Страница:
«Старая Ана. Ана, ведьма…»
Не говоря ни слова более, он метнулся прочь от нее, к выходу.
Дамион слышал, как она его окликнула, но не остановился. Слепой, бессмысленный страх гнал его, владел им полностью, и об одном только он мог думать: скорее вернуться под надежные своды Академии. В темноте он потерял тропу, сучья цепляли его за одежду, когда он, оступаясь и спотыкаясь, спешил вниз, что-то скрежетало и пищало в подлеске. Столетние деревья тянули искривленные руки, обращали к нему разинутые рты дупел. Уже не жалкая отступающая с долин роща, но Темный Лес древних времен окружал его, тот лес, что наполнял ужасом сердца заблудившихся рыцарей.
Он пустился бежать, наудачу нащупывая дорогу от дерева к дереву, как человек, одержимый бесом.
Эйлия сидела у очага в общей комнате для студенток, и девочки из приюта сбились вокруг нее тесной стайкой. Рядом на столе стоял фонарь с мордой гоблина, светя огненной гримасой на стену. Только он да еще огонь из очага освещали зал.
Время отбоя давно прошло, но вечер был очень подходящий для страшных сказок, и девочки упросили Эйлию рассказать про принца-призрака. Старшие девочки считали подобные сказки ниже своего достоинства, и только Лорелин осталась сидеть среди малышек, положив подбородок на руку и слушая так же жадно, как и они.
– Давным-давно, – нараспев говорила Эйлия, – когда еще великим и сильным было старое Элейское Содружество, случилась война с зимбурийцами. Король Браннар Андарион со своими рыцарями вошел в их столицу. Светловолосый он был и синеглазый, муж божественной красоты (она описывала Дамиона Атариэля), ибо был он сыном мужа из народа фей, то есть одного из низших ангелов, которые еще кое-где встречались в те дни на Земле. И потому единственный он мог сразиться с царем демонов Гурушей и повергнуть его.
Восторжествовав над врагом своим, Браннар Андарион не сразу покинул Зимбуру, а проехал сначала по всем ее храмам, всюду повергая идолы Валдура. Войдя в одно из нечестивых капищ, увидел он страшное зрелище: прекрасную деву, цепями прикованную к алтарю. Неописуема была красота ее, волнистые темные волосы, кожа цвета слоновой кости и глаза, как самый темный из янтарей. Король Андарион освободил деву от цепей, и она в благодарности пала к его ногам. Имя ее, сказала она ему, Мориана, и была она предназначена в жертву Валдуру ради победы над паладинами. Благороден и древен был ее род: не только зимбурийская, но шурканская и каанская кровь текла в ее жилах, и восходил этот род к великим императорам древности. И в доказательство правды своих слов достала она кольцо, которое спрятала в своих одеждах. Печать была в том кольце, а на ней – свернувшийся дракон, знак древнего императорского дома Каана. И король Андарион предложил ей вернуться к ее роду. Но она сказала, что все родичи ее мертвы, и стала умолять короля взять ее с собой в Маурайнию. Согласился Андарион, потому что как только глаза его увидели Мориану, сердце его исполнилось любовью к ней. И так случилось, что после возвращения в Раймар он предложил ей руку и сердце, и она согласилась.
Но не прошло и года, как закрались в сердца маурийцев подозрения насчет новой королевы. Слух прошел, что солгала она королю, притворившись жертвой идолу, а на самом деле она жрица Валдура и занимается черной магией у себя в покоях. Однако Андарион и слышать не хотел ни слова против своей жены, даже от самых доверенных советников.
Однажды, когда отряд паладинов приехал в Храм Небес на Тринисии взглянуть на священный Камень, подошла к ним сама королева фей Элиана и сказала так: «Остерегайтесь! Ибо невеста вашего короля не та, кем кажется. Никогда не приносили ее в жертву: этой уловкой завоевала она сочувствие вашего короля и поймала его в западню. Пусть король войдет в те покои, где исполняет она свои тайные песнопения, и пусть узнает истину, ибо она злая чародейка».
Когда же паладины передали Андариону слова королевы, пришел он в великий гнев и сказал, что не станет шпионить за своею возлюбленной. Но закралось в ум его подозрение, и в одну темную ночь вошел он в покои Морианы, чего она много раз просила его не делать. То, что открылось там ему, никогда не рассказал он ни одной живой душе. Но вышел он оттуда с лицом бледным и страшным, и в ту же ночь Мориана исчезла из замка. И никто никогда ее больше в Маурайнии не видел.
Прошло еще десять лет, и королева Элиана явилась ко двору короля и на этот раз привела с собой мальчика. «Вот, – сказала она Андариону, – сын твой и Морианы…»
Арианлин подняла глаза:
– Эйлия, вряд ли эта история годится для детских ушей…
– Да не обращай внимания! – крикнула Лорелин, когда Эйлия запнулась. – Рассказывай дальше!
– Так вот, чародейка умерла, и Элиана взяла к себе мальчика, имя которого было Морлин. «Надзирай за ним неустанно, – предупредила Андариона королева фей, – ибо он рожден быть жестоким чародеем и тираном. И если не будет он научен состраданию, это зло может случиться». И она отбыла, оставив ребенка на попечение отца.
Браннар Андарион принял сына в дом свой, и когда Морлин достиг возраста мужей, был он принят в орден паладинов. Но была у его души темная сторона, и отец его опасался сына. Когда же сын выбрал гербом своим дракона, символ царственных предков матери, Андарион впал в печаль. И хоть стал принц Морлин рыцарем великой славы и много совершил деяний доблести, был он одинок и мало имел друзей и никогда не сходился с отцом, который страшился его. Когда же стареющий Андарион уехал навсегда на Тринисию, Морлин получил замок Халдарион и титул вице-регента. Все дни свои он проводил в изысканиях над запрещенными книгами по черной магии, желая познать силу слуг Модриана-Валдура и тем найти способ победить их. Но, читая, подпадал он под обаяние темных искусств, и испытал искушение самому применить их.
Много лет прошло с отбытия Андариона в Тринисию, и снова беда пришла в Маурайнию. Стали страну потрясать загадочные бедствия, наводнения сменялись засухами, бури бушевали на суше и на море. Прорицательницы Тринисии сказали об этом Андариону, просвещая его, что все это не природными причинами вызвано, но силами зла, что освобождены на его родине. И назвали они причиной бед вице-регента Морлина.
«Нет, не может того быть!» – воскликнул король. Но поведали ему прорицательницы, что сын его впал в чернокнижие, ибо за многие годы сумел Враг сманить его на пути зла. Морлин выпустил силы зла на земли короля, потому что стал он заклинателем, как мать его.
И наполнилось скорбью сердце Андариона, но он знал долг свой. С другом своим сэром Ингардом Храбрым и великим войском рыцарей высадился он в Маурайнии. Замок Халдарион вооружился против него, и сын его не вышел к нему навстречу. Тогда рыцари осадили замок, и силы короля одержали победу. Проломив оборону внутренней цитадели, Андарион со своими людьми вошел в замок. Но хоть и обыскали цитадель от крыши до погребов, даже следа принца-изменника не нашли они.
Тогда сэр Ингард отыскал потайную лестницу, ведущую из самого глубокого подвала в некую пещеру. И лежало там озеро, которое чернокнижнику-принцу служило всевидящим стеклом. Пока рыцари в страхе созерцали черное лицо озера, налетел на них из темноты принц Морлин. Но его чернокнижие бессильно было против Андариона, сына фей, и тогда принц выхватил меч. Сразились отец с сыном, и отступать стал Андарион, и казалось, что придется ему умереть от руки врага, которого сердце его не хотело сразить. И бросился тогда вперед сэр Ингард и сразился с принцем. Долго боролись они в темноте, и, наконец, нанес Ингард Морлину смертельный удар, и упал принц в черное озеро, ушел в глубины вод и более не показывался. Так погиб принц Морлин, чернокнижник.
Но Ингард тоже был ранен смертельно, и взмолился он к плачущему Андариону, чтобы вынесли его на поверхность земли, чтобы умереть ему, глядя в небо. Паладины поступили, как он просил их, вынесли его из этой пещеры ужаса в тепло и свет солнца, и держал его Андарион в объятиях, и принял его последний вздох. Так избежал Андарион пролития крови собственного сына, и так избавилась Маурайния от принца-чернокнижника.
Эйлия откинулась назад, в прыгающие тени, отбрасываемые пламенем.
– Магистры же говорят, что принц Морлин действительно существовал и был обычным человеком, а после его смерти люди стали складывать о нем легенды. Но есть и те, кто говорят иное: что он действительно был чернокнижником, что есть подземное озеро глубоко под стенами замка. Иногда из его темных глубин встает дух принца и бродит по развалинам своих владений.
– Но ведь это просто сказка, да, Эйлия? – пискнула одна малышка с вытаращенными от страха глазами. – Это же сказка, это не на самом деле?
Видя эту тревогу, Эйлия поспешила успокоить детей:
– Конечно, сказка. А теперь – всем пора спать.
– Если у них из-за тебя будут кошмары, я не удивлюсь, – с легким упреком сказала Арианлин, когда девочки стайкой устремились к двери.
– А мне чертовски понравилось! – заявила Лорелин. Она смотрела в огонь, в синих глазах плясали язычки пламени. – Хотелось бы мне быть рыцарем – вроде Ингарда.
Все уставились на нее, кое-кто засмеялся.
– Рыцарем? Это невозможно, – объявила Белина. – Ты девушка!
– И что с того? – Лорелин схватила кочергу и несколько раз взмахнула ею на пробу, как мечом. – Наверняка я могла бы владеть мечом не хуже любого мальчишки. А как хорошо было бы скакать по земле, исправляя несправедливости!
– В наши дни рыцари ничем таким не занимаются, – сказала Эйлия. – Рыцарство – это всего лишь почетный титул, даваемый королем. И только мужчинам он дается, Лори.
– Ради всего святого, положи ты эту кочергу! – взмолилась Арианлин. – Пока никого не стукнула.
– Смотрите, какая странная штука, – вдруг сказала Венда, показывая в окно рукой. – Только что я видела свет в мужской церкви. Такой, знаете, тусклый, и он двигался туда-сюда.
– Призрак! – заверещали малышки, застряв у дверей и вцепляясь друг в друга.
– Чушь! – бросила Арианлин. – А тебе, Венда, стыдно должно быть так пугать маленьких.
– Нет, она права, – заявила Лорелин. Отбросив зазвеневшую кочергу, она прыгнула к окну. – Там действительно кто-то ходит.
– Наверное, кто-нибудь из монахов что-то там забыл и теперь ищет, – предположила Жанет.
– Нет, не может быть. Что-то тут не так, – возразила Лорелин. Казалось, она смотрит невидящими глазами, слегка покачиваясь. – Я это чувствую… что-то такое… темное.
– Опять у Лорелин припадок! – воскликнула Венда с испуганным видом. Кое-кто из девушек попятился подальше.
– Лорелин, хватит! – резко сказала Люсина. – Прекрати немедленно, или я скажу матери-настоятельнице.
Высокая девушка вдруг вышла из транса.
– Я пойду туда и посмотрю, как там и что.
– Лорелин, нельзя! – ахнула Венда. – А если это… если это призрак?
– Так что с того? Я никогда не видала призрака, – ответила Лорелин, направляясь к двери.
– Ты туда не пойдешь, Лорелин, – твердо высказалась Арианлин. – Тебе известно, что нам запрещается выходить за стены монастыря после захода солнца. Если там призрак, пусть им занимаются мужчины.
– Кто-то же им должен об этом сказать, – так же твердо ответила Лорелин.
И не успел никто ничего сказать, как она уже вышла быстрым шагом.
– О Господи! – вздохнула огорченная Эйлия. – Теперь она непременно попадет в беду. Не надо было мне рассказывать эту глупую сказку.
– Не беспокойся, – устало сказала Арианлин. – Монахини ее в такой час из здания не выпустят.
– Она из окна вылезет. Ей уже приходилось. Я должна пойти за ней: если она попадет в беду – будет моя вина. – Эйлия встала.
– Сядь, Эйлия, – велела староста. – Нет смысла тебе попадать в беду вместе с ней. Ей, чтобы чему-то научиться, надо себе шишек набить.
Дамион тщетно старался заняться своими набросками к завтрашней проповеди. Но слова расплывались и прыгали перед глазами, а мысли возвращались к тревожным событиям дня.
Родители… Он последнее время редко о них думал. В детстве, конечно, он часто гадал, кем бы они могли быть. Еще грудным его оставили у стен монастыря, и монахи не видели, кто его принес. В приюте родителей ни у кого не было, и потому его это мало волновало. Тяжесть нераскрытой тайны его происхождения стала ощущаться лишь последние годы, когда он вышел из монастыря в мир. Кое-кто из его друзей детства, например, Каитан, кое-что смутно помнил о родителях, другие даже знали их имена и свой род. Но для Дамиона – две безымянные фигуры, не имеющие лиц, становящиеся все более призрачными с каждым ушедшим годом, как на осыпающейся фреске. Он смирился с фактом, что никогда не найдет ответа, как это бывает в романах. Ни предсмертная исповедь старой няньки, ни древний медальон с локоном, спрятанный в пеленках подкинутого младенца, не раскроют ему тайну его происхождения.
И вот сегодня вечером это тревожное видение в пещере Аны…
«Видение – чушь какая!» – одернул он себя. Ана известна как ведьма и гадалка – естественно, у нее в рукаве полный набор фокусов. Испробовала на нем какой-то вид внушения, загипнотизировала и заставила «видеть» то, что сама рассказывала. И кто знает, что за травы она положила в свой «чай»?
Далеко в ночи за окном виднелись желтые языки пламени охранного огня на поле какого-нибудь крестьянина – отгоняющие души тех, кто умер без покаяния. Вспомнились слова Каитана: «Мы будем вечно бояться затмений, вести войны за священные камешки или верить, что девушка со свихнутыми мозгами – святая».
«Или верить в Бога», – подумал он вдруг.
И сам содрогнулся, но произнесенное вслух внутреннее сомнение уже было не заглушить. Ранее он ходил в Вере по узкому срединному пути меж двух пропастей: с одной стороны – современная наука и ее космос, лишенный смысла, с другой – суеверия, язычество, первобытный страх. Но уже какое-то время что-то подтачивало устои его веры, и почва под ногами становилась все более зыбкой. Вот как сегодня, когда он спотыкался от выбоины к выбоине. Встреча со старой колдуньей всего лишь обнажила дремлющие сомнения, воззвав сперва к иррациональной, а потом к рациональной стороне. Как легко овладели им суеверия в те страшные мгновения, когда он действительно поверил в ее сумасшедшие слова, и как поспешно стал он искать утешений здравого смысла. И ни на секунду – сейчас до него дошло – он не обратился к Вере за руководством в беде. Для верующего, для священника именно эта мысль должна была быть первой.
После этого осознания мысли, которые он отодвинул и заставил молчать, с шумом ворвались в сознание. Как часто говорили ему, что природа есть зеркало ее творца, истиннейшее и древнейшее писание, что многому можно научиться у ручьев и цветов, у камней и деревьев? И в каждой рощице, на любом лугу, в прудике с безмятежным зеркалом, прямо у тебя под ногами бесчисленные клыки, когти, жала и челюсти непрестанно творят свою мерзкую работу. Яды прячутся в кореньях и ягодах, язва и лихорадка готовы в любой момент ринуться из смрадных болот. Ястребы рвут на части визжащих зайцев, бешеные волки терзают беспомощных ягнят, умирают родами женщины. Мир – не божественно упорядоченное Творение, но Хаос, порожденный бессмысленной материей, без плана и цели, летящий или ползущий к неминуемой окончательной гибели. И что теперь сказать юным студентам, что придут завтра в церковь на проповедь? Он себе-то не знает, что сказать.
Неожиданно постучали в дверь.
– Да? – раздраженно отозвался он, но и благодарно тоже, за то, что прервали его размышления. Кто бы это мог быть в такой час?
– Прошу прощения, отец Дамион. – Заглянул служитель с несколько виноватым лицом. – Ночной привратник просил сказать вам, что у входа стоит молодая женщина, которая хочет вас видеть.
Дамион поднял недоумевающие глаза:
– Женщина?
– По имени Лорелин, отец мой.
– А! – Дамион потер лоб. – Да. Я велел ей приходить, если у нее будут какие-нибудь трудности, но в такой час? – Отодвинув недописанную проповедь, он встал. – Иду.
Лорелин стояла у привратницкой главного входа, что-то возбужденно пытаясь втолковать мрачному ее обитателю. При виде Дамиона она прервалась на полуслове и бросилась к нему.
– Отец Дамион…
– Лорелин, ты знаешь, что тебе не положено выходить из монастыря одной, тем более после захода солнца.
– Но отец Дамион, мы смотрели в окно и увидели странный свет в церкви, и я подумала, что кто-то должен вам сказать…
«Ну нет, хватит», – подумал Дамион. Всю неделю среди студентов гудели слухи насчет странных огней, блуждающих среди руин.
– Надеюсь, ты прибежала не рассказывать мне сказки о призраке?
– Кое-кто из девушек так думает. Но я хотела спросить, отец мой: янский свиток разве не в церкви?
Дамион секунду смотрел на нее, потом резко повернулся и со всех-ног бросился по коридору.
Сперва эта история со старухой Аной, теперь еще вот это! Если это кто-то из студентов решил пошутить, то пусть бы его, но свиток в церкви, и рисковать нельзя. Почему он его не сжег, когда была возможность?
Лорелин присоединилась к нему без приглашения, понеслась рядом длинными шагами, как молодая гончая. До двери она добежала первой, он едва успел остановить ее.
– Останься здесь.
С этими словами он распахнул тяжелые дубовые двери и вошел.
Мрак в церкви разгоняли только лампа из коридора да косые столбы лунного света из витражей. Не горели свечи, и Священное Пламя было убрано в святая святых. Не привычно, мирно и возвышенно выглядела сейчас церковь, а таинственно и опасно. Над головой в сумраке парили ангелы, расправив недвижные крылья, и бронзовый Модриан-Валдур казался черной тенью, вцепившейся гигантским нетопырем в каменные стены святилища. Но тут на глазах Дамиона раскрылась завеса врат, и на миг показалось внутреннее святилище, как озаренная огнем пещера. В этом тусклом красном свете шевелилась тень: высокая фигура в черной рясе монаха, с надвинутым клобуком. Только ни один настоящий монах не крался бы так, закрыв клобуком лицо. И вряд ли это был студент. Кто бы это ни был, он осквернил святилище, и причина для этого могла быть только одна. Обуреваемый возмущением, Дамион шагнул вперед, отбросив осторожность.
– Кто ты? – крикнул он, приближаясь к алтарю.
Стоявший обернулся к нему. Мелькнули две огненные точки в черной впадине клобука. Лорелин за спиной Дамиона тихо ахнула. Он сам застыл, разинув рот, а человек в рясе двинулся к двери, которая вела в церковный склеп, и исчез в темноте.
Дамион взял себя в руки. На этот раз он не поддастся суеверным страхам, тем более на глазах у Лорелин. Лишь мгновение колебался он перед тем, как броситься за ушедшим. Этот человек – разумеется, это всего лишь человек! – скроется, если Дамион не будет действовать быстро. Схватив ближайшую свечку, он стал нашаривать огниво. Целую вечность провозился он, пытаясь зажечь свечу, потому что пальцы не слушались, но он знал: из склепа другого выхода нет. Взломщик сам поймал себя в ловушку.
Со свечой в руке он осторожно спустился вниз, Лорелин шла за ним. Они остановились в широком каменном зале, где мощные колонны поддерживали низкий свод. Свет пламени показывал лишь тени от колонн и осыпающиеся каменные статуи давно умерших рыцарей.
– Никого не вижу, – шепнула Лорелин.
– Он спрятался, – ответил Дамион.
– Будем его искать?
– Нет. – Дамион сунул руку в карман и достал свой ключ от церкви. – Давай вверх по лестнице.
Они поднялись, и Дамион, закрыв дверь, повернул ключ в замке.
– Вот теперь он попался. Лорелин, беги приведи сюда ночного привратника – быстро!
Она посмотрела на него расширенными глазами, потом побежала прочь.
С бешено колотящимся сердцем он побежал по центральному проходу к алтарю и поставил свечу на пол. Там, на полу лежал деревянный ковчежец со свитком. Дамион схватил ящичек и сорвал украшенную крышку. Ящик был пуст. Он снова выбежал из алтаря к двери склепа.
– Кто бы ты ни был, – крикнул он через дверь, – лучше выходи! Я знаю, что пергамент у тебя.
По ту сторону – ни звука.
– Ладно, посмотрим, что тебе скажет привратник.
Он остался ждать у двери. Вскоре раздался шум шагов, свет ламп, и вошли Лорелин с ночным привратником – последний нес свою увесистую дубинку. Дамион снова отпер дверь, и все трое спустились вниз, но на их призывы выходить ничто не шевельнулось в могильном спокойствии склепа. Привратник двинулся внутрь, держа оружие наготове. Обшарив склеп вдоль и поперек, он повернулся к Дамиону и Лорелин, подняв брови.
– Здесь никого нет.
– Как?!
Дамион вбежал в склеп, размахивая свечой. Его взору предстали только голые стены, колонны, каменные рыцари. Человек в рясе исчез, будто его никогда и не было.
6 СУДЬБА ТАНЦА
Не говоря ни слова более, он метнулся прочь от нее, к выходу.
Дамион слышал, как она его окликнула, но не остановился. Слепой, бессмысленный страх гнал его, владел им полностью, и об одном только он мог думать: скорее вернуться под надежные своды Академии. В темноте он потерял тропу, сучья цепляли его за одежду, когда он, оступаясь и спотыкаясь, спешил вниз, что-то скрежетало и пищало в подлеске. Столетние деревья тянули искривленные руки, обращали к нему разинутые рты дупел. Уже не жалкая отступающая с долин роща, но Темный Лес древних времен окружал его, тот лес, что наполнял ужасом сердца заблудившихся рыцарей.
Он пустился бежать, наудачу нащупывая дорогу от дерева к дереву, как человек, одержимый бесом.
Эйлия сидела у очага в общей комнате для студенток, и девочки из приюта сбились вокруг нее тесной стайкой. Рядом на столе стоял фонарь с мордой гоблина, светя огненной гримасой на стену. Только он да еще огонь из очага освещали зал.
Время отбоя давно прошло, но вечер был очень подходящий для страшных сказок, и девочки упросили Эйлию рассказать про принца-призрака. Старшие девочки считали подобные сказки ниже своего достоинства, и только Лорелин осталась сидеть среди малышек, положив подбородок на руку и слушая так же жадно, как и они.
– Давным-давно, – нараспев говорила Эйлия, – когда еще великим и сильным было старое Элейское Содружество, случилась война с зимбурийцами. Король Браннар Андарион со своими рыцарями вошел в их столицу. Светловолосый он был и синеглазый, муж божественной красоты (она описывала Дамиона Атариэля), ибо был он сыном мужа из народа фей, то есть одного из низших ангелов, которые еще кое-где встречались в те дни на Земле. И потому единственный он мог сразиться с царем демонов Гурушей и повергнуть его.
Восторжествовав над врагом своим, Браннар Андарион не сразу покинул Зимбуру, а проехал сначала по всем ее храмам, всюду повергая идолы Валдура. Войдя в одно из нечестивых капищ, увидел он страшное зрелище: прекрасную деву, цепями прикованную к алтарю. Неописуема была красота ее, волнистые темные волосы, кожа цвета слоновой кости и глаза, как самый темный из янтарей. Король Андарион освободил деву от цепей, и она в благодарности пала к его ногам. Имя ее, сказала она ему, Мориана, и была она предназначена в жертву Валдуру ради победы над паладинами. Благороден и древен был ее род: не только зимбурийская, но шурканская и каанская кровь текла в ее жилах, и восходил этот род к великим императорам древности. И в доказательство правды своих слов достала она кольцо, которое спрятала в своих одеждах. Печать была в том кольце, а на ней – свернувшийся дракон, знак древнего императорского дома Каана. И король Андарион предложил ей вернуться к ее роду. Но она сказала, что все родичи ее мертвы, и стала умолять короля взять ее с собой в Маурайнию. Согласился Андарион, потому что как только глаза его увидели Мориану, сердце его исполнилось любовью к ней. И так случилось, что после возвращения в Раймар он предложил ей руку и сердце, и она согласилась.
Но не прошло и года, как закрались в сердца маурийцев подозрения насчет новой королевы. Слух прошел, что солгала она королю, притворившись жертвой идолу, а на самом деле она жрица Валдура и занимается черной магией у себя в покоях. Однако Андарион и слышать не хотел ни слова против своей жены, даже от самых доверенных советников.
Однажды, когда отряд паладинов приехал в Храм Небес на Тринисии взглянуть на священный Камень, подошла к ним сама королева фей Элиана и сказала так: «Остерегайтесь! Ибо невеста вашего короля не та, кем кажется. Никогда не приносили ее в жертву: этой уловкой завоевала она сочувствие вашего короля и поймала его в западню. Пусть король войдет в те покои, где исполняет она свои тайные песнопения, и пусть узнает истину, ибо она злая чародейка».
Когда же паладины передали Андариону слова королевы, пришел он в великий гнев и сказал, что не станет шпионить за своею возлюбленной. Но закралось в ум его подозрение, и в одну темную ночь вошел он в покои Морианы, чего она много раз просила его не делать. То, что открылось там ему, никогда не рассказал он ни одной живой душе. Но вышел он оттуда с лицом бледным и страшным, и в ту же ночь Мориана исчезла из замка. И никто никогда ее больше в Маурайнии не видел.
Прошло еще десять лет, и королева Элиана явилась ко двору короля и на этот раз привела с собой мальчика. «Вот, – сказала она Андариону, – сын твой и Морианы…»
Арианлин подняла глаза:
– Эйлия, вряд ли эта история годится для детских ушей…
– Да не обращай внимания! – крикнула Лорелин, когда Эйлия запнулась. – Рассказывай дальше!
– Так вот, чародейка умерла, и Элиана взяла к себе мальчика, имя которого было Морлин. «Надзирай за ним неустанно, – предупредила Андариона королева фей, – ибо он рожден быть жестоким чародеем и тираном. И если не будет он научен состраданию, это зло может случиться». И она отбыла, оставив ребенка на попечение отца.
Браннар Андарион принял сына в дом свой, и когда Морлин достиг возраста мужей, был он принят в орден паладинов. Но была у его души темная сторона, и отец его опасался сына. Когда же сын выбрал гербом своим дракона, символ царственных предков матери, Андарион впал в печаль. И хоть стал принц Морлин рыцарем великой славы и много совершил деяний доблести, был он одинок и мало имел друзей и никогда не сходился с отцом, который страшился его. Когда же стареющий Андарион уехал навсегда на Тринисию, Морлин получил замок Халдарион и титул вице-регента. Все дни свои он проводил в изысканиях над запрещенными книгами по черной магии, желая познать силу слуг Модриана-Валдура и тем найти способ победить их. Но, читая, подпадал он под обаяние темных искусств, и испытал искушение самому применить их.
Много лет прошло с отбытия Андариона в Тринисию, и снова беда пришла в Маурайнию. Стали страну потрясать загадочные бедствия, наводнения сменялись засухами, бури бушевали на суше и на море. Прорицательницы Тринисии сказали об этом Андариону, просвещая его, что все это не природными причинами вызвано, но силами зла, что освобождены на его родине. И назвали они причиной бед вице-регента Морлина.
«Нет, не может того быть!» – воскликнул король. Но поведали ему прорицательницы, что сын его впал в чернокнижие, ибо за многие годы сумел Враг сманить его на пути зла. Морлин выпустил силы зла на земли короля, потому что стал он заклинателем, как мать его.
И наполнилось скорбью сердце Андариона, но он знал долг свой. С другом своим сэром Ингардом Храбрым и великим войском рыцарей высадился он в Маурайнии. Замок Халдарион вооружился против него, и сын его не вышел к нему навстречу. Тогда рыцари осадили замок, и силы короля одержали победу. Проломив оборону внутренней цитадели, Андарион со своими людьми вошел в замок. Но хоть и обыскали цитадель от крыши до погребов, даже следа принца-изменника не нашли они.
Тогда сэр Ингард отыскал потайную лестницу, ведущую из самого глубокого подвала в некую пещеру. И лежало там озеро, которое чернокнижнику-принцу служило всевидящим стеклом. Пока рыцари в страхе созерцали черное лицо озера, налетел на них из темноты принц Морлин. Но его чернокнижие бессильно было против Андариона, сына фей, и тогда принц выхватил меч. Сразились отец с сыном, и отступать стал Андарион, и казалось, что придется ему умереть от руки врага, которого сердце его не хотело сразить. И бросился тогда вперед сэр Ингард и сразился с принцем. Долго боролись они в темноте, и, наконец, нанес Ингард Морлину смертельный удар, и упал принц в черное озеро, ушел в глубины вод и более не показывался. Так погиб принц Морлин, чернокнижник.
Но Ингард тоже был ранен смертельно, и взмолился он к плачущему Андариону, чтобы вынесли его на поверхность земли, чтобы умереть ему, глядя в небо. Паладины поступили, как он просил их, вынесли его из этой пещеры ужаса в тепло и свет солнца, и держал его Андарион в объятиях, и принял его последний вздох. Так избежал Андарион пролития крови собственного сына, и так избавилась Маурайния от принца-чернокнижника.
Эйлия откинулась назад, в прыгающие тени, отбрасываемые пламенем.
– Магистры же говорят, что принц Морлин действительно существовал и был обычным человеком, а после его смерти люди стали складывать о нем легенды. Но есть и те, кто говорят иное: что он действительно был чернокнижником, что есть подземное озеро глубоко под стенами замка. Иногда из его темных глубин встает дух принца и бродит по развалинам своих владений.
– Но ведь это просто сказка, да, Эйлия? – пискнула одна малышка с вытаращенными от страха глазами. – Это же сказка, это не на самом деле?
Видя эту тревогу, Эйлия поспешила успокоить детей:
– Конечно, сказка. А теперь – всем пора спать.
– Если у них из-за тебя будут кошмары, я не удивлюсь, – с легким упреком сказала Арианлин, когда девочки стайкой устремились к двери.
– А мне чертовски понравилось! – заявила Лорелин. Она смотрела в огонь, в синих глазах плясали язычки пламени. – Хотелось бы мне быть рыцарем – вроде Ингарда.
Все уставились на нее, кое-кто засмеялся.
– Рыцарем? Это невозможно, – объявила Белина. – Ты девушка!
– И что с того? – Лорелин схватила кочергу и несколько раз взмахнула ею на пробу, как мечом. – Наверняка я могла бы владеть мечом не хуже любого мальчишки. А как хорошо было бы скакать по земле, исправляя несправедливости!
– В наши дни рыцари ничем таким не занимаются, – сказала Эйлия. – Рыцарство – это всего лишь почетный титул, даваемый королем. И только мужчинам он дается, Лори.
– Ради всего святого, положи ты эту кочергу! – взмолилась Арианлин. – Пока никого не стукнула.
– Смотрите, какая странная штука, – вдруг сказала Венда, показывая в окно рукой. – Только что я видела свет в мужской церкви. Такой, знаете, тусклый, и он двигался туда-сюда.
– Призрак! – заверещали малышки, застряв у дверей и вцепляясь друг в друга.
– Чушь! – бросила Арианлин. – А тебе, Венда, стыдно должно быть так пугать маленьких.
– Нет, она права, – заявила Лорелин. Отбросив зазвеневшую кочергу, она прыгнула к окну. – Там действительно кто-то ходит.
– Наверное, кто-нибудь из монахов что-то там забыл и теперь ищет, – предположила Жанет.
– Нет, не может быть. Что-то тут не так, – возразила Лорелин. Казалось, она смотрит невидящими глазами, слегка покачиваясь. – Я это чувствую… что-то такое… темное.
– Опять у Лорелин припадок! – воскликнула Венда с испуганным видом. Кое-кто из девушек попятился подальше.
– Лорелин, хватит! – резко сказала Люсина. – Прекрати немедленно, или я скажу матери-настоятельнице.
Высокая девушка вдруг вышла из транса.
– Я пойду туда и посмотрю, как там и что.
– Лорелин, нельзя! – ахнула Венда. – А если это… если это призрак?
– Так что с того? Я никогда не видала призрака, – ответила Лорелин, направляясь к двери.
– Ты туда не пойдешь, Лорелин, – твердо высказалась Арианлин. – Тебе известно, что нам запрещается выходить за стены монастыря после захода солнца. Если там призрак, пусть им занимаются мужчины.
– Кто-то же им должен об этом сказать, – так же твердо ответила Лорелин.
И не успел никто ничего сказать, как она уже вышла быстрым шагом.
– О Господи! – вздохнула огорченная Эйлия. – Теперь она непременно попадет в беду. Не надо было мне рассказывать эту глупую сказку.
– Не беспокойся, – устало сказала Арианлин. – Монахини ее в такой час из здания не выпустят.
– Она из окна вылезет. Ей уже приходилось. Я должна пойти за ней: если она попадет в беду – будет моя вина. – Эйлия встала.
– Сядь, Эйлия, – велела староста. – Нет смысла тебе попадать в беду вместе с ней. Ей, чтобы чему-то научиться, надо себе шишек набить.
Дамион тщетно старался заняться своими набросками к завтрашней проповеди. Но слова расплывались и прыгали перед глазами, а мысли возвращались к тревожным событиям дня.
Родители… Он последнее время редко о них думал. В детстве, конечно, он часто гадал, кем бы они могли быть. Еще грудным его оставили у стен монастыря, и монахи не видели, кто его принес. В приюте родителей ни у кого не было, и потому его это мало волновало. Тяжесть нераскрытой тайны его происхождения стала ощущаться лишь последние годы, когда он вышел из монастыря в мир. Кое-кто из его друзей детства, например, Каитан, кое-что смутно помнил о родителях, другие даже знали их имена и свой род. Но для Дамиона – две безымянные фигуры, не имеющие лиц, становящиеся все более призрачными с каждым ушедшим годом, как на осыпающейся фреске. Он смирился с фактом, что никогда не найдет ответа, как это бывает в романах. Ни предсмертная исповедь старой няньки, ни древний медальон с локоном, спрятанный в пеленках подкинутого младенца, не раскроют ему тайну его происхождения.
И вот сегодня вечером это тревожное видение в пещере Аны…
«Видение – чушь какая!» – одернул он себя. Ана известна как ведьма и гадалка – естественно, у нее в рукаве полный набор фокусов. Испробовала на нем какой-то вид внушения, загипнотизировала и заставила «видеть» то, что сама рассказывала. И кто знает, что за травы она положила в свой «чай»?
Далеко в ночи за окном виднелись желтые языки пламени охранного огня на поле какого-нибудь крестьянина – отгоняющие души тех, кто умер без покаяния. Вспомнились слова Каитана: «Мы будем вечно бояться затмений, вести войны за священные камешки или верить, что девушка со свихнутыми мозгами – святая».
«Или верить в Бога», – подумал он вдруг.
И сам содрогнулся, но произнесенное вслух внутреннее сомнение уже было не заглушить. Ранее он ходил в Вере по узкому срединному пути меж двух пропастей: с одной стороны – современная наука и ее космос, лишенный смысла, с другой – суеверия, язычество, первобытный страх. Но уже какое-то время что-то подтачивало устои его веры, и почва под ногами становилась все более зыбкой. Вот как сегодня, когда он спотыкался от выбоины к выбоине. Встреча со старой колдуньей всего лишь обнажила дремлющие сомнения, воззвав сперва к иррациональной, а потом к рациональной стороне. Как легко овладели им суеверия в те страшные мгновения, когда он действительно поверил в ее сумасшедшие слова, и как поспешно стал он искать утешений здравого смысла. И ни на секунду – сейчас до него дошло – он не обратился к Вере за руководством в беде. Для верующего, для священника именно эта мысль должна была быть первой.
После этого осознания мысли, которые он отодвинул и заставил молчать, с шумом ворвались в сознание. Как часто говорили ему, что природа есть зеркало ее творца, истиннейшее и древнейшее писание, что многому можно научиться у ручьев и цветов, у камней и деревьев? И в каждой рощице, на любом лугу, в прудике с безмятежным зеркалом, прямо у тебя под ногами бесчисленные клыки, когти, жала и челюсти непрестанно творят свою мерзкую работу. Яды прячутся в кореньях и ягодах, язва и лихорадка готовы в любой момент ринуться из смрадных болот. Ястребы рвут на части визжащих зайцев, бешеные волки терзают беспомощных ягнят, умирают родами женщины. Мир – не божественно упорядоченное Творение, но Хаос, порожденный бессмысленной материей, без плана и цели, летящий или ползущий к неминуемой окончательной гибели. И что теперь сказать юным студентам, что придут завтра в церковь на проповедь? Он себе-то не знает, что сказать.
Неожиданно постучали в дверь.
– Да? – раздраженно отозвался он, но и благодарно тоже, за то, что прервали его размышления. Кто бы это мог быть в такой час?
– Прошу прощения, отец Дамион. – Заглянул служитель с несколько виноватым лицом. – Ночной привратник просил сказать вам, что у входа стоит молодая женщина, которая хочет вас видеть.
Дамион поднял недоумевающие глаза:
– Женщина?
– По имени Лорелин, отец мой.
– А! – Дамион потер лоб. – Да. Я велел ей приходить, если у нее будут какие-нибудь трудности, но в такой час? – Отодвинув недописанную проповедь, он встал. – Иду.
Лорелин стояла у привратницкой главного входа, что-то возбужденно пытаясь втолковать мрачному ее обитателю. При виде Дамиона она прервалась на полуслове и бросилась к нему.
– Отец Дамион…
– Лорелин, ты знаешь, что тебе не положено выходить из монастыря одной, тем более после захода солнца.
– Но отец Дамион, мы смотрели в окно и увидели странный свет в церкви, и я подумала, что кто-то должен вам сказать…
«Ну нет, хватит», – подумал Дамион. Всю неделю среди студентов гудели слухи насчет странных огней, блуждающих среди руин.
– Надеюсь, ты прибежала не рассказывать мне сказки о призраке?
– Кое-кто из девушек так думает. Но я хотела спросить, отец мой: янский свиток разве не в церкви?
Дамион секунду смотрел на нее, потом резко повернулся и со всех-ног бросился по коридору.
Сперва эта история со старухой Аной, теперь еще вот это! Если это кто-то из студентов решил пошутить, то пусть бы его, но свиток в церкви, и рисковать нельзя. Почему он его не сжег, когда была возможность?
Лорелин присоединилась к нему без приглашения, понеслась рядом длинными шагами, как молодая гончая. До двери она добежала первой, он едва успел остановить ее.
– Останься здесь.
С этими словами он распахнул тяжелые дубовые двери и вошел.
Мрак в церкви разгоняли только лампа из коридора да косые столбы лунного света из витражей. Не горели свечи, и Священное Пламя было убрано в святая святых. Не привычно, мирно и возвышенно выглядела сейчас церковь, а таинственно и опасно. Над головой в сумраке парили ангелы, расправив недвижные крылья, и бронзовый Модриан-Валдур казался черной тенью, вцепившейся гигантским нетопырем в каменные стены святилища. Но тут на глазах Дамиона раскрылась завеса врат, и на миг показалось внутреннее святилище, как озаренная огнем пещера. В этом тусклом красном свете шевелилась тень: высокая фигура в черной рясе монаха, с надвинутым клобуком. Только ни один настоящий монах не крался бы так, закрыв клобуком лицо. И вряд ли это был студент. Кто бы это ни был, он осквернил святилище, и причина для этого могла быть только одна. Обуреваемый возмущением, Дамион шагнул вперед, отбросив осторожность.
– Кто ты? – крикнул он, приближаясь к алтарю.
Стоявший обернулся к нему. Мелькнули две огненные точки в черной впадине клобука. Лорелин за спиной Дамиона тихо ахнула. Он сам застыл, разинув рот, а человек в рясе двинулся к двери, которая вела в церковный склеп, и исчез в темноте.
Дамион взял себя в руки. На этот раз он не поддастся суеверным страхам, тем более на глазах у Лорелин. Лишь мгновение колебался он перед тем, как броситься за ушедшим. Этот человек – разумеется, это всего лишь человек! – скроется, если Дамион не будет действовать быстро. Схватив ближайшую свечку, он стал нашаривать огниво. Целую вечность провозился он, пытаясь зажечь свечу, потому что пальцы не слушались, но он знал: из склепа другого выхода нет. Взломщик сам поймал себя в ловушку.
Со свечой в руке он осторожно спустился вниз, Лорелин шла за ним. Они остановились в широком каменном зале, где мощные колонны поддерживали низкий свод. Свет пламени показывал лишь тени от колонн и осыпающиеся каменные статуи давно умерших рыцарей.
– Никого не вижу, – шепнула Лорелин.
– Он спрятался, – ответил Дамион.
– Будем его искать?
– Нет. – Дамион сунул руку в карман и достал свой ключ от церкви. – Давай вверх по лестнице.
Они поднялись, и Дамион, закрыв дверь, повернул ключ в замке.
– Вот теперь он попался. Лорелин, беги приведи сюда ночного привратника – быстро!
Она посмотрела на него расширенными глазами, потом побежала прочь.
С бешено колотящимся сердцем он побежал по центральному проходу к алтарю и поставил свечу на пол. Там, на полу лежал деревянный ковчежец со свитком. Дамион схватил ящичек и сорвал украшенную крышку. Ящик был пуст. Он снова выбежал из алтаря к двери склепа.
– Кто бы ты ни был, – крикнул он через дверь, – лучше выходи! Я знаю, что пергамент у тебя.
По ту сторону – ни звука.
– Ладно, посмотрим, что тебе скажет привратник.
Он остался ждать у двери. Вскоре раздался шум шагов, свет ламп, и вошли Лорелин с ночным привратником – последний нес свою увесистую дубинку. Дамион снова отпер дверь, и все трое спустились вниз, но на их призывы выходить ничто не шевельнулось в могильном спокойствии склепа. Привратник двинулся внутрь, держа оружие наготове. Обшарив склеп вдоль и поперек, он повернулся к Дамиону и Лорелин, подняв брови.
– Здесь никого нет.
– Как?!
Дамион вбежал в склеп, размахивая свечой. Его взору предстали только голые стены, колонны, каменные рыцари. Человек в рясе исчез, будто его никогда и не было.
6 СУДЬБА ТАНЦА
В Маурайнию пришла зима, принеся с собой обычный на восточном побережье снегопад. Три дня ровно валил снег, укрывая теплой периной ветви деревьев и заледенелые берега озер и прудов, ложась на каждую крышу и каждое крылечко круглым белым караваем. Он преобразил даже беднейшие кварталы Раймара, превратив навозные и мусорные кучи в белые пушистые холмы, выгладив выщербленные грязные мостовые. В Королевской Академии маленькие лавины скатывались, грохоча, по крутым крышам, горгульи украсились ледяными бородами и снежными шапками.
На третий вечер снегопада Дамион, которому наскучило сидеть в четырех стенах, вышел вдоволь пройтись по окрестностям. Он закутался в тяжелый плащ священника и зашагал по белому безмолвию зимних полей. Было так тихо, что Дамион будто слышал едва различимый шелест, с которым большие хлопья ложились друг на друга, на каждую веточку и кустик, превращая их в белое кружево и филигрань.
Мохнатые пряди дыма поднимались из труб далеких домишек, но никаких других признаков жизни не было видно, и ни прохожий, ни проезжий не нарушал девственную белизну места, где раньше была дорога. Дамион брел через наметенные сугробы, погрузившись в собственные мысли. Уже два месяца прошло после странного события в церкви, но он все никак не мог успокоиться. Хотя рассказ Лорелин о появлении призрака вызвал переполох среди ее одноклассниц, но само похищение практически не оставило следа. Сильно сомневаясь в подлинности свитка, ученые Академии вряд ли ценили его дороже пергамента, на котором он был написан. Ни настоятель монастыря, ни приор не проявили никакого беспокойства по поводу его исчезновения. Любое предположение, что может быть война, если свиток попадет в руки Халазара, все встречали с тем же снисходительным интересом, что и Каитан.
Дамион жалел, что не знает истинного похитителя. Легче легкого было проникнуть в церковь и обыскать ее, переодевшись призраком Академии, чтобы каждый, кто его встретит, принял за шутника-студента (или даже поверил, что это и есть знаменитый призрак, если свидетель достаточно суеверен). Как был осуществлен побег из склепа, Дамион до сих пор не знал, но сейчас он отложил эту загадку в сторону и задумался о том, кем же может быть этот вор. Это мог быть один из двух зимбурийских лазутчиков-полукровок, скорее всего тот полу-мохарец, Йомар, более высокий из них. Если пергамент у зимбурийцев, сделать ничего нельзя, и остается только надеяться, как предложил Каитан, что их экспедиция на север закончится катастрофой. Но, может, вовсе и не зимбурийцы захватили виток. Дамион поглядел туда, где высилась Селенна. Сейчас она снова закрыла свое лицо: видно было только засыпанное снегом подножие, а выше склоны уходили в низкие облака. Старая Ана могла уже оставить свой дом и уйти в зимнее убежище – где бы оно ни было. Дамион подумал, не могли ли украсть свиток она и ее немереи. Как повествование о вещах, для них священных, он мог представлять очень большую ценность. Но если даже Ана с друзьями похитили свиток, зимбурийские соглядатаи могли найти их потайное хранилище и похитить его оттуда. Надо было послушаться Каитана и уничтожить этот мерзкий пергамент, когда была возможность. А сейчас свитка у него нет.
Уже наступил ранний зимний вечер, когда Дамион вернулся в Академию. Ее внушительные строения почти не были видны в сумерках: ни одно окно не светилось в стенах и башнях. И в монастыре тоже не было света, а за краем откоса, где должно было мерцать и переливаться большое созвездие Раймара, виднелась только темнота. Был день зимнего солнцестояния, давно превращенный Верой из языческого шабаша в священный праздник. Для Верных рост дневных часов после самого короткого дня года означал победу добра над злом. Целую неделю город и окружающие его деревни и поселки были погружены в мрак Темных Веков, когда по древнему обычаю ни один огонь не должен был светить ночью, и даже лампы дозволялось зажигать лишь за плотно зашторенными окнами. В домах жизнь шла по-прежнему, горели очаги, светили лампы и свечи, но ни один лучик не выбивался на покрытые мраком улицы. Даже корабли у причалов в порту стояли темные. Сегодня в полночь вдруг вспыхнут свечи и фонари в каждом окне каждого дома, бросая тьме вызов. А в деревнях будет выполняться старый-старый обряд: юная девушка, выбранная по жребию, поведет процессию мимо всех домов деревни. В короне из свечей и со скипетром в руке, королева праздника изгонит несчастье из каждого дома. Этот любопытный обычай восходил к древнему элейскому пророчеству о приходе Трины Лиа, которая, когда наступит день, спустится с небес воевать силы тьмы, и праздник так и назывался в ее честь: Триналии.
На третий вечер снегопада Дамион, которому наскучило сидеть в четырех стенах, вышел вдоволь пройтись по окрестностям. Он закутался в тяжелый плащ священника и зашагал по белому безмолвию зимних полей. Было так тихо, что Дамион будто слышал едва различимый шелест, с которым большие хлопья ложились друг на друга, на каждую веточку и кустик, превращая их в белое кружево и филигрань.
Мохнатые пряди дыма поднимались из труб далеких домишек, но никаких других признаков жизни не было видно, и ни прохожий, ни проезжий не нарушал девственную белизну места, где раньше была дорога. Дамион брел через наметенные сугробы, погрузившись в собственные мысли. Уже два месяца прошло после странного события в церкви, но он все никак не мог успокоиться. Хотя рассказ Лорелин о появлении призрака вызвал переполох среди ее одноклассниц, но само похищение практически не оставило следа. Сильно сомневаясь в подлинности свитка, ученые Академии вряд ли ценили его дороже пергамента, на котором он был написан. Ни настоятель монастыря, ни приор не проявили никакого беспокойства по поводу его исчезновения. Любое предположение, что может быть война, если свиток попадет в руки Халазара, все встречали с тем же снисходительным интересом, что и Каитан.
Дамион жалел, что не знает истинного похитителя. Легче легкого было проникнуть в церковь и обыскать ее, переодевшись призраком Академии, чтобы каждый, кто его встретит, принял за шутника-студента (или даже поверил, что это и есть знаменитый призрак, если свидетель достаточно суеверен). Как был осуществлен побег из склепа, Дамион до сих пор не знал, но сейчас он отложил эту загадку в сторону и задумался о том, кем же может быть этот вор. Это мог быть один из двух зимбурийских лазутчиков-полукровок, скорее всего тот полу-мохарец, Йомар, более высокий из них. Если пергамент у зимбурийцев, сделать ничего нельзя, и остается только надеяться, как предложил Каитан, что их экспедиция на север закончится катастрофой. Но, может, вовсе и не зимбурийцы захватили виток. Дамион поглядел туда, где высилась Селенна. Сейчас она снова закрыла свое лицо: видно было только засыпанное снегом подножие, а выше склоны уходили в низкие облака. Старая Ана могла уже оставить свой дом и уйти в зимнее убежище – где бы оно ни было. Дамион подумал, не могли ли украсть свиток она и ее немереи. Как повествование о вещах, для них священных, он мог представлять очень большую ценность. Но если даже Ана с друзьями похитили свиток, зимбурийские соглядатаи могли найти их потайное хранилище и похитить его оттуда. Надо было послушаться Каитана и уничтожить этот мерзкий пергамент, когда была возможность. А сейчас свитка у него нет.
Уже наступил ранний зимний вечер, когда Дамион вернулся в Академию. Ее внушительные строения почти не были видны в сумерках: ни одно окно не светилось в стенах и башнях. И в монастыре тоже не было света, а за краем откоса, где должно было мерцать и переливаться большое созвездие Раймара, виднелась только темнота. Был день зимнего солнцестояния, давно превращенный Верой из языческого шабаша в священный праздник. Для Верных рост дневных часов после самого короткого дня года означал победу добра над злом. Целую неделю город и окружающие его деревни и поселки были погружены в мрак Темных Веков, когда по древнему обычаю ни один огонь не должен был светить ночью, и даже лампы дозволялось зажигать лишь за плотно зашторенными окнами. В домах жизнь шла по-прежнему, горели очаги, светили лампы и свечи, но ни один лучик не выбивался на покрытые мраком улицы. Даже корабли у причалов в порту стояли темные. Сегодня в полночь вдруг вспыхнут свечи и фонари в каждом окне каждого дома, бросая тьме вызов. А в деревнях будет выполняться старый-старый обряд: юная девушка, выбранная по жребию, поведет процессию мимо всех домов деревни. В короне из свечей и со скипетром в руке, королева праздника изгонит несчастье из каждого дома. Этот любопытный обычай восходил к древнему элейскому пророчеству о приходе Трины Лиа, которая, когда наступит день, спустится с небес воевать силы тьмы, и праздник так и назывался в ее честь: Триналии.