Страница:
Дамион встал, с трудом сохраняя равновесие. Тюремщики давно уже не связывали ему ноги и даже не заботились ставить охрану. Куда он денется? Сейчас ему можно было ходить по нижней палубе, если держаться подальше от матросов. Почти все они были рабами: тела их носили знаки жестокого обращения – шрамы от кнутов, перебитые носы, сросшиеся вкривь и вкось. Многие были в железных ошейниках, на запястьях и лодыжках – все еще гноящиеся раны от кандалов. Почти у всех виднелись синяки и ушибы недавнего происхождения, явно полученные во время работы на верхних палубах. Они были такими же пленниками, как Дамион и женщины. Если бы даже разрешалось с ними говорить, все равно их языка он не знал. Однажды он попытался отдать свой дневной паек размоченных сухарей одному матросу, потому что его тогда тошнило от морской болезни. Тут же на них обоих обрушился охранник с кожаным бичом, вопя что-то на своем языке и хлеща обоих по плечам и спинам. Дамион сбежал и в ужасе смотрел, как свалился матрос, пытаясь закрыться от ударов, раздирающих и без того рваные лохмотья. Лишь когда жертва потеряла сознание, охранник прекратил избиение. У Дамиона потом тоже долго болели незаживающие шрамы от кнута, мешая спать и усугубляя тошноту. Сначала он приписал поведение охранника чистой злости, и только потом до него дошло, что офицеры, очевидно, опасаются мятежа многократно превосходящих их численно рабов.
Он мрачно размышлял над судьбой женщин и своей, о которых мало что знал с тех пор, как корабль вышел в море. И еще он волновался за своих друзей в Маурайнии. Как им объяснили его внезапное исчезновение, и объяснили ли вообще? Может быть, патриарх объявил, что Дамион и остальные сбежали, сопротивляясь аресту? Ему еще надо было объяснить исчезновение своих «обращенных», и так, чтобы самому выйти сухим из воды. Одно ясно: Каитан Атариэль ни за что не поверил бы выдвинутым против друга обвинениям. Колдовство! Он почти слышал презрительный смех Каитана. Но Каитан, конечно, ничего не мог сделать, да и никто не смог бы. Аббат и приор наверняка в тюрьме, а людей Аны нашли и покарали. «Никто никогда не узнает, что сталось со мной и с женщинами, – подумал он. – Наверное, все думают, что мы погибли. И это в любой момент может стать правдой».
Он искал способа отвлечься от этих тяжелых мыслей. Мохарец Йомар тоже оказался на этом корабле, но Дамион редко его видел. Йомар всегда, когда можно было, держался особняком. Может, предрассудки зимбурийцев не позволяли им допускать его в свое общество или сам Йомар этого общества не искал. Пока зимбурийские солдаты и моряки коротали время за игрой в кости и драками, мохарец держался сам по себе, отхлебывая из фляжки, которую всегда таскал в кармане. Он нашел себе темный угол где-то за бочками, недалеко от конюшен, и там предавался этим запоям. За бочками было темно, воняло гнилой соломой и навозом, и туда мало кто совался.
Чувствуя, что уже сто лет не говорил ни с одной живой душой, Дамион рискнул как-то пробраться к мохарцу и шепотом начать разговор. Насчет содержимого фляжки у священника сомнений не было: несколько глотков снимали обычную сдержанность Йомара, и язык у него развязывался. Очевидно, он совершал время от времени набеги на бочки с ромом. Иногда в этом раскованном состоянии он забывал понижать голос и гудел своим глубоким баритоном, к тревоге священника, но зимбурийцы не обращали на него внимания – им явно были знакомы припадки Йомара.
Общаясь с ним во время приступов разговорчивости, Дамион смог сложить воедино кусочки его прошлого, как фрагменты старой мозаики. И полная картина не была особо приятной. Йомар, несколько раз отказавшись назвать свой возраст, наконец, открыл, что не знает его. Отец его был высокопоставленный зимбуриец, рискнувший вступить в незаконную связь с мохарской женщиной. Узнав об этой непозволительной связи, разгневанные служители Валдура ворвались в его дом, когда Йомар еще не родился, отца арестовали, а злополучную мать с ребенком во чреве сунули в трудовой лагерь. Дамион слыхал страшные рассказы об этих учреждениях, о царящих там нищете и жестокости.
– И как же ты оттуда выбрался?
Глаза Йомара затуманились воспоминаниями.
– Когда я подрос, меня послали с рабочим отрядом строить дорогу через пустыню по велению царя Зедекара. Днем пекло, ночи холодны, как… как сердце зимбурийца. – Он оглянулся, явно надеясь, что его подслушали, но ни одного зимбурийца не было достаточно близко или ни один не понимал по-маурийски. – У нас даже палаток не было. Спали вповалку на земле, группами, чтобы безопасней было, и разводили костер для защиты, если было из чего. Дикие звери подходили в темноте прямо к лагерю. Иногда лев или леопард кого-нибудь утаскивали. Тогда мы слышали ночью крик, а потом, бывало, видели кровь на песке.
Однажды на мой лагерь напал лев и схватил моего соседа. Я на него бросился – а при мне было только большая кирка.
Наверное, я просто рехнулся. Следующее, что я помню – это как лев лежит у моих ног, а в черепе у него торчит кирка.
– Ты убил льва киркой? – спросил Дамион. Причем сразу поверил: от лишенного украшений рассказа исходил дух правды. – Вот это храбрость!
– Глупость, – уточнил мохарец, мрачнея. Хлебнул из фляжки. – Зимбурийцы об этом прослышали, и не успел я оглянуться, как попал в город – на царскую арену. Меня прозвали Мулатом и заставили драться со львами и шурканскими саблезубыми тиграми. С гладиаторами тоже. Я был для них трудной задачей – против меня бросали все, что у них было, чтобы убить. И не могли. Мулат каждый раз побеждал, – свирепо улыбнулся Йомар.
Дамион тоже улыбнулся:
– Ага! Я сразу догадался, что ты не в полную силу сражался со мной там, в Маурайнии. А скажи, как тебе удалось уйти с арены?
– Один генерал меня купил. Решил, что использует мою силу с толком.
В деле он оказался во время восстания против царя Зедекара. Ему повезло драться с войсками этого ненавистного монарха, и дрался он так, что если бы не цвет кожи, после победы Халазара его ждал бы высокий пост. Но вместо того его стали посылать соглядатаем в чужие страны – сначала в Шуркану, потом на архипелаги и в Маурайнию. Эта роль была ему ненавистна, и взялся он за нее лишь в надежде как-нибудь сбежать в чужой стране. Но его, как особо ценного раба, стерегли неусыпно. На многих заданиях его напарником был тот самый Медалар Хирон, настоящее имя которого было Зефрон Шеззек.
– Гад он, – буркнул Йомар. – Гнилая душа. Говорят, его мать была маурийкой, которую похитили пираты и продали зимбурийскому дворянину. Полукровок в Зимбуре не жалуют, вот он и прорывается наверх зубами и когтями. Сумел убедить генералов Халазара, что может быть хорошим лазутчиком, поскольку не похож на зимбурийца. Они согласились, и с тех пор без работы его не оставляют.
– Зачем тогда его послали на север? Там для лазутчика наверняка нет работы.
Йомар пожал плечами:
– Не знаю. Но Шеззек любую работу исполняет чуть-чуть лучше, чем надо. А Халазар любит, чтобы самые опасные его слуги были подальше от дома, не в руках его возможных соперников. – Наступило недолгое молчание, потом Йомар снова глянул на Дамиона. – Я в том переулке, на Яне, знал, что ты в мусорной куче. Больше тебе деваться было некуда. И мог сказать об этом зимбурийцам.
Дамион удивленно посмотрел на него:
– Отчего же не сказал?
– Никогда не помогаю им больше, чем приходится. Когда генерал Мазур меня купил, он сказал, что каждый раз, когда я его ослушаюсь, он будет убивать одного мохарского раба, и если я попытаюсь сбежать – тоже. Эта угроза сдерживала меня годами, я ему поверил. Мой народ считает меня предателем. Если я проезжаю мимо трудового лагеря, мне плюют вслед, и ничего я не мог бы объяснить. Я нашел маленькие способы бросать вызов зимбурийцам, но способы эти должны быть тайными.
Дамион вдруг понял.
– Когда ты узнал, что Лорелин убьют, тебе пришлось выбирать одну из двух жизней.
Йомар как следует приложился к фляжке и ничего не ответил. Дамион с растущим гневом отметил, что зимбурийцам, похоже, забавно было, что Йомара считают предателем, когда он на самом деле спасает жизнь своим соплеменникам. Как это должно было быть больно и как вывихнуло разум этого человека за многие годы! Если бы только судьба позволила ему остаться в Маурайнии, а не обрекла на это безнадежное путешествие! Тревога Дамиона за себя отступила, отогнанная мучительной тенью того Йомара, каким тот мог бы быть.
В это время три женщины сидели взаперти в кормовой каюте без окон. Из мебели в ней были только две дощатых койки с грязными матрасами, еще один матрас валялся прямо на полу. С потолка на цепи свисала масляная лампа. За наклонными стенами слышался рев и удары волн, сквозь закрытую дверь долетали вопли зимбурийцев. Три раза в день дверь открывали и женщин выпускали на нижнюю палубу, где им давали тот же паек, что и матросам: корабельные сухари, размоченные в бадье, иногда соленую рыбу или жилистое сушеное мясо. Для питья в каюту ставили небольшое ведерко. Иногда его наполняли, но реже, чем хотелось бы, и часто жажда сводила с ума.
Им дали и одежду – грубые балахоны, которые у зимбурийцев носили мужчины, потому что у двоих женщин были только те платья, в которых их схватили. Уже не особо чистые. Лорелин поделилась с подругами по плену содержимым своего узла, который ей оставили. Иногда давали для умывания ведро морской воды.
Не слишком помогало и то, что истории Лорелин и Аны звучали фантастически, вроде как из волшебной сказки. Разговоры Лорелин о том, что она слышит чьи-то голоса, были совершенно невероятны, а стоическое спокойствие Аны выводило из себя еще больше. Дело в том, что старуха утверждала, будто обладает похожими способностями.
– Я вижу все, что мне надо видеть, – объясняла она, показывая на затянутые пленкой глаза. – Свет и темноту. А остальное вполне могу воспринимать внутренним зрением.
Иногда Эйлии казалось, что она заперта в сумасшедшем доме, а иногда – что она сама сходит с ума.
– Меня… похитили, – произнесла она вслух, будто стараясь убедить себя, что это все на самом деле. Настолько это было похоже на ее собственные истории или грезы наяву, что даже сейчас казалось ненастоящим. – Меня схватили, потому что решили, будто я колдунья…
Эйлия осеклась и подтянула ноги, убирая их от проскочившей по полу крысы.
Ана повернулась к ней с добрым лицом.
– Я знаю, что вам это все очень тяжело, – сказала она, обращаясь к обеим девушкам. – И для бедного Дамиона тоже. Мне действительно жаль, что так вышло. Но что до меня – мне не на что жаловаться. Я хотела поехать на север и не могла найти ни одного капитана, который согласился бы туда плыть. Теперь я еду именно туда, куда хотела, – это положительно воля провидения.
Она отломила кусок корабельного сухаря и протянула крысе, которая взяла его у старухи из пальцев, как ручная, и быстро скрылась.
– Ана! – возмутилась Эйлия.
– Условия, конечно, не те, о которых я мечтала бы, это так, – добавила старуха, – но опять же не мне жаловаться, поскольку проезд бесплатный…
– Но Ана, ты же пленница! Мы все пленницы! – почти завопила Эйлия.
– На некоторое время. Мы покинем общество наших неприятных хозяев, когда прибудем на место.
Эйлия впала в безнадежное молчание. Интересно, что расскажет патриарх ее родным? Они ни за что не поверят, что она участвовала в колдовстве! Но если и не поверят, что они смогут сделать? Они же даже не знают, куда везут ее зимбурийцы.
Эйлия поерзала, устраиваясь поудобнее. Ноги затекли. Она попыталась встать, но качка корабля сбила ее с ног, и она легла снова, застонав. «Уйдите, не будьте настоящими!» – приказала она деревянным стенам, но они упрямо продолжали существовать.
– Ничего этого нет. Все это мне только снится.
– Эйлия, уже много дней прошло, недели. Не можешь же ты столько спать, – с беспощадной логикой указала Лорелин.
– Значит, у меня лихорадка, и это бред, – с надеждой предположила Эйлия. – На самом деле я не здесь, а на больничной кровати в бреду… ой! – завопила она, когда Лорелин ущипнула ее за руку. – Зачем ты?
– Больно?
– Конечно, больно!
– Ну, значит, тебе не снится. – Лорелин отвернулась к Ане. – Так ты считаешь, что тебе было предназначено оказаться на этом корабле? Ладно, а мы? Зачем здесь я, и какое это все ко мне имеет отношение? Ты бы рассказала мне, что все это значит.
– Да, полагаю, мне следует так поступить. Я не хотела тебя пугать, но определенно настало время тебе узнать. Ты в центре всех этих событий, – сказала Ана. – В некотором смысле мы все здесь из-за тебя. Этот человек, Йомар, получил от обоих своих хозяев приказ тебя найти, Дамион пытался спасти тебя от Мандрагора, Эйлия пришла искать тебя в развалины, чтобы утешить. И я тоже пошла искать тебя, когда узнала, что ты исчезла. Несмотря на записку, которую ты оставила, я подумала, что Мандрагор вполне может иметь отношение к этому событию. Ты – или Судьбы – свели нас всех вместе ради некоего общего предназначения.
– Моя Цель! – выдохнула девушка.
– Я тебе говорила о Трине Лиа, – сказала Ана.
– Да, но я все равно не понимаю. Я думала, что ее не считают реальной личностью.
– В западной традиции она стала символом, олицетворением Веры, – пояснила Ана. – Но в исходном элейском предании говорится о настоящем, живом человеке. Пришествие Трины Лиа было предсказано королевой Тринисии более двух тысяч лет тому назад. Элей верили, что наступит время великого зла и страдания, когда мир подпадет под власть злобного тирана. Но они же верили, что родится другой великий вождь, женщина, которая будет носить титул Трины Лиа – принцессы Звезд. Она родится человеком, но истинная ее природа будет божественной. Видишь ли, у элеев было поверье, что боги поклялись никогда более впрямую не вмешиваться в жизнь смертных, если только смертные об этом сами открыто не попросят. Также они не будут принимать телесный образ иначе как путем воплощения – то есть рождения в человеческом образе, когда они обретают не только людскую плоть, но и всю уязвимость человеческой природы. Поэтому элей считали, что божественная принцесса родится среди них.
– И ты считаешь, что это я, – сказала Лорелин. – Тогда кто мои родители? Чтобы быть принцессой, я же должна быть дочерью короля?
– Не обязательно. Это слово есть всего лишь женская форма слова «принц», которое может означать любого правителя.
Эйлия посмотрела на Лорелин и нахмурилась. Она ни на миг не верила во всю эту чушь, будто ее одноклассница на самом деле… та самая женщина. «Она нормальный человек – как я, как всякий другой!» Ей вспомнилась принцесса Паисия, которую она видела мельком во всем ее величии в королевской карете. Вот это истинная царственность. Принцесса Лорелин? Невозможно. А насчет ее божественной природы – так это просто смешно. Однако зимбурийцы, кажется, считают иначе.
– У меня иногда бывают странные сновидения, – медленно произнесла Лорелин. – То есть я считаю, что это сновидения. Я вижу картины, как если засну: места, где я никогда не бывала, лица людей, которых никогда не видела.
– Белый дворец с множеством башен? – подсказала Ана. – И женщина с длинными золотыми волосами?
Лорелин вздрогнула – на лице ее выразилось удивление.
– Откуда ты можешь знать? – спросила она, понизив голос. – Эти сны я вижу много лет, но никогда никому не говорила.
– Потому что у меня были такие же видения, и много раз. Как и других немереев. Лорелин, эта женщина может оказаться твоей матерью.
– Матерью… – тихо повторила Лорелин. – Когда я была еще маленькой, мне казалось, будто я что-то помню… Руки, которые меня держат, и ласковый голос. Но лица не было никогда, не могла увидеть – я не думала, что это лицо золотоволосой дамы моих снов. Я не думала, что она есть на самом деле. Если она действительно моя мать, что с ней сталось?
– Этого я не знаю.
– Она была из элеев? И я тоже? – спросила Лорелин.
– Я думаю, что да. У тебя определенно элейская внешность: ты, как и они, необычайно высока и у тебя есть необычные способности.
– Эйлия мне говорила, что элей вымерли много веков назад.
– Так и есть, – подала голос Эйлия из угла.
Ана улыбнулась:
– Может быть, это еще не так.
Эйлия смотрела на нее, потом перевела взгляд на долговязую светловолосую девушку. «Живая элейка! Может ли это быть? Нет, чистейшая чепуха».
Но что-то в глубине сознания зашевелилось при этой мысли.
– Если я и есть этот вождь из предсказания, то что именно должна я сделать? – не отставала Лорелин.
– Задача Трины Лиа – объединить Землю и Небо, то есть установить новую эру мира и справедливости, чтобы земное царство стало больше похоже на небесное. Но для этого она сначала должна победить князя тьмы.
– А это кто такой?
– Ах, если бы мы знали, насколько легче было бы нам! Мы бы тогда могли следить за его действиями, а не гадать, с какой стороны света может он напасть. Князь тьмы – поборник нашего врага, могучий полководец, который восстанет, послушный приказам Врага. Немереи говорят, что этот человек потеряет душу свою и станет всего лишь пустым сосудом для темной воли Врага, и таким образом наш древний противник убежит из бездомной Пропасти, куда заточен в незапамятные времена. А зимбурийцы считают, что этот князь будет воплощением Валдура. В это верит царь Халазар, и верит он также, что это он есть предсказанный, и жизнь тебе сохранили намеренно. Пророчество свитка ясно гласит не только, что князь и Трина Лиа будут биться за Камень Звезд, но и то, что она прибудет к нему первой. Вспомни, что царь весьма суеверен и принимает пророчества буквально. Хоть тебя ненавидит и боится, он не пытался тебя убить, потому что верит также, что судьбу обойти нельзя. Ты должна направиться в Тринисию, потому что так начертано в пророчестве, ты должна взять Камень, и лишь тогда может он вырвать его из твоих рук. Он не может сразить тебя, пока нет Камня, равно не может он завладеть Камнем, пока ты не найдешь его первая. Я знаю, что все это звучит дико, но в Зимбуре считается, что даже боги подчиняются судьбе. И будем благодарны за такие верования, иначе тебе не сохранили бы жизнь.
– Но только на время. Потом он меня убьет, – отозвалась Лорелин. Голос ее был сух и безжизнен, но глаза с тревогой глядели в лицо Аны.
Эйлия ахнула, и Ана вытянула сморщенную руку к руке Лорелин.
– Нет, дорогая. Я не дам ему этого сделать.
– Но как ты сможешь ему помешать? Особенно если он и есть тот князь, о котором ты говорила…
– Он в это верит, а я нет. Сомневаюсь, чтобы Модриан-Валдур так рано высунул голову. Он будет прятать от немереев своего представителя столько, сколько сможет, чтобы застать нас врасплох. Думаю, что сейчас истинный князь уже знает, кто он и в чем состоит его миссия. И он вряд ли верит в предопределение. Он мог попытаться уничтожить тебя еще когда ты была младенцем, и потому мать тебя спрятала и подкинула. Монахи сохранили тебе жизнь и вырастили. Благодаря им ты выжила и выросла достаточно, чтобы ему противостоять. Тебе придется быть очень смелой, дорогая.
Рука старухи сжалась на руке девушки.
– Я знаю, Ана, – спокойно ответила Лорелин. – Я не испугана. Я всегда знала, что родилась для чего-то важного. Я верю, что мне предназначено быть… быть бойцом.
– Но ты заслужила право хотя бы знать, почему тебе придется сражаться. Это для того, чтобы защищать людей, чтобы спасать слабых от сильных. – Белые глаза Аны будто пытались заглянуть в душу Лорелин. – Будешь ли ты истинно готова рисковать своей жизнью, чтобы спасти чужую? Это очень важно, Лорелин: ты должна принять свою миссию по собственной воле.
– Я принимаю ее, Ана, – теперь, когда, наконец, знаю все.
– Наверное, еще не все, дорогая моя, но пока этого хватит. – Старая женщина улыбнулась и отпустила руку Лорелин, несколько успокоенная. – Если нам предназначено добиться мира, то Трина Лиа должна будет победить князя и его присных – но я надеюсь, что до этого пройдет еще много лет.
– Я буду биться с ним, где он захочет, – объявила Лорелин. – Кем бы он ни был, я заставлю его расплатиться за зло. Особенно если это он убил моих отца и мать!
У нее чуть задрожала нижняя губа.
– Мы не знаем, он ли это сделал, дорогая. Но боюсь, что это весьма вероятно.
Лорелин на миг склонила голову к коленям.
– Это моя вина, – прозвучал ее приглушенный голос. – Если мои родители погибли, то это из-за меня, из-за того, кто я. И аббат Шан, и монахи Ярдъяна. Они меня защитили, и теперь погибли из-за этого.
– Лорелин, милая…
Девушка подняла голову. Веснушчатое лицо побледнело, но слез на нем не было.
– Все хорошо, Ана. От этих мыслей мне еще сильнее хочется драться.
В этот момент стражник открыл дверь. Эйлия узнала темнокожего мохарца, которого впервые видела в библиотеке Академии целую вечность назад.
– Обед, – мрачно объявил он, жестом приказывая выйти из каюты.
– Йомар… – начала Лорелин, но он ее оборвал.
– Молчать! – бросил он коротко и угрюмо и повернулся спиной.
Когда женщины подходили к двери, что-то серое и быстрое проскочило внутрь. Эйлия отпрянула, на миг подумав, что это огромная крыса. Но потом разглядела, что это кошка Аны, Метелка.
– А, вот и ты, моя милая! – приветствовала Ана свою любимицу. Кошка вспрыгнула на бочку и замурлыкала. – Что ты здесь делаешь?
– Надеюсь, охотится на крыс, – заметила Эйлия. – Только лучше бы поосторожнее. Если зимбурийцы ее поймают, могут и за борт выкинуть.
– Я их самих за борт покидаю, пусть только попробуют! – крикнула Лорелин, подставляя руки. Кошка прыгнула в них и стала тыкаться носом в лицо девушки.
Ана провела девушек в общий отсек нижней палубы. Эйлия подумала, что надо бы порадоваться этому выходу из тесной клетушки, но в большой каюте было немногим лучше. Запах там стоял ужасный – пот и немытые тела, и ей не слишком нравилось, как поглядывают некоторые мужчины на нее и на Лорелин. Хотя почти все старались смотреть в сторону. Либо они боялись ведьм, либо не смели посягать на законную добычу своего тирана.
Один из них встал. Светлые волосы его смотрелись подозрительно среди темных голов. Эйлия, как всегда, уставилась на него. В этой фантасмагории Эйлии труднее всего было принять одну вещь – ту, которая более всего заставляла считать эту явь сном: присутствие Дамиона Атариэля. Она слушала рассказ Лорелин о свитке, который он привез с архипелага, рассказ Аны о его встрече с немереями, и это было так похоже на выдуманные сказки, которые она любила читать, что легко было поверить, будто все это – из ее распухшей головы. Молодой священник бывал в стольких ее снах; а потому это тоже такой сон. Она смотрела на него, стоя в очереди за своей долей тощей водянистой похлебки, которая была сегодня на обед. Он был похож на того Дамиона, которого она знала в Академии. Хотя подбородок покрыт щетиной и глаза затуманены усталостью, но все такие же ярко-синие, и нечесаные волосы такие же золотисто-светлые.
Он на миг поднял глаза и встретился с ней взглядом.
– Мне очень жаль, что так вышло, Эйлия, – сказал он тихо, подвигаясь к ней. – Надо было мне знать, что не стоит влезать в это дело. Но ты была вообще ни при чем…
– Эй, ты! Пленный! С женщинами не разговаривать! – рявкнул солдат.
Священник поднял руки беспомощным жестом и снова отвернулся.
Чуть позже в мрачные мысли Дамиона ворвался низкий голос.
– Вставай, поп!
Дамион поднял покрасневшие глаза и увидел, что к нему обращается Йомар. Мохарец был одет в длинную меховую шубу и держал под мышкой такую же.
– Пойдешь на палубу. – Он протянул шубу и бросил: – Напяливай.
– Но зачем…
– Без разговоров! – рявкнул мохарец.
Дамион видел, что Йомар трезв, а потому в плохом настроении. Он натянул тулуп, потом за своим мрачным вожатым подошел к деревянной лестнице, выводящей на палубу. Не хотят ли зимбурийцы бросить его за борт акулам? Но тогда они вряд ли дали бы ему шубу.
Холод на палубе обрушился как удар, и Дамион ахнул. Ветер резал лицо, вода и небо имели одинаково свинцовый цвет. В этот северный океан весна не пришла: Дамион видел, как застывает на ветру его дыхание. Матросы и солдаты стояли вокруг, неотличимые друг от друга – не похожие на людей фигуры в громоздких мехах. Вздымались и опадали возле корабля серые волны, покрытые паутиной пены, и палуба постоянно качалась, иногда становясь круто, как скат крыши. Чтобы сохранить равновесие, Дамиону пришлось яростно махать руками и качаться, как в ритуальном танце. Льдины мотались на волнах, и еще два корабля пробивались справа сквозь ледяную черноту воды. Это были не весельные суда с треугольными парусами, какие он видел на архипелагах, а галеоны, как тот, на котором ехал он: большие суда, предназначенные для плавания против ветра, с прямоугольными парусами, как корабли запада, и только один треугольный парус на корме.
На одном корабле он заметил царский флаг Зимбуры с солнцем и задрожал совсем не от холода. Зачем царь-бог решился на такое опасное путешествие, бросив царство на милость возможных узурпаторов?
Он мрачно размышлял над судьбой женщин и своей, о которых мало что знал с тех пор, как корабль вышел в море. И еще он волновался за своих друзей в Маурайнии. Как им объяснили его внезапное исчезновение, и объяснили ли вообще? Может быть, патриарх объявил, что Дамион и остальные сбежали, сопротивляясь аресту? Ему еще надо было объяснить исчезновение своих «обращенных», и так, чтобы самому выйти сухим из воды. Одно ясно: Каитан Атариэль ни за что не поверил бы выдвинутым против друга обвинениям. Колдовство! Он почти слышал презрительный смех Каитана. Но Каитан, конечно, ничего не мог сделать, да и никто не смог бы. Аббат и приор наверняка в тюрьме, а людей Аны нашли и покарали. «Никто никогда не узнает, что сталось со мной и с женщинами, – подумал он. – Наверное, все думают, что мы погибли. И это в любой момент может стать правдой».
Он искал способа отвлечься от этих тяжелых мыслей. Мохарец Йомар тоже оказался на этом корабле, но Дамион редко его видел. Йомар всегда, когда можно было, держался особняком. Может, предрассудки зимбурийцев не позволяли им допускать его в свое общество или сам Йомар этого общества не искал. Пока зимбурийские солдаты и моряки коротали время за игрой в кости и драками, мохарец держался сам по себе, отхлебывая из фляжки, которую всегда таскал в кармане. Он нашел себе темный угол где-то за бочками, недалеко от конюшен, и там предавался этим запоям. За бочками было темно, воняло гнилой соломой и навозом, и туда мало кто совался.
Чувствуя, что уже сто лет не говорил ни с одной живой душой, Дамион рискнул как-то пробраться к мохарцу и шепотом начать разговор. Насчет содержимого фляжки у священника сомнений не было: несколько глотков снимали обычную сдержанность Йомара, и язык у него развязывался. Очевидно, он совершал время от времени набеги на бочки с ромом. Иногда в этом раскованном состоянии он забывал понижать голос и гудел своим глубоким баритоном, к тревоге священника, но зимбурийцы не обращали на него внимания – им явно были знакомы припадки Йомара.
Общаясь с ним во время приступов разговорчивости, Дамион смог сложить воедино кусочки его прошлого, как фрагменты старой мозаики. И полная картина не была особо приятной. Йомар, несколько раз отказавшись назвать свой возраст, наконец, открыл, что не знает его. Отец его был высокопоставленный зимбуриец, рискнувший вступить в незаконную связь с мохарской женщиной. Узнав об этой непозволительной связи, разгневанные служители Валдура ворвались в его дом, когда Йомар еще не родился, отца арестовали, а злополучную мать с ребенком во чреве сунули в трудовой лагерь. Дамион слыхал страшные рассказы об этих учреждениях, о царящих там нищете и жестокости.
– И как же ты оттуда выбрался?
Глаза Йомара затуманились воспоминаниями.
– Когда я подрос, меня послали с рабочим отрядом строить дорогу через пустыню по велению царя Зедекара. Днем пекло, ночи холодны, как… как сердце зимбурийца. – Он оглянулся, явно надеясь, что его подслушали, но ни одного зимбурийца не было достаточно близко или ни один не понимал по-маурийски. – У нас даже палаток не было. Спали вповалку на земле, группами, чтобы безопасней было, и разводили костер для защиты, если было из чего. Дикие звери подходили в темноте прямо к лагерю. Иногда лев или леопард кого-нибудь утаскивали. Тогда мы слышали ночью крик, а потом, бывало, видели кровь на песке.
Однажды на мой лагерь напал лев и схватил моего соседа. Я на него бросился – а при мне было только большая кирка.
Наверное, я просто рехнулся. Следующее, что я помню – это как лев лежит у моих ног, а в черепе у него торчит кирка.
– Ты убил льва киркой? – спросил Дамион. Причем сразу поверил: от лишенного украшений рассказа исходил дух правды. – Вот это храбрость!
– Глупость, – уточнил мохарец, мрачнея. Хлебнул из фляжки. – Зимбурийцы об этом прослышали, и не успел я оглянуться, как попал в город – на царскую арену. Меня прозвали Мулатом и заставили драться со львами и шурканскими саблезубыми тиграми. С гладиаторами тоже. Я был для них трудной задачей – против меня бросали все, что у них было, чтобы убить. И не могли. Мулат каждый раз побеждал, – свирепо улыбнулся Йомар.
Дамион тоже улыбнулся:
– Ага! Я сразу догадался, что ты не в полную силу сражался со мной там, в Маурайнии. А скажи, как тебе удалось уйти с арены?
– Один генерал меня купил. Решил, что использует мою силу с толком.
В деле он оказался во время восстания против царя Зедекара. Ему повезло драться с войсками этого ненавистного монарха, и дрался он так, что если бы не цвет кожи, после победы Халазара его ждал бы высокий пост. Но вместо того его стали посылать соглядатаем в чужие страны – сначала в Шуркану, потом на архипелаги и в Маурайнию. Эта роль была ему ненавистна, и взялся он за нее лишь в надежде как-нибудь сбежать в чужой стране. Но его, как особо ценного раба, стерегли неусыпно. На многих заданиях его напарником был тот самый Медалар Хирон, настоящее имя которого было Зефрон Шеззек.
– Гад он, – буркнул Йомар. – Гнилая душа. Говорят, его мать была маурийкой, которую похитили пираты и продали зимбурийскому дворянину. Полукровок в Зимбуре не жалуют, вот он и прорывается наверх зубами и когтями. Сумел убедить генералов Халазара, что может быть хорошим лазутчиком, поскольку не похож на зимбурийца. Они согласились, и с тех пор без работы его не оставляют.
– Зачем тогда его послали на север? Там для лазутчика наверняка нет работы.
Йомар пожал плечами:
– Не знаю. Но Шеззек любую работу исполняет чуть-чуть лучше, чем надо. А Халазар любит, чтобы самые опасные его слуги были подальше от дома, не в руках его возможных соперников. – Наступило недолгое молчание, потом Йомар снова глянул на Дамиона. – Я в том переулке, на Яне, знал, что ты в мусорной куче. Больше тебе деваться было некуда. И мог сказать об этом зимбурийцам.
Дамион удивленно посмотрел на него:
– Отчего же не сказал?
– Никогда не помогаю им больше, чем приходится. Когда генерал Мазур меня купил, он сказал, что каждый раз, когда я его ослушаюсь, он будет убивать одного мохарского раба, и если я попытаюсь сбежать – тоже. Эта угроза сдерживала меня годами, я ему поверил. Мой народ считает меня предателем. Если я проезжаю мимо трудового лагеря, мне плюют вслед, и ничего я не мог бы объяснить. Я нашел маленькие способы бросать вызов зимбурийцам, но способы эти должны быть тайными.
Дамион вдруг понял.
– Когда ты узнал, что Лорелин убьют, тебе пришлось выбирать одну из двух жизней.
Йомар как следует приложился к фляжке и ничего не ответил. Дамион с растущим гневом отметил, что зимбурийцам, похоже, забавно было, что Йомара считают предателем, когда он на самом деле спасает жизнь своим соплеменникам. Как это должно было быть больно и как вывихнуло разум этого человека за многие годы! Если бы только судьба позволила ему остаться в Маурайнии, а не обрекла на это безнадежное путешествие! Тревога Дамиона за себя отступила, отогнанная мучительной тенью того Йомара, каким тот мог бы быть.
В это время три женщины сидели взаперти в кормовой каюте без окон. Из мебели в ней были только две дощатых койки с грязными матрасами, еще один матрас валялся прямо на полу. С потолка на цепи свисала масляная лампа. За наклонными стенами слышался рев и удары волн, сквозь закрытую дверь долетали вопли зимбурийцев. Три раза в день дверь открывали и женщин выпускали на нижнюю палубу, где им давали тот же паек, что и матросам: корабельные сухари, размоченные в бадье, иногда соленую рыбу или жилистое сушеное мясо. Для питья в каюту ставили небольшое ведерко. Иногда его наполняли, но реже, чем хотелось бы, и часто жажда сводила с ума.
Им дали и одежду – грубые балахоны, которые у зимбурийцев носили мужчины, потому что у двоих женщин были только те платья, в которых их схватили. Уже не особо чистые. Лорелин поделилась с подругами по плену содержимым своего узла, который ей оставили. Иногда давали для умывания ведро морской воды.
Не слишком помогало и то, что истории Лорелин и Аны звучали фантастически, вроде как из волшебной сказки. Разговоры Лорелин о том, что она слышит чьи-то голоса, были совершенно невероятны, а стоическое спокойствие Аны выводило из себя еще больше. Дело в том, что старуха утверждала, будто обладает похожими способностями.
– Я вижу все, что мне надо видеть, – объясняла она, показывая на затянутые пленкой глаза. – Свет и темноту. А остальное вполне могу воспринимать внутренним зрением.
Иногда Эйлии казалось, что она заперта в сумасшедшем доме, а иногда – что она сама сходит с ума.
– Меня… похитили, – произнесла она вслух, будто стараясь убедить себя, что это все на самом деле. Настолько это было похоже на ее собственные истории или грезы наяву, что даже сейчас казалось ненастоящим. – Меня схватили, потому что решили, будто я колдунья…
Эйлия осеклась и подтянула ноги, убирая их от проскочившей по полу крысы.
Ана повернулась к ней с добрым лицом.
– Я знаю, что вам это все очень тяжело, – сказала она, обращаясь к обеим девушкам. – И для бедного Дамиона тоже. Мне действительно жаль, что так вышло. Но что до меня – мне не на что жаловаться. Я хотела поехать на север и не могла найти ни одного капитана, который согласился бы туда плыть. Теперь я еду именно туда, куда хотела, – это положительно воля провидения.
Она отломила кусок корабельного сухаря и протянула крысе, которая взяла его у старухи из пальцев, как ручная, и быстро скрылась.
– Ана! – возмутилась Эйлия.
– Условия, конечно, не те, о которых я мечтала бы, это так, – добавила старуха, – но опять же не мне жаловаться, поскольку проезд бесплатный…
– Но Ана, ты же пленница! Мы все пленницы! – почти завопила Эйлия.
– На некоторое время. Мы покинем общество наших неприятных хозяев, когда прибудем на место.
Эйлия впала в безнадежное молчание. Интересно, что расскажет патриарх ее родным? Они ни за что не поверят, что она участвовала в колдовстве! Но если и не поверят, что они смогут сделать? Они же даже не знают, куда везут ее зимбурийцы.
Эйлия поерзала, устраиваясь поудобнее. Ноги затекли. Она попыталась встать, но качка корабля сбила ее с ног, и она легла снова, застонав. «Уйдите, не будьте настоящими!» – приказала она деревянным стенам, но они упрямо продолжали существовать.
– Ничего этого нет. Все это мне только снится.
– Эйлия, уже много дней прошло, недели. Не можешь же ты столько спать, – с беспощадной логикой указала Лорелин.
– Значит, у меня лихорадка, и это бред, – с надеждой предположила Эйлия. – На самом деле я не здесь, а на больничной кровати в бреду… ой! – завопила она, когда Лорелин ущипнула ее за руку. – Зачем ты?
– Больно?
– Конечно, больно!
– Ну, значит, тебе не снится. – Лорелин отвернулась к Ане. – Так ты считаешь, что тебе было предназначено оказаться на этом корабле? Ладно, а мы? Зачем здесь я, и какое это все ко мне имеет отношение? Ты бы рассказала мне, что все это значит.
– Да, полагаю, мне следует так поступить. Я не хотела тебя пугать, но определенно настало время тебе узнать. Ты в центре всех этих событий, – сказала Ана. – В некотором смысле мы все здесь из-за тебя. Этот человек, Йомар, получил от обоих своих хозяев приказ тебя найти, Дамион пытался спасти тебя от Мандрагора, Эйлия пришла искать тебя в развалины, чтобы утешить. И я тоже пошла искать тебя, когда узнала, что ты исчезла. Несмотря на записку, которую ты оставила, я подумала, что Мандрагор вполне может иметь отношение к этому событию. Ты – или Судьбы – свели нас всех вместе ради некоего общего предназначения.
– Моя Цель! – выдохнула девушка.
– Я тебе говорила о Трине Лиа, – сказала Ана.
– Да, но я все равно не понимаю. Я думала, что ее не считают реальной личностью.
– В западной традиции она стала символом, олицетворением Веры, – пояснила Ана. – Но в исходном элейском предании говорится о настоящем, живом человеке. Пришествие Трины Лиа было предсказано королевой Тринисии более двух тысяч лет тому назад. Элей верили, что наступит время великого зла и страдания, когда мир подпадет под власть злобного тирана. Но они же верили, что родится другой великий вождь, женщина, которая будет носить титул Трины Лиа – принцессы Звезд. Она родится человеком, но истинная ее природа будет божественной. Видишь ли, у элеев было поверье, что боги поклялись никогда более впрямую не вмешиваться в жизнь смертных, если только смертные об этом сами открыто не попросят. Также они не будут принимать телесный образ иначе как путем воплощения – то есть рождения в человеческом образе, когда они обретают не только людскую плоть, но и всю уязвимость человеческой природы. Поэтому элей считали, что божественная принцесса родится среди них.
– И ты считаешь, что это я, – сказала Лорелин. – Тогда кто мои родители? Чтобы быть принцессой, я же должна быть дочерью короля?
– Не обязательно. Это слово есть всего лишь женская форма слова «принц», которое может означать любого правителя.
Эйлия посмотрела на Лорелин и нахмурилась. Она ни на миг не верила во всю эту чушь, будто ее одноклассница на самом деле… та самая женщина. «Она нормальный человек – как я, как всякий другой!» Ей вспомнилась принцесса Паисия, которую она видела мельком во всем ее величии в королевской карете. Вот это истинная царственность. Принцесса Лорелин? Невозможно. А насчет ее божественной природы – так это просто смешно. Однако зимбурийцы, кажется, считают иначе.
– У меня иногда бывают странные сновидения, – медленно произнесла Лорелин. – То есть я считаю, что это сновидения. Я вижу картины, как если засну: места, где я никогда не бывала, лица людей, которых никогда не видела.
– Белый дворец с множеством башен? – подсказала Ана. – И женщина с длинными золотыми волосами?
Лорелин вздрогнула – на лице ее выразилось удивление.
– Откуда ты можешь знать? – спросила она, понизив голос. – Эти сны я вижу много лет, но никогда никому не говорила.
– Потому что у меня были такие же видения, и много раз. Как и других немереев. Лорелин, эта женщина может оказаться твоей матерью.
– Матерью… – тихо повторила Лорелин. – Когда я была еще маленькой, мне казалось, будто я что-то помню… Руки, которые меня держат, и ласковый голос. Но лица не было никогда, не могла увидеть – я не думала, что это лицо золотоволосой дамы моих снов. Я не думала, что она есть на самом деле. Если она действительно моя мать, что с ней сталось?
– Этого я не знаю.
– Она была из элеев? И я тоже? – спросила Лорелин.
– Я думаю, что да. У тебя определенно элейская внешность: ты, как и они, необычайно высока и у тебя есть необычные способности.
– Эйлия мне говорила, что элей вымерли много веков назад.
– Так и есть, – подала голос Эйлия из угла.
Ана улыбнулась:
– Может быть, это еще не так.
Эйлия смотрела на нее, потом перевела взгляд на долговязую светловолосую девушку. «Живая элейка! Может ли это быть? Нет, чистейшая чепуха».
Но что-то в глубине сознания зашевелилось при этой мысли.
– Если я и есть этот вождь из предсказания, то что именно должна я сделать? – не отставала Лорелин.
– Задача Трины Лиа – объединить Землю и Небо, то есть установить новую эру мира и справедливости, чтобы земное царство стало больше похоже на небесное. Но для этого она сначала должна победить князя тьмы.
– А это кто такой?
– Ах, если бы мы знали, насколько легче было бы нам! Мы бы тогда могли следить за его действиями, а не гадать, с какой стороны света может он напасть. Князь тьмы – поборник нашего врага, могучий полководец, который восстанет, послушный приказам Врага. Немереи говорят, что этот человек потеряет душу свою и станет всего лишь пустым сосудом для темной воли Врага, и таким образом наш древний противник убежит из бездомной Пропасти, куда заточен в незапамятные времена. А зимбурийцы считают, что этот князь будет воплощением Валдура. В это верит царь Халазар, и верит он также, что это он есть предсказанный, и жизнь тебе сохранили намеренно. Пророчество свитка ясно гласит не только, что князь и Трина Лиа будут биться за Камень Звезд, но и то, что она прибудет к нему первой. Вспомни, что царь весьма суеверен и принимает пророчества буквально. Хоть тебя ненавидит и боится, он не пытался тебя убить, потому что верит также, что судьбу обойти нельзя. Ты должна направиться в Тринисию, потому что так начертано в пророчестве, ты должна взять Камень, и лишь тогда может он вырвать его из твоих рук. Он не может сразить тебя, пока нет Камня, равно не может он завладеть Камнем, пока ты не найдешь его первая. Я знаю, что все это звучит дико, но в Зимбуре считается, что даже боги подчиняются судьбе. И будем благодарны за такие верования, иначе тебе не сохранили бы жизнь.
– Но только на время. Потом он меня убьет, – отозвалась Лорелин. Голос ее был сух и безжизнен, но глаза с тревогой глядели в лицо Аны.
Эйлия ахнула, и Ана вытянула сморщенную руку к руке Лорелин.
– Нет, дорогая. Я не дам ему этого сделать.
– Но как ты сможешь ему помешать? Особенно если он и есть тот князь, о котором ты говорила…
– Он в это верит, а я нет. Сомневаюсь, чтобы Модриан-Валдур так рано высунул голову. Он будет прятать от немереев своего представителя столько, сколько сможет, чтобы застать нас врасплох. Думаю, что сейчас истинный князь уже знает, кто он и в чем состоит его миссия. И он вряд ли верит в предопределение. Он мог попытаться уничтожить тебя еще когда ты была младенцем, и потому мать тебя спрятала и подкинула. Монахи сохранили тебе жизнь и вырастили. Благодаря им ты выжила и выросла достаточно, чтобы ему противостоять. Тебе придется быть очень смелой, дорогая.
Рука старухи сжалась на руке девушки.
– Я знаю, Ана, – спокойно ответила Лорелин. – Я не испугана. Я всегда знала, что родилась для чего-то важного. Я верю, что мне предназначено быть… быть бойцом.
– Но ты заслужила право хотя бы знать, почему тебе придется сражаться. Это для того, чтобы защищать людей, чтобы спасать слабых от сильных. – Белые глаза Аны будто пытались заглянуть в душу Лорелин. – Будешь ли ты истинно готова рисковать своей жизнью, чтобы спасти чужую? Это очень важно, Лорелин: ты должна принять свою миссию по собственной воле.
– Я принимаю ее, Ана, – теперь, когда, наконец, знаю все.
– Наверное, еще не все, дорогая моя, но пока этого хватит. – Старая женщина улыбнулась и отпустила руку Лорелин, несколько успокоенная. – Если нам предназначено добиться мира, то Трина Лиа должна будет победить князя и его присных – но я надеюсь, что до этого пройдет еще много лет.
– Я буду биться с ним, где он захочет, – объявила Лорелин. – Кем бы он ни был, я заставлю его расплатиться за зло. Особенно если это он убил моих отца и мать!
У нее чуть задрожала нижняя губа.
– Мы не знаем, он ли это сделал, дорогая. Но боюсь, что это весьма вероятно.
Лорелин на миг склонила голову к коленям.
– Это моя вина, – прозвучал ее приглушенный голос. – Если мои родители погибли, то это из-за меня, из-за того, кто я. И аббат Шан, и монахи Ярдъяна. Они меня защитили, и теперь погибли из-за этого.
– Лорелин, милая…
Девушка подняла голову. Веснушчатое лицо побледнело, но слез на нем не было.
– Все хорошо, Ана. От этих мыслей мне еще сильнее хочется драться.
В этот момент стражник открыл дверь. Эйлия узнала темнокожего мохарца, которого впервые видела в библиотеке Академии целую вечность назад.
– Обед, – мрачно объявил он, жестом приказывая выйти из каюты.
– Йомар… – начала Лорелин, но он ее оборвал.
– Молчать! – бросил он коротко и угрюмо и повернулся спиной.
Когда женщины подходили к двери, что-то серое и быстрое проскочило внутрь. Эйлия отпрянула, на миг подумав, что это огромная крыса. Но потом разглядела, что это кошка Аны, Метелка.
– А, вот и ты, моя милая! – приветствовала Ана свою любимицу. Кошка вспрыгнула на бочку и замурлыкала. – Что ты здесь делаешь?
– Надеюсь, охотится на крыс, – заметила Эйлия. – Только лучше бы поосторожнее. Если зимбурийцы ее поймают, могут и за борт выкинуть.
– Я их самих за борт покидаю, пусть только попробуют! – крикнула Лорелин, подставляя руки. Кошка прыгнула в них и стала тыкаться носом в лицо девушки.
Ана провела девушек в общий отсек нижней палубы. Эйлия подумала, что надо бы порадоваться этому выходу из тесной клетушки, но в большой каюте было немногим лучше. Запах там стоял ужасный – пот и немытые тела, и ей не слишком нравилось, как поглядывают некоторые мужчины на нее и на Лорелин. Хотя почти все старались смотреть в сторону. Либо они боялись ведьм, либо не смели посягать на законную добычу своего тирана.
Один из них встал. Светлые волосы его смотрелись подозрительно среди темных голов. Эйлия, как всегда, уставилась на него. В этой фантасмагории Эйлии труднее всего было принять одну вещь – ту, которая более всего заставляла считать эту явь сном: присутствие Дамиона Атариэля. Она слушала рассказ Лорелин о свитке, который он привез с архипелага, рассказ Аны о его встрече с немереями, и это было так похоже на выдуманные сказки, которые она любила читать, что легко было поверить, будто все это – из ее распухшей головы. Молодой священник бывал в стольких ее снах; а потому это тоже такой сон. Она смотрела на него, стоя в очереди за своей долей тощей водянистой похлебки, которая была сегодня на обед. Он был похож на того Дамиона, которого она знала в Академии. Хотя подбородок покрыт щетиной и глаза затуманены усталостью, но все такие же ярко-синие, и нечесаные волосы такие же золотисто-светлые.
Он на миг поднял глаза и встретился с ней взглядом.
– Мне очень жаль, что так вышло, Эйлия, – сказал он тихо, подвигаясь к ней. – Надо было мне знать, что не стоит влезать в это дело. Но ты была вообще ни при чем…
– Эй, ты! Пленный! С женщинами не разговаривать! – рявкнул солдат.
Священник поднял руки беспомощным жестом и снова отвернулся.
* * *
Чуть позже в мрачные мысли Дамиона ворвался низкий голос.
– Вставай, поп!
Дамион поднял покрасневшие глаза и увидел, что к нему обращается Йомар. Мохарец был одет в длинную меховую шубу и держал под мышкой такую же.
– Пойдешь на палубу. – Он протянул шубу и бросил: – Напяливай.
– Но зачем…
– Без разговоров! – рявкнул мохарец.
Дамион видел, что Йомар трезв, а потому в плохом настроении. Он натянул тулуп, потом за своим мрачным вожатым подошел к деревянной лестнице, выводящей на палубу. Не хотят ли зимбурийцы бросить его за борт акулам? Но тогда они вряд ли дали бы ему шубу.
Холод на палубе обрушился как удар, и Дамион ахнул. Ветер резал лицо, вода и небо имели одинаково свинцовый цвет. В этот северный океан весна не пришла: Дамион видел, как застывает на ветру его дыхание. Матросы и солдаты стояли вокруг, неотличимые друг от друга – не похожие на людей фигуры в громоздких мехах. Вздымались и опадали возле корабля серые волны, покрытые паутиной пены, и палуба постоянно качалась, иногда становясь круто, как скат крыши. Чтобы сохранить равновесие, Дамиону пришлось яростно махать руками и качаться, как в ритуальном танце. Льдины мотались на волнах, и еще два корабля пробивались справа сквозь ледяную черноту воды. Это были не весельные суда с треугольными парусами, какие он видел на архипелагах, а галеоны, как тот, на котором ехал он: большие суда, предназначенные для плавания против ветра, с прямоугольными парусами, как корабли запада, и только один треугольный парус на корме.
На одном корабле он заметил царский флаг Зимбуры с солнцем и задрожал совсем не от холода. Зачем царь-бог решился на такое опасное путешествие, бросив царство на милость возможных узурпаторов?