— Слушаюсь…— ответил Лой уже не так громко: урок Орлова всё-таки заставил задуматься…
Возвратились с границы промокшие, серо-зелёные маскхалаты вывалялись в рыжей глине. Пока, сидя в дежурке, сушились, Орлов слегка экзаменовал своего ученика. Тот должен был по памяти повторить курс, проложенный по карте — вплоть до той тропы, которую назвали оленьей. И тут Лой убедился, какая у его наставника память. Закрыв глаза, Орлов то и дело поправлял верховинца, вставляя: «А вот справа — разбитая молнией сосна… Тут по курсу на юго-восток — три лисьих норы, видимо крупный выводок, — хороший ориентир, следует запомнить… А здесь — ты забыл — лощину недавно перегородили камни, значит, обвал был — здесь „удобный проход…“
И вдруг предложил:
— Вот что, Иосиф Дмитриевич, расскажи-ка о себе. То, что написал ты в автобиографии, — это, так сказать, сухая проза. Давай по душам. Вот что тебя к нам привело?
Лой уже привык к неожиданным поворотам мысли своего командира. Уселся у окна и, жадно вдыхая влажный осенний воздух, начал рассказывать.
…В середине 30-х годов туризм в Карпатах входил в моду. По дороге, ведущей из Хуста к перевалу, ползли шумные автобусы, мчались форды, тянулись вереницы путешественников, которых манила деревянная Верховина с карпатским чудом — Синевирским озером. Туристы обычно делали привал на середине пути — в селе Вучковом: впереди открывались крутые серпантины. Торопливо щёлкали фотоаппараты, фиксируя горные пейзажи и приземистые хаты под остроконечными, выстланными почерневшей соломой крышами, из-под которых вечно просачивался дым.
Из хаты к машинам часто выходил старик Дмитрий Лой. Он держал в руках вуйоши — домотканые куртки из грубой овечьей шерсти, вышитые рубашки и другой товар. Выходил с надеждой: авось заезжий господин что-нибудь и купит.
Трудная была доля у старого Лоя — отца пятнадцати детей. Никак не мог свести концы с концами, хотя не раз, а дважды пересекал океан в поисках куска хлеба и слыл в Вучковом мастером-портным. Дети умирали…
Подрос старший сын, Иосиф. Хозяин вучковских лесов чех Скоупил согласился принять паренька в лесную управу. Считался Иосиф учеником на лесника, а был в панском доме обычным слугой. Лесмистер имел немалое хозяйство: десять коров, две пары коней и с десяток гектаров земли. Иосифу пришлось чистить хлевы, таскать скотине воду, косить сено.
Потом его призвали на воинскую службу, и оказался в Моравии. Но пробыл там с небольшим три месяца: фашисты оккупировали Прагу, Чехословакия распалась. А в Вучковом уже объявился новый управляющий — из Будапешта. Для Иосифа мало что изменилось: хозяйство у нового, венгерского, лесмистера было отнюдь не меньшее, чем у прежнего.
Вечерами у корчмы хлопцы все чаще заводили разговор о том, как перейти границу, чтобы потом вернуться вместе с русскими, освообдить родные горы. Иосиф Лой тоже готовился «на тычья»[35], но его призвали в венгерскую армию.
В хустских казармах было больше парней из Верховины. Иосиф подружил с одним гуцулом — из Раховщины. Конечно, у них не было друг от друга тайны. Лой как-то сказал:
— Хватит нам шушукаться. Мы не понимаем по-венгерски, а они, тем более, не понимают нас. Давай говорить смело — то, что думаем: надо взять винтовки и топать к русским, своим людям.
Не прослужив и одного месяца, Лой и его товарищ решили дезертировать. В ненастную осеннюю почь они пустились вверх по течению Рики. Утром вошли в лес у Вучкового. Иосиф наведался в ближайшую окраинную хату — к Василию Литке и попросил известить родных о своём побеге. Василь вернулся с плохой вестью:
— У вас там жандармы… От старика-отца допытываются, где он тебя спрятал.
— Понятно, — спокойно ответил Иосиф. Литка дал хлопцам хлеба и сказал:
— Заправитесь в дороге — вам надо торопиться. И всё-таки советую идти не напрямик через Торунский перевал, а свернуть к полонине Озёрной — там вроде бы тише…
У самой границы беглецов обстреляли, и они друг друга потеряли. На советскую заставу Лой пришёл один…
Прошла ещё целая неделя и, как казалось Иосифу, самая длинная за время его прибывания на пограничном пункте: плотно, словно патроны в обойме, были набить: дни этой недели — с напряжёнными тренировками, с обсуждением первого задания. И вот снова вызвал майор Львов.
— Ну, как успехи, старшина? Пора за работу. Пора, пора… Осталось одно: придумать вам псевдоним. Вы как-то говорили, что в Карпатах много серн — косуль. Вот на одну, скажем, будет больше — согласны называться Косулей?
— Согласен.
— Тогда лёгкой вам тропы, товарищ Косуля…
— Дома! — вздохнул он, переобувая постолы. Одет был по-пастушьи — в грубую серьмягу и старые штаны, на затылке торчала дырявая шляпа, а в перекинутой через плечо торбинке лежала горсть кукурузных зёрен.
Пожёвывая зерна, принялся обдумывать полученное задание.
Создание новой разведгруппы надо было начинать с Василия Кикины. Иосиф знал, где его искать даже без инструкции. Немало безземельных верховинцев в середине тридцатых годов переселялось с гор в долину Боржавы. Осваивали пустоши, потихоньку строились. Так на Береговщине, вблизи села Мачолы, возник хутор Хуняди. Сюда переехали из Вучкова семьи Юрия Плиски, Василия Кикины…
Когда старший лейтенант назвал Кикину, Лой даже вскочил: это же его бывший односельчанин! Орлов и Львов тоже были рады, когда оказалось, что Кикина и Лой — родом из одного верховинского села. Дело решалось проще — Иосиф направлялся к хорошо знакомому краянину.
— Кое-какие весточки твой земляк нам подавал, — открылся Орлов. — Вот ты и попробуй с ним поговорить — решится он на большее, руководить на месте целой группой? Особенно, конечно, не дави — ведь не все такие отчаянные и быстрые, как ты. Тут риск большой, поэтому не каждый, пусть и хороший, человек на него пойдёт.
— Надеюсь, Кикина пойдёт, — ответил ему Лой. — Тем более, что пугливых я в нашем Вучковом что-то не припомню…
По дороге к Кикине поручалось выполнить побочное задание — проехать вдоль Рики — от Вучкового до Хуста — на велосипеде, чтоб понаблюдать за сооружением военных объектов и дислокацией частей. Расположение дороги надо было снимать «Кодаком», который лежал в торбе, завёрнутый в бумагу и засунутый в мешочек с мукой…
Вечером Иосиф приблизился к родному селу.
В урочище Млаки, на отвоёванных у гор клочках земли бедняки из года в год садили картофель — верховин-ский хлеб. Поле примыкало к лесу фирмы, кишевшему дикими свиньями. Они уничтожали крестьянский урожай, но убивать их, даже заходить в лес строго воспрещалось. И вот, спасая скудное добро, бедняки ночами жгли костры, чтобы хоть таким способом отпугивать животных.
Так было и на этот раз.
У огня молчаливо коротал ночь Лой-младший — Иван. Ел печёный картофель.
— Помощника не нужно?
— Брат! — обрадовался парень, вскочил на ноги. — Ты прямо с того света… Живой!
Иосиф, подбросив в костёр хворостин, стал рассказывать о том, где был и что видел. Когда Иван его спросил, зачем возвратился, он ответил коротко:
— Дело привело…
— Так ты идёшь домой, в Вучковое?
— Не совсем. Поеду в Хуст, оттуда в Берегово. Только добираться туда на автобусе было бы рискованно:
— У нас же есть велосипед, разве ты забыл? Иосиф осторожно разломил горячую картофелину.
— Велосипед-то есть, но какой? Спортивный. Он у нас такой — один на всю округу. Велосипед приметный. Понял?
— Не беда, достанем неприметный, — пообещал Иван. — Да, вот что ещё…— предупредил Иосиф. — Дома ты пока что обо мне молчи. Буду возвращаться — встречусь я с родными.
Под утро братья Лои спустились в село. Иосиф зашёл к родственнику Миколе Шегуте, жившему на отшибе. Там остановился и сразу лёг поспать. Тревожным был этот дневной сон, парень просыпался от каждого шороха…
На другой день Иван ожидал брата, как условились, за речкой. Оглядывал старый велосипед, одолженный им у побратима как будто для себя. Иосиф надел тёмные очки, перевязал голову бинтом и покатил по шоссе на Хуст: со стороны могло показаться, что побывал человек в аварии и вот едет в город, к врачу. Но у моста через Рику «раненый» вдруг притормозил и завернул в кусты. Оглядевшись, достал из портфеля фотоаппарат, ловко нацелил объектив на сооружение. Сделал несколько кадров, на время спрятал аппарат и отъехал дальше…
В Мачолу-Хуняди Лой прибыл поздно вечером. Там разыскал крёстного отца — Юрия Плиску. Тот устроил гостя у себя на обороге, а сам пошёл к Кикине — в другой конец хутора.
Василь разбудил Лоя на рассвете. Прилёг на сене рядом. Покусывая стебель, принялся слушать Иосифа, который сразу же сказал:
— Я был за перевалом. Вам большой привет от майора Львова.
— Получили, значит, от меня записочку! — не удержал волнения Кикина. — Хорошо, что ты пришёл, я передам ещё. В Берегове у меня знакомый, который служит писарем в полку. Через него удалось узнать состав этого полка, его вооружение…
Лой взял Василя за руку:
— Это хорошо, но стоит ли идти на такой риск из-за одной записки? Поймите меня правильно: на вашем полку свет клином не сошёлся, хоть он и расположен в самом центре города. Надо создать более широкую сеть по сбору информации — тогда стоит и порисковать.
— Что же в таком случае требуется от меня? — отбросил стебель Кикина.
— Сначала — ваше доброе согласие возглавить это дело непосредственно на месте. Если согласитесь, то майор Львов хотел бы с вами увидеться…
Кикина сказал:
— Через два дня буду в Вучковом. Остановлюсь у родственников… А тем временем хотел бы обследовать в Берегове стрельбище, а ты можешь тут недалеко снять лётное поле. Не идти же через перевал в пустыми руками.
Лой той же дорогой возвратился в родное село. Попросил Шегуту, чтобы привёл брата и отца. Когда все собрались, начал рассказывать о жизни в Советском Союзе.
— Будет и у нас так, непременно будет… Старик вздохнул:
— Но ведь в горах столько венгерского войска, кто его прогонит?
— Прогоним, — легко поднялся Иосиф. — Надо только начинать. И есть у меня думка…
Собственно, первым эту мысль высказал Орлов. При разработке задания он напомнил Лою:
— Ты говорил, что брат — мировой парень. Да и отец, наверное, старик боевой…
— Вас понял, товарищ старший лейтенант, — перебил Иосиф. — Я и сам хотел, было, просить вашего разрешения включить в группу брата и отца, да как-то не решался.
— Думал, обвиыо в семейственности? Это как раз тот случай, когда семейственность на пользу.
— Будет сделано! Орлов, подумав, уточнил:
— Ну, а что ты поручишь отцу?
— Как что? Он — охотник, в осеннюю и зимнюю пору бродит по лесам, вот пусть потихоньку высматривает, что там гонведы строят.
— Это слишком просто. В лесу может успешнее действовать лесник… А вот ты упоминал, что отец—мастер на все руки.
— Ага, он шьёт… делает красивые поясные ремни, а уж ковровые дорожки ткёт лучше нашей мамки. Да и брат возле отца кое-чему уже научился.
— И, следует думать, заезжих туристов интересует на родная верховинская одежда?
— Это точно.
— Правда, сейчас там бродят туристы, которые скорее охочи к офицерской форме… Но всё равно, если человек приезжий, к тому же при деньгах, можно ему предложить товар.
— Вас понял, товарищ старший лейтенант.
— Да и хорошо бы, если бы отец с братом поторговывали больше вдоль стратегической дороги, поближе к военным. Только предупреди: там и в самом деле придётся смотреть в оба — на покупателя — кто он? — и на нужные объекты. Надо иметь в виду, что теперь в Карпатах немецких коммерсантов развелось, как мух в базарный день… Впрочем, старик, которому маскироваться легче, может поторговывать и сам, а брату Ивану передай «Кодак», научи снимать…
Попыхивая люлькой, отец молча выслушал Иосифа и только одобрительно кивнул головой. А Иван сказал: «Где ты, там и мы!» Не любили в Вучковом долго говорить о серьёзном деле. А когда Иосиф спросил насчёт Поповича, отец и брат, солидно поразмыслив, ответили, что было бы неплохо привлечь к работе и соседа.
Иван, который был на два года моложе, всегда считался с мыслями Иосифа, как старшего брата: у них старшинство было в особом почёте. А теперь к тому же обрадовался, что Иосиф, который в его глазах уже был настоящим советским разведчиком, советуется с ним. Потом, Ивану нравился лесник — Федор Иванович Попович, часто коротавший вместе с ними зимние вечера…
— Хотя ему четвёртый десяток, а нас с тобой ещё пересилит, — хлопнул Иван брата по широкому плечу.
А отец добавил:
— У Федора силы на двоих, а смекалки — на троих. Годится, ей-богу, годится…
Разошлись поздно ночью. Опасаясь жандармской облавы, Иосиф остался. Заночевал снова у Шегуты. А утречком Иван к нему привёл дядька Федора. Остались с глазу на глаз.
— Не буду от вас крыться, — сказал ему Иосиф, — пришёл я из-за гор. Служу в Красной Армии. Рассказывал моим командирам про наше село. Про семью, про соседей. Теперь о вас там знают, как о надёжном человеке. Предлагают помочь в нашем деле…
— А как? — прижмурился лесник. — Разве что выкрою дровишек.
— Дрова зимой не помешают. Но не об этом речь. Как помогать — вы скоро поймёте, если псов-фашистов ненавидите, как мы…
— М-мы, — хмыкнул Попович. — Сколько же вас, таких «ненавистников»?
— Сколько есть — я всех вам передам. Сами знаете, как за мной здесь жандармы гоняются.
— Напугал. Да, если хочешь знать, я года три тому на Рике двух жандармов так друг о дружку стукнул, что потом их водой отливали. И, конечно, сразу же им перехотелось разгонять забастовщиков.
— Драться теперь придётся разве что напоследок, а сначала…
И Лой рассказал, чего ждут от Поповича советские товарищи: лесника предполагалось сделать связным Кикины.
Вскоре в новом серяке явился отец — было видно, собрался в дорогу. Он объяснил сыну:
— Видишь ли, с того времени, как ты бежал за перевал, прошёл целый год. За это время у границы могли появиться новые посты. А ты, наверное, хотел идти по прежней, проверенной дороге.
В самом деле, спохватился сын, он об этом как-то не подумал. К тому же на этот раз у него материалы, плёнки. Нужен проводник!
— Есть там один человек, — продолжал отец. — Федор Хмиль, лесник. Я как-то шил ему серяк. Помню, говорили о России… Да и живёт под самым перевалом, на хуторе Лопушном.
Отец сел в автобус, который шёл из Хуста в Торунь. В горах нашёл Хмпля. Сказал прямо, без обиняков:
— Знаю тебя, Федор, не первый день и не первый год — могу тебе довериться. Сын Иосиф и его товарищ хотят уйти в Россию. Не покажешь им свою тропинку?
Хмиль, улыбнувшись, молча пожал его локоть.
Шумной ветреной ночью Лой с Кикиной перешли границу. На советской стороне дорогу преградили пограничники. Лой назвал пароль:
— Я — Косуля. Направляюсь к Орлову…
Орлов встретился с ними в коридоре, крепко пожал им руки:
— С прибытием, товарищи! Мы, признаться, уже заждались. Ну, заходите, заходите…
Лой отпорол подкладку серяка и достал записки, которые приготовил Кикина. Выложил на стол плёнки. Орлов бегло пробежал глазами донесение и сразу же оценил роботу:
— Спасибо. Молодцы… Ну, а теперь… Как говорил Кутузов, солдату перед боем надо первым делом хорошенько выспаться.
Из домиков, которые, казалось, обошли все бури, бушевавшие в последние месяцы сорокового года, вывалились грузные бюргеры в цветных свитерах и их солидные подружки, мечтавшие сбавить вес в горах, шумно шли к подъёмникам.
Разве что Ханс-Иорген Кнехт, сметая снежок с панели летнего бассейна, устроенного среди дачного дворика, скучающе поглядывал на сытых туристов. Он ждал, пока появится Кнехт-старший, его высокопоставленный «фатти». Дача — стилизованный под старинную крепость домик, с маленькими башенками, каменной стеной и даже рвом, была выстроена Иоргеном Кнехтом, владельцем крупного химического концерна в Эссене за последние года полтора — насколько знал Кнехт-младший, за счёт прибыли от срочных военных заказов, — и отец проводил в ней не менее трёх-четырёх месяцев в году, проложив сюда линии связи со своими заводами и компаньонами. Сам Ханс неохотно наведывался в отцовское «гнёздышко», ибо он побаивался своего «фатти»: тот держал его на расстоянии, только один раз и позаботился о нём — устроил в службу абвера. Сделать это Кнехту было вовсе нетрудно, ибо он принадлежал к «кружку друзей фюреpa» — обществу избранных и доверенных лиц из высших промышленных, финансовых, военных кругов. Кнехт был на близкой ноге с теми, перед которыми сынок, в общем обладавший завидными нервами, робел, как гимназист. Солидная служба тем не менее не приблизила отпрыска ни на шаг к полным отцовским сейфам, хотя он в душе на это весьма надеялся. И теперь Ханс терялся в догадках, зачем он вдруг понадобился «фатти». Вызвал начальник их отдела, вручил предписание — явиться сюда, в Гармиш, не преминув заметить, что о сроке его возвращения сообщит ему отец.
У калитки скрипнул снег. Кнехт-старший, затянутый в коричневый с яркими цветами свитер и узкие брюки, отбил лыжи и поставил их аккуратно в стойку. Ханс поднялся, подумал про себя, что глава их семейства, несмотря на все шестьдесят лет, подтянут, как солдат. Ещё бы — три хорошеньких массажистки на утреннем сеансе, тренер-гимнаст после обеда, лыжи, хвойные ванны, а ты возись с вонючими клиентами в каких-то непонятных карпатских сёлах…
Герр Иорген шагнул к нему навстречу и, нахмурив брови, заглянул в глаза.
«Все знает, — отметил про себя сынок, — буквально все. Неужели начальство ему докладывает о моей работе?»
— Да, в Карпатах совсем огрубел, одичал…— прочитал он мысли своего папаши. — Но не беда, мне предстоит более приятная миссия. Недаром я изучал французский
— С твоей «приятной миссией» придётся обождать…— отец повернулся и зашагал к дому.
Ханс знал его привычку и, не ожидая приглашения последовал за ним.
Усевшись на старинный жёсткий стул в небольшом кабинете и закурив сигару, Кнехт-старший продолжил свой разговор с сыном. Как и раньше, в редкие их встречи, герр Иорген цитировал фюрера вперемежку с Ницше преподавая сыну известные истины об «избранности нордической нации». Затем открыл папку и прочитал выдержку из документов второго венского арбитража, знакомых службам абвера до каждой запятой. Тем не менее сынок счёл нужным помолчать, изобразив полнейшее внимание. А отец разошёлся:
— Мы заставили эту полнейшую бездарность в сюртуке — венгерского премьера — подписать то, что нам было нужно. Я имею в виду соглашение о «национальных меньшинствах». Этот термин временный — наше меньшинство на отданных им землях впоследствии станет большинством. А пока что, согласно формальностям, венгерское правительство будет заботиться о том, чтобы немцы, проживающие в Венгрии, не терпели никакого ущерба из-за национальности и национал-социалистского мировоззрения, с которым они солидарны. Кроме того, им предоставляется право создания своих организаций и свободного общения с Германией на культурном поприще.
— Это интересно, мой фатти, — Ханс слегка притронулся к прилизанным волосам.
— Интересно, дорогой, другое, — торжественно продолжал Кнехт-старший. — В тридцать шестом я был в качестве гостя графа Шенборна в Подкарпатской Руси и посетил одно село…— Он вставил монокль и прочитал с трудом название селения на жёлтом обороте фотографии, лежавшей на столе:— «Уст-тшерное»… С этим «буковым языком», как острят венгерские коллеги, можно вывихнуть челюсть… Помню, оттуда направился по красивой речке к чудо-озеру. Там великолепные леса, а выходы породы на берегах свидетельствуют о наличии богатых минералов. И я себе подумал: это самое карпатское Уст-тшерное должно быть названо иначе — ведь там живут немцы, настоящие немцы! В двух шагах от нетронутых корабельных сосен и в трёх — от богатейших залежей соли. А вот типичный верховинец, село Вутшковое.
Поймав вопросительный взгляд сына, Кнехт самодовольно заключил:
— Я все уже предусмотрел, Ханс. Наступило время заполучить нам этот лес, эту соль и кое-что ещё. В Карпаты уже отправилась группа моих изыскателей и инженеров — ты встретишь их там в качестве организаторов вечеров «немецкой национальной культуры». Придали им для пущего эффекта двух певиц и конферансье. С Будапештом я договорился — и мы создадим смешанное акционерное общество по использованию естественных ресурсов этого района. Твоя задача — подобрать будущих надзирателей из тамошних немецких колонистов… И не смотри на меня так, словно тебя ожидает открытие нового острова и приручение туземцев. Наши острова теперь— в Европе. Германия создаст себе колонии на своём материке!
Ханс сразу оживился. К тому же «фатти» наконец намекнул:
— Пора тебя, сын, запускать в дело. Здесь — инструкции, — и Кнехт ногтем подтолкнул пакет к краешку стола. — А что касается твоих непосредственных обязанностей, то будешь совмещать приятное с полезным. Кстати, чем больше мрази уберёте с карпатского плацдарма, тем оно будет лучше и для нашего концерна.
И старый Кнехт, взглянув на часы, отправился принимать лечебную ванну.
Ханс принялся рассматривать снимки. На одном седой старик в вышитом кожухе стоял у порога, показывая детям каракулевые шапки. На обороте была надпись «4 км до озера Синевир». «Пунктуальность фатти чувствуется во всём, — усмехнулся Ханс. — Если бы был настолько пунктуальным, чтобы вложить сюда и чек — на расходы в интересах фирмы…»
Ханс-Иорген Кнехт поднялся, расправил плечи, подтянулся. Он почувствовал, что снова входит в свою роль.
Это был народный подвиг. Приобщитесь хотя бы к историям, о которых мы рассказываем, и убедитесь в этом: в каждой из разведывательных групп, боевые страницы которой открылись или открываются, участвовали люди различных национальностей, вероисповеданий, характеров. Это сражался народ…
Мы долго говорили с Панкратенковым о смелых верховинцах. Александр Максимович, конечно, был взволнован больше нас, ибо все пережил сам. Он рассказывал:
— Знаю и очень хорошо Иосифа Лоя. Меня с ним познакомил начальник погранпункта Федор Иванович Говоров, он же — майор Львов. Сбросив гонведовский мундир, в котором к нам перебежал, Иосиф попросился в ряды Красной Армии, чтобы поскорее освободить и Закарпатье. Понравился нам этот бесстрашный парень. По нашому заданию он создал в родных местах группу военных разведчиков и помогал руководить её деятельностью.
Бывший старший лейтенант Орлов запомнил всех участников группы, с кем довелось встречаться.
Возвратились с границы промокшие, серо-зелёные маскхалаты вывалялись в рыжей глине. Пока, сидя в дежурке, сушились, Орлов слегка экзаменовал своего ученика. Тот должен был по памяти повторить курс, проложенный по карте — вплоть до той тропы, которую назвали оленьей. И тут Лой убедился, какая у его наставника память. Закрыв глаза, Орлов то и дело поправлял верховинца, вставляя: «А вот справа — разбитая молнией сосна… Тут по курсу на юго-восток — три лисьих норы, видимо крупный выводок, — хороший ориентир, следует запомнить… А здесь — ты забыл — лощину недавно перегородили камни, значит, обвал был — здесь „удобный проход…“
И вдруг предложил:
— Вот что, Иосиф Дмитриевич, расскажи-ка о себе. То, что написал ты в автобиографии, — это, так сказать, сухая проза. Давай по душам. Вот что тебя к нам привело?
Лой уже привык к неожиданным поворотам мысли своего командира. Уселся у окна и, жадно вдыхая влажный осенний воздух, начал рассказывать.
…В середине 30-х годов туризм в Карпатах входил в моду. По дороге, ведущей из Хуста к перевалу, ползли шумные автобусы, мчались форды, тянулись вереницы путешественников, которых манила деревянная Верховина с карпатским чудом — Синевирским озером. Туристы обычно делали привал на середине пути — в селе Вучковом: впереди открывались крутые серпантины. Торопливо щёлкали фотоаппараты, фиксируя горные пейзажи и приземистые хаты под остроконечными, выстланными почерневшей соломой крышами, из-под которых вечно просачивался дым.
Из хаты к машинам часто выходил старик Дмитрий Лой. Он держал в руках вуйоши — домотканые куртки из грубой овечьей шерсти, вышитые рубашки и другой товар. Выходил с надеждой: авось заезжий господин что-нибудь и купит.
Трудная была доля у старого Лоя — отца пятнадцати детей. Никак не мог свести концы с концами, хотя не раз, а дважды пересекал океан в поисках куска хлеба и слыл в Вучковом мастером-портным. Дети умирали…
Подрос старший сын, Иосиф. Хозяин вучковских лесов чех Скоупил согласился принять паренька в лесную управу. Считался Иосиф учеником на лесника, а был в панском доме обычным слугой. Лесмистер имел немалое хозяйство: десять коров, две пары коней и с десяток гектаров земли. Иосифу пришлось чистить хлевы, таскать скотине воду, косить сено.
Потом его призвали на воинскую службу, и оказался в Моравии. Но пробыл там с небольшим три месяца: фашисты оккупировали Прагу, Чехословакия распалась. А в Вучковом уже объявился новый управляющий — из Будапешта. Для Иосифа мало что изменилось: хозяйство у нового, венгерского, лесмистера было отнюдь не меньшее, чем у прежнего.
Вечерами у корчмы хлопцы все чаще заводили разговор о том, как перейти границу, чтобы потом вернуться вместе с русскими, освообдить родные горы. Иосиф Лой тоже готовился «на тычья»[35], но его призвали в венгерскую армию.
В хустских казармах было больше парней из Верховины. Иосиф подружил с одним гуцулом — из Раховщины. Конечно, у них не было друг от друга тайны. Лой как-то сказал:
— Хватит нам шушукаться. Мы не понимаем по-венгерски, а они, тем более, не понимают нас. Давай говорить смело — то, что думаем: надо взять винтовки и топать к русским, своим людям.
Не прослужив и одного месяца, Лой и его товарищ решили дезертировать. В ненастную осеннюю почь они пустились вверх по течению Рики. Утром вошли в лес у Вучкового. Иосиф наведался в ближайшую окраинную хату — к Василию Литке и попросил известить родных о своём побеге. Василь вернулся с плохой вестью:
— У вас там жандармы… От старика-отца допытываются, где он тебя спрятал.
— Понятно, — спокойно ответил Иосиф. Литка дал хлопцам хлеба и сказал:
— Заправитесь в дороге — вам надо торопиться. И всё-таки советую идти не напрямик через Торунский перевал, а свернуть к полонине Озёрной — там вроде бы тише…
У самой границы беглецов обстреляли, и они друг друга потеряли. На советскую заставу Лой пришёл один…
Прошла ещё целая неделя и, как казалось Иосифу, самая длинная за время его прибывания на пограничном пункте: плотно, словно патроны в обойме, были набить: дни этой недели — с напряжёнными тренировками, с обсуждением первого задания. И вот снова вызвал майор Львов.
— Ну, как успехи, старшина? Пора за работу. Пора, пора… Осталось одно: придумать вам псевдоним. Вы как-то говорили, что в Карпатах много серн — косуль. Вот на одну, скажем, будет больше — согласны называться Косулей?
— Согласен.
— Тогда лёгкой вам тропы, товарищ Косуля…
ОКТЯБРЬ 40-ГО: КАРПАТЫ И АЛЬПЫ
Лой перешёл границу в районе Воловца. Он счастливо миновал патрульных и утречком уже был в Каноре. Другая ночь застала Иосифа на боржавской полонине Кук. Набродившись по безлюдным взгорьям, он прилёг в заброшенной с осени колыбе — хижине пастухов. Сразу спускаться в Вучковое не рисковал — решил осмотреться. Следующий день выдался солнечным, красивым. Иосиф невольно залюбовался зелёными смерековыми верховинами, серебряными нитями потоков.— Дома! — вздохнул он, переобувая постолы. Одет был по-пастушьи — в грубую серьмягу и старые штаны, на затылке торчала дырявая шляпа, а в перекинутой через плечо торбинке лежала горсть кукурузных зёрен.
Пожёвывая зерна, принялся обдумывать полученное задание.
Создание новой разведгруппы надо было начинать с Василия Кикины. Иосиф знал, где его искать даже без инструкции. Немало безземельных верховинцев в середине тридцатых годов переселялось с гор в долину Боржавы. Осваивали пустоши, потихоньку строились. Так на Береговщине, вблизи села Мачолы, возник хутор Хуняди. Сюда переехали из Вучкова семьи Юрия Плиски, Василия Кикины…
Когда старший лейтенант назвал Кикину, Лой даже вскочил: это же его бывший односельчанин! Орлов и Львов тоже были рады, когда оказалось, что Кикина и Лой — родом из одного верховинского села. Дело решалось проще — Иосиф направлялся к хорошо знакомому краянину.
— Кое-какие весточки твой земляк нам подавал, — открылся Орлов. — Вот ты и попробуй с ним поговорить — решится он на большее, руководить на месте целой группой? Особенно, конечно, не дави — ведь не все такие отчаянные и быстрые, как ты. Тут риск большой, поэтому не каждый, пусть и хороший, человек на него пойдёт.
— Надеюсь, Кикина пойдёт, — ответил ему Лой. — Тем более, что пугливых я в нашем Вучковом что-то не припомню…
По дороге к Кикине поручалось выполнить побочное задание — проехать вдоль Рики — от Вучкового до Хуста — на велосипеде, чтоб понаблюдать за сооружением военных объектов и дислокацией частей. Расположение дороги надо было снимать «Кодаком», который лежал в торбе, завёрнутый в бумагу и засунутый в мешочек с мукой…
Вечером Иосиф приблизился к родному селу.
В урочище Млаки, на отвоёванных у гор клочках земли бедняки из года в год садили картофель — верховин-ский хлеб. Поле примыкало к лесу фирмы, кишевшему дикими свиньями. Они уничтожали крестьянский урожай, но убивать их, даже заходить в лес строго воспрещалось. И вот, спасая скудное добро, бедняки ночами жгли костры, чтобы хоть таким способом отпугивать животных.
Так было и на этот раз.
У огня молчаливо коротал ночь Лой-младший — Иван. Ел печёный картофель.
— Помощника не нужно?
— Брат! — обрадовался парень, вскочил на ноги. — Ты прямо с того света… Живой!
Иосиф, подбросив в костёр хворостин, стал рассказывать о том, где был и что видел. Когда Иван его спросил, зачем возвратился, он ответил коротко:
— Дело привело…
— Так ты идёшь домой, в Вучковое?
— Не совсем. Поеду в Хуст, оттуда в Берегово. Только добираться туда на автобусе было бы рискованно:
— У нас же есть велосипед, разве ты забыл? Иосиф осторожно разломил горячую картофелину.
— Велосипед-то есть, но какой? Спортивный. Он у нас такой — один на всю округу. Велосипед приметный. Понял?
— Не беда, достанем неприметный, — пообещал Иван. — Да, вот что ещё…— предупредил Иосиф. — Дома ты пока что обо мне молчи. Буду возвращаться — встречусь я с родными.
Под утро братья Лои спустились в село. Иосиф зашёл к родственнику Миколе Шегуте, жившему на отшибе. Там остановился и сразу лёг поспать. Тревожным был этот дневной сон, парень просыпался от каждого шороха…
На другой день Иван ожидал брата, как условились, за речкой. Оглядывал старый велосипед, одолженный им у побратима как будто для себя. Иосиф надел тёмные очки, перевязал голову бинтом и покатил по шоссе на Хуст: со стороны могло показаться, что побывал человек в аварии и вот едет в город, к врачу. Но у моста через Рику «раненый» вдруг притормозил и завернул в кусты. Оглядевшись, достал из портфеля фотоаппарат, ловко нацелил объектив на сооружение. Сделал несколько кадров, на время спрятал аппарат и отъехал дальше…
В Мачолу-Хуняди Лой прибыл поздно вечером. Там разыскал крёстного отца — Юрия Плиску. Тот устроил гостя у себя на обороге, а сам пошёл к Кикине — в другой конец хутора.
Василь разбудил Лоя на рассвете. Прилёг на сене рядом. Покусывая стебель, принялся слушать Иосифа, который сразу же сказал:
— Я был за перевалом. Вам большой привет от майора Львова.
— Получили, значит, от меня записочку! — не удержал волнения Кикина. — Хорошо, что ты пришёл, я передам ещё. В Берегове у меня знакомый, который служит писарем в полку. Через него удалось узнать состав этого полка, его вооружение…
Лой взял Василя за руку:
— Это хорошо, но стоит ли идти на такой риск из-за одной записки? Поймите меня правильно: на вашем полку свет клином не сошёлся, хоть он и расположен в самом центре города. Надо создать более широкую сеть по сбору информации — тогда стоит и порисковать.
— Что же в таком случае требуется от меня? — отбросил стебель Кикина.
— Сначала — ваше доброе согласие возглавить это дело непосредственно на месте. Если согласитесь, то майор Львов хотел бы с вами увидеться…
Кикина сказал:
— Через два дня буду в Вучковом. Остановлюсь у родственников… А тем временем хотел бы обследовать в Берегове стрельбище, а ты можешь тут недалеко снять лётное поле. Не идти же через перевал в пустыми руками.
Лой той же дорогой возвратился в родное село. Попросил Шегуту, чтобы привёл брата и отца. Когда все собрались, начал рассказывать о жизни в Советском Союзе.
— Будет и у нас так, непременно будет… Старик вздохнул:
— Но ведь в горах столько венгерского войска, кто его прогонит?
— Прогоним, — легко поднялся Иосиф. — Надо только начинать. И есть у меня думка…
Собственно, первым эту мысль высказал Орлов. При разработке задания он напомнил Лою:
— Ты говорил, что брат — мировой парень. Да и отец, наверное, старик боевой…
— Вас понял, товарищ старший лейтенант, — перебил Иосиф. — Я и сам хотел, было, просить вашего разрешения включить в группу брата и отца, да как-то не решался.
— Думал, обвиыо в семейственности? Это как раз тот случай, когда семейственность на пользу.
— Будет сделано! Орлов, подумав, уточнил:
— Ну, а что ты поручишь отцу?
— Как что? Он — охотник, в осеннюю и зимнюю пору бродит по лесам, вот пусть потихоньку высматривает, что там гонведы строят.
— Это слишком просто. В лесу может успешнее действовать лесник… А вот ты упоминал, что отец—мастер на все руки.
— Ага, он шьёт… делает красивые поясные ремни, а уж ковровые дорожки ткёт лучше нашей мамки. Да и брат возле отца кое-чему уже научился.
— И, следует думать, заезжих туристов интересует на родная верховинская одежда?
— Это точно.
— Правда, сейчас там бродят туристы, которые скорее охочи к офицерской форме… Но всё равно, если человек приезжий, к тому же при деньгах, можно ему предложить товар.
— Вас понял, товарищ старший лейтенант.
— Да и хорошо бы, если бы отец с братом поторговывали больше вдоль стратегической дороги, поближе к военным. Только предупреди: там и в самом деле придётся смотреть в оба — на покупателя — кто он? — и на нужные объекты. Надо иметь в виду, что теперь в Карпатах немецких коммерсантов развелось, как мух в базарный день… Впрочем, старик, которому маскироваться легче, может поторговывать и сам, а брату Ивану передай «Кодак», научи снимать…
Попыхивая люлькой, отец молча выслушал Иосифа и только одобрительно кивнул головой. А Иван сказал: «Где ты, там и мы!» Не любили в Вучковом долго говорить о серьёзном деле. А когда Иосиф спросил насчёт Поповича, отец и брат, солидно поразмыслив, ответили, что было бы неплохо привлечь к работе и соседа.
Иван, который был на два года моложе, всегда считался с мыслями Иосифа, как старшего брата: у них старшинство было в особом почёте. А теперь к тому же обрадовался, что Иосиф, который в его глазах уже был настоящим советским разведчиком, советуется с ним. Потом, Ивану нравился лесник — Федор Иванович Попович, часто коротавший вместе с ними зимние вечера…
— Хотя ему четвёртый десяток, а нас с тобой ещё пересилит, — хлопнул Иван брата по широкому плечу.
А отец добавил:
— У Федора силы на двоих, а смекалки — на троих. Годится, ей-богу, годится…
Разошлись поздно ночью. Опасаясь жандармской облавы, Иосиф остался. Заночевал снова у Шегуты. А утречком Иван к нему привёл дядька Федора. Остались с глазу на глаз.
— Не буду от вас крыться, — сказал ему Иосиф, — пришёл я из-за гор. Служу в Красной Армии. Рассказывал моим командирам про наше село. Про семью, про соседей. Теперь о вас там знают, как о надёжном человеке. Предлагают помочь в нашем деле…
— А как? — прижмурился лесник. — Разве что выкрою дровишек.
— Дрова зимой не помешают. Но не об этом речь. Как помогать — вы скоро поймёте, если псов-фашистов ненавидите, как мы…
— М-мы, — хмыкнул Попович. — Сколько же вас, таких «ненавистников»?
— Сколько есть — я всех вам передам. Сами знаете, как за мной здесь жандармы гоняются.
— Напугал. Да, если хочешь знать, я года три тому на Рике двух жандармов так друг о дружку стукнул, что потом их водой отливали. И, конечно, сразу же им перехотелось разгонять забастовщиков.
— Драться теперь придётся разве что напоследок, а сначала…
И Лой рассказал, чего ждут от Поповича советские товарищи: лесника предполагалось сделать связным Кикины.
Вскоре в новом серяке явился отец — было видно, собрался в дорогу. Он объяснил сыну:
— Видишь ли, с того времени, как ты бежал за перевал, прошёл целый год. За это время у границы могли появиться новые посты. А ты, наверное, хотел идти по прежней, проверенной дороге.
В самом деле, спохватился сын, он об этом как-то не подумал. К тому же на этот раз у него материалы, плёнки. Нужен проводник!
— Есть там один человек, — продолжал отец. — Федор Хмиль, лесник. Я как-то шил ему серяк. Помню, говорили о России… Да и живёт под самым перевалом, на хуторе Лопушном.
Отец сел в автобус, который шёл из Хуста в Торунь. В горах нашёл Хмпля. Сказал прямо, без обиняков:
— Знаю тебя, Федор, не первый день и не первый год — могу тебе довериться. Сын Иосиф и его товарищ хотят уйти в Россию. Не покажешь им свою тропинку?
Хмиль, улыбнувшись, молча пожал его локоть.
Шумной ветреной ночью Лой с Кикиной перешли границу. На советской стороне дорогу преградили пограничники. Лой назвал пароль:
— Я — Косуля. Направляюсь к Орлову…
Орлов встретился с ними в коридоре, крепко пожал им руки:
— С прибытием, товарищи! Мы, признаться, уже заждались. Ну, заходите, заходите…
Лой отпорол подкладку серяка и достал записки, которые приготовил Кикина. Выложил на стол плёнки. Орлов бегло пробежал глазами донесение и сразу же оценил роботу:
— Спасибо. Молодцы… Ну, а теперь… Как говорил Кутузов, солдату перед боем надо первым делом хорошенько выспаться.
* * *
В Гармиш-Пахтеркирхене, бывшей зимней олимпийской столице, погода на этот раз удивила не только заезжие парочки, приехавшие в предгорья Альп из Мюнхена, Дрездена, Лейпцига на собственных машинах полюбоваться видами, посидеть в сказочном гроте, где день-деньской гремели марши. Даже толстяк Франц, владелец известного пивного мабара «Кранц-отец и сыновья», отстегнул фартук и, позабыв о кровяных колбасках, жарившихся на кухне, выскочил на белую, совсем белую мостовую улицы, где забавлялись его внуки. Снег нагрянул необычно рано, а лёгкий морозец позволил трамбовщикам горнолыжных трасс проложить для гостей, отдыхавших в Гармише, удобные маршруты среди тихих серебристых елей.Из домиков, которые, казалось, обошли все бури, бушевавшие в последние месяцы сорокового года, вывалились грузные бюргеры в цветных свитерах и их солидные подружки, мечтавшие сбавить вес в горах, шумно шли к подъёмникам.
Разве что Ханс-Иорген Кнехт, сметая снежок с панели летнего бассейна, устроенного среди дачного дворика, скучающе поглядывал на сытых туристов. Он ждал, пока появится Кнехт-старший, его высокопоставленный «фатти». Дача — стилизованный под старинную крепость домик, с маленькими башенками, каменной стеной и даже рвом, была выстроена Иоргеном Кнехтом, владельцем крупного химического концерна в Эссене за последние года полтора — насколько знал Кнехт-младший, за счёт прибыли от срочных военных заказов, — и отец проводил в ней не менее трёх-четырёх месяцев в году, проложив сюда линии связи со своими заводами и компаньонами. Сам Ханс неохотно наведывался в отцовское «гнёздышко», ибо он побаивался своего «фатти»: тот держал его на расстоянии, только один раз и позаботился о нём — устроил в службу абвера. Сделать это Кнехту было вовсе нетрудно, ибо он принадлежал к «кружку друзей фюреpa» — обществу избранных и доверенных лиц из высших промышленных, финансовых, военных кругов. Кнехт был на близкой ноге с теми, перед которыми сынок, в общем обладавший завидными нервами, робел, как гимназист. Солидная служба тем не менее не приблизила отпрыска ни на шаг к полным отцовским сейфам, хотя он в душе на это весьма надеялся. И теперь Ханс терялся в догадках, зачем он вдруг понадобился «фатти». Вызвал начальник их отдела, вручил предписание — явиться сюда, в Гармиш, не преминув заметить, что о сроке его возвращения сообщит ему отец.
У калитки скрипнул снег. Кнехт-старший, затянутый в коричневый с яркими цветами свитер и узкие брюки, отбил лыжи и поставил их аккуратно в стойку. Ханс поднялся, подумал про себя, что глава их семейства, несмотря на все шестьдесят лет, подтянут, как солдат. Ещё бы — три хорошеньких массажистки на утреннем сеансе, тренер-гимнаст после обеда, лыжи, хвойные ванны, а ты возись с вонючими клиентами в каких-то непонятных карпатских сёлах…
Герр Иорген шагнул к нему навстречу и, нахмурив брови, заглянул в глаза.
«Все знает, — отметил про себя сынок, — буквально все. Неужели начальство ему докладывает о моей работе?»
— Да, в Карпатах совсем огрубел, одичал…— прочитал он мысли своего папаши. — Но не беда, мне предстоит более приятная миссия. Недаром я изучал французский
— С твоей «приятной миссией» придётся обождать…— отец повернулся и зашагал к дому.
Ханс знал его привычку и, не ожидая приглашения последовал за ним.
Усевшись на старинный жёсткий стул в небольшом кабинете и закурив сигару, Кнехт-старший продолжил свой разговор с сыном. Как и раньше, в редкие их встречи, герр Иорген цитировал фюрера вперемежку с Ницше преподавая сыну известные истины об «избранности нордической нации». Затем открыл папку и прочитал выдержку из документов второго венского арбитража, знакомых службам абвера до каждой запятой. Тем не менее сынок счёл нужным помолчать, изобразив полнейшее внимание. А отец разошёлся:
— Мы заставили эту полнейшую бездарность в сюртуке — венгерского премьера — подписать то, что нам было нужно. Я имею в виду соглашение о «национальных меньшинствах». Этот термин временный — наше меньшинство на отданных им землях впоследствии станет большинством. А пока что, согласно формальностям, венгерское правительство будет заботиться о том, чтобы немцы, проживающие в Венгрии, не терпели никакого ущерба из-за национальности и национал-социалистского мировоззрения, с которым они солидарны. Кроме того, им предоставляется право создания своих организаций и свободного общения с Германией на культурном поприще.
— Это интересно, мой фатти, — Ханс слегка притронулся к прилизанным волосам.
— Интересно, дорогой, другое, — торжественно продолжал Кнехт-старший. — В тридцать шестом я был в качестве гостя графа Шенборна в Подкарпатской Руси и посетил одно село…— Он вставил монокль и прочитал с трудом название селения на жёлтом обороте фотографии, лежавшей на столе:— «Уст-тшерное»… С этим «буковым языком», как острят венгерские коллеги, можно вывихнуть челюсть… Помню, оттуда направился по красивой речке к чудо-озеру. Там великолепные леса, а выходы породы на берегах свидетельствуют о наличии богатых минералов. И я себе подумал: это самое карпатское Уст-тшерное должно быть названо иначе — ведь там живут немцы, настоящие немцы! В двух шагах от нетронутых корабельных сосен и в трёх — от богатейших залежей соли. А вот типичный верховинец, село Вутшковое.
Поймав вопросительный взгляд сына, Кнехт самодовольно заключил:
— Я все уже предусмотрел, Ханс. Наступило время заполучить нам этот лес, эту соль и кое-что ещё. В Карпаты уже отправилась группа моих изыскателей и инженеров — ты встретишь их там в качестве организаторов вечеров «немецкой национальной культуры». Придали им для пущего эффекта двух певиц и конферансье. С Будапештом я договорился — и мы создадим смешанное акционерное общество по использованию естественных ресурсов этого района. Твоя задача — подобрать будущих надзирателей из тамошних немецких колонистов… И не смотри на меня так, словно тебя ожидает открытие нового острова и приручение туземцев. Наши острова теперь— в Европе. Германия создаст себе колонии на своём материке!
Ханс сразу оживился. К тому же «фатти» наконец намекнул:
— Пора тебя, сын, запускать в дело. Здесь — инструкции, — и Кнехт ногтем подтолкнул пакет к краешку стола. — А что касается твоих непосредственных обязанностей, то будешь совмещать приятное с полезным. Кстати, чем больше мрази уберёте с карпатского плацдарма, тем оно будет лучше и для нашего концерна.
И старый Кнехт, взглянув на часы, отправился принимать лечебную ванну.
Ханс принялся рассматривать снимки. На одном седой старик в вышитом кожухе стоял у порога, показывая детям каракулевые шапки. На обороте была надпись «4 км до озера Синевир». «Пунктуальность фатти чувствуется во всём, — усмехнулся Ханс. — Если бы был настолько пунктуальным, чтобы вложить сюда и чек — на расходы в интересах фирмы…»
Ханс-Иорген Кнехт поднялся, расправил плечи, подтянулся. Он почувствовал, что снова входит в свою роль.
ЯНВАРЬ 41-ГО: МЕЧИ И СТРЕЛЫ
Прикосновение к их истории — это прикосновение к подвигу. Подвигу ежечасному и потому особенно волнующему — даже с высоты наших дней, отдалённых от военных лет не одним поколением. Кажется удивительным, что эти простые жители Верховины, не поднаторевшие пока что в ратном деле, не получившие даже образования, о котором мечтали, и не познавшие достатка, к которому стремились, без колебаний вышли на борьбу с врагом, имевшим за плечами опыт порабощения Западной Европы и обладавшим в полной мере искусством провокации, коварства, жестокой расправы над противником, — что будут эти люди храбро сражаться с палачами в облике представителей «высшей расы», не боясь глядеть каждый раз в лицо смерти.Это был народный подвиг. Приобщитесь хотя бы к историям, о которых мы рассказываем, и убедитесь в этом: в каждой из разведывательных групп, боевые страницы которой открылись или открываются, участвовали люди различных национальностей, вероисповеданий, характеров. Это сражался народ…
Мы долго говорили с Панкратенковым о смелых верховинцах. Александр Максимович, конечно, был взволнован больше нас, ибо все пережил сам. Он рассказывал:
— Знаю и очень хорошо Иосифа Лоя. Меня с ним познакомил начальник погранпункта Федор Иванович Говоров, он же — майор Львов. Сбросив гонведовский мундир, в котором к нам перебежал, Иосиф попросился в ряды Красной Армии, чтобы поскорее освободить и Закарпатье. Понравился нам этот бесстрашный парень. По нашому заданию он создал в родных местах группу военных разведчиков и помогал руководить её деятельностью.
Бывший старший лейтенант Орлов запомнил всех участников группы, с кем довелось встречаться.