Беверли Джо. Возвращение повесы

   Хэл рассказал несколько школьных историй, в которых главным действующим лицом был Саймон. Вскоре из капитанской каюты вышел Тредвел, и Дженси поняла, что ей пора идти к мужу. Но все же она решилась напоследок спросить:
   – А Саймон действительно наследник графства?
   – Да, графа Марлоу. Это вас смущает?
   – Полагаю, это как чистая и теплая постель? То есть нетрудно привыкнуть?
   Хэл тихо рассмеялся:
   – Совершенно верно. Постель с богатой геральдической драпировкой.
   Пожелав майору спокойной ночи, Дженси ушла в капитанскую каюту. Там горела свеча под стеклянным колпаком.
   Тредвел навел в каюте порядок и завесил простыней ящик, на котором стоял таз с водой. Саймон лежал на койке, а рядом с ним оставалось место и для нее.
   – Наконец-то, – пробормотал он. Она улыбнулась и стала раздеваться.
   – Дорогая, надо было нанять для тебя горничную.
   – Обойдусь. Мне горничная не потребуется.
   – Да, пожалуй, разумно. В дороге я буду твоей горничной, а ты – моим камердинером.
   Дженси шагнула за занавеску, но Саймон сказал:
   – Может, разденешься для меня?
   Дженси в смущении потупилась. Ведь капитанская каюта – это совсем не то, что спальня в доме дяди Исайи. Но когда Саймон так на нее смотрел, она ни в чем не могла ему отказать.
   Повернувшись к мужу, она принялась расстегивать платье. Потом развязала тесьму, поддерживавшую корсаж. Еще мгновение – и вот она уже стоит перед ним с одном белье.
   – Вам, мужчинам, легко угодить, да?
   Он расплылся в улыбке:
   – Да, конечно. Но я рассчитываю на большее.
   Она вспомнила, как совсем недавно «мучила» его, и стала медленно снимать чулки. Потом так же медленно расстегнула лиф. Высвободив груди, Дженси затрепетала от радости, заметив, как Саймон изменился в лице, – теперь он пожирал ее взглядом. Сняв платье, она бросила его на пол и тут же почувствовала, как отвердели соски. Взглянув на мужа с улыбкой, она сделала шаг к кровати, но он вдруг прикрыл глаза и со вздохом пробормотал:
   – Увы, дорогая… Лучше уж погаси свет.
   Подавив разочарование, она спряталась за занавеской и надела ночную рубашку. Потом задула свечу и улеглась в постель. Саймон взял ее за руку и прошептал:
   – На «Эверетте», дорогая. А сейчас – больше никаких игр, я этого не выдержу.
   Прижавшись к мужу, она спросила:
   – Но ведь так тоже хорошо, правда?
   – Пока – пожалуй. – Он поцеловал ее в висок. – Главное – мы вместе, и на пути к счастливой жизни это не так уж мало.

Глава 19

   На следующее утро Дженси проснулась от холода. Печка потухла – ну и пусть, ей было тепло под одеялом. К тому же рядом лежал Саймон.
   Ночью они разговаривали – вспоминали обо всем, что происходило в Йорке. Он рассказал ей кое-что о своей военной жизни, и Дженси порадовалась, что в то время не была в него влюблена, а также мысленно вознесла благодарность Британии за то, что теперь у них мир.
   Она рассказала ему о своей жизни в Карлайле и, конечно же, кое о чем лгала. Впрочем, лгала лишь в тех случаях, когда без лжи никак нельзя было обойтись.
   Как ни странно, при свете дня Дженси чувствовала себя гораздо лучше, и даже покачивание корабля казалось приятным.
   – Спать с тобой, мой милый, – лекарство от всех болезней, – Она чмокнула мужа в шею.
   Он лукаво улыбнулся:
   – Дать объявление?
   – Перестреляю всех клиенток. – Она села в постели. – Ах, должно быть, уже поздно.
   – Поздно для чего? – Он провел ладонью по ее спине. – Нам некуда торопиться, дорогая.
   – Но все равно пора вставать.
   – Зачем?
   Она засмеялась и поцеловала его.
   – Затем. – Спрыгнув с кровати, Дженси ушла за занавеску и начала одеваться. Сняв ночную рубашку, она обнаружила на ней пятно крови и почувствовала огромное облегчение. Но что же делать? К счастью, прокладки здесь, в ящике комода… И саквояж тоже здесь, так что рубашку она сменит. Но как постирать грязную? Она не может, никак не может поручить это дело Тредвелу.
   Дженси вышла из-за занавески и открыла комод. Порывшись в ящике, нашла прокладку и повязку. Она уже собралась опять уйти за занавеску, но тут вдруг заметила, что Саймон смотрит на нее.
   – Дорогая, на простыне пятно, – сказал он. – Извини, если ты не хочешь об этом говорить, но, по-моему, без этого не обойтись. Итак, ребенка нет.
   Нотка грусти в его голосе заставила Дженси спросить:
   – Ты огорчен?
   – Нет, конечно. Ты же говорила, что не хочешь путешествовать беременной. Но когда у нас появятся дети, мы им будем рады. У тебя какие-то затруднения?
   – Нет, но… Все в порядке.
   – Дорогая, в чем дело?
   Немного помедлив, Дженси сказала:
   – Не знаю, как тайком постирать ночную рубашку. К тому же Тредвел увидит простыню.
   – С этим ничего не поделаешь, А что касается рубашки и тряпок, то выбрасывай их за борт.
   – Грешно так тратиться!
   – Рабыня, паша тебе приказывает, а ты слушайся! Выбрасывай! Если надо, купим еще в Кингстоне или Монреале.
   – Но…
   – Дорогая, я не богач, но и не нищий. Во всяком случае, я не настолько беден, чтобы моя жена занималась стиркой.
   – А твоя жена не такая дура, чтобы выбрасывать деньги на ветер!
   Он сделал глубокий вдох, потом спросил:
   – Милая, о чем мы спорим?
   Она рассмеялась.
   – Извини. В такие периоды я ужасно нервничаю.
   – А я нервничаю от боли.
   – Ты хорошо спал?
   – По-моему, я не спал хорошо со времени дуэли. Я не жалуюсь, так как понимаю, что избежал смерти, но это утомляет.
   – У меня есть настойка опия. Правда, Плейтер запретил ее давать без крайней необходимости. Но может быть, все-таки попробовать?
   – Настойка опия? Весьма заманчиво. Пожалуй, даже слишком заманчиво. Мой друг лорд Дариус пристрастился к опиуму, потому что получал его слишком много и слишком долго.
   – Доза опиума для того, чтобы поспать, – это совсем другое дело.
   – Нет-нет, не стоит.
   Дженси не стала настаивать и снова ушла за занавеску. Одевшись, вышла и с улыбкой сказала:
   – Дорогой, я сейчас пришлю к тебе Тредвела. Не возражаешь?
   – Нет-нет, пусть приходит.
   Дженси надела плащ и перчатки и вышла на палубу. Однажды она уже отправлялась в путешествие, не зная, что ждет ее в конце пути. Теперь она снова оказалась в том же положении, и ей оставалось лишь молиться, чтобы в Брайдсуэлле ее приняли так, как обещал Саймон.
   Минут через пять она нашла Тредвела и отправила его в капитанскую каюту, сама же села в кресло Саймона и стала разглядывать лесистые берега.
   Деревья, деревья, деревья… Жилища попадались редко, хотя однажды мимо них проскользнуло каноэ с индейцами, не обратившими на них никакого внимания. Интересно, какой была эта земля, когда здесь не было европейцев?
   Потом она увидела кружившего в небе орла. Внезапно он ринулся вниз, а затем взмыл в небеса с серебристой рыбой в клюве.
   Вспомнив о месячных, Дженси невольно поежилась. Ох, только бы при этом у нее не было еще и морской болезни! И как оставить все в тайне, если теперь у нее есть муж и слуги? Да, теперь она миссис Сент-Брайд, и скоро у нее появится горничная. Святые небеса, ведь эта горничная все будет о ней знать!
   Однако ей придется смириться. Чтобы стать Саймону хорошей женой, она должна привыкнуть к слугам, должна привыкнуть к новой жизни. К тому же не исключено, что эта новая жизнь ей понравится. Наверное, многие желали бы иметь слуг, прибегающих по первому зову. Из каюты вышел Тредвел.
   – Мистер Сент-Брайд предлагает вам и джентльменам завтракать в каюте. Сегодня холодно, мэм.
   Она вошла и увидела, что слуга растопил печку и поставил вокруг стола ящики в качестве дополнительных сидений. Вскоре пришли мужчины, и все весело приступили к завтраку. А потом у Нортона вырвалось ругательство, он вспыхнул, извинился, и Дженси вдруг осознана, что она – единственная женщина в обществе трех красивых мужчин.
   Интересно, может ли такое быть – женщина-паша с мужским гаремом?
   Это была настолько порочная мысль, что Дженси покраснела. Нортон решил, что смутил ее до крайности, но она заверила, что вовсе нет, и только потом забеспокоилась, что ее неверно поймут.
   Рассмеявшись, Саймон вывел ее из затруднительного положения, заговорив о другом. Дженси же пила чай и думала о том, что настоящую леди нисколько не взволновала бы мысль о мужском гареме. Хотя, конечно же, ей никто не нужен, кроме Саймона, и подобная мысль пришла ей в голову… как бы сама собой.
   Она посмотрела на мужа, и взгляды их встретились; причем он смотрел на нее так, как будто прочитал ее мысли. Дженси в смущении отвела глаза и покраснела еще больше. Минуту спустя она украдкой покосилась на мужа и увидела, что он ухмыляется. К счастью, мужчины вскоре распрощались и покинули каюту.
   – Можем мы хотя бы поцеловаться? – сказал Саймон. Губы их слились в поцелуе, а потом он спросил:
   – Может, скажешь, почему у тебя так искрились глаза?
   Она энергично покачала головой:
   – Нет, ни за что не скажу.
   – Я и так знаю. Тебе пришло в голову что-то порочное, верно? Расскажи, возможно, я смогу это осуществить.
   Она хохотнула.
   – Не думаю.
   – И все-таки тебе придется рассказать. Обещаю, что не буду шокирован.
   – Как ты можешь это обещать?
   Он вскинул брови.
   – Неужели что-то… возмутительное? Дорогая, лучше уж расскажи, а то я предположу нечто ужасное.
   Она легонько оттолкнула его.
   – Ах так? Ладно, хорошо. Я подумала… Подумала, что вот я сижу с тремя красивыми молодыми джентльменами, и мне представилась женщина… с гаремом мужчин.
   – О, Дженси, ты настоящее сокровище! Конечно, я бы этого не разрешил, как ты не разрешила бы мне иметь гарем краснеющих девиц, но все-таки ты прелесть. А ведь кажешься такой рассудительной…
   – Прости, дорогой.
   – Напрасно извиняешься. Такая ты нравишься мне гораздо больше. Каждый день – новый сюрприз. Но когда-нибудь я узнаю тебя до конца.
   Дженси улыбалась и мысленно молилась о том, чтобы этот день никогда не наступил. Хотя она уже поняла, что хранить тайну не так уж просто.
   Саймон поправлялся с каждым днем, но многие движения все еще доставляли ему боль, поэтому он предпочитал сидеть в каюте или на палубе. Хэл и Нортон приходили играть в карты, но надолго не задерживались, и супруги часто оставались одни. Иногда Саймон читал, пока она шила, но чаще выказывал желание поговорить. Как-то раз, когда они сидели на палубе, он спросил:
   – Скажи, дорогая, непривычно было переезжать из большого дома в маленький?
   Дженси медлила с ответом – ведь надо было что-то придумать.
   – Видишь ли, у нас у каждого была своя комната, и мы с мамой редко заходили в ту часть дома, где находилась школа.
   – А почему она не пускала жильцов?
   Дженси снова задумалась, потом сказала:
   – Меня в такие дела не посвящали. Мне было всего десять лет, когда умер отец, и после его смерти мы переехали в дом поменьше.
   – Я видел его на картине. – Она посмотрела на него вопросительно, и он добавил: – На картине, что висела у тебя в комнате. Твоя кузина очень хорошо рисовала.
   Дженси вдруг захотелось поговорить о Джейн – ей очень ее не хватало.
   – Дома и пейзажи не были для нее главным, больше всего она любила писать портреты. А в прошлом году вызвала целый переполох. Наша церковь решила собрать деньги для солдат, раненных на войне. Устроили празднество, и священник убедил… Нэн, – ах, она чуть не сказала «Джейн», – рисовать портреты по два шиллинга за штуку. Ее пришлось уговаривать, потому что она была очень застенчивая. Но у нее было доброе сердце, и она согласилась – заработала пять фунтов. Знаешь, я почти уверена, что она могла бы стать знаменитой, могла бы прославиться, но потом заболела тетя Марта и…
   – Тетя Марта?
   У Дженси по спине пробежал холодок.
   – Ее тетя Марта.
   Кажется, он это проглотил.
   – Когда она приехала к вам жить?
   Дженси в очередной раз задумалась, потом ответила:
   – Когда мне было десять лет, а ей – девять. Но я старше всего на четыре месяца.
   – Она ведь была сиротой из Шотландии? А разве среди Оттербернов не нашлось семьи, которая бы ее приняла?
   Это уже походило на допрос. Неужели он что-то заподозрил?
   – Полагаю, нет. А почему ты спрашиваешь?
   – Просто удивляюсь.
   Ухватившись за ложь, придуманную Мартой, Дженси заявила:
   – Как я понимаю, отца Нэн в семье не очень-то любили. Он был игрок, много пил, и семья от него отказалась.
   – И они отослали «дурную кровь» в Англию?
   Слова «дурная кровь» камнем легли ей на сердце.
   Проводя дни в безделье, Саймон подолгу беседовал с женой, и ему казалось, что он все больше узнавал о ней, так что прежнее ощущение загадки стало представляться глупостью. Он мог бы ее соблазнить, если бы не месячные, но если так, то он довольствовался тем, что разговаривал с ней и смотрел на нее.
   Впрочем, иногда ему по-прежнему казалось, что жена что-то от него скрывает. Кроме того, он чувствовал, что она смущена из-за того, что, возможно, когда-нибудь станет графиней. Более того, ее не устраивал даже Брайдсуэлл, и она, наверное, предпочла бы жить в маленьком доме вроде того, что был у них в Карлайле.
   К тому же она была очень экономна – как скряга. И в данный момент зашивала дырку на грубом чулке – зачем? Возможно, для хозяйки скромного коттеджа подобная бережливость – прекрасная черта, но он привык иметь дело с женщинами, желавшими выйти замуж ради богатства и положения в обществе.
   Увидев в небе клин гусей, летящих на юг, он указал на них жене, и она пришла в восторг, когда птицы пролетели прямо над ними, шумно хлопая крыльями. Держат курс к намеченной цели – как и они с Джейн. Его курс – к родному дому, а ее курс отныне – находиться рядом с ним.
   Он не хотел ни к чему ее принуждать, но надеялся, что она согласится на новый гардероб, когда они приедут в Англию. Если она будет достойно одета, ей будет легче освоиться. Если хочет, пусть носит приглушенные тона, но лично он желал бы видеть ее в небесно-голубых платьях, или цвета свежей зелени, или взбитых сливок…
   Или вовсе без платья…
   Она повернулась к нему, и что-то в ее приоткрытых губах говорило о том, что она приняла его «послание». По ее лицу разлился нежный румянец.
   – Надеюсь, ты никогда не перестанешь краснеть, – сказал он с улыбкой.
   – Я краснею, потому что ты ужасно порочный.
   – Думаю, что никогда не перестану быть порочным. Виноват цвет волос.
   – Цвет волос?..
   – Разве я не рассказывал тебе про волосы Черного Адемара?
   Она перекусила зубами нитку и вдела в иголку новую.
   – Нет, не рассказывал.
   – Это еще один из моих предков. Адемар де Брак был искателем приключений из Гаскони, и он стал любимцем короля Эдуарда I из-за своих побед на рыцарских турнирах. Король обожал турниры, Адемар же разбогател и женился на прекрасной даме. Но знаменит он был своим «дьявольским» цветом волос. Волосы у него были черные с проблесками рыжего – как у меня.
   Она вскинула голову:
   – Так он был порочный человек?
   – Поверь, дорогая, любой безвестный искатель приключений, который вдруг стал богатым и знатным, – непременно порочный человек. Но в нашем случае страсть к приключениям связана с волосами. Когда в нашей семье появляется ребенок с «дьявольскими» волосами, это означает, что из ребенка вырастет распутник и скиталец.
   – Вроде тебя? – Дженси натянула чулок на конец гладкой деревяшки, которой пользовалась для штопки, и подняла на мужа глаза. – А что будет, когда твои жгучие волосы выпадут?
   – Жестокая…
   – Или поседеют.
   – Не знаю, что станет со мной, но лучше скажи: хочешь иметь детей с такими волосами? – При упоминании о детях Дженси опять покраснела, и Саймон добавил: – Я надеюсь, у них у всех будут волосы цвета утренней зари. А это – другой огонь, более нежный.
   – Или они будут маленькими Тревиттами, то есть шатенами.
   Он улыбнулся и кивнул:
   – Что ж, тоже неплохо.
   В эту ночь Дженси легла к Саймону спиной и притворилась, что спит.
   Кровь Тревиттов. Дьявольские волосы Адемара. Стремление Геварда бороться за справедливость.
   Кровь себя покажет. Непременно покажет.
   Дети наследуют качества своих отцов, дедов, более дальних предков.
   Она обязана сказать ему правду, но никогда этого не сделает.

Глава 20

   Проснувшись на следующий день, Дженси узнала, что они приближаются к Кингстону, где им предстояло пересесть на плоскодонку, способную проплыть по бурной реке. На причале в Кингстоне только и говорили, что об ужасной погоде, а те, кто прибыл с Атлантики или из Квебека, принесли слухи о рано начавшемся бризе.
   Капитан доложил, что «Эверетта» пришла в Монреаль пять дней назад, но уже готова к отплытию. Дженси надеялась купить в Кингстоне кое-какие вещи, но все решили отплывать немедленно.
   Плоскодонка могла преодолеть пороги, но Дженси уговорила Саймона вместе с ней обойти их пешком. Казалось, он уже выздоровел, но она знала, что боли еще оставались, иногда из-за них он не спал по ночам.
   Когда они увидели, как их лодка вертится и бултыхается на порогах, она порадовалась своему решению, но и опечалилась.
   – Дженси, – муж посмотрел на нее с удивлением, – неужели ты хотела бы находиться там, в лодке?
   – Как ни глупо, но хотела бы.
   Он усмехнулся:
   – Я тоже. Люблю острые ощущения. – Перехватив ее укоризненный взгляд, он пожал плечами: – Волосы Адемара…
   – Пожалуй, я вырву у тебя все рыжие волосы.
   – Признайся, на самом деле ты не хочешь меня приручать.
   Дженси сделала вид, что любуется пейзажем, и они пошли дальше, прокладывая путь по бездорожью. Она не хотела его приручать, но также не хотела, чтобы он ввязывался в опасные приключения.
   Когда они, уже сидя в лодке, приближались к Монреалю, мелкий дождичек превратился в ливень. И все тотчас же нахмурились, подумав о том, что на «Эверетте», возможно, не захотят их ждать – ведь погода могла испортиться надолго, и в этом случае судно оказалось бы в ледовой ловушке.
   Наконец они вошли в монреальскую гавань, и Саймон, повернувшись к матросу на ближайшем судне, прокричал:
   – «Эверетта» еще не ушла?!
   – Нет, месье. – Матрос покачал головой. Дженси от радости обняла мужа, и Саймон, окинув взглядом гавань, проговорил:
   – Как мало осталось кораблей.
   Дженси казалось, что весь причал занят, но Саймон, наверное, хотел сказать, что мало осталось океанских кораблей.
   – Я надеялась, у нас будет время что-нибудь купить.
   – Если не успеешь, не беда. «Эверетта» знаменита своими удобствами. Там есть все, что требуется пассажирам.
   Пока они пробирались между кораблями, Дженси рассматривала стоявший у пристани монумент.
   – Что это? – спросила она.
   – Памятник лорду Нельсону. Ты не находишь странным, что его поставили спиной к морю? Возможно, он страдал морской болезнью.
   Она внимательно посмотрела на мужа. Неужели он не шутил?
   – Но если так, то зачем же он стал моряком?
   – Видимо, любовь к морю победила. Любовь часто сводит людей с ума.
   Он ничего особенного не имел в виду, но Дженси восприняла его слова как дурной знак. Она завоевала право на любовь – свою и его, – но достаточно ли этого?
   Лодка уткнулась носом в берег, к борту тут же приставили трап, и они благополучно высадились.
   – Я бы не возражала час-другой провести на твердой земле, – сказала Дженси.
   Но Саймон покачал головой:
   – Нет, пойдем. Сначала отметимся на судне. Это надо сделать как можно быстрее.
   Они еще раньше решили, что отправятся на «Эвересту», а Хэл, Нортон и слуги займутся покупками.
   Судя по всему, на «Эверетте» вовсе не собирались сниматься с якоря прямо у них на глазах, но все же они поспешили на причал и дошли по нему до своего корабля. Огромный корабль блистал свежей покраской и позолотой. И даже трап на этом судне был прочный, с удобными перилами, а возле него стояли матросы, указывавшие путь.
   Но, поднявшись на борт, Дженси увидела, что свободного места здесь оказалось не так уж много – почти вся палуба была уставлена ящиками и огромными корзинами; имелся даже небольшой загон для скота.
   – Свиньи?.. – изумилась она.
   – Из них получится жареная свинина, – ухмыльнулся Саймон.
   – О Господи!
   – Разве на корабле, на котором ты приплыла, не кормили мясом?
   – Меня почти сразу же начало тошнить, и я ничего о еде не помню.
   – А может, ты такая избалованная? Наверное, ты видела мясо только в приготовленном виде.
   – Да, наверное… – Она тут же вспомнила, как когда-то обдирала шкурки с кроликов и потрошила кур. Ворованных.
   К ним подошел светловолосый мужчина с обветренным лицом. Он представился как лейтенант Джолли. Когда Саймон назвал себя, лейтенант сказал:
   – Я очень рад, что вы прибыли, сэр. Можем отплывать. Эй, Керкби! – взревел он.
   Оказалось, он позвал стюарда, который должен был заботиться о пассажирах. Дженси тотчас же вспомнила, что на «Уоллесе» стюардом был суровый молодой человек, ненавидевший пассажиров. Керкби же ей сразу понравился; он повел их прямо с главной палубы в каюты, и Дженси поняла, что имели в виду люди, говоря об «Эверетте» и ее удобствах. На «Уоллесе» они с Джейн занимали самую лучшую каюту, но по сравнению с «Эвереттой» «Уоллес» был грязной посудиной.
   Керкби проводил их в общую каюту – так называемый капитанский салон, в котором были три больших окна, шторы, белые стены, а на полу – красивый ковер. Присмотревшись, Дженси поняла, что ковер нарисован, но нарисован был с необычайным мастерством. Стюард объяснил, что настоящий ковер на корабле мешает, так как при шторме вода иногда заливается во все помещения.
   При мысли о шторме Дженси поежилась, но тут же заставила себя успокоиться – ведь на «Хорьке» с ней ничего страшного не случилось.
   В центре салона стоял сверкающий стол и стулья красного дерева, но оставалось и место для нескольких легких кресел и двух столиков. Кроме того, здесь имелись застекленный книжный шкаф и буфет с резными дверцами. В углу стояла большая печь, выложенная белой и синей плиткой. Дженси была в плаще, и ей стало жарко.
   Открыв одну из дверей, Керкби с вежливой улыбкой сказал:
   – Пожалуйста, заходите в пассажирскую каюту.
   Каюта оказалась небольшой, но чистой и уютной; предполагалось, что большую часть времени пассажиры будут проводить на палубе или в салоне. Если только не заболеют.
   «Нет-нет, не думай об этом», – сказала себе Дженси. В каюте имелся только один иллюминатор, но стены блестели масляной краской, а в углу был умывальник с зеркалом. Для одежды – крючки на стенах, а для мелочей имелась тумбочка красного дерева. Эта тумбочка могла служить также сиденьем, что и продемонстрировал Керкби. Снова улыбнувшись, стюард сказал:
   – Если вам что-нибудь понадобится, сэр, дайте мне знать. Мы очень гордимся комфортом, который предоставляем пассажирам на «Эверетте».
   – Вижу, – кивнул Саймон. – А есть ли у вас каюты с койкой пошире?
   Керкби покачал головой.
   – Простите, сэр, сейчас нет. Уже все места заняты, а в двух семейных каютах разместились полковник Рэнсом-Браун и его супруга. Видите ли, они едут с детьми. Одну комнату занимает миссис Рэнсом-Браун с дочерью и горничной, другую – полковник с сыном и слугой.
   – Да, конечно, – кивнул Саймон. – Им нужно больше места, чем нам. А кто еще с нами путешествует?..
   – Еще мистер Шор, священник. А в Квебеке мы заберем мистера и миссис Дакр. Я уверен, вам понравятся ваши спутники.
   Когда стюард ушел, Дженси с улыбкой сказала:
   – Не слишком ли он их расхваливает?
   – Наверное, полковник – настоящий варвар, а его дети – монстры. А преподобный Шор – скучнейший субъект. Но меня больше заботят кровати. – Саймон взглянул на узкие, в два этажа, койки. – По-моему, двое могут спать в одной, если эти двое не против того, чтобы прижиматься друг к другу.
   Дженси снова улыбнулась, потом спросила:
   – Как твои ребра?
   – Прекрасно. К тому же ты не позволишь мне скатиться с койки на пол.
   – Специально для этой цели, сэр, с краю койки имеется высокий бортик.
   – Замечательно! Значит, мы сможем покрепче прижиматься друг к другу. Может, попробуем?
   Дженси засмеялась и вывела мужа из спальни.
   – Веди себя прилично, дорогой. Но поверь, я в восторге от всего этого и намерена получить удовольствие от путешествия.
   Дженси действительно была в восторге от «Эверетты», но кое-что немного ее беспокоило. Она не ожидала такого великолепия и прекрасно понимала, что ее гардероб не соответствует ситуации.
   – Может, у нас есть время, чтобы пройтись по магазинам? – спросила она, когда они вышли на палубу. – Мне бы очень хотелось купить кое-какие мелочи. Видишь ли, я хочу…
   Тут к ним подошел толстяк с круглым лицом и короткой стрижкой.
   – Капитан Стоддард, сэр, мэм… Приветствую вас на борту «Эверетты». Если не возражаете, сэр, я намерен отплыть, как только прибудет ваш багаж.
   Дженси хотелось «выпросить» немного времени, чтобы зайти в магазин, но Саймон сказал: