словесной эквилибристикой, сколько тщедушием мысли. Критики в один голос считают эту его вещь много слабее всех предыдущих..." Наступило молчание, которое нарушил Раджан.
- Извините, сэр. Пресса, - обратился он к Джерри Парселу. И затем, повернувшись ко второму американцу: - Хэлло, мистер Дайлинг.
Парсел недоуменно наморщил лоб. Дайлинг улыбнулся, обменялся с молодым человеком рукопожатием: - Господин Раджан, помощник редактора влиятельной ежедневной газеты "Индепендент Геральд". Единственный сын владельца банков, судоверфей, металлургических и прочих заводов, фирм, синдикатов и компаний, носящих имя "Раджан и сын". Мисс Беатриса Парсел. Мистер Джерри Парсел.
Здороваясь, девушка энергично тряхнула руку Раджана.
Мужчина же едва прикоснулся к его пальцам. При этом пристальный взгляд его сине-серых глаз оценивал, ощупывал, взвешивал: "Что ты за человек? И стоит ли на тебя тратить хоть минуту времени?" Глаза девушки были удивительно похожи на глаза отца. Такие же сине-серые. Может быть, несколько больше. И, вместе с тем, совершенно другие. В них не было ни физически ощутимой тяжести, ни мгновенно вспыхивавшей и тотчас гаснувшей цепкой настороженности, ни мудрого скепсиса. И, тем не менее, они поразили Раджана: ему показалось, что в глазах Беатрисы столько жизни и света, что он невольно опустил свои глаза.
В общем-то, перед ним стояла девушка как девушка - чуть выше ростом, чем ее невысокий отец, чуть ниже, чем высокий Дайлинг. девушка как девушка, со вздернутым носом, с копной соломенных волос, длинноногая. Раджан ничего этого не заметил. Он видел лишь ее глаза, и ощутил какое-то смутное беспокойство, тревогу. Повернувшись к Джерри Парселу, он спросил: - Не могли бы вы, сэр, поделиться с читателями нашей газеты впечатлениями о вашей поездке в Индию?
- Я здесь нахожусь как частное лицо, и мои впечатления вряд ли представят какой-либо общественный интерес, - Парсел достал из кармана сигару, закурил.
- Читатели его газеты очень любят, когда свои точки зрения высказывают как раз частные лица, - усмехнувшись, сказал Дайлинг. - Ну, например, весьма уместной была бы статья "Долларовые вложения в экономику Индии". Или, скажем, такая: "Завод в Бхилаи - дракон или мессия?" - На двадцатой полосе у нас регулярно идет колонка "Говорят иностранные туристы", - невозмутимо продолжал Раджан. Можно поместить ваши мысли и наблюдения, касающиеся скальных храмов эпохи средневековья и раннего Ренессанса. Сорок строк плюс портрет.
- Весь Дели знает, Джерри, что ты здесь был. Что ты проехался по стране. И на сколько и в каких именно пунктах задержался. И с кем встречался, - сухо проговорил Дайлинг. Великолепное поле для всякого рода спекуляций, догадок, сплетен...
- Разумеется, другой пищи нет! - ухмыльнулся Парсел. Роберт, дружище, ты же знаешь. что я упрямый малый, - сказал он, положив руку на плечо Дайлинга и продолжая смотреть в лицо Раджану. - Клянусь святым Петром, никаких интервью я давать не буду. И статьи писать не собираюсь. Впрочем, если вас, господин... э...
- Раджан, - подсказал Дайлинг.
- Господин Раджан, интересуют мои впечатления, не для печати, естественно, а в порядке, так сказать, культурного обмена, я с удовольствием встретился бы с вами...
- Ну, предположим, завтра, за ленчем, в моей резиденции, - вмешался Дайлинг.
- О'кей, - Парсел кивнул головой. - Завтра в половине второго.
- Благодарю. непременно буду, - проговорил Раджан.
Во время разговора мужчин Беатриса исподволь разглядывала Раджана. лицо тонкое. Кожа смуглая, матовая. И черные волосы. Черные брови, ресницы. Черные усы. Черные глаза. Выпуклый лоб. Ну и что? Нет, Раджан не произвел на Беатрису Парсел впечатления. Вот только, когда он сказал о колонке "Говорят туристы", ей почудились в его голосе смешливые нотки, даже саркастические. А человека с чувством юмора не так уж часто встретишь и такие встречи всегда интересны...
Меж тем издалека нахлынул гул восторженных голосов. Появились мотоциклисты в голубых парадных мундирах и в центре большого овала, образованного их нарядными белыми машинами, черный лимузин премьер-министра Индии Джавахарлала Неру, надменный, неповоротливый "роллс-ройс". Кортеж подъехал к центру площади. Выйдя из машины, Неру поднял руки вверх. и, медленно поворачиваясь на север, на запад, на юг, на восток, приветствовал толпу. И над площадью, затопленной солнцем, зеленью, толпами людей, взвились в небо сотни голубей, затрепетали ленты, косынки, полотнища, флаги. Несколько сотен тысяч глоток в едином порыве взорвали площадь ликующим древнеиндийским кличем борьбы и победы.
Празднество открывалось церемониальным шествием слонов.
В роскошной золотой сбруе, с розовыми, белыми, синими полосами на голове и вдоль боков, они величественно шли по четыре в ряд, бережно неся пышно разодетых погонщиков, помахивая в такт шагам ярко раскрашенными хоботами. не успели исчезнуть из поля зрения последние их ряды, а на площадь уже въезжали, оглушительно ревя моторами и свирепо лязгая гусеницами, тяжелые танки. Как и слоны, они замедляли темп движения, поравнявшись с трибуной премьера. Как и слоны, они поворачивали к трибуне свои головы- башни, кланялись. опуская хоботы-пушки.
Мимо трибун проезжала и проходила моторизованная пехота - на верблюдах и в бронетранспортерах. Ветром пронеслись кавалерийские эскадроны. Четко печатая шаг, просалютовали офицерские батальоны академии генерального штаба. Прошел сводный военно-морской полк. Катились новехонькие, без единой царапины, танкетки и самоходные орудия, минометы и зенитные пушки.
Небо пронзали смертоносные сигары из металла и пластмассы.
Раджан стал было пробираться к трибуне прессы, как вдруг услышал, что его окликнул звонкий мужской голос. Он обернулся и увидел невдалеке Виктора Картенева. Пресс-атташе советского посольства весело крикнул ему что-то, но его слова потерялись в гуле танков и рокоте реактивных истребителей, пронесшихся над Радж Марчем. Раджан вплотную приблизился к русскому, застенчиво улыбнулся, показал на уши руками: - Привет! Извини, Виктор, не расслышал ни одного твоего слова.
- С праздником тебя, говорю.
- Благодарю. Что новенького на дипломатическом фронте?
- "На Западном фронте без перемен".
- И в моем офисе как и прежде - "Невидимки за работой"...
Картенев и Раджан впервые встретились в Москве несколько лет назад. премьера Индии во время его визита в Советский Союз сопровождала пресс-группа, в которую Маяку удалось втиснуть и себя и Раджана. Тогда Виктор путешествовал с индийцами по городам и весям страны.
Позднее Раджан летал в Европу. Останавливался в Москве.
Бывал в гостях у Картенева. Взаимоотношения Виктора с женой Аней его поражали. Иногда он становился попросту в тупик: "Есть же, должна же быть какая-то граница между эмансипацией и свободой жены в семье? Или эмансипация здесь ни при чем, а все зависит от того, есть ли любовь? Так или иначе, но Картенев вот уже полгода как в Дели. А Аня, судя по всему, пока не собирается менять климат умеренный на тропический. Для нее, как и для очень многих аспирантов, сузился мир на три года до предела: "Диссертация. Научный руководитель. Минимум. Сдал не сдал. Библиотека. Рецензии. Публикации. Оппоненты. реферат. шары белые (черные). Защитился (не защитился). ВАК. Банкет"...
О причине разрыва Раджана с отцом Картенев узнал по приезде в Дели: отказ жениться ради денег. отказ продать подороже (но все же - продать!) себя. Именно такой брак готовил Раджану его отец.
Раджан, стоя рядом с Виктором, думал о только что встреченной американке. О ее глазах. О том, уедет ли она вместе с отцом в Штаты или пробудет еще какое-то время в Индии. О том, что в понедельник за ленчем он, скорее всего, встретит ее вновь...
Картенев, повернувшись к торговцу сигаретами, неожиданно увидел рядом с собой советника Раздеева. Тот оживленно беседовал с двумя незнакомыми Картеневу мужчинами.
Закурив, Картенев еще раз бросил взгляд на Раздеева.
Именно он - советник по культуре Семен Гаврилович Раздеев первым приветил его в посольстве.
... Вот Виктор и прибыл в Дели, столицу Индии, столицу могучего древнего государства, о поездке в которое не раз мечтал. о котором столько было прочитано, столько переговорено Картеневым и его друзьями по институту, родному МГИМО...
Он сошел с самолета и сразу же попал в первоклассный, современный аэропорт Палам. Были, конечно, и разноцветные восточные одежды; и кричащая, шумящая, куда-то спешащая толпа; и черные, как уголь, носильщики; и въедливые рекламы, которые требовали покупать рубашки только такой-то фирмы, и остановиться только в таком-то отеле, и отдыхать только на таком-то горном курорте.
И пальмы были. И громадные манговые деревья, кольцом обступившие здание аэропорта. И даже обезьяны были - обезьяны нахально расхаживали по крышам строений возле аэродрома. И попугаи стаями носились тут же, зеленые, красные, синие, желтые! Ну и, конечно, магазинчики сувениров: резьба по дереву, по кости, чеканка по серебру и золоту - различного рода поделки ремесленников. И - чего там только не было...
Несколько озадачил Картенева скучающий вид атташе из консульского отдела посольства, который его встречал. Он держался так, будто ничего удивительного кругом не было. Но потом Виктор подумал, что атташе, видимо, живет здесь давно, ему приходится чуть ли не ежедневно встречать людей, прибывающих в Индию, и он просто перестал замечать то, что вокруг, да и самих людей.
Удивила навязчивая придирчивость таможенника. Вежливо, даже застенчиво улыбаясь, он начал задавать пассажиру, который шел перед Виктором, вопросы: "Имеет ли сэр иностранную валюту? Имеет ли сэр транзисторный приемник? Имеет ли сэр магнитофон? Имеет ли сэр бриллианты?.." В машине Картенев поинтересовался причиной такой подозрительности таможенников. Атташе усмехнулся и сказал, что здесь не проходит и дня без того, чтобы не были задержаны контрабандисты профессионалы или любители, - пытающиеся протащить через границу золото, жемчуг, наркотики.
- Третьего дня, - добавил он, - был задержан посол одной из южноамериканских стран. "Чрезвычайный и полномочный" пытался провезти в Индию около шестисот золотых швейцарских часов...
Они ехали по широкому полупустынному шоссе, по обеим сторонам которого раскинулись прямоугольники полей. Изредка встречались маленькие домики, хижины, лачуги.
- Отличное шоссе, - сказал Виктор, обращаясь к своему соседу.
- Да-а, - задумчиво протянул тот, - англичане, уходя из этой страны, оставили ей в наследство, пожалуй, лишь две стоящих вещи: шоссейные дороги да английский язык. Как, впрочем, и в Пакистане и десятке стран помельче. Помолчал и добавил: - Да-да, - именно английский язык. Собственного языка межнационального общения в Индии нет, в каждом штате, а их более дюжины, говорят на своем. Поэтому английский является единственнм доступным средством общения между различными частями страны...
Они проехали мили две-три, и по обеим сторонам шоссе возникли крупные деревья, образуя шатер над ним. Час был утренний, шоссе пустынно, - минут через пятнадцать машина въехала в город. Потянулись широкие тенистые улицы с особняками, прятавшимися в глубине обширных участков. - Новый Дели, отметил спутник Картенева, - резиденция министров, крупных чиновников, дипломатов, бизнесменов, торговцев.
Проехал навстречу велосипед, на котором сидели... Сколько человек может сидеть на одном велосипеде? На этом сидели четверо. Мужчина, женщина и двое детей; семейный тарантас!
Промчались два моторикши, потянулись одна за другой тележки с буйволами в упряжке, прошлепали босиком двое - в цветных чалмах, с длинными мечами у пояса, промелькнула бензозаправочная колонка с громадной надписью "Кэлтекс", другая - "Бэрма шел".
Словно из-под земли вынырнули многоэтажные дома - торговый центр Дели. Кинотеатры. банки. рестораны, компании.
Фруктовый рынок. Несмотря на ранний час, торговля идет вовсю: арбузы, дыни, манго, яблоки, груши, сливы, виноград, клубника. И много таких фруктов, о которых Виктор даже и не слыхал.
Поселили его в посольской гостинице. наскоро умывшись и позавтракав в столовой, он пошел представляться начальству.
Дежурный комендант посольства тщательно изучил паспорт, внимательно осмотрел Виктора, спросил - кто он, к кому и зачем. Получив ответы и еще раз внимательно осмотрев Виктора, комендант сказал, что советник по культуре Раздеев находится в комнате номер двадцать на втором этаже.
- О-о-о! Виктор Андреевич! Приветствую вас, дорогой.
Приветствую! - радушно улыбаясь, Раздеев поднялся из-за стола и пошел Картеневу навстречу. Невысокий крепыш в модного покроя костюме, он производил впечатление человека энергичного, преуспевающего, уверенного в себе. Крупная голова, широкий покатый лоб, мягкие, волнистые волосы, за толстыми стеклами очков маленькие, серые. очень внимательные глаза.
- Рад приветствовать вас в наших палестинах, - продолжал Раздеев, усаживая Виктора на широкий, мягкий диван.
- Вы, наверно, устали, Виктор Андревич, - как бы невзначай бросил Раздеев и уголком глаз стал наблюдать за Виктором.
- Нет? Ну вот и отлично. В десять часов у посла оперативное совещание дипломатического состава. там мы вас и представим.
- И после некоторого молчания: - Курите? Вот, попробуйте "Уинстон". А мне давайте ваш "Беломор", давненько не баловался.
Затянулся жадно, как-то по-особенному, - словно хлебнул дым папиросы, зажмурив глаза...
Здание посольства такое большое, что, глядя на него снаружи, Картенев невольно сравнил его с океанским пароходом.
Высокие потолки, широченные коридоры. Чисто. Прохладно. Главное прохладно. На улице жара сорок восемь градусов по Цельсию. А в посольстве центральное охлаждение воздуха. Благодать.
Ровно в десять началось совещание. Кабинет посла - метров пятьдесят. Вдоль стен - полки с книгами, диваны, кресла.
Слева у окна большой полукруглый стол. За ним кресло. В кресле сидит посол - Иван Александрович Бенедиктов - крупный, высокий, лет под шестьдесят пять, с холеным, не старым еще лицом, с доверчивым взглядом темно-синих глаз, черными - без единого проблеска седины - волосами, зачесанными назад. Говорит увесисто, спокойно, но иногда вспыхивает от скрытого до поры внутреннего волнения, горячится.
Маркетти повернулся, и Парсел вновь увидел сверкающие в улыбке зубы: "Стоило, сэр. Наглость в любом виде должна быть наказуема". "Увы, в случаях действительно глобальных глубина кары, как правило, обратно пропорциональна изощренности зла", - меланхолично заметил про себя Джерри.
- Дорогая, - Парсел нажал кнопку, и ребристое стекло вновь наглухо разгородило салон. - Тебе нравится этот юный Маркетти?
Рейчел помедлила с ответом секунд десять.
- Думаю, - наконец сказала она, - из него, возможно, вышел бы безупречный телохранитель.
- Клянусь святым Марком, может быть, даже и секретарь, заметил Джерри. И довольный тем, что их мысли совпадают, вновь стал давать по радиотелефону распоряжения о биржевых операциях. "Я сделаю ему предложение, - решил, наконец, для себя самого Парсел. - Это будет хорошее предложение. Очень хорошее. Но сначала надо проверить - не подсадная ли это утка от кого-нибудь из моих "обожаемых" конкурентов. Уж очень внезапно оказался на моем пути этот итальянец. И слишком легко он сотворяет одно чудо за другим. Слишком..." Когда "роллс-ройс" остановился у центрального подъезда нью-йоркского дома Парселов, Джерри заметил, обращаясь к итальянцу: -Послушайте, мистер Маркетти! Что бы вы сказали, если я предложил бы вам пожить пару недель, ну, например, в "Ройял Манхэттан"? Разумеется, все - и номер, и ресторан - за мой счет. Хотите рассматривайте это как мою благодарность за спасение жены, хотите - как долг, который вы когда-нибудь вернете. Опера, драма, музеи - все, что хотите. Отдыхайте, знакомьтесь с городом. Здесь есть что посмотреть и где побывать. Согласны?
Итальянец улыбался, блестел зубами.
_ Перкинс, отвезите мистера Маркетти в "Ройял Манхэттан". До свидания, Ричард Маркетти. Мой офис будет держать с вами связь.
Рейчел приветливо махала рукой отъезжавшему "роллс-ройсу" с верхних ступенек подъезда. "Ты молодец, Дик Маркетти!".
Глава вторая О КРИШНА, ЕЕ ГЛАЗА
В то утро весь Дели поглотил туман. Плотный, как прессованная вата, он обволок минареты и купола, башни и дворцы, лачуги и хижины, деревья и кусты, заполнил улицы и площади.
будто и не было никогда ни земли, ни неба, ни людей: вокруг непроницамое белое нечто.
Раджан, как обычно в праздники, проснулся рано - еще не было шести. Январские ночи в Дели прохладны. Хотя небольшой электрический камин и неутомимо трудился, пытаясь побороть холод, вылезать из-под вороха пледов и одеял, из согретой за ночь постели не хотелось.
Почему-то ему вспомнилось пробуждение в этот же праздник - День Республики - лет пятнадцать назад. Просторная спальня Раджана во дворце его отца вся была затоплена волнами тепла, - оно щедро лилось из четырех больших переносных мангалов.
Слуги бережно выловили его, брыкавшегося и хныкающего, из кровати под высоким шелковым пологом, заботливо умыли душистой водой, тщательно одели, напомадили его густые, жесткие волосы и расчесали их. Вдруг слуги расступились, почтительно склонившись - вошел отец. Высокий, сильный, красивый, он улыбнулся, взял Раджана на руки, понес через весь дворец к машине. Мальчик прижался к широкой груди отца, зажмурил глаза, замер от радости, гордости, любви...
Воспоминания о прошлом вызвали в душе Раджана не сожаление, а горечь. Сколько лет прошло со дня установления независимости, со дня основания республики! А многое ли изменилось в жизни? Богатые по-прежнему утопают в роскоши, бедняки мрут от голода и холода...
Раджан попытался взглянуть на себя со стороны, усмехнулся. Меньше всего он настроен сейчас думать о себе. А тем более жалеть себя, раскаиваться в чем-то. Ссора с отцом? Но в основе ее лежит главный жизненный принцип, как его понимает он, Раджан.
Того, что у него есть, ему вполне хватает. Он - помощник редактора одной из ведущих газет Индии, не отнимает пищу у детей, не душит их отцов и матерей изнурительным трудом, от которого те в тридцать пять становятся стариками, а в сорок умирают.
Маленький медный гонг стоял на стуле у кровати. Раджан хотел уже было протянуть руку к деревянному молотку, как в спальню вошел молодой низкорослый индиец. Увидев, что Раджан не спит, он заискивающе заулыбался, склонился чуть не до пола, сложив руки горсткой у лба и приговаривая: Доброе утро, сэр! С великим праздником, сэр...
Через минуту перед Раджаном на стуле стоял поднос, на нем - чайник, сахарница, масленка, молочник и подставка с золотистыми тостами. В ногах постели с неизменной улыбкой зас- тыл слуга.
"Этот человек служит мне, - думал Раджан, без обычного удовольствия отпивая мелкими глотками любимый напиток. - Почему он - мне, а не я - ему? Только потому, что я выходец из высшего сословия? Что я на деньги отца смог получить образование за границей? Что у меня работа, которая оплачивается в сто раз лучше, чем его? Что вся эта "механика" жизни была предопределена за тысячу лет до появления на свет и меня и его? Чего же, после этого, стоит наша высокопарная болтовня о равных возможностях для всех? О служении высшим идеалам человечества?
Так Раджан - с естественным для молодости максимализмом - мысленно спорил с авторами десятков статей, появившихся в газетах и журналах Индии накануне Дня Республики...
Он вышел на улицу и сразу же утонул в белом молчании.
Медленно двигаясь к центру города, Раджан видел, что туман слегка порозовел в лучах восходящего солнца, а затем стал постепенно таять. И так же постепенно все явственней стали оживать, раздаваться голоса людей и птиц, все четче проступать контуры улиц и домов. И вот уже загорелись мутными огнями такси и мотороллеры, и люди, тысячи людей, одетых в белые, зеленые, красные, фиолетовые, голубые праздничные одежды, призрачно скользили в тающей белесо-розоватой дымке, все - в одну сторону, все - к центру.
Радж Марч, место празднеств и плачей народных, протянулся на добрую милю. окаймленный со всех сторон зданиями министерств, он напоминал собой широкую долину, окруженную высокими скалами.
Раджан быстро разыскал трибуну прессы. По традиции, "нерв государства" размещался между правительственными местами и секцией дипломатического корпуса.
На трибунах уже было полно народу: женщины в пестрых национальных одеждах, мужчины в ослепительно белых тогах, дети, чьи наряды являли собой причудливый сплав непосредственности и прелести Востока с рационализмом Запада. Тут и там виднелись армейские и морские мундиры, европейские тройки, расшитые золотом и серебром халаты, многоэтажные тюрбаны и узкие налобные повязки - туалеты, стоившие состояния, и ветхие рубища.
В людском океане ловко сновали торговцы значками и национальными флажками, игрушками и открытками, сладостями и фруктами, мороженым и кока-колой, соками и питьевой водой, орехами и лепешками, сушеным картофелем и душистым кебабом.
Толпа сдержанно гудела. Временами раздавались громкие восклицания, взрывы смеха, радостный визг детей. То и дело люди поднимались на цыпочки, вытягивали шеи, устремляя взгляд на восток, вдоль неподвижно застывших шеренг рослых гвардейцев, тянувшихся через весь Радж Марч и далее - до дворца президента.
Не спеша двигаясь вдоль трибуны для прессы, которая пока была заполнена менее других, Раджан еще издали увидел небольшую группу пожилых мужчин. В центре ее стоял его "главный" Маяк, владелец и издатель "Индепендент геральд". Он рассказывал, видимо, о чем-то смешном. Его собеседники - все ведущие и влиятельные журналисты - улыбались, изредка негромко похохатывали.
- Здравствуйте, господин Раджан! - радушно приветствовал Маяк молодого человека, который скромно остановился за могучей спиной одного из газетно-журнальных мэтров. - Рассказывайте, какой сон вы видели минувшей ночью. Вот господин Раттак утверждает, что сны, виденные этой ночью, сбываются.
Раттак, главный редактор газеты "Хир энд зер", с апломбом пробасил: Да. Сбываются. Но только в том случае, если ты на сон грядущий молился не нашему премьеру, а его оппозиции.
- Причем правой оппозиции, правой! - проговорил Шакар, владелец юмористического еженедельника "Шакарз уикли".
- Господа, - сказал Маяк, - хоть на сегодня объявим перемирие! - И, помолчав, продолжал: - Не для печати могу сообщить: господин Шакар видел во сне, что нарасхват расходится тираж его журнала, я - как национализирован частный сектор, а господин Раттак - что его бескорыстно любит восхитительная одалиска!
- Раттака... одалиска, бескорыстно... Ха, ха, ха! - задохнулся смехом Шакар.
- Его журнал - нарасхват?! - захохотал Раттак, тыча пальцем в грудь Шакару. - Весь тираж?!
Вдруг они смолкли, обернулись а Маяку и чуть не в один голос воскликнули: - Национализация?! Частного сектора?! Всего?!...
И все втроем дружно засмеялись.
Маяк взял Раджана за локоть, подвел к дипломатической трибуне.
- Видите, Раджан, вон тех двух джентльменов, что стоят с девушкой у ложи премьера?
- Да, сэр.
- Того, что слева, вы знаете.
- Конечно. Кто ж из журналистов Дели его не знает? Это Роберт Дайлинг, глава американской службы информации.
- Совершенно верно. А второй?
Раджан молча пожал плечами.
- Это - Джерри Парсел, специальный эмиссар Джона Кеннеди по экономическим вопросам. Богат безмерно. был у нас с частным визитом, изучал конъюнктуру. Скоро улетает назад, в Штаты. неплохо было бы взять у него интервью. Исколесил всю Индию. Встречался с президентом, премьером, промышленниками.
особо интересовался заводом в Бхилаи.
- Иначе говоря, русскими стройками в Индии?
- Вот именно.
- Ну что ж, попытаюсь, сэр.
"Легко сказать - проинтервьюируй! - думал Раджан, нехотя приближаясь к группе Парсела. - Это ведь не киноактер. не министр из какого-нибудь захудалого княжества. Посланец Джона Кеннеди, президента Соединенных Штатов Америки. Да еще миллиардер. Да еще с частным визитом. Что ему стоит сказать, что я принял его за кого-то другого? И ведь это лишь один из вариантов отрицательного ответа"...
Когда Раджан подошел к американцу, они увлеченно обсуждали новый роман модного американского писателя. Из обрывков невольно подслушанных фраз Раджан мог понять, что девушка рьяно защищает роман, хотя личность его автора не внушает ей особой симпатии. "Спившийся жрец тысячи и одной любви, - сказала она. И тут же добавила: - Но мне импонирует дух новаторства, которым пронизана эта книга".
Тот, которого Маяк назвал Джерри Парселом, мягко возражал девушке: "Пусть его пьет хоть сто бутылок виски в день и еженощно меняет женщин. Мне до этого дела нет. А вот до того, как и чем он пишет, мне есть дело. Ибо первое - дело личное, а второе - общественное. И его кривляния, его жонглирование словесами в ущерб смыслу раздражают меня, даже бесят".
Роберт Дайлинг занимал срединную позицию: "Я лично знаком с этим писателем. Последний раз мы встречались в Гонолулу в октябре прошлого года. Всего каких-то три-четыре месяца назад. Он вовсе не производил впечатление человека, отмеченного печатью распада личности. Пил? Да. Но, пожалуй, вряд ли больше, чем люди его круга и возраста. И любовница с ним была.
Однако позволительно задать вопрос: "А кто отдыхает на Гавайях без любовниц?" Он посмотрел на девушку и продолжал: "Беатриса понимает, что имеются в виду одинокие мужчины. А он холостяк. Что же до его романа, то, на мой взгляд, он отличается не столько словесной эквилибристикой, сколько тщедушием мысли. Критики в один голос считают эту его вещь много слабее всех предыдущих..." Наступило молчание, которое нарушил Раджан.
- Извините, сэр. Пресса, - обратился он к Джерри Парселу. И затем, повернувшись ко второму американцу: - Хэлло, мистер Дайлинг.
Парсел недоуменно наморщил лоб. Дайлинг улыбнулся, обменялся с молодым человеком рукопожатием: - Господин Раджан, помощник редактора влиятельной ежедневной газеты "Индепендент Геральд". Единственный сын владельца банков, судоверфей, металлургических и прочих заводов, фирм, синдикатов и компаний, носящих имя "Раджан и сын". Мисс Беатриса Парсел. Мистер Джерри Парсел.
Здороваясь, девушка энергично тряхнула руку Раджана.
Мужчина же едва прикоснулся к его пальцам. При этом пристальный взгляд его сине-серых глаз оценивал, ощупывал, взвешивал: "Что ты за человек? И стоит ли на тебя тратить хоть минуту времени?" Глаза девушки были удивительно похожи на глаза отца. Такие же сине-серые. Может быть, несколько больше. И, вместе с тем, совершенно другие. В них не было ни физически ощутимой тяжести, ни мгновенно вспыхивавшей и тотчас гаснувшей цепкой настороженности, ни мудрого скепсиса. И, тем не менее, они поразили Раджана: ему показалось, что в глазах Беатрисы столько жизни и света, что он невольно опустил свои глаза.
В общем-то, перед ним стояла девушка как девушка - чуть выше ростом, чем ее невысокий отец, чуть ниже, чем высокий Дайлинг. девушка как девушка, со вздернутым носом, с копной соломенных волос, длинноногая. Раджан ничего этого не заметил. Он видел лишь ее глаза, и ощутил какое-то смутное беспокойство, тревогу. Повернувшись к Джерри Парселу, он спросил: - Не могли бы вы, сэр, поделиться с читателями нашей газеты впечатлениями о вашей поездке в Индию?
- Я здесь нахожусь как частное лицо, и мои впечатления вряд ли представят какой-либо общественный интерес, - Парсел достал из кармана сигару, закурил.
- Читатели его газеты очень любят, когда свои точки зрения высказывают как раз частные лица, - усмехнувшись, сказал Дайлинг. - Ну, например, весьма уместной была бы статья "Долларовые вложения в экономику Индии". Или, скажем, такая: "Завод в Бхилаи - дракон или мессия?" - На двадцатой полосе у нас регулярно идет колонка "Говорят иностранные туристы", - невозмутимо продолжал Раджан. Можно поместить ваши мысли и наблюдения, касающиеся скальных храмов эпохи средневековья и раннего Ренессанса. Сорок строк плюс портрет.
- Весь Дели знает, Джерри, что ты здесь был. Что ты проехался по стране. И на сколько и в каких именно пунктах задержался. И с кем встречался, - сухо проговорил Дайлинг. Великолепное поле для всякого рода спекуляций, догадок, сплетен...
- Разумеется, другой пищи нет! - ухмыльнулся Парсел. Роберт, дружище, ты же знаешь. что я упрямый малый, - сказал он, положив руку на плечо Дайлинга и продолжая смотреть в лицо Раджану. - Клянусь святым Петром, никаких интервью я давать не буду. И статьи писать не собираюсь. Впрочем, если вас, господин... э...
- Раджан, - подсказал Дайлинг.
- Господин Раджан, интересуют мои впечатления, не для печати, естественно, а в порядке, так сказать, культурного обмена, я с удовольствием встретился бы с вами...
- Ну, предположим, завтра, за ленчем, в моей резиденции, - вмешался Дайлинг.
- О'кей, - Парсел кивнул головой. - Завтра в половине второго.
- Благодарю. непременно буду, - проговорил Раджан.
Во время разговора мужчин Беатриса исподволь разглядывала Раджана. лицо тонкое. Кожа смуглая, матовая. И черные волосы. Черные брови, ресницы. Черные усы. Черные глаза. Выпуклый лоб. Ну и что? Нет, Раджан не произвел на Беатрису Парсел впечатления. Вот только, когда он сказал о колонке "Говорят туристы", ей почудились в его голосе смешливые нотки, даже саркастические. А человека с чувством юмора не так уж часто встретишь и такие встречи всегда интересны...
Меж тем издалека нахлынул гул восторженных голосов. Появились мотоциклисты в голубых парадных мундирах и в центре большого овала, образованного их нарядными белыми машинами, черный лимузин премьер-министра Индии Джавахарлала Неру, надменный, неповоротливый "роллс-ройс". Кортеж подъехал к центру площади. Выйдя из машины, Неру поднял руки вверх. и, медленно поворачиваясь на север, на запад, на юг, на восток, приветствовал толпу. И над площадью, затопленной солнцем, зеленью, толпами людей, взвились в небо сотни голубей, затрепетали ленты, косынки, полотнища, флаги. Несколько сотен тысяч глоток в едином порыве взорвали площадь ликующим древнеиндийским кличем борьбы и победы.
Празднество открывалось церемониальным шествием слонов.
В роскошной золотой сбруе, с розовыми, белыми, синими полосами на голове и вдоль боков, они величественно шли по четыре в ряд, бережно неся пышно разодетых погонщиков, помахивая в такт шагам ярко раскрашенными хоботами. не успели исчезнуть из поля зрения последние их ряды, а на площадь уже въезжали, оглушительно ревя моторами и свирепо лязгая гусеницами, тяжелые танки. Как и слоны, они замедляли темп движения, поравнявшись с трибуной премьера. Как и слоны, они поворачивали к трибуне свои головы- башни, кланялись. опуская хоботы-пушки.
Мимо трибун проезжала и проходила моторизованная пехота - на верблюдах и в бронетранспортерах. Ветром пронеслись кавалерийские эскадроны. Четко печатая шаг, просалютовали офицерские батальоны академии генерального штаба. Прошел сводный военно-морской полк. Катились новехонькие, без единой царапины, танкетки и самоходные орудия, минометы и зенитные пушки.
Небо пронзали смертоносные сигары из металла и пластмассы.
Раджан стал было пробираться к трибуне прессы, как вдруг услышал, что его окликнул звонкий мужской голос. Он обернулся и увидел невдалеке Виктора Картенева. Пресс-атташе советского посольства весело крикнул ему что-то, но его слова потерялись в гуле танков и рокоте реактивных истребителей, пронесшихся над Радж Марчем. Раджан вплотную приблизился к русскому, застенчиво улыбнулся, показал на уши руками: - Привет! Извини, Виктор, не расслышал ни одного твоего слова.
- С праздником тебя, говорю.
- Благодарю. Что новенького на дипломатическом фронте?
- "На Западном фронте без перемен".
- И в моем офисе как и прежде - "Невидимки за работой"...
Картенев и Раджан впервые встретились в Москве несколько лет назад. премьера Индии во время его визита в Советский Союз сопровождала пресс-группа, в которую Маяку удалось втиснуть и себя и Раджана. Тогда Виктор путешествовал с индийцами по городам и весям страны.
Позднее Раджан летал в Европу. Останавливался в Москве.
Бывал в гостях у Картенева. Взаимоотношения Виктора с женой Аней его поражали. Иногда он становился попросту в тупик: "Есть же, должна же быть какая-то граница между эмансипацией и свободой жены в семье? Или эмансипация здесь ни при чем, а все зависит от того, есть ли любовь? Так или иначе, но Картенев вот уже полгода как в Дели. А Аня, судя по всему, пока не собирается менять климат умеренный на тропический. Для нее, как и для очень многих аспирантов, сузился мир на три года до предела: "Диссертация. Научный руководитель. Минимум. Сдал не сдал. Библиотека. Рецензии. Публикации. Оппоненты. реферат. шары белые (черные). Защитился (не защитился). ВАК. Банкет"...
О причине разрыва Раджана с отцом Картенев узнал по приезде в Дели: отказ жениться ради денег. отказ продать подороже (но все же - продать!) себя. Именно такой брак готовил Раджану его отец.
Раджан, стоя рядом с Виктором, думал о только что встреченной американке. О ее глазах. О том, уедет ли она вместе с отцом в Штаты или пробудет еще какое-то время в Индии. О том, что в понедельник за ленчем он, скорее всего, встретит ее вновь...
Картенев, повернувшись к торговцу сигаретами, неожиданно увидел рядом с собой советника Раздеева. Тот оживленно беседовал с двумя незнакомыми Картеневу мужчинами.
Закурив, Картенев еще раз бросил взгляд на Раздеева.
Именно он - советник по культуре Семен Гаврилович Раздеев первым приветил его в посольстве.
... Вот Виктор и прибыл в Дели, столицу Индии, столицу могучего древнего государства, о поездке в которое не раз мечтал. о котором столько было прочитано, столько переговорено Картеневым и его друзьями по институту, родному МГИМО...
Он сошел с самолета и сразу же попал в первоклассный, современный аэропорт Палам. Были, конечно, и разноцветные восточные одежды; и кричащая, шумящая, куда-то спешащая толпа; и черные, как уголь, носильщики; и въедливые рекламы, которые требовали покупать рубашки только такой-то фирмы, и остановиться только в таком-то отеле, и отдыхать только на таком-то горном курорте.
И пальмы были. И громадные манговые деревья, кольцом обступившие здание аэропорта. И даже обезьяны были - обезьяны нахально расхаживали по крышам строений возле аэродрома. И попугаи стаями носились тут же, зеленые, красные, синие, желтые! Ну и, конечно, магазинчики сувениров: резьба по дереву, по кости, чеканка по серебру и золоту - различного рода поделки ремесленников. И - чего там только не было...
Несколько озадачил Картенева скучающий вид атташе из консульского отдела посольства, который его встречал. Он держался так, будто ничего удивительного кругом не было. Но потом Виктор подумал, что атташе, видимо, живет здесь давно, ему приходится чуть ли не ежедневно встречать людей, прибывающих в Индию, и он просто перестал замечать то, что вокруг, да и самих людей.
Удивила навязчивая придирчивость таможенника. Вежливо, даже застенчиво улыбаясь, он начал задавать пассажиру, который шел перед Виктором, вопросы: "Имеет ли сэр иностранную валюту? Имеет ли сэр транзисторный приемник? Имеет ли сэр магнитофон? Имеет ли сэр бриллианты?.." В машине Картенев поинтересовался причиной такой подозрительности таможенников. Атташе усмехнулся и сказал, что здесь не проходит и дня без того, чтобы не были задержаны контрабандисты профессионалы или любители, - пытающиеся протащить через границу золото, жемчуг, наркотики.
- Третьего дня, - добавил он, - был задержан посол одной из южноамериканских стран. "Чрезвычайный и полномочный" пытался провезти в Индию около шестисот золотых швейцарских часов...
Они ехали по широкому полупустынному шоссе, по обеим сторонам которого раскинулись прямоугольники полей. Изредка встречались маленькие домики, хижины, лачуги.
- Отличное шоссе, - сказал Виктор, обращаясь к своему соседу.
- Да-а, - задумчиво протянул тот, - англичане, уходя из этой страны, оставили ей в наследство, пожалуй, лишь две стоящих вещи: шоссейные дороги да английский язык. Как, впрочем, и в Пакистане и десятке стран помельче. Помолчал и добавил: - Да-да, - именно английский язык. Собственного языка межнационального общения в Индии нет, в каждом штате, а их более дюжины, говорят на своем. Поэтому английский является единственнм доступным средством общения между различными частями страны...
Они проехали мили две-три, и по обеим сторонам шоссе возникли крупные деревья, образуя шатер над ним. Час был утренний, шоссе пустынно, - минут через пятнадцать машина въехала в город. Потянулись широкие тенистые улицы с особняками, прятавшимися в глубине обширных участков. - Новый Дели, отметил спутник Картенева, - резиденция министров, крупных чиновников, дипломатов, бизнесменов, торговцев.
Проехал навстречу велосипед, на котором сидели... Сколько человек может сидеть на одном велосипеде? На этом сидели четверо. Мужчина, женщина и двое детей; семейный тарантас!
Промчались два моторикши, потянулись одна за другой тележки с буйволами в упряжке, прошлепали босиком двое - в цветных чалмах, с длинными мечами у пояса, промелькнула бензозаправочная колонка с громадной надписью "Кэлтекс", другая - "Бэрма шел".
Словно из-под земли вынырнули многоэтажные дома - торговый центр Дели. Кинотеатры. банки. рестораны, компании.
Фруктовый рынок. Несмотря на ранний час, торговля идет вовсю: арбузы, дыни, манго, яблоки, груши, сливы, виноград, клубника. И много таких фруктов, о которых Виктор даже и не слыхал.
Поселили его в посольской гостинице. наскоро умывшись и позавтракав в столовой, он пошел представляться начальству.
Дежурный комендант посольства тщательно изучил паспорт, внимательно осмотрел Виктора, спросил - кто он, к кому и зачем. Получив ответы и еще раз внимательно осмотрев Виктора, комендант сказал, что советник по культуре Раздеев находится в комнате номер двадцать на втором этаже.
- О-о-о! Виктор Андреевич! Приветствую вас, дорогой.
Приветствую! - радушно улыбаясь, Раздеев поднялся из-за стола и пошел Картеневу навстречу. Невысокий крепыш в модного покроя костюме, он производил впечатление человека энергичного, преуспевающего, уверенного в себе. Крупная голова, широкий покатый лоб, мягкие, волнистые волосы, за толстыми стеклами очков маленькие, серые. очень внимательные глаза.
- Рад приветствовать вас в наших палестинах, - продолжал Раздеев, усаживая Виктора на широкий, мягкий диван.
- Вы, наверно, устали, Виктор Андревич, - как бы невзначай бросил Раздеев и уголком глаз стал наблюдать за Виктором.
- Нет? Ну вот и отлично. В десять часов у посла оперативное совещание дипломатического состава. там мы вас и представим.
- И после некоторого молчания: - Курите? Вот, попробуйте "Уинстон". А мне давайте ваш "Беломор", давненько не баловался.
Затянулся жадно, как-то по-особенному, - словно хлебнул дым папиросы, зажмурив глаза...
Здание посольства такое большое, что, глядя на него снаружи, Картенев невольно сравнил его с океанским пароходом.
Высокие потолки, широченные коридоры. Чисто. Прохладно. Главное прохладно. На улице жара сорок восемь градусов по Цельсию. А в посольстве центральное охлаждение воздуха. Благодать.
Ровно в десять началось совещание. Кабинет посла - метров пятьдесят. Вдоль стен - полки с книгами, диваны, кресла.
Слева у окна большой полукруглый стол. За ним кресло. В кресле сидит посол - Иван Александрович Бенедиктов - крупный, высокий, лет под шестьдесят пять, с холеным, не старым еще лицом, с доверчивым взглядом темно-синих глаз, черными - без единого проблеска седины - волосами, зачесанными назад. Говорит увесисто, спокойно, но иногда вспыхивает от скрытого до поры внутреннего волнения, горячится.