Страница:
Он развернулся, пошарил рукой в поисках опоры и шагнул в сторону от столика.
— Нет, — остановила его Клия. — Погодите минутку. Я хочу вас кое о чем спросить.
Мужчина вздрогнул и остановился. Почему-то он сразу стал очень хрупким, уязвимым.
«Думает, что я могу сделать ему больно. А может, и могу!» — подумала Клия. Ей ужасно хотелось понять причину странного ощущения, возникавшего при контакте с сознанием этого человека, — ощущения чистоты и притягательности. Казалось, внутри незнакомца, под масками, предназначенными для обмана окружающих, кроются честность и благородство, которые Клие никогда в жизни не встречались.
— Мне не скучно, — сказала Клия. — Пока.
Мужчина в зеленом плаще снова сел за столик и, положив руку на стол, глубоко вдохнул.
«Ему необязательно дышать», — подумала Клия, но тут же отбросила эту дурацкую мысль.
— Один мужчина и одна женщина уже несколько лет ведут поиски таких, как ты, и уже многие присоединились к ним. Думаю, они живут совсем неплохо там, где их устроили. Что до меня, то я просто не хочу рисковать.
— Кто они такие?
— Говорят, одна из них — Ванда Селдон, внучка Гэри Селдона. Это имя Клие было незнакомо. Она пожала плечами.
— Ты можешь тоже присоединиться к ним, если захочешь, — продолжал мужчина, но Клия состроила гримаску и прервала его:
— Эти люди… Они вроде бы из больших шишек?
— О да. Селдон когда-то был премьер-министром, а про его внучку говорят, будто она несколько раз вытаскивала его из всевозможных переделок, в том числе и судебных.
— Он, что, преступник?
— Да нет. Он прорицатель.
Клия поджала губы и нахмурилась. Прорицателей в Дали было хоть пруд пруди. Безработные, потерявшие рассудок от работы на термариях, они торчали на углах тут и там.
Мужчина в зеленом плаще заметил ее реакцию.
— Что, тебе это не по душе? А между прочим, людей твоего типа сейчас ищет еще один человек…
— Какого такого типа? — нервно спросила Клия. Ей нужно было время, чтобы все обдумать и понять. — Странно как-то все это, — призналась она.
И попыталась осторожно проверить, насколько защищено сознание незнакомца, — в надежде, что ей удастся все-таки незаметно воздействовать на него.
Мужчина вздрогнул, словно его ужалили.
— Я друг, а не враг, с которым ты легко управишься. Я знаю, что даже разговаривать с тобой небезопасно. Я знаю, что ты можешь сотворить со мной, если употребишь все свои способности. Но одна важная персона считает таких, как ты, чудовищно опасными. Вот только он в этом ничего не понимает. Похоже, он думает, что все вы — роботы. Клия расхохоталась.
— Роботы? Это как те тиктаки, что на термариях работали, что ли?
Этими машинами перестали пользоваться задолго до рождения Клии. Их запретили, потому что время от времени машины учиняли беспричинные, на взгляд людей, бунты. Народ по-прежнему относился к ним неприязненно.
— Нет. Как роботы, о которых рассказывается в сказках и легендах. «Вечные». — Мужчина указал на запад, в ту сторону, где находился Имперский сектор и Дворец Императора. — Это безумие, но это безумие имперского масштаба, и его не так просто преодолеть. Тебе лучше уехать, и я знаю наилучшее место, куда тебе стоило бы перебраться. Это на Тренторе, и не так далеко отсюда. Я могу помочь тебе.
— Нет, спасибо, — ответила Клия. Слишком странно все это звучало, чтобы она безоглядно поверила незнакомцу, как бы заманчиво ни звучали его предложения. Не убеждали Клию ни его речи, ни то, что она видела в его сознании.
— В таком случае возьми вот это. — Незнакомец подал Клие маленькую визитную карточку и снова поднялся. — Ты обязательно позвонишь. В этом я нисколько не сомневаюсь. Дело времени, не более того. — Он посмотрел на девушку. Глаза его напрочь утратили подслеповатость. — У всех нас есть свои тайны, — сказал он и, отвернувшись, направился к выходу.
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
— Нет, — остановила его Клия. — Погодите минутку. Я хочу вас кое о чем спросить.
Мужчина вздрогнул и остановился. Почему-то он сразу стал очень хрупким, уязвимым.
«Думает, что я могу сделать ему больно. А может, и могу!» — подумала Клия. Ей ужасно хотелось понять причину странного ощущения, возникавшего при контакте с сознанием этого человека, — ощущения чистоты и притягательности. Казалось, внутри незнакомца, под масками, предназначенными для обмана окружающих, кроются честность и благородство, которые Клие никогда в жизни не встречались.
— Мне не скучно, — сказала Клия. — Пока.
Мужчина в зеленом плаще снова сел за столик и, положив руку на стол, глубоко вдохнул.
«Ему необязательно дышать», — подумала Клия, но тут же отбросила эту дурацкую мысль.
— Один мужчина и одна женщина уже несколько лет ведут поиски таких, как ты, и уже многие присоединились к ним. Думаю, они живут совсем неплохо там, где их устроили. Что до меня, то я просто не хочу рисковать.
— Кто они такие?
— Говорят, одна из них — Ванда Селдон, внучка Гэри Селдона. Это имя Клие было незнакомо. Она пожала плечами.
— Ты можешь тоже присоединиться к ним, если захочешь, — продолжал мужчина, но Клия состроила гримаску и прервала его:
— Эти люди… Они вроде бы из больших шишек?
— О да. Селдон когда-то был премьер-министром, а про его внучку говорят, будто она несколько раз вытаскивала его из всевозможных переделок, в том числе и судебных.
— Он, что, преступник?
— Да нет. Он прорицатель.
Клия поджала губы и нахмурилась. Прорицателей в Дали было хоть пруд пруди. Безработные, потерявшие рассудок от работы на термариях, они торчали на углах тут и там.
Мужчина в зеленом плаще заметил ее реакцию.
— Что, тебе это не по душе? А между прочим, людей твоего типа сейчас ищет еще один человек…
— Какого такого типа? — нервно спросила Клия. Ей нужно было время, чтобы все обдумать и понять. — Странно как-то все это, — призналась она.
И попыталась осторожно проверить, насколько защищено сознание незнакомца, — в надежде, что ей удастся все-таки незаметно воздействовать на него.
Мужчина вздрогнул, словно его ужалили.
— Я друг, а не враг, с которым ты легко управишься. Я знаю, что даже разговаривать с тобой небезопасно. Я знаю, что ты можешь сотворить со мной, если употребишь все свои способности. Но одна важная персона считает таких, как ты, чудовищно опасными. Вот только он в этом ничего не понимает. Похоже, он думает, что все вы — роботы. Клия расхохоталась.
— Роботы? Это как те тиктаки, что на термариях работали, что ли?
Этими машинами перестали пользоваться задолго до рождения Клии. Их запретили, потому что время от времени машины учиняли беспричинные, на взгляд людей, бунты. Народ по-прежнему относился к ним неприязненно.
— Нет. Как роботы, о которых рассказывается в сказках и легендах. «Вечные». — Мужчина указал на запад, в ту сторону, где находился Имперский сектор и Дворец Императора. — Это безумие, но это безумие имперского масштаба, и его не так просто преодолеть. Тебе лучше уехать, и я знаю наилучшее место, куда тебе стоило бы перебраться. Это на Тренторе, и не так далеко отсюда. Я могу помочь тебе.
— Нет, спасибо, — ответила Клия. Слишком странно все это звучало, чтобы она безоглядно поверила незнакомцу, как бы заманчиво ни звучали его предложения. Не убеждали Клию ни его речи, ни то, что она видела в его сознании.
— В таком случае возьми вот это. — Незнакомец подал Клие маленькую визитную карточку и снова поднялся. — Ты обязательно позвонишь. В этом я нисколько не сомневаюсь. Дело времени, не более того. — Он посмотрел на девушку. Глаза его напрочь утратили подслеповатость. — У всех нас есть свои тайны, — сказал он и, отвернувшись, направился к выходу.
Глава 5
Лодовик в одиночестве стоял на мостике «Копья Славы», глядя в огромный носовой иллюминатор. Перед ним, с точки зрения обычного человека, открывалось зрелище поистине немыслимой красоты. Увы, понятие красоты для робота почти отсутствовало. Он видел то, что простиралось вокруг корабля, и понимал, что человека бы это заинтересовало, но для него ближайшей аналогией красоты была успешная работа, совершенное ее выполнение. В некотором роде ему было бы приятно сообщить человеку о том, что в иллюминатор можно наблюдать прекрасное зрелище, но главная его обязанность состояла в том, чтобы проинформировать человека о том, что зрелище это вызвали к жизни неимоверно опасные силы.
Но даже этого он сделать не мог, поскольку все люди на «Копье Славы» были мертвы. Последним умер капитан Тольк. Он лишился рассудка, тело его было искалечено. В последние часы, когда капитан еще мог трезво мыслить, он дал Лодовику инструкции о том, что нужно сделать, чтобы довести корабль до места назначения: как отремонтировать двигатели гипердрайва, как перепрограммировать навигационную систему корабля, как добиться сохранения энергии на звездолете на максимально продолжительное время.
Последние осмысленные слова Толька были вопросом, обращенным к Лодовику:
— Как долго вы сможете прожить… то есть… проработать? Лодовик ответил:
— Без зарядки — век.
После этого Тольк впал в болезненную дремоту и уже не просыпался.
Мысль о гибели двухсот человек для позитронного мозга Лодовика была подобна огромной утечке энергии. Из-за нее скорость обработки информации и его действия несколько замедлились. Но он знал, что это пройдет. Он не был повинен в гибели этих людей. Он просто не мог предотвратить катастрофу. Но все равно этого было достаточно, чтобы он ощущал некое подобие изнеможения и истощения.
Что же до зрелища, открывавшегося перед ним… Саросса в иллюминаторе выглядела маленькой, тусклой звездочкой, расстояние до которой составляло несколько миллиардов километров, но фронт ударной волны, образовавшейся после взрыва сверхновой, продолжал двигаться вперед, подобный призрачному фейерверку.
Потоки заряженных частиц столкнулись с солнечным ветром, дующим со стороны звездной системы Сароссы. В результате возникло нечто вроде северного сияния — в космосе покачивались огромные мерцающие полотна. В их свечении Лодовик различал еле заметные оттенки красного и зеленого цветов. Переключив свое зрение в ультрафиолетовый диапазон, он мог бы увидеть и другие цвета, которые проявлялись там, где рассеянные облака взрывной волны достигали областей распространения космической пыли, газа и кристалликов льда на границе звездной системы. Времени на действия было так мало, он ничего не мог поделать.
А самым ужасным было то, что Лодовик ощущал изменения в своем мозге. Нейтрино и другие радиоактивные частицы преодолевали защитные энергетические поля звездолета. Они были способны не только убить людей. Лодовик чувствовал, что частицы каким-то образом воздействуют на его позитронный мозг. Он еще не закончил сеанс самодиагностики, на завершение должно было уйти несколько дней, но самые острые последствия воздействия частиц он ощущал уже сейчас и опасался худшего.
Если окажется, что пострадали его главные функции, ему придется уничтожить себя, дезактивировать. В прошлом ему было бы достаточно всего-навсего переключиться на латентный режим и пребывать в нем до тех пор, пока его не отремонтирует человек или другой робот, но сейчас он не мог допустить, чтобы кто-то узнал о нем правду.
Но, что бы с ним ни случилось, вряд ли об этом кто-то узнает.
«Копье Славы» было безнадежно потеряно, подобно микробу в океане. Лодовику, невзирая на инструкции, полученные от капитана, так и не удалось произвести необходимый ремонт и даже установить причину неисправности. Резко выброшенный из гиперпространства в пространство обычное, звездолет лишился системы сверхсветовой связи. Был, правда, автоматически подан сигнал бедствия, но, поскольку корабль окружало со всех сторон радиационное поле, вряд ли кто-то мог засечь этот сигнал.
Тайна Лодовика была надежно скрыта. Но его трудам для Дэниела и для человечества в целом пришел конец.
Для робота долг означал все или ничего. В сложившихся обстоятельствах Лодовик мог только смотреть в иллюминатор на последствия распространения фронта ударной волны и бесцельно размышлять о физических процессах. Не прекращая непрерывного процесса решения проблем, связанных с его несостоявшейся миссией, он мог лишь парить в командном отсеке. Делать ему было положительно нечего.
Человек бы назвал такое состояние интроспекцией. Но для робота состояние полного безделья было в новинку. Будь у Лодовика малейшая возможность избегнуть этого состояния, он бы непременно это сделал. Помимо всего прочего, робот чувствовал крайний дискомфорт, вызванный внутренними изменениями. Давным-давно, во времена ренессанса роботов, на почти забытых планетах Аврора и Солярия роботов изготавливали с ограничениями, диктовавшимися рамками Трех Законов. Роботы, за немногочисленными исключениями, не имели права конструировать и собирать других роботов. Они имели право ремонтировать сами себя в случае мелких неполадок в конструкции, но лишь немногим избранным было позволено ремонтировать роботов, чьи повреждения были тяжелыми.
Лодовик не мог наладить свой позитронный мозг самостоятельно. Пока он, правда, не был уверен, что имеет дело именно с повреждениями. Но мозг робота, в котором хранятся самые важные программы, был устроен намного сложнее, чем все остальные составные части. Сейчас в Галактике осталось одно-единственное место, где можно было отремонтировать робота и где еще изредка собирали новых. Эта планета называлась Эос. Ее, расположенную далеко от границ постоянно расширяющейся Империи, предназначил и обустроил для этих целей Р. Дэниел Оливо десять тысяч лет назад. Лодовик не бывал на Эосе девяносто лет. Между тем роботы отличались сильнейшим инстинктом самосохранения, продиктованным Третьим Законом. Размышляя о своем состоянии, Лодовик думал о том, смогут ли его найти и отправить на Эос для ремонта…
Ни одна из возможностей не казалась ему вероятной. В конце концов Лодовик решил покориться судьбе. Еще десять лет он проведет в искалеченном звездолете, обреченный на постепенное истощение энергетических резервов, без дела… Робот — Робинзон Крузо, не имеющий даже острова, который можно было бы исследовать и обустраивать. Лодовик был лишен чувства страха, который испытал бы в его положении человек, но он вполне мог представить, какие чувства испытывал бы человек на его месте, и знание отзывалось в его мозгу неприятным ощущением.
А самое неприятное — он слышал голоса. Вернее, один голос. Голос этот принадлежал человеку, но звучал отрывочно, через разные промежутки времени. У этого человека даже было имя, звучало оно странно — Вольдарр, Казалось, голос преодолевает огромные пространства, страшное сопротивление, хотя на пути его был только межзвездный вакуум:
Но даже этого он сделать не мог, поскольку все люди на «Копье Славы» были мертвы. Последним умер капитан Тольк. Он лишился рассудка, тело его было искалечено. В последние часы, когда капитан еще мог трезво мыслить, он дал Лодовику инструкции о том, что нужно сделать, чтобы довести корабль до места назначения: как отремонтировать двигатели гипердрайва, как перепрограммировать навигационную систему корабля, как добиться сохранения энергии на звездолете на максимально продолжительное время.
Последние осмысленные слова Толька были вопросом, обращенным к Лодовику:
— Как долго вы сможете прожить… то есть… проработать? Лодовик ответил:
— Без зарядки — век.
После этого Тольк впал в болезненную дремоту и уже не просыпался.
Мысль о гибели двухсот человек для позитронного мозга Лодовика была подобна огромной утечке энергии. Из-за нее скорость обработки информации и его действия несколько замедлились. Но он знал, что это пройдет. Он не был повинен в гибели этих людей. Он просто не мог предотвратить катастрофу. Но все равно этого было достаточно, чтобы он ощущал некое подобие изнеможения и истощения.
Что же до зрелища, открывавшегося перед ним… Саросса в иллюминаторе выглядела маленькой, тусклой звездочкой, расстояние до которой составляло несколько миллиардов километров, но фронт ударной волны, образовавшейся после взрыва сверхновой, продолжал двигаться вперед, подобный призрачному фейерверку.
Потоки заряженных частиц столкнулись с солнечным ветром, дующим со стороны звездной системы Сароссы. В результате возникло нечто вроде северного сияния — в космосе покачивались огромные мерцающие полотна. В их свечении Лодовик различал еле заметные оттенки красного и зеленого цветов. Переключив свое зрение в ультрафиолетовый диапазон, он мог бы увидеть и другие цвета, которые проявлялись там, где рассеянные облака взрывной волны достигали областей распространения космической пыли, газа и кристалликов льда на границе звездной системы. Времени на действия было так мало, он ничего не мог поделать.
А самым ужасным было то, что Лодовик ощущал изменения в своем мозге. Нейтрино и другие радиоактивные частицы преодолевали защитные энергетические поля звездолета. Они были способны не только убить людей. Лодовик чувствовал, что частицы каким-то образом воздействуют на его позитронный мозг. Он еще не закончил сеанс самодиагностики, на завершение должно было уйти несколько дней, но самые острые последствия воздействия частиц он ощущал уже сейчас и опасался худшего.
Если окажется, что пострадали его главные функции, ему придется уничтожить себя, дезактивировать. В прошлом ему было бы достаточно всего-навсего переключиться на латентный режим и пребывать в нем до тех пор, пока его не отремонтирует человек или другой робот, но сейчас он не мог допустить, чтобы кто-то узнал о нем правду.
Но, что бы с ним ни случилось, вряд ли об этом кто-то узнает.
«Копье Славы» было безнадежно потеряно, подобно микробу в океане. Лодовику, невзирая на инструкции, полученные от капитана, так и не удалось произвести необходимый ремонт и даже установить причину неисправности. Резко выброшенный из гиперпространства в пространство обычное, звездолет лишился системы сверхсветовой связи. Был, правда, автоматически подан сигнал бедствия, но, поскольку корабль окружало со всех сторон радиационное поле, вряд ли кто-то мог засечь этот сигнал.
Тайна Лодовика была надежно скрыта. Но его трудам для Дэниела и для человечества в целом пришел конец.
Для робота долг означал все или ничего. В сложившихся обстоятельствах Лодовик мог только смотреть в иллюминатор на последствия распространения фронта ударной волны и бесцельно размышлять о физических процессах. Не прекращая непрерывного процесса решения проблем, связанных с его несостоявшейся миссией, он мог лишь парить в командном отсеке. Делать ему было положительно нечего.
Человек бы назвал такое состояние интроспекцией. Но для робота состояние полного безделья было в новинку. Будь у Лодовика малейшая возможность избегнуть этого состояния, он бы непременно это сделал. Помимо всего прочего, робот чувствовал крайний дискомфорт, вызванный внутренними изменениями. Давным-давно, во времена ренессанса роботов, на почти забытых планетах Аврора и Солярия роботов изготавливали с ограничениями, диктовавшимися рамками Трех Законов. Роботы, за немногочисленными исключениями, не имели права конструировать и собирать других роботов. Они имели право ремонтировать сами себя в случае мелких неполадок в конструкции, но лишь немногим избранным было позволено ремонтировать роботов, чьи повреждения были тяжелыми.
Лодовик не мог наладить свой позитронный мозг самостоятельно. Пока он, правда, не был уверен, что имеет дело именно с повреждениями. Но мозг робота, в котором хранятся самые важные программы, был устроен намного сложнее, чем все остальные составные части. Сейчас в Галактике осталось одно-единственное место, где можно было отремонтировать робота и где еще изредка собирали новых. Эта планета называлась Эос. Ее, расположенную далеко от границ постоянно расширяющейся Империи, предназначил и обустроил для этих целей Р. Дэниел Оливо десять тысяч лет назад. Лодовик не бывал на Эосе девяносто лет. Между тем роботы отличались сильнейшим инстинктом самосохранения, продиктованным Третьим Законом. Размышляя о своем состоянии, Лодовик думал о том, смогут ли его найти и отправить на Эос для ремонта…
Ни одна из возможностей не казалась ему вероятной. В конце концов Лодовик решил покориться судьбе. Еще десять лет он проведет в искалеченном звездолете, обреченный на постепенное истощение энергетических резервов, без дела… Робот — Робинзон Крузо, не имеющий даже острова, который можно было бы исследовать и обустраивать. Лодовик был лишен чувства страха, который испытал бы в его положении человек, но он вполне мог представить, какие чувства испытывал бы человек на его месте, и знание отзывалось в его мозгу неприятным ощущением.
А самое неприятное — он слышал голоса. Вернее, один голос. Голос этот принадлежал человеку, но звучал отрывочно, через разные промежутки времени. У этого человека даже было имя, звучало оно странно — Вольдарр, Казалось, голос преодолевает огромные пространства, страшное сопротивление, хотя на пути его был только межзвездный вакуум:
Я мечтал увидеть плазменные ореолы живых звезд, я мечтал купаться в миазмах нейтрино мертвых и умирающих светил — нейтрино, опьяняющих, как дым гашиша. Я бежал от скуки Трентора и вновь заскучал, и вот меж звезд я обнаруживаю робота, попавшего в беду! Одного из тех, кого «Вечные» прислали издалека, дабы он заменил других, уничтоженных…Голос умолк. Мало было Лодовику угрызений совести из-за гибели капитана и всей команды «Копья Славы», мало было страданий из-за собственной беспомощности и никчемности, так теперь еще этот голос — явный признак бреда и тяжелого повреждения позитронного мозга. Этого хватило для того, чтобы Лодовик погрузился в состояние полнейшего отчаяния — настолько, насколько это возможно для робота.
Полюбуйтесь-ка, друзья мои, мои скучающие друзья, лишенные плоти и не ведающие плоти и ее устремлений — вот один из тех, кого вы так ненавидите!
Глава 6
Р. Дэниел Оливо, поселившийся в небольшой комнате с балконом, выходившим на Стрилингский университет, не ощущал того, что люди бы назвали тоской, поскольку был лишен человеческих ментальных структур, необходимых для переживания этой отрицательной эмоции. Его нейронные цепочки были не способны вызывать у него такую реакцию. Однако и он, как Лодовик, мог ощущать резкое и неотвязное беспокойство — нечто вроде вины в неудаче и сигналов тревоги, предупреждавших о потере ряда функций.
Известие о том, что один из его наиболее ценных соратников пропал без вести, сказывалось на Дэниеле менее всего. Он уже потерял множество тиктаков, попавших под управление чужеродных машин. Ему казалось, что это произошло совсем недавно. На самом деле с тех пор прошло несколько десятилетий, а неприятный осадок (и одиночество!) до сих пор сохранялся.
В витрине магазина днем раньше он увидел выпуск новостей, посвященный пропаже «Копья Славы». Там говорилось, что всякие надежды на обнаружение корабля и спасение жителей нескольких планет утрачены.
В своем нынешнем обличье он смотрелся почти так же, как двадцать тысячелетий назад — во времена, когда у него впервые сложились прочные отношения с человеком по имени Элайдж Бейли. Среднего роста, стройный шатен, он выглядел мужчиной лет тридцати пяти. За это время Дэниел сделал ряд уступок изменениям в физиологии человека: он коротко стриг ногти на пальцах рук и увеличил свой рост сантиметров на шесть. И все же будь жив Бейли, он бы его узнал.
А вот Дэниел вряд ли узнал бы своего давнего друга. Из воспоминаний того времени только те, что носили наиболее общий характер, хранились в изолированных ячейках, и робот не мог немедленно включить их в рабочий блок памяти.
С тех пор Дэниел не раз менял обличье и выступал в самых разных ролях. Самой знаменитой его ролью, пожалуй, был Димерцел, премьер-министр во времена правления Императора Клеона I. Сменил его на этом посту сам Гэри Селдон. А теперь близилась пора, когда Дэниелу следовало принять непосредственное участие в тренторианской политике, и перспектива эта его не радовала. Отсутствие Лодовика означало, что работа значительно осложнится.
Дэниел всегда предпочитал по возможности оставаться в тени и как можно меньше появляться на публике. Он большей частью действовал тайно, поручая открытую деятельность своим подчиненным. А подчиненных своих он размещал в ключевых точках, дабы они производили едва заметные изменения, которые затем вызывали новые изменения, каскад которых впоследствии (как надеялся Дэниел) должен был привести к желаемым результатам.
За многие столетия своей деятельности Дэниел пережил несколько неудач, но в остальном постоянно добивался успеха. С помощью Лодовика он надеялся достичь своей главной цели, осуществления Плана — Психоисторического Проекта Гэри Селдона и основания Первой Академии. Психоистория Селдона уже стала для Дэниела инструментом, с помощью которого он в общих чертах видел будущее Империи. Упадок, распад, полное уничтожение — хаос. Быть может, если бы он начал действовать десять тысяч лет назад, располагая даже самыми примитивными начатками психоистории, он бы сумел предотвратить надвигающуюся катастрофу. Но Дэниел не мог позволить, чтобы Империя пришла в упадок и погибла, он обязан был вмешиваться в ее судьбу, в противном случае слишком много людей подвергнутся ужасным страданиям и встретят смерть. Только на Тренторе жили тридцать восемь с лишним миллиардов человек, а Первый Закон говорил о том, что людям нельзя причинять вред или допускать, чтобы им был причинен вред.
Обязанность Дэниела на протяжении всех этих двадцати тысяч лет состояла в том, чтобы удерживать людей от неудач и направлять их энергию на благо всего человечества.
Для того чтобы добиться этого, Дэниел вторгайся в течение истории. Некоторые из привнесенных им изменений вызывали боль, причиняли вред, порой приводили к смерти отдельных людей. Только Нулевой Закон, сформулированный замечательным роботом Жискаром Ревентловом, позволял Дэниелу продолжать действовать в таких обстоятельствах.
Нулевой Закон представлял собой довольно сложное понятие, хотя звучал довольно просто: можно причинять вред отдельным людям, если за счет этого можно предотвратить вред, который в противном случае был бы причинен большему числу людей.
Цель оправдывает средства.
Это страшное утверждение на протяжении истории человечества неизменно приводило к ужасным последствиям. Но сейчас было не время размышлять о том, справедливо оно или нет.
Что следовало из потери Лодовика Тремы? Похоже, ничего. Порой Вселенная принимала собственные решения, неподвластные здравому смыслу. Не было ничего столь обескураживающего и с таким трудом поддающегося оценке, с точки зрения робота, как безразличие Вселенной к людям.
Дэниел имел возможность инкогнито путешествовать из сектора в сектор. К тому же на Тренторе сейчас наблюдалась массовая миграция безработных. Также он имел возможность поддерживать связь со своими подчиненными с помощью личного коммуникатора или портативного компьютера-информатора. Кроме того, у него имелись нелегальные связи во многих уголках планеты и во многих слоях общества. Порой Дэниел наряжался жалким уличным попрошайкой, порой подолгу не покидал тесную и грязную квартирку в Трансимперском секторе, всего в семидесяти километрах от Императорского Дворца. Никто не обращал внимания на сгорбленного, грязного, жалкого старика. В каком-то смысле Дэниел принял символический облик того самого несчастья, которое надеялся предотвратить.
Теперь никто из людей уже не помнил о вымышленном персонаже, который так любил, переодевшись, разгуливать среди простых людей из так называемых «низших сословий», о человеке с необычайно прозорливым умом.
Человек этот был детективом, как и старый друг Дэниела Элайдж Бейли.
Память Дэниела столько раз записывалась, стиралась и перезаписывалась, что теперь в ней сохранилось только имя этого персонажа — Шерлок. Дэниел был одним из многих роботов, Которые выполняли работу замаскированных Шерлоков. Десятки тысяч роботов трудились по всей Галактике, стараясь не только раскрыть тайны совершенных преступлений, но и предотвратить беду.
Предводитель этих верных слуг человечества, первый «Вечный», немножко привел в порядок свою ветхую одежонку и, покинув свое жилище в полупустом здании жилищного комплекса отправился покупать более приличную одежду.
Известие о том, что один из его наиболее ценных соратников пропал без вести, сказывалось на Дэниеле менее всего. Он уже потерял множество тиктаков, попавших под управление чужеродных машин. Ему казалось, что это произошло совсем недавно. На самом деле с тех пор прошло несколько десятилетий, а неприятный осадок (и одиночество!) до сих пор сохранялся.
В витрине магазина днем раньше он увидел выпуск новостей, посвященный пропаже «Копья Славы». Там говорилось, что всякие надежды на обнаружение корабля и спасение жителей нескольких планет утрачены.
В своем нынешнем обличье он смотрелся почти так же, как двадцать тысячелетий назад — во времена, когда у него впервые сложились прочные отношения с человеком по имени Элайдж Бейли. Среднего роста, стройный шатен, он выглядел мужчиной лет тридцати пяти. За это время Дэниел сделал ряд уступок изменениям в физиологии человека: он коротко стриг ногти на пальцах рук и увеличил свой рост сантиметров на шесть. И все же будь жив Бейли, он бы его узнал.
А вот Дэниел вряд ли узнал бы своего давнего друга. Из воспоминаний того времени только те, что носили наиболее общий характер, хранились в изолированных ячейках, и робот не мог немедленно включить их в рабочий блок памяти.
С тех пор Дэниел не раз менял обличье и выступал в самых разных ролях. Самой знаменитой его ролью, пожалуй, был Димерцел, премьер-министр во времена правления Императора Клеона I. Сменил его на этом посту сам Гэри Селдон. А теперь близилась пора, когда Дэниелу следовало принять непосредственное участие в тренторианской политике, и перспектива эта его не радовала. Отсутствие Лодовика означало, что работа значительно осложнится.
Дэниел всегда предпочитал по возможности оставаться в тени и как можно меньше появляться на публике. Он большей частью действовал тайно, поручая открытую деятельность своим подчиненным. А подчиненных своих он размещал в ключевых точках, дабы они производили едва заметные изменения, которые затем вызывали новые изменения, каскад которых впоследствии (как надеялся Дэниел) должен был привести к желаемым результатам.
За многие столетия своей деятельности Дэниел пережил несколько неудач, но в остальном постоянно добивался успеха. С помощью Лодовика он надеялся достичь своей главной цели, осуществления Плана — Психоисторического Проекта Гэри Селдона и основания Первой Академии. Психоистория Селдона уже стала для Дэниела инструментом, с помощью которого он в общих чертах видел будущее Империи. Упадок, распад, полное уничтожение — хаос. Быть может, если бы он начал действовать десять тысяч лет назад, располагая даже самыми примитивными начатками психоистории, он бы сумел предотвратить надвигающуюся катастрофу. Но Дэниел не мог позволить, чтобы Империя пришла в упадок и погибла, он обязан был вмешиваться в ее судьбу, в противном случае слишком много людей подвергнутся ужасным страданиям и встретят смерть. Только на Тренторе жили тридцать восемь с лишним миллиардов человек, а Первый Закон говорил о том, что людям нельзя причинять вред или допускать, чтобы им был причинен вред.
Обязанность Дэниела на протяжении всех этих двадцати тысяч лет состояла в том, чтобы удерживать людей от неудач и направлять их энергию на благо всего человечества.
Для того чтобы добиться этого, Дэниел вторгайся в течение истории. Некоторые из привнесенных им изменений вызывали боль, причиняли вред, порой приводили к смерти отдельных людей. Только Нулевой Закон, сформулированный замечательным роботом Жискаром Ревентловом, позволял Дэниелу продолжать действовать в таких обстоятельствах.
Нулевой Закон представлял собой довольно сложное понятие, хотя звучал довольно просто: можно причинять вред отдельным людям, если за счет этого можно предотвратить вред, который в противном случае был бы причинен большему числу людей.
Цель оправдывает средства.
Это страшное утверждение на протяжении истории человечества неизменно приводило к ужасным последствиям. Но сейчас было не время размышлять о том, справедливо оно или нет.
Что следовало из потери Лодовика Тремы? Похоже, ничего. Порой Вселенная принимала собственные решения, неподвластные здравому смыслу. Не было ничего столь обескураживающего и с таким трудом поддающегося оценке, с точки зрения робота, как безразличие Вселенной к людям.
Дэниел имел возможность инкогнито путешествовать из сектора в сектор. К тому же на Тренторе сейчас наблюдалась массовая миграция безработных. Также он имел возможность поддерживать связь со своими подчиненными с помощью личного коммуникатора или портативного компьютера-информатора. Кроме того, у него имелись нелегальные связи во многих уголках планеты и во многих слоях общества. Порой Дэниел наряжался жалким уличным попрошайкой, порой подолгу не покидал тесную и грязную квартирку в Трансимперском секторе, всего в семидесяти километрах от Императорского Дворца. Никто не обращал внимания на сгорбленного, грязного, жалкого старика. В каком-то смысле Дэниел принял символический облик того самого несчастья, которое надеялся предотвратить.
Теперь никто из людей уже не помнил о вымышленном персонаже, который так любил, переодевшись, разгуливать среди простых людей из так называемых «низших сословий», о человеке с необычайно прозорливым умом.
Человек этот был детективом, как и старый друг Дэниела Элайдж Бейли.
Память Дэниела столько раз записывалась, стиралась и перезаписывалась, что теперь в ней сохранилось только имя этого персонажа — Шерлок. Дэниел был одним из многих роботов, Которые выполняли работу замаскированных Шерлоков. Десятки тысяч роботов трудились по всей Галактике, стараясь не только раскрыть тайны совершенных преступлений, но и предотвратить беду.
Предводитель этих верных слуг человечества, первый «Вечный», немножко привел в порядок свою ветхую одежонку и, покинув свое жилище в полупустом здании жилищного комплекса отправился покупать более приличную одежду.
Глава 7
— Обыскали всю квартиру, — простонал Зонден Азгар, потирая локти.
Выглядел он еще меньше и слабее, чем когда-либо. В последние несколько лет Клия относилась к отцу без особого уважения, но жалела его и испытывала чувство вины, которое только усиливало ощущение ответственности за беднягу.
— Даже наши записи просмотрели — представь! Наши семейные записи! Какой-то имперский чиновник…
— При чем тут твои записи, папа? — спросила Клия.
В квартире царил полный разор. Девушка представила себе, как ворвавшиеся в отцовскую квартирку люди вытягивают ящики, расшвыривают содержимое коробок, бьют посуду, переворачивают истертые ковры. Она не без причины порадовалась, что ее не было здесь в это время.
— Да не в моих записях дело! — взорвался Зонден. — Они тебя искали! Школьные тетради, библиофильмы, альбом наш семейный забрали, где все фотографии твоей матери. Зачем? Что ты на этот раз вытворила?
Клия покачала головой, перевернула валявшуюся на полу табуретку, поставила, села.
— Если они меня ищут, мне нельзя здесь оставаться, — заключила она.
— Почему, дочка? Что ты могла такого…
— Я не сделала ничего противозаконного, папа. Уж во всяком случае, ничего такого, что могло бы заинтересовать имперских чинуш. Тут что-то другое.
Она вспомнила разговор с незнакомцем в тускло-зеленом плаще и нахмурилась.
Зонден Азгар стоял посреди гостиной, которую и гостиной-то можно было назвать только с большой натяжкой, — площадью в три квадратных метра, эта комнатушка скорее казалась прихожей. Он весь дрожал, как перепуганный зверек.
— Они были такие злющие, — сказал он. — Схватили меня и как начали трясти… Как бандиты, честное слово. Так бы со мной обошлись разве что в Биллиботтоне!
— Что они говорили? — негромко спросила Клия.
— Спрашивали, где ты, как ты училась, чем зарабатываешь на жизнь. Спрашивали, знаком ли тебе Киндриль Нашак. Кто это такой?
— Мужик один, — ответила Клия, стараясь скрыть изумление. Киндриль Нашак! До сих пор этот человек был для нее главной опорой на черном рынке. Он устроил ей сделку, в результате которой она положила на свой счет в Биллиботтонском банке целых четыре сотни новых кредиток! Но и в той сделке не было ничего из ряда вон выходящего, уж во всяком случае — ничего такого, на что могли бы обратить внимание имперские власти. Особая имперская полиция по идее занималась розыском лидеров Подполья, а не умненьких девочек с исключительно личными амбициями.
— Мужик! — фыркнул Зонден. — Надеюсь, такой, который готов снять тебя с моей шеи?
— Я тебе уже много лет не обуза, — отрезала Клия. — Я и заглянула только, чтобы узнать, как ты поживаешь.
«И еще для того, чтобы понять, отчего у меня голова так болит, как только я про тебя вспомню», — мысленно добавила она.
— Я им сказал, что ты сюда никогда носа не суешь! — вскричал Зонден. — Сказал, что мы с тобой месяцами не видимся. Это же ужас, что такое! Теперь сколько дней подряд придется тут все разгребать! А еда! Они мне всю кухню вверх дном перевернули! Только-только ужин приготовил!
— Я помогу тебе прибрать, — сказала Клия. — Не переживай, через час тут будет полный порядок.
Она искренне надеялась, что не задержится больше чем на час. Мысли ее бешено метались, она вспоминала о других людях. Приятели, партнеры — все, кто был связан с Нашаком. В одном она была уверена: ни с того ни с сего она вдруг стала важной персоной, но вовсе не потому, что блистала на черном рынке.
Час спустя, когда в квартире был наведен более или менее сносный порядок и когда Зонден немного успокоился, Клия чмокнула отца в лоб и попрощалась с ним, зная, что они больше никогда не увидятся. Она не могла смотреть на отца без того, чтобы у нее не начинала дико болеть голова.
«С чувством вины ничего не поделаешь, — думала она. — Это что-то новенькое».
Теперь любые встречи с отцом становились очень опасными.
Выглядел он еще меньше и слабее, чем когда-либо. В последние несколько лет Клия относилась к отцу без особого уважения, но жалела его и испытывала чувство вины, которое только усиливало ощущение ответственности за беднягу.
— Даже наши записи просмотрели — представь! Наши семейные записи! Какой-то имперский чиновник…
— При чем тут твои записи, папа? — спросила Клия.
В квартире царил полный разор. Девушка представила себе, как ворвавшиеся в отцовскую квартирку люди вытягивают ящики, расшвыривают содержимое коробок, бьют посуду, переворачивают истертые ковры. Она не без причины порадовалась, что ее не было здесь в это время.
— Да не в моих записях дело! — взорвался Зонден. — Они тебя искали! Школьные тетради, библиофильмы, альбом наш семейный забрали, где все фотографии твоей матери. Зачем? Что ты на этот раз вытворила?
Клия покачала головой, перевернула валявшуюся на полу табуретку, поставила, села.
— Если они меня ищут, мне нельзя здесь оставаться, — заключила она.
— Почему, дочка? Что ты могла такого…
— Я не сделала ничего противозаконного, папа. Уж во всяком случае, ничего такого, что могло бы заинтересовать имперских чинуш. Тут что-то другое.
Она вспомнила разговор с незнакомцем в тускло-зеленом плаще и нахмурилась.
Зонден Азгар стоял посреди гостиной, которую и гостиной-то можно было назвать только с большой натяжкой, — площадью в три квадратных метра, эта комнатушка скорее казалась прихожей. Он весь дрожал, как перепуганный зверек.
— Они были такие злющие, — сказал он. — Схватили меня и как начали трясти… Как бандиты, честное слово. Так бы со мной обошлись разве что в Биллиботтоне!
— Что они говорили? — негромко спросила Клия.
— Спрашивали, где ты, как ты училась, чем зарабатываешь на жизнь. Спрашивали, знаком ли тебе Киндриль Нашак. Кто это такой?
— Мужик один, — ответила Клия, стараясь скрыть изумление. Киндриль Нашак! До сих пор этот человек был для нее главной опорой на черном рынке. Он устроил ей сделку, в результате которой она положила на свой счет в Биллиботтонском банке целых четыре сотни новых кредиток! Но и в той сделке не было ничего из ряда вон выходящего, уж во всяком случае — ничего такого, на что могли бы обратить внимание имперские власти. Особая имперская полиция по идее занималась розыском лидеров Подполья, а не умненьких девочек с исключительно личными амбициями.
— Мужик! — фыркнул Зонден. — Надеюсь, такой, который готов снять тебя с моей шеи?
— Я тебе уже много лет не обуза, — отрезала Клия. — Я и заглянула только, чтобы узнать, как ты поживаешь.
«И еще для того, чтобы понять, отчего у меня голова так болит, как только я про тебя вспомню», — мысленно добавила она.
— Я им сказал, что ты сюда никогда носа не суешь! — вскричал Зонден. — Сказал, что мы с тобой месяцами не видимся. Это же ужас, что такое! Теперь сколько дней подряд придется тут все разгребать! А еда! Они мне всю кухню вверх дном перевернули! Только-только ужин приготовил!
— Я помогу тебе прибрать, — сказала Клия. — Не переживай, через час тут будет полный порядок.
Она искренне надеялась, что не задержится больше чем на час. Мысли ее бешено метались, она вспоминала о других людях. Приятели, партнеры — все, кто был связан с Нашаком. В одном она была уверена: ни с того ни с сего она вдруг стала важной персоной, но вовсе не потому, что блистала на черном рынке.
Час спустя, когда в квартире был наведен более или менее сносный порядок и когда Зонден немного успокоился, Клия чмокнула отца в лоб и попрощалась с ним, зная, что они больше никогда не увидятся. Она не могла смотреть на отца без того, чтобы у нее не начинала дико болеть голова.
«С чувством вины ничего не поделаешь, — думала она. — Это что-то новенькое».
Теперь любые встречи с отцом становились очень опасными.
Глава 8
Майор Перл Намм из отдела особых расследований Имперской службы безопасности, где он отвечал за сектор Дали, два часа протомился в личной дворцовой приемной личного Советника Императора Фарада Синтера. Он нервно подергивал воротник. Элегантный письменный стол Фарада Синтера был до блеска отполирован. Изготовлен он был из каронского дерева, выращенного в Имперских Садах, и подарен Синтеру Императором Клайусом I.
На столе ничего не было, кроме выключенного компьютера-информатора имперского класса. Сбоку от стола парило голо-графическое изображение звездолета и солнца — эмблемы Империи. Высокий потолок кабинета подпирали колонны из тренторианского базальта, на которые лучами лазера была нанесена тончайшая резьба в виде изысканного цветочного орнамента. Майор, рассматривая колонны, поднял взгляд к потолку, а когда опустил, увидел Синтера. Тот стоял у стола, раздраженно нахмурив брови.
— Ну, и?
Майор Намм, светловолосый мужчина хрупкого телосложения, не привык к личным аудиенциям на таком высоком уровне, и тем более — во дворце.
— Второе сообщение о поисках Клии Азгар, дочери Зондена и Бетель Азгар. Обыск квартиры ее отца.
— Что еще вам удалось узнать?
— Результаты ранних исследований коэффициента ее интеллекта нормальные, в них нет ничего особенного. Но после того, как ей исполнилось десять лет, в результатах тестов наметились необычные скачки, а потом, к двенадцати годам, судя по итогам тестов, она стала полной идиоткой.
— Речь идет, как я понимаю, о стандартных имперских проверочных тестах?
— Да, сэр, со скидкой на далитанские… потребности. Синтер подошел к бару и налил себе вина. Майору он выпить не предложил, поскольку полагал, что тот в любом случае не оценит тонкий вкус хорошего вина. Наверняка тот употребляет какие-нибудь дешевые стимуляторы, привычные в среде полицейских и военных.
— Видимо, записи о болезнях, перенесенных в детстве, отсутствуют.
— Возможны два объяснения, сэр, — сказал светловолосый майор.
— Какие именно?
— В далитанских больницах регистрируют только случаи редких заболеваний. Но и тогда, если регистрация подобного заболевания может дурно отразиться на репутации больницы, тамошние врачи предпочитают вообще ничего не регистрировать.
— Стало быть, не исключено, что никакой лихорадки у девицы в детстве не было — при том, что это заболевание перенесли все завербованные нашей разведкой.
— Это возможно, сэр, хотя и маловероятно. Только полные идиоты не подвержены этой болезни. Скорее всего она избежала выявления по какой-то причине.
Синтер улыбнулся. Офицер вторгался в области за пределами своей компетенции. На самом деле число нормальных людей, избежавших заболевания, приближалось к одному из тридцати миллионов, хотя многие и утверждали, что никогда лихорадкой не страдали. И эти заявления сами по себе были подозрительны. Будто бы уход от выявления что-то менял.
На столе ничего не было, кроме выключенного компьютера-информатора имперского класса. Сбоку от стола парило голо-графическое изображение звездолета и солнца — эмблемы Империи. Высокий потолок кабинета подпирали колонны из тренторианского базальта, на которые лучами лазера была нанесена тончайшая резьба в виде изысканного цветочного орнамента. Майор, рассматривая колонны, поднял взгляд к потолку, а когда опустил, увидел Синтера. Тот стоял у стола, раздраженно нахмурив брови.
— Ну, и?
Майор Намм, светловолосый мужчина хрупкого телосложения, не привык к личным аудиенциям на таком высоком уровне, и тем более — во дворце.
— Второе сообщение о поисках Клии Азгар, дочери Зондена и Бетель Азгар. Обыск квартиры ее отца.
— Что еще вам удалось узнать?
— Результаты ранних исследований коэффициента ее интеллекта нормальные, в них нет ничего особенного. Но после того, как ей исполнилось десять лет, в результатах тестов наметились необычные скачки, а потом, к двенадцати годам, судя по итогам тестов, она стала полной идиоткой.
— Речь идет, как я понимаю, о стандартных имперских проверочных тестах?
— Да, сэр, со скидкой на далитанские… потребности. Синтер подошел к бару и налил себе вина. Майору он выпить не предложил, поскольку полагал, что тот в любом случае не оценит тонкий вкус хорошего вина. Наверняка тот употребляет какие-нибудь дешевые стимуляторы, привычные в среде полицейских и военных.
— Видимо, записи о болезнях, перенесенных в детстве, отсутствуют.
— Возможны два объяснения, сэр, — сказал светловолосый майор.
— Какие именно?
— В далитанских больницах регистрируют только случаи редких заболеваний. Но и тогда, если регистрация подобного заболевания может дурно отразиться на репутации больницы, тамошние врачи предпочитают вообще ничего не регистрировать.
— Стало быть, не исключено, что никакой лихорадки у девицы в детстве не было — при том, что это заболевание перенесли все завербованные нашей разведкой.
— Это возможно, сэр, хотя и маловероятно. Только полные идиоты не подвержены этой болезни. Скорее всего она избежала выявления по какой-то причине.
Синтер улыбнулся. Офицер вторгался в области за пределами своей компетенции. На самом деле число нормальных людей, избежавших заболевания, приближалось к одному из тридцати миллионов, хотя многие и утверждали, что никогда лихорадкой не страдали. И эти заявления сами по себе были подозрительны. Будто бы уход от выявления что-то менял.