Страница:
Родерик резко отвернулся и отошел от нее.
— А как насчет того, что ты задолжала мне?
— Что я тебе задолжала? — растерялась Мара, глядя на его широкую спину. — О чем ты говоришь?
— О цене предательства.
Она стремительно поднялась с кресла, подошла и встала прямо перед ним.
— Ты не понимаешь! Моя бабушка…
— Я понимаю. И ради родственной связи я должен позволить тебе уйти и продать себя предателю? О нет, Мара. Ни за что.
— Я бы не стала продаваться ему!
— Не стала бы? А если бы он этого потребовал? Мне импонирует твоя преданность родственникам, но поощрять ее я не стану. Только не такой ценой.
Она отвернулась от него, посмотрела на свои руки.
— Что же мне делать?
— Ты можешь предоставить действовать мне.
Ее глаза округлились от изумления.
— Тебе? Что ты имеешь в виду?
— Я найду твою бабушку и верну ее тебе.
Ей даже в голову не пришло сомневаться, что он может это сделать и сделает.
— Но почему? Зачем тебе это нужно?
— Скажем так, — невозмутимо ответил он, — я мстителен по натуре. Не люблю, когда меня держат за дурака. Если я увезу твою бабушку, я получу то преимущество, которое в настоящий момент принадлежит де Ланде. Она станет моей заложницей.
— Твоей? Но для чего?
Родерик улыбнулся одними губами, глаза остались холодны.
— Чтобы ты вела себя паинькой — в моей постели и вне ее. Для чего же еще?
Он повернулся по-военному, подошел к двери и послал лакея за гвардией. Тот побежал выполнять поручение.
Бабушку Элен нашли цыгане. Они были вездесущи, проникали в каждую деревню, конюшню, курятник; они видели и слышали все, пока покупали и продавали лошадей, плясали, показывали цирковые номера, торговали приворотным зельем и предсказывали судьбу на ярмарках. Они заранее знали, когда ожеребится любая кобыла и снесется любая курица. И, уж конечно, им было известно, когда в округе появлялся кто-то чужой. На цыганском языке была передана просьба сообщить о пожилой женщине определенной наружности, которую содержат в поместье некоего господина. Это сообщение распространилось так быстро, как только могли передать его люди, часто меняющие лошадей. Ответ был получен мгновенно, словно его принесло ветром: есть такая женщина в одном из замков в долине Луары, неподалеку от Шамборских лесов. Она здорова и довольна жизнью, хотя кажется немного помешанной.
К тому времени, как пришла эта весть, была снаряжена спасательная экспедиция, готовая выступить в любой момент. Они покинули Париж в самый темный час перед рассветом: мужчины на лошадях и быстро мчащаяся карета, В карете, откинувшись на подушки, полулежала Джулиана, пытавшаяся вздремнуть, а Мара сидела, выпрямившись, глядя прямо перед собой в темноту. Сестра Родерика отправилась в путь, чтобы не пропустить интересное приключение, Мара — потому, что ей необходимо было видеть бабушку. К тому же на ее присутствии настоял Родерик. Ей показалось, что он ей не доверяет и поэтому не хочет оставлять ее одну в Доме Рутении, хотя сам уверял, что ее присутствие успокоит и подбодрит бабушку, когда старушке придется столкнуться со своими спасителями.
Лучшей спутницы, чем Джулиана, Мара не могла бы и желать. Она не жаловалась, не трещала как сорока, не вскрикивала на каждом ухабе, держалась своей половины сиденья и была способна уснуть в не самых, мягко говоря, идеальных условиях. Мара, в отличие от нее, не смыкала глаз на протяжении двух суток, прошедших после бала. Когда Родерик созвал гвардию, чтобы составить план действий, она ушла в свою комнату и не покидала ее, ожидая, что он вот-вот ее позовет, но вызова так и не последовало. Она осталась наедине со своими мыслями и страхами.
Больше всего она боялась, что у них ничего не получится. Она была просто в ужасе. Вдруг де Ланде, предвосхищая их попытку освободить бабушку Элен, прибудет на место первым, увезет ее еще куда-то или даже убьет? Или приставит к ней такую стражу, сквозь которую им не пробиться? А если их попытка окажется успешной, Родерик привезет бабушку Элен в Париж и поселит ее в своем доме, где она увидит, как низко пала ее внучка, и будет винить в этом себя.
Было у Мары и еще одно опасение, заставлявшее ее снова и снова мысленно возвращаться к сцене в особняке виконтессы Бозире. Она вспоминала официанта и мужчин, столпившихся вокруг него, вспоминала, как шелестел летящий нож, как он с тихим, чмокающим звуком вошел в плоть. Кто убил этого человека?
Это мог быть один из телохранителей короля, проявивший чрезмерное рвение в попытке оградить монарха от нападения. Это мог быть кто-то из гостей, возмущенный тем, что официант своими действиями подверг опасности всех присутствующих. Это мог быть де Ланде. Но, скорее всего, его убил принц или кто-то из гвардейцев. Именно они стояли ближе всех. Что, если Родерик заставил замолчать человека, знавшего о его подлинной роли в этой истории?
Подозрение разъедало ее ум и душу. Уж лучше высказать свои сомнения открыто. Но как это сделать? Подозрение тем и страшно, что оно может подтвердиться.
Что это будет означать для нее, если выяснится, что именно Родерик приказал убить официанта? Можно ли сделать вывод, что Родерик каким-то образом участвовал в покушении? Он явно что-то знал, недаром вся его гвардия была наготове. Может быть, он собирался убить короля, но изменил свое решение в самый последний момент и устранил исполнителя, который мог его разоблачить?
Мара не могла забыть выражения ужаса на лице де Ланде. Может быть, он тоже боялся разоблачения? И что с ней теперь станется? Принц будет держать ее у себя, пока она ему не надоест? Или отпустит с щедрым вознаграждением в знак благодарности? А может, ее найдут в один прекрасный день в каком-нибудь переулке — женщину без имени, знавшую слишком много?
Принц не знал жалости, не знал пощады. Он взял ее с собой в Париж, словно она была найденной им на дороге приблудной собачонкой. Он оцарапал шпагой лицо Труди, чтобы доказать свою правоту в споре. Он использовал мужчин и женщин для достижения своих целей, выжимал из них нужные ему сведения, а потом прогонял с глаз долой. Он использовал их уважение, их преданность, как в случае с Лукой, а что давал взамен? Красивые слова. Милостивое разрешение себя сопровождать. Острые ощущения. Короткие моменты жизни на опасном краю наслаждения.
Карета, подпрыгивая на ухабах, катила вперед. Они оставили Париж позади, направляясь на юг. Пологие холмы проносились мимо. Они проезжали через оставленные под паром поля и фруктовые сады с голыми деревьями, через деревни, где их облаивали собаки и провожали тревожным мычанием коровы. Крестьяне с любопытством глазели им вслед, пока они мчались мимо в клубах пыли.
В одной из таких маленьких деревушек они заночевали, поужинав бобами и ветчиной, которую запивали чудесным красным вином. Встали опять затемно и к рассвету были уже далеко.
Наконец они достигли долины Луары, льющейся ленивыми широкими петлями среди песчаных дюн. Здесь располагались десятки загородных замков, исторических памятников, запечатлевших вкусы и предпочтения многих поколений французской аристократии. Тут были и средневековые крепости, и сказочные дворцы, и охотничьи домики, и вычурные «замки удовольствий». Здесь жили любовницы королей, здесь двести лет назад на крепостных стенах десятками вывешивали трупы гугенотов. Здесь звенел смех и лились слезы, здесь жизнь, проходившая в немыслимом блеске роскоши и великолепия, навсегда ушла в прошлое и была предана забвению с наступлением эпохи революций.
Они ехали по петляющим деревенским проселкам, проезжали мимо цыганских таборов, раскинувших свои шатры на берегу реки, пересекали лесные угодья, когда-то именовавшиеся королевскими. Они видели разрушающиеся акведуки и дороги, доставшиеся Франции в наследство еще от древних римлян, возвышающиеся над городскими домами величественные готические соборы, неподвластные времени. И в самый темный час ночи, когда круглая желтая луна скрылась за горизонтом, они наконец подъехали к замку, принадлежавшему, а вернее, присвоенному себе господином де Ланде.
Это некогда горделивое творение всеми забытого архитектора теперь превратилось в развалину, практически не приспособленную для жилья. Покрытые мхом башни с пустыми глазницами окон служили обиталищем для летучих мышей. Лес, заглушивший пахотные земли, подступал чуть ли не к самому порогу. Гвардия расположилась в ожидании под покровом деревьев.
12.
— А как насчет того, что ты задолжала мне?
— Что я тебе задолжала? — растерялась Мара, глядя на его широкую спину. — О чем ты говоришь?
— О цене предательства.
Она стремительно поднялась с кресла, подошла и встала прямо перед ним.
— Ты не понимаешь! Моя бабушка…
— Я понимаю. И ради родственной связи я должен позволить тебе уйти и продать себя предателю? О нет, Мара. Ни за что.
— Я бы не стала продаваться ему!
— Не стала бы? А если бы он этого потребовал? Мне импонирует твоя преданность родственникам, но поощрять ее я не стану. Только не такой ценой.
Она отвернулась от него, посмотрела на свои руки.
— Что же мне делать?
— Ты можешь предоставить действовать мне.
Ее глаза округлились от изумления.
— Тебе? Что ты имеешь в виду?
— Я найду твою бабушку и верну ее тебе.
Ей даже в голову не пришло сомневаться, что он может это сделать и сделает.
— Но почему? Зачем тебе это нужно?
— Скажем так, — невозмутимо ответил он, — я мстителен по натуре. Не люблю, когда меня держат за дурака. Если я увезу твою бабушку, я получу то преимущество, которое в настоящий момент принадлежит де Ланде. Она станет моей заложницей.
— Твоей? Но для чего?
Родерик улыбнулся одними губами, глаза остались холодны.
— Чтобы ты вела себя паинькой — в моей постели и вне ее. Для чего же еще?
Он повернулся по-военному, подошел к двери и послал лакея за гвардией. Тот побежал выполнять поручение.
Бабушку Элен нашли цыгане. Они были вездесущи, проникали в каждую деревню, конюшню, курятник; они видели и слышали все, пока покупали и продавали лошадей, плясали, показывали цирковые номера, торговали приворотным зельем и предсказывали судьбу на ярмарках. Они заранее знали, когда ожеребится любая кобыла и снесется любая курица. И, уж конечно, им было известно, когда в округе появлялся кто-то чужой. На цыганском языке была передана просьба сообщить о пожилой женщине определенной наружности, которую содержат в поместье некоего господина. Это сообщение распространилось так быстро, как только могли передать его люди, часто меняющие лошадей. Ответ был получен мгновенно, словно его принесло ветром: есть такая женщина в одном из замков в долине Луары, неподалеку от Шамборских лесов. Она здорова и довольна жизнью, хотя кажется немного помешанной.
К тому времени, как пришла эта весть, была снаряжена спасательная экспедиция, готовая выступить в любой момент. Они покинули Париж в самый темный час перед рассветом: мужчины на лошадях и быстро мчащаяся карета, В карете, откинувшись на подушки, полулежала Джулиана, пытавшаяся вздремнуть, а Мара сидела, выпрямившись, глядя прямо перед собой в темноту. Сестра Родерика отправилась в путь, чтобы не пропустить интересное приключение, Мара — потому, что ей необходимо было видеть бабушку. К тому же на ее присутствии настоял Родерик. Ей показалось, что он ей не доверяет и поэтому не хочет оставлять ее одну в Доме Рутении, хотя сам уверял, что ее присутствие успокоит и подбодрит бабушку, когда старушке придется столкнуться со своими спасителями.
Лучшей спутницы, чем Джулиана, Мара не могла бы и желать. Она не жаловалась, не трещала как сорока, не вскрикивала на каждом ухабе, держалась своей половины сиденья и была способна уснуть в не самых, мягко говоря, идеальных условиях. Мара, в отличие от нее, не смыкала глаз на протяжении двух суток, прошедших после бала. Когда Родерик созвал гвардию, чтобы составить план действий, она ушла в свою комнату и не покидала ее, ожидая, что он вот-вот ее позовет, но вызова так и не последовало. Она осталась наедине со своими мыслями и страхами.
Больше всего она боялась, что у них ничего не получится. Она была просто в ужасе. Вдруг де Ланде, предвосхищая их попытку освободить бабушку Элен, прибудет на место первым, увезет ее еще куда-то или даже убьет? Или приставит к ней такую стражу, сквозь которую им не пробиться? А если их попытка окажется успешной, Родерик привезет бабушку Элен в Париж и поселит ее в своем доме, где она увидит, как низко пала ее внучка, и будет винить в этом себя.
Было у Мары и еще одно опасение, заставлявшее ее снова и снова мысленно возвращаться к сцене в особняке виконтессы Бозире. Она вспоминала официанта и мужчин, столпившихся вокруг него, вспоминала, как шелестел летящий нож, как он с тихим, чмокающим звуком вошел в плоть. Кто убил этого человека?
Это мог быть один из телохранителей короля, проявивший чрезмерное рвение в попытке оградить монарха от нападения. Это мог быть кто-то из гостей, возмущенный тем, что официант своими действиями подверг опасности всех присутствующих. Это мог быть де Ланде. Но, скорее всего, его убил принц или кто-то из гвардейцев. Именно они стояли ближе всех. Что, если Родерик заставил замолчать человека, знавшего о его подлинной роли в этой истории?
Подозрение разъедало ее ум и душу. Уж лучше высказать свои сомнения открыто. Но как это сделать? Подозрение тем и страшно, что оно может подтвердиться.
Что это будет означать для нее, если выяснится, что именно Родерик приказал убить официанта? Можно ли сделать вывод, что Родерик каким-то образом участвовал в покушении? Он явно что-то знал, недаром вся его гвардия была наготове. Может быть, он собирался убить короля, но изменил свое решение в самый последний момент и устранил исполнителя, который мог его разоблачить?
Мара не могла забыть выражения ужаса на лице де Ланде. Может быть, он тоже боялся разоблачения? И что с ней теперь станется? Принц будет держать ее у себя, пока она ему не надоест? Или отпустит с щедрым вознаграждением в знак благодарности? А может, ее найдут в один прекрасный день в каком-нибудь переулке — женщину без имени, знавшую слишком много?
Принц не знал жалости, не знал пощады. Он взял ее с собой в Париж, словно она была найденной им на дороге приблудной собачонкой. Он оцарапал шпагой лицо Труди, чтобы доказать свою правоту в споре. Он использовал мужчин и женщин для достижения своих целей, выжимал из них нужные ему сведения, а потом прогонял с глаз долой. Он использовал их уважение, их преданность, как в случае с Лукой, а что давал взамен? Красивые слова. Милостивое разрешение себя сопровождать. Острые ощущения. Короткие моменты жизни на опасном краю наслаждения.
Карета, подпрыгивая на ухабах, катила вперед. Они оставили Париж позади, направляясь на юг. Пологие холмы проносились мимо. Они проезжали через оставленные под паром поля и фруктовые сады с голыми деревьями, через деревни, где их облаивали собаки и провожали тревожным мычанием коровы. Крестьяне с любопытством глазели им вслед, пока они мчались мимо в клубах пыли.
В одной из таких маленьких деревушек они заночевали, поужинав бобами и ветчиной, которую запивали чудесным красным вином. Встали опять затемно и к рассвету были уже далеко.
Наконец они достигли долины Луары, льющейся ленивыми широкими петлями среди песчаных дюн. Здесь располагались десятки загородных замков, исторических памятников, запечатлевших вкусы и предпочтения многих поколений французской аристократии. Тут были и средневековые крепости, и сказочные дворцы, и охотничьи домики, и вычурные «замки удовольствий». Здесь жили любовницы королей, здесь двести лет назад на крепостных стенах десятками вывешивали трупы гугенотов. Здесь звенел смех и лились слезы, здесь жизнь, проходившая в немыслимом блеске роскоши и великолепия, навсегда ушла в прошлое и была предана забвению с наступлением эпохи революций.
Они ехали по петляющим деревенским проселкам, проезжали мимо цыганских таборов, раскинувших свои шатры на берегу реки, пересекали лесные угодья, когда-то именовавшиеся королевскими. Они видели разрушающиеся акведуки и дороги, доставшиеся Франции в наследство еще от древних римлян, возвышающиеся над городскими домами величественные готические соборы, неподвластные времени. И в самый темный час ночи, когда круглая желтая луна скрылась за горизонтом, они наконец подъехали к замку, принадлежавшему, а вернее, присвоенному себе господином де Ланде.
Это некогда горделивое творение всеми забытого архитектора теперь превратилось в развалину, практически не приспособленную для жилья. Покрытые мхом башни с пустыми глазницами окон служили обиталищем для летучих мышей. Лес, заглушивший пахотные земли, подступал чуть ли не к самому порогу. Гвардия расположилась в ожидании под покровом деревьев.
12.
Для штурма замка был выбран рассвет — то время суток, когда трудно что-либо различить в сумерках, а люди спят самым крепким сном. Принц произнес краткое напутствие перед выступлением, хотя оно вряд ли было необходимым. Каждый из его гвардейцев хорошо знал свое место и свою задачу. Все прекрасно понимали, что любой неосторожный шаг может привести к гибели. Они были готовы проявить все свое мастерство, отточенное годами бесконечных тренировок, скупых похвал и едкой критики, изничтожавшей их немногочисленные слабости и недостатки. Их бы здесь не было, если бы они не были готовы к выполнению задания. В этом их заверил принц, человек, от которого не так-то легко было дождаться одобрения.
Михалу опять доверили опекать Мару. Если он и счел такое поручение обременительным, то жаловаться не стал. Пока они бесшумно пробирались по лесу, он вел ее в нужном направлении, то слегка касаясь ее локтя, то шепча советы на ухо. Она была благодарна ему за терпение и радовалась, что это не Родерик идет рядом с ней к замку. В последние минуты перед штурмом ее одолевали сомнения относительно цели, которую преследовал Родерик, и средств для ее достижения. Она знала, что он догадывается о ее сомнениях, знала это так же твердо, как и то, что утренний свет вскоре разгонит ночную мглу.
Мара этого не хотела. Он и без того уже настроен против нее, зачем обострять их отношения еще больше? А главное, она не хотела никоим образом повредить его попытке взять под свою защиту бабушку Элен. Взвесив все «за» и «против», Мара пришла к выводу, что лучше уж быть в долгу перед принцем, чем перед де Ланде. Возможно, в основе ее решения лежали и какие-то иные соображения, но она не хотела об этом думать.
Перед ними высились коричневато-серые стены замка, отделенные от опушки леса узкой полоской голого поля. Гвардейцы по одному пересекали открытое пространство и растворялись в глубокой тени. Где-то мрачно заухал филин. Мышь пискнула в сухой траве и затихла.
Настала очередь Михала и Мары. Он взял ее за руку. Свободной рукой она подобрала юбки. Низко пригибаясь, они перебежали через прогалину и выпрямились уже у самой стены. Остальные поджидали их там.
— Пора, друзья, — тихо сказал Этторе, когда все собрались вместе.
По этому сигналу гвардейцы подтянулись к нему, сгруппировались, взобрались друг к другу на плечи и образовали живую пирамиду. Они действовали так же ловко, быстро и бесшумно, как будто находились в своей любимой галерее в Доме Рутении.
— Опля! — раздался сверху возглас полушепотом, когда пирамида выстроилась.
Родерик, стоявший в стороне, подошел быстрыми шагами и начал взбираться по живой колеблющейся лестнице, немного не достававшей до края. Принц подтянулся и, преодолев последние несколько дюймов, ухватился обеими руками за край стены. Он напрягся и вскинул свое крепкое, тренированное тело на самый верх.
— Теперь вы, мадемуазель, — шепнул Этторе.
— Что? Разве принц не может отпереть ворота?
— Если у него не получится, вы должны пойти с ним, чтобы успокоить вашу бабушку. Торопитесь. Нельзя терять ни минуты.
Он был прав: их могли заметить, и риск рос с каждой минутой. Мара пробормотала себе под нос тихое замечание, неподобающее молодой даме из приличного общества, подоткнула юбки и начала взбираться по лестнице из тел. Она была разозлена, и злость придала ей сил добраться до плеч тех, кто стоял в верхнем ряду. Потом она медленно распрямилась. Родерик перегнулся через стену и потянулся к ней. После секундного колебания она подняла руки.
Он обхватил ее запястья, словно стальными тисками, и подтянул кверху. Сильная рука обхватила ее за талию и держала, пока она не нащупала точку опоры. Мара на миг ощутила литое бедро под собой, ножны шпаги Родерика больно кольнули ее в бок, но ей удалось перелезть через край стены. А потом, не успела она рта раскрыть или хотя бы понять, что он намерен делать, как Родерик опустил ее с другой стороны на всю длину своих рук, подержал так долю секунды, пока она не вытянулась вниз, к земле, и отпустил.
Мара приземлилась весьма неизящно и тут же перекатилась через себя, чтобы освободить место, потому что Родерик прыгнул следом за ней. Она чуть было не высказала ему на месте все, что думала о его способе преодолевать крепостные стены, но тут же закрыла рот, потому что над головой у них раздался оклик:
— Стой кто идет!
Вместо ответа Родерик одной рукой выхватил шпагу, а другой толкнул Мару к себе за спину. Часовой попятился, зовя на помощь и вытаскивая свою собственную шпагу. Принц нагнал его в несколько стремительных шагов. Их клинки скрестились со звоном, высекая искры Столкновение было бурным, но недолгим. Часовой ахнул полузадушенным голосом, когда шпага вылетела у него из рук и вонзилась, подрагивая и пружиня, в коровью лепешку Рукоятью своей собственной шпаги Родерик нанес ему страшный удар в подбородок. Часовой упал и остался недвижим.
Не останавливаясь, Родерик перешагнул через поверженного противника и бросился бегом к огромным железным воротам замка. Одним ударом шпаги он рассек канат, на котором висел противовес. Тяжелая гиря упала, и ворота медленно разошлись. Гвардия с оглушительным криком, который эхом отразился от стен замка, ворвалась во двор.
Они появились как раз вовремя, потому что где-то распахнулась дверь, и на мощенный булыжником двор упал сноп золотистого света. Из дверей, торопливо одеваясь на ходу, выбежали мужчины. Завидев гвардию принца, они остановились и вскинули пистолеты. Захлопали выстрелы, в сером сумраке рассвета вспышки пороха казались цветами — мгновенно распускающимися и тут же увядающими. Вспорхнули и разлетелись напуганные стрельбой голуби. Обмен выстрелами не принес результатов, и тогда были обнажены шпаги. Зазвенела сталь, первые лучи утреннего солнца заиграли на скрестившихся клинках. Мужчины дрались, ожесточенно кряхтя и ругаясь себе под нос, скользя и спотыкаясь на неровном булыжнике.
Стража замка оказалась невелика. Через несколько минут все было кончено. Часовых связали и уложили на землю. Для допроса Родерик выбрал покрытого шрамами, сурового на вид ветерана, получившего поверхностную рану головы и полуослепшего от кровотечения. Он помог стражнику принять сидячее положение и склонился над ним:
— Где твой хозяин? Где де Ланде?
— А кто хочет это знать? — ворчливо спросил старый вояка.
Родерик накрыл ладонью рукоять шпаги.
— Тот, кто отправит тебя на небеса без причастия, если ты не ответишь со следующим вздохом.
Мара ждала, затаив дыхание и напрягшись всем телом. Она боялась услышать, что де Ланде увез или убил ее бабушку, но еще больше страшилась стать свидетельницей убийства. Успев хорошо изучить принца, она ни на секунду не усомнилась в серьезности угрозы и ничуть не удивилась, что начальник охраны замка поспешил ответить:
— Прошу прощения, мсье. Я… мы не видели его вот уже несколько недель.
— У вас здесь живет пожилая дама. Где она?
— Вы говорите о мадам Элен? В постели, конечно, где же еще ей быть в этот час?
— Она больна? — с тревогой спросила Мара.
Начальник стражи в недоумении перевел взгляд с нее на Родерика.
— Она спит, насколько мне известно.
Родерик рывком поднял его на ноги:
— Показывай дорогу.
— Вы не причините ей зла?
Услыхав этот простой вопрос, гвардейцы сбросили напряжение. Они обменялись взглядами, на их лицах появились улыбки. На вопрос ответила выступившая вперед Джулиана:
— Болван, — беззлобно обругала она стражника, — веди нас к ней.
Топая сапогами и звеня шпагами, они вошли в замок. В громадном вестибюле пришлось прокладывать дорогу среди старых растрескавшихся седел и упряжи, валявшейся на полу. Винтовая лестница из белого известняка вела наверх. Они поднялись цепочкой: Родерик рядом с пленником, за ними Мара, следом все остальные. Поднявшись на два марша, они попали в другой вестибюль, увешанный оленьими рогами и обставленный деревянными скамьями, на которых лежали выношенные до основы и побитые молью подушки. В стене рядом с огромным камином находилась неприметная дверь. Начальник стражи остановился перед ней.
Бросив взгляд на его лицо, Родерик постучал в дверь. Ответа не последовало. Он постучал еще раз.
— Если ты солгал… — начал Этторе.
— Я не солгал. Позвольте мне, — сказал начальник стражи и забарабанил кулаками по двери.
Ответа по-прежнему не было.
— Отойди, — приказал Родерик.
— Дверь не заперта, — заметил начальник стражи.
Родерик взглянул на него с недоверием, но протянул руку и нажал на ручку двери Она легко поддалась. Тогда он посторонился и сделал знак Маре, чтобы она вошла первой.
Мара судорожно перевела дух и дрожащей рукой взялась за дверную ручку. Может быть, бабушка слишком слаба, чтобы подняться или даже откликнуться на зов? Что, если ее сердце не выдержало долгого заточения и она сейчас лежит мертвая в этом необъятном, продуваемом сквозняками каменном мавзолее? Был только один способ узнать наверняка.
Старая скрипучая дверь открылась пугающе медленно. Комната была освещена только слабым утренним светом, проникавшим через незашторенные окна. Огромная кровать под вышитым атласным балдахином была серой от пыли. У стены стоял расписной гардероб из тех, что когда-то назывались «свадебными сундуками», а к камину была подтянута кушетка. Другой мебели в комнате не было, но Мара узнала чемодан и белоснежную ночную рубашку с длинными рукавами и высоким стоячим воротником, сплетенную кружевницами из новоорлеанского монастыря. Рубашка была оставлена на кушетке, словно старая женщина одевалась в спешке перед небольшим огнем, разожженном в огромном, как пещера, камине.
По зову Мары остальные вошли в комнату вслед за ней. Начальник стражи нервно облизнул губы, переводя взгляд с одного сурового лица на другое.
— Она… она, наверное, вышла. Мадам встает рано, это правда.
Они снова вышли наружу, покинув здание через заднюю дверь, выходившую в узкий проход между кухней и помещениями для прислуги. Через проход можно было попасть в конюшни и в другие внешние постройки, включая уборную. Они осмотрели кухню, где какая-то неряха в засаленном фартуке заваривала кофе. В уборной никого не было. Капитан уже начал заикаться, но тут Мара, устремившая взгляд на деревянную постройку, похожую на курятник, издала радостный вопль.
К ним шла бабушка Элен. Капюшон ее плаща был откинут, седые волосы сияли серебром в лучах утреннего солнца. Концы плаща и подол платья намокли от росы. В руке она несла корзинку, доверху полную яиц, а следом за ней трусила, как домашняя собачонка, белая дойная коза с парой козлят. Она помахала рукой, ее морщинистое лицо расплылось в приветливой улыбке.
— Доброе утро, — поздоровалась она, подойдя поближе. — Вы как раз вовремя. На завтрак будет омлет.
Как образцовая креольская домохозяйка, бабушка Элен знала толк в еде. Правда, она давно уже не готовила своими собственными руками, но всегда лично наблюдала за ходом работ в своей кухне, и все блюда, подаваемые на стол в ее доме, были приготовлены по ее собственным рецептам. Она очаровала своих стражников не только любезными манерами, но и умением готовить вкусные блюда из простых, но цельных и свежих деревенских продуктов. Козы и куры принадлежали семье сторожей замка, крестьян, служивших владельцам дворянского поместья с незапамятных времен. Они всегда жили при замке. После революции владельцы менялись с каждой сменой правительства, а они оставались на месте.
Начальник стражи был старшим сыном четы сторожей, остальные приходились ему двоюродными братьями. Бабушка Элен огорчилась, узнав, что люди, охранявшие замок, пострадали при штурме. Они хорошо обращались с ней, она относилась к ним, как к родным. Она потребовала, чтобы их освободили, покормили и оказали им помощь.
Она сказала Родерику, что очень ему обязана, ведь он приехал, чтобы ее спасти, попросила не считать ее неблагодарной. Он поразительно похож на своего отца, заверила она его: такой же порывистый, такой же одаренный и такой же красивый. И как это предусмотрительно с его стороны — привезти с собой ее дорогую Мару! Она страшно тревожилась о своей внучке и теперь могла спокойно перевести дух. Она просит его называть ее бабушкой. Он не возражает против лука и козьего сыра в омлете?
Родерик был очарован. Он сидел в кухне и беседовал с пожилой дамой, пока она хлопотала у плиты. Они поговорили о том времени, когда его отец был с визитом в Луизиане, о его матери Анжелине, с которой Элен была очень хорошо знакома. Постепенно он перевел разговор на Мару и ее отца, внимательно выслушивая рассказ старушки об их жизни.
Мара, помогавшая бабушке собирать на стол, не могла не заметить растущей взаимной симпатии между ней и принцем. У самой Мары эта симпатия вызвала смешанные чувства: ей показалось, что с обеих сторон имеет место некий умысел. В чем он состоял, она не знала, но опасалась, что причина кроется в ней самой.
Утро перешло в день. Казалось, принц не торопится покидать неожиданно обнаруженный буколический уголок. Гвардейцы собрались в холле, украшенном оленьими рогами, и развели большущий огонь в камине, использовав несколько цельных стволов деревьев. Они вытряхнули пыль из подушек на деревянных скамьях и растянулись на них, чтобы отдохнуть после долгой ночной скачки. Плотно поев и согревшись, они вскоре уснули. Даже Демон зевнул, положив голову на лапы, и закрыл глаза. Он лениво приоткрыл их, когда у него под боком устроилась Софи, собачка Джулианы, и снова задремал.
А вот Мара никак не могла успокоиться и прилечь отдохнуть. Ей казалось, что им следовало бы как можно скорее покинуть замок. Де Ланде мог появиться в любую минуту. Ей не хотелось даже гадать, что он может сделать, обнаружив Родерика в своих владениях.
Она подошла к двойным застекленным дверям, ведущим на балкон в фасадной части здания. Через двери открывался вид на уходящую вдаль аллею — любимую французскими садоводами деталь парковой архитектуры. С обеих сторон к аллее примыкал парк, заросший диким подлеском, загроможденный стволами поваленных деревьев, в которых гнездились совы и соколы. На глазах у Мары сокол взмыл в небо и сделал круг, пронзительным криком приветствуя несущий его ветер.
Сокол был свободен, а она нет.
— Погруженная в задумчивость и меланхолию… нуждаешься ли ты в утешении? Или сочтешь это нескромностью?
Голос Родерика ударил по ее и без того напряженным нервам. А может быть, ее встревожила его близость? Он подошел и встал у нее за спиной, положив руку на оконный переплет.
— Ты спас мою бабушку, за это я тебе очень обязана. Больше я ни о чем не прошу.
— Стало быть, я тебе больше не нужен? Какой удар по моему самолюбию!
— Вряд ли оно сильно пострадает.
— Ты так думаешь? — Его голос вдруг зазвучал отрывисто и резко. — Я всего лишь человек, Мара, мне свойственны все человеческие потребности и слабости. Я никогда не притворялся иным.
— Ты принц крови. Ты привык, чтобы все склонялись перед твоей волей.
— Было бы глупо отказываться от привилегий, принадлежащих мне по праву рождения, но не забудь: не бывает прав без соответствующих обязанностей, а любой источник власти всегда находится под угрозой. И даже принцы — всего лишь люди.
Он резко отвернулся от нее и ушел, не дождавшись ответа.
На рассвете следующего дня они тронулись в обратный путь. Дамы ехали в карете, окруженной верховыми гвардейцами. Этторе замыкал шествие: он был нагружен седельной сумкой с козьим сыром, изготовленным бабушкой Элен. Она категорически отказалась оставить его в замке. Сыр, находившийся как раз в процессе созревания, «благоухал» довольно резко, поэтому Демон, мудрый пес, не захотел путешествовать в своей корзине и напросился в карету к дамам и Софи.
Родерик проявлял чрезвычайную заботу о бабушке Элен. Он помогал ей выйти из кареты на остановках, усаживал ее в карету и заботливо укутывал ей ноги полостью, когда они снова трогались в путь, подбадривал ее шутками, заметив, что она падает духом от усталости. Раз или два он спрыгивал с седла и пересаживался в карету, чтобы развлечь дам рассказом о местах, мимо которых они проезжали, причем сообщаемые им сведения носили скандальный и восхитительно непристойный оттенок, приводивший бабушку Элен в восторг. Его усилия были вознаграждены: к тому времени, как они въехали в город, старая женщина приняла его приглашение остановиться в Доме Рутении. При этом подразумевалось, что ее внучка, конечно, останется с ней.
Все было проделано так ловко, что Маре просто не дали возможности вежливо, под благовидным предлогом отклонить это приглашение. Она могла бы крикнуть, что отказывается, могла прямо у всех на глазах устроить шумную, слезливую, скандальную ссору, но единственная веская причина для отказа, которую она могла бы привести своей бабушке, носила столь личный характер, что Мара не решилась даже заикнуться о ней. Однако она твердо решила не оставаться под одной крышей с принцем. Она все объяснит, как только останется с бабушкой наедине, тем дело и кончится.
Михалу опять доверили опекать Мару. Если он и счел такое поручение обременительным, то жаловаться не стал. Пока они бесшумно пробирались по лесу, он вел ее в нужном направлении, то слегка касаясь ее локтя, то шепча советы на ухо. Она была благодарна ему за терпение и радовалась, что это не Родерик идет рядом с ней к замку. В последние минуты перед штурмом ее одолевали сомнения относительно цели, которую преследовал Родерик, и средств для ее достижения. Она знала, что он догадывается о ее сомнениях, знала это так же твердо, как и то, что утренний свет вскоре разгонит ночную мглу.
Мара этого не хотела. Он и без того уже настроен против нее, зачем обострять их отношения еще больше? А главное, она не хотела никоим образом повредить его попытке взять под свою защиту бабушку Элен. Взвесив все «за» и «против», Мара пришла к выводу, что лучше уж быть в долгу перед принцем, чем перед де Ланде. Возможно, в основе ее решения лежали и какие-то иные соображения, но она не хотела об этом думать.
Перед ними высились коричневато-серые стены замка, отделенные от опушки леса узкой полоской голого поля. Гвардейцы по одному пересекали открытое пространство и растворялись в глубокой тени. Где-то мрачно заухал филин. Мышь пискнула в сухой траве и затихла.
Настала очередь Михала и Мары. Он взял ее за руку. Свободной рукой она подобрала юбки. Низко пригибаясь, они перебежали через прогалину и выпрямились уже у самой стены. Остальные поджидали их там.
— Пора, друзья, — тихо сказал Этторе, когда все собрались вместе.
По этому сигналу гвардейцы подтянулись к нему, сгруппировались, взобрались друг к другу на плечи и образовали живую пирамиду. Они действовали так же ловко, быстро и бесшумно, как будто находились в своей любимой галерее в Доме Рутении.
— Опля! — раздался сверху возглас полушепотом, когда пирамида выстроилась.
Родерик, стоявший в стороне, подошел быстрыми шагами и начал взбираться по живой колеблющейся лестнице, немного не достававшей до края. Принц подтянулся и, преодолев последние несколько дюймов, ухватился обеими руками за край стены. Он напрягся и вскинул свое крепкое, тренированное тело на самый верх.
— Теперь вы, мадемуазель, — шепнул Этторе.
— Что? Разве принц не может отпереть ворота?
— Если у него не получится, вы должны пойти с ним, чтобы успокоить вашу бабушку. Торопитесь. Нельзя терять ни минуты.
Он был прав: их могли заметить, и риск рос с каждой минутой. Мара пробормотала себе под нос тихое замечание, неподобающее молодой даме из приличного общества, подоткнула юбки и начала взбираться по лестнице из тел. Она была разозлена, и злость придала ей сил добраться до плеч тех, кто стоял в верхнем ряду. Потом она медленно распрямилась. Родерик перегнулся через стену и потянулся к ней. После секундного колебания она подняла руки.
Он обхватил ее запястья, словно стальными тисками, и подтянул кверху. Сильная рука обхватила ее за талию и держала, пока она не нащупала точку опоры. Мара на миг ощутила литое бедро под собой, ножны шпаги Родерика больно кольнули ее в бок, но ей удалось перелезть через край стены. А потом, не успела она рта раскрыть или хотя бы понять, что он намерен делать, как Родерик опустил ее с другой стороны на всю длину своих рук, подержал так долю секунды, пока она не вытянулась вниз, к земле, и отпустил.
Мара приземлилась весьма неизящно и тут же перекатилась через себя, чтобы освободить место, потому что Родерик прыгнул следом за ней. Она чуть было не высказала ему на месте все, что думала о его способе преодолевать крепостные стены, но тут же закрыла рот, потому что над головой у них раздался оклик:
— Стой кто идет!
Вместо ответа Родерик одной рукой выхватил шпагу, а другой толкнул Мару к себе за спину. Часовой попятился, зовя на помощь и вытаскивая свою собственную шпагу. Принц нагнал его в несколько стремительных шагов. Их клинки скрестились со звоном, высекая искры Столкновение было бурным, но недолгим. Часовой ахнул полузадушенным голосом, когда шпага вылетела у него из рук и вонзилась, подрагивая и пружиня, в коровью лепешку Рукоятью своей собственной шпаги Родерик нанес ему страшный удар в подбородок. Часовой упал и остался недвижим.
Не останавливаясь, Родерик перешагнул через поверженного противника и бросился бегом к огромным железным воротам замка. Одним ударом шпаги он рассек канат, на котором висел противовес. Тяжелая гиря упала, и ворота медленно разошлись. Гвардия с оглушительным криком, который эхом отразился от стен замка, ворвалась во двор.
Они появились как раз вовремя, потому что где-то распахнулась дверь, и на мощенный булыжником двор упал сноп золотистого света. Из дверей, торопливо одеваясь на ходу, выбежали мужчины. Завидев гвардию принца, они остановились и вскинули пистолеты. Захлопали выстрелы, в сером сумраке рассвета вспышки пороха казались цветами — мгновенно распускающимися и тут же увядающими. Вспорхнули и разлетелись напуганные стрельбой голуби. Обмен выстрелами не принес результатов, и тогда были обнажены шпаги. Зазвенела сталь, первые лучи утреннего солнца заиграли на скрестившихся клинках. Мужчины дрались, ожесточенно кряхтя и ругаясь себе под нос, скользя и спотыкаясь на неровном булыжнике.
Стража замка оказалась невелика. Через несколько минут все было кончено. Часовых связали и уложили на землю. Для допроса Родерик выбрал покрытого шрамами, сурового на вид ветерана, получившего поверхностную рану головы и полуослепшего от кровотечения. Он помог стражнику принять сидячее положение и склонился над ним:
— Где твой хозяин? Где де Ланде?
— А кто хочет это знать? — ворчливо спросил старый вояка.
Родерик накрыл ладонью рукоять шпаги.
— Тот, кто отправит тебя на небеса без причастия, если ты не ответишь со следующим вздохом.
Мара ждала, затаив дыхание и напрягшись всем телом. Она боялась услышать, что де Ланде увез или убил ее бабушку, но еще больше страшилась стать свидетельницей убийства. Успев хорошо изучить принца, она ни на секунду не усомнилась в серьезности угрозы и ничуть не удивилась, что начальник охраны замка поспешил ответить:
— Прошу прощения, мсье. Я… мы не видели его вот уже несколько недель.
— У вас здесь живет пожилая дама. Где она?
— Вы говорите о мадам Элен? В постели, конечно, где же еще ей быть в этот час?
— Она больна? — с тревогой спросила Мара.
Начальник стражи в недоумении перевел взгляд с нее на Родерика.
— Она спит, насколько мне известно.
Родерик рывком поднял его на ноги:
— Показывай дорогу.
— Вы не причините ей зла?
Услыхав этот простой вопрос, гвардейцы сбросили напряжение. Они обменялись взглядами, на их лицах появились улыбки. На вопрос ответила выступившая вперед Джулиана:
— Болван, — беззлобно обругала она стражника, — веди нас к ней.
Топая сапогами и звеня шпагами, они вошли в замок. В громадном вестибюле пришлось прокладывать дорогу среди старых растрескавшихся седел и упряжи, валявшейся на полу. Винтовая лестница из белого известняка вела наверх. Они поднялись цепочкой: Родерик рядом с пленником, за ними Мара, следом все остальные. Поднявшись на два марша, они попали в другой вестибюль, увешанный оленьими рогами и обставленный деревянными скамьями, на которых лежали выношенные до основы и побитые молью подушки. В стене рядом с огромным камином находилась неприметная дверь. Начальник стражи остановился перед ней.
Бросив взгляд на его лицо, Родерик постучал в дверь. Ответа не последовало. Он постучал еще раз.
— Если ты солгал… — начал Этторе.
— Я не солгал. Позвольте мне, — сказал начальник стражи и забарабанил кулаками по двери.
Ответа по-прежнему не было.
— Отойди, — приказал Родерик.
— Дверь не заперта, — заметил начальник стражи.
Родерик взглянул на него с недоверием, но протянул руку и нажал на ручку двери Она легко поддалась. Тогда он посторонился и сделал знак Маре, чтобы она вошла первой.
Мара судорожно перевела дух и дрожащей рукой взялась за дверную ручку. Может быть, бабушка слишком слаба, чтобы подняться или даже откликнуться на зов? Что, если ее сердце не выдержало долгого заточения и она сейчас лежит мертвая в этом необъятном, продуваемом сквозняками каменном мавзолее? Был только один способ узнать наверняка.
Старая скрипучая дверь открылась пугающе медленно. Комната была освещена только слабым утренним светом, проникавшим через незашторенные окна. Огромная кровать под вышитым атласным балдахином была серой от пыли. У стены стоял расписной гардероб из тех, что когда-то назывались «свадебными сундуками», а к камину была подтянута кушетка. Другой мебели в комнате не было, но Мара узнала чемодан и белоснежную ночную рубашку с длинными рукавами и высоким стоячим воротником, сплетенную кружевницами из новоорлеанского монастыря. Рубашка была оставлена на кушетке, словно старая женщина одевалась в спешке перед небольшим огнем, разожженном в огромном, как пещера, камине.
По зову Мары остальные вошли в комнату вслед за ней. Начальник стражи нервно облизнул губы, переводя взгляд с одного сурового лица на другое.
— Она… она, наверное, вышла. Мадам встает рано, это правда.
Они снова вышли наружу, покинув здание через заднюю дверь, выходившую в узкий проход между кухней и помещениями для прислуги. Через проход можно было попасть в конюшни и в другие внешние постройки, включая уборную. Они осмотрели кухню, где какая-то неряха в засаленном фартуке заваривала кофе. В уборной никого не было. Капитан уже начал заикаться, но тут Мара, устремившая взгляд на деревянную постройку, похожую на курятник, издала радостный вопль.
К ним шла бабушка Элен. Капюшон ее плаща был откинут, седые волосы сияли серебром в лучах утреннего солнца. Концы плаща и подол платья намокли от росы. В руке она несла корзинку, доверху полную яиц, а следом за ней трусила, как домашняя собачонка, белая дойная коза с парой козлят. Она помахала рукой, ее морщинистое лицо расплылось в приветливой улыбке.
— Доброе утро, — поздоровалась она, подойдя поближе. — Вы как раз вовремя. На завтрак будет омлет.
Как образцовая креольская домохозяйка, бабушка Элен знала толк в еде. Правда, она давно уже не готовила своими собственными руками, но всегда лично наблюдала за ходом работ в своей кухне, и все блюда, подаваемые на стол в ее доме, были приготовлены по ее собственным рецептам. Она очаровала своих стражников не только любезными манерами, но и умением готовить вкусные блюда из простых, но цельных и свежих деревенских продуктов. Козы и куры принадлежали семье сторожей замка, крестьян, служивших владельцам дворянского поместья с незапамятных времен. Они всегда жили при замке. После революции владельцы менялись с каждой сменой правительства, а они оставались на месте.
Начальник стражи был старшим сыном четы сторожей, остальные приходились ему двоюродными братьями. Бабушка Элен огорчилась, узнав, что люди, охранявшие замок, пострадали при штурме. Они хорошо обращались с ней, она относилась к ним, как к родным. Она потребовала, чтобы их освободили, покормили и оказали им помощь.
Она сказала Родерику, что очень ему обязана, ведь он приехал, чтобы ее спасти, попросила не считать ее неблагодарной. Он поразительно похож на своего отца, заверила она его: такой же порывистый, такой же одаренный и такой же красивый. И как это предусмотрительно с его стороны — привезти с собой ее дорогую Мару! Она страшно тревожилась о своей внучке и теперь могла спокойно перевести дух. Она просит его называть ее бабушкой. Он не возражает против лука и козьего сыра в омлете?
Родерик был очарован. Он сидел в кухне и беседовал с пожилой дамой, пока она хлопотала у плиты. Они поговорили о том времени, когда его отец был с визитом в Луизиане, о его матери Анжелине, с которой Элен была очень хорошо знакома. Постепенно он перевел разговор на Мару и ее отца, внимательно выслушивая рассказ старушки об их жизни.
Мара, помогавшая бабушке собирать на стол, не могла не заметить растущей взаимной симпатии между ней и принцем. У самой Мары эта симпатия вызвала смешанные чувства: ей показалось, что с обеих сторон имеет место некий умысел. В чем он состоял, она не знала, но опасалась, что причина кроется в ней самой.
Утро перешло в день. Казалось, принц не торопится покидать неожиданно обнаруженный буколический уголок. Гвардейцы собрались в холле, украшенном оленьими рогами, и развели большущий огонь в камине, использовав несколько цельных стволов деревьев. Они вытряхнули пыль из подушек на деревянных скамьях и растянулись на них, чтобы отдохнуть после долгой ночной скачки. Плотно поев и согревшись, они вскоре уснули. Даже Демон зевнул, положив голову на лапы, и закрыл глаза. Он лениво приоткрыл их, когда у него под боком устроилась Софи, собачка Джулианы, и снова задремал.
А вот Мара никак не могла успокоиться и прилечь отдохнуть. Ей казалось, что им следовало бы как можно скорее покинуть замок. Де Ланде мог появиться в любую минуту. Ей не хотелось даже гадать, что он может сделать, обнаружив Родерика в своих владениях.
Она подошла к двойным застекленным дверям, ведущим на балкон в фасадной части здания. Через двери открывался вид на уходящую вдаль аллею — любимую французскими садоводами деталь парковой архитектуры. С обеих сторон к аллее примыкал парк, заросший диким подлеском, загроможденный стволами поваленных деревьев, в которых гнездились совы и соколы. На глазах у Мары сокол взмыл в небо и сделал круг, пронзительным криком приветствуя несущий его ветер.
Сокол был свободен, а она нет.
— Погруженная в задумчивость и меланхолию… нуждаешься ли ты в утешении? Или сочтешь это нескромностью?
Голос Родерика ударил по ее и без того напряженным нервам. А может быть, ее встревожила его близость? Он подошел и встал у нее за спиной, положив руку на оконный переплет.
— Ты спас мою бабушку, за это я тебе очень обязана. Больше я ни о чем не прошу.
— Стало быть, я тебе больше не нужен? Какой удар по моему самолюбию!
— Вряд ли оно сильно пострадает.
— Ты так думаешь? — Его голос вдруг зазвучал отрывисто и резко. — Я всего лишь человек, Мара, мне свойственны все человеческие потребности и слабости. Я никогда не притворялся иным.
— Ты принц крови. Ты привык, чтобы все склонялись перед твоей волей.
— Было бы глупо отказываться от привилегий, принадлежащих мне по праву рождения, но не забудь: не бывает прав без соответствующих обязанностей, а любой источник власти всегда находится под угрозой. И даже принцы — всего лишь люди.
Он резко отвернулся от нее и ушел, не дождавшись ответа.
На рассвете следующего дня они тронулись в обратный путь. Дамы ехали в карете, окруженной верховыми гвардейцами. Этторе замыкал шествие: он был нагружен седельной сумкой с козьим сыром, изготовленным бабушкой Элен. Она категорически отказалась оставить его в замке. Сыр, находившийся как раз в процессе созревания, «благоухал» довольно резко, поэтому Демон, мудрый пес, не захотел путешествовать в своей корзине и напросился в карету к дамам и Софи.
Родерик проявлял чрезвычайную заботу о бабушке Элен. Он помогал ей выйти из кареты на остановках, усаживал ее в карету и заботливо укутывал ей ноги полостью, когда они снова трогались в путь, подбадривал ее шутками, заметив, что она падает духом от усталости. Раз или два он спрыгивал с седла и пересаживался в карету, чтобы развлечь дам рассказом о местах, мимо которых они проезжали, причем сообщаемые им сведения носили скандальный и восхитительно непристойный оттенок, приводивший бабушку Элен в восторг. Его усилия были вознаграждены: к тому времени, как они въехали в город, старая женщина приняла его приглашение остановиться в Доме Рутении. При этом подразумевалось, что ее внучка, конечно, останется с ней.
Все было проделано так ловко, что Маре просто не дали возможности вежливо, под благовидным предлогом отклонить это приглашение. Она могла бы крикнуть, что отказывается, могла прямо у всех на глазах устроить шумную, слезливую, скандальную ссору, но единственная веская причина для отказа, которую она могла бы привести своей бабушке, носила столь личный характер, что Мара не решилась даже заикнуться о ней. Однако она твердо решила не оставаться под одной крышей с принцем. Она все объяснит, как только останется с бабушкой наедине, тем дело и кончится.