Страница:
Бутылка быстро подошла к концу. Леон рассказывал девушке о Киеве, о своей службе, о пожаре на орбите Венеры, и совершенно не заметил, как дело перевалило за полночь. Глянув на часы, он оторопел и замер на полуслове.
– Наверное, мне пора, – промямлил он.
– Тогда идем, – легко согласилась Жасмин.
Она решительно пресекла его попытки расплатиться по счету, и Леон поспешил в гардеробную. Ему было стыдно и ужасно неуютно. В его жизни было не очень-то много женщин, а тем более – таких, с которыми не нужно играть в дурацкие игры.
– Ну что, поедем ко мне? – улыбнулась Жасмин, когда они вышли на засыпанную снегом улицу.
Леон тяжело вздохнул.
– Мне нужно быть в посольстве. Пойми меня правильно, я…
Он хотел сказать «я очень хочу поехать к тебе, может быть, я хочу вообще не расставаться с тобой, может быть…» – но он споткнулся и опустил беспомощные глаза.
Жасмин потрепала его по плечу.
– Не надо ловить мне такси. Возьми вот это – мне кажется, мы еще встретимся.
Леон машинально засунул в карман какую-то карточку, неуклюже поцеловал ее в щеку и остался стоять, глядя, как Жасмин быстро удаляется в сторону Бродвея.
Глава 4.
Глава 5.
– Наверное, мне пора, – промямлил он.
– Тогда идем, – легко согласилась Жасмин.
Она решительно пресекла его попытки расплатиться по счету, и Леон поспешил в гардеробную. Ему было стыдно и ужасно неуютно. В его жизни было не очень-то много женщин, а тем более – таких, с которыми не нужно играть в дурацкие игры.
– Ну что, поедем ко мне? – улыбнулась Жасмин, когда они вышли на засыпанную снегом улицу.
Леон тяжело вздохнул.
– Мне нужно быть в посольстве. Пойми меня правильно, я…
Он хотел сказать «я очень хочу поехать к тебе, может быть, я хочу вообще не расставаться с тобой, может быть…» – но он споткнулся и опустил беспомощные глаза.
Жасмин потрепала его по плечу.
– Не надо ловить мне такси. Возьми вот это – мне кажется, мы еще встретимся.
Леон машинально засунул в карман какую-то карточку, неуклюже поцеловал ее в щеку и остался стоять, глядя, как Жасмин быстро удаляется в сторону Бродвея.
Глава 4.
– Заседание окончено. Благодарю вас, леди и джентльмены.
Сенатор Монтгомери Уорд бросил на Леона весьма задумчивый взгляд, поправил галстук-бабочку и заковылял к выходу. Навстречу ему в зал быстро вошел Алексей Макрицкий, облаченный в неприлично дорогой московский костюм и до такой степени увешанный драгоценностями, что широкозадая общественная комиссарша едва не споткнулась от ненависти. Дед брезгливо отодвинул ее со своего пути и подошел к Леону и Савчуку.
– Вот что, – начал он, поправляя хрустящую манжету сорочки, – мы кое с кем переговорили…
– Кажется, я уже догадался, – вставил Леон.
– Погоди… суть, в общем, такова: завтра ты подписываешь протокол, в котором не будешь особо нажимать на Стэнфорда и Джессепа – и все. Дело спускают на тормозах, пресса пишет об ужасном несчастном случае. Скорее всего, они придумают тебе какую-нибудь аварию. Ясно?
– В Киеве знают? – ошарашенно спросил Савчук.
– Разумеется. Их это вполне устраивает, потому что скандал никому не нужен. А сейчас… – дед помедлил, раздраженно дернул себя за ус и внимательно посмотрел на Леона, – с тобой хотят поговорить какие-то типы из НАСА. Я опередил их. Главное, чтобы ты знал: мы все решили. Теперь тебе остается только подписать бумажку, и все.
Старый мошенник прижал американскую демократию, довольно подумал Леон. Что ж, здорово…
Ему уже виделся Киев.
– В общем, иди. Я буду ждать тебя внизу, в баре.
Дверь захлопнулась. Леон поправил надоевшую ему саблю и вернулся в кресло, ожидая представителей НАСА. Они появились очень скоро: трое неопределенного возраста мужчин с неприятно-отсутствующими взглядами, все трое – белые. Последнее обстоятельство несколько удивило Леона, но он не придал ему особого значения.
– Капитан Макрицкий?
– Да, сэр.
Они сели. Некоторое время троица внимательно разглядывала Леона, словно желая определить, тот ли он, за кого себя выдает. Потом один из чиновников (а может, и не чиновников) коротко вздохнул и поинтересовался:
– Нам хотелось бы знать, не произошло ли на борту чего-либо… необычного.
– Простите, сэр?
Человек из НАСА прокашлялся.
– Я имею в виду, перед самой аварией – не заметили ли вы каких-либо странностей? Возможно, резкого изменения навигационной обстановки?
– Но позвольте, сэр… Я же докладывал комиссии… Самым неожиданным было появление этого проклятого астероида, об который мы споткнулись, сэр. Других неожиданностей я как-то не заметил.
– Вы уверены в том, что не допустили никаких ошибок?.. вы уверены в том, что были достаточно внимательны?
– Сэр!..
Чиновник скорбно вздохнул и обменялся взглядом с одним из коллег. Тот опустил глаза и едва заметно кивнул.
– Скажите, капитан, вы осматривали приближающийся астероид?
Сердце Леона подпрыгнуло и едва не вырвалось из груди. Он на секунду стиснул зубы и призвал на помощь все свое самообладание – сейчас оно было важнее всего. И еще – актерский дар. Одни знакомый деда, старый, знаменитый театральный режиссер, клялся и божился, что молодой Макрицкий имеет все для того, чтобы покорить сцену. Леон незаметно выдохнул и придал лицу изумленное выражение:
– Сэр, а как вы сами считаете: у меня было на это время? Я видел, что на нас летит здоровенная глыба, это – смерть, вы же должны понимать! Мы с вами – профессионалы, мы знаем, какую роль играют секунды. Там, в Дальнем космосе!.. За секунду можно…
– Благодарю вас, – перебил его чиновник. – Этого достаточно. Все дело в том… – он чуть замялся, – что кое-кто продолжает считать, будто бы вы имели возможность как-то повлиять на исход этой ужасной истории. Теперь мы понимаем, что это было не в ваших силах. Желаю удачи, капитан.
Двигаясь в лифте, Леон то и дело проводил ладонью по лбу. Ему было жарко.
Они знали, эти сволочи!
Они знали, что должно было находиться на этом проклятом астероиде. И Стэнфорд знал. А вот Джессеп, скорее всего, нет: о таких вещах говорят лишь командиру, а уж он сам принимает решение.
И еще – никакие они не чиновники из НАСА. Это что-то другое. Вот только что?
«А вдруг «Галилео» и был послан в этот район именно для того, чтобы проверить, что осталось от давно погибшей исследовательской базы? Или, может быть, выяснить, что с ней вообще произошло? И теперь, пораскинув мозгами, они пытаются понять: видел я все это дерьмо или нет?!»
Нет, не видел. Найти «Галилео» было практически невозможно – после удара он пошел по совершенно непредсказуемой траектории, а там, в сплошной каше из каменного дерьма, никакие радары и детекторы масс не помогут отыскать потерянный корабль, кувыркающийся куда глаза глядят. Но, даже если его найдут – что дальше?
То, что в рубке отсутствует труп лейтенанта Лючии Ковач.
Леон шумно вздохнул. Лифт остановился. Забрав в гардеробе свою шинель, он быстрыми шагами прошел в бар и сразу увидел деда: Макрицкий-самый-старший восседал перед стойкой с рюмкой виски в руке и добродушно внушал что-то молодому бармену с перекошенной от удивления «бабочкой».
– Ну, як? – поинтересовался дед, враз посерьезнев.
– Та нi як, – ответил Леон, взбираясь на табурет рядом с ним. – Double whisky, please. Я чую, ты так прижал этих йолопов[1], что они рады поскорее от меня отделаться. Наверное, я им уже надоел.
– Ото й гарно. Если завтра все пройдет без проблем, вечером будем уже дома. Я надеюсь, у тебя нет никаких дел в Big Apple?
Леон помотал головой и залпом выпил поданную барменом рюмочку. Дед лукаво усмехнулся в усы, похлопал его по плечу и вонзил свою кредитку в пасть расчетного автомата.
– Поехали отсюда, – сказал он. – Надоело. Как здесь люди живут?
Леон уже не мог усидеть в велюровых объятиях кресла. Приподнявшись, он жадно смотрел на свой родной город, гордость и любовь славянского мира. Он не был дома больше года – и все это время, каждую секунду, проведенную в железном гробу планетолета, он мечтал именно об этом миге. Киев, его Киев медленно поворачивался под ним, приветствуя своего блудного сына, который наконец вернулся из холодных черных бездн!
Колеса самолета коснулись серого покрытия ВПП. Леон подхватил с соседнего кресла свой кофр и двинулся к выходу. Дед, сидевший возле пилотской кабины с терминалом на коленях, понимающе усмехнулся.
– Наконец, – сказал он. – Да?
Леон счастливо вздохнул.
Под трапом выстроились мать, бабушка, сестры и, чуть поодаль – смущенно улыбающаяся миниатюрная девушка с целой охапкой белых гвоздик. Рядом суетились сетевики. Леон поправил саблю и понял, что сейчас придется разыграть небольшой спектакль. Впрочем, он не мог бы поклясться, что на самом деле ему этого не хочется.
Записывающие головки смотрели прямо на него. Сойдя с последней ступеньки трапа, Леон снял фуражку, грациозно поправил полы шинели и неторопливо, с достоинством, опустился на колени. Губы ощутили тепло подогретого покрытия, и в уголках глаз вдруг непроизвольно появились слезы.
Ему не хотелось подниматься.
Он хотел стоять на коленях, целуя этот теплый шершавый пластик, но… он должен был встать.
Расцеловавшись с родней, Леон повернулся к Ирме. Кругом были головки видео, они обстреливали его со всех сторон. Макрицкий взял букет, обнял девушку и прошептал:
– Ты только не плачь. На нас смотрят…
– Никаких интервью, – услышал он за спиной внушительный голос деда. – Никаких комментариев.
Семейные телохранители словно появились из воздуха. Вежливо оттеснив репортеров, они провели все семейство в небольшой автобус с затемненными стеклами, а сами погрузились в длинный черный автомобиль.
Полчаса спустя машины проехали сквозь ворота массивного двухэтажного особняка в одном из элитных пригородов. Ворота закрылись. Леон Макрицкий наконец попал домой.
– Я так ждала тебя, – тихо произнесла Ирма.
Леон обернулся. Девушка стояла у двери его комнаты, крохотная, покорно ждущая его ласки – тонкое лицо с немного удивленными голубыми глазами, пушистая волна черных волос ниспадала на узкие вздернутые плечи. Леон швырнул саблю на диван, и та недоуменно звякнула кольцами цепочки; что-то давило ему на грудь. Он опустил глаза.
– Неужели тебе нечего сказать мне?
Он и в самом деле не знал, что ей сказать. А может быть и знал, но… Сколько раз он проклинал свою слабость! Ирма, женщина-ребенок. Боль моя, почему же ты не хочешь ничего понимать?
Он подошел к ней, прижал к себе. Знакомый теплый запах на мгновение вернул его в прошлое. Леон сжал хрупкое тело девушки, ощущая, как мягко, играя, подгибаются ее ребра… отпустил. Она смотрела на него со слезами.
– Я прошу тебя, – почти шепотом проговорил Леон, – давай не будем говорить об отставке. Я слишком много думал об этом… Не надо, пожалуйста.
Ирма выскользнула из его рук, уселась на диван. Совсем как птичка, подумал Леон. Любопытная голубоглазая птичка.
Ночью, отвратительно трезвый – Боже, как такое могло быть: высосать литр крымского коньяку и остаться трезвым, ужасающе трезвым! – он глядел, как в бледном отсвете полной луны светится ее совсем девичье тело, вытянувшееся на смятой простыне. Спящая, она всегда будила в нем отцовские чувства. Хотелось прижать к себе и баюкать, слушая, как счастливо сопит ласковый теплый ребенок. Она могла бы стать прекрасной женой, но не ему. Возможно, и даже наверняка – тому Леону, которого хотели видеть отец и дед. Но Леон не был тем… тем… тем!
Он встал с постели, вышел на закрытый покатым колпаком балкон и закурил. В тот миг, когда над ним склонился человек в черном скафандре, в подсознании Леона сорвалась какая-то, давно придерживаемая защелка. Он стал испытывать странные, трудно передаваемые желания. Он не мог понять, что с ним происходит, он не понимал, чего ему хочется. Он чувствовал, что желание выворачивает его наизнанку, но никак не мог разобраться в самом себе.
Теперь он понял – его тянуло к звездам. О какой отставке могла идти речь?
Дым вялыми локонами поднимался к стеклянному потолку.
Мне нет здесь места, подумал Леон. Только там, в глубинах Системы, среди проклинаемого всеми нами металла и пластика наших утлых кораблей и станций, только там я могу чувствовать себя на своем месте. И, может быть, мне удастся дожить до того дня, когда и у нас появятся звездолеты. Пусть примитивные, пусть субсветовые – полет займет годы – но, может быть, я это еще увижу…
Парочка звезд лукаво подмигнула ему. Леон с яростью растоптал окурок в массивной серебряной пепельнице и вернулся в спальню. Глотнул давно остывшего кофе, прополоскал после курева рот и улегся рядом с горячим телом Ирмы. Спать ему по-прежнему не хотелось. Он повернулся набок, заботливо прикрыл девушку пушистым одеялом и сунул нос под ее тонкое плечо. Теплый, ласковый запах немного успокоил его. Проклиная все на свете, Леон вдруг всхлипнул; девушка зашевелилась в полусне, он обхватил ее рукой и заставил себя провалиться в темную, тягучую дрему.
Сенатор Монтгомери Уорд бросил на Леона весьма задумчивый взгляд, поправил галстук-бабочку и заковылял к выходу. Навстречу ему в зал быстро вошел Алексей Макрицкий, облаченный в неприлично дорогой московский костюм и до такой степени увешанный драгоценностями, что широкозадая общественная комиссарша едва не споткнулась от ненависти. Дед брезгливо отодвинул ее со своего пути и подошел к Леону и Савчуку.
– Вот что, – начал он, поправляя хрустящую манжету сорочки, – мы кое с кем переговорили…
– Кажется, я уже догадался, – вставил Леон.
– Погоди… суть, в общем, такова: завтра ты подписываешь протокол, в котором не будешь особо нажимать на Стэнфорда и Джессепа – и все. Дело спускают на тормозах, пресса пишет об ужасном несчастном случае. Скорее всего, они придумают тебе какую-нибудь аварию. Ясно?
– В Киеве знают? – ошарашенно спросил Савчук.
– Разумеется. Их это вполне устраивает, потому что скандал никому не нужен. А сейчас… – дед помедлил, раздраженно дернул себя за ус и внимательно посмотрел на Леона, – с тобой хотят поговорить какие-то типы из НАСА. Я опередил их. Главное, чтобы ты знал: мы все решили. Теперь тебе остается только подписать бумажку, и все.
Старый мошенник прижал американскую демократию, довольно подумал Леон. Что ж, здорово…
Ему уже виделся Киев.
– В общем, иди. Я буду ждать тебя внизу, в баре.
Дверь захлопнулась. Леон поправил надоевшую ему саблю и вернулся в кресло, ожидая представителей НАСА. Они появились очень скоро: трое неопределенного возраста мужчин с неприятно-отсутствующими взглядами, все трое – белые. Последнее обстоятельство несколько удивило Леона, но он не придал ему особого значения.
– Капитан Макрицкий?
– Да, сэр.
Они сели. Некоторое время троица внимательно разглядывала Леона, словно желая определить, тот ли он, за кого себя выдает. Потом один из чиновников (а может, и не чиновников) коротко вздохнул и поинтересовался:
– Нам хотелось бы знать, не произошло ли на борту чего-либо… необычного.
– Простите, сэр?
Человек из НАСА прокашлялся.
– Я имею в виду, перед самой аварией – не заметили ли вы каких-либо странностей? Возможно, резкого изменения навигационной обстановки?
– Но позвольте, сэр… Я же докладывал комиссии… Самым неожиданным было появление этого проклятого астероида, об который мы споткнулись, сэр. Других неожиданностей я как-то не заметил.
– Вы уверены в том, что не допустили никаких ошибок?.. вы уверены в том, что были достаточно внимательны?
– Сэр!..
Чиновник скорбно вздохнул и обменялся взглядом с одним из коллег. Тот опустил глаза и едва заметно кивнул.
– Скажите, капитан, вы осматривали приближающийся астероид?
Сердце Леона подпрыгнуло и едва не вырвалось из груди. Он на секунду стиснул зубы и призвал на помощь все свое самообладание – сейчас оно было важнее всего. И еще – актерский дар. Одни знакомый деда, старый, знаменитый театральный режиссер, клялся и божился, что молодой Макрицкий имеет все для того, чтобы покорить сцену. Леон незаметно выдохнул и придал лицу изумленное выражение:
– Сэр, а как вы сами считаете: у меня было на это время? Я видел, что на нас летит здоровенная глыба, это – смерть, вы же должны понимать! Мы с вами – профессионалы, мы знаем, какую роль играют секунды. Там, в Дальнем космосе!.. За секунду можно…
– Благодарю вас, – перебил его чиновник. – Этого достаточно. Все дело в том… – он чуть замялся, – что кое-кто продолжает считать, будто бы вы имели возможность как-то повлиять на исход этой ужасной истории. Теперь мы понимаем, что это было не в ваших силах. Желаю удачи, капитан.
Двигаясь в лифте, Леон то и дело проводил ладонью по лбу. Ему было жарко.
Они знали, эти сволочи!
Они знали, что должно было находиться на этом проклятом астероиде. И Стэнфорд знал. А вот Джессеп, скорее всего, нет: о таких вещах говорят лишь командиру, а уж он сам принимает решение.
И еще – никакие они не чиновники из НАСА. Это что-то другое. Вот только что?
«А вдруг «Галилео» и был послан в этот район именно для того, чтобы проверить, что осталось от давно погибшей исследовательской базы? Или, может быть, выяснить, что с ней вообще произошло? И теперь, пораскинув мозгами, они пытаются понять: видел я все это дерьмо или нет?!»
Нет, не видел. Найти «Галилео» было практически невозможно – после удара он пошел по совершенно непредсказуемой траектории, а там, в сплошной каше из каменного дерьма, никакие радары и детекторы масс не помогут отыскать потерянный корабль, кувыркающийся куда глаза глядят. Но, даже если его найдут – что дальше?
То, что в рубке отсутствует труп лейтенанта Лючии Ковач.
Леон шумно вздохнул. Лифт остановился. Забрав в гардеробе свою шинель, он быстрыми шагами прошел в бар и сразу увидел деда: Макрицкий-самый-старший восседал перед стойкой с рюмкой виски в руке и добродушно внушал что-то молодому бармену с перекошенной от удивления «бабочкой».
– Ну, як? – поинтересовался дед, враз посерьезнев.
– Та нi як, – ответил Леон, взбираясь на табурет рядом с ним. – Double whisky, please. Я чую, ты так прижал этих йолопов[1], что они рады поскорее от меня отделаться. Наверное, я им уже надоел.
– Ото й гарно. Если завтра все пройдет без проблем, вечером будем уже дома. Я надеюсь, у тебя нет никаких дел в Big Apple?
Леон помотал головой и залпом выпил поданную барменом рюмочку. Дед лукаво усмехнулся в усы, похлопал его по плечу и вонзил свою кредитку в пасть расчетного автомата.
– Поехали отсюда, – сказал он. – Надоело. Как здесь люди живут?
* * *
«Ан-Лыбидь», серебристый сверхзвуковой «лимузин», украшенный семейным логотипом Макрицких, медленно снижался, приближаясь к Борисполю. Выполняя распоряжение деда, пилоты сделали полукруг над огромным городом, и у Леона перехватило дух. Залитый ослепительным солнцем, Киев радовался первому снегу, укрывшему его древние крыши, выбелившему многочисленные парки и днепровские берега. На маковках церквей снег успел подтаять, и золото горело под солнцем, словно костерки, там и сям разожженные среди тысячелетних холмов.Леон уже не мог усидеть в велюровых объятиях кресла. Приподнявшись, он жадно смотрел на свой родной город, гордость и любовь славянского мира. Он не был дома больше года – и все это время, каждую секунду, проведенную в железном гробу планетолета, он мечтал именно об этом миге. Киев, его Киев медленно поворачивался под ним, приветствуя своего блудного сына, который наконец вернулся из холодных черных бездн!
Колеса самолета коснулись серого покрытия ВПП. Леон подхватил с соседнего кресла свой кофр и двинулся к выходу. Дед, сидевший возле пилотской кабины с терминалом на коленях, понимающе усмехнулся.
– Наконец, – сказал он. – Да?
Леон счастливо вздохнул.
Под трапом выстроились мать, бабушка, сестры и, чуть поодаль – смущенно улыбающаяся миниатюрная девушка с целой охапкой белых гвоздик. Рядом суетились сетевики. Леон поправил саблю и понял, что сейчас придется разыграть небольшой спектакль. Впрочем, он не мог бы поклясться, что на самом деле ему этого не хочется.
Записывающие головки смотрели прямо на него. Сойдя с последней ступеньки трапа, Леон снял фуражку, грациозно поправил полы шинели и неторопливо, с достоинством, опустился на колени. Губы ощутили тепло подогретого покрытия, и в уголках глаз вдруг непроизвольно появились слезы.
Ему не хотелось подниматься.
Он хотел стоять на коленях, целуя этот теплый шершавый пластик, но… он должен был встать.
Расцеловавшись с родней, Леон повернулся к Ирме. Кругом были головки видео, они обстреливали его со всех сторон. Макрицкий взял букет, обнял девушку и прошептал:
– Ты только не плачь. На нас смотрят…
– Никаких интервью, – услышал он за спиной внушительный голос деда. – Никаких комментариев.
Семейные телохранители словно появились из воздуха. Вежливо оттеснив репортеров, они провели все семейство в небольшой автобус с затемненными стеклами, а сами погрузились в длинный черный автомобиль.
Полчаса спустя машины проехали сквозь ворота массивного двухэтажного особняка в одном из элитных пригородов. Ворота закрылись. Леон Макрицкий наконец попал домой.
– Я так ждала тебя, – тихо произнесла Ирма.
Леон обернулся. Девушка стояла у двери его комнаты, крохотная, покорно ждущая его ласки – тонкое лицо с немного удивленными голубыми глазами, пушистая волна черных волос ниспадала на узкие вздернутые плечи. Леон швырнул саблю на диван, и та недоуменно звякнула кольцами цепочки; что-то давило ему на грудь. Он опустил глаза.
– Неужели тебе нечего сказать мне?
Он и в самом деле не знал, что ей сказать. А может быть и знал, но… Сколько раз он проклинал свою слабость! Ирма, женщина-ребенок. Боль моя, почему же ты не хочешь ничего понимать?
Он подошел к ней, прижал к себе. Знакомый теплый запах на мгновение вернул его в прошлое. Леон сжал хрупкое тело девушки, ощущая, как мягко, играя, подгибаются ее ребра… отпустил. Она смотрела на него со слезами.
– Я прошу тебя, – почти шепотом проговорил Леон, – давай не будем говорить об отставке. Я слишком много думал об этом… Не надо, пожалуйста.
Ирма выскользнула из его рук, уселась на диван. Совсем как птичка, подумал Леон. Любопытная голубоглазая птичка.
Ночью, отвратительно трезвый – Боже, как такое могло быть: высосать литр крымского коньяку и остаться трезвым, ужасающе трезвым! – он глядел, как в бледном отсвете полной луны светится ее совсем девичье тело, вытянувшееся на смятой простыне. Спящая, она всегда будила в нем отцовские чувства. Хотелось прижать к себе и баюкать, слушая, как счастливо сопит ласковый теплый ребенок. Она могла бы стать прекрасной женой, но не ему. Возможно, и даже наверняка – тому Леону, которого хотели видеть отец и дед. Но Леон не был тем… тем… тем!
Он встал с постели, вышел на закрытый покатым колпаком балкон и закурил. В тот миг, когда над ним склонился человек в черном скафандре, в подсознании Леона сорвалась какая-то, давно придерживаемая защелка. Он стал испытывать странные, трудно передаваемые желания. Он не мог понять, что с ним происходит, он не понимал, чего ему хочется. Он чувствовал, что желание выворачивает его наизнанку, но никак не мог разобраться в самом себе.
Теперь он понял – его тянуло к звездам. О какой отставке могла идти речь?
Дым вялыми локонами поднимался к стеклянному потолку.
Мне нет здесь места, подумал Леон. Только там, в глубинах Системы, среди проклинаемого всеми нами металла и пластика наших утлых кораблей и станций, только там я могу чувствовать себя на своем месте. И, может быть, мне удастся дожить до того дня, когда и у нас появятся звездолеты. Пусть примитивные, пусть субсветовые – полет займет годы – но, может быть, я это еще увижу…
Парочка звезд лукаво подмигнула ему. Леон с яростью растоптал окурок в массивной серебряной пепельнице и вернулся в спальню. Глотнул давно остывшего кофе, прополоскал после курева рот и улегся рядом с горячим телом Ирмы. Спать ему по-прежнему не хотелось. Он повернулся набок, заботливо прикрыл девушку пушистым одеялом и сунул нос под ее тонкое плечо. Теплый, ласковый запах немного успокоил его. Проклиная все на свете, Леон вдруг всхлипнул; девушка зашевелилась в полусне, он обхватил ее рукой и заставил себя провалиться в темную, тягучую дрему.
Глава 5.
Ночь была короче дня.
В половине десятого утра Леон вошел в кабинет генерал-полковника Пинкаса, начальника штаба военно-космических сил Украины. На его лице не было ни усталости, ни разочарования – он выглядел, как человек, до конца исполнивший свой долг и вполне довольный собой. Пинкас смотрел на него с отеческой благосклонностью.
– К Рождеству следует ожидать чинопроизводства, – произнес он вместо приветствия.
Леон кротко склонил голову. Пинкас выбрался из-за необъятного письменного стола, зачем-то посмотрел за окно – толстые стекла глушили шум бурлящей внизу Владимирской – и присел на подоконник. Генерал был сух, как и большинство астронавтов, проведенные в космосе десятилетия превратили его лицо в некое подобие желтоватой маски, на которой живыми были лишь глаза, черные и чуть навыкате; иногда смотреть в них было жутковато.
– Ты можешь рассказать мне, что произошло на самом деле, – негромко проговорил он, не глядя на Леона, – мне?..
– Пан генерал… Дело в том, что я ничего не скрыл от комиссии. Мне попросту нечего было скрывать. Я не знаю, как они интерпретируют мои показания, но поверьте – я был предельно откровенен.
– И тебе не кажется странным поведение полковника Стэнфорда?
Леона вновь кольнуло – уже в который раз – но, мельком заглянув под мохнатые брови Пинкаса, он вдруг понял, что тот имел в виду.
– Нет, – уверенно ответил он. – Никакой «дури», никакой дряни… Психоз – может быть, но учтите еще вот что: Стэнфорд – «лунник», он понятия не имел о специфике дальних, долгосрочных рейдов. Там все сходят с ума, вы знаете это гораздо лучше меня…
Генерал коротко кивнул и слез с подоконника.
– Садись, – предложил он, неторопливо обмеряя шагами свой огромный кабинет. – Сейчас тебя уже ни в чем не обвиняют, но понимаешь, тут, кажется, началась какая-то политика. Не стану тебя пугать: на Земле тебя никто не оставит. Вот только, боюсь, что на сей раз могут запереть так далеко, что не приведи Боже…
– Спутники Нептуна? – спросил Леон. – Я не против.
Пинкас поглядел на него с откровенным скептицизмом. Ему было не совсем понятно, как молодой и весьма обеспеченный офицер может радоваться назначению на дичайшие, только осваиваемые луны Нептуна, где запросто можно было сложить голову. Генерал вернулся за стол.
– Давай сделаем вот что, – задумчиво пожевал он губами и придвинул к себе клавиатуру рабочего терминала, – сейчас я отправлю тебя в трехмесячный отпуск за два года… ты только не забудь приехать к концу декабря, получить новые погоны, а потом мы с тобой увидимся и поговорим. И ты четко скажешь мне, чего ты вообще хочешь от этой жизни. А то у нас с тобой какая-то путаница получается.
– Никакой путаницы, пан генерал. Я хочу в Дальний космос. Я опытный астронавт – я выбрался аж из двух аварий… я знаю свое дело.
Пинкас поднял глаза от клавиатуры и глянул на Леона с большим неудовольствием. Явно, явно дед… Они точно пили коньяк из семейных погребов, и Макрицкий-старший слезно жаловался пану генералу, что его единственный внук никак не желает выбросить из непутевой башки свои глупости с этим, будь он неладен, Дальним… Леон опустил голову и скривился, будто проглотил что-то кислое.
– Идите, пан капитан, – сказал Пинкас и проворно выдернул из щели принтера готовое предписание, – и не забудьте забежать в финчасть, вам там много чего причитается. Другой бы завидовал.
– Есть, пан генерал-полковник, – отрапортовал Леон.
На самом деле ему было очень смешно.
Отметившись в кассе (на личный счет перекочевало жалованье за полтора года плюс премиальные, плюс «дальние» и кое-что еще), Леон вышел на улицу. Ночью потеплело, а вылезшее утром солнышко растопило снег. К полудню тротуары уже были сухими. Леон напялил темные очки и двинулся в сторону Крещатика. Ехать домой ему не слишком хотелось.
Он прошелся по нескольким барам, выпил немного коньяку и подумал, куда бы завеяться. Однако ехать было, в сущности, некуда. Его немногочисленные друзья давно обзавелись семействами, и нарушать их покой без предварительной договоренности было бы бестактно. Разумеется, на Подоле всегда можно было подцепить юную искательницу приключений, но Леон не ощущал желания выслушивать чей-то бестолковый треп. Горько вздохнув, он остановил такси и поехал домой.
Снимая в холле шинель, он ощутил слабый аромат отцовского одеколона.
– Что, батя прилетел? – спросил он у младшей сестры Анны, которая открыла ему дверь.
– Да, – кивнула та, – он сейчас с дедом. Зайди к ним.
«Надо было спуститься на Подол, – подумал Леон, забросив на вешалку фуражку, – а потом или прийти вдрызг пьяным, или не прийти вообще. В конце концов, я имею полное право…»
Очевидно, Макрицкие-старшие обсуждали какие-то дела – войдя в дедовский кабинет, Леон застал отца с кипой распечаток в руках. При виде Леона он бросил бумаги на стол и шагнул навстречу.
– Как ты? – спросил отец, выпустив сына из объятий.
– Нормально, – усмехнулся Леон. – Так, поморочили голову, и все. Наш смертельный дедушка умеет работать с людьми. Наверное, сенатор Уорд запомнит его надолго.
– Садись… На этот раз тебя пронесло. Это уже второй, парень. Второй раз. Бог, говорят, любит троицу. А потом?
Леон с трудом удержался от того, чтобы не сморщиться. Он расстегнул китель и сел в кресло возле окна. В дедовских усах пряталась лукавая усмешка.
– Потом будет суп с котом, – сказал Леон. – Старая истина.
Отец знал, что переспорить его не удастся. Но упрямства Макрицким было не занимать, и этот разговор возобновлялся всякий раз, когда Леон возвращался на Шарик. Сейчас, как он подозревал, отцовская настойчивость потеплеет еще на пару градусов. Гибель «Галилео» не могла пройти мимо прессы, и он наверняка пережил не самые приятные мгновения своей жизни, узнав, что его единственный сын лишь случайно вырвался из лап Костлявой. В космосе ежегодно гибли десятки людей, то была неизбежная дань, которую человечество платило судьбе за свое стремление вперед. Но люди, погибающие где-то там, за десятки миллионов километров, это одно, а твой собственный сын, имеющий неплохие шансы свернуть себе шею – это уже совсем другое. Особенно, когда в космос его гонит не нужда, а какие-то детские мечты…
– Пап, – умоляюще произнес Леон, – я все решил. Я отгуляю отпуск и отправлюсь на луны Нептуна. Сейчас там очень много работы, им нужны такие люди, как я.
– И сколько ты собираешься там проторчать?
– Может быть, лет пять. Это же очень далеко. Конечно, современные корабли ходят уже довольно быстро, но все-таки это далеко.
– Я не понимаю, как можно провести пять лет на этих твоих лунах… без солнца, без воздуха, в этих железных пещерах. Тебе что, здесь нечем заняться?
– Ты не поймешь, папа. Если б ты хоть раз увидел, как на Ио восходит Юпитер, ты не задавал бы мне таких вопросов. Космос – это шок, и каждый раз по-новому. Человеку, который не был даже на Луне, этого не понять никогда. Ты помнишь, с какими глазами я вернулся с Луны?
Отец, наверное, помнил. Он тяжело вздохнул и погасил в пепельнице сигару.
– Идемте обедать.
Леон удивился, что так легко отделался. С того самого момента, когда немецкий рейдер сел в Мунтауне и над головой повис голубой диск родной планеты, он готовил себя к этому неизбежному и, как он думал, длинному разговору. Однако разговор не состоялся. Может быть, отцу и в самом деле надоело…
– Тебе звонил Антоша, – сказала мать, обнимая его в столовой.
– Мельник? – обрадовался Леон. – Замечательно. Наверное, я начну свое турне именно с Москвы.
– Какое турне? – поинтересовался отец.
Леон уселся за стол, принюхался к ароматам свежей ухи и ощутил, как рот наполняется слюной.
– Мне нужно немного развеяться, пап. После года в железном ящике хочется подышать воздухом.
– Здравая мысль. И где ты хотел бы побывать?
Последний раз он разговаривал с Антоном Мельником полтора года назад, незадолго до отлета в Штаты, где проходил тренировки экипаж «Галилео». Когда-то Мельник учился в Киеве по программе обмена – некоторая часть киевских кадетов провела два года в России, а он и еще несколько парней и девушек попали в киевскую Академию. Они подружились сразу же, несмотря на значительную разницу в социальном происхождении. Отец Антона умер простым офицером ВВС, но в семье Макрицких было не принято бравировать деньгами и успехом. Макрицкий-Дед тоже начинал почти что с нуля.
Мельник делал карьеру рекордными темпами. Уже через два года после окончания Академии он получил под свое командование патрульный корабль, а вскоре – включился в одну из самых серьезных программ Роскосмоса. Россия была одной из немногих стран, имеющих собственные исследовательские проекты: там умели ценить грамотных парней.
За два года до того, как Леон ушел на погибшем «Галилео», Мельник попал в едва не самую кошмарную катастрофу за всю историю освоения Системы, долго лечился и был раз и навсегда переведен в резерв. Макрицкий догадывался, о каком резерве идет речь.
«А корефан-то твой, Мельник, – сказал как-то раз Пинкас, – знаем мы, чем он занимается…»
Леон не сразу понял, что тот имел в виду. Лишь потом, толкуя с неким не в меру словоохотливым американцем, он услышал, что Россия имеет свою собственную службу «Зеленая Книга». Мельник занимался именно этим странноватым делом.
Узнав о его приглашении, Леон на несколько секунд задумался; ему показалось, что все не так просто, как кажется на самом деле. Потом он отбросил эти мысли, уж слишком не хотелось морочить себе мозги, особенно перед встречей со старым приятелем.
Антон ждал его в зале. Долговязая фигура в новомодной ушастой кепке бросилась ему навстречу, едва Макрицкий прошел через упруго-горячие струи калорифера. Леон опустил на пол свой дорожный кофр и раскрыл объятия.
– Везунчик, – сказал Мельник, – редкий везунчик. Когда мне доложили, что тебе подобрал «Бремен», я сперва не поверил своим ушам…
– Ты хочешь сказать, что мне везет на аварии? – осклабился в ответ Леон.
– Может быть, – Антон смахнул с лица улыбку и пихнул его кулаком в бок. – Но я бы на твоем месте поостерегся.
Леон махнул рукой. Уж кто-кто, а Мельник знал, что списать его «на шарик» могут только доктора. До тех пор, пока Макрицкий будет благополучно проходить комиссии, о списании нечего и думать.
Под прозрачным куполом стоянки их ждал большущий «Ермак» с эмблемами Роскосмоса на передних дверцах. Мельник запихнул гостя на заднее сиденье, уселся рядом и тронул за плечо водителя.
– Ты уже дорос до служебной машины? – хмыкнул Леон.
Мельник покачал головой. В неверном свете придорожных фонарей его лицо показалось Макрицкому задумчивым.
– У нас многое меняется, – негромко сказал Антон. – Впрочем, об этом позже. В баню я тебя не зову – знаю, не любишь, – но водочка уже на столе стоит. И шашлычок, разумеется. А?..
«Ермак» привез их на старинную дачу неподалеку от Можайска, принадлежавшую еще дедам Антона. Его отец перестроил и расширил двухэтажный кирпичный дом, а сам Антон добавил к нему летний деревянный павильон и большой гараж. Леон уже бывал здесь, но только летом. Сейчас, когда в свете фар косо летели к земле крупные хлопья снега, усадьба показалась ему мрачной, словно средневековый замок, тем более, что во всем доме светилась лишь пара окон на втором этаже.
– Марина здесь, – произнес, словно угадав его мысли, Мельник, – но она нам не помешает.
Леон пожал плечами. Жену Антона он видел всего один раз, но сразу же понял, что тут Мельнику повезло по-настоящему: ему попалась на редкость спокойная и рассудительная женщина.
Услышав шум въехавшего во двор автомобиля, Марина спустилась на первый этаж.
– Шашлык будет готов через пять минут, – улыбаясь, сказала она. – Здравствуйте, Леон… как долетели?
Макрицкий невольно прищурился от яркого света настенных бра в прихожей.
– Дякую, гарно, – ответил он. – Ваш муж, пани Марина, очень точный человек. Ну, а если бы борт опоздал? Шашлык, наверное, пришлось бы разогревать заново?
Она негромко рассмеялась и повесила его кожаный плащ на древнюю вешалку, украшенную оленьими рогами. Марина была почти одного роста с Антоном, и такая же, как и он, хрупкая в кости. Леон полюбовался веселыми искорками, танцующими в глубине ее темных глаз, и поймал себя на мысли, что Мельник, наверное, не так уж и страдал после того, как ему пришлось распрощаться с космосом.
В половине десятого утра Леон вошел в кабинет генерал-полковника Пинкаса, начальника штаба военно-космических сил Украины. На его лице не было ни усталости, ни разочарования – он выглядел, как человек, до конца исполнивший свой долг и вполне довольный собой. Пинкас смотрел на него с отеческой благосклонностью.
– К Рождеству следует ожидать чинопроизводства, – произнес он вместо приветствия.
Леон кротко склонил голову. Пинкас выбрался из-за необъятного письменного стола, зачем-то посмотрел за окно – толстые стекла глушили шум бурлящей внизу Владимирской – и присел на подоконник. Генерал был сух, как и большинство астронавтов, проведенные в космосе десятилетия превратили его лицо в некое подобие желтоватой маски, на которой живыми были лишь глаза, черные и чуть навыкате; иногда смотреть в них было жутковато.
– Ты можешь рассказать мне, что произошло на самом деле, – негромко проговорил он, не глядя на Леона, – мне?..
– Пан генерал… Дело в том, что я ничего не скрыл от комиссии. Мне попросту нечего было скрывать. Я не знаю, как они интерпретируют мои показания, но поверьте – я был предельно откровенен.
– И тебе не кажется странным поведение полковника Стэнфорда?
Леона вновь кольнуло – уже в который раз – но, мельком заглянув под мохнатые брови Пинкаса, он вдруг понял, что тот имел в виду.
– Нет, – уверенно ответил он. – Никакой «дури», никакой дряни… Психоз – может быть, но учтите еще вот что: Стэнфорд – «лунник», он понятия не имел о специфике дальних, долгосрочных рейдов. Там все сходят с ума, вы знаете это гораздо лучше меня…
Генерал коротко кивнул и слез с подоконника.
– Садись, – предложил он, неторопливо обмеряя шагами свой огромный кабинет. – Сейчас тебя уже ни в чем не обвиняют, но понимаешь, тут, кажется, началась какая-то политика. Не стану тебя пугать: на Земле тебя никто не оставит. Вот только, боюсь, что на сей раз могут запереть так далеко, что не приведи Боже…
– Спутники Нептуна? – спросил Леон. – Я не против.
Пинкас поглядел на него с откровенным скептицизмом. Ему было не совсем понятно, как молодой и весьма обеспеченный офицер может радоваться назначению на дичайшие, только осваиваемые луны Нептуна, где запросто можно было сложить голову. Генерал вернулся за стол.
– Давай сделаем вот что, – задумчиво пожевал он губами и придвинул к себе клавиатуру рабочего терминала, – сейчас я отправлю тебя в трехмесячный отпуск за два года… ты только не забудь приехать к концу декабря, получить новые погоны, а потом мы с тобой увидимся и поговорим. И ты четко скажешь мне, чего ты вообще хочешь от этой жизни. А то у нас с тобой какая-то путаница получается.
– Никакой путаницы, пан генерал. Я хочу в Дальний космос. Я опытный астронавт – я выбрался аж из двух аварий… я знаю свое дело.
Пинкас поднял глаза от клавиатуры и глянул на Леона с большим неудовольствием. Явно, явно дед… Они точно пили коньяк из семейных погребов, и Макрицкий-старший слезно жаловался пану генералу, что его единственный внук никак не желает выбросить из непутевой башки свои глупости с этим, будь он неладен, Дальним… Леон опустил голову и скривился, будто проглотил что-то кислое.
– Идите, пан капитан, – сказал Пинкас и проворно выдернул из щели принтера готовое предписание, – и не забудьте забежать в финчасть, вам там много чего причитается. Другой бы завидовал.
– Есть, пан генерал-полковник, – отрапортовал Леон.
На самом деле ему было очень смешно.
Отметившись в кассе (на личный счет перекочевало жалованье за полтора года плюс премиальные, плюс «дальние» и кое-что еще), Леон вышел на улицу. Ночью потеплело, а вылезшее утром солнышко растопило снег. К полудню тротуары уже были сухими. Леон напялил темные очки и двинулся в сторону Крещатика. Ехать домой ему не слишком хотелось.
Он прошелся по нескольким барам, выпил немного коньяку и подумал, куда бы завеяться. Однако ехать было, в сущности, некуда. Его немногочисленные друзья давно обзавелись семействами, и нарушать их покой без предварительной договоренности было бы бестактно. Разумеется, на Подоле всегда можно было подцепить юную искательницу приключений, но Леон не ощущал желания выслушивать чей-то бестолковый треп. Горько вздохнув, он остановил такси и поехал домой.
Снимая в холле шинель, он ощутил слабый аромат отцовского одеколона.
– Что, батя прилетел? – спросил он у младшей сестры Анны, которая открыла ему дверь.
– Да, – кивнула та, – он сейчас с дедом. Зайди к ним.
«Надо было спуститься на Подол, – подумал Леон, забросив на вешалку фуражку, – а потом или прийти вдрызг пьяным, или не прийти вообще. В конце концов, я имею полное право…»
Очевидно, Макрицкие-старшие обсуждали какие-то дела – войдя в дедовский кабинет, Леон застал отца с кипой распечаток в руках. При виде Леона он бросил бумаги на стол и шагнул навстречу.
– Как ты? – спросил отец, выпустив сына из объятий.
– Нормально, – усмехнулся Леон. – Так, поморочили голову, и все. Наш смертельный дедушка умеет работать с людьми. Наверное, сенатор Уорд запомнит его надолго.
– Садись… На этот раз тебя пронесло. Это уже второй, парень. Второй раз. Бог, говорят, любит троицу. А потом?
Леон с трудом удержался от того, чтобы не сморщиться. Он расстегнул китель и сел в кресло возле окна. В дедовских усах пряталась лукавая усмешка.
– Потом будет суп с котом, – сказал Леон. – Старая истина.
Отец знал, что переспорить его не удастся. Но упрямства Макрицким было не занимать, и этот разговор возобновлялся всякий раз, когда Леон возвращался на Шарик. Сейчас, как он подозревал, отцовская настойчивость потеплеет еще на пару градусов. Гибель «Галилео» не могла пройти мимо прессы, и он наверняка пережил не самые приятные мгновения своей жизни, узнав, что его единственный сын лишь случайно вырвался из лап Костлявой. В космосе ежегодно гибли десятки людей, то была неизбежная дань, которую человечество платило судьбе за свое стремление вперед. Но люди, погибающие где-то там, за десятки миллионов километров, это одно, а твой собственный сын, имеющий неплохие шансы свернуть себе шею – это уже совсем другое. Особенно, когда в космос его гонит не нужда, а какие-то детские мечты…
– Пап, – умоляюще произнес Леон, – я все решил. Я отгуляю отпуск и отправлюсь на луны Нептуна. Сейчас там очень много работы, им нужны такие люди, как я.
– И сколько ты собираешься там проторчать?
– Может быть, лет пять. Это же очень далеко. Конечно, современные корабли ходят уже довольно быстро, но все-таки это далеко.
– Я не понимаю, как можно провести пять лет на этих твоих лунах… без солнца, без воздуха, в этих железных пещерах. Тебе что, здесь нечем заняться?
– Ты не поймешь, папа. Если б ты хоть раз увидел, как на Ио восходит Юпитер, ты не задавал бы мне таких вопросов. Космос – это шок, и каждый раз по-новому. Человеку, который не был даже на Луне, этого не понять никогда. Ты помнишь, с какими глазами я вернулся с Луны?
Отец, наверное, помнил. Он тяжело вздохнул и погасил в пепельнице сигару.
– Идемте обедать.
Леон удивился, что так легко отделался. С того самого момента, когда немецкий рейдер сел в Мунтауне и над головой повис голубой диск родной планеты, он готовил себя к этому неизбежному и, как он думал, длинному разговору. Однако разговор не состоялся. Может быть, отцу и в самом деле надоело…
– Тебе звонил Антоша, – сказала мать, обнимая его в столовой.
– Мельник? – обрадовался Леон. – Замечательно. Наверное, я начну свое турне именно с Москвы.
– Какое турне? – поинтересовался отец.
Леон уселся за стол, принюхался к ароматам свежей ухи и ощутил, как рот наполняется слюной.
– Мне нужно немного развеяться, пап. После года в железном ящике хочется подышать воздухом.
– Здравая мысль. И где ты хотел бы побывать?
* * *
Огромный рейсовый «Ярослав» приземлился во Внукове в ранних метельных сумерках. К выходу из салона первого класса пристыковали отдельный, прозрачный переходной «хобот», и Леон видел, как мерцают в снежном танце желтые огни аэровокзала.Последний раз он разговаривал с Антоном Мельником полтора года назад, незадолго до отлета в Штаты, где проходил тренировки экипаж «Галилео». Когда-то Мельник учился в Киеве по программе обмена – некоторая часть киевских кадетов провела два года в России, а он и еще несколько парней и девушек попали в киевскую Академию. Они подружились сразу же, несмотря на значительную разницу в социальном происхождении. Отец Антона умер простым офицером ВВС, но в семье Макрицких было не принято бравировать деньгами и успехом. Макрицкий-Дед тоже начинал почти что с нуля.
Мельник делал карьеру рекордными темпами. Уже через два года после окончания Академии он получил под свое командование патрульный корабль, а вскоре – включился в одну из самых серьезных программ Роскосмоса. Россия была одной из немногих стран, имеющих собственные исследовательские проекты: там умели ценить грамотных парней.
За два года до того, как Леон ушел на погибшем «Галилео», Мельник попал в едва не самую кошмарную катастрофу за всю историю освоения Системы, долго лечился и был раз и навсегда переведен в резерв. Макрицкий догадывался, о каком резерве идет речь.
«А корефан-то твой, Мельник, – сказал как-то раз Пинкас, – знаем мы, чем он занимается…»
Леон не сразу понял, что тот имел в виду. Лишь потом, толкуя с неким не в меру словоохотливым американцем, он услышал, что Россия имеет свою собственную службу «Зеленая Книга». Мельник занимался именно этим странноватым делом.
Узнав о его приглашении, Леон на несколько секунд задумался; ему показалось, что все не так просто, как кажется на самом деле. Потом он отбросил эти мысли, уж слишком не хотелось морочить себе мозги, особенно перед встречей со старым приятелем.
Антон ждал его в зале. Долговязая фигура в новомодной ушастой кепке бросилась ему навстречу, едва Макрицкий прошел через упруго-горячие струи калорифера. Леон опустил на пол свой дорожный кофр и раскрыл объятия.
– Везунчик, – сказал Мельник, – редкий везунчик. Когда мне доложили, что тебе подобрал «Бремен», я сперва не поверил своим ушам…
– Ты хочешь сказать, что мне везет на аварии? – осклабился в ответ Леон.
– Может быть, – Антон смахнул с лица улыбку и пихнул его кулаком в бок. – Но я бы на твоем месте поостерегся.
Леон махнул рукой. Уж кто-кто, а Мельник знал, что списать его «на шарик» могут только доктора. До тех пор, пока Макрицкий будет благополучно проходить комиссии, о списании нечего и думать.
Под прозрачным куполом стоянки их ждал большущий «Ермак» с эмблемами Роскосмоса на передних дверцах. Мельник запихнул гостя на заднее сиденье, уселся рядом и тронул за плечо водителя.
– Ты уже дорос до служебной машины? – хмыкнул Леон.
Мельник покачал головой. В неверном свете придорожных фонарей его лицо показалось Макрицкому задумчивым.
– У нас многое меняется, – негромко сказал Антон. – Впрочем, об этом позже. В баню я тебя не зову – знаю, не любишь, – но водочка уже на столе стоит. И шашлычок, разумеется. А?..
«Ермак» привез их на старинную дачу неподалеку от Можайска, принадлежавшую еще дедам Антона. Его отец перестроил и расширил двухэтажный кирпичный дом, а сам Антон добавил к нему летний деревянный павильон и большой гараж. Леон уже бывал здесь, но только летом. Сейчас, когда в свете фар косо летели к земле крупные хлопья снега, усадьба показалась ему мрачной, словно средневековый замок, тем более, что во всем доме светилась лишь пара окон на втором этаже.
– Марина здесь, – произнес, словно угадав его мысли, Мельник, – но она нам не помешает.
Леон пожал плечами. Жену Антона он видел всего один раз, но сразу же понял, что тут Мельнику повезло по-настоящему: ему попалась на редкость спокойная и рассудительная женщина.
Услышав шум въехавшего во двор автомобиля, Марина спустилась на первый этаж.
– Шашлык будет готов через пять минут, – улыбаясь, сказала она. – Здравствуйте, Леон… как долетели?
Макрицкий невольно прищурился от яркого света настенных бра в прихожей.
– Дякую, гарно, – ответил он. – Ваш муж, пани Марина, очень точный человек. Ну, а если бы борт опоздал? Шашлык, наверное, пришлось бы разогревать заново?
Она негромко рассмеялась и повесила его кожаный плащ на древнюю вешалку, украшенную оленьими рогами. Марина была почти одного роста с Антоном, и такая же, как и он, хрупкая в кости. Леон полюбовался веселыми искорками, танцующими в глубине ее темных глаз, и поймал себя на мысли, что Мельник, наверное, не так уж и страдал после того, как ему пришлось распрощаться с космосом.