Беверли Джо. Возвращение повесы

   Весь день она пролежала в каюте, когда же Саймон заходил ее проведать, притворялась спящей. Уже вечером он «разбудил» ее.
   – Извини, Джейн, но мне кажется, ты не должна так много спать. Ты уверена, что не больна?
   Увидев искреннее участие в его глазах, Дженси прослезилась. Саймон обнял ее и проговорил:
   – Успокойся, милая, успокойся. Я не могу смотреть, как ты плачешь.
   – Я просто очень устала. Завтра мне станет лучше.
   Он провел ладонью по ее щеке, потом поцеловал.
   – Конечно, тебе станет лучше, моя милая Дженси. Выздоравливай побыстрее, хорошо?
   Она кивнула:
   – Да, постараюсь.
   – Так когда же? Завтра? – Он выразительно посмотрел на нее. Она нашла в себе силы улыбнуться.
   – Возможно. Если ты будешь хорошо себя вести.
   – Буду, обещаю.
   Он разделся и, не погасив свечу, подошел к кровати. Дженси протянула к нему руки:
   – Милый, иди ко мне.
   – Ты уверена?..
   – О да, Саймон, иди ко мне.
   Он лег рядом с женой и обнял ее. И Дженси тотчас же почувствовала себя счастливой. Саймон по-прежнему любил ее, и это самое главное.
   На следующее утро Саймон настоял, чтобы после завтрака она вышла на палубу подышать свежим воздухом. Миссис Рэнсом-Браун заявила, что слишком холодно для прогулки, но Дженси сказала, что ничего с ней не случится. Одевшись потеплее, она завязала ленты капора, надела перчатки, сунула руки в муфту – и приготовилась к буйству стихии.
   Ветер был резкий, холодный, пронизывающий, но Дженси в восторге смеялась. Запрокинув голову, она увидела матроса высоко на мачте, среди снастей.
   – Неужели у них голова не кружится?
   Саймон ухмыльнулся:
   – Думаю, что нет. Должен признаться, что я и сам залезал в «воронье гнездо».
   Дженси в испуге взглянула на мужа. Она знала, что «вороньим гнездом» называется место наблюдателя на мачте.
   – Дорогой, больше так не делай.
   – Иначе ты высечешь меня конскими хвостами?
   Она сдержала улыбку.
   – Нет, лентами и шелковыми нитками. Кое-что из этого, сэр, имеется в моем багаже.
   – Жду с нетерпением.
   Дженси рассмеялась и стала смотреть на море; она старалась не думать о том, какое оно глубокое и как хрупок их корабль. Саймон обнял ее за плечи, и ей сразу же стало тепло и уютно.
   – Я очень по тебе скучал, любимая. Не считая тех дней, что ты болела, мы с тобой после венчания не разлучались. И если все будет по-моему, то мы никогда больше не расстанемся.
   Она накрыла его руки своими.
   – Вот и прекрасно.
   Он прижался щекой к ее щеке.
   – Скажи, а кто была та Джейн, про которую ты говорила в бреду? Расскажи про нее, милая. Я хочу разделить с тобой все твои печали.
   Дженси похолодела, она не могла вымолвить ни слова.

Глава 24

   «Ну почему, почему именно сейчас? – спрашивала себя Дженси. – Почему он сказал это в такой момент?» Сделав над собой усилие, она выдача заготовленную ложь:
   – Джейн – подруга детства. Она утонула.
   – Сочувствую, – пробормотал Саймон.
   Что-то заставило ее продолжать, и она проговорила:
   – Бедняжка утонула в реке. В Карлайле. Мы убежали из дома и играли на крутом берегу, старались поймать рыбешку. И Джейн… Она упала в воду. Я закричала, позвала на помощь, и какие-то люди ее вытащили. – И тут словно какая-то неведомая сила заставила ее сказать: – Это были Хаскетты. Хаскеттов у нас никто не любил… Я имею в виду – никто из порядочных людей. Только Хаскетты любили Хаскеттов. – Дженси в ужасе поняла, что уже не может остановиться. – Они были нечестные, воровали, но ко мне отнеслись по-доброму. Они старались ее спасти, но она умерла.
   Дженси наконец-то замолчала и на мгновение прикрыла глаза. Ей хотелось рассказать правду – но как ее рассказать?
   «Они относились ко мне с добротой, – повторяла она мысленно. – Они бы постарались спасти тонувшую девочку. По-своему они были хорошими людьми».
   Дженси научилась смотреть на вещи так, как это было принято на Эбби-стрит: если люди босые и грязные, то они скверные. Но теперь-то она знала, что все не так просто.
   Например, Макартур, вовсе не грязный и весьма состоятельный, был более скверным, чем все Хаскетты, вместе взятые.
   Саймон поцеловал ее в щеку.
   – Прости, дорогая. Я не должен был спрашивать об этом. Действительно, очень грустные воспоминания… У меня умер кузен. Нам тогда было по восемь лет, и мы дружили. Как-то раз играли в амбаре, и он упал. Прогнившая лестница развалилась и проткнула его. На войне я повидал много смертей, но эту до сих пор не могу забыть.
   Дженси сжала его руку:
   – О, Саймон, любимый… – Она едва сдерживала слезы, и ей было ужасно стыдно. Ведь воспоминания Саймона были подлинными, а ее – лживыми.
   Он вдруг улыбнулся и проговорил:
   – Но это было давно, а сейчас… – Он посмотрел ей за спину и воскликнул: – Тунцы опять здесь!
   Дженси обернулась и увидела мелькнувшую над водой серебристо-синюю рыбину, потом еще одну и еще.
   – Идем! – Саймон схватил ее за руку. – Хэл и Нортон ловят рыбу на другой стороне.
   Они побежали вокруг палубной надстройки, туда, где рыбачили Хэл и Нортон. Но оказалось, что те мирно беседовали, опершись о поручни и держа в руках деревянные рамки, на которые была намотана леска.
   – Эй, шевелитесь! – крикнул Саймон. – Они вернулись!
   Рыболовы кивнули и покрепче сжали в руках свои рамки. А Дженси вдруг вспомнила, как в детстве она играла с такими же рамками – их называли «ручной леской». Летом дети подолгу держали в ручье свои лески, но в лучшем случае им удавалось поймать лишь пескаря. А туда, где водились лососи или щуки, их не пускали – это было бы браконьерством.
   Хэл громко вскрикнул, когда леска у него натянулась. Ему было трудно управляться одной рукой, и Саймон поспешил ему на помощь. Дженси подумала, что Хэл будет возражать, но тот лишь ухмылялся, поглядывая на Саймона. Внезапно леска лопнула, и Саймон с огорчением воскликнул:
   – Ах, слишком большая! – Он взял другой крючок и, привязав его к леске, нацепил на него кусок мяса.
   Хэл бросил леску в воду и с улыбкой взглянул на Дженси. Какое-то время она наблюдала за огромными рыбинами, выпрыгивавшими из воды, потом пробормотала:
   – Но они все слишком большие.
   – Попадаются и маленькие, – сказал Саймон. – Вчера полковник поймал одну такую. Возможно, и нам удастся.
   Минуту спустя на палубу выбежал полковник Рэнсом-Браун с леской в руке. За ним следовали его сын и мистер Дакр. Все трое пристроились у поручней, и полковник с Дакром бросили в воду свои снасти. Рыбы глотали наживку, но лески обрывали – очевидно, попадались только крупные тунцы.
   – Кажется, я поймал! – воскликнул Нортон. Стиснув зубы, он принялся крутить свою рамку, наматывая на нее леску.
   Наконец в воздух взметнулась сверкающая рыбина, и мужчины бросились на помощь Нортону. Полковник зацепил тунца большим крюком и вытащил его на палубу. Чтобы оглушить рыбу, Нортон ударил ее по голове деревянным молотком.
   В этот момент на палубу выбежали матросы, и даже преподобный Шор вышел посмотреть на рыболовов. Увидев добычу, все громко закричали, приветствуя победителя состязаний.
   В этот вечер весь корабль пировал. Кок запек тунца над костром, разведенным на палубе. Рыба оказалась мясистая и очень вкусная. Дженси проследила, чтобы не забыли угостить также Грейс Питт и ее близких. Капитан предложил тост за рыбу и за счастливца, который ее поймал. Все подняли бокалы. Нортон зарделся, но было очевидно, что он чрезвычайно гордился своим уловом.
   Потом заговорили об окончании плавания. «Эверетта» направлялась в Лондон, но они решили, что сначала зайдут в Плимут, чтобы высадить преподобного Шора, у которого там жила сестра, а также Саймона с его спутниками, поскольку они хотели навестить лорда Дариуса.
   Дженси спросила капитана:
   – А почему так много кораблей направляется в Лондон? Почему они не пользуются западными портами, такими как Плимут или Бристоль?
   – Перевозки товаров, мэм. Раньше говорили: «Все дороги ведут в Рим». Но в наше время все дороги ведут в Лондон. Другое дело, когда грузы переправляют с запада или с севера. Тогда, конечно, предпочтительнее Бристоль, Ливерпуль и даже Глазго.
   – В Канаду мы отплывали из Глазго, – заметил Дакр. – Мы бы и обратно отправились туда же, если бы не дела в Лондоне.
   – Мы тоже садились на корабль в Глазго, – сказала Дженси.
   – «Мы»?.. – Миссис Рэнсом-Браун взглянула на нее вопросительно.
   Дженси молчала, но тут вмешался Саймон.
   – Моя жена путешествовала со своей кузиной, – пояснил он. – К сожалению, ее кузина умерла в пути. Я, кажется, говорил вам об этом, когда Джейн болела.
   – Ах да, верно. В то время были две мисс Оттерберн.
   Лайонел Дакр воскликнул:
   – Оттерберн?! Вы не говорили, что вы дочь старого Оттерберна, миссис Сент-Брайд. Неужели маленькая Джейни? О, конечно, это вы! Так вот почему мне показалось, что я вас знаю!
   Дженси изо всех сил старалась удержать на губах улыбку. «Что же это такое?! – ужасалась она. – Выходит, я угодила в ловушку? Надо что-то сказать. Надо что-нибудь придумать». Дакр же тем временем продолжал:
   – Вы меня, конечно, не помните. Вы были малышкой, когда я ушел из школы вашего отца и перешел в другую школу.
   Конечно, она была малышкой. Только в то время она была еще с Хаскеттами.
   – Вы с матерью каждое утро ходили в церковь, – вспоминал Дакр. – Помню ваши красивые волосы. Я слышал о смерти Оттерберна. Примите мои соболезнования. Надеюсь, вы не возражаете, что я назвал вас Джейни.
   Она покачала головой:
   – Нисколько, сэр.
   Тут мистер Дакр принялся рассказывать истории про ее отца, которые, к счастью, не требовали от нее пояснений. Она получила отсрочку, но знала: казнь впереди. И казнь была неизбежна.
   Она-то убедила себя в том, что не встретит тех, кого хорошо знала в Карлайле, а вот о школе не подумала. Многие юные джентльмены из Камберленда проводили год или два в школе Оттерберна перед тем, как перейти в школы более высокой ступени. И таких людей, наверное, очень много.
   Стараясь поддерживать разговор, Дженси в то же время пыталась сообразить, как ей следует себя вести и что следует говорить, чтобы не выдать себя. Ведь она многого не знала о раннем детстве Джейн, не знала даже ее детского имени. Дакр сказал, что ее называли Джейни. А она говорила Саймону, что ее детское имя – Дженси. Он заметил?
   Саймон осторожно взял ее за руку – очевидно, хотел успокоить. Она знала: он думал, что она расстроилась из-за грустных воспоминаний.
   Наконец заговорили о чем-то другом, и Дженси, делая вид, что слушает, время от времени кивала и улыбалась. К концу обеда она почти успокоилась. Все встали из-за стола, и она уже направилась к себе, но Дакр ее задержал.
   – Миссис Сент-Брайд, не хотелось бы навязываться, но позвольте спросить: вы до сих пор рисуете портреты?
   Ей показалось, что в салоне воцарилась гробовая тишина. И казалось, что все смотрят только на нее. Судорожно сглотнув, Дженси пробормотала:
   – Простите, вы о чем?.. О, нет-нет, это не я, сэр. Это моя кузина была художницей. Но как вы об этом узнали?
   Мистер Дакр посмотрел на нее с удивлением:
   – Не вы?.. Но я мог бы поклясться… Видите ли, у меня есть портрет моей сестры, который мне передали в прошлом году. Вот я и подумал, что вы, возможно, могли бы написать портрет моей жены. Сейчас я принесу портрет сестры. Уверен, всем будет интересно, потому что это прекрасная работа.
   Дакр ушел, прежде чем она успела возразить. Да и как бы она могла возражать? К счастью, Саймон сидел за карточным столом и, наверное, не слышал их разговор.
   Сев в одно из кресел, Дженси попыталась хоть что-нибудь придумать.
   Что ж, пожалуй, ничего страшного не случилось. Если она будет настаивать, что художница – Нэн, Дакр не сможет уличить ее во лжи. Действительно, как он докажет, что она вовсе не Джейн? Дженси старалась вспомнить, подписывала ли Джейн свои рисунки на благотворительной ярмарке.
   Но если даже на «Эверетте» она угодила в такую ловушку, то что же ждет ее в Англии? Ведь там, наверное, осталось много картин Джейн.
   Тут пришел Дакр с рисунком в полированной рамке.
   – Вот, смотрите! – воскликнул он. – Это рисунок, выполненный кузиной миссис Сент-Брайд!
   Дакр рассказал, как юная художница делала карандашные эскизы, чтобы собрать деньги для раненых солдат, затем положил портрет на стол. Все столпились у стола, и Дженси поняла, что тоже должна подойти. Портрет был маленький, как и все, что Джейн тогда рисовала на ярмарке. Но, даже не зная девушку, которая позировала, Дженси поняла, что работа очень хорошая.
   Все присутствовавшие выразили восхищение, а Саймон сказал:
   – У нас есть еще кое-что. Дорогая, ты не возражаешь; если мы их покажем?
   – Нет, конечно, – пролепетала Дженси.
   Саймон принес папку, и все, усевшись за стол, стали рассматривать картины.
   – Замечательный талант, – сказал полковник.
   – Огромная потеря… – пробормотал Нортон.
   – А вы были проказницей, – заметила миссис Рэнсом-Браун, глядя на картину – Дженси была изображена сидящей на дереве. – А вот и сама художница. – Она взяла автопортрет Джейн и, внимательно посмотрев на него, взглянула на Дженси. – Мне кажется, между кузинами удивительное сходство.
   Дженси кивнула:
   – Да, вы правы, мы были очень похожи… Даже цвет волос у нас был одинаковый.
   Дама достала из сумочки лорнет и уставилась на рисунок, который принес Дакр.
   – Какие мелкие инициалы… «Дж. А. О.». Как звали вашу кузину?
   У Дженси горела голова и мерзли руки и ноги. Собравшись с духом, она ответила:
   – Джейн Анна Оттерберн. Нас обеих так звали.
   – Обеих?.. Какое совпадение! Наверное, часто возникала путаница.
   – Да, конечно, – ответила Дженси. – Вот почему одну из нас звали Джейн, а другую – Нэн.
   Она приготовилась к следующему удару, но все же удар этот оказался совершенно неожиданным. В какой-то момент Дженси вдруг поняла: среди картинок, что принес Саймон, не хватает той, где нарисован их скромный домик на Эбби-стрит, а в окне виднеется вывеска: «Миссис Оттерберн. Галантерея». Значит, он стыдился! При всех его прекрасных словах он стыдился такого урона своему достоинству.
   Минут десять спустя Дженси сложила картины в папку и, извинившись, ушла к себе в каюту. «Какая же я глупая! – говорила она себе. – Как же я могла думать, что моя ложь продержится вечно?» В Йорке ей казалось, что нет никакой опасности, особенно если жить тихо. Наверное, это усыпило ее бдительность.
   Какое-то время корабль тоже казался безопасным, даже когда выяснилось, что Дакр родом из Пенрита. В сущности, она совсем успокоилась, решила, что даже люди, знавшие Карлайл, не представляют для нее угрозу.
   И вот теперь стало ясно, что даже на «Эверетте» ее подстерегали опасности. Что же будет, когда они доберутся до Англии? Ведь там на каждом шагу можно встретить таких, как Дакр, ходивший в школу ее отца, и таких, как все те, кто сейчас восхищался рисунками Джейн.
   О Господи, ведь Саймон хочет стать членом парламента!.. Она вспомнила, как капитан сказал: «Все дороги ведут в Лондон». И если так, то они с мужем непременно встретят там людей, когда-то живших в Карлайле и знавших ее отца. Ей тотчас же представилась сцена: кто-то из друзей Саймона подводит к ней члена парламента от Карлайла и его жену.
   – Ах, миссис Сент-Брайд, я вас помню еще по магазинчику миссис Оттерберн! Вы шотландская кузина, не так ли? Миссис Оттерберн была так добра, что взяла вас к себе.
   Дженси со стоном опустилась на тумбочку; на мгновение ей почудилось, что все это происходило в реальности, происходило сейчас. Конечно, она понимала, что жены членов парламента не заходят в скромную лавочку Марты, но ведь всякое в жизни случается…
   Как бы то ни было, теперь стало ясно: больше так жить она не сможет, не сможет обманывать Саймона, даже если очень этого захочет. Она обязана признаться, обязана сказать правду. Возможно, он поймет ее и простит. Вот только… Нельзя говорить это сейчас, когда они находятся посреди океана. Наверное, такая новость ошеломит Саймона, но ему некуда будет скрыться от глаз спутников.
   Значит, в Англии. Когда они достигнут берега. Как только покинут судно.
   Мысль была мучительная, но она принесла облегчение. Однако возникло еще одно обстоятельство: они больше не должны ложиться в одну постель. В каком-то смысле это было бы нечестно с ее стороны. Но главное – нельзя рисковать, ведь у них мог появиться ребенок. Саймон должен сам решить, что для него лучше, а ребенок его связывал бы.
   Конечно, не исключено, что она уже забеременела. А впрочем, едва ли. Ведь она долго страдала от морской болезни. Да и стоит ли сейчас гадать? Месячные должны начаться со дня на день, и тогда она точно узнает.
   Если же не начнутся… Придется обдумать ситуацию заново, но до тех пор она должна быть непреклонной.
   Быстро раздевшись, Дженси легла в постель, и почти тотчас же в каюту вошел Саймон. Уткнувшись лицом в мокрую от слез подушку, она притворилась спящей. Немного постояв у кровати, Саймон забрался на верхнюю койку.
   Дженси довольно долго лежала без сна, но потом наконец заснула. И ей приснился ужасный сон: якобы начался шторм и корабль дал течь. Она бегала с места на место, пытаясь заделать дыры, но появлялись все новые и новые. Корабль начал тонуть, однако никто не приходил ей на помощь.
   – Дженси, милая, успокойся…
   Она проснулась и открыла глаза. Саймон, лежавший с ней рядом, поглаживал ее ладонью по щеке.
   – Что с тобой, дорогая? Кошмарный сон?
   – Да, мне приснился шторм, приснилось, что наш корабль идет ко дну.
   Он обнял ее за плечи.
   – Море действительно взволновалось, но ничего серьезного.
   – Откуда ты знаешь?
   – На палубе – никакой суматохи. Спи, милая. Ты в безопасности. Я не допущу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.
   «О, мой любимый, мое сокровище! Если бы я могла сказать тебе то же самое!»
   Снова заснуть не удалось, и с первыми лучами солнца она встала, чтобы не поддаться искушению – ведь Саймон по-прежнему лежал рядом.
   Быстро одевшись, Дженси накинула на плечи плащ, решив, что выйдет ненадолго на палубу, хотя по-прежнему немного штормило.
   В салоне она увидела Керкби, расставлявшего на столе тарелки для завтрака.
   – Чудесное утро, мэм, – сказал он с улыбкой. Дженси кивнула и подумала о том, что стюард, наверное, во всем находит что-то приятное. Можно было ожидать, что однажды он скажет: «Сегодня чудесный ураган».
   Она вышла на палубу, но ей пришлось остаться под навесом. Ветер был слишком сильный, и временами волны даже заливали палубу. Однако настоящего шторма не было, и матросы, не обращая на волны и ветер ни малейшего внимания, делали свое дело.
   Внезапно дверь отворилась, и Дженси, обернувшись, увидела Саймона.
   – Дорогая, что ты тут делаешь в такую погоду?
   – Мне захотелось подышать.
   Он посмотрел на нее с некоторым удивлением, потом молча взял за руку и увел с палубы. Втолкнув жену ее в каюту, Саймон снял с нее плащ и вытер полотенцем ее лицо.
   – В чем дело, любимая? – Он заглянул ей в глаза. Она отвернулась и пробормотала:
   – Что-то меня опять немного тошнит. Я, наверное, прилягу.
   – Да, конечно. – Саймон помог жене раздеться и уложил ее в постель. – Я принесу тебе сладкий чай и хлеб с джемом. Постарайся поесть, любимая.

Глава 25

   Он принес Дженси завтрак, но у него у самого не было аппетита, и он вышел на палубу, на пронизывающий ветер.
   Саймон очень беспокоился за жену, а во время ее болезни его мучило ощущение собственного бессилия – она страдала, а он ничем не мог ей помочь, ничего не мог для нее сделать. Он твердил себе, что она не может умереть от морской болезни, что ее кузина, наверное, была очень болезненная барышня, и все-таки он ужасно за нее боялся. Когда же она наконец выздоровела, он решил, что теперь все будет в порядке, но вот ей снова стало плохо…
   К нему присоединился Хэл. Ухватившись за поручень, он спросил:
   – Что, неприятности?
   Оба не потрудились надеть шляпы – это было бы бессмысленно на таком ветру.
   – Джейн, – ответил Саймон. – Похоже, опять морская болезнь.
   – Ничего удивительного, – сказал Хэл. – Морские путешествия особенно тягостны для женщин. Да и погода сейчас не самая лучшая.
   – Дело не в этом, – пробормотал Саймон. – Вернее, не только в этом. Скажи, ты доверяешь своей Бланш?
   – Конечно.
   – Я имею в виду не верность. Я имею в виду – во всем.
   – Конечно, – повторил Хэл. – А ты не доверяешь Джейн? Но почему?
   – Не знаю. – Саймон пожал плечами. – Именно это и сводит меня с ума. Вроде бы мне не в чем ее подозревать, но я чувствую… Иногда мне кажется, что она что-то от меня скрывает, понимаешь? Я ее люблю, а она что-то скрывает…
   – Да, понимаю. – Хэл ненадолго задумался. – Но знаешь, я видел, как она за тобой ухаживала, когда ты болел. Поверь, Саймон, нечестные женщины так себя не ведут.
   – Я вовсе не об этом, Хэл. Видишь ли, я…
   – Продолжай, я слушаю.
   – А как же опарыши?
   – Опарыши?.. Ты о чем?
   – Откуда она про них узнала?
   Хэл в изумлении уставился на друга:
   – Саймон, она спасла этими червяками твою руку. Чего же тебе еще?
   – Конечно, спасла. Просто я не понимаю, откуда она знает…
   – Спроси у нее.
   – Она говорит, что узнала об этом от какой-то женщины, интересовавшейся народной медициной. По-твоему, этого достаточно, чтобы выступить против опытного хирурга, рискуя моей жизнью?
   Хэл снова задумался.
   – Ну, если уж ты так ставишь вопрос… Да, полагаю, она рисковала.
   – И еще, Хэл… Ты не знал Джейн до смерти Исайи, но поверь, она вела себя как пожилая монашка. Теперь-то я знаю, что это был театр, что на самом деле она совсем другая. Правда, настоящая Дженси нравится мне гораздо больше, но я не перестаю удивляться… Зачем? А сейчас она опять стала какой-то странной.
   – Дженси? Ты назвал ее Дженси?
   – Да, это ее детское имя. Она хочет, чтобы я так называл ее, когда мы наедине.
   – А Дакр говорил, что в детстве ее называли Джейни.
   Саймон пожал плечами:
   – Возможно, он ошибся. Вот ты – что ты помнишь о семьях своих учителей?
   – У одного из них была красивая дочка, – с ухмылкой ответил Хэл.
   – Неужели? Знаешь, со мной та же история. Я тоже помню учителя, у которого была красивая дочка.
   Друзья рассмеялись. Какое-то время оба молчали, потом Хэл проговорил:
   – А может, это ее дядя хотел, чтобы она именно так себя вела, чтобы была тихой и послушной?
   Саймон решительно покачал головой:
   – Нет-нет, напротив, уж я-то знаю! Он с удовольствием накупил бы ей нарядных платьев, если бы она захотела. Исайя хотел, чтобы она стала «Йоркской красавицей», как он выражался, а она вместо этого стала домашней хозяйкой и чем-то вроде клерка при нем.
   – Стеснялась?
   – А ты как думаешь?
   – Думаю, что нет, – ответил Хэл, немного помолчав.
   – Тогда что же с ней?
   Хэл снова помолчал, потом сказал:
   – Вчера вечером мне показалось, что она чего-то испугалась.
   Саймон нахмурился:
   – Но чего именно? Я бы понял, если б Макартура. Но он же мертв.
   – Ты сидел рядом с ней, а я – напротив. Так вот мне показалось, что она очень встревожилась.
   – Когда, в какой момент?
   – Я не уверен, но полагаю, в тот момент, когда заговорила с Дакром.
   Саймон еще больше помрачнел.
   – Может, она там что-нибудь натворила? Что-то такое, чего теперь стыдится. Не могу представить, что она могла сделать, но я должен знать…
   – Заставь ее рассказать.
   – Но как? Как заставить? Ведь она словно запертая шкатулка с драгоценностями.
   Он давно уже придумал это сравнение, но считал, что ему наконец-то удалось открыть ларчик. Однако он ошибся – вопросов стало еще больше.
   – Возможно, она просто боится того, что ее ждет, боится новой жизни, – сказал Хэл. – Видишь ли, каждый из нас живет в своем собственном мире, у каждого своя семья, свои друзья, понимаешь? Многие из нас никогда не выходят за пределы своего круга. Когда же приходится столкнуться с другими людьми, возникают трудности. Вот мы с Бланш, например… Она давно уже вхожа в светское общество, но все-таки она совсем другая. Иногда мне кажется, что мы с ней совершенно не понимаем друг друга, словно говорим на разных языках. Я, конечно, хочу, чтобы она выучила мой язык, но с какой стати она должна это делать? Все равно что требовать от ирокезов или французов, чтобы они заговорили по-английски.
   – Но ведь должны же люди как-то разговаривать друг с другом? – пробормотал Саймон. – Тем более муж с женой.
   – Да, разумеется, – кивнул Хэл. – Просто ты должен понять: Джейн очень трудно привыкнуть к мысли, что теперь у нее будет совсем другая жизнь, совсем другие знакомые – такие, как, например, миссис Рэнсом-Браун. Ведь когда она жила с матерью, у нее не было таких знакомых. Я уверен, что Исайя Тревитт тоже не общался с подобными людьми.
   – Исайя был прекрасным человеком.
   – Охотно верю, Саймон. Но тебя ведь беспокоит, что скажут твои родственники, не так ли?
   Саймон вздохнул:
   – Во всяком случае, меня беспокоит, что они подумают. Однако все будет иначе, если она перестанет себя вести так странно. Если же не перестанет… Мои близкие подумают, что я женился на сумасшедшей.
   Хэл пристально посмотрел на друга, потом спросил:
   – Ты боишься, что так и есть?
   Саймон снова вздохнул. Подобные мысли действительно у него возникали.