Биргер Алексей. Игра с джокером (Богомол - 3)

   Что у Васильича день рождения двадцать второго февраля, это я помнил, мы ведь всегда его день рождения совместно с днем нашей родной Красной Армии отмечали, который бывает на следующий день, и уж было, чего вспомнить! А вот что из Караганды он родом, я впервые прознал. То есть, может и говорил он мне когда-нибудь, а я запамятовал, но, казалось мне, он никогда и не заикался об этом, будто это запретная тема для него была.
   Почему запретная, я понял, когда залез в конверт со старыми бумажками и разворошил его. Там справочка нашлась, пятьдесят шестым годом датированная, что полковник Пигарев, расстрелянный как немецкий шпион двадцать седьмого ноября тридцать восьмого года, полностью реабилитирован и все правительственные боевые ордена и награды ему посмертно возвращены, а также письмецо от генерала какого-то, я подписи не разобрал, что теперь он лично берется исхлопотать Феликсу все рекомендации для поступления в офицерское училище, и что его теперь туда на "ура" возьмут, потому как многие его отца помнят, Василия Авдеевича. Вот так так, думаю! Выходит, его отец до рождения сына не дожил, а мать, надо полагать, на положении ссыльной в Караганде оказалась. Я знал, что очень многих родственников расстрелянных военных именно в Караганду высылали...
   Это ж надо, думаю, чтоб такая судьба! То-то Васильич о своем детстве помалкивал... И совсем мне стало обидно, так сердце горечью захолонуло, что я испугался, как бы мне самому на больничную койку не загреметь, с инфарктом хорошим... Сколько лет человек свою жизнь выстраивал, и счастье нашел, и с трудностями справлялся, и тут из-за какой-то шпаны все оборвалось! Такая ярость во мне стала подниматься, что готов я был бить этих гадов и бить, чтобы земля под ними горела и чтобы больше никто из них наш белый свет не пакостил.
   Вы спросите, может, понимал ли я, что уже одно уголовное преступление совершил, человека убив, и что совсем тяжкие преступления замышляю? Может, умом и понимал, но не думал в тот момент, и меня это не касалось. И я вам вот что скажу: я ведь жизнь свою без крови не прожил, и если награды получал за то, что доводилось убивать людей, которые лично мне ничего плохого не сделали, но которые вооруженными врагами нашего государства были, то уж могло дозволить мне это государство расправиться с теми, кто мне словно острый нож в сердце мне воткнул, жизнь близких мне людей поломав. Приблизительно так я размышлял, если вспомнить. Может, и неправильно, но так. И угрызений совести никаких не чувствовал, да и сейчас не чувствую. Для угрызений совести ко мне другие мертвецы являются, из-за которых, вроде бы, мне угрызаться по долгу службы не положено...
   Да, отвлекся я. Вы уж простите старика за болтливость. Нашло-наехало, сами понимаете. Это я, чтобы вы лучше поняли, какие чувства мной владели. И не удержался я, открыл холодильничек, вынул початую бутылку водки, которую Настасья на травках выстаивала, да и выпил разом полстакана в память Васильича.
   - Вечная, - говорю, - тебе память, Феликс Васильевич, и не волнуйся ни о чем, я за тебя поквитаюсь, и семью твою от всех бед огражу, насколько сам жив буду...
   Тут мне другая мысль в голову пришла. А не мог паспорт в машине остаться, в "бардачке"? Ведь и прав, и техпаспорта я нигде не вижу. Нет, думаю, скорее, он все эти документы при себе носил, но уточнить не мешает. Позвонил я в больницу, позвал Петра Ильича, спрашиваю у него:
   - Скажите, а какие-нибудь документы у Васильича были?
   - Права и техпаспорт мы у него в кармане пиджака нашли, - отвечает врач. - И ещё кой-какие бумаги, до его предпринимательства относящиеся. Накладные там, доверенность одна имеется нотариальная... Все уже в отдельный пакет сложили, чтобы родным вернуть. Паспорта там не было, уверяю вас. Что, найти не можете?
   - Не могу, - признался я. - Вот, свидетельство о рождении нашел, пенсионную книжку, военные дела... Может, они паспорт заменят? Очень не хочется его жену тревожить...
   - Я посоветуюсь, - отвечает врач. - Может, и позволят по свидетельству о рождении все бумаги выписать. Но вы продолжайте искать. Может, ещё какие-нибудь места припомните, где его паспорт может находиться.
   - Погодите, - говорю я. - Вы сказали, там доверенность есть, на кого-то им выписанная? В доверенности всегда паспортные данные указываются. Может, вы перепишете их оттуда, для всех ваших бумаг, чтобы дело не стояло? Якобы с паспорта списали... А потом и паспорт найдется, не мог же он сквозь землю провалиться.
   - Ничего идея, - говорит врач. - Знаете, если нас трясти начнут, чтобы мы поскорей все бумаги о смерти оформляли, то мы так и сделаем.
   Попрощался я с ним, положил трубку, малость успокоившись. Хоть дело задвижется, не будет Васильич ждать в морге, когда всю волокиту с его документами утрясут, по-человечески похороним, в должный срок... Ведь и вся организация похорон на меня ложится.
   А почему только на меня, думаю? Неужели его друзья-ветераны, вместе с которыми он торговлю вел, устранятся?
   И, представьте, только подумал, как в дверь звонят. Я сразу пистолет за пояс, свитер одернул, пиджак застегнул, и только потом дверь открыл. Двое на пороге стоят - те, которых я вместе с Васильичем у палатки видел, они тоже товар разгружать помогали. Одного, помню, Борисом зовут, Павловичем, кажется, а как второго - запамятовал.
   - Заходите, - говорю. - Я тут потихоньку в квартире прибираюсь, да прикидываю, как похороны организовывать. Не поверите, но только о вас подумал, а вы уже здесь, легки на помине!
   - Ну, - говорит Борис Павлович, - выходит, мы друг у дружки мысли читаем, и неудивительно.
   А второй, имени которого не помню, кивает.
   Прошли они в квартиру - и ахнули.
   - Да, - говорят, - поработали мерзавцы!
   - Это ещё что, - говорю, - вы бы вчера видели, до того, как я за уборку взялся! Сегодня к вечеру, авось, совсем пристойно будет.
   - Так и наши жены подойдут, помогут, и мы подсобим, верно, Лексеич? говорит Борис Палыч, и я, по крайней мере, теперь соображаю, что второго Лексеичем зовут. - Так что только скажи, что и как делать, а мы все исполним.
   - Это хорошо, - говорю, - потому что в тех делах, что больших хождений требуют, я не то, чтобы очень. И с готовкой стола тоже. Тут женщины весьма даже пригодятся. Ну, и любой мужик к делу потребуется, когда с моргом надо будет разбираться и гроб нести.
   - Все сделаем, не беспокойся, - заверяют они, и пол-литра достают. Давай, говорят, по нашей по солдатской в светлую память Феликса Васильевича, пусть земля ему будет пухом, и за здоровье его жены и дочери, чтобы они оправились и больше бед не ведали, и хоть на душе у них незаживающих шрамов не осталось.
   Я так понял, они, как и я, с самого утра озарились маленько, с тоски да с печали.
   Сели мы на кухне, дернули по одной и по второй, и в память и во здравие, и я говорю:
   - Как по-вашему, кто это подлое дело учинил? Те трое, которых я вчера утром возле палатки видел?
   - Почти наверняка они, - отвечает Палыч. - Братья Сизовы, расперемать их так. Только со вчерашнего вечера их уже не трое, а двое.
   - Как это? - спрашиваю я, со всем выразимым недоумением.
   - А вот так, - принимается объяснять Лексеич. - Вчера поздно вечером среднего брата, Олега, пристрелили насмерть, прямо у рынка.
   - Надо же! - ахаю я. - И кто, по-вашему, это сделать мог?
   - По-разному люди толкуют, - говорит Палыч. - Милиция сегодня весь рынок опрашивала. Но, в основном, думают, что это или кто-то из торговцев, которым надоело непомерную дань платить, или война банд началась. Эти братья Сизовы, говорят, многим крупным бандитам поперек горла встали, потому что они даже бандитского закона не признают. Одно время слухи ходили, что есть над ними кто-то покрупнее, потому что иначе получалось, что они одной наглостью и готовностью на любое зверство пойти рынок держат, а сами, к тому же, не очень умны, чтобы до каких-то вещей додумываться, но их хозяина так и не удалось вычислить. Сперва говорили, что это Кусок, самарский "авторитет", как эту сволочь теперь называют. Но Куска убили в прошлом году, а на Сизовых это не отразилось...
   - Да директорская "крыша" их сделала! - перебивает Лексеич. Директору надо торговлю своими изделиями вести, а какая тут торговля, когда все в страхе перед Сизовыми ходят!
   - Это какого директора? - спрашиваю. - Букина, что ли?
   - Его самого! - говорит Палыч. - Когда это вы познакомиться успели?
   - Да заезжал вчера, соболезнование выразить, - объясняю. - Вот и познакомились маленько. Значит, у него и "крыша" есть? Зачем она ему?
   - Как зачем? - удивляются мои гости. - Он же такие дела крутит, что без "крыши" никак нельзя!
   - Какие дела? - спрашиваю. - Он мне плакался, что их налогами душат, с работниками завода рассчитаться не может!
   - Плакаться он горазд, - говорит Палыч. - А ты на его дом погляди! Лучший дом во всем городе, дворец натуральный! И погляди, сколько левых машин с грузом каждый Божий день с завода уходит! Он, небось, и к тебе подкатывался, чтобы через Союз Ветеранов торговлю вести, по безналоговым льготам?
   - Точно, - говорю, - подкатывался. Рассказывал, что и с Васильичем про это толковал.
   - Верно, толковал, - говорит Лексеич. - И Васильич послал его куда подальше. Потому что говорит, на бумаге выглядит все это очень красиво, чтобы быть торговым посредником, пользующимся безналоговыми льготами, но ведь за несколько лет на заводе столько продукции уворовано, что, только втянись в это дело, обязательно крайним окажешься, спишут на тебя все грехи и сядешь до скончания времен. А Букин, который тебе бумаги будет на подпись таскать, при первом же удобном случае на тебя весь коллектив завода науськает: вон он, гад, который нашими изделиями спекулирует и вашу зарплату замыкал, ату его! Ведь на части разорвать могут, народ у нас такой попадается, что больше верит слову начальства, чем глазам своим, которые Букинский особняк мозолит. А как припишут тебе хищения на всю стоимость особняка, и уляжешься ты отдыхать на нары, так Букин начнет следующего простофилю искать, чтобы на него очередные хищения списывать.
   - Все точно, - кивает Палыч. - Васильич именно так говорил, а он мужик башковитый, любой подвох за версту чует... чуял, - поправился он.
   - Послушайте! - говорит Лексеич. - А ведь смерть Васильича Букину очень выгодной получается. Мы без Васильича как без рук, и теперь Букину только ждать остается, когда мы свою торговлю завалим, разоримся, и к нему на поклон придем: мол, не откажи в милости, дай твоими изделиями торговать, чтобы мы по миру не пошли... И навяжет он нам свои условия, и будем мы ему все бумаги подписывать, и будет он пользоваться всеми освобождениями от налогов, которые ветеранам предоставляются, и так нас запутает в свои махинации, что нам останется только под его дудку плясать и конца ждать!
   - Вроде, верно, - говорит Палыч. - Только откуда Букину было знать, что Васильич умрет? Его явно запугать хотели, а это и впрямь больше на братьев Сизовых похоже.
   Я в разговор не вклиниваюсь, сижу, слушаю, на ус мотаю.
   - А Букину и незачем было это знать! - заводится Лексеич. - Ему надо было, чтобы на время Васильич в семейных неприятностях завяз, не вылезал из больницы от жены и дочери, а он бы тем временем нас в бараний рог скрутил и провел бы через нас всякие документы на избавление от налогов, потому что его продукцией военные ветераны торгуют! Когда Васильич к делам вернулся бы, он бы уже ничего изменить не смог! А что помер, так ещё лучше - вообще на дороге не стоит! А "крыша" директорская, она, я тебе скажу, вполне на такой бандитизм способна!
   - Тише, тише! - говорю я, а сам разливаю ещё по трети стаканчика. Неровён час, у кого-нибудь из вас сердце прихватит. Мы ж теперь не те орлы, что прежде, инвалидная команда мы, какую поискать! Давайте выпьем, и объясните мне толком, что это за "крыша" такая у директора Букина, которая на бандитизм способна.
   Мы выпили, и Палыч объясняет:
   - У них все официально, они профсоюзом работников грузовой пристани называются. Только почему-то эти работнички тюков на баржи не таскают, как грузчикам положено, а на иномарках разъезжают!
   - Так куда же, говорю, милиция смотрит?
   - На милицию грешить трудно, - вздыхает Лексеич. - И майор Наумкин нормальный мужик, и все остальные, и оперативники, и участковые. Хорошие ребята, не продажные. Это я точно тебе скажу. Но и опыта у многих нету, и мало их, и ведь за одни иномарки не арестуешь, доказательства нужны, а с доказательствами туго. Народ знает, что для себя безопасней с милицией не связываться, и из свидетелей лишнего слова не вытянешь. С кем могут - с тем разбираются, но это больше по мелочи выходит. Говорят, майор даже в область писал, чтобы направили к нам на время хорошую следственную бригаду со всеми полномочиями, да подкрепление к ней, но куда там! В области точно так же рук не хватает.
   - А какое они себе здание под "профком" заняли! - говорил Палыч, имея в виду тех бандюг, что, оказывается, при директоре Букине навроде личной охраны. - Трехэтажный дом, весь в евроремонте, тоже по Двадцатипятилетия Октября, немного директорских хором не доходя. А по документам все правильно. Милиция проверяла, и все ведомости сходятся, что это они грузчиками заработали, работая день и ночь, с доплатами за особо ценные и хрупкие грузы, и имеют право на заработанные деньги здание родного профсоюза отремонтировать! Тьфу!
   - И смех, и грех! - поддерживает Лексеич. - А ведь не подкопаешься!..
   Кое-что мне ясным становится, и я спрашиваю:
   - А эти Сизовы, они, небось, тоже в хоромах живут?
   - Нет, - отвечают мне, - эти держатся от глаз подальше, на самой окраине, где уже город кончается и сразу село Плес начинается. Дом, похоже, большой и справный, правда, за глухим высоким забором его не очень разглядишь. Забор этот ещё их отец ставил, который был ещё тот живоглот. А что там, внутри - может, хоромы царские, отделанные золотом, а может, грязь и убожество - никто не знает. Правда, известно, что они и всю сантехнику итальянскую закупали, и две ванны, и два унитаза... Так что, надо полагать, у них со всеми удобствами сделано. И ещё они соседний дом прикупили, где семья местных пьянчуг жила - дали пьянчугам какие-то деньги, те и отвалили невесть куда, подписав все бумаги. Но они этот дом ещё не начинали ремонтировать, так и стоит пока пустой развалюхой. Правда, бахвалились, что скоро они и его в полный порядок приведут, и ещё крытым коридором с прежним домом соединят...
   Я слушаю и киваю. Что ж, все, что мне надо, я узнал. Подробности потом подсобрать можно. И заговорили мы о том, как похороны организовывать, как дальше по жизни Анастасии и Валентине помочь... Потом ушли мои гости, заторопившись: мол, они тут со мной прохлаждаются, а Захарыч один торгует, не надо бы оставлять его в такой день, да ещё машина с товаром прийти должна... Я их проводил и опять уборкой помещений занялся.
   Часа два провозился, понял, что надо передохнуть. Квартира начинала пристойный вид обретать. Я бульонные кубики в кухонном шкафу нашел, сделал себе кружку бульона, и значит, бульоном с хлебушком пообедал. Аппетита особого у меня так и не было - да я ж говорю вам, на пенсии привык. А вот ещё рюмку водки выпил. Потом лег на диванчик, пистолет под подушку, уставился в потолок, думаю. Думаю, как мне половчее к моему хищному зверью подобраться. Плохо, что снег, а у меня походка слишком узнаваемая, как найдут отпечатки хромого, так быстро меня могут выследить. Ну, тут у меня кой-какие идейки зреют. А еще, думаю, к Сизовым надо со стороны этого заброшенного дома подбираться, который они у пьянчуг купили. Может, засесть в доме, и ждать... Иначе к ним никак не подойти. И еще, думаю, надо мне принимать предложение этого директора Букина, который, видишь ты, каким фруктом оказался. Спасибо, просветили... А мог бы ведь и сам сразу сообразить, ведь не очень-то складно он пел про то, зачем ему сотрудничество с военным инвалидом нужно. Ладно, и на старуху бывает проруха. А вот если я последним олухом прикинусь и поближе к нему окажусь неужели я не узнаю, виноват он в смерти Васильича или нет? Уж где-нибудь что-нибудь подслушаю или кого-нибудь из его бандюг на разговор раскручу...
   Думал я так, думал, варианты просчитывал - и задремал. Проснулся - уже темно за окнами. Я чайку попил, нашел, где у Васильича инструмент хранится, и стал поломанную мебель ремонтировать. Где гвоздиком, где шурупом... Так здорово стол восстановил и два стула, что почти незаметно сделалось, будто их расшибали. За сервант взялся... И вот сижу я, где надо, молотком постукиваю, где надо, отвертку беру, или рубанок, или пилу - и тут звонок в дверь. Далеко за семь вечера уже было. Я опять пистолет за пояс, подхожу к двери, спрашиваю:
   - Кто там?
   - Откройте, - говорят, - милиция.
   Я весь похолодел - неужели меня так быстро вычислили? Нет, невозможно это, и несправедливо, ведь я ещё за Васильича рассчитаться не успел! Открываю дверь - там стоит немолодой майор. Сам Наумкин, понимаю я, местный начальник.
   - Здравствуйте, - говорит он. - Знаю, что вас зовут Михаил Григорьевич Соловьев. Мне надо вас как свидетеля опросить, это во-первых, а во-вторых, спросить, нашли вы паспорт или нет. Я от врача знаю, что никак и нигде его найти не могли.
   - Верно, до сих пор не нашелся, - отвечаю. - А что?
   Он замялся на секунду, потом поглядел на меня и решил все-таки сказать.
   - Да видите ли... Несколько дней назад паспорт Пигарева в Москве всплыл. И совсем другой человек им пользовался."
   ГЛАВА СЕДЬМАЯ
   - Первое соображение, - сказал Игорь, когда партнеры переварили услышанную от Федора информацию, - что из-за убийства Олега Сизова сорвалась передача денег преступникам. Он выезжал вчера поздно вечером, говоришь? Скажем, около одиннадцати...
   - Даже пораньше, - уточнил Федор. - В районе девяти вечера его хлопнули.
   - Тем более, - кивнул Игорь. - То есть, у него четырнадцать часов, чтобы оказаться в нужном месте Горьковского шоссе. Вполне можно проехать такое расстояние... Это ж сколько, порядка тысячи километров получается?
   - Малость поболее, - сказал Федор. - И даже не очень малость.
   - Все равно, - Игорь нахмурился, прикидывая. - Я знал человека, который на пари проехал за семь часов от Москвы до Вильнюса, а это расстояние немногим меньше, так?
   - На запад дороги всегда были шире и лучше, - заметил Андрей.
   - Конечно, - признал Игорь. - Но на хорошей мощной машине, по накатанному маршруту вполне можно уложиться в срок, и с неплохим запасом. Какая машина была у этого Сизова? - спросил он у Федора.
   - "Форд", - ответил тот. - Хоть и не новый, но мощный, в отличном состоянии.
   Разумеется, такие подробности Федор выяснил сразу же.
   - Тем более, - сказал Игорь. - У преступников организация хорошая, и все рассчитано буквально по минутам. Однако этот Сизов так и не выехал - и некому было деньги забирать.
   Федор покачал головой.
   - Я представляю себе несколько иначе. Деньги должен был забрать не Сизов. Сам посуди. Любая случайность в дороге - и Сизов не успевает к сроку. Должны были преступники это учитывать? Должны. Это во-первых. Во-вторых - звонки Грибовой были не междугородние, а из Москвы. Мы определили телефоны-автоматы, из которых делались оба звонка. Это нам не очень помогло, но одно можно сказать определенно: Сизова в этот момент в Москве не было. Значит, звонил какой-то другой член банды, подельщик Сизовых. Он же, надо полагать, и деньги должен был забрать. Но в главном ты прав - он не поехал забирать деньги, потому что Сизов не выехал. Все очень нормально складывается. Сизов выезжает к сроку, в который московский подельщик братьев должен забрать выкуп - и чтобы подстраховать подельщика, и чтобы сразу перехватить у него деньги и уехать, отсчитав подельщику его долю. Встречу он назначает в таком месте, из которого сразу заметит, идет за подельщиком хвост или нет. Если идет - Сизов смывается, дав сигнал подельщику, чтобы тот избавлялся от денег и отрывался от слежки. Если нет он забирает деньги и уезжает в родной городок. Смысл в том, что возникает дополнительное страховочное звено. И подельщик знает: если он получает известие о том, что Сизов по каким-то причинам не выехал в срок - он не должен ехать на встречу.
   - Да, пожалуй, ты прав, - согласился Игорь. - Тогда вся система смотрится отлаженной до винтика.
   - Вот именно, - сумрачно кивнул Федор, наливая себе кофе.
   - И как теперь действовать? - вопросил Игорь. - Отправляться в этот городок Имжи или ждать извещения от тамошних ребят, что другой из братьев Сизовых выехал в Москву?
   - Я собираюсь действовать в обоих направлениях, - сказал Федор. - В Имжи я отправлюсь сам. Прослежу, чтобы того Сизова, который поедет в Москву, повели как надо. Как только он выедет - берем оставшихся членов банды и освобождаем заложника. А Сизов-второй пусть приведет нас к московскому подельщику!
   - Почему ты говоришь о себе в единственном лице? - несколько напрягшись, осведомился Игорь.
   - Потому что для вас эта операция закончена! - твердо заявил Федор. Можете и дальше охранять вашу подопечную, но ни во что другое носа не суйте. Дело становится слишком серьезным, чтобы вы вертелись под ногами... - он наклонился через стол и хлопнул Игоря по колену. - Ты уж прости, Игорек, что выражаюсь так резко. Но, сам согласись, я прав. Ты и крепкий профессионал, и за себя постоять умеешь. Однако лишний человек под пулями мне не нужен. Поверь, вы принесете больше пользы, если будете и дальше опекать Грибову, успокаивать её, а потом сопроводите её на повторную встречу... И я не только о твоей безопасности думаю - о безопасности тех ребят, которым предстоит Сизовых брать, тоже. Представь себе, что в Имжах невесть зачем странный москвич появляется - как по-твоему, преступники не напрягутся? Ведь они сейчас, после смерти Олега Сизова, с двойным подозрением будут относиться ко всему, что хоть чуть-чуть за норму ежедневной жизни выбивается. А чем больше они будут начеку - тем больше вероятность, что без лишних жертв не обойдешься. Могут и от заложника поспешить избавиться... И вообще, пока мы не знаем, кто и за что мог шлепнуть Сизова, и связана ли эта смерть хоть как-то со смертью Пигарева, паспортом которого воспользовались преступники, надо идти как по болоту, перед каждым следующим шагом заранее все вокруг шестом пробуя... Аккуратненько так пробуя, без нажиму. Словом, я мог бы ещё и ещё доводы приводить, но вы ведь ребята разумные, и мне не надо перед вами долго разглагольствовать, так?
   - Так, - неохотно признал Игорь. - Но...
   - Никаких "но"! - Федор как отрезал. Он явно считал, что повел себя с партнерами более чем деликатно, не просто запретив пристраиваться пятым колесом к телеге, а ещё и достаточно подробно разъяснив, со всеми уважительными экивоками в их сторону, почему им нельзя соваться в ход операции.
   - Я понимаю, что смущает Игоря, - вмешался Андрей. - Ведь нам необходимо вовремя знать о всех поворотах дела, причем иногда могут оказаться важными такие подробности, о которых нам просто не сообщат, в запарке расследования или посчитав их несущественными. Однако, Игорю ехать нельзя, это ясно. Кроме тех доводов, которые вы привели...
   - Слушай, давай на "ты"! - пробасил Федор.
   - Хорошо. Кроме тех доводов, которые ты, Федор, привел, есть ещё два момента. Во-первых, Игорю надо неотлучно быть при Марии Аркадьевне. Я не обладаю такой квалификацией, чтобы взяться сопровождать её на повторную встречу - могу растеряться там, где Игорь сообразит походя, и с огнестрельным оружием я не очень в ладах. Во-вторых, у Игоря жена на сносях - не сегодня, так завтра её в роддом везти. Куда Игорь её бросит?
   - Что? - воскликнул Федор. - Твоя Наташка вот-вот родит?
   - Ну да, - кивнул Игорь.
   - Чего ж ты молчал, скотина?
   - Да так... - Игорь пожал плечами. - Как-то к слову не пришлось.
   - Так какого хрена ты рыпаешься? - взревел Федор. - Тебе Наташку даже на день оставлять нельзя, а он туда же, лезет с бандой разбираться, герой недоделанный!
   По тому, с каким сердцем Федор обругал Игоря, Андрей понял: что Федор из тех, кто знает, как Игорь и Наталья любят друг друга и как давно они мечтали о ребенке.
   Кстати, поэтому Игорь и хватался за любую работу, даже за ту, от которой при других обстоятельствах отказался бы: ведь денег на новорожденного требовалось много.
   - В общем, так, - подытожил Федор. - Ты больше никуда не суешься, и смотри у меня! Как мне Наташке в глаза будет глядеть, если ребенок ещё до рождения сиротой останется? Максимум, что тебе дозволяется - сопровождать Грибову на повторную встречу.