Предприятие требовало вдохновения гения, титанического трудолюбия и терпения. Грашник все эти годы работал в тайне, один, пользуясь преимуществами своего инженерного опыта и доверием администрации: он был постоянным мастером на фабрике.
Он подсчитал, что имея еще двадцать лет, он бы выбрался на поверхность и без трещины. Ровно столько понадобилось бы, чтобы прорыть на поверхность тоннель. Было совершенно ясно, почему никто не пытался осуществить подобный план — Грашник действовал, вдохновляемый лишь собственной упрямой верой. Основная проблема была не в достижении поверхности. Оказавшись на ней, нужно было еще покинуть Ледлайд. Грашник изощрял мозг в попытках найти способ пробраться на борт грузового танкера, делавшего регулярный рейс, но беда была в том, что танкер даже не касался грунта, разгружаясь на высоте мили.
Оставалось полагаться на удачу и надежду. План Грашника превратился бы в реальность при одном условии — что какой-то корабль, любой корабль, совершит посадку неподалеку от тюрьмы. Тогда ход на поверхность будет иметь смысл, даже если корабль придется ждать еще тридцать лет.
У входа в трещину Грашник устроил себе тайную наблюдательную камеру, оборудовав ее маломощной сканирующей аппаратурой для обозрения местности вокруг тюрьмы, не создавая при этом помех в работе официальной аппаратуры. Раз в неделю он проникал сюда и полчаса испытывал аппаратуру — привычка, которой он неуклонно следовал вот уже восемь лет.
Все это Педер узнал благодаря костюму Фрашонарда. Глядя на Грашника, он, казалось, мог читать мысли этого человека. Преступник медленно встал и попятился, в ужасе глядя на двух вторгнувшихся незнакомцев. Педер бросил взгляд на экран. На экране имелось тусклое расплывчатое изображение космического корабля, совершившего посадку на какой-то пересеченной каменистой местности.
— Чттттоооовввввддллеаааетееее здессс… — прохрипел Грашник, не в состоянии членораздельно высказать свои мысли, настолько он был растерян. Педер показал рукой на экран:
— Похоже, что тот, кто ждет, всегда своего дождется?
Грашник пришел в себя:
— Как вы узнали об этом? Когда? И кто вы такие, парни?
— Такие же неудачники, как ты, Грашник.
— Ладно. Тогда вон отсюда и держите язык за зубами, или я вас прикончу. — От волнения Грашник начал заикаться. — Там корабль! Сработал мой план! Я свободен! — Его взгляд отвердел. — Пошли отсюда, или вас я прикончу!
— Корабль приземлился здесь, — сообщил ему Педер, — чтобы подобрать меня, между прочим. Боюсь, тебе придется подождать своей очереди еще немного, пока не появится какое-нибудь другое судно. Пока что мне придется воспользоваться твоим ходом наверх. — Педер был полон ледяной уверенности.
Грашник был готов испепелить Педера взглядом, на губах его выступила пена.
— Это мой ход! И никто, кроме меня, им не воспользуется. Я потратил на него двадцать лет. — Он извлек довольно большой нож из потайного кармана своей мешковатой куртки, занял боевую позицию, чуть согнув колени и выставив лезвие перед собой, неуверенно перенося вес с ноги на ногу.
Маст перебил его, указывая на экран:
— Одну минутку. Вы имеете в виду вот этот корабль? Он достаточно большой для троих. Зачем нам ссориться?
Педер пожал плечами:
— У Грашника только один дыхательный аппарат, чтобы выйти на поверхность. Даже вдвоем это будет трудно сделать. Но если ты настаиваешь…
Но Грашник был не в состоянии прислушаться к голосу разума:
— Никто ходом не воспользуется, кроме меня! Никто! Я потратил на него двадцать лет!
Его взгляд стал стеклянно-непроницаемым, он начал осторожно приближаться к Педеру.
Судя по тому, как он держал нож, Грашник не был самым искусным бойцом на Ледлайде. Педер не стал даже пробовать. Он просто поднял повелительно руку, заставив Грашника остановиться.
— Ты можешь тоже бежать с Ледлайда, — тихо сказал Педер. — Я знаю путь. Гораздо более легкий, чем этот. — Педер шагнул к Грашнику. Грашник, старый, покрытый морщинами и рубцами, удивленно смотрел на сарториала, пальцы на рукоятке ножа почти разжались, и Педер успел мимолетно испытать жалость, опуская ладонь на лоб Грашника, касаясь кончиками пальцев седых волос. Грашник едва слышно охнул. Педер отошел. Лицо заключенного расслабилось, стало задумчивым, даже мечтательным. Сейчас он переживал заново самые счастливые минуты своей жизни. Восприятие реальности, сознание того, что он присутствует на Ледлайде, покинуло его. Тихо застонав, он опустился на пол.
Педер нашел в полу скрытый квадрат люка и поднял его. В тайнике под люком хранились отмычки и электронные пропуска, подготовленные Грашником ценой муравьиного кропотливого труда за все эти годы. Педер извлек их по одному, быстро осматривая и помещая в разные карманы. Потом он отодвинул в сторону часть стены на противоположной стороне камеры. Грубо соединенные листы металла легко поддались, открывая отверстие между потолком нижнего уровня и полом этого.
Грашник перестал дышать к тому моменту, когда Педер поманил за собой Маста. Они отправились по маршруту, созданному несчастным пожизненным узником: маршруту на поверхность.
Они ползли три часа, возясь с заедавшими все время отмычками Грашника, и добрались до люка, который Грашник сделал в стене по периметру. Рядом с импровизированной ячейкой хранился дыхательный аппарат. — Одному придется пойти первым, потом вернуться, — сказал Маст.
Педер ответил не сразу. Он глубоко вздохнул, наполняя легкие, словно проверял возможности своей дыхательной системы.
— Возможно, в этом нет необходимости, — пробормотал он. — В атмосфере на Ледлайде есть немного кислорода. Недостаточно, конечно, чтобы поддерживать жизнь, но, быть может, я справлюсь. Если ты не против, я буду опираться на тебя, чтобы сохранить немного энергии. Кроме того, иногда я попрошу тебя дать мне глоток кислорода из твоего баллона. Если я потеряю сознание, ты донесешь меня до корабля.
— Но снаружи нельзя без аппарата… — возразил Маст.
— Делай, как я сказал.
— Сколько нам потребуется, чтобы добраться до корабля?
— Не знаю.
Мысленно решив, что Педер спятил, Маст облачился в ремни дыхательного аппарата. Костюм Фрашонарда замедлил до минимума обмен веществ в организме Педера. Они покинули ячейку через небольшой шлюз, устроенный Грашником. Юная атмосфера Ледлайда была густой, липкой, пыльной, полной неприятных вредных газов.
При свете фонарика, также предусмотрительно приготовленного Грашником, они нашли туннель с низкой крышей, а затем и саму трещину, с вбитыми в стенки металлическими скобами, по которым можно было вскарабкаться наверх.
Не спеша, фут за футом, они начали карабкаться.
Глава 10
Глава 11
Он подсчитал, что имея еще двадцать лет, он бы выбрался на поверхность и без трещины. Ровно столько понадобилось бы, чтобы прорыть на поверхность тоннель. Было совершенно ясно, почему никто не пытался осуществить подобный план — Грашник действовал, вдохновляемый лишь собственной упрямой верой. Основная проблема была не в достижении поверхности. Оказавшись на ней, нужно было еще покинуть Ледлайд. Грашник изощрял мозг в попытках найти способ пробраться на борт грузового танкера, делавшего регулярный рейс, но беда была в том, что танкер даже не касался грунта, разгружаясь на высоте мили.
Оставалось полагаться на удачу и надежду. План Грашника превратился бы в реальность при одном условии — что какой-то корабль, любой корабль, совершит посадку неподалеку от тюрьмы. Тогда ход на поверхность будет иметь смысл, даже если корабль придется ждать еще тридцать лет.
У входа в трещину Грашник устроил себе тайную наблюдательную камеру, оборудовав ее маломощной сканирующей аппаратурой для обозрения местности вокруг тюрьмы, не создавая при этом помех в работе официальной аппаратуры. Раз в неделю он проникал сюда и полчаса испытывал аппаратуру — привычка, которой он неуклонно следовал вот уже восемь лет.
Все это Педер узнал благодаря костюму Фрашонарда. Глядя на Грашника, он, казалось, мог читать мысли этого человека. Преступник медленно встал и попятился, в ужасе глядя на двух вторгнувшихся незнакомцев. Педер бросил взгляд на экран. На экране имелось тусклое расплывчатое изображение космического корабля, совершившего посадку на какой-то пересеченной каменистой местности.
— Чттттоооовввввддллеаааетееее здессс… — прохрипел Грашник, не в состоянии членораздельно высказать свои мысли, настолько он был растерян. Педер показал рукой на экран:
— Похоже, что тот, кто ждет, всегда своего дождется?
Грашник пришел в себя:
— Как вы узнали об этом? Когда? И кто вы такие, парни?
— Такие же неудачники, как ты, Грашник.
— Ладно. Тогда вон отсюда и держите язык за зубами, или я вас прикончу. — От волнения Грашник начал заикаться. — Там корабль! Сработал мой план! Я свободен! — Его взгляд отвердел. — Пошли отсюда, или вас я прикончу!
— Корабль приземлился здесь, — сообщил ему Педер, — чтобы подобрать меня, между прочим. Боюсь, тебе придется подождать своей очереди еще немного, пока не появится какое-нибудь другое судно. Пока что мне придется воспользоваться твоим ходом наверх. — Педер был полон ледяной уверенности.
Грашник был готов испепелить Педера взглядом, на губах его выступила пена.
— Это мой ход! И никто, кроме меня, им не воспользуется. Я потратил на него двадцать лет. — Он извлек довольно большой нож из потайного кармана своей мешковатой куртки, занял боевую позицию, чуть согнув колени и выставив лезвие перед собой, неуверенно перенося вес с ноги на ногу.
Маст перебил его, указывая на экран:
— Одну минутку. Вы имеете в виду вот этот корабль? Он достаточно большой для троих. Зачем нам ссориться?
Педер пожал плечами:
— У Грашника только один дыхательный аппарат, чтобы выйти на поверхность. Даже вдвоем это будет трудно сделать. Но если ты настаиваешь…
Но Грашник был не в состоянии прислушаться к голосу разума:
— Никто ходом не воспользуется, кроме меня! Никто! Я потратил на него двадцать лет!
Его взгляд стал стеклянно-непроницаемым, он начал осторожно приближаться к Педеру.
Судя по тому, как он держал нож, Грашник не был самым искусным бойцом на Ледлайде. Педер не стал даже пробовать. Он просто поднял повелительно руку, заставив Грашника остановиться.
— Ты можешь тоже бежать с Ледлайда, — тихо сказал Педер. — Я знаю путь. Гораздо более легкий, чем этот. — Педер шагнул к Грашнику. Грашник, старый, покрытый морщинами и рубцами, удивленно смотрел на сарториала, пальцы на рукоятке ножа почти разжались, и Педер успел мимолетно испытать жалость, опуская ладонь на лоб Грашника, касаясь кончиками пальцев седых волос. Грашник едва слышно охнул. Педер отошел. Лицо заключенного расслабилось, стало задумчивым, даже мечтательным. Сейчас он переживал заново самые счастливые минуты своей жизни. Восприятие реальности, сознание того, что он присутствует на Ледлайде, покинуло его. Тихо застонав, он опустился на пол.
Педер нашел в полу скрытый квадрат люка и поднял его. В тайнике под люком хранились отмычки и электронные пропуска, подготовленные Грашником ценой муравьиного кропотливого труда за все эти годы. Педер извлек их по одному, быстро осматривая и помещая в разные карманы. Потом он отодвинул в сторону часть стены на противоположной стороне камеры. Грубо соединенные листы металла легко поддались, открывая отверстие между потолком нижнего уровня и полом этого.
Грашник перестал дышать к тому моменту, когда Педер поманил за собой Маста. Они отправились по маршруту, созданному несчастным пожизненным узником: маршруту на поверхность.
Они ползли три часа, возясь с заедавшими все время отмычками Грашника, и добрались до люка, который Грашник сделал в стене по периметру. Рядом с импровизированной ячейкой хранился дыхательный аппарат. — Одному придется пойти первым, потом вернуться, — сказал Маст.
Педер ответил не сразу. Он глубоко вздохнул, наполняя легкие, словно проверял возможности своей дыхательной системы.
— Возможно, в этом нет необходимости, — пробормотал он. — В атмосфере на Ледлайде есть немного кислорода. Недостаточно, конечно, чтобы поддерживать жизнь, но, быть может, я справлюсь. Если ты не против, я буду опираться на тебя, чтобы сохранить немного энергии. Кроме того, иногда я попрошу тебя дать мне глоток кислорода из твоего баллона. Если я потеряю сознание, ты донесешь меня до корабля.
— Но снаружи нельзя без аппарата… — возразил Маст.
— Делай, как я сказал.
— Сколько нам потребуется, чтобы добраться до корабля?
— Не знаю.
Мысленно решив, что Педер спятил, Маст облачился в ремни дыхательного аппарата. Костюм Фрашонарда замедлил до минимума обмен веществ в организме Педера. Они покинули ячейку через небольшой шлюз, устроенный Грашником. Юная атмосфера Ледлайда была густой, липкой, пыльной, полной неприятных вредных газов.
При свете фонарика, также предусмотрительно приготовленного Грашником, они нашли туннель с низкой крышей, а затем и саму трещину, с вбитыми в стенки металлическими скобами, по которым можно было вскарабкаться наверх.
Не спеша, фут за футом, они начали карабкаться.
Глава 10
Сбросить наконец привычное тело и снова принять зародышевую форму —чье сознание воспримет такую трансформацию спокойно, без срыва? Амара отметила про себя эту мысль, заглядывая в иллюминатор камеры Алексея Вереднеева. Это была обычная ежедневная проверка. Алексей, без костюма, бродил, оглушенный транквилизаторами, по камере. Медслужба «Каллана» серьезно поработала над ним. Конечности были заменены новыми — старые слишком атрофировались и уже не могли служить нормально. Были заменены некоторые мышцы торса и шеи, остальные заставили работать в условиях гравитации специальными протеиновыми инъекциями и курсом массажа.
Пищеварительная система Алексея никогда, наверное, не сможет переваривать нормальную пищу, и поэтому врачи поговаривали о замене этого канала.
Но физические проблемы были ерундой в сравнении с психологическими. Алексею не выдержать перерождения, если бы не прием, называемый «нейтрализация аффекта». Этот прием, включавший специальный гипноз и целый набор психоконтролирующих лекарств, лишал восприятие всякой эмоциональной наполненности. Все что угодно, даже самое жуткое и травмирующее, воспринималось с одинаково спокойным равнодушием. Предполагалось, что дозы лекарств должны постепенно уменьшаться, но в реальности не удавалось снизить дозу без того, чтобы он не соскользнул опять в «синдром ужаса», как назвал это состояние Эстру.
Решив провести этот эксперимент, Амара действовала, побуждаемая определенными мотивами, назвать которые можно было «научным любопытством». Будет полезно, предположила она, изучить «ментальность заключения». Возможно, это даст им намек на то, как можно декондиционировать и кайанское отклонение. Но побуждало ее к действию и искреннее сочувствие скафандроиду, навсегда отрезанному от сородичей, который даже не мог самостоятельно передвигаться по кораблю в условиях тяготения. Или так она себя убеждала. Она также решила, что им не удастся вступить в переговоры со скафандроидом, пока тот не будет уменьшен в размерах до нормальной, человеческой формы.
В углу камеры стояла модель костюма, который когда-то был вторым телом Вереднеева. В моменты стресса ему разрешалось прятаться в этот муляж. С вялостью глубокого старика, Алексей прислонился к стене, потом направился к своему убежищу. Амара поспешила заговорить с ним через наружный микрофон:
— Ты сегодня хорошо выглядишь, Алексей. Как ты себя чувствуешь.
Как она и предполагала, он задержался, остановив отступление в спасительный муляж скафандра.
— Не хуже, чем можно было бы ожидать, Амара, — сказал он тускло, не поворачивая к ней лица. Даже собственный голос звучал для него как чужой. — Отлично, — коротко похвалила Амара. — Я хочу войти, чтобы мы могли поговорить с глазу на глаз. Как ты посмотришь это?
— Не надо, Амара. Пока я еще не готов. Мне так кажется. Боюсь, я все еще не смог бы выдержать.
— Ладно, — протянула она, не пытаясь скрыть неудовольствие. — Но попробуй только понять, что ты должен сделать над собой усилие. Очень скоро мы вообще перестанем вводить тебе лекарства. И тебе тогда придется встретиться с нами, лицом к лицу. Тебе придется жить так, как живем мы. Возможно, я вообще унесу его муляж, подумала Амара, уходя. Ему пора уже научиться обходиться без соски.
Вернувшись в секцию, она встретила скептический взгляд Эстру.
— В конце концов, он приспособится, — заверила она его. — Научиться ходить за три месяца — неплохой результат, если посмотреть на него со стороны.
— Но ты утверждала, что к этому времени он уже будет прогуливаться по кораблю и болтать с командой, — напомнил ей Эстру.
— И так будет. Главное, он понял, что для него нет другого пути. Он готов сотрудничать.
— О, я не сомневаюсь, что в конце концов он как-нибудь приспособится. Потом, когда мы перестанем накачивать его лекарствами, он увидит ситуацию без защитной вуали. И через недельку покончит самоубийством. Я сомневаюсь, что матрицы сознания, установленные в течение всей жизни, можно перекроить окончательно.
— Тогда мы ему не перестанем давать лекарства, — парировала Амара. —Найдем дозу, которая сможет удержать его в равновесии.
Она прервала все дальнейшие споры на эту тему. Имелись вещи поважнее, чем дискуссии относительно эксперимента с Вереднеевым. На ее письменном столе лежал последний рапорт «планетарных зондов» (так она называла автоматические спутники-шпионы). Она внимательно просмотрела рапорт, только после этого заговорила по видкому, вызвав начальника секции.
— Этот рапорт уже отпечатан на ленту?
— Все готово, Амара.
— Тогда передавайте ее мне.
Она и Эстру вернулись к терминалу, всматриваясь в череду диаграмм и символов, танцующих на экране.
— Не отключайтесь, — сказала Амара начальнику секции. — Я сама проинтерпретирую результаты.
Ее пальцы побежали по клавишам, отдавая команды социологическому компьютеру (главному рабочему инструменту отделения). Теперь компьютер должен был обработать и вывести новые данные в массив уже имевшейся систематизированной информации. Потом Амара и Эстру сели к экрану, рассматривая обновленный график.
— Ну, все идет именно так, как я предполагала, — удовлетворенно заметила Амара. Она остановилась на итоговой диаграмме-графике, составленной из разноцветных кривых и различных цифр.
— Смотри, индекс устойчивости привычек идет вниз. Больше гибкости. Совершенно ясно: «совьянский эффект» начинает уменьшаться.
— Но сарториальный индекс растет, — прокомментировал Эстру. — Одежда становится богаче и живописнее.
Амара кивнула:
— Конечно. По мере того, как смягчается воздействие совьянской культуры, базовая совьянская линия проявляется в компенсирующем расцвете сарториальной техники. Дальше, где-то в середине Рукава Цист, я думаю, мы встретим кульминацию кайанской культуры. Потом начнется спуск к нормальности. Я уверена, что люди на самом дальнем конце Рукава, наиболее удаленные от инициирующего совьянского события, будут почти нормальными людьми. Это мы можем экстраполировать вот из этих цифр, во всяком случае. Эстру вздохнул:
— Директорату все это будет очень интересно услышать.
— Несомненно, — кивнула с жаром Амара. — Если население на самых дальних планетах Рукава окажется по взглядам ближе к нам, чем к типичным кайанцам, то у нас появится опора для переворота. Хороший рычаг.
Она удовлетворенно вздохнула, чувствуя волнение новых знаний. Совья дала ей точку опоры, за которую можно зацепить якорь и надежно причалить судно характеристики всего Кайана вдоль всего огромнейшего Рукава Цист. Выводы и предсказания, которые она видела в перспективе, наполняли ее радостной дрожью.
Эстру внутренне особого оптимизма не испытывал. Последние три месяца они двигались под прикрытием всех возможных экранов, стараясь, чтобы их не обнаружили, вдоль внутреннего изгиб Рукава Цист, делая «замеры культурного слоя» с наиболее доступных обитаемых планет. Это делалось специально тренированными наблюдателями, говорящими по-кайански, одетых в кайанское, которые индексировали указанные Амарой социальные переменные по ею же выбранным параметрам. Что удивительно, пока что все агенты возвращались в целости и сохранности. Амара клялась и присягала, что метод надежен и объективен. Эстру спорить с ней не решался, но время от времени развлекался мыслью, какую бы картину дала подобная операция, проведи они ее на Зиоде.
— Какой у нас дальнейший маршрут? — спросил он Амару, когда она выключала изображение на терминале. Вместо ответа она вызвала на экран карту Рукава Цист. Вдоль внутренней кривой бежала зигзагами кривая их маршрута, каждый поворот и зигзаг был отмечен символом и обозначал планету, уже осмотренную.
— Рассуждая логически, нам следует направиться на Берраж, ближайшую к нам в этом секторе планету, но тогда мы окажемся в зоне коммерческих линий и нас смогут обнаружить.
Она закусила губу, потом вывела на экран увеличенное изображение ближнего участка Рукава.
— Нужно попробовать как можно ближе подобраться к Берражу, —прокомментировал Эстру.
— Верно.
Звезды и звездные группки скользили переливаясь всеми цветами радуги по экрану, пока Амара пыталась мучительно выбрать тропку, которая позволила бы им миновать линии коммерческих сообщений кайанцев.
— В этом регионе мы можем получить очень много важной информации, —предположил Эстру. — Вероятно, следует спросить капитана. Безопасность —это его обязанность, в конце концов.
— Я бы не хотела слишком брать в сторону от Берража. Но нужно признать, ты прав.
Она повернулась к видкому и вызвала капитана Уилса.
Пищеварительная система Алексея никогда, наверное, не сможет переваривать нормальную пищу, и поэтому врачи поговаривали о замене этого канала.
Но физические проблемы были ерундой в сравнении с психологическими. Алексею не выдержать перерождения, если бы не прием, называемый «нейтрализация аффекта». Этот прием, включавший специальный гипноз и целый набор психоконтролирующих лекарств, лишал восприятие всякой эмоциональной наполненности. Все что угодно, даже самое жуткое и травмирующее, воспринималось с одинаково спокойным равнодушием. Предполагалось, что дозы лекарств должны постепенно уменьшаться, но в реальности не удавалось снизить дозу без того, чтобы он не соскользнул опять в «синдром ужаса», как назвал это состояние Эстру.
Решив провести этот эксперимент, Амара действовала, побуждаемая определенными мотивами, назвать которые можно было «научным любопытством». Будет полезно, предположила она, изучить «ментальность заключения». Возможно, это даст им намек на то, как можно декондиционировать и кайанское отклонение. Но побуждало ее к действию и искреннее сочувствие скафандроиду, навсегда отрезанному от сородичей, который даже не мог самостоятельно передвигаться по кораблю в условиях тяготения. Или так она себя убеждала. Она также решила, что им не удастся вступить в переговоры со скафандроидом, пока тот не будет уменьшен в размерах до нормальной, человеческой формы.
В углу камеры стояла модель костюма, который когда-то был вторым телом Вереднеева. В моменты стресса ему разрешалось прятаться в этот муляж. С вялостью глубокого старика, Алексей прислонился к стене, потом направился к своему убежищу. Амара поспешила заговорить с ним через наружный микрофон:
— Ты сегодня хорошо выглядишь, Алексей. Как ты себя чувствуешь.
Как она и предполагала, он задержался, остановив отступление в спасительный муляж скафандра.
— Не хуже, чем можно было бы ожидать, Амара, — сказал он тускло, не поворачивая к ней лица. Даже собственный голос звучал для него как чужой. — Отлично, — коротко похвалила Амара. — Я хочу войти, чтобы мы могли поговорить с глазу на глаз. Как ты посмотришь это?
— Не надо, Амара. Пока я еще не готов. Мне так кажется. Боюсь, я все еще не смог бы выдержать.
— Ладно, — протянула она, не пытаясь скрыть неудовольствие. — Но попробуй только понять, что ты должен сделать над собой усилие. Очень скоро мы вообще перестанем вводить тебе лекарства. И тебе тогда придется встретиться с нами, лицом к лицу. Тебе придется жить так, как живем мы. Возможно, я вообще унесу его муляж, подумала Амара, уходя. Ему пора уже научиться обходиться без соски.
Вернувшись в секцию, она встретила скептический взгляд Эстру.
— В конце концов, он приспособится, — заверила она его. — Научиться ходить за три месяца — неплохой результат, если посмотреть на него со стороны.
— Но ты утверждала, что к этому времени он уже будет прогуливаться по кораблю и болтать с командой, — напомнил ей Эстру.
— И так будет. Главное, он понял, что для него нет другого пути. Он готов сотрудничать.
— О, я не сомневаюсь, что в конце концов он как-нибудь приспособится. Потом, когда мы перестанем накачивать его лекарствами, он увидит ситуацию без защитной вуали. И через недельку покончит самоубийством. Я сомневаюсь, что матрицы сознания, установленные в течение всей жизни, можно перекроить окончательно.
— Тогда мы ему не перестанем давать лекарства, — парировала Амара. —Найдем дозу, которая сможет удержать его в равновесии.
Она прервала все дальнейшие споры на эту тему. Имелись вещи поважнее, чем дискуссии относительно эксперимента с Вереднеевым. На ее письменном столе лежал последний рапорт «планетарных зондов» (так она называла автоматические спутники-шпионы). Она внимательно просмотрела рапорт, только после этого заговорила по видкому, вызвав начальника секции.
— Этот рапорт уже отпечатан на ленту?
— Все готово, Амара.
— Тогда передавайте ее мне.
Она и Эстру вернулись к терминалу, всматриваясь в череду диаграмм и символов, танцующих на экране.
— Не отключайтесь, — сказала Амара начальнику секции. — Я сама проинтерпретирую результаты.
Ее пальцы побежали по клавишам, отдавая команды социологическому компьютеру (главному рабочему инструменту отделения). Теперь компьютер должен был обработать и вывести новые данные в массив уже имевшейся систематизированной информации. Потом Амара и Эстру сели к экрану, рассматривая обновленный график.
— Ну, все идет именно так, как я предполагала, — удовлетворенно заметила Амара. Она остановилась на итоговой диаграмме-графике, составленной из разноцветных кривых и различных цифр.
— Смотри, индекс устойчивости привычек идет вниз. Больше гибкости. Совершенно ясно: «совьянский эффект» начинает уменьшаться.
— Но сарториальный индекс растет, — прокомментировал Эстру. — Одежда становится богаче и живописнее.
Амара кивнула:
— Конечно. По мере того, как смягчается воздействие совьянской культуры, базовая совьянская линия проявляется в компенсирующем расцвете сарториальной техники. Дальше, где-то в середине Рукава Цист, я думаю, мы встретим кульминацию кайанской культуры. Потом начнется спуск к нормальности. Я уверена, что люди на самом дальнем конце Рукава, наиболее удаленные от инициирующего совьянского события, будут почти нормальными людьми. Это мы можем экстраполировать вот из этих цифр, во всяком случае. Эстру вздохнул:
— Директорату все это будет очень интересно услышать.
— Несомненно, — кивнула с жаром Амара. — Если население на самых дальних планетах Рукава окажется по взглядам ближе к нам, чем к типичным кайанцам, то у нас появится опора для переворота. Хороший рычаг.
Она удовлетворенно вздохнула, чувствуя волнение новых знаний. Совья дала ей точку опоры, за которую можно зацепить якорь и надежно причалить судно характеристики всего Кайана вдоль всего огромнейшего Рукава Цист. Выводы и предсказания, которые она видела в перспективе, наполняли ее радостной дрожью.
Эстру внутренне особого оптимизма не испытывал. Последние три месяца они двигались под прикрытием всех возможных экранов, стараясь, чтобы их не обнаружили, вдоль внутреннего изгиб Рукава Цист, делая «замеры культурного слоя» с наиболее доступных обитаемых планет. Это делалось специально тренированными наблюдателями, говорящими по-кайански, одетых в кайанское, которые индексировали указанные Амарой социальные переменные по ею же выбранным параметрам. Что удивительно, пока что все агенты возвращались в целости и сохранности. Амара клялась и присягала, что метод надежен и объективен. Эстру спорить с ней не решался, но время от времени развлекался мыслью, какую бы картину дала подобная операция, проведи они ее на Зиоде.
— Какой у нас дальнейший маршрут? — спросил он Амару, когда она выключала изображение на терминале. Вместо ответа она вызвала на экран карту Рукава Цист. Вдоль внутренней кривой бежала зигзагами кривая их маршрута, каждый поворот и зигзаг был отмечен символом и обозначал планету, уже осмотренную.
— Рассуждая логически, нам следует направиться на Берраж, ближайшую к нам в этом секторе планету, но тогда мы окажемся в зоне коммерческих линий и нас смогут обнаружить.
Она закусила губу, потом вывела на экран увеличенное изображение ближнего участка Рукава.
— Нужно попробовать как можно ближе подобраться к Берражу, —прокомментировал Эстру.
— Верно.
Звезды и звездные группки скользили переливаясь всеми цветами радуги по экрану, пока Амара пыталась мучительно выбрать тропку, которая позволила бы им миновать линии коммерческих сообщений кайанцев.
— В этом регионе мы можем получить очень много важной информации, —предположил Эстру. — Вероятно, следует спросить капитана. Безопасность —это его обязанность, в конце концов.
— Я бы не хотела слишком брать в сторону от Берража. Но нужно признать, ты прав.
Она повернулась к видкому и вызвала капитана Уилса.
Глава 11
ДИАСК — редко встречающееся в Кайане одеяние, состоящее из полотен довольно плотной ткани, выкроенной в форме различных силуэтов. Одеяние не имеет ни швов, ни других способов скрепления ткани и держится вместе лишь благодаря липкости самой ткани, которая усиливается от трения. Таким образом, одеяние сильнее прилипает во время движения и немного отстает в состоянии покоя. Диаск создает у хозяина чувство безопасности и удовлетворенности.
БАНАУТ — одеяние древнего происхождения, но весьма усовершенствованное и разнообразное в исполнении кайанских сарториалов. Основа его — корсетоподобная кираса с широкими свободными рукавами, щедро украшенная, со слегка изогнутой линией талии. Брюки или юбка с большим количеством листочкообразных складок.
ЦИКЛАС — свободное одеяние, выкроенное из одного куска материи, с одним только отверстием — для головы. Относится к тому же классу одежды, что и хитон (длинная свободная куртка с застежками на плечах) и маласирис (длиннорукавный или безрукавный халат), но в отличие от последних двух является очень простым одеянием. Сделать циклас — это считается своего рода проверкой искусства сарториала, поскольку оригинальности можно достичь только путем напряжения и искривления нити пряжи. Циклас, как и его близкие родственники хитон и маласирис, придает чувство воздушности, свободы.
ХУППЕЛАНД — платье в виде колокола из богатой ткани, иногда достигающее только бедер, но чаще всего падающее до самых щиколоток. Изящество тяжелых складок как юбки, так и рукавов — основная важная черта. Хуппеланд создает ощущение грации, живописности, спокойного достоинства. АРРАС — свободное, висячего типа платье, состоящее из плоской передней части и спинных завесок-панелей, отходящих от широких плечевых полос, носят его с соответствующей прической и вуалью. Аррас создает ощущение таинственности, скрытности, обособленности. Немного напоминает мандилион или геральдическую одежду.
РЕМОНТАНТ — платье, использующее человеческий силуэт как опорный стержень для цветочной темы. Существует бесконечное множество типов ремонтантов, большинство из них выражает весеннее настроение, восхищение новой жизнью, расцветающей, испускающей молодую энергию, артистический талант.
Все это — лишь несколько примеров одеяний, которые обычно можно встретить в Рукаве Цист. Было бы невозможно дать действительно адекватное представление о всем разнообразии кайанских одеяний. Достаточно упомянуть, что третью часть словаря кайанского языка составляют термины, связанные с одеждой. Что интересно, концепция «моды» в Кайане не существует. Кайанцы не подвержены приливам и отливам в настроениях массового подражания. Но важную часть характеристики их общества составляют подкультуры, которые можно обозначить как «сообщества моды» и которые на Кайане называются «содалити». Содалити неисчислимы — от маленьких локальных, местных, до имеющих национальное значение. Каждая содалити имеет свою историю, философию, культуру или цель, которая преследуется посредством соответствующей одежды.
Все вышеупомянутое, а также основные не упомянутые категории одежды на Кайане имеют все-таки более-менее специализированное применение. Если же и существует там одежда, обладающая всеобщим потенциалом, форма одеяния, наиболее часто используемая как кайанцами, так и зиодцами, то это одеяние, известно нам как просто обычный…
КОСТЮМ — состоит из брюк, пиджака и, очень часто, жилета. В таком виде историю костюма можно проследить даже во времена доэкспансионной Старой Земли, когда в двадцать первом веке той эры был достигнут пик изобретательности. Во всех наследующих Старую Землю культурах костюм сохранился как доминирующая форма мужской, а иногда и женской одежды, благодаря удобству и гибкости для выражения различных настроений и замыслов. В руках кайанских сарториалов костюм превратился в целую вселенную стилей, часто теряя свой первоначальный характер и вливаясь в другие, более специализированные классы. Многие установившиеся стили имеют подходящие названия: «косец» (делает человека быстрым, резким), «небоскреб» (придает ощущение высокого роста, выпрямленности, умения командовать, управлять, повелевать) и так далее.
Кайанский идеал костюма — одеяние, охватывающее всего человека, а не только лишь некоторые стороны его индивидуальности, некоторые его потенциалы. Лишь полулегендарный Фрашонард, как утверждают, смог достичь такого совершенства, да и то лишь в ограниченном числе своих творений.
Арт Матт-Хелвер. "Путешествия в Рукаве Цист”
Скользя и прячась среди непроницаемых бархатистых складок суперфотонного пространства, боевой крейсер кайанцев уже несколько дней следовал за «Калланом». Капитан Уилс, приготовившийся уже совершать облет звездной группы, содержавшей Берраж, все еще слабо надеялся, что крейсер лишь случайно, по чистому совпадению, следует параллельным курсом. Но он не был настолько самоуверен, чтобы попробовать повернуть в сторону и таким образом проверить реальность своей надежды. Внезапные изменения курса уменьшали эффективность экранов-глушителей.
На пятый день, тем не менее, он был вынужден признать поражение своей миссии. С суровым посерьезневшим лицом он вызвал Амару.
— Мы только что получили передачу от командующего кайанским крейсером, — сообщил капитан Уилс. — Он приказывает нам последовать вместе с ним к Берражу. Кроме того, мы должны принять на борт группу его офицеров.
Амара побелела:
— И у нас нет шанса удрать?
— От тяжеловооруженного крейсера? Ни одного шанса. Они уже давно нас засекли, несмотря на экраны.
— Но мы обязаны доставить результаты и находки экспедиции на Зиод!
— Можно было бы попытаться отправить почтовую ракету. Но она вряд ли сумеет уйти далеко.
— Все равно, отправляйте. Через пять минут будут готовы ленты с записью. После этого мне потребуется время на уничтожение всех записей.
— Думаю, что смогу растянуть время. Мне очень жаль, Амара, но у нас в самом деле нет другого выхода, кроме как согласиться на их требования.
— Я понимаю. — Амара выключила видком и повернулась к Эстру. Даже в поражении она сохраняла упрямый вид.
— Черт побери, — сказала она. — Черт побери проклятых кайанцев!
Затем она принялась отдавать приказы, погрузившие исследовательский отдел в припадок лихорадочной активности в течение последующей четверти часа. Были сделаны две полные копии данных исследований. Одна копия была отнесена к запускающей катапульте. Вторая была спрятана в тайном месте —там кайанцы могли ее найти только разобрав «Каллан» шпангоут за шпангоутом — в этом случае копия записи должна была самовозгореться и распасться в пыль, едва попав на свет.
Потом все записи, доклады и отчеты, содержавшиеся в памяти социологического компьютера, были уничтожены, стерты.
Наконец Амара откинулась со вздохом на спинку кресла, удовлетворенная — теперь кайанцы не узнают важный стратегический секрет: факт существования Совьи. Внезапно она выпрямилась, плотно сжав губы.
— Вереднеева тоже придется уничтожить.
— Нет! То есть, пока не нужно, — взволновался Эстру. — Определить его родину сейчас уже не просто, глядя на него. И они не узнают ничего, если не заговорят с ним по-русски.
Она сжала и разжала в нерешительности кулак.
— Они допросят всех на борту. Риск слишком велик.
— Это было бы очень несправедливо, — запротестовал Эстру. — Только в самом крайнем случае, я считаю…
Скрипя сердце, Амаре пришлось согласиться с коллегой. — Пока оставим. Мне точно так же не хочется его убивать, как и тебе. Но охранники должны быть вооружены и проинформированы о своих обязанностях на всякий случай. Когда на борт «Каллана» поднялись офицеры-кайанцы, была запущена почтовая ракетка. Она была оборудована устройством самоуничтожения на случай перехвата, но предосторожность оказалась излишней. Ракета не успела даже перейти на сверхскоростной режим, с крейсера ударил тонкий как иголка луч и превратил ее в пар.
Несколько минут спустя «Каллан», эскортируемый кайанским крейсером, двинулся в глубину Рукава Цист.
Зиодский корабль приближался к Инксе, главному городу Берража. Капитан Уилс снова вызвал Амару. В его голосе чувствовалась некоторая неловкость.
— Капитан Гривард, — он показал на бородатого кайанца, стоявшего за его спиной, едва видимого на видеоэкране, — требует начальника социологического отдела на мостик.
— У нас нет социологического отдела, — упрямо запротестовала Амара.
— Бесполезно, Амара. Он знает. Похоже, что он знает все, кроме твоего имени.
— Ладно, — сказала она угрюмо, упав духом. — Я сейчас буду.
Она отключила связь, разгневанно обернулась к Эстру:
— Это невыносимо. Мы должны протаранить крейсер и уничтожить себя.
— Не спеши думать о самоубийстве, Амара. Возможно, нам еще удастся вернуться на Зиод.
— Хмм. Что-то не верится, что эти люди нас когда-нибудь выпустят на свет божий. — Она сложила руки на груди.
— Ну, давай пока держаться научной объективности, — сухо сказал Эстру. — Может, мне пойти с тобой?
Она автоматически кивнула.
Эстру наблюдал на видеоэкране, как «Каллан» проплыл над Инксой и спустился недалеко от центра города. В противоположность прямоугольно-поперечному стилю Зиода, Кайан строил свои города в виде плавных террас, создавая амфитеатр воздушных замерзших вихрей красок и плавных линий, огромную прекрасную крутящуюся орхидею.
Соблазнительно было сравнить Инксу с какой-нибудь зиодской столицей, вроде Гридиры. Хотя обе стороны никогда не признались бы в наличии политических схожестей, обе следовали системе создания нескольких эквивалентных столиц-планет, из которых ни одна не имела преимущества и каждая способна была осуществлять управление. Разница была в том, что Кайан не имел специальной политической машины. Зиод видел в этом опасный источник нестабильности, указатель недостаточного самоконтроля. Зиодская пропаганда не уставала предостерегать граждан об опасности «безумных кайанских орд».
БАНАУТ — одеяние древнего происхождения, но весьма усовершенствованное и разнообразное в исполнении кайанских сарториалов. Основа его — корсетоподобная кираса с широкими свободными рукавами, щедро украшенная, со слегка изогнутой линией талии. Брюки или юбка с большим количеством листочкообразных складок.
ЦИКЛАС — свободное одеяние, выкроенное из одного куска материи, с одним только отверстием — для головы. Относится к тому же классу одежды, что и хитон (длинная свободная куртка с застежками на плечах) и маласирис (длиннорукавный или безрукавный халат), но в отличие от последних двух является очень простым одеянием. Сделать циклас — это считается своего рода проверкой искусства сарториала, поскольку оригинальности можно достичь только путем напряжения и искривления нити пряжи. Циклас, как и его близкие родственники хитон и маласирис, придает чувство воздушности, свободы.
ХУППЕЛАНД — платье в виде колокола из богатой ткани, иногда достигающее только бедер, но чаще всего падающее до самых щиколоток. Изящество тяжелых складок как юбки, так и рукавов — основная важная черта. Хуппеланд создает ощущение грации, живописности, спокойного достоинства. АРРАС — свободное, висячего типа платье, состоящее из плоской передней части и спинных завесок-панелей, отходящих от широких плечевых полос, носят его с соответствующей прической и вуалью. Аррас создает ощущение таинственности, скрытности, обособленности. Немного напоминает мандилион или геральдическую одежду.
РЕМОНТАНТ — платье, использующее человеческий силуэт как опорный стержень для цветочной темы. Существует бесконечное множество типов ремонтантов, большинство из них выражает весеннее настроение, восхищение новой жизнью, расцветающей, испускающей молодую энергию, артистический талант.
Все это — лишь несколько примеров одеяний, которые обычно можно встретить в Рукаве Цист. Было бы невозможно дать действительно адекватное представление о всем разнообразии кайанских одеяний. Достаточно упомянуть, что третью часть словаря кайанского языка составляют термины, связанные с одеждой. Что интересно, концепция «моды» в Кайане не существует. Кайанцы не подвержены приливам и отливам в настроениях массового подражания. Но важную часть характеристики их общества составляют подкультуры, которые можно обозначить как «сообщества моды» и которые на Кайане называются «содалити». Содалити неисчислимы — от маленьких локальных, местных, до имеющих национальное значение. Каждая содалити имеет свою историю, философию, культуру или цель, которая преследуется посредством соответствующей одежды.
Все вышеупомянутое, а также основные не упомянутые категории одежды на Кайане имеют все-таки более-менее специализированное применение. Если же и существует там одежда, обладающая всеобщим потенциалом, форма одеяния, наиболее часто используемая как кайанцами, так и зиодцами, то это одеяние, известно нам как просто обычный…
КОСТЮМ — состоит из брюк, пиджака и, очень часто, жилета. В таком виде историю костюма можно проследить даже во времена доэкспансионной Старой Земли, когда в двадцать первом веке той эры был достигнут пик изобретательности. Во всех наследующих Старую Землю культурах костюм сохранился как доминирующая форма мужской, а иногда и женской одежды, благодаря удобству и гибкости для выражения различных настроений и замыслов. В руках кайанских сарториалов костюм превратился в целую вселенную стилей, часто теряя свой первоначальный характер и вливаясь в другие, более специализированные классы. Многие установившиеся стили имеют подходящие названия: «косец» (делает человека быстрым, резким), «небоскреб» (придает ощущение высокого роста, выпрямленности, умения командовать, управлять, повелевать) и так далее.
Кайанский идеал костюма — одеяние, охватывающее всего человека, а не только лишь некоторые стороны его индивидуальности, некоторые его потенциалы. Лишь полулегендарный Фрашонард, как утверждают, смог достичь такого совершенства, да и то лишь в ограниченном числе своих творений.
Арт Матт-Хелвер. "Путешествия в Рукаве Цист”
Скользя и прячась среди непроницаемых бархатистых складок суперфотонного пространства, боевой крейсер кайанцев уже несколько дней следовал за «Калланом». Капитан Уилс, приготовившийся уже совершать облет звездной группы, содержавшей Берраж, все еще слабо надеялся, что крейсер лишь случайно, по чистому совпадению, следует параллельным курсом. Но он не был настолько самоуверен, чтобы попробовать повернуть в сторону и таким образом проверить реальность своей надежды. Внезапные изменения курса уменьшали эффективность экранов-глушителей.
На пятый день, тем не менее, он был вынужден признать поражение своей миссии. С суровым посерьезневшим лицом он вызвал Амару.
— Мы только что получили передачу от командующего кайанским крейсером, — сообщил капитан Уилс. — Он приказывает нам последовать вместе с ним к Берражу. Кроме того, мы должны принять на борт группу его офицеров.
Амара побелела:
— И у нас нет шанса удрать?
— От тяжеловооруженного крейсера? Ни одного шанса. Они уже давно нас засекли, несмотря на экраны.
— Но мы обязаны доставить результаты и находки экспедиции на Зиод!
— Можно было бы попытаться отправить почтовую ракету. Но она вряд ли сумеет уйти далеко.
— Все равно, отправляйте. Через пять минут будут готовы ленты с записью. После этого мне потребуется время на уничтожение всех записей.
— Думаю, что смогу растянуть время. Мне очень жаль, Амара, но у нас в самом деле нет другого выхода, кроме как согласиться на их требования.
— Я понимаю. — Амара выключила видком и повернулась к Эстру. Даже в поражении она сохраняла упрямый вид.
— Черт побери, — сказала она. — Черт побери проклятых кайанцев!
Затем она принялась отдавать приказы, погрузившие исследовательский отдел в припадок лихорадочной активности в течение последующей четверти часа. Были сделаны две полные копии данных исследований. Одна копия была отнесена к запускающей катапульте. Вторая была спрятана в тайном месте —там кайанцы могли ее найти только разобрав «Каллан» шпангоут за шпангоутом — в этом случае копия записи должна была самовозгореться и распасться в пыль, едва попав на свет.
Потом все записи, доклады и отчеты, содержавшиеся в памяти социологического компьютера, были уничтожены, стерты.
Наконец Амара откинулась со вздохом на спинку кресла, удовлетворенная — теперь кайанцы не узнают важный стратегический секрет: факт существования Совьи. Внезапно она выпрямилась, плотно сжав губы.
— Вереднеева тоже придется уничтожить.
— Нет! То есть, пока не нужно, — взволновался Эстру. — Определить его родину сейчас уже не просто, глядя на него. И они не узнают ничего, если не заговорят с ним по-русски.
Она сжала и разжала в нерешительности кулак.
— Они допросят всех на борту. Риск слишком велик.
— Это было бы очень несправедливо, — запротестовал Эстру. — Только в самом крайнем случае, я считаю…
Скрипя сердце, Амаре пришлось согласиться с коллегой. — Пока оставим. Мне точно так же не хочется его убивать, как и тебе. Но охранники должны быть вооружены и проинформированы о своих обязанностях на всякий случай. Когда на борт «Каллана» поднялись офицеры-кайанцы, была запущена почтовая ракетка. Она была оборудована устройством самоуничтожения на случай перехвата, но предосторожность оказалась излишней. Ракета не успела даже перейти на сверхскоростной режим, с крейсера ударил тонкий как иголка луч и превратил ее в пар.
Несколько минут спустя «Каллан», эскортируемый кайанским крейсером, двинулся в глубину Рукава Цист.
Зиодский корабль приближался к Инксе, главному городу Берража. Капитан Уилс снова вызвал Амару. В его голосе чувствовалась некоторая неловкость.
— Капитан Гривард, — он показал на бородатого кайанца, стоявшего за его спиной, едва видимого на видеоэкране, — требует начальника социологического отдела на мостик.
— У нас нет социологического отдела, — упрямо запротестовала Амара.
— Бесполезно, Амара. Он знает. Похоже, что он знает все, кроме твоего имени.
— Ладно, — сказала она угрюмо, упав духом. — Я сейчас буду.
Она отключила связь, разгневанно обернулась к Эстру:
— Это невыносимо. Мы должны протаранить крейсер и уничтожить себя.
— Не спеши думать о самоубийстве, Амара. Возможно, нам еще удастся вернуться на Зиод.
— Хмм. Что-то не верится, что эти люди нас когда-нибудь выпустят на свет божий. — Она сложила руки на груди.
— Ну, давай пока держаться научной объективности, — сухо сказал Эстру. — Может, мне пойти с тобой?
Она автоматически кивнула.
Эстру наблюдал на видеоэкране, как «Каллан» проплыл над Инксой и спустился недалеко от центра города. В противоположность прямоугольно-поперечному стилю Зиода, Кайан строил свои города в виде плавных террас, создавая амфитеатр воздушных замерзших вихрей красок и плавных линий, огромную прекрасную крутящуюся орхидею.
Соблазнительно было сравнить Инксу с какой-нибудь зиодской столицей, вроде Гридиры. Хотя обе стороны никогда не признались бы в наличии политических схожестей, обе следовали системе создания нескольких эквивалентных столиц-планет, из которых ни одна не имела преимущества и каждая способна была осуществлять управление. Разница была в том, что Кайан не имел специальной политической машины. Зиод видел в этом опасный источник нестабильности, указатель недостаточного самоконтроля. Зиодская пропаганда не уставала предостерегать граждан об опасности «безумных кайанских орд».