Конечно же, можно отвести ее за столик и больше не соглашаться танцевать с ней.
   Черта с два! Он не может это сделать! И она это прекрасно знает.
   Моника двигала бедрами в такт музыке, нанося смертельные удары по его обороне. Да, теперь вернуться к столику будет затруднительно. Лучше уж остаться здесь, под прикрытием темноты. И хорошо, что он надел джинсы. Которые вдруг стали очень тесными.
   Песня подходила к концу, и Рик не знал, радоваться ему или огорчаться. С одной стороны, приходит конец его мучениям: сейчас начнется быстрый танец. Две медленные композиции подряд музыканты никогда не играют.
   Музыка замолкла. Никто из танцующих не расходился, и оркестр снова заиграл медленную мелодию. И все продолжили танцевать. И Моника тоже.
   — Нам пора возвращаться, — шепнул Рик ей на ухо.
   — Почему? — Она подняла на него глаза.
   — Потому…
   Отблеск света со сцены упал на ее влажные, чуть приоткрытые губы — и Рик потерял последние крупицы разума. Опустил голову и прижался к ее губам, словно хотел попробовать на вкус. От удивления Моника открыла рот шире, и Рик просунул туда язык.
   Нет, это чистое безумие! Они в общественном месте, посреди толпы танцующих. И о чем он только думает! Ведь он сам терпеть не может подобных проявлений чувств на людях! Но остановиться выше его сил. Моника действовала на него как наркотик. Она яснее ясного дает ему понять; чего от него хочет, и отказать ей он не может. Слаб человек!
   Моника без колебаний ответила на поцелуй. На этот раз она вела себя намного увереннее, чем прежде. Ее язык проник к нему в рот не робко, но с готовностью, и обнялся в страстном танце со своим партнером.
   Нет, они должны прекратить! Он должен прекратить это. А то песня вот-вот кончится, пары разойдутся и они окажутся у всех на виду. Но Моника снова придвинула к нему бедра — и его плоть предательски отозвалась на призыв.
   Только еще одну минутку…
   И тут музыка смолкла, поставив за Рика финальную точку. Он оторвался от губ Моники и, хоть и старался не смотреть на нее, не мог не увидеть ее влажных, разомкнутых губ и полузакрытых томных глаз.
   Остальные пары медленно разъединились и начали расходиться, но музыканты заиграли следующую мелодию, на этот раз быструю, и площадку снова заполонили танцующие.
   — Пошли! — сказал Рик и взял Монику за запястье.
   Она не стала спорить и покорно проследовала за ним к столику. Рик потянулся за пивом. Поскольку холодного душа поблизости нет, придется довольствоваться холодным пивом! И надо уходить отсюда к чертовой матери, пока он не натворил глупостей.
   Доставит ее домой, вернется к себе и, как советуют психоаналитики, напишет сто раз «Держись подальше от Моники Луццато». Вдруг поможет?
   Черта с два! Рядом с ней он чувствует себя прыщавым юнцом! И ведет себя под стать.
   Вот кретин! Отключил мозги и думает не головой, а членом! Стоит Монике оказаться с ним в одной комнате, и все его благие намерения разом улетучиваются! Нет, пора взять себя в руки.
   — Допивайте свое вино, — буркнул он. — Мы уходим. — Он даже не стал садиться и пил пиво стоя.
   Моника скользнула в кабинку.
   — Но еще только полночь.
   — Мне завтра рано вставать, — Возвышаясь над ней, Рик не мог не видеть в низком вырезе платья соблазнительной груди. Он шумно вздохнул и отвел глаза. — Ну что, вы готовы?
   Моника тоже вздохнула, поднялась и одернула платье.
   — А ваша квартира далеко отсюда? Рик едва не поперхнулся.
   — А что?
   — Просто любопытно.
   — Далеко. — Он взял ее за локоть и повел к выходу. На самом деле он живет совсем близко от Микеле, но Монике об этом знать совсем необязательно.
   На улице за дверью стояла еще одна парочка, поджидая такси. Двое вышибал охраняли вход, проверяя документы и следя за очередью желающих войти в клуб.
   Моника рассеянно оглядела публику и, обернувшись к Рику, спросила своим звонким голоском:
   — Ричард, я все хотела спросить: вы не знаете, почему тот коктейль называется «Вафля с кремом»?

Глава 11

   Ее вопрос не остался без внимания. Рыжая девица в кожаной мини-юбке и с колечком в носу хихикнула и, толкнув локтем в бок своего бородатого приятеля, уставилась на Монику любопытными глазами. Вышибала покосился на них и загоготал. И так заразительно, что все присутствующие не преминули к нему присоединиться.
   На удачу Рика, подъехали сразу два такси. Он спешно запихнул Монику на заднее сиденье.
   — Эй, приятель! Куда же ты? — окликнул Рика бородач. — Не спеши! Может, и нам объяснишь насчет вафельки?
   И все дружно захохотали. Рик чертыхнулся и, нырнув в такси, гаркнул:
   — Поехали быстрее!
   — Как скажете. — Таксист покосился в зеркало заднего вида на вереницу фар и ловко влился в поток машин. — Куда едем?
   Рик сказал адрес Микеле и украдкой взглянул на Монику. Она таращилась на него с озабоченным видом. Он вздохнул и, отвернув лицо, стал смотреть в окно. Середина недели, время за полночь, а тротуары запружены гуляющей публикой. Вот почему Рик так любит Нью-Йорк: здесь круглые сутки бурлит жизнь.
   Тогда почему последнее время он ведет столь замкнутый образ жизни? Почему не бродит по вечерам по городу, где выступают уличные артисты и на каждом углу продают самые вкусные в мире хот-доги?
   — Ричард? — робко спросила из своего угла Моника.
   Ну вот! Начинается… Вернее, продолжается.
   — Что?
   — Почему вы так странно себя ведете? Рик бросил взгляд на водителя.
   — Давайте поговорим об этом, когда приедем домой.
   — Все смеялись… Я опять сделала что-то не так?
   Рик молчал, но Моника так тяжко вздохнула, что он кивнул.
   Дьявол! Надо было сказать водителю, чтобы подождал, пока он проводит Монику до двери, и уехать отсюда к чертовой матери. Однако, зная пытливый нрав Моники, рисковать нельзя. А что, если она додумается выяснять, что такое «вафля с кремом», у Микеле? Вот это будет здорово!
   Так что придется отпустить машину. Но надолго он ни за что не останется. И придется удовлетворить ее любопытство. Она, конечно же, смутится, ну а он ее успокоит и уйдет. Причем сразу же.
   Как только они миновали Лексингтон-авеню, поток машин стал редеть, и в начале второго они уже подъехали к дому Микеле. Рик до сих пор удивлялся, как это дядюшка дозволяет своей драгоценной племяннице разгуливать по Нью-Йорку — хоть бы и с провожатым — до двух часов ночи. Моника уже большая девочка, однако на Микеле это очень и очень непохоже.
   Рик все-таки попросил таксиста подождать его минут десять, но тот сказал, что у него заказ. Ну и ладно! Доставит Монику к дяде в целости и сохранности, ответит на ее вопрос и быстренько уйдет. А то еще уговорит его не только рассказать, но и показать что к чему…
   От подобной мысли Рик возбудился и, нажав кнопку лифта, сделал вдох, пытаясь успокоиться. Это Моника. И они поднимаются в квартиру Микеле. Его босса. Так что хватит бредить!
   — Ричард? — Она положила ладонь ему на руку и нежно сжала. — А мы сразу пойдем в…
   — Да. — Рик не мигая смотрел на дверь лифта. Глядеть Монике в глаза он не рискнул. Мало ли что… А что, если она сложит губы бантиком? Тогда он за себя не ручается.
   — А вдруг дядя Микеле уже вернулся? Как же мы тогда с вами поговорим?
   — Моника, я зайду всего на пару минут. Ведь завтра мне рано вставать.
   Двери лифта открылись, и Рик решил, что Моника наконец отпустит его руку, но она повисла у него на руке и прижалась к нему еще плотнее. Остается надеяться, что Микеле уже спит! Хотя ничего предосудительного в том, что Моника взяла его под руку нет. Или есть? Они подошли к двери квартиры, и Рик, мучимый угрызениями совести, пробормотал:
   — Пожалуй, заходить я не буду. — Он высвободил руку. — Позвоните мне завтра, как проснетесь.
   Моника взяла его за рукав и, понизив голос, грустно спросила:
   — Как? Вы не зайдете? Ведь еще не поздно.
   — Не поздно? Уже четверть второго.
   — Ну и что?
   — Вы же сами сказали, что дядя уже дома.
   — А давайте поднимемся на крышу. Там есть внутренний дворик. Такой уютный и…
   — Нет. — Он снова освободил руку. — Никакой крыши. Где ваш ключ?
   — Ричард… — Она сложила губы бантом. — Но ведь вы так и не объяснили мне, что такое «вафля с кремом».
   Черт! Рик огляделся и, убедившись, что в коридоре никого нет, шепнул:
   — Прошу вас, Моника, постарайтесь больше никогда не употреблять эхо выражение. Договорились?
   — Почему?
   — Давайте ключ, и я объясню.
   Моника щелкнула замком сумочки, покопалась в ней и, подняв глаза на Рика, с виноватым видом призналась:
   — Я должна вам кое-что сказать. Только, прошу вас, не сердитесь!
   У Рика похолодела спина.
   — Что еще?
   — Я вас обманула.
   — В чем?
   Она отвела глаза и еле слышно промямлила:
   — По поводу комендантского часа.
   — Во сколько?
   Моника чуть наморщила нос, она всегда так делала, если не понимала, о чем ее спрашивают.
   — В котором часу Микеле велит вам быть дома? — теряя терпение, процедил сквозь зубы Рик.
   От смущения щеки у нее порозовели.
   — В полночь.
   — Отлично. — Он взглянул на часы, хотя прекрасно знал, что уже двадцать минут второго. — Просто великолепно!
   — Но ведь ему об этом знать необязательно. — И Моника дернула плечиком. — Иногда дядя сам приходит домой только в два ночи. И сразу идет в кровать, а через пару минут уже храпит на всю квартиру.
   — А что, если на этот раз он не храпит, а сидит и поджидает вас в гостиной? — У Рика возникло дурное предчувствие. — Что тогда?
   — Пожалуйста, не говорите ему, что я вас обманула! — Она подняла на него испуганные глаза. — А то он отправит меня домой.
   — Никуда он вас не отправит.
   — Еще как отправит! — И она обреченно кивнула.
   А что, если на самом деле отправит? — ужаснулся Рик, а вслух пробурчал:
   — Мне тоже не поздоровится.
   — Знаете, что? Если дядя не спит, я ему во всем признаюсь. Только я уверена, что он спит, вот увидите! А я потихоньку пройду к себе.
   — А вдруг он заглянул к вам в комнату и обнаружил пустую постель?
   — Нет, не обнаружил. Перед уходом я всегда разбираю кровать и кладу под одеяло подушки. И все выглядит так, будто это я там сплю.
   — Вы учились в школе при католическом монастыре?
   — Да. — И она кивнула с таким скорбным видом, что Рик не мог не рассмеяться.
   — Давайте ваш ключ.
   Стараясь не греметь, Рик осторожно отпер дверь. В углу гостиной горел торшер. Впрочем, это еще ничего не значит: Микеле всегда оставляет его включенным на ночь.
   Рик вошел и, впустив Монику, захлопнул дверь. Сначала он хотел сразу уйти, но потом передумал. Если Микеле на самом деле проснется, нельзя оставлять Монику ему на растерзание.
   — Идите к себе, — шепотом велел он. — А я уйду, как только вы войдете.
   — А как же насчет…
   — Моника, ради всего святого! Поговорим об этом завтра.
   Она чмокнула его в щеку и безропотно направилась к себе в комнату.
   И тут Рику показалось, что снаружи за дверью раздаются голоса. Он прислушался: так и есть! Из-за двери донеслась любимая песня Микеле «Sole mio». Причем в его собственном, не вполне трезвом исполнении.
   Черт!
   — Моника, это ваш дядя! — шепнул он.
   — Что вы сказали? — спросила она, чуть нахмурясь, с порога своей комнаты.
   А за дверью уже явственно слышалась возня: видно, Микеле не может сразу попасть ключом в замочную скважину.
   — Микеле пришел. Уходите! Она сделала страшные глаза.
   — А как же вы?
   Хороший вопрос! Опять лезть в стенной шкаф? Только где он, черт его побери?
   — Идите сюда! — Моника отчаянно замахала рукой, призывая его к себе.
   Рик замотал головой.
   — Уходите!
   Но Моника уже шла к нему, и Рику не оставалось ничего, кроме как шагнуть ей навстречу. Схватив его за рукав, она потащила его к себе. Вот вам и дежа вю! Ну надо же так влипнуть! Угодил прямо в пасть тигру. Вернее, тигрице…
   Моника закрыла дверь и прислонилась к ней спиной.
   — Лучше бы я отсиделся в стенном шкафу, — недовольно буркнул Рик.
   Моника приложила палец к губам, призывая его молчать, и оба прислушались. Вроде бы Микеле громыхал уже на кухне. Хотя кто его знает? Может, до сих пор возится с замком.
   Рик знал, что последнее время Артур всерьез беспокоится по поводу пристрастия Микеле к обильным возлияниям в обществе друзей в клубе любителей сигар на Седьмой авеню. Все началось с тех пор, как умерла жена Микеле. Однако это никак не отражается на работе: каждое утро босс неизменно является в контору. Раньше Рик считал, что Артур несколько преувеличивает опасность, но теперь начал в этом сомневаться.
   В квартире было тихо, и Рик решил, что Микеле уже прошел к себе, но тут в дверь комнаты негромко постучали. Рик с Моникой дружно вздрогнули.
   Она прижала ладонь к шее. Микеле тихо позвал ее по имени, но она не отозвалась. Рик толкнул Монику локтем и указал глазами на дверную ручку. В спальне горел лишь ночник, и Рик не был уверен, заперта ли дверь.
   Наконец Моника ответила что-то на итальянском, и таким сонным голосом, что Рик не мог не отметить ее незаурядные актерские способности. А может, сказывается богатый опыт обучения в школе при католическом монастыре? — усмехнулся про себя он. В прежние времена про воспитанниц закрытых женских школ ходили легенды. Теперь он не сомневался: это не досужие вымыслы. Монике не откажешь в изобретательности!
   Микеле ответил тоже на итальянском, и Рик запаниковал. Оглядел комнату, лихорадочно соображая, куда бы спрятаться. Опустился на пол и хотел залезть под кровать, но там все было сплошь заставлено какими-то коробками.
   Моника сбросила туфли, швырнула сумочку на стул и стянула с постели одеяло.
   — Сюда! — шепнула она и отодвинула в сторону подушки, изображавшие видимость ее присутствия. Пара подушек свалилась на пол.
   Думать было некогда, и Рик нырнул в кровать, а Моника набросила на него одеяло. Потом снова сказала что-то на итальянском и скользнула в постель рядом с ним.
   Рик хотел было возмутиться, но услышал, как в двери поворачивается ручка, и прикусил язык. Моника легла на бок, к нему спиной, и он, чуть не поперхнувшись, лег в такую же позу, надеясь, что Микеле не обратит внимания на то, что его племянница в одночасье поправилась килограммов этак на восемьдесят.
   Надежда подпитывалась толщиной и обилием подушек, а также состоянием подпития дядюшки Микеле.
   Он вошел в комнату и, не включая свет, сел на край кровати рядом с Моникой. Под его солидным весом матрас прогнулся, и Рик зажмурился, истово молясь, чтобы кровать выдержала троих.
   Моника очень артистично изобразила зевок и от волнения пробормотала на смеси английского с итальянским: мол, очень хочется спать. Видно, Микеле здорово набрался, раз кушает все как миленький.
   Босс отвечал ей на итальянском, и Рик с перепугу не понимал ни слова. Слава Богу, Микеле был краток. Единственно, что Рик уловил: «спасибо» и «спокойной ночи». После чего пружины матраса распрямились, и вскоре за Микеле закрылась дверь.
   Рик с облегчением перевел дыхание, но так и не шелохнулся. Он ждал, пока Моника даст ему команду. Однако Моника молчала, и он осторожно поднял руку, чтобы привлечь ее внимание, но тут же опустил. Нет, руками лучше ничего не трогать. Это чревато.
   Но соблазнительно. Чертовски соблазнительно.
   Рик стоически противостоял искушению. Он шевельнулся и Моника тут же прижалась к нему еще теснее.
   Нет! Только не это!
   — Моника… — еле слышно шепнул он. Она не отозвалась, и он шепнул уже громче:
   — Моника!
   — Подождите. — Она соскочила с кровати. Рик решил, что она встала запереть дверь, и прислушался. В квартире было тихо. Надо вылезти из кровати. А может, подождать еще? Моника вернулась и улеглась к нему лицом. Что еще она придумала? — насторожился Рик и спросил:
   — Вы заперли дверь?
   — Да.
   Рик повернулся на спину и хотел слезть с кровати, но она схватила его за запястье.
   — Подождите. Еще рано. Сердце гулко застучало в груди.
   — А разве он еще, не лег?
   — Нет, дядя у себя в кабинете. Разговор шепотом в темноте настраивал на интимный лад. Рик занервничал. Он чувствовал, что его решимость стремительно тает. Он вздохнул и, ощутив запах ее кожи, зажмурился.
   — А что он там делает?
   — Я не спрашивала.
   Рик старался не думать о том, что ее грудь совсем близко. Вспомнил, как неделю назад ласкал ее на диване в гостиной, и скрипнул зубами.
   — О чем вы с ним говорили?
   Моника вздохнула, и Рик почувствовал у себя на щеке ее теплое дыхание.
   — Бедный дядя Микеле! Сегодня он такой печальный… Тоскует по жене.
   Рик очнулся.
   — И он пришел к вам, чтобы это сказать?
   — Он подарил мне медальон покойной жены. Ведь у него нет дочери, вот он и решил отдать его мне. Это фамильное украшение. Старинное и очень ценное. — Она снова вздохнула. — Дядя немного пьян. Завтра я верну ему медальон.
   — Почему? Ведь он сам его вам отдал…
   — Рано или поздно у Артура будет дочь. И медальон должен принадлежать именно ей.
   Рик промолчал. Он не мог себе представить Артура женатым. Не то что отцом. Хотя Моника, наверное, права. Кто знает? Может, со временем у Артура будет куча детишек, как и подобает настоящему Террачини.
   Моника подвинулась и примяла подушку, которую Рик пристроил между ними в качестве оборонительного щита.
   — Когда дядя Микеле в таком настроении, он долго не ложится спать.
   — И чем же он занимается?
   — Смотрит старые теткины фотографии. И пьет. — Она вздохнула. — Дядя слишком много пьет. Обязательно поговорю с ним перед отъездом. Нельзя так относиться к своему здоровью.
   — Да? — Рик улыбнулся. Иногда Моника рассуждала как взрослая, заботливая женщина, а иногда вела себя как настоящий ребенок — любопытный, непослушный, задающий слишком много вопросов. И каких!
   — А вы считаете, мне не нужно с ним говорить?
   — Нет. Просто немного удивился.
   — Почему?
   — Не знаю. Ведь я… Моника, ведь я в вашей постели.
   Она засмеялась. Тихо, но чертовски обольстительно.
   — Да, Ричард, я все понимаю. Ведь я тоже в постели.
   — В том-то и проблема.
   — Не вижу никакой проблемы. — Моника протянула руку и погладила Рика по щеке. (Ему показалось, что у него вот-вот остановится сердце.) — Ведь дядя Микеле не знает, что вы здесь.
   — Да, но… — Он убрал ее руку, которая подобралась к верхней пуговице его рубашки. — Все равно мы не должны быть в одной постели.
   — Но ведь мы не делаем ничего предосудительного.
   Пока. Рик перевел дыхание.
   — Дело в том, что…
   Моника придвинулась к нему так близко, что ее волосы с запахом ванили защекотали ему подбородок, а потом закинула руку ему на плечо, едва не касаясь грудью его груди. Хотя она говорила спокойно, Рик чувствовал, как бешено колотится у нее сердце.
   — Моника, если вы будете продолжать в том же духе, это плохо кончится. — Рик отстранился. — Где подушка?
   И тут она его поцеловала.
   Правда, промахнулась и попала не в губы, а в подбородок. Потом снова прижалась к нему, и в ее неловкой попытке было столько трогательной юной нежности, что Рику захотелось, наплевав на все запреты, обнять ее и прижать к себе.
   Хотя в комнате царил полумрак, он видел, как задышали зрачки ее глаз, а на лице на миг отразились неуверенность и смятение, напомнив Рику о том, что Моника неопытна и невинна и сама не знает, о чем просит. Лежа в уютном полумраке рядом с ее восхитительным телом, Рик впервые по-настоящему понял, что такое искушение.
   — Моника, вы сами знаете, это невозможно. Так нельзя.
   — Но ведь мы только целуемся. — И ее влажные губы нашли его рот.
   Рик пытался противиться, но когда ее язык коснулся уголка его рта, он откинул голову чуть в сторону, чтобы было удобнее, и поцеловал ее с такой страстью, что она застонала.
   — Ричард, подожди! — прерывисто дыша, проговорила она.
   Он отстранился. Ну что он за кретин! Не сдержался и напугал бедную девочку…
   Моника откинула одеяло и отодвинулась. Рик не сразу понял, что она встает с кровати.
   Его охватила паника. Неужели он на самом деле так напугал ее?
   — Куда ты?
   — Шшш! — И она чмокнула его, в щеку. — Никуда.
   Он хотел ее задержать, но она уже вскочила и, стоя в двух шагах от кровати, наклонилась, взялась за подол платья и начала его поднимать. Лиф платья был довольно узкий, и слезало оно мучительно долго.
   За спиной у Моники на комоде горел, ночник, и в его свете ее молодое тело, было таким ослепительно красивым, что Рик чуть с ума не сошел. Когда она наконец стянула платье, у него пересохло в горле и стало больно дышать. Она расстегнула застежку на спине, спустила бретельки и сняла бюстгальтер. Потом повернулась и бросила его на спинку стула. Увидев ее грудь в профиль, Рик обомлел от восторга.
   Оставшись в одних трусиках — если этот кружевной треугольничек можно назвать трусиками, — она снова нырнула под одеяло и прильнула к Рику всем телом. Он чувствовал, как ее соски щекочут его сквозь рубашку.
   — Моника, ты сошла с ума, — с трудом ворочая языком, выдавил он.
   — Дверь заперта.
   — Не в этом дело.
   Боже праведный, как же он хочет до нее дотронуться! Он положил руки на кровать и сжал кулаки, думая о том, как хорошо было бы погладить ее по бедру, обхватить грудь ладонью и зажать сосок между большим и указательным пальцами, как тогда на пляже. Он знал, что ей это нравится.
   — Ричард, сними рубашку, — опустив глаза, тихо попросила она.
   — Ты меня не слышишь? Это плохо кончится. — Нет, от нее точно можно с ума сойти: сначала раздевается у него на глазах, потом вдруг робеет. И ведь не притворяется! Она такая любопытная и наивная… И так ему подходит. Господи, помоги!
   Моника положила ладонь ему на руку, пониже плеча, и сжала бицепсы.
   — А мы будем делать только то, что уже делали. И больше ничего.
   — Да? — усомнился Рик. Какой же он все-таки идиот! Нужно немедленно вылезти из кровати. Моника права: дверь заперта. Так что Микеле не войдет. А он может переждать и на полу.
   Моника взяла его ладонь и положила себе на левую грудь. И он, безвольный негодяй, ей это позволил. Но у нее такая теплая, нежная кожа, что оторвать ладонь выше его сил.
   — Сними рубашку. Пожалуйста…
   — Но Микеле…
   — Он думает, что я сплю.
   — Моника, ты не понимаешь. — А рука Рика, словно независимо от него, уже ласкала ее грудь. — Мне на самом деле трудно.
   — Почему? — спросила Моника, и ее сердце застучало прямо ему в ладонь.
   Может, нужно быть до конца честным и напугать ее как следует?
   — Потому что я хочу большего. Того, что нельзя. Хочу ласкать тебя всю. Понимаешь? Ведь я мужчина. И хочу всего. Теперь поняла?
   Какое-то время она молчала, а потом тихо сказала:
   — Я тоже хочу всего.
   Рик ругнулся с такой горячностью, что Моника вздрогнула и отодвинулась.
   — Прости меня, детка! — Он обнял ее и снова привлек к себе. — Дело во мне. А не в тебе.
   Она снова уткнулась ему лицом в грудь и тихонько вздохнула.
   — Ты меня все время пугаешь.
   — Знаю. — Какого черта он ее к себе, прижимает? Чтобы она почувствовала, что вулкан Везувий вот-вот заговорит? Да одно это должно ее предостеречь. И заставить подумать о том, что может произойти, если они не будут соблюдать осторожность.
   — Залез в кровать, позволил ей раздеться, а теперь рассуждает про осторожность! Идиот!
   — Ричард? — Он прикрыл глаза. Рик знал этот тон: теперь жди беды.
   — Да, Моника? Она засмеялась.
   — Ты говоришь ну прямо как мой папа.
   — Отлично. — Говорит-то он как папа, зато испытывает совсем не отеческие чувства.
   — А ты снимешь рубашку?
   Рик проглотил ком в горле. Может, все-таки рискнуть уйти. Ведь Микеле основательно набрался.
   — Помнишь, как мы с тобой были на пляже? — спросила Моника, а ее пальцы уже проникли в распахнутый ворот рубашки и играли волосками на его груди.
   Еще бы он не помнил! Да он каждую ночь вспоминает, как впервые увидел ее обнаженную грудь и как вдруг прижались к его телу упругие розовые соски.
   — Ну ладно, сниму. Но только рубашку. — И Рик стянул с себя рубашку. Отлично. Настоящий джентльмен! Что он делает, черт побери?!
   Рик швырнул рубашку на пол и, обхватив Монику за талию, прижал к себе.
   Она тихо застонала, и, услышав этот стон наслаждения, он ощутил мощный прилив желания. Моника прильнула к нему еще теснее, распластав грудь у него на груди, и он снова пожалел, что пошел у нее на поводу и снял рубашку. Но всплеск разума длился пару секунд. Моника обвила его руками за шею, а потом принялась поглаживать спину.
   Рик положил ладони на ее ягодицы, нашел ее губы и поцеловал — не спеша и по всем правилам. Она ответила ему с такой готовностью, что его кинуло в жар.
   Да, Моника оказалась способной ученицей! Если неделю назад она была робкой и неловкой, то теперь научилась дразнить и распалять. Не отпуская его губ, она опустила руки вдоль его спины и ее пальцы скользнули за пояс джинсов.
   Нет, это нужно прекратить. Сию же секунду! А то он умрет от разрыва сердца.
   К величайшему стыду Рика, Моника снова взяла ситуацию в свои руки. Ее губы стали мягче, она чмокнула его в уголок рта и, чуть отстранившись, спросила:
   — Ричард?..
   Узнав этот сладкий вкрадчивый тон, Рик насторожился.
   — Можно я тебя поласкаю? — прошептала она.