Страница:
Лакей попытался усадить Крошку вместе со служанками, но собачка запротестовала так громогласно, что ее водворили в экипаж хозяина. Крошка, пыхтя, свернулась в ногах у путешественников, а Луиза настороженно покосилась на нее.
Габриель вздумал сопровождать их верхом, но Джон объяснил ему, что его присутствие вовсе не обязательно.
– Я понимаю, что тебе совсем не хочется покидать жену.
– Что, не горишь желанием еще немного насладиться моим обществом? – спросил Габриель. – Да, я бы лучше остался дома, но доктор уверяет, что Психея уже вне опасности. К ней приехала погостить подруга, да и Цирцея вполне взрослый человек. Если я понадоблюсь, они немедленно пошлют за мной. Да я вовсе и не собираюсь задерживаться, а сразу же вернусь в Лондон.
Джон и не сомневался, что его брат вовсе не жаждал продлевать вынужденное семейное воссоединение.
– Просто моя жена хочет убедиться, что миссис Хьюз и мисс Крукшенк доедут до места благополучно, а я не хочу причинять ей беспокойства.
Они выехали, но в последнюю минуту Луиза спохватилась, что забыла новый капор, а потом их остановила выбежавшая из дома Салли, подруга Психеи, с последними напутствиями от хозяйки дома. Она была пухленькая, одетая по последней моде. Но вот наконец кучер щелкнул кнутом, и экипажи тронулись.
День был теплый и ясный. Джон почувствовал прилив бодрости, когда кареты выехали из города и покатили по проселочной дороге. В окно кареты было слышно, как пели жаворонки и высоко в безоблачном небе мелькали ласточки. По зеленеющим полям бродили овцы с ягнятами. В Англию пришла весна…
Джону захотелось затянуть песню. Ему даже не мешало щебетание Луизы, поскольку он мог тайно наблюдать за Марианной, рассеянно кивая в ответ на болтовню невесты.
Во второй половине дня они достигли его владений. Джон с гордостью наблюдал, как его брат с одобрением поглядывает на чистенькие фермерские коттеджи и заботливо обработанные угодья.
– Ты опробовал новый способ перекрестного опыления? – К его удивлению, Габриель подъехал вплотную к экипажу, который остановился у ворот, в то время как кучер соскочил с козел, чтобы подтянуть подпругу одной из лошадей.
– Да, и он превосходно себя оправдывает, – ответил Джон.
Они перекинулись еще парой вежливых фраз на тему ведения фермерского хозяйства, прежде чем кучер снова залез на козлы и подобрал поводья. Экипаж Джона снова тронулся, а второй следом за ним. Милю спустя из-за поворота дороги показался господский дом. На этот раз Габриель воздержался от каких-либо замечаний. Джон украдкой следил за ним в окно. Вид у Габриеля был мрачный, наверное, он вспоминал прошлое. Луиза при виде огромного здания выразила бурный восторг. Джон ждал, пока ее восторги схлынут, чтобы услышать мнение второй дамы.
Марианна задумчиво разглядывала внушительных размеров дом.
– Он довольно красивый, – проговорила она. – В нем есть что-то величественное.
И Джон с облегчением улыбнулся.
Экипаж остановился. Лакей ждал на крыльце, чтобы помочь дамам сойти. Джон почувствовал ревность. Какая жалость, что он не может сам предложить свою помощь Марианне. Его рука немного разболелась от длительного путешествия. Когда он выбрался из экипажа, то увидел слуг, выстроившихся на крыльце, чтобы приветствовать его.
Он любезно отвечал на их приветствия, но от его глаз не ускользнуло то, что у экономки растерянный вид, что кухарка явно с похмелья, а дворецкий Помрой выглядит еще более угрюмым, чем всегда. Черт возьми, только бы не наткнуться на полный кавардак в доме единственный раз, когда он привез к себе гостей… гостью, чье одобрение ему до смерти хотелось услышать.
Они вошли в холл. Джон посмотрел на свой дом. От увиденного его сердце упало. Судя по всему, здесь в последние часы лихорадочно наводили порядок, но все усилия явно не могли скрыть запустения, царившего долгие годы.
На мраморном полу отчетливо виднелись следы швабры, на высоком потолке привычно висела паутина. Даже в гостиной его матери, где наконец-то сняли чехлы с мебели, по краям ковра темнела пыль. Он сам никогда не пользовался этой комнатой, ее всегда держали закрытой.
Габриель молчал, но на его лице явно читалось плохо скрытое презрение. Джон совсем пал духом.
– Боюсь, что слуги в мое отсутствие несколько расслабились, – пробормотал он, обращаясь в основном к Марианне, которая ободряюще улыбалась ему.
– Вам просто нужна хозяйка, – ответила она, заглядывая ему в глаза.
«Мне нужны вы, и не только затем, чтобы приглядывать за слугами», – подумал Джон. Марианна покосилась на Луизу, которая растерянно озиралась вокруг в поисках хоть какого-то повода для восхищения.
– Э-э… шторки очень миленькие, – сказала она после долгого молчания.
Впервые за много лет Джон разглядел высокие окна, завешенные парчовыми портьерами.
– Когда-то были, но сейчас, пожалуй, выцвели, – признал он. – Ткань для штор выбирала еще моя мать. Ее давно нет в живых. Здесь все следует обновить, и я позабочусь об этом.
Как только ему могло прийти в голову привезти невесту в такой запущенный дом? Сам он вел отшельнический образ жизни, перемещаясь из спальни в кабинет, а затем из столовой снова в спальню. Ему и не приходило в голову волноваться из-за грязи, которая тем временем скапливалась за пределами этих комнат.
– Мужчины не приспособлены для ведения хозяйства, – услышал он, как шепчет Марианна Луизе успокаивающим тоном. – Леди Сили говорит, что они любят уют и порядок, но сами понятия не имеют, как этого достичь.
Джон не мог ничего возразить. В дверях появилась раскрасневшаяся экономка, чтобы проводить дам в комнаты, а лакей повел Габриеля в комнату для гостей. Джон тяжело вздохнул, надеясь, что спальни по крайней мере догадались проветрить, а постельное белье постелили не слишком ветхое.
Он поднялся к себе. В спальне его ждал дворецкий, чтобы помочь снять сюртук.
– Обед подадут ровно в шесть, милорд, – сказал старик. – Мы старались сделать все, что возможно в такой короткий срок, но две горничные неделю назад уволились, а кухарка непрестанно жалуется, что камины давно не чищены.
– Так почему же их не почистят? – спросил Джон. – Помрой, кухарка, кажется, снова угощалась нашим лучшим портвейном? Разве я не велел вам…
– Нет, милорд, – возразил слуга. – Уж портвейн-то я для вас сберег. Но вот в бутылку с бренди она точно заглянула. – И он безнадежно вздохнул. Джона внезапно разобрала злость.
– А ведь я столько раз предупреждал ее! Скажите ей, что она уволена. Как только я найду замену…
Хотя бы это он обязан сделать ради своей невесты… кем бы она ни была, мрачно подумал Джон.
Унылое лицо Помроя еще больше вытянулось.
– Да, милорд, – согласился он. – Но если я осмелюсь предложить…
– Да?
– Не лучше ли сказать ей об увольнении после того, как мы найдем новую кухарку? Тогда Кори по крайней мере ничего не подмешает в пищу.
Если их отравит его собственная кухарка, личность убийцы уже не будет иметь значения! Джон не знал, смеяться ему или кричать от злости.
– Справедливое замечание, – признал он. – Немедленно займитесь поисками новой кухарки.
Слуга кивнул.
– Через час возвращайтесь, я буду переодеваться к обеду. Позаботьтесь, чтобы у наших гостей была горячая вода и все необходимое.
Джон прилег на кровать и закрыл глаза, но ему было не до отдыха. Как мог он не замечать, в каком состоянии находится его жилище? Почему не распорядился как следует своим наследством? Хотя со времени смерти отца прошел всего год, ко он все-таки мог сделать ремонт. Джон говорил себе, что не он один, а все холостяки не придают таким вещам значения. Но он боялся, что дамы… Что Марианна составит самое невыгодное впечатление о его доме. В том, что его брат сейчас потешается над ним, пусть втайне, Джон нисколько не сомневался.
Проклятие!
Когда лакей наполнил ванну горячей водой, Джон осторожно залез в нее. Помня о наказе доктора не мочить рану, он вымылся на скорую руку. Потом, как мог, вытерся и позволил подоспевшему дворецкому помочь с одеванием. Обычно он сам завязывал галстук, но одной рукой ему было не справиться. Наконец Джон был готов спуститься вниз к гостям.
Воздух в комнате посвежел – кто-то распорядился открыть окна, чтобы повеяло вечерней прохладой. Вскоре выяснилось, кто об этом позаботился.
– Да, тут очень-очень мило, – сказала Луиза, усаживаясь в кресло и оглядываясь. Короткий отдых и новое платье вернули ей обычную живость.
– Надеюсь, вы не против, что я попросила слуг открыть окна, – негромко произнесла Марианна, когда он склонился к ее руке.
– Ради Бога, чувствуйте себя как дома и отдавайте любые приказания, какие только сочтете необходимыми, – сказал он от всей души. – Боюсь, что домашнее хозяйство не мой конек, как вы справедливо изволили заметить.
Она покраснела.
– Мне не стоило упоминать об этом, – сказала она смущенно, но глаза ее слегка блеснули.
– Видели бы вы этот дом при жизни матери! Все здесь было совсем по-другому, – проговорил он.
Как раз в эту минуту в комнату вошел Габриель и услышал его слова.
– Да, при матушке все тут сияло чистотой, – подтвердил он. – В каждой комнате стояли вазы с лавандой, и дом просто благоухал.
На Джона внезапно нахлынули воспоминания.
– Да, правда. Я, пожалуй, не прочь возродить этот обычай.
– Сначала тебе придется посадить лаванду, – насмешливо указал ему брат. – Я заметил, что в цветнике все клумбы безнадежно заросли.
Джон хотел сердито возразить, но спросил как можно сдержаннее:
– Ты, видимо, ходил на прогулку?
Габриель ничего не ответил.
Джон догадался, что брат навещал могилу матери. Она находилась в конце сада на семейном кладбище. Его раздражение улеглось. По крайней мере брат увидел, что могила содержится в порядке. Джон об этом постоянно заботился. Но лицо брата все равно было недовольным, а глаза мрачными. Очень кстати в дверях появился дворецкий.
– Кушать подано, дамы и господа.
Джону пришлось предложить руку Луизе, а его брат повел Марианну. Стол, накрытый белой льняной скатертью, сервированный фамильным сервизом из серебра и хрусталя, выглядел совсем неплохо. Вот только серебро нуждалось в более тщательной полировке, а цветочки в вазе малость поникли. Джон решил, что должен проверить состояние сада. До чего неприятно, что Габриель увидел поместье не с самой лучшей стороны.
Джон в который раз поразился тому запустению, которое царило в поместье при отце. Первостепенное внимание Джон уделил пастбищам, фермерским угодьям и коттеджам, которые находились в самом плачевном состоянии. У него просто руки не доходили до собственного сада, но следовало хотя бы позаботиться о цветниках матери.
Какие еще его упущения выявит этот визит?
Ответ на этот вопрос пришел вместе с первым же блюдом. Суп оказался водянистым, а пудинг твердым, как камень. Овощи были переварены, студень дрожал, как в лихорадке.
Рыба была сносной, но бифштекс, который за ней последовал, откровенно подгорел. Цыпленка же, на редкость жилистого, явно приготовили не сегодня.
Его гости, само собой, никак не комментировали недостатки. Хорошие манеры не допускали явной критики, но никто из них не увлекся угощением. Джон боялся даже взглянуть на брата, опасаясь, что его презрительная мина спровоцирует ссору. В присутствии дам он не собирался вступать в схватку с Габриелем.
И ему вовсе не доставляло удовольствия слышать, как под непрестанную болтовню Луизы, сидевшей справа от него, Габриель рассказывает Марианне о своих путешествиях, заставляя ее смеяться над забавными историями о базарах Тринидада или греческих островах. Стоило ей услышать о дальних странах, в которых Джон никогда не бывал, как глаза ее начинали ярко блестеть. Тогда его охватывал гнев, внутри все сжималось.
Черт бы побрал Габриеля с его обаянием и ангельской или, скорее, дьявольской красотой! Какое он имеет право заставлять Марианну восторгаться собой? По кто способен состязаться с.ним в успехе у дам? Только не он, не Джон.
Слуга принес последнее блюдо. Это были сладости, вкус и вид которых оставляли желать лучшего. Джон попробовал кусочек персикового пирожного и едва не поперхнулся косточкой. Что за черт! Он со звоном уронил вилку на стол.
Кухарка получит расчет, как только это будет возможно. Такое положение дел просто нестерпимо!
Марианна поймала взгляд Луизы и поднялась. Джон увидел, что леди по обычаю собираются покинуть джентльменов, оставив их с портвейном и мужскими разговорами. Эта перспектива не доставила радости никому из братьев. Когда за дамами закрылась дверь, в комнате повисла гробовая тишина.
– Я уеду завтра на рассвете, – наконец сказал Габриель. – Если утром мы не увидимся, то хочу прямо сейчас поблагодарить тебя за гостеприимство.
– Кроме ужасного обеда, вряд ли есть то, за что стоит меня благодарить, – произнес Джон. – Я тебе больше обязан, ты ведь заботился обо мне после ранения.
Но Габриель отмахнулся от такой скупой благодарности.
– Ты так и не догадываешься, кто мог стрелять?
Джон покачал головой. Он обещал Марианне не делиться ни с кем их уверенностью, что целью стрелявшего была Луиза. Ни к чему лишние разговоры.
– У меня раньше были враги, смертельные враги, но я по крайней мере знал их всех как облупленных, – заметил Габриель. – Может, ты кого недавно обидел?
Джон неопределенно пожал плечами.
– Поездка в Лондон была первой за много лет. Там я едва ли мог кому-то досадить… разве что наступил на ногу одной-двум дамам.
– А здесь, у тебя дома? Может быть, выдворил арендатора с участка?
– И он, чтобы мне отомстить, последовал за мной в Лондон? – спросил Джон с невольной иронией. – Никого я не выдворял. Вот кухарку собираюсь выставить, потому что она слишком часто прикладывается к бутылке.
– Ну, тогда я не знаю, – покачал головой Габриель. – Пойду, пожалуй, в свою комнату. Спокойной ночи.
Для сна было еще слишком рано, но Джон понимал, что брат не испытывает желания общаться с ним больше необходимого. Сам он был настроен так же.
– И тебе спокойной ночи, – ответил он. Но в дверях Габриель задержался.
– У тебя сохранились отцовские книги? Я возьму что-нибудь полистать перед сном.
Джон указал в сторону коридора.
– Думаю, ты не забыл, где находится библиотека. Габриель, кивнув, направился вдоль коридора, и Джон, сам не зная почему, пошел за ним. Лакей поспешил вперед, чтобы зажечь свечи. В библиотеке было прохладно и сыро. Неужто слуги не в состоянии во время его недолгого отсутствия позаботиться о доме? Эта сырость не пойдет на пользу книгам. Завтра он покажет библиотеку Марианне, ведь кое-что здесь может ее заинтересовать, Габриель, повернувшись к нему спиной, внимательно изучал полки.
– Я вижу, ты пополнил библиотеку новыми томами, – заметил он довольно любезным тоном.
Джон хмыкнул, так как вопрос не нуждался в ответе. Габриель явно делает над собой усилие, но Джон подозревал, что за внешней вежливостью скрывается раздражение. Выбирай скорее книгу и ступай к себе, мысленно поторапливал он брата.
Очень возможно, что день для них так бы и закончился натянуто-вежливыми репликами, если бы Габриель не открыл дверцу одного из шкафов, чтобы взять с верхней полки книгу. Он замер, а затем вместо книги взял маленькую овальную рамку, которая лежала на полке вниз лицевой стороной. Его лицо мгновенно потемнело.
– Я помню эту миниатюру. Помню, как я для нее позировал, хотя мне в то время было всего года три, – пробормотал Габриель, словно обращаясь сам к себе. – Мама дала мне коробку леденцов, чтобы я сидел смирно, пока художник нас рисовал. Как странно. Стекло разбито, и даже рамка треснула.
Он обернулся и посмотрел на Джона. Тот взял себя в руки.
– Это произошло случайно, – солгал он, вспомнив в замешательстве, как однажды сбросил миниатюру с полки. Габриель поджал губы.
– Надо думать, – выговорил он. – Странно, что ты вообще не выбросил ее.
Джон растерянно смотрел, как пальцы Габриеля сжали миниатюру.
– У меня сохранилось несколько портретов матери, – сказал он. – После ее смерти отец большинство из них изрезал. Эта миниатюра стояла у матушки… – Он почувствовал, что слова даются ему с трудом, но заставил себя договорить: – …рядом с кроватью. Ее горничная спрятала ее от отца, когда он уничтожал ее вещи. А потом отдала мне.
Габриель кивнул, глядя на миниатюру с выражением страдания и гнева. Джон вдруг вспомнил, как его брат за обедом развлекал Марианну. Пальцы сами собой сжались в кулаки. Он шагнул к брату, который настороженно и мрачно смотрел на него.
– Забирай ее, черт с тобой, – выговорил Джон. – Она бы предпочла, чтобы ее взял ты.
Габриель молча пошел к двери, и Джон не сумел сдержаться.
– Она любила только тебя, – сказал он. – До сих пор все женщины без ума от тебя, стоит только тебе на них взглянуть. И все из-за твоей дьявольской красоты и сладкого обхождения.
Габриель обернулся.
– Я не виноват, что природа наградила меня таким лицом. Почему ты ненавидишь меня за это?
– Потому что я не могу с тобой состязаться! – Джон был зол. Ему было слишком больно, чтобы он мог контролировать свои слова. – Потому что она любила одного тебя! – Он вышел за братом в коридор и остановился. Он выдал себя. Как видно, душевной ране никогда не затянуться.
– Она и тебя любила, – спокойно произнес Габриель. – Я помню, как она расстраивалась, когда отец врывался и уводил тебя, когда она приходила к нам в детскую почитать вслух или спеть на ночь колыбельную. Один раз он крикнул ей: «Не смей сюсюкать с моим наследником! Я не хочу, чтобы он вырос неженкой».
У Джона сжалось сердце.
– Я ничего такого не помню, – с трудом выговорил он. – Впрочем, кое-что я все же припоминаю. В основном то, что ты всегда сидел у нее на коленях, а я в сторонке. Да, я тебя за это ненавидел. – Он с трудом перевел дыхание.
– Она любила тебя, – повторил Габриель. – И отец тоже, а меня он не выносил, ты сам знаешь. Тебя любили они оба. И все равно ты меня ненавидишь!
– Любить умела только она. Отец требовал, чтобы я был с ним рядом, но охотнее отвешивал оплеухи, чем обнимал. Я всегда думал, что тебе повезло больше…
Габриель мрачно усмехнулся:
– А я думал, что тебе, когда он вышвырнул меня за порог, лишил того, что полагалось мне по праву рождения. Сейчас я здесь только для того, чтобы он перевернулся в своем пышном склепе.
Джон отвел взгляд, чтобы не видеть его пылающих ненавистью глаз.
– Я не сразу узнал, что он выгнал тебя, – сказал он, хотя и понимал, что это слабое оправдание.
– И ты приложил все силы, чтобы меня разыскать?
– Нет, хотя следовало бы. Я хотел убедиться, что ты не голодаешь, что у тебя есть крыша над головой… – На миг он ощутил свою вину, но это чувство вытиснилось другим, чем-то тяжелым и мрачным. – Но ты, как видно, вполне преуспел в жизни, – произнес он жестко, – если судить по красочным блюдам, которыми ты потчевал дам за обедом.
Габриель пристально взглянул на него.
– Так вот в чем дело? Я догадывался. Когда ты смотришь на миссис Хьюз, твои глаза тебя выдают. Зачем же ты сделал предложение другой?
– На самом деле я ничего не делал, – горько произнес Джон. – Ей это только показалось.
Габриель рассмеялся, и Джон гневно шагнул к нему.
– Не стоит, – предостерег его брат. – У тебя только одна рука действует, а в прошлый раз тебе и с двумя не слишком повезло.
– Я едва тебя не прикончил! – вспылил Джон. – И был бы очень счастлив продолжить даже одной рукой.
Из противоположного конца коридора послышался слабый звук. Обернувшись, Джон увидел Марианну Хьюз, которая смотрела на них укоризненно. Оба они разом замолчали, хотя воинственные позы говорили сами за себя. Джон опустил здоровую руку, а Габриель, продолжавший держать миниатюру, отвесил даме поклон.
– Доброй ночи, миссис Хьюз. Счастливо оставаться. – Ничего не сказав брату, он направился к лестнице и исчез из виду.
– Я беспокоилась, – негромко сказала Марианна, приближаясь к Джону и глядя на него с тревогой.
– По-вашему, это так очевидно? – спросил он, все еще дрожа от пережитого гнева. Но с ее появлением его мрачное настроение несколько улучшилось.
– Да, – кивнула она. – Можно спросить, из-за чего вы снова ссорились?
Разумеется, сказать ей всю правду было немыслимо. Но Джон с изумлением поймал себя на том, что отвечает:
– Он нашел миниатюру, на которой изображены моя мать и он в детстве…
– И вы поссорились из-за этого?
– В ней было разбито стекло. Он решил, что я это сделал специально.
– А на самом деле зачем? – В ее тоне не было ни намека на обвинение, но он все равно поморщился.
– Думаю, что из ревности. Габриель был ее любимчиком, мы оба это знаем. Что, впрочем, вполне естественно. Он был очень красивым ребенком. – Джон, как мог, старался говорить равнодушно, но не был уверен, что ему это удалось. Только бы она не стала его жалеть.
Неожиданно она подошла к нему совсем близко и дотронулась до его щеки. Он вздрогнул, испугавшись, что прикосновение к рябой коже вызовет у нее отвращение. От ее ласки сердце у него забилось чаще и сильнее.
– И вы чувствовали себя нелюбимым? – тихо спросила она. – За обедом Габриель немного рассказал о вашей матери. Мне показалось, что она была очень сердечной и любящей женщиной… Я уверена, что она вас любила, Джон… Вы были ее первенцем, старшим сыном. Как же могла она вас не любить?
Он не смог отвечать. Горло у него внезапно сдавило; нахлынувшее чувство слегка растопило ледяные пласты отчаяния. Он накрыл рукой ее руку, желая удержать ее навсегда так близко.
Но к его сожалению, она отступила назад и с трудом произнесла:
– Луиза удивится, что я долго не возвращаюсь в гостиную. Пожалуйста, милорд, не ссорьтесь с братом. Это огорчило бы вашу матушку. Семейные связи бесценны, их не стоит бездумно рвать.
Она быстро пошла по коридору и исчезла. Он почувствовал, что должен исполнить ее пожелание. Он был готов извиниться, даже если извинение и встанет у него поперек горла. И Джон направился по лестнице в комнату для гостей. Стучать в дверь ему не пришлось, потому что брат стоял на лестничной площадке и разглядывал портрет покойного маркиза.
– Ты хоть понимаешь, какой он был скотиной? – сказал Габриель, словно их разговор не прерывался. – Он превратил жизнь матери в сущий ад.
– Знаю, – сказал Джон. – Он превратил в ад жизнь каждого из нас. Тебе в некотором смысле даже больше повезло, хотя и пришлось дорого за это заплатить. Мне пришлось остаться и жить с ним под одной крышей.
– А я слышал, что последние годы ты жил во флигеле и практически с ним не общался, – произнес Габриель.
Джон кивнул.
– Но общаться все равно приходилось. Я должен был спасти поместье от полного упадка. Как-никак на мне лежала ответственность.
– Ах да, как на старшем брате.
– И его наследнике. Ведь я и правда был его единственным наследником. Имей в виду, я нисколько не осуждаю матушку…
Габриель круто повернулся к нему.
– За что?
– За то, что она родила ребенка от другого мужчины.
Глава 14
Габриель вздумал сопровождать их верхом, но Джон объяснил ему, что его присутствие вовсе не обязательно.
– Я понимаю, что тебе совсем не хочется покидать жену.
– Что, не горишь желанием еще немного насладиться моим обществом? – спросил Габриель. – Да, я бы лучше остался дома, но доктор уверяет, что Психея уже вне опасности. К ней приехала погостить подруга, да и Цирцея вполне взрослый человек. Если я понадоблюсь, они немедленно пошлют за мной. Да я вовсе и не собираюсь задерживаться, а сразу же вернусь в Лондон.
Джон и не сомневался, что его брат вовсе не жаждал продлевать вынужденное семейное воссоединение.
– Просто моя жена хочет убедиться, что миссис Хьюз и мисс Крукшенк доедут до места благополучно, а я не хочу причинять ей беспокойства.
Они выехали, но в последнюю минуту Луиза спохватилась, что забыла новый капор, а потом их остановила выбежавшая из дома Салли, подруга Психеи, с последними напутствиями от хозяйки дома. Она была пухленькая, одетая по последней моде. Но вот наконец кучер щелкнул кнутом, и экипажи тронулись.
День был теплый и ясный. Джон почувствовал прилив бодрости, когда кареты выехали из города и покатили по проселочной дороге. В окно кареты было слышно, как пели жаворонки и высоко в безоблачном небе мелькали ласточки. По зеленеющим полям бродили овцы с ягнятами. В Англию пришла весна…
Джону захотелось затянуть песню. Ему даже не мешало щебетание Луизы, поскольку он мог тайно наблюдать за Марианной, рассеянно кивая в ответ на болтовню невесты.
Во второй половине дня они достигли его владений. Джон с гордостью наблюдал, как его брат с одобрением поглядывает на чистенькие фермерские коттеджи и заботливо обработанные угодья.
– Ты опробовал новый способ перекрестного опыления? – К его удивлению, Габриель подъехал вплотную к экипажу, который остановился у ворот, в то время как кучер соскочил с козел, чтобы подтянуть подпругу одной из лошадей.
– Да, и он превосходно себя оправдывает, – ответил Джон.
Они перекинулись еще парой вежливых фраз на тему ведения фермерского хозяйства, прежде чем кучер снова залез на козлы и подобрал поводья. Экипаж Джона снова тронулся, а второй следом за ним. Милю спустя из-за поворота дороги показался господский дом. На этот раз Габриель воздержался от каких-либо замечаний. Джон украдкой следил за ним в окно. Вид у Габриеля был мрачный, наверное, он вспоминал прошлое. Луиза при виде огромного здания выразила бурный восторг. Джон ждал, пока ее восторги схлынут, чтобы услышать мнение второй дамы.
Марианна задумчиво разглядывала внушительных размеров дом.
– Он довольно красивый, – проговорила она. – В нем есть что-то величественное.
И Джон с облегчением улыбнулся.
Экипаж остановился. Лакей ждал на крыльце, чтобы помочь дамам сойти. Джон почувствовал ревность. Какая жалость, что он не может сам предложить свою помощь Марианне. Его рука немного разболелась от длительного путешествия. Когда он выбрался из экипажа, то увидел слуг, выстроившихся на крыльце, чтобы приветствовать его.
Он любезно отвечал на их приветствия, но от его глаз не ускользнуло то, что у экономки растерянный вид, что кухарка явно с похмелья, а дворецкий Помрой выглядит еще более угрюмым, чем всегда. Черт возьми, только бы не наткнуться на полный кавардак в доме единственный раз, когда он привез к себе гостей… гостью, чье одобрение ему до смерти хотелось услышать.
Они вошли в холл. Джон посмотрел на свой дом. От увиденного его сердце упало. Судя по всему, здесь в последние часы лихорадочно наводили порядок, но все усилия явно не могли скрыть запустения, царившего долгие годы.
На мраморном полу отчетливо виднелись следы швабры, на высоком потолке привычно висела паутина. Даже в гостиной его матери, где наконец-то сняли чехлы с мебели, по краям ковра темнела пыль. Он сам никогда не пользовался этой комнатой, ее всегда держали закрытой.
Габриель молчал, но на его лице явно читалось плохо скрытое презрение. Джон совсем пал духом.
– Боюсь, что слуги в мое отсутствие несколько расслабились, – пробормотал он, обращаясь в основном к Марианне, которая ободряюще улыбалась ему.
– Вам просто нужна хозяйка, – ответила она, заглядывая ему в глаза.
«Мне нужны вы, и не только затем, чтобы приглядывать за слугами», – подумал Джон. Марианна покосилась на Луизу, которая растерянно озиралась вокруг в поисках хоть какого-то повода для восхищения.
– Э-э… шторки очень миленькие, – сказала она после долгого молчания.
Впервые за много лет Джон разглядел высокие окна, завешенные парчовыми портьерами.
– Когда-то были, но сейчас, пожалуй, выцвели, – признал он. – Ткань для штор выбирала еще моя мать. Ее давно нет в живых. Здесь все следует обновить, и я позабочусь об этом.
Как только ему могло прийти в голову привезти невесту в такой запущенный дом? Сам он вел отшельнический образ жизни, перемещаясь из спальни в кабинет, а затем из столовой снова в спальню. Ему и не приходило в голову волноваться из-за грязи, которая тем временем скапливалась за пределами этих комнат.
– Мужчины не приспособлены для ведения хозяйства, – услышал он, как шепчет Марианна Луизе успокаивающим тоном. – Леди Сили говорит, что они любят уют и порядок, но сами понятия не имеют, как этого достичь.
Джон не мог ничего возразить. В дверях появилась раскрасневшаяся экономка, чтобы проводить дам в комнаты, а лакей повел Габриеля в комнату для гостей. Джон тяжело вздохнул, надеясь, что спальни по крайней мере догадались проветрить, а постельное белье постелили не слишком ветхое.
Он поднялся к себе. В спальне его ждал дворецкий, чтобы помочь снять сюртук.
– Обед подадут ровно в шесть, милорд, – сказал старик. – Мы старались сделать все, что возможно в такой короткий срок, но две горничные неделю назад уволились, а кухарка непрестанно жалуется, что камины давно не чищены.
– Так почему же их не почистят? – спросил Джон. – Помрой, кухарка, кажется, снова угощалась нашим лучшим портвейном? Разве я не велел вам…
– Нет, милорд, – возразил слуга. – Уж портвейн-то я для вас сберег. Но вот в бутылку с бренди она точно заглянула. – И он безнадежно вздохнул. Джона внезапно разобрала злость.
– А ведь я столько раз предупреждал ее! Скажите ей, что она уволена. Как только я найду замену…
Хотя бы это он обязан сделать ради своей невесты… кем бы она ни была, мрачно подумал Джон.
Унылое лицо Помроя еще больше вытянулось.
– Да, милорд, – согласился он. – Но если я осмелюсь предложить…
– Да?
– Не лучше ли сказать ей об увольнении после того, как мы найдем новую кухарку? Тогда Кори по крайней мере ничего не подмешает в пищу.
Если их отравит его собственная кухарка, личность убийцы уже не будет иметь значения! Джон не знал, смеяться ему или кричать от злости.
– Справедливое замечание, – признал он. – Немедленно займитесь поисками новой кухарки.
Слуга кивнул.
– Через час возвращайтесь, я буду переодеваться к обеду. Позаботьтесь, чтобы у наших гостей была горячая вода и все необходимое.
Джон прилег на кровать и закрыл глаза, но ему было не до отдыха. Как мог он не замечать, в каком состоянии находится его жилище? Почему не распорядился как следует своим наследством? Хотя со времени смерти отца прошел всего год, ко он все-таки мог сделать ремонт. Джон говорил себе, что не он один, а все холостяки не придают таким вещам значения. Но он боялся, что дамы… Что Марианна составит самое невыгодное впечатление о его доме. В том, что его брат сейчас потешается над ним, пусть втайне, Джон нисколько не сомневался.
Проклятие!
Когда лакей наполнил ванну горячей водой, Джон осторожно залез в нее. Помня о наказе доктора не мочить рану, он вымылся на скорую руку. Потом, как мог, вытерся и позволил подоспевшему дворецкому помочь с одеванием. Обычно он сам завязывал галстук, но одной рукой ему было не справиться. Наконец Джон был готов спуститься вниз к гостям.
Воздух в комнате посвежел – кто-то распорядился открыть окна, чтобы повеяло вечерней прохладой. Вскоре выяснилось, кто об этом позаботился.
– Да, тут очень-очень мило, – сказала Луиза, усаживаясь в кресло и оглядываясь. Короткий отдых и новое платье вернули ей обычную живость.
– Надеюсь, вы не против, что я попросила слуг открыть окна, – негромко произнесла Марианна, когда он склонился к ее руке.
– Ради Бога, чувствуйте себя как дома и отдавайте любые приказания, какие только сочтете необходимыми, – сказал он от всей души. – Боюсь, что домашнее хозяйство не мой конек, как вы справедливо изволили заметить.
Она покраснела.
– Мне не стоило упоминать об этом, – сказала она смущенно, но глаза ее слегка блеснули.
– Видели бы вы этот дом при жизни матери! Все здесь было совсем по-другому, – проговорил он.
Как раз в эту минуту в комнату вошел Габриель и услышал его слова.
– Да, при матушке все тут сияло чистотой, – подтвердил он. – В каждой комнате стояли вазы с лавандой, и дом просто благоухал.
На Джона внезапно нахлынули воспоминания.
– Да, правда. Я, пожалуй, не прочь возродить этот обычай.
– Сначала тебе придется посадить лаванду, – насмешливо указал ему брат. – Я заметил, что в цветнике все клумбы безнадежно заросли.
Джон хотел сердито возразить, но спросил как можно сдержаннее:
– Ты, видимо, ходил на прогулку?
Габриель ничего не ответил.
Джон догадался, что брат навещал могилу матери. Она находилась в конце сада на семейном кладбище. Его раздражение улеглось. По крайней мере брат увидел, что могила содержится в порядке. Джон об этом постоянно заботился. Но лицо брата все равно было недовольным, а глаза мрачными. Очень кстати в дверях появился дворецкий.
– Кушать подано, дамы и господа.
Джону пришлось предложить руку Луизе, а его брат повел Марианну. Стол, накрытый белой льняной скатертью, сервированный фамильным сервизом из серебра и хрусталя, выглядел совсем неплохо. Вот только серебро нуждалось в более тщательной полировке, а цветочки в вазе малость поникли. Джон решил, что должен проверить состояние сада. До чего неприятно, что Габриель увидел поместье не с самой лучшей стороны.
Джон в который раз поразился тому запустению, которое царило в поместье при отце. Первостепенное внимание Джон уделил пастбищам, фермерским угодьям и коттеджам, которые находились в самом плачевном состоянии. У него просто руки не доходили до собственного сада, но следовало хотя бы позаботиться о цветниках матери.
Какие еще его упущения выявит этот визит?
Ответ на этот вопрос пришел вместе с первым же блюдом. Суп оказался водянистым, а пудинг твердым, как камень. Овощи были переварены, студень дрожал, как в лихорадке.
Рыба была сносной, но бифштекс, который за ней последовал, откровенно подгорел. Цыпленка же, на редкость жилистого, явно приготовили не сегодня.
Его гости, само собой, никак не комментировали недостатки. Хорошие манеры не допускали явной критики, но никто из них не увлекся угощением. Джон боялся даже взглянуть на брата, опасаясь, что его презрительная мина спровоцирует ссору. В присутствии дам он не собирался вступать в схватку с Габриелем.
И ему вовсе не доставляло удовольствия слышать, как под непрестанную болтовню Луизы, сидевшей справа от него, Габриель рассказывает Марианне о своих путешествиях, заставляя ее смеяться над забавными историями о базарах Тринидада или греческих островах. Стоило ей услышать о дальних странах, в которых Джон никогда не бывал, как глаза ее начинали ярко блестеть. Тогда его охватывал гнев, внутри все сжималось.
Черт бы побрал Габриеля с его обаянием и ангельской или, скорее, дьявольской красотой! Какое он имеет право заставлять Марианну восторгаться собой? По кто способен состязаться с.ним в успехе у дам? Только не он, не Джон.
Слуга принес последнее блюдо. Это были сладости, вкус и вид которых оставляли желать лучшего. Джон попробовал кусочек персикового пирожного и едва не поперхнулся косточкой. Что за черт! Он со звоном уронил вилку на стол.
Кухарка получит расчет, как только это будет возможно. Такое положение дел просто нестерпимо!
Марианна поймала взгляд Луизы и поднялась. Джон увидел, что леди по обычаю собираются покинуть джентльменов, оставив их с портвейном и мужскими разговорами. Эта перспектива не доставила радости никому из братьев. Когда за дамами закрылась дверь, в комнате повисла гробовая тишина.
– Я уеду завтра на рассвете, – наконец сказал Габриель. – Если утром мы не увидимся, то хочу прямо сейчас поблагодарить тебя за гостеприимство.
– Кроме ужасного обеда, вряд ли есть то, за что стоит меня благодарить, – произнес Джон. – Я тебе больше обязан, ты ведь заботился обо мне после ранения.
Но Габриель отмахнулся от такой скупой благодарности.
– Ты так и не догадываешься, кто мог стрелять?
Джон покачал головой. Он обещал Марианне не делиться ни с кем их уверенностью, что целью стрелявшего была Луиза. Ни к чему лишние разговоры.
– У меня раньше были враги, смертельные враги, но я по крайней мере знал их всех как облупленных, – заметил Габриель. – Может, ты кого недавно обидел?
Джон неопределенно пожал плечами.
– Поездка в Лондон была первой за много лет. Там я едва ли мог кому-то досадить… разве что наступил на ногу одной-двум дамам.
– А здесь, у тебя дома? Может быть, выдворил арендатора с участка?
– И он, чтобы мне отомстить, последовал за мной в Лондон? – спросил Джон с невольной иронией. – Никого я не выдворял. Вот кухарку собираюсь выставить, потому что она слишком часто прикладывается к бутылке.
– Ну, тогда я не знаю, – покачал головой Габриель. – Пойду, пожалуй, в свою комнату. Спокойной ночи.
Для сна было еще слишком рано, но Джон понимал, что брат не испытывает желания общаться с ним больше необходимого. Сам он был настроен так же.
– И тебе спокойной ночи, – ответил он. Но в дверях Габриель задержался.
– У тебя сохранились отцовские книги? Я возьму что-нибудь полистать перед сном.
Джон указал в сторону коридора.
– Думаю, ты не забыл, где находится библиотека. Габриель, кивнув, направился вдоль коридора, и Джон, сам не зная почему, пошел за ним. Лакей поспешил вперед, чтобы зажечь свечи. В библиотеке было прохладно и сыро. Неужто слуги не в состоянии во время его недолгого отсутствия позаботиться о доме? Эта сырость не пойдет на пользу книгам. Завтра он покажет библиотеку Марианне, ведь кое-что здесь может ее заинтересовать, Габриель, повернувшись к нему спиной, внимательно изучал полки.
– Я вижу, ты пополнил библиотеку новыми томами, – заметил он довольно любезным тоном.
Джон хмыкнул, так как вопрос не нуждался в ответе. Габриель явно делает над собой усилие, но Джон подозревал, что за внешней вежливостью скрывается раздражение. Выбирай скорее книгу и ступай к себе, мысленно поторапливал он брата.
Очень возможно, что день для них так бы и закончился натянуто-вежливыми репликами, если бы Габриель не открыл дверцу одного из шкафов, чтобы взять с верхней полки книгу. Он замер, а затем вместо книги взял маленькую овальную рамку, которая лежала на полке вниз лицевой стороной. Его лицо мгновенно потемнело.
– Я помню эту миниатюру. Помню, как я для нее позировал, хотя мне в то время было всего года три, – пробормотал Габриель, словно обращаясь сам к себе. – Мама дала мне коробку леденцов, чтобы я сидел смирно, пока художник нас рисовал. Как странно. Стекло разбито, и даже рамка треснула.
Он обернулся и посмотрел на Джона. Тот взял себя в руки.
– Это произошло случайно, – солгал он, вспомнив в замешательстве, как однажды сбросил миниатюру с полки. Габриель поджал губы.
– Надо думать, – выговорил он. – Странно, что ты вообще не выбросил ее.
Джон растерянно смотрел, как пальцы Габриеля сжали миниатюру.
– У меня сохранилось несколько портретов матери, – сказал он. – После ее смерти отец большинство из них изрезал. Эта миниатюра стояла у матушки… – Он почувствовал, что слова даются ему с трудом, но заставил себя договорить: – …рядом с кроватью. Ее горничная спрятала ее от отца, когда он уничтожал ее вещи. А потом отдала мне.
Габриель кивнул, глядя на миниатюру с выражением страдания и гнева. Джон вдруг вспомнил, как его брат за обедом развлекал Марианну. Пальцы сами собой сжались в кулаки. Он шагнул к брату, который настороженно и мрачно смотрел на него.
– Забирай ее, черт с тобой, – выговорил Джон. – Она бы предпочла, чтобы ее взял ты.
Габриель молча пошел к двери, и Джон не сумел сдержаться.
– Она любила только тебя, – сказал он. – До сих пор все женщины без ума от тебя, стоит только тебе на них взглянуть. И все из-за твоей дьявольской красоты и сладкого обхождения.
Габриель обернулся.
– Я не виноват, что природа наградила меня таким лицом. Почему ты ненавидишь меня за это?
– Потому что я не могу с тобой состязаться! – Джон был зол. Ему было слишком больно, чтобы он мог контролировать свои слова. – Потому что она любила одного тебя! – Он вышел за братом в коридор и остановился. Он выдал себя. Как видно, душевной ране никогда не затянуться.
– Она и тебя любила, – спокойно произнес Габриель. – Я помню, как она расстраивалась, когда отец врывался и уводил тебя, когда она приходила к нам в детскую почитать вслух или спеть на ночь колыбельную. Один раз он крикнул ей: «Не смей сюсюкать с моим наследником! Я не хочу, чтобы он вырос неженкой».
У Джона сжалось сердце.
– Я ничего такого не помню, – с трудом выговорил он. – Впрочем, кое-что я все же припоминаю. В основном то, что ты всегда сидел у нее на коленях, а я в сторонке. Да, я тебя за это ненавидел. – Он с трудом перевел дыхание.
– Она любила тебя, – повторил Габриель. – И отец тоже, а меня он не выносил, ты сам знаешь. Тебя любили они оба. И все равно ты меня ненавидишь!
– Любить умела только она. Отец требовал, чтобы я был с ним рядом, но охотнее отвешивал оплеухи, чем обнимал. Я всегда думал, что тебе повезло больше…
Габриель мрачно усмехнулся:
– А я думал, что тебе, когда он вышвырнул меня за порог, лишил того, что полагалось мне по праву рождения. Сейчас я здесь только для того, чтобы он перевернулся в своем пышном склепе.
Джон отвел взгляд, чтобы не видеть его пылающих ненавистью глаз.
– Я не сразу узнал, что он выгнал тебя, – сказал он, хотя и понимал, что это слабое оправдание.
– И ты приложил все силы, чтобы меня разыскать?
– Нет, хотя следовало бы. Я хотел убедиться, что ты не голодаешь, что у тебя есть крыша над головой… – На миг он ощутил свою вину, но это чувство вытиснилось другим, чем-то тяжелым и мрачным. – Но ты, как видно, вполне преуспел в жизни, – произнес он жестко, – если судить по красочным блюдам, которыми ты потчевал дам за обедом.
Габриель пристально взглянул на него.
– Так вот в чем дело? Я догадывался. Когда ты смотришь на миссис Хьюз, твои глаза тебя выдают. Зачем же ты сделал предложение другой?
– На самом деле я ничего не делал, – горько произнес Джон. – Ей это только показалось.
Габриель рассмеялся, и Джон гневно шагнул к нему.
– Не стоит, – предостерег его брат. – У тебя только одна рука действует, а в прошлый раз тебе и с двумя не слишком повезло.
– Я едва тебя не прикончил! – вспылил Джон. – И был бы очень счастлив продолжить даже одной рукой.
Из противоположного конца коридора послышался слабый звук. Обернувшись, Джон увидел Марианну Хьюз, которая смотрела на них укоризненно. Оба они разом замолчали, хотя воинственные позы говорили сами за себя. Джон опустил здоровую руку, а Габриель, продолжавший держать миниатюру, отвесил даме поклон.
– Доброй ночи, миссис Хьюз. Счастливо оставаться. – Ничего не сказав брату, он направился к лестнице и исчез из виду.
– Я беспокоилась, – негромко сказала Марианна, приближаясь к Джону и глядя на него с тревогой.
– По-вашему, это так очевидно? – спросил он, все еще дрожа от пережитого гнева. Но с ее появлением его мрачное настроение несколько улучшилось.
– Да, – кивнула она. – Можно спросить, из-за чего вы снова ссорились?
Разумеется, сказать ей всю правду было немыслимо. Но Джон с изумлением поймал себя на том, что отвечает:
– Он нашел миниатюру, на которой изображены моя мать и он в детстве…
– И вы поссорились из-за этого?
– В ней было разбито стекло. Он решил, что я это сделал специально.
– А на самом деле зачем? – В ее тоне не было ни намека на обвинение, но он все равно поморщился.
– Думаю, что из ревности. Габриель был ее любимчиком, мы оба это знаем. Что, впрочем, вполне естественно. Он был очень красивым ребенком. – Джон, как мог, старался говорить равнодушно, но не был уверен, что ему это удалось. Только бы она не стала его жалеть.
Неожиданно она подошла к нему совсем близко и дотронулась до его щеки. Он вздрогнул, испугавшись, что прикосновение к рябой коже вызовет у нее отвращение. От ее ласки сердце у него забилось чаще и сильнее.
– И вы чувствовали себя нелюбимым? – тихо спросила она. – За обедом Габриель немного рассказал о вашей матери. Мне показалось, что она была очень сердечной и любящей женщиной… Я уверена, что она вас любила, Джон… Вы были ее первенцем, старшим сыном. Как же могла она вас не любить?
Он не смог отвечать. Горло у него внезапно сдавило; нахлынувшее чувство слегка растопило ледяные пласты отчаяния. Он накрыл рукой ее руку, желая удержать ее навсегда так близко.
Но к его сожалению, она отступила назад и с трудом произнесла:
– Луиза удивится, что я долго не возвращаюсь в гостиную. Пожалуйста, милорд, не ссорьтесь с братом. Это огорчило бы вашу матушку. Семейные связи бесценны, их не стоит бездумно рвать.
Она быстро пошла по коридору и исчезла. Он почувствовал, что должен исполнить ее пожелание. Он был готов извиниться, даже если извинение и встанет у него поперек горла. И Джон направился по лестнице в комнату для гостей. Стучать в дверь ему не пришлось, потому что брат стоял на лестничной площадке и разглядывал портрет покойного маркиза.
– Ты хоть понимаешь, какой он был скотиной? – сказал Габриель, словно их разговор не прерывался. – Он превратил жизнь матери в сущий ад.
– Знаю, – сказал Джон. – Он превратил в ад жизнь каждого из нас. Тебе в некотором смысле даже больше повезло, хотя и пришлось дорого за это заплатить. Мне пришлось остаться и жить с ним под одной крышей.
– А я слышал, что последние годы ты жил во флигеле и практически с ним не общался, – произнес Габриель.
Джон кивнул.
– Но общаться все равно приходилось. Я должен был спасти поместье от полного упадка. Как-никак на мне лежала ответственность.
– Ах да, как на старшем брате.
– И его наследнике. Ведь я и правда был его единственным наследником. Имей в виду, я нисколько не осуждаю матушку…
Габриель круто повернулся к нему.
– За что?
– За то, что она родила ребенка от другого мужчины.
Глава 14
Габриель замер.
– Ты знал, – твердо выговорил Джон. – Не мог не знать.
– И как же я мог это знать, если не присутствовал при зачатии? – От усилия, которое Габриель прикладывал, чтобы говорить спокойно, его голос прозвучал напряженно и неестественно. Лицо его словно окаменело.
– Я был уверен, что матушка сказала тебе… – Джон замолчал.
– Может, тебе не следует слепо верить папашиным анекдотам? – произнес Габриель. – Ревность превратила его в безумца. Он ведь фактически сделал из матери пленницу. Поэтому последние годы провел в одиночестве, сидел здесь, как зверь в норе, и никого не хотел видеть.
– Он не любил общества, – сказал Джон. – И с ним случались приступы подагры, которые едва ли могли смягчить его нрав.
– Его нрав и без того был ужасным!
– Наверное, – согласился Джон. – Его душа была больна. Это первая причина. Я не осуждаю матушку за то, что она искала утешения в другом месте. А вторая причина…
Габриель шагнул к нему, вскинув руку. Джон инстинктивно отпрянул и едва не покатился с лестницы кувырком. Габриель схватил его за сюртук и держал. Костяшки его пальцев побелели от ярости.
– Нет! На что ты намекаешь?
– Однажды я зашел к ней в комнату, и она поспешно спрятала какое-то письмо за подушкой дивана.
Наступило молчание. Их глаза встретились. Сдерживаемые эмоции рвались наружу.
– И ты из-за такого пустяка подвергаешь сомнению честь матери? То, что она спрятала письмо, еще ни о чем не говорит!
– Само по себе нет. Но после ее смерти и после смерти отца одна из горничных во время уборки нашла тайник за панелью в ее спальне. Я обнаружил там письма и еще несколько безделушек.
– Письма? От кого?
– От мужчины. И этот мужчина подписывался «Навеки твой».
– И ты их прочитал? – Лицо Габриеля исказилось от гнева и отвращения.
– Ты знал, – твердо выговорил Джон. – Не мог не знать.
– И как же я мог это знать, если не присутствовал при зачатии? – От усилия, которое Габриель прикладывал, чтобы говорить спокойно, его голос прозвучал напряженно и неестественно. Лицо его словно окаменело.
– Я был уверен, что матушка сказала тебе… – Джон замолчал.
– Может, тебе не следует слепо верить папашиным анекдотам? – произнес Габриель. – Ревность превратила его в безумца. Он ведь фактически сделал из матери пленницу. Поэтому последние годы провел в одиночестве, сидел здесь, как зверь в норе, и никого не хотел видеть.
– Он не любил общества, – сказал Джон. – И с ним случались приступы подагры, которые едва ли могли смягчить его нрав.
– Его нрав и без того был ужасным!
– Наверное, – согласился Джон. – Его душа была больна. Это первая причина. Я не осуждаю матушку за то, что она искала утешения в другом месте. А вторая причина…
Габриель шагнул к нему, вскинув руку. Джон инстинктивно отпрянул и едва не покатился с лестницы кувырком. Габриель схватил его за сюртук и держал. Костяшки его пальцев побелели от ярости.
– Нет! На что ты намекаешь?
– Однажды я зашел к ней в комнату, и она поспешно спрятала какое-то письмо за подушкой дивана.
Наступило молчание. Их глаза встретились. Сдерживаемые эмоции рвались наружу.
– И ты из-за такого пустяка подвергаешь сомнению честь матери? То, что она спрятала письмо, еще ни о чем не говорит!
– Само по себе нет. Но после ее смерти и после смерти отца одна из горничных во время уборки нашла тайник за панелью в ее спальне. Я обнаружил там письма и еще несколько безделушек.
– Письма? От кого?
– От мужчины. И этот мужчина подписывался «Навеки твой».
– И ты их прочитал? – Лицо Габриеля исказилось от гнева и отвращения.