— Я помню!
   — А, ну да, твоя ж птичка тебе все выболтала… Ну я для начала всех девок проверяю на вшивость. А потом беру с них подписку о том, что все останется в тайне. Знаешь, эти дурехи сразу клюют, когда им доверяют какую-нибудь тайну, — особенно те, у кого никаких родственников нет и рассказать некому. Ну вот, а как только я беру с них подписку о неразглашении и как только набирается полный комплект, мы летим в Стамбул. Это в Турции.
   — Я в курсе!
   — Сажаю всех цыпочек в «лендровер» и мы рвем прямиком на восток. Для них эта поездка — море впечатлений! Это ж чувихи, которые за всю жизнь дальше Лондона не выезжали, или, того хуже, тридцать лет безвыездно просидели у себя в деревне в Корнуолле. А тут их ждет большое путешествие! Турция, Ирак, Иран… Я не порю горячку, пусть их насмотрятся восточных красот… Так мы едем на восток, на восток и приезжаем в Кабул. Это в…
   — …Афганистане!
   — Точно, приятель! В Афганистане. Пока тот мой кореш не втянул меня в это дельце, я и не слыхал, что есть такая страна, а еще этот Кабул-мамбул… Едем прямо туда. Дороги там те еще… В этот раз пришлось брать с собой дополнительный запас воды. Радиатор каждый день закипал — это единственная была проблема. А с погранцами проблем никаких — едешь через границы как к себе домой. У меня паспорт в полном ажуре, и у моих пташек тоже. Об этом надо позаботиться заранее — чтобы у девочек паспорта были в порядке, визы там и все такое прочее… И с таможней нет проблем. У нас же никакой контрабанды нет, только выводок птичек!
   — А что потом?
   — А потом приезжаешь в Кабул.
   Я поглядел на него и поймал себя на мысли, что упустил самое важное: он перестал мне врать. Почему-то после кровавой экзекуции его отношение ко мне резко изменилось, я вызвал в его душонке чувство уважения, и теперь он выкладывал мне все детали своей грязной аферы с такой же гордостью, с какой Кортни Бид демонстрировал мне стопки старых газетных подшивок.
   — Что-то я не пойму… — заметил я. — Ты с этими девчонками сексом занимался?
   — С этими курицами? — Он нахмурился и задумался. — Ну, какой-нибудь хмырь мог бы, если бы ему приспичило. Есть такие, которых хлебом не корми — дай только девку в койку затащить. Но я со своими никогда не озорничал…
   — Так за каким чертом ты их туда возил?
   — Э, престань! Ты же не идиот! Теперь ты и сам можешь догадаться. Представь: ты привез в Кабул шесть или семь молоденьких девочек. Ну и что ты с ними делаешь?
   — Не знаю.
   — Тьфу ты! Да продаешь их! Неужели не ясно? А что с ними еще там делать?
   — Продаешь их, — повторил я.
   — Ну как же ты не догадался? Белые рабыни — вот как их там называют! И платят по штуке за каждую! То есть за одну поездку выручка составляет шесть-семь штук, потом прибавь махонький наварчик с продажи «лендровера» в том же Кабуле, да вычти затраты на перелет в Турцию — и все равно после всех расходов у тебя в кармане остается пять-шесть тысчонок чистыми! А если это проделывать раза четыре в год, то в сумме получается…
   — Погоди. Ты их продаешь. Но кто же их покупает?
   — Да есть там один чмырь — Аманнула его зовут. Такой здоровенный боров с седыми патлами до плеч. Прикинь: он никогда не торгуется! Сколько я ему уже этих девок толкнул — Аманулла ни разу со мной не торговался.
   — А что дальше происходит с девушками?
   — Их сдают в публичные дома. У них там молодые девки в дефиците, ты не знал? — Он хохотнул. — Прикинь: завезти в Сохо полный джип шлюх и попытаться там их продать? Да это все равно что в Ньюкасл поехать со своим углем.
   — Значит, все они работают в Кабуле?
   Он пожал плечами.
   — А я почем знаю? По-моему разумению, они совсем не там работают. Вот если вдуматься, то чо им там делать? Аманулла их продает куда подальше, в глухомань, где с женским полом напряг, — в шахтерские бригады, которые работают на рудниках или там еще где… Знаешь, чо я тебе скажу? Я об этом как-то не особенно и задумываюсь. Вчера я их продал — а сегодня я об них и думать забыл! Завтра я прыг на самолет — и привет, Пикадилли, я вернулся в свой город, знакомый до слез, весь в шоколаде да еще при бабках!
   Я сидел и слушал его вполуха, а он радостно излагал мне еще какие-то подробности. Я кивал в нужных местах, задавал нужные вопросы, и старался убедить себя в том, что все это происходит наяву. Время от времени я бросал взгляд на его указательный палец, валяющийся на полу. Палец был похож на пластмассовую игрушку вроде пластиковой кучки собачьих какашек или очков с глазами на пружинке, которые продают в магазинчиках забавных ужасов. Этот отрезанный палец казался столь же далеким от реальности, как и рассказ о Кабуле.
   У него никогда не возникало проблем с живым товаром, поведал мне мистер С-Двойной-Фамилией, вплоть до последней поездки. Две девушки, Федра и фермерская дочка из Средней Англии, что-то заподозрили и в Багдаде едва не удрали от него в британское посольство.
   — Пришлось вколоть им дурь, и весь остаток пути они были под кайфом. А остальным я сказал, что эти две красотки заболели и лежат с высокой температурой. Понес из-за этого убытки, черт бы их побрал. Пришлось подмазывать турецких и иракских погранцев. Но зато остальные ничего не пронюхали.
   Я порасспросил его еще об Аманнуле и уточнил, где его можно найти. Наконец до него дошло, что я собираюсь сам отправиться в Афганистан и вернуть Федру. По-моему это потрясло его больше, чем утрата указательного пальца. Он-то был уверен, что я просто хочу наложить лапу на его торговый бизнес.
   — Да ты, приятель, спятил! — заявил он. — Ты ее никогда не найдешь, это во-первых. А во-вторых, тебе не дадут ее оттуда вывезти. Она же продана, неужели не понятно? Ты, конечно, можешь ее выкупить назад, но после нескольких месяцев, что она прожила в Афгане, представляешь, во что она превратилась? Надолго их там не хватает. Вот прочему у них там постоянная нужда в свежачке.
   Я подумал о Федре, о моей малютке Федре, о Деборочке мамаши Гурвиц. Милая девственница Федрочка, ты прожила целый месяц со мной под одной крышей и ушла от меня, нетронутая. Это же нелогично — просто беречь себя незнамо зачем, сказал я ей однажды. Ты должна беречь себя для чего-то конкретного.
   А для чего же сберегла себя моя Федрочка? Для борделя в Афганистане?
   Я встал. С-Двойной-Фамилией — я ведь так и не выяснил его настоящего имени, да и не больно-то хотелось! — продолжал чесать языком. Но я уже не слушал. Я нашел на полу упавший скотч и залепил его мерзкую пасть.
   Джулия была в спальне. Она стояла у дальней стены, крепко обхватив себя руками и беззвучно трясясь всем телом.
   — Ты что-нибудь слышала?
   Она кивнула.
   — А теперь выйди, пожалуйста, на лестничную клетку. Я хочу быть уверен, что никто не увидит, как я выхожу из этой квартиры. Выйди и закрой за собой дверь. Я буду готов через минуту и стукну в дверной косяк. Если там все чисто, стукни мне в ответ, и я выйду.
   Она снова кивнула, но как-то деревянно схватила свою сумочку, быстро прошла через гостиную и, не глядя на человека в кресле, вышла в прихожую. Я подошел к нему и поднял тесак, но теперь от него не было проку. Я отнес его в кухню и взял длинный тонкий нож.
   Мое появление Двойную-Фамилию не порадовало.
   Я хладнокровно помедлил несколько секунд, стоя перед ним и обдумывая свои дальнейшие действия и подыскивая нужные слова, но ничего не придумывалось, да и смысла мучить свои мозги не было. Поэтому ни слова не говоря я всадил длинное лезвие ему в сердце, выдернул, нанес еще один удар и снова выдергивать не стал.

Глава 4

   Афганистан представляет собой четверть миллиона квадратных миль гористой местности, граничащей на западе с Ираном, на востоке — с Пакистаном, а на севере с Туркменской, Узбекской и Таджикской советскими социалистическими республиками. Население страны чуть превышает пятнадцать миллионов человек, тридцатая часть которых проживают в Кабуле. Денежная единица — афгани. Основными языками являются афганский (он же пушту) и персидский (он же фарси). Большинство населения исповедует ислам. Основную массу поголовья скота составляют верблюды и овцы. На крайнем севере страны, в горах Гиндукуша, добывают золото, там же расположен высочайший горный пик, поднимающийся на высоту 24556 футов над уровнем моря. В стране также имеются немалые залежи угля и железной руды. К числу основных рек относятся…
   Если вас все это заинтересовало, обратитесь к всемирному атласу «Хэммонд», откуда я и почерпнул вышеперечисленные сведения. У Найджела в библиотеке нашелся потрепанный экземпляр, и я убил ночные часы, читая атлас и подбрасывая уголек в камин — как оказалось, тепла этот хваленый уголек дает не бог весть сколько.
   Около полуночи Найджел и Джулия отправились на боковую, и до этого момента наша совместная беседа текла ни шатко ни валко. Никто не горел желанием обсуждать происшествие в квартире на Олд-Комптон-стрит, но и ничего иное не приходило на ум, так что мы с неохотой принялись обсуждать варварский обычай заводить белых рабынь и мои последующие действия в этой связи.
   Первая тема свелась к заклинаниям типа: «И как только такое можно представить себе в двадцатом веке!» и тэ дэ и тэ пэ. Мне, по правде сказать, это нетрудно себе представить — правда, я не слишком-то высокого мнения о двадцатом веке, что вероятно, и может служить моим оправданием. Вторая тема, а именно, как с этим можно бороться, то и дело заводила нас в тупик. Насколько я себе представлял ситуацию, выход тут мог быть только один. Мне следовало отправиться в Афганистан, найти там Федру, и кружными путями вывести ее из дома порока. Я понимал, что эта задачка не из простых, но в то же время не понимал, каким образом наши разглагольствования способны хоть на йоту мне ее облегчить.
   В общем, они пошли спать, а я, принимаясь то читать атлас, то ворошить кочергой уголья в камине, мучительно обдумывал, что же, черт побери, мне предпринять.
   Если бы не этот дурацкий атлас, я бы сэкономил кучу времени. Но чем больше я погружался в детали географического положения Афганистана, тем более изощренные планы проникновения туда возникали в моем мозгу. Наконец я пришел к выводу, что наилучшим вариантом будет повторение того самого маршрута, который проделали несчастные девицы в «лендровере». Вот только мне придется, естественно, держаться подальше от Турции, в которой моя persona считается non grata настолько, что вы себе и представить не можете. Не считая этого досадного неудобства, мне не составило бы большого труда проникнуть в Ирак, оттуда выдвинуться в Иран и наконец совершить последний марш-бросок в Афганистан.
   Возникнут ли у меня трудности в Ираке? Вопрос интересный. Вот уже на протяжении двадцати лет курды находятся с иракским правительством в состоянии вооруженного конфликта, ведя упорную героическую борьбу за национальный суверенитет, а я с полной определенностью всегда заявлял о том, что не намерен оставаться в стороне от этой славной борьбы. Вот почему у меня могли возникнуть сложности с получением иракской визы. С другой стороны, разве иракскую границу так уж трудно перейти, а?
   Я принялся анализировать карты региона.
   Это отняло у меня несколько часов. Я заварил себе чай, подбросил угля в камин (но тепла в комнате не прибавилось) и стал убивать время. Я мысленно составил целый букет непредвиденных осложнений, описанием которых не стану вас утомлять. Я заставлял свои серые клеточки трудиться вовсю, совершенно забыв о фундаментальной геометрической аксиоме, гласящей, что кратчайшим расстоянием между двумя точками является прямая линия.
   Во всем виновато мое прошлое. У того, кто в совершенстве овладел навыками движения по извилистыми маршрутами, даже не возникает поползновения хоть раз добраться до цели напрямик. Я ухлопал на пустые размышления долгие ночные часы, пока наконец меня не осенило, что простейший способ попасть в Афганистан — это просто поехать в Афганистан.
   Вот и все!
   В Афганистане у меня нет врагов. В этой стране я был желанный гость как любой мирный иностранец. К тому же мое путешествие туда не преследовало никаких тайных или подрывных целей. Я просто хотел выкупить белую рабыню и отвезти ее домой. И я намеревался провернуть эту трансакцию тихо, без шума и пыли, не подвергая угрозе покой и стабильность афганского общества.
   Так почему бы мне просто не полететь прямо в Кабул?
   Я захлопнул атлас и вернул его на полку. Наверное, в Лондоне имеется афганское посольство или консульство. Утром я туда отправлюсь и узнаю обо всех необходимых прививках и формальностях для получения визы. А в любой туристической фирме, где я побывал за последние дни, мне могли бы забронировать авиабилет до Кабула. Рассчитывать на прямой рейс, наверное, не стоило, но наверняка можно сделать пересадку в Тегеране или Карачи или еще где. И из Англии я смогу вылететь без проблем: паспорт мой, с въездной визой, выданной в Ирландии, в полном порядке. Британцы постарались бы воздвигнуть на моем пути препоны при въезде в страну, но мой выезд их только обрадует, если, конечно, они вообще отметят этот факт.
   В начале пятого утра Джулия громко вскрикнула.
   Звуки из-за двери ее спальни доносились уже не в первый раз. За эти ночные часы я периодически слышал ее стоны и стенания, но коль скоро они не отвлекали меня от напряженной интеллектуальной работы, я не придавал им особого значения. Джулия была чудесная девушка. Сильная, решительная, сообразительная, сродни тем отважным молодым британкам, которые совершали незабываемые подвиги на фронтах второй мировой войны по версии кинематографа. Но вчера вечером ей пришлось нелегко, а уж сцены хирургической операции и последующего убийства, исполненные дилетантом в моем лице, могли нарушить даже самый здоровый и крепкий сон.
   Но тут я решил, что ее крик разбудит Найджела. Не разбудил. Я на цыпочках подкрался к ее двери и прислушался в ожидании нового крика. Но его не последовало. Я так и простоял еще несколько минут, прижав ухо к двери, но Джулия, похоже, снова уснула. Я вернулся к камину и опять уселся в кресло.
   А через час послышались новые стоны. Спустя пару минут из двери спальни появилась Джулия. Она была босая, в мешковатом балахоне цвета хаки.
   — Не спится, Эван! — пожаловалась она. — Мне все время снились какие-то кошмары — как младенцу, которого мучают газы. Наверно, у меня вид страхолюдины?
   Волосы у нее были всклочены, лицо осунулось, но несмотря на это, выглядела она обалденно. О чем я ей и сообщил, а она мне на это сказала, что я как всегда вру и что ей-то лучше знать. Она удалилась и вскоре вернулась, с умытым лицом и расчесанными волосами, и теперь выглядела простой красавицей.
   — Надеюсь, я тебе не помешала?
   Я ответил, что нет, что мне просто нечего читать и я обдумываю план действия. Джулия попросила посвятить ее в мой план, и я сообщил, что собираюсь ехать прямиком в Кабул, и эта идея показалась ей очень здравой. Она пододвинула стул и села рядом со мной у камина. Огонь там еле тлел. Джулия быстро оценила ситуацию и немного поворошила кочергой угли. В камине тут же заплясали веселые языки пламени.
   — А я шурую там кочергой — и никакого толку.
   — Тебе просто надо больше тренироваться. Расскажи мне про нее, Эван!
   — Про Федру?
   — Да. Ты, наверно, ее очень любишь?
   — Любил.
   — А сейчас нет?
   — Не знаю.
   — Вы долго были любовниками?
   — Мы не были любовниками, — признался я. Джулия бросила на меня недоверчивый взгляд, и я пустился объяснять ей специфику наших с Федрой взаимоотношений. Моя исповедь ее крайне изумила. А потом она помрачнела как туча.
   — Девственница! И своего первого мужчину она…
   — … встретила в Афганистане!
   — Но это же просто кошмар и ужас! Дефлорация и в идеальных-то условиях штука не из приятных. Помню, как я в первый раз… — Она зарделась, потом горько усмехнулась. — Ну вот, опять заладила свое… Видишь, даже покраснела — это во мне голос викторианской эпохи заговорил. Хотя вряд ли ты подозревал, что я все еще девственница, а если бы даже и так, разве этого стоит стыдиться, а? А ведь мы все равно ужасно неохотно расстаемся с этим маленьким ребусом до свадьбы… А знаешь, я никогда не посвящала Найджела в свои романы!
   — Это не удивительно.
   — Удивительно то, что это не удивительно, потому что на самом деле это полная чушь! Ты так не думаешь? Мы с ним ближе, чем просто брат и сестра, и я уверена, он в курсе, что у меня были любовники, и ни он, ни я не имеем моральных предрассудков, чтобы осуждать сей факт, но, Бог свидетель, мне до сих пор недоставало духу поговорить с ним про это. Мы просто как бы негласно допускаем, что я еще девица, а вот если бы я была замужем, то мы бы считали, что я уже не девица. Но я так не хочу, если честно!
   — Как? Быть девицей или замужем?
   — И той и другой. Ты же никогда не был женат, Эван?
   — Никогда.
   Она устремила взгляд на огонь.
   — Ну конечно, мужчины поздно женятся. Мне уже скоро тридцатник, и в таком возрасте приходит ощущение, что ты лишаешь себя чего-то важного, если у тебя нет детей, но разве можно иметь ребенка и не быть замужем? То есть, конечно, и это можно, но…
   — А у меня двое, — перебил я. И как-то само собой полился рассказ о Тодоре и Яно, моих чудесных сыновьях, которые живут со своей мамой Анналией в горах Македонии. Я видел Тодора только раз в жизни: я качал его на колене в тот момент, когда его братик Яно был только-только зачат. (То есть, не в самый момент зачатия, конечно, это было бы неприлично, но, скажем так, на той же неделе). Яно я вообще никогда не видел — только его карандашный портрет, который бойцы Фронта Освобождения Македонии нелегально вывезли из Югославии и послали мне по почте. Тодор — вылитый я. А Яно все еще похож на среднестатистического младенца.
   — Это просто замечательно! — воскликнула Джулия.
   — Да не очень. Большинство младенцев…
   — Нет, я не о том. Замечательно, что ты так здорово разложил свою жизнь по полочкам!
   Такая мысль мне никогда не приходила в голову. Огонь в камине снова стал затухать, и Джулия сложила на груди руки крест-накрест, зябко вцепившись кончиками пальцев в локти. Точно так же она стояла, обхватив себя руками в той комнате на Олд-Комптон-стрит, но там ее знобило от эмоционального потрясения.
   — Ну и колотун здесь! — прошептала она. — Надо бы пойти лечь, но я не усну. Ты когда едешь в Кабул?
   — Пока не знаю. Как только все подготовлю для поездки. Дня через два-три.
   — Понятно.
   — Все будет зависеть о того, как скоро мне дадут визу…
   Она резко встала со стула.
   — А мы бы могли заняться с тобой любовью, как думаешь?
   — Мм…
   — Ты извини, что я тебя об этом так прямо в лоб спрашиваю, но у нас времени в обрез… — Она отвернулась. А я проутюжил взглядом ее балахон цвета хаки и мысленно изваял скрытое под ним тело. — Такое должно бы происходить в романтической обстановке, а вместо этого за окном идет дождь, в камине потух огонь, а у меня в голове вертятся мысли о ночных кошмарах и вчерашнем убийстве…
   — Джулия!
   Она снова обратила ко мне лицо.
   — Я не чувствую ни страсти, ни любви… В чем мне ужасно стыдно признаться. И выгляжу я как страхолюдина…
   — Ты красавица!
   — …и, наверное, это верх неприличия использовать секс как форму психотерапии, но я хочу лечь в постель и не хочу лежать там в одиночестве, и знаю, что не могу все это по-человечески объяснить… Когда я закрываю глаза, то сразу вижу отрезанный палец того ублюдка. Хотя я его толком и не видела, ведь я выскочила из комнаты и пробежала в прихожую, даже не взглянув на него, но стоит мне закрыть глаза — и я вижу этот кровавый обрубок, как он извивается на полу точно разрубленный лопатой дождевой червяк. Мне не стоит об этом говорить, потому что все это так же романтично, как клизма…
   Я взял ее за руку.
   — Успокойся!
   — Эван!
   Я поцеловал ее в губы.
   — Как бы я хотела сейчас оказаться в горах Македонии, — прошептала Джулия, — мы бы жили в маленькой хижине вдали от всего мира, ели бы барашка на вертеле, пили бы…что они там пьют? Я бы хотела…
   — Не говори больше ни слова!
   — Я бы хотела стать на десять лет моложе, ведь девчонкам проще пережить такие перемены в образе жизни. Я бы хотела быть более или менее эмансипированной…
   — Помолчи!
   — Хорошо.
   Спальня у Джулии была крохотная и темная, а кровать — узкая. Мы целовались скорее нежно, чем страстно. Я ощущал тепло ее тела сквозь плотную ткань балахона. Стоило мне попытаться развязать пояс, как она вся напряглась.
   — О черт, — простонала она, — только не смотри на меня!
   — Что такое?
   — Ну… — замялась она. — Это так неромантично! Если ты засмеешься, я не стану тебя осуждать, но никогда не прощу!
   И она отчаянным рывком распахнула балахон. На ней было надето красное фланелевое боди вроде закрытого купальника. Я не засмеялся, а только спросил, имеется ли у ее бронетанкового белья нижний люк.
   — Да пошел ты!
   Но я заверил Джулию, что она в любом наряде выглядит просто сногсшибательно. Она выразила сожаление, что я вынужден лицезреть ее в таком виде, и добавила, что не может позволить мне смотреть, как она обнажается. Я отвернулся и стал стаскивать с себя одежду. К тому моменту, как я расстался со вторым носком, она уже лежала в кровати под Эверестом одеял и пледов. Я прыгнул к ней, и наши тела приникли друг к другу, ища тепла и любви.
   Я крепко сжал ее в своих объятьях. Ее губы прижались к моему горлу, а мои пальцы ласкали шелковистую кожу на ее спине и ягодицах. В тот миг это и было самое главное — тепло и близость наших тел, а сумеем ли мы сполна вкусить плодов утренней услады, казалось не столь уж и важным, потому что в этой усладе ведь не было острой необходимости. Да это и не имело особого значения.
   — Я не смогу родить тебе английскую малютку, — прошептала Джулия. — Я принимаю пилюли…
   — Отлично!
   — Разве ты не хочешь иметь потомства в Англии?
   — Ты очень много разговариваешь…
   — Заставь меня умолкнуть поцелуем!
   Мы ласкались неторопливо и задумчиво, без особой любви и с еще меньшей страстью, даря друг другу тепло и нежность. Наши поцелуи были то долгие, то мимолетные, мы перешептывались, меля какой-то вздор, и проникали в укромные тайники плоти.
   Мир вокруг нас рушился и летел в тартары. Кошмар Олд-Комптон-стрит, привязанный к креслу мужчина с холодными стеклянными глазами, жгут на его указательном пальце и глухой свист тесака, кромсающего его кожу, кости и мясо, и нож с длинным узким лезвием, и его побелевшее от ужаса лицо, и это лезвие, вонзающееся в его сердце и выпрыгивающее из раны, и снова вонзающееся в грудь и снова выскакивающее наружу… Все эти жуткие картины постепенно растаяли, как иссякло бремя времени и пространства.
   И вдруг, точно незваный гость на празднике, в нас пробудилась страсть.
   Я ласкал и целовал Джулию, ее дыхание участилось, она порывисто вцепилась в меня, расцарапав ногтями кожу на спине. В моих висках гулко стучала кровь. Ее лицо сияло, зрачки расширились, и она прошептала:
   — Как здорово! — А потом закрыла глаза и вздохнула.
   Я поцеловал ее и почувствовал прикосновение ее упругих маленьких грудей, и ее ноги, с напряженными икрами и бедрами, сплелись с моими. Я ощутил пальцами влажное тепло ее лона, которое послушно отверзлось предо мной, и я оседлал ее, и она жарко зашептала:
   — Да, да!
   Наши губы слились и…
   И в этот момент недовольный голос рявкнул:
   — Джулия! Эван! Куда вы попрятались, черт вас подери?
   Спустя несколько мгновений, когда наши остановившие сердца вновь затикали, Джулия шепнула, что проснулся Найджел. Я и сам догадался. И еще она сказала, что он на кухне. Я и об этом догадался.
   — Ничего не получилось… — добавила Джулия.
   Она снова облекла в слова очевидное. Наша страсть была подобно древу, которое росло-росло целых сто лет, а потом пришел тупой дровосек и одним взмахом топора срубил его под корень. Я все еще возлежал на ней и сгорал от неутоленной похоти, но…
   Найджел опять нас позвал.
   — Может, он походит-походит и вернется обратно в спальню? — предположил я.
   — Нет. Обычно он спит как убитый. Но уж коли он проснулся — больше не заснет. Ой, смотри, уже рассвело!
   — Чудно!
   — Проклятье!
   Я нехотя сполз с нее. Мы жалобно поглядели друг на друга. Теперь мне кажется странным, почему нас в тот момент не зашлись безумным хохотом. У нас ничего не получилось, но почему-то никто из нас не сумел оценить весь комизм ситуации.
   — Он ничего не должен узнать! — предупредила Джулия.
   — Мне залезть под кровать?
   — Нет, не говори ерунды! Вот черт, дай-ка подумать… Сейчас он ко мне не войдет, по крайней мере, пока думает, что я сплю. Но тебе-то чтобы попасть на кухню, надо выйти через дверь! Эван, я просто ума не приложу…
   Мы слышали его шуршание на кухне. Он больше нас не звал, решив, ясное дело, что сестра спит, а я куда-то умотал по своим делам. Тут Джулия ткнула меня пальцем в плечо, а потом указала на окно.
   — Там аллея, которая выходит на соседнюю улицу, — зашептала она. — Ты можешь по ней пройти, завернуть за угол и подойти к входной двери. Скажешь ему, что ты решил прогуляться.
   — Голым?
   — Так оденься, дурила!
   Я и сам не понял, отчего такая простая мысль не пришла мне в голову. Я перелез через Джулию, стараясь к ней не прикасаться, сел на край кровати и начал одеваться. Я не смог найти трусы. Где-то они валялись, конечно, но я их не обнаружил.