Блейк Дженнифер. Черная маска

   - На самом деле вы ведь так не думаете, - усмехнулся он.
   Летти глубоко вздохнула.
   - Тогда что же мне вам ответить? Вы сами сказали, что мой отказ был бы жестокостью...
   Это было согласие по принуждению, обещание, которое она не собиралась выполнять. Ему будет не так-то просто победить ее. Летти могла ошибаться, но она не думала, что Шип попытается насильно овладеть ею на глазах у Джонни. Он сказал, что перевезет Джонни в другое, более безопасное место. Это даст ей время, чтобы скрыться.
   И все-таки ей следовало раньше подумать, что за свою помощь он назначит твердую цену. По правде говоря, Летти предполагала что-то в этом роде, зная, что это за человек. По-другому и быть не могло.
   - Летти...
   - Для вас - мисс Мейсон.
   Поправка прозвучала, пожалуй, слишком чопорно, но она не могла слышать свое имя из его уст. Кстати, ее нисколько не удивляло, что Шип знает его он, казалось, знает все. Летти холодно взглянула на него - и неожиданно чуть не рассмеялась. Очень уж не соответствовало его наряду откровенное желание в его глазах.
   Рэнсом сразу все понял и усмехнулся:
   - Это нелепо, правда? Мне придется переодеться, прежде чем я вернусь.
   - А когда переоденетесь, вы будете с усами или без?
   Она разглядела в свете лампы, что глаза у него карие, того оттенка, который является как бы смесью всех остальных цветов. В данный момент, однако, они казались скорее серыми - из-за его нелепого серого платья.
   - А как вам больше нравится?
   Летти пожала плечами:
   - Мне совершенно безразлично.
   - Возможно, тогда я удивлю вас.
   - Да вы и сами, может быть, удивитесь, - сказала она с самой своей милой улыбкой.
   Бровь его приподнялась, но прежде чем он смог что-нибудь сказать, открылась дверь в другую комнату и появился Джонни. Достаточно было только взглянуть на него в женском одеянии, чтобы понять, каким одаренным актером был Шип. В то время как Джонни широко шагал, хлопая юбками, Шип передвигался семенящей и запинающейся походкой старухи, у которой больные суставы. Его сутулые плечи и сгорбленная спина казались такими естественными, что становилось почти жутко. Летти подумала, что он мог быть кем угодно - мог наблюдать за ней, смеяться над ней, а она ничего не подозревала. Эта мысль была не новой и вовсе не из приятных, но не думать об этом Летти не могла.
   Джонни подошел к Летти и взял ее за руку. Когда он заговорил, его голос был серьезен и печален:
   - Я ненавижу прощания, но не знаю, увижу ли вас снова. Я никогда не забуду вас и того, что вы с тетушкой Эм для меня сделали.
   - Пожалуйста, не надо. Любой бы сделал то же самое на моем месте.
   - Однако никто не сделал, - сказал он просто. - Только вы.
   - Я... я надеюсь, что вы все это скоро забудете, что вы будете счастливы.
   Он улыбнулся, хотя в глазах его была боль.
   - Я постараюсь. Я обязательно постараюсь. - Он взял ее руку и поднес к губам.
   Шип двинулся к двери и распахнул ее, Джонни шагнул следом. Рыжеволосый и плотного сложения, Джонни совсем не походил на Генри. И все же он почему-то напомнил Летти брата. В горле был тугой комок, когда она окликнула его:
   - Берегите себя!
   Он оглянулся, улыбаясь:
   - Это уж непременно.
   Дверь за ними закрылась. Подойдя к окну, Летти наблюдала, как фургон выехал со двора. На переднем сиденье виднелись две сгорбленные фигуры в глубоко надетых шляпках, как их носят старухи. Через несколько минут дребезжание оглоблей, скрип колес и перестук подков затихли. Наконец совсем ничего не стало слышно.
   Подождав еще немного, Летти приоткрыла дверь, потом пошире - как раз чтобы протиснуться - и осторожно притворила дверь за собой. Легкими быстрыми шагами она спустилась по ступеньками, пересекла двор, а выйдя на узкую дорожку, подобрала юбки - и побежала.
   Летти мчалась изо всех сил, пока не закололо в боку. Тогда она перешла на шаг, а когда боль прошла, снова побежала. Волосы выбились из узла на затылке, рассыпались по плечам, но она не обратила на это внимания. Гораздо хуже дело обстояло с тяжелыми сапогами - они не предназначались для таких забегов, и скоро Летти натерла мозоль на пятке. Она остановилась, сняла сапоги, взяла их в руки и пошла дальше в одних чулках. Между пальцев тут же набился мелкий песок, но Летти старалась этого не замечать.
   Однако она не могла не вслушиваться в звуки, которые окружали ее, - в крики ночных животных, шелест прошлогодних листьев в траве. Несколько раз сердце замирало у нее в груди, когда казалось, что за спиной слышит стук подков, но это были лишь отзвуки ее собственных шагов.
   Когда донесся настоящий стук подков, Летти не сразу это поняла. Она почти уже добралась до поворота на дорогу к кукурузному сараю, но с ужасом осознала, что стук подков приближается быстрее, чем она может бежать.
   Летти бросилась с дороги в заросли сумаха и присела там, скрытая густой листвой. Группа из пяти всадников проскакала мимо Промелькнули белые одеяния. Значит, не только они с Джонни и Шипом не сидели дома в эту ночь... Она инстинктивно пригнулась еще ниже, но всадники не остановились и скоро исчезли из вида.
   Летти смогла двинуться дальше только через некоторое время. Она уже взялась за деревце, чтобы подняться, как вдруг услышала, что приближается еще один всадник. Летти замерла, неловко опираясь на одну ногу и не решаясь поставить вторую, чтобы не хрустнула ветка. Легкой рысцой всадник проехал мимо. Его шляпа была низко надвинута на лоб, а голова наклонена, как будто он к чему-то прислушивался. Было похоже, что он старается сохранять безопасное расстояние между собой и первой группой всадников.
   Вскоре и этот всадник исчез в ночи, наступила тишина, пыль на дороге осела. Летти вернулась на дорогу и снова пустилась бежать, однако теперь она часто оглядывалась через плечо.
   Когда Летти добралась до кукурузного сарая, грудь ее вздымалась, волосы и лицо были мокрыми. Она прислонилась спиной к одной из опор навеса и долго стояла, пытаясь отдышаться. Немного придя в себя, она нагнулась и попыталась надеть сапоги, но ноги распухли и болели, а кроме того, были совсем грязные. Недолго думая, Летти сняла с гвоздя потрепанную веревку, связала ею сапоги и перебросила через луку седла. Некоторое время она размышляла, что делать с лошадью Джонни, но потом решила, что Шип знает, где она, и пускай сам обо всем позаботится. В конце концов, он может доставить ее матери Джонни вместе с запиской.
   Низко нагнувшись, чтобы не задеть навес, она выехала в ночь.
   Летти никого не встретила на дороге к парому, и все-таки она испытала огромное облегчение, когда заметила блеск воды, увидела спуск к пристани и хижину паромщика среди деревьев. Когда она подъехала ближе, навстречу с лаем выскочили собаки, а из-за дома вышел человек с фонарем в руке и неспешно двинулся к ней.
   - Надеюсь, я не разбудила вас? - спросила Летти, когда он приблизился. - Мне очень нужно переправиться именно сегодня.
   - Нет, не разбудили, мэм. У меня заболела лошадь, и я ходил ее проведать.
   Говорил он хрипло, растягивая слова, и Летти начала подозревать, что посещение заболевшего животного паромщик использовал, чтобы потихоньку выпить на конюшне. Но это не имело значения, если он был достаточно трезв, чтобы переправить ее через реку.
   Летти спустилась на землю и повела лошадь к парому; паромщик пошел за ней. Он держал фонарь низко, чтобы освещать ей путь, но фонарь светил еле-еле - это была очень старая поделка из пробитой консервной банки.
   Паром закачался, когда она на него ступила; Летти провела лошадь к дальнему краю парома и привязала ее к перилам, а потом отошла в противоположный угол, чтобы уравновесить платформу. Паромщик поставил фонарь на землю, отвязал веревку, которой паром был пришвартован, оттолкнулся от берега и вспрыгнул на борт. Платформа несколько осела под его весом, и вообще в этот раз паромщик показался Летти не таким худым, как раньше. Зато борода его была все такой же густой и неухоженной. Летти хотела было сказать, что он забыл фонарь, но потом решила, что он, очевидно, оставил его нарочно. Паромщик взялся за веревку и начал перебирать по ней руками, словно доставал воду из колодца. Паром пришел в движение и отошел от берега. Огонек фонаря уменьшился, потом превратился в одну желтую светящуюся точку и наконец совсем исчез из вида. Плеск речной воды о паром стал громче, волны разбегалась от парома в разные стороны, улавливая и отражая тусклый свет звезд, который казался серым под черным покрывалом ночной темноты. Когда они выплыли на середину реки, у Летти возникло чувство изолированности от всего остального мира. Как будто на какое-то короткое время они оказались между двух берегов абсолютно одни, и вокруг не существует ничего, кроме неспешного бега времени и воды.
   Паром остановился. Летти повернулась и удивленно посмотрела на паромщика. Он бросил веревку, выпрямился и направился к ней. Остановившись не далее чем в двух футах, он заговорил тем самым хрипловатым голосом, звучание которого Летти не могла спутать ни с каким другим. Только этот голос был способен вызвать ту жаркую и унизительную волну возбуждения, которая сейчас пробежала вдоль ее позвоночника.
   - Удивлены?
   Добродетели не положено вознаграждения, Летти знала это уже много лет. И все же казалось несправедливым - она столько сил потратила, чтобы избежать того, что этот человек от нее требовал, - но все-таки со всего размаха попала в его ловушку.
   - Нет, - прошептала она.
   - А ведь вы мне дали слово...
   - Скажите, зачем? Зачем вы все это делаете?
   - Потому что я не могу иначе.
   Это была правда. Он знал, что, когда вернется в хижину, ее там не будет. И он так же точно знал, где найти ее. Заставить себя не поехать к парому и не перехватить ее он не мог, как не мог перестать дышать. Воспоминания о той ночи, которую они провели вместе, зажигали его кровь, а ее непостижимая красота не давала ему покоя по ночам. Он восхищался ее умом и смелостью и хотел бы добиться ее уважения и симпатии. Но так как это было невозможно, ему хотелось прильнуть к ее губам и слушать, как стучит ее сердце в унисон с его собственным.
   Риск был большим, но он пошел на него, поскольку вознаграждение обещало быть еще большим.
   Его слова заставили Летти вздрогнуть. В них звучала категоричность, которая ей говорила еще более определенно, чем собственные чувства, что ловушка захлопнулась. Летти знала, что ей никто не поможет: паромщику, должно быть, заплатили, чтобы он оставался в постели, а в такой поздний час вряд ли кто-нибудь приедет на переправу. Река была широка и глубока, и она не умела плавать.
   Кое-кто, должно быть, сказал бы, что ей следует броситься в воду и избежать бесчестья, - но вряд ли тот, кому самому приходилось оказываться в подобном положении...
   Летти убеждала себя, что ее колебания никак не связаны с ним самим. Конечно же, нет! Слабость в ногах и сердцебиение вызваны усталостью и вполне естественным страхом - ведь он стоит так близко, а она хорошо знает его силу, его безжалостность и дерзость. Хуже всего то, что это вызывало воспоминания, о которых ей лучше было бы забыть...
   - Вы и в самом деле изверг! - Она хотела произнести это с презрением, но голос ее дрогнул.
   - Летти, я напугал вас? Это не входило в мои намерения.
   - А что же тогда входило в ваши намерения?! Просто появиться и предоставить мне право броситься к вам в объятия?
   - Это было бы прекрасно. Но нет, я отлично понимал, что мне придется сначала поймать вас.
   По его голосу чувствовалось, что он улыбается, но улыбки не было видно из-за темноты и этой проклятой накладной бороды, которая скрывала черты его лица.
   - О, вам очень весело, не правда ли? Простите, но я не вижу в этом ничего смешного.
   - Летти...
   Он поднял руку, как будто собирался прикоснуться к ней, и она отшатнулась, судорожно пытаясь придумать, что бы сказать, чтобы отвлечь его.
   - Вы ничего не говорите о Джонни... Он в безопасности?
   - О да, - тут же ответил он, снова придвигаясь ближе. - Я обычно держу свое слово.
   - Вы хотите сказать, что я нет? Но это же не сделка, это шантаж!
   - А по-моему, просто обмен любезностями.
   - Если это так мало значит для вас, к чему столько хлопот? Почему бы просто не позволить мне уйти?
   - Потому что вы согласились, - сказал он, и голос его стал совсем хриплым. - А еще потому, что мысли о вас, воспоминания о вашем теле в моих руках сводят меня с ума. Потому что я хочу вас, как ничего не хотел никогда в жизни, и нет другого способа вас получить.
   Он совсем не собирался говорить ничего такого, не собирался выторговывать ее уступчивость в обмен на жизнь Джонни, когда вечером отправлялся на условленную встречу. Но так случилось, а за одним потянулось другое, и вот в результате они стояли друг перед другом на пароме, покачивающемся посреди реки. Ему надо было прекратить это здесь и сейчас, немедленно отвезти ее в Сплендору. Все его чувства, воспитанные с детства на законах рыцарского благородства, говорили об этом. Но были и другие чувства - более сильные. Она пообещала! Он сам это слышал и видел в ее глазах. Он не позволит ей отречься от обещания. Он не может этого допустить.
   Его руки, теплые и сильные, легли ей на плечи, он притянул ее к себе. Захваченная врасплох его неожиданными словами и звучавшим в них отчаянием, Летти чуть не опоздала, но все же успела поднять руки и упереться ему в грудь.
   - Нет!
   - Летти, даже ради безопасности Джонни и моего здравого рассудка?
   Он наклонил голову, его губы коснулись ее губ. Прикосновение было легким, как прикосновение пера, но все же обжигало.
   - Нет...
   Ее голоса почти не было слышно. Силы оставили Летти. Его губы снова опустились на ее губы, борода ласково покалывала кожу. Она ощутила, как откуда-то Из глубины ее существа поднимается чувственная волна. Желание, как медленно действующий наркотик, охватило ее. Еще какое-то время чувства страха, гордости и угрызения совести, а также острое беспокойство, что же этот человек будет думать о ней, боролись внутри Летти. Но в конце концов она отогнала прочь эти сомнения и прильнула к нему.
   Грудь Рэнсома сжало, его дыхание сдавила благодарная радость, и он принял ее капитуляцию. Медленно и осторожно он ответил ей.
   Что же было такого в этом человеке, что начисто лишало ее воли? Летти не могла сказать. Она только знала, что его губы обжигали, очаровывали и давали невообразимое наслаждение. Вздрагивая, плотно закрыв глаза, она ощущала, как эти губы касаются ее век, щек, подбородка и изгиба шеи. Летти провела ладонями по его спине, по буграм мышц, сознавая, что, какими бы искренними ни были ее ярость и попытки убежать, она хотела и ждала этого. "Боже, прости меня!" - мысленно произнесла она.
   Ждать больше было нечего. Рэнсом опустился на помост, прислонился к стойке перил, потянул Летти на себя и уложил на приподнятое колено, как на подушку. Потом он снял шляпу и отложил ее в сторону. В его движениях была спокойная уверенность. Он не останавливался, но и не спешил, как бы стремясь насладиться каждым движением.
   Летти чувствовала, как сильно бьется его сердце рядом с ее сердцем, ощущала на себе его изучающий взгляд, хотя вряд ли он мог ее видеть - как и она его. Летти подумала, что это к лучшему, потому что сейчас ей вряд ли хотелось знать, кто же он на самом деле. Когда он сильными пальцами приподнял ее подбородок, ее губы двинулись навстречу его губам без колебаний.
   Рэнсом расправил ее распущенные волосы на своей руке, погладил их шелковые пряди. Потом очень осторожно он расстегнул ей блузку, спустил с плеч бретельки рубашки и положил руку на ее грудь. Нежно прикасаясь к алебастру ее кожи, как будто само осязание этой упругости доставляло ему наслаждение, он провел большим пальцем по соску, который сразу напрягся и принял форму ягоды. Судорожно вздохнув, он прижался губами к этой ягоде.
   - Ты восхитительна, - прошептал он. - Восхитительна...
   Осторожно, как будто движение было случайным, Летти провела пальцами по его сильной шее, спустила руку ниже, к пуговицам рубашки и медленно, как бы невзначай начала расстегивать их одну за другой. Он позволил ей это, целиком сосредоточившись на выяснения секрета застежки на поясе ее юбки. Поглощенные каждый своим занятием и словно не обращая внимания на то, что делает другой, они раздели друг друга. Кончиками пальцев Летти проделала бороздки в волосах на его груди, коснулась широкой и твердой плоскости его живота. Он поцеловал ложбинку меж ее грудей, уколов их прикосновением бороды, потом нагнулся и погрузил язык в ее пупок. Она положила ладонь на его сухое мускулистое бедро, медленно и тяжело дыша. Он провел языком по чувствительной коже внутренней стороны ее колен, сначала одного, потом другого, и не позволил ей сдвинуть их. Кончиком пальца она легко провела по гладкой поверхности его похожего на клинок члена. Он проложил губами обжигающую влажную тропинку вверх по ее бедрам и, не обращая внимания на сдавленные протесты, вкусил ее медовой сладости, проникая внутрь, пока она не затихла, подрагивая от удовольствия.
   Сначала это казалось общим развлечением, игрой. Но время тянулось, удовольствие от всего этого связывало их крепчайшими узами, жаркими и влажными, беспредельными. Постепенно игривость улетучилась. Осталось лишь сплетение разгоряченных тел, напряженных мышц и нервов, бьющихся сердец, прерывистого и стесненного дыхания.
   Прижимая Летти к себе, Рэнсом расправил на помосте ее юбки и лег на спину, так что она оказалась сверху.
   - Теперь твой черед, - прошептал он.
   Опьянение от свободы и удивительная в своей страстности благодарность охватили Летти, смешались с бившимся в ней болезненно сдерживаемым желанием. Затаив дыхание, она опустилась на него и слегка вскрикнула, когда он проник внутрь, заполнив ее всю, став ее частью, казалось, неотделимой. Она надвигалась на него, вцепившись в его мускулистые плечи, а потом приподнималась, и ее волосы взмывали вверх, как золотисто-каштановое облако. Он помогал ей, прилаживаясь к ее ритму, поддерживая этот бешеный темп. Наслаждение стремительно нарастало, переполняя их сплетенные тела. Летти казалось, что она целиком растворилась в этом движении, ее тело пылало и превращалось во что-то другое.
   И вдруг все взорвалось. Это было живительное извержение жидкого огня. Задыхаясь, Летти застонала и затихла; в тот же момент он приподнялся, переворачиваясь и снова погружаясь в нее.
   Новый всплеск бурной радости унес с собой остатки напряжения. Летти заплакала от болезненного и беспредельного облегчения так неожиданно, что слезы полились из ее глаз горячими дорожками на раскинувшиеся волосы.
   Рэнсом обнимал ее и слегка покачивал в такт колебаниям старого парома. Его горящие глаза смотрели в темноту.
   12.
   Веющий над водой легкий ветерок высушил покрывавшие их тела капли пота, остудил разгоряченные тела. Вокруг пищали комары. Рэнсом дотянулся до белеющего пятна нижней юбки и потянул ее, чтобы накрыть Летти. Но юбка не поддавалась, и он обнаружил, что Летти судорожно сжимает край в кулаке. Рэнсом отодвинулся от нее и приподнялся на локте. Тогда она сдавленно всхлипнула, быстрым движением стерла с лица слезы и повернулась на бок, спиной к нему. Он прикоснулся к ее плечу, но потом убрал руку: пожалуй, впервые в жизни он не знал, что сказать; не мог придумать, как должен звучать его голос.
   - Мне очень жаль, - только и смог негромко произнести он.
   Горло ее сжалось от звучавшей в его голосе острой боли. Она молча покачала головой - ей тоже было трудно говорить.
   - Больше это не повторится, Летти. Даю вам слово. Пожалуйста...
   Она глубоко вздохнула, и, когда заговорила, ее было еле слышно.
   - Дело не в вас.
   - Нет?.. Тогда в чем же? Я вас обидел?
   - Нет. Все дело... во мне.
   - Я не понимаю вас. Объясните мне. - Он взял ее за плечо и повернул к себе, в голосе его звучала настойчивость.
   - Я чувствую... я чувствую себя шлюхой!
   Сказать это оказалось не так трудно, как она думала. Летти вдруг поняла, что этот человек не будет изображать добропорядочность и богобоязненность. Он не осудит ее.
   Рэнсом молчал. Ему вдруг показалось, будто его ударили в самое сердце.
   - Я не виню вас, - быстро проговорила она, изо всех сил стараясь взять себя в руки. - Я лишь хочу сказать... Я должна была сопротивляться, но не делала этого. Я должна ненавидеть вас - но не могу. И я не должна... не должна...
   - И вы никогда не должны позволять себе наслаждаться физической близостью, потому что хорошие женщины так не поступают?
   - Да, - выдохнула она, и ее захлестнула волна отчаяния, вызвав новый поток слез. Он усмехнулся:
   - Интересно, кто же вам это сказал?
   Летти так удивилась, что даже перестала плакать.
   - Все говорят...
   - Они не правы! В том, что вам приятно, когда я к вам прикасаюсь, нет ничего предосудительного. Это объясняется лишь тем, что так устроено женское тело - и мужское тоже. Это самый большой дар, который один человек может преподнести другому. Это единственное вознаграждение нам за то, что мы родились. С вами было бы не все в порядке, если бы вы не были способны чувствовать.
   - Но тогда почему...
   - Почему так говорят? Потому что слишком многие люди невежественны и глупы. Кроме того, это очень удобно для охваченных опасениями отцов и эгоистичных мужей, которые, заметьте, не стесняются, когда это касается их собственных удовольствий.
   - Да, но...
   - Вы такая, какой сделал вас господь бог. А значит, в этом нет ничего дурного.
   Он говорил с такой убежденностью, будто все происшедшее между ними было действительно абсолютно естественным. Постепенно Летти успокоилась настолько, что даже начала чувствовать некоторую обиду: ведь ее так уверенно зачислили в число невежественных людей.
   - А вы откуда все это так хорошо знаете? - несколько резко спросила она.
   - Во время войны я повстречался с одной милой вдовой. Я ходил в разведку, линия фронта неожиданно передвинулась, и я застрял на вражеской территории. Три недели эта дама прятала меня в своем амбаре. Когда мы встретились, я был совсем зеленым, как арбуз в мае, но когда мы расставались, я был уже довольно зрелым.
   - Вы провели там три недели?
   - Ну, я был слегка ранен в ногу. Она сказала, что мне необходимы упражнения. И, если вдуматься, она была права.
   Излишняя веселость в его голосе показалась ей неуместной.
   - Вы предрасположены к ранениям в ноги... Но едва ли это служит оправданием вашего любвеобилия. Кстати, как ваша рана?
   - Какая?
   - На ноге. Разве вы забыли, как я попала в вас в кукурузном сарае?
   - Она давно зажила, - сказал он, потом поспешно добавил:
   - Хотя временами нога немеет - вот как сейчас.
   Летти бросила на него подозрительный взгляд:
   - Я не верю ни одному слову.
   - И что? Вы не предлагаете мне упражнений?
   Рэнсом провел ладонью по округлости ее груди, и Летти с ужасом почувствовала, что ее снова охватывает возбуждение.
   - Как, опять?!
   - Уверяю вас, это возможно.
   - Может быть, и возможно, но не так уж необходимо!
   Летти с досадой заметила, что в голосе ее нет той силы, какую она намеревалась ему придать. Очевидно, на нее подействовали его проповеди. Ей даже стало досадно, что она больше не чувствует себя несчастной и преступной-необходимость в этом пропала.
   - Необходимо или нет - вопрос спорный, - усмехнулся он.
   - Но ваша нога...
   - С ней все в порядке, но у меня есть другая часть тела, которой не так хорошо. Неужели вы не чувствуете хоть немного потребности... облегчить мою участь? Кроме того, должны же и вы когда-то созреть!
   Летти закусила нижнюю губу, чтобы не дать ей растянуться в улыбке от его льстивого тона. И когда он, наклонившись, прижался губами к губам, она не стала сопротивляться...
   ***
   На другом берегу реки Шипа ожидала оседланная лошадь. Летти не спрашивала, откуда она взялась, а он не объяснил. Она предпочла не размышлять о том, что он заранее спланировал, чем закончатся события этой ночи. В конце концов, может быть, он просто добрался до парома гораздо раньше ее, и ему хватило времени переправить лошадь на другой берег. Не хотелось думать, что она так предсказуема, а он - так расчетлив. Хотя точнее было бы сказать - не расчетлив, а полон решимости получить то, что ему принадлежало. Как бы то ни было, Летти не сомневалась, что именно он был тем человеком, который проехал мимо нее по дороге, когда она пряталась в зарослях от ночных всадников.
   Скача рядом с ним в ночи, Летти подумывала, что, вполне возможно, тетушка Эм была права в отношении Шипа. Ничто из того, с чем она сталкивалась в последнее время, не давало никакого повода подумать, что он убийца. Может быть, Генри ошибся, введенный в заблуждение косвенными уликами? Преступником, которого он искал, был, очевидно, один из разбойников, о которых рассказывал Джонни. Не исключено, что этот человек иногда прятался под белой простыней, как Рыцари Белой Камелии, но так же готов был броситься на свою жертву и средь бела дня, если добыча казалась ему заслуживавшей того, чтобы рискнуть. Такое объяснение было вполне разумным...
   "Оно кажется мне разумным, потому что я хочу этого! - подумала Летти. Ведь если Шип не проливал крови моего брата, то, значит, и я не делаю ничего дурного. Вот и все".
   Летти взглянула на скакавшего рядом с ней высокого всадника. Если она и правда думает, что ее брат ошибался, ей надо попросить этого человека снять свой грим. Но она не могла этого сделать, и причина была не в Шипе, а в ней самой. Как бы она ни сгорала от любопытства, раскрытие этой тайны могло привести к ужасной неловкости. Возможно даже, ее совесть потребует поставить в известность власти. А если она не сделает этого, то будет чувствовать ответственность за все, что с этого момента совершит Шип. Хотя, конечно, то, что она не решилась спросить, кто он, ничего не меняло...