Страница:
Я не рассчитывал обнаружить в продаже наш вариант «Грязной дюжины». В лавках на Таймс-сквер не существует почти никакой цензуры, но порнография с участием несовершеннолетних и убийства все же находятся под запретом, а на той кассете, которую я видел, было и то и другое. Может быть, мальчик и сошел бы за совершеннолетнего, а самые страшные кадры редактор мог бы вырезать, но даже такой смягченный вариант вряд ли можно будет найти в открытой продаже.
Правда, я не исключал, что Резиновый Мужчина и Кожаная Женщина снимали и другие фильмы — или каждый по отдельности, или оба вместе. Я не был уверен, что смогу их узнать, но мне казалось, что смогу, особенно если они будут одеты так же. Вот что я искал, если вообще что-то искал.
На северной стороне Сорок Второй, домов за пять от Восьмой авеню, помещалась крохотная лавка, мало чем отличавшаяся от всех остальных, если не считать того, что она специализировалась на товарах для садистов и мазохистов. Прочей тематики там тоже, конечно, хватало, но отдел «С и М» был самым большим. Там торговали видеофильмами по цене от 19.98 до 100 долларов и фотожурналами с названиями вроде «Пытки для титьки».
Я перебрал все видеокассеты, в том числе сделанные в Японии и Германии, а также примитивные любительские с грубыми этикетками, отпечатанными на принтере. Не дойдя и до половины, я уже почти забыл о Резиновом Мужчине и его бессердечной партнерше. Я больше никого не искал. Я просто впитывал в себя этот мир, с которым так неожиданно познакомился. Он всегда существовал здесь, меньше чем в полутора километрах от отеля, где я живу, и я всегда знал, что он есть, но никогда еще в него не погружался. Не было случая.
В конце концов я выбрался на улицу. В лавке я провел, должно быть, почти час, просматривая все и не покупая ничего. Если это и раздражало продавца, то он не подавал вида. Это был смуглый молодой индиец с бесстрастным лицом, и он ни разу не произнес ни слова. В этой лавке никто ничего не говорил — ни он, ни я, ни другие покупатели. Все, кто рассматривал товар, кто что-то покупал или не покупал ничего, кто входил в лавку и выходил из нее, — все старались не встречаться друг с другом взглядом, делая вид, будто рядом никого нет. Время от времени открывалась и закрывалась дверь. Время от времени слышался звон монет, когда продавец отсчитывал кому-то сдачу: просмотр видеопленки в одной из будок в глубине лавки стоил четвертак. Но больше ничто не нарушало тишины.
Вернувшись к себе в отель, я первым делом принял душ. Это немного помогло, но я все равно чувствовал, что меня окружает тяжелая атмосфера Таймс-сквер. Вечером я снова отправился на собрание, потом еще раз принял душ и улегся спать. Утром слегка позавтракал, прочитал газету, потом прошел по Восьмой авеню и свернул на Сорок Вторую.
За прилавком стоял тот же продавец, но если он меня и узнал, то не подал вида. Я разменял на четвертаки десять долларов, зашел в одну из просмотровых будок и запер за собой дверь. Будка годилась любая, потому что в каждой стоял видеотерминал, подключенный к одной и той же шестнадцатиканальной кабельной системе. Переключаться с канала на канал можно было сколько угодно. Как будто сидишь дома и смотришь телевизор, только программы другие и четвертака хватает на каких-нибудь тридцать секунд.
Я сидел в будке, пока у меня не кончились четвертаки. На экране передо мной мужчины и женщины проделывали друг с другом всякие штуки, и каждый раз это была какая-то вариация на тему жестокости и боли. Некоторые из жертв как будто получали удовольствие, и никого это, по-видимому, ничуть не смущало. Это были актеры, добровольцы, лицедеи, играющие спектакль.
Ничего похожего на то, что смотрели мы с Элейн, я здесь не увидел.
Вышел я из будки на десять долларов беднее и на столько же лет старше. На улице было жарко и душно, такая погода стояла уже целую неделю. Я вытер пот со лба и с удивлением подумал — что это я делаю на Сорок Второй и зачем сюда попал? Того, что мне нужно, здесь не было.
Но я почему-то никак не мог уйти из этого квартала. Не то чтобы меня тянуло в другие порнолавочки, не нужны были мне и никакие услуги из тех, что предлагали на этой улице. Я не собирался покупать ни наркотиков, ни сексуального партнера. Я не хотел ни посмотреть фильм про кунг-фу, ни приобрести баскетбольные туфли, электронное оборудование или соломенную шляпу с пятисантиметровыми полями. Я мог бы купить нож с выкидным лезвием («Продается исключительно в виде комплекта деталей; сборка в некоторых штатах запрещена законом») или изготовляемые в присутствии заказчика поддельные удостоверения личности с фотографией — 5 долларов с черно-белой и 10 с цветной. Я мог бы сыграть в «Пэкмана» или «Донки Конга» или послушать седовласого чернокожего с мегафоном, который располагал абсолютно неопровержимыми доказательствами, что Иисус Христос был чистокровным негром и родился там, где сейчас находится Габон.
Я бродил по этой улице взад и вперед, взад и вперед. Один раз я пересек Восьмую авеню и выпил стакан молока с бутербродом в стоячей закусочной на автовокзале Порт-Оторити. Я побыл там некоторое время, чувствуя себя в кондиционированном воздухе как в раю, а потом что-то заставило меня опять выйти на улицу.
В одном из кинотеатров шли два фильма с Джоном Уэйном[20] — «Армейский фургон» и «На ней была желтая лента». Я заплатил доллар или два, не помню уж сколько, и вошел. Просидев вторую половину одного фильма и первую половину другого, я снова вышел на улицу.
И снова принялся по ней бродить, погруженный в размышления, не замечая ничего вокруг.
Какой-то чернокожий мальчишка подошел ко мне и спросил, что это я делаю. Я обернулся — он нахально смотрел на меня снизу вверх. Ему было лет пятнадцать, а может, шестнадцать, а может, и семнадцать — примерно столько же, сколько мальчику, которого убили в том фильме, но выглядел он куда более умудренным уличной жизнью.
— Просто смотрю на витрину, — ответил я.
— На все витрины, — сказал он. — Только и делаете, что ходите по улице взад-вперед.
— Ну и что?
— Ну и чего вы ищете?
— Ничего.
— Дойдите до угла, — сказал он. — До Восьмой авеню, а там заверните за угол и подождите.
— Зачем?
— Зачем? Да чтобы все эти люди на нас не глазели, вот зачем.
Я подождал его на Восьмой авеню, а он, должно быть, обежал вокруг квартала или прошел напрямик через отель «Картер». Когда-то этот отель назывался «Дикси» и славился одним — дежурный телефонист, поднимая трубку, всякий раз говорил: «Отель „Дикси“, ну и что?» По-моему, отель переименовали как раз тогда, когда Джимми Картер стал президентом вместо Джералда Форда, но, возможно, я ошибаюсь, а даже если и так, это могло быть чистым совпадением.
Я стоял в каком-то подъезде, когда со стороны Сорок Третьей появился мальчишка — он шел, сунув руки в карманы и задрав кверху нос. На нем был джинсовый пиджак поверх майки и джинсы. Должно быть, в пиджаке ему было ужасно жарко, но его это, по-видимому, ничуть не волновало.
— Я видел вас вчера, — сказал он, — и сегодня вижу целый день. Так и ходите взад-вперед, взад-вперед. Чего вы ищете?
— Ничего.
— Да бросьте вы. Тут все чего-то ищут. Сначала я подумал, что вы легавый, но вы не легавый.
— Откуда ты знаешь?
— Не легавый, и все тут. — Он пристально посмотрел на меня. — А может, легавый? Может быть.
Я рассмеялся.
— Чего вы смеетесь? Вы какой-то странный, мистер. Человек спрашивает, не хотите ли купить травки или снежка, а вы только головой мотаете и даже не глядите на него. Какого еще зелья вам надо?
— Никакого.
— Значит, никакого. Девочку вам надо? — Я мотнул головой. — Мальчика? Девочку и мальчика? Хотите посмотреть представление или чтобы на вас смотрели? Говорите же, чего вы хотите.
— Я просто вышел прогуляться, — сказал я. — Мне нужно кое о чем подумать.
— Это же надо! — воскликнул он. — Прийти на Двойку, чтобы думать! Дай, говорит, пойду на Двойку — надо мне собраться с мыслями. Только если вы не скажете, чего на самом деле хотите, как вы это добудете?
— Я ничего не хочу.
— Скажите, чего вы хотите, и я помогу вам это достать.
— Я же тебе сказал, что ничего не хочу.
— Ну, раз так, то я хочу. Я много чего хочу. Дайте мне доллар.
В его голосе не было угрозы, и запугать меня он не пытался.
— Это почему же я должен дать тебе доллар? — спросил я.
— А просто потому, что мы с вами друзья. А потом, раз уж мы с вами друзья, я, может, дам вам косячок. Годится?
— Я траву не курю.
— Траву не курите? Так что же вы курите?
— Ничего не курю.
— Тогда дайте мне доллар, и я вам ничего не дам.
Я невольно рассмеялся. Оглядевшись, я увидел, что на нас никто не обращает внимания. Я вынул бумажник и протянул ему пятерку.
— Это за что?
— Потому что мы друзья.
— Ну да, а все-таки чего вам надо? Хотите, чтобы я с вами куда-то пошел?
— Нет.
— Вы просто так это мне даете?
— Мне от тебя ничего не нужно. А если не хочешь…
Я протянул руку к бумажке, и он со смехом отдернул ее.
— Ну-ну, — сказал он. — Раз уж дали, брать обратно не полагается. Как это мамаша вас не обучила? — Он сунул бумажку в карман и искоса взглянул на меня. — Никак не пойму, что вы за человек.
— А тут и понимать нечего, — сказал я. — Как тебя зовут?
— Как меня зовут? А зачем вам знать, как меня зовут?
— Да просто так.
— Можете звать меня Ти-Джей.
— Ладно.
— «Ладно». А как вас зовут?
— Можешь звать меня Букер.
— Как вы сказали — Букер? — Он покачал головой. — Ну, вы даете, мистер. Одно могу сказать — никакой вы не Букер.
— Меня зовут Мэтт.
— Мэтт, — повторил он, словно примериваясь. — Ну, это годится. Мэтт. Мэтт. Туши свет, Мэтт.
— Зер гут. Рут.
Глаза у него загорелись.
— А, так вы тоже тащитесь от Спайка Ли? Видели этот фильм?
— Еще бы.
— Нет, никак не пойму, что вы за человек.
— Да нечего тут понимать.
— Что-то у вас есть на уме. Только не могу понять что.
— А может быть, ничего.
— Это здесь-то, на Двойке? — Он беззвучно присвистнул. Лицо у него было круглое, нос курносый, глаза блестящие. Мне пришла в голову мысль, не пойдет ли моя пятерка на покупку дозы крэка[21]. Только у торчков не бывает таких круглых физиономий, да и в глазах у него не было того выражения, какое обычно заметно у них; правда, и у них оно появляется не сразу.
— Раз человек появился на Двойке, значит, у него есть что-то на уме. Крэк или снежок, секс или деньги, как взбодриться или как оттянуться. Если у человека нет ничего на уме, чего ему тут делать?
— А как насчет тебя, Ти-Джей?
Он засмеялся:
— Ну, у меня на уме — как просечь, что у кого на уме. Я всегда должен знать, что у фраера на уме, и тогда это будет и у меня на уме, и тут уж туши свет, Мэтт.
Я поболтал с Ти-Джеем еще несколько минут, и за мои пять долларов мне бы никогда не найти лучшего лекарства от тоски, которую навеяла на меня Сорок Вторая. К тому времени, как я отправился домой, скверное настроение, в котором я пребывал весь день, рассеялось. Я принял душ, плотно пообедал и пошел на собрание.
На следующее утро, когда я брился, мне позвонили. Я поехал на метро в Бруклин, где получил кое-какую работу у адвоката с Корт-стрит по имени Дрю Кэплен. У него был клиент, которого обвиняли в том, что он задавил человека и скрылся.
— Он клянется, что не виноват, — сказал Кэплен. — Между прочим, лично я думаю, что он дерьмо, но вдруг он говорит правду? Поэтому надо бы поискать, не найдется ли где-нибудь свидетель, который видел, как старушку переехал кто-то другой. Хотите попробовать?
Я потратил на это неделю, а потом Кэплен сказал, чтобы я бросил: есть договоренность, что его клиент сознается всего лишь в неосторожном вождении и в том, что уехал с места происшествия.
— Тогда обвинение в убийстве будет снято, — сказал он. — Я настоятельно рекомендовал ему на это пойти, и он согласился, когда до него дошло, что в таком случае ему не грозит срок. Прокурор будет просить шесть месяцев, но я знаю, что приговор будет условный, так что завтра дам согласие, если только вы за это время не умудрились отыскать безупречного свидетеля.
— Как раз сегодня я кое-кого нашел.
— Священника? — спросил он. — Священника со стопроцентным зрением на оба глаза и почетной медалью от Конгресса?
— Ну, не совсем, но она вполне заслуживает доверия. Есть только одна закавыка: она абсолютно убеждена, что это сделал как раз ваш клиент.
— Господи Иисусе, — сказал он. — А другая сторона об этом не знает?
— Два часа назад не знала.
— Тогда, ради Бога, давайте сейчас ничего им не скажем. Завтра я с этим делом покончу. Ваш чек, как говорится в таких случаях, будет отправлен вам по почте. Вы по-прежнему работаете без лицензии и не представляете никаких отчетов, верно?
— Если вам не нужно документальное подтверждение.
— Честно говоря, в этом деле мне нужно, чтобы не было никаких документальных подтверждений, так что можете не представлять отчета, а я забуду об этом разговоре — его просто не было.
— Годится.
— Прекрасно. И вот еще что, Мэтт. Рано или поздно вам не мешало бы обзавестись официальным разрешением. Я бы подбрасывал вам работу, но есть такие дела, где я смогу вас использовать, только если у вас будет лицензия.
— Я уже об этом думаю.
— Ладно, — сказал он. — Если получите официальный статус, дайте мне знать.
Чек, который прислал мне Кэплен, оказался весьма щедрым. Получив его, я взял напрокат машину и поехал с Элейн в Беркшир, чтобы потратить хотя бы часть денег. Когда я вернулся, позвонил Уэлли из детективного агентства «Доверие», и я два дня занимался расследованием по их просьбе.
Фильм, который я видел, понемногу отходил в прошлое и уже не вызывал у меня таких сильных чувств. Он произвел на меня тогда большое впечатление, но на самом деле ни он ко мне, ни я к нему не имели никакого отношения. И когда моя жизнь вернулась в обычную колею, он стал для меня тем, чем и был на самом деле, — еще одним безобразием в мире, и без того полном безобразий. Каждое утро я читал газету, и каждое утро новые безобразия вытесняли из памяти прежние.
Время от времени мне все еще вспоминались некоторые сцены из фильма, но они уже не так меня волновали. На Сорок Второй я больше не показывался, Ти-Джея больше не встречал и почти о нем не думал. Любопытный тип, но в Нью-Йорке полно любопытных типов, они тут попадаются на каждом шагу.
Дело шло к концу года. «Метрополитенз» отстали и вылетели из розыгрыша, а «Янки» туда вообще не попали. В финальной серии встретились две команды из Калифорнии, и самым интересным из того, что случилось за это время, было землетрясение в Сан-Франциско. В ноябре в Нью-Йорке выбрали первого за всю его историю чернокожего мэра, а неделю спустя Аманду Уорринер Термен изнасиловали и убили на четвертом этаже дома на Западной Пятьдесят Второй, где помещается итальянский ресторан.
А потом я увидел мужчину, который сидел с мальчиком и поглаживал его светло-каштановые волосы, — и вспомнил все.
7
Правда, я не исключал, что Резиновый Мужчина и Кожаная Женщина снимали и другие фильмы — или каждый по отдельности, или оба вместе. Я не был уверен, что смогу их узнать, но мне казалось, что смогу, особенно если они будут одеты так же. Вот что я искал, если вообще что-то искал.
На северной стороне Сорок Второй, домов за пять от Восьмой авеню, помещалась крохотная лавка, мало чем отличавшаяся от всех остальных, если не считать того, что она специализировалась на товарах для садистов и мазохистов. Прочей тематики там тоже, конечно, хватало, но отдел «С и М» был самым большим. Там торговали видеофильмами по цене от 19.98 до 100 долларов и фотожурналами с названиями вроде «Пытки для титьки».
Я перебрал все видеокассеты, в том числе сделанные в Японии и Германии, а также примитивные любительские с грубыми этикетками, отпечатанными на принтере. Не дойдя и до половины, я уже почти забыл о Резиновом Мужчине и его бессердечной партнерше. Я больше никого не искал. Я просто впитывал в себя этот мир, с которым так неожиданно познакомился. Он всегда существовал здесь, меньше чем в полутора километрах от отеля, где я живу, и я всегда знал, что он есть, но никогда еще в него не погружался. Не было случая.
В конце концов я выбрался на улицу. В лавке я провел, должно быть, почти час, просматривая все и не покупая ничего. Если это и раздражало продавца, то он не подавал вида. Это был смуглый молодой индиец с бесстрастным лицом, и он ни разу не произнес ни слова. В этой лавке никто ничего не говорил — ни он, ни я, ни другие покупатели. Все, кто рассматривал товар, кто что-то покупал или не покупал ничего, кто входил в лавку и выходил из нее, — все старались не встречаться друг с другом взглядом, делая вид, будто рядом никого нет. Время от времени открывалась и закрывалась дверь. Время от времени слышался звон монет, когда продавец отсчитывал кому-то сдачу: просмотр видеопленки в одной из будок в глубине лавки стоил четвертак. Но больше ничто не нарушало тишины.
Вернувшись к себе в отель, я первым делом принял душ. Это немного помогло, но я все равно чувствовал, что меня окружает тяжелая атмосфера Таймс-сквер. Вечером я снова отправился на собрание, потом еще раз принял душ и улегся спать. Утром слегка позавтракал, прочитал газету, потом прошел по Восьмой авеню и свернул на Сорок Вторую.
За прилавком стоял тот же продавец, но если он меня и узнал, то не подал вида. Я разменял на четвертаки десять долларов, зашел в одну из просмотровых будок и запер за собой дверь. Будка годилась любая, потому что в каждой стоял видеотерминал, подключенный к одной и той же шестнадцатиканальной кабельной системе. Переключаться с канала на канал можно было сколько угодно. Как будто сидишь дома и смотришь телевизор, только программы другие и четвертака хватает на каких-нибудь тридцать секунд.
Я сидел в будке, пока у меня не кончились четвертаки. На экране передо мной мужчины и женщины проделывали друг с другом всякие штуки, и каждый раз это была какая-то вариация на тему жестокости и боли. Некоторые из жертв как будто получали удовольствие, и никого это, по-видимому, ничуть не смущало. Это были актеры, добровольцы, лицедеи, играющие спектакль.
Ничего похожего на то, что смотрели мы с Элейн, я здесь не увидел.
Вышел я из будки на десять долларов беднее и на столько же лет старше. На улице было жарко и душно, такая погода стояла уже целую неделю. Я вытер пот со лба и с удивлением подумал — что это я делаю на Сорок Второй и зачем сюда попал? Того, что мне нужно, здесь не было.
Но я почему-то никак не мог уйти из этого квартала. Не то чтобы меня тянуло в другие порнолавочки, не нужны были мне и никакие услуги из тех, что предлагали на этой улице. Я не собирался покупать ни наркотиков, ни сексуального партнера. Я не хотел ни посмотреть фильм про кунг-фу, ни приобрести баскетбольные туфли, электронное оборудование или соломенную шляпу с пятисантиметровыми полями. Я мог бы купить нож с выкидным лезвием («Продается исключительно в виде комплекта деталей; сборка в некоторых штатах запрещена законом») или изготовляемые в присутствии заказчика поддельные удостоверения личности с фотографией — 5 долларов с черно-белой и 10 с цветной. Я мог бы сыграть в «Пэкмана» или «Донки Конга» или послушать седовласого чернокожего с мегафоном, который располагал абсолютно неопровержимыми доказательствами, что Иисус Христос был чистокровным негром и родился там, где сейчас находится Габон.
Я бродил по этой улице взад и вперед, взад и вперед. Один раз я пересек Восьмую авеню и выпил стакан молока с бутербродом в стоячей закусочной на автовокзале Порт-Оторити. Я побыл там некоторое время, чувствуя себя в кондиционированном воздухе как в раю, а потом что-то заставило меня опять выйти на улицу.
В одном из кинотеатров шли два фильма с Джоном Уэйном[20] — «Армейский фургон» и «На ней была желтая лента». Я заплатил доллар или два, не помню уж сколько, и вошел. Просидев вторую половину одного фильма и первую половину другого, я снова вышел на улицу.
И снова принялся по ней бродить, погруженный в размышления, не замечая ничего вокруг.
Какой-то чернокожий мальчишка подошел ко мне и спросил, что это я делаю. Я обернулся — он нахально смотрел на меня снизу вверх. Ему было лет пятнадцать, а может, шестнадцать, а может, и семнадцать — примерно столько же, сколько мальчику, которого убили в том фильме, но выглядел он куда более умудренным уличной жизнью.
— Просто смотрю на витрину, — ответил я.
— На все витрины, — сказал он. — Только и делаете, что ходите по улице взад-вперед.
— Ну и что?
— Ну и чего вы ищете?
— Ничего.
— Дойдите до угла, — сказал он. — До Восьмой авеню, а там заверните за угол и подождите.
— Зачем?
— Зачем? Да чтобы все эти люди на нас не глазели, вот зачем.
Я подождал его на Восьмой авеню, а он, должно быть, обежал вокруг квартала или прошел напрямик через отель «Картер». Когда-то этот отель назывался «Дикси» и славился одним — дежурный телефонист, поднимая трубку, всякий раз говорил: «Отель „Дикси“, ну и что?» По-моему, отель переименовали как раз тогда, когда Джимми Картер стал президентом вместо Джералда Форда, но, возможно, я ошибаюсь, а даже если и так, это могло быть чистым совпадением.
Я стоял в каком-то подъезде, когда со стороны Сорок Третьей появился мальчишка — он шел, сунув руки в карманы и задрав кверху нос. На нем был джинсовый пиджак поверх майки и джинсы. Должно быть, в пиджаке ему было ужасно жарко, но его это, по-видимому, ничуть не волновало.
— Я видел вас вчера, — сказал он, — и сегодня вижу целый день. Так и ходите взад-вперед, взад-вперед. Чего вы ищете?
— Ничего.
— Да бросьте вы. Тут все чего-то ищут. Сначала я подумал, что вы легавый, но вы не легавый.
— Откуда ты знаешь?
— Не легавый, и все тут. — Он пристально посмотрел на меня. — А может, легавый? Может быть.
Я рассмеялся.
— Чего вы смеетесь? Вы какой-то странный, мистер. Человек спрашивает, не хотите ли купить травки или снежка, а вы только головой мотаете и даже не глядите на него. Какого еще зелья вам надо?
— Никакого.
— Значит, никакого. Девочку вам надо? — Я мотнул головой. — Мальчика? Девочку и мальчика? Хотите посмотреть представление или чтобы на вас смотрели? Говорите же, чего вы хотите.
— Я просто вышел прогуляться, — сказал я. — Мне нужно кое о чем подумать.
— Это же надо! — воскликнул он. — Прийти на Двойку, чтобы думать! Дай, говорит, пойду на Двойку — надо мне собраться с мыслями. Только если вы не скажете, чего на самом деле хотите, как вы это добудете?
— Я ничего не хочу.
— Скажите, чего вы хотите, и я помогу вам это достать.
— Я же тебе сказал, что ничего не хочу.
— Ну, раз так, то я хочу. Я много чего хочу. Дайте мне доллар.
В его голосе не было угрозы, и запугать меня он не пытался.
— Это почему же я должен дать тебе доллар? — спросил я.
— А просто потому, что мы с вами друзья. А потом, раз уж мы с вами друзья, я, может, дам вам косячок. Годится?
— Я траву не курю.
— Траву не курите? Так что же вы курите?
— Ничего не курю.
— Тогда дайте мне доллар, и я вам ничего не дам.
Я невольно рассмеялся. Оглядевшись, я увидел, что на нас никто не обращает внимания. Я вынул бумажник и протянул ему пятерку.
— Это за что?
— Потому что мы друзья.
— Ну да, а все-таки чего вам надо? Хотите, чтобы я с вами куда-то пошел?
— Нет.
— Вы просто так это мне даете?
— Мне от тебя ничего не нужно. А если не хочешь…
Я протянул руку к бумажке, и он со смехом отдернул ее.
— Ну-ну, — сказал он. — Раз уж дали, брать обратно не полагается. Как это мамаша вас не обучила? — Он сунул бумажку в карман и искоса взглянул на меня. — Никак не пойму, что вы за человек.
— А тут и понимать нечего, — сказал я. — Как тебя зовут?
— Как меня зовут? А зачем вам знать, как меня зовут?
— Да просто так.
— Можете звать меня Ти-Джей.
— Ладно.
— «Ладно». А как вас зовут?
— Можешь звать меня Букер.
— Как вы сказали — Букер? — Он покачал головой. — Ну, вы даете, мистер. Одно могу сказать — никакой вы не Букер.
— Меня зовут Мэтт.
— Мэтт, — повторил он, словно примериваясь. — Ну, это годится. Мэтт. Мэтт. Туши свет, Мэтт.
— Зер гут. Рут.
Глаза у него загорелись.
— А, так вы тоже тащитесь от Спайка Ли? Видели этот фильм?
— Еще бы.
— Нет, никак не пойму, что вы за человек.
— Да нечего тут понимать.
— Что-то у вас есть на уме. Только не могу понять что.
— А может быть, ничего.
— Это здесь-то, на Двойке? — Он беззвучно присвистнул. Лицо у него было круглое, нос курносый, глаза блестящие. Мне пришла в голову мысль, не пойдет ли моя пятерка на покупку дозы крэка[21]. Только у торчков не бывает таких круглых физиономий, да и в глазах у него не было того выражения, какое обычно заметно у них; правда, и у них оно появляется не сразу.
— Раз человек появился на Двойке, значит, у него есть что-то на уме. Крэк или снежок, секс или деньги, как взбодриться или как оттянуться. Если у человека нет ничего на уме, чего ему тут делать?
— А как насчет тебя, Ти-Джей?
Он засмеялся:
— Ну, у меня на уме — как просечь, что у кого на уме. Я всегда должен знать, что у фраера на уме, и тогда это будет и у меня на уме, и тут уж туши свет, Мэтт.
Я поболтал с Ти-Джеем еще несколько минут, и за мои пять долларов мне бы никогда не найти лучшего лекарства от тоски, которую навеяла на меня Сорок Вторая. К тому времени, как я отправился домой, скверное настроение, в котором я пребывал весь день, рассеялось. Я принял душ, плотно пообедал и пошел на собрание.
На следующее утро, когда я брился, мне позвонили. Я поехал на метро в Бруклин, где получил кое-какую работу у адвоката с Корт-стрит по имени Дрю Кэплен. У него был клиент, которого обвиняли в том, что он задавил человека и скрылся.
— Он клянется, что не виноват, — сказал Кэплен. — Между прочим, лично я думаю, что он дерьмо, но вдруг он говорит правду? Поэтому надо бы поискать, не найдется ли где-нибудь свидетель, который видел, как старушку переехал кто-то другой. Хотите попробовать?
Я потратил на это неделю, а потом Кэплен сказал, чтобы я бросил: есть договоренность, что его клиент сознается всего лишь в неосторожном вождении и в том, что уехал с места происшествия.
— Тогда обвинение в убийстве будет снято, — сказал он. — Я настоятельно рекомендовал ему на это пойти, и он согласился, когда до него дошло, что в таком случае ему не грозит срок. Прокурор будет просить шесть месяцев, но я знаю, что приговор будет условный, так что завтра дам согласие, если только вы за это время не умудрились отыскать безупречного свидетеля.
— Как раз сегодня я кое-кого нашел.
— Священника? — спросил он. — Священника со стопроцентным зрением на оба глаза и почетной медалью от Конгресса?
— Ну, не совсем, но она вполне заслуживает доверия. Есть только одна закавыка: она абсолютно убеждена, что это сделал как раз ваш клиент.
— Господи Иисусе, — сказал он. — А другая сторона об этом не знает?
— Два часа назад не знала.
— Тогда, ради Бога, давайте сейчас ничего им не скажем. Завтра я с этим делом покончу. Ваш чек, как говорится в таких случаях, будет отправлен вам по почте. Вы по-прежнему работаете без лицензии и не представляете никаких отчетов, верно?
— Если вам не нужно документальное подтверждение.
— Честно говоря, в этом деле мне нужно, чтобы не было никаких документальных подтверждений, так что можете не представлять отчета, а я забуду об этом разговоре — его просто не было.
— Годится.
— Прекрасно. И вот еще что, Мэтт. Рано или поздно вам не мешало бы обзавестись официальным разрешением. Я бы подбрасывал вам работу, но есть такие дела, где я смогу вас использовать, только если у вас будет лицензия.
— Я уже об этом думаю.
— Ладно, — сказал он. — Если получите официальный статус, дайте мне знать.
Чек, который прислал мне Кэплен, оказался весьма щедрым. Получив его, я взял напрокат машину и поехал с Элейн в Беркшир, чтобы потратить хотя бы часть денег. Когда я вернулся, позвонил Уэлли из детективного агентства «Доверие», и я два дня занимался расследованием по их просьбе.
Фильм, который я видел, понемногу отходил в прошлое и уже не вызывал у меня таких сильных чувств. Он произвел на меня тогда большое впечатление, но на самом деле ни он ко мне, ни я к нему не имели никакого отношения. И когда моя жизнь вернулась в обычную колею, он стал для меня тем, чем и был на самом деле, — еще одним безобразием в мире, и без того полном безобразий. Каждое утро я читал газету, и каждое утро новые безобразия вытесняли из памяти прежние.
Время от времени мне все еще вспоминались некоторые сцены из фильма, но они уже не так меня волновали. На Сорок Второй я больше не показывался, Ти-Джея больше не встречал и почти о нем не думал. Любопытный тип, но в Нью-Йорке полно любопытных типов, они тут попадаются на каждом шагу.
Дело шло к концу года. «Метрополитенз» отстали и вылетели из розыгрыша, а «Янки» туда вообще не попали. В финальной серии встретились две команды из Калифорнии, и самым интересным из того, что случилось за это время, было землетрясение в Сан-Франциско. В ноябре в Нью-Йорке выбрали первого за всю его историю чернокожего мэра, а неделю спустя Аманду Уорринер Термен изнасиловали и убили на четвертом этаже дома на Западной Пятьдесят Второй, где помещается итальянский ресторан.
А потом я увидел мужчину, который сидел с мальчиком и поглаживал его светло-каштановые волосы, — и вспомнил все.
7
К тому времени как открылся банк, я успел позавтракать и прочитать две газеты. Взяв из своего сейфа кассету, я позвонил Элейн из уличного автомата.
— Привет, — сказала она. — Как твой вчерашний бокс?
— Лучше, чем я ожидал. А как твои занятия?
— Замечательно, только нужно будет прочитать целую тонну литературы. А в нашей группе есть одна зараза, которая поднимает руку каждый раз, как только преподаватель договорит до точки. Если он не заставит ее заткнуться, я, наверно, ее убью.
Я спросил ее, нельзя ли к ней прийти.
— Я хотел бы посмотреть кое-что по твоему видику — примерно на час.
— Прекрасно, — ответила она. — Только если придешь прямо сейчас и это займет не намного больше часа. И если это будет поинтереснее, чем та кассета, которую ты приносил в прошлый раз.
— Сейчас приду, — сказал я.
Повесив трубку, я подошел к краю тротуара и сразу же поймал такси. Когда я добрался до ее квартиры, она сняла с меня плащ и сказала:
— Ну и что было вчера вечером? Видел этого убийцу?
Я, должно быть, удивленно уставился на нее, потому что она добавила:
— Ричарда Термена. Разве он не должен был там появиться? Разве ты не из-за него поехал в Маспет?
— Я о нем и не думал. Да, он там был, только убил он ее или нет, я так и не знаю. По-моему, я видел там еще одного убийцу.
— Да?
— Того человека в резиновом комбинезоне. Я видел там одного мужчину — уверен, что это был он.
— В таком же костюме?
— В голубом блейзере. — Я рассказал ей про того человека и про мальчика, который был с ним. — Так что это будет та же самая пленка, что и в прошлый раз. Ты, наверное, не захочешь ее смотреть.
— Ни за что на свете. Вот что я, пожалуй, сделаю — все равно собиралась. Выскочу и куплю книги для занятий. Мне на это понадобится, наверное, не больше часа. Ты ведь знаешь, как управляться с видиком?
Я сказал, что знаю.
— И вернусь как раз вовремя, чтобы все приготовить. Ко мне в полдвенадцатого кое-кто придет.
— К этому времени меня тут уже не будет.
Я подождал, пока она закроет за собой дверь, включил видик и перемотал пленку до того места, где кончался первый кусок «Грязной дюжины».
Элейн вернулась без чего-то одиннадцать, почти через час после того, как ушла. За это время я успел просмотреть фильм два раза. Он шел полчаса, но во второй раз я пропускал целые куски, и понадобилось вдвое меньше времени. Когда Элейн вошла, я уже перемотал пленку обратно и стоял у окна.
— Книг накупила на целую сотню, — сказала она. —И это меньше половины того, что есть в списке.
— А дешевых изданий, в бумажной обложке, не было?
— Это и есть дешевые, в бумажной обложке. Не знаю, когда у меня будет время все это прочитать.
Она вывернула сумку на диван, взяла из кучи какую-то книжку, полистала и швырнула обратно.
— По крайней мере, все на английском, — сказала она. — И на том спасибо, я ведь ни испанского, ни португальского не знаю. А можно получить представление о книге, когда читаешь ее в переводе?
— Если перевод хороший.
— Наверное, да. Но это не то же самое, что смотреть фильм с субтитрами? Ведь там написано не то, что они говорят. Как, просмотрел свою пленку?
— Угу.
— Ну? Это он?
— По-моему, да, — ответил я. — Мне было бы легче его узнать, если бы на нем не было этого чертова капюшона. Должно быть, он совсем запарился в резиновом комбинезоне, да еще с резиновым капюшоном.
— Может, когда есть разрез в паху, не так жарко.
— Мне кажется, это он, — сказал я. — Меня навел на эту мысль один жест — его рука на голове у мальчика. Но были и другие совпадения. Как он держался, как двигался — всего этого не изменить переодеванием. Кисти рук, по-моему, те же самые. Этот жест — когда он приглаживал мальчику волосы — в точности такой же, — я нахмурился. — И девица, по-моему, та же.
— Какая девица? Ты не говорил ни про какую девицу. Его соучастница, та, что с маленькими грудями?
— По-моему, девица с плакатом — это она и была. Та, что обходила ринг в перерывах между раундами с плакатом, где было написано, какой раунд следующий.
— Ну, вряд ли она была вся в коже.
Я мотнул головой:
— В купальнике. И довольно-таки открытом. Я ее особенно не разглядывал.
— Ну да.
— Нет, правда. Мне показалось, что я ее где-то видел, но в лицо ей я не вглядывался.
— Конечно, на ее задницу смотреть было интереснее. — Она дотронулась до моей руки. — Я с удовольствием послушала бы тебя еще…
— Но к тебе сейчас придут. Ухожу. Не возражаешь, если я оставлю пленку у тебя? Не хочу ходить с ней весь день, а чтобы где-то ее оставить, придется делать крюк.
— Пожалуйста. И я вовсе тебя не выпроваживаю, только…
Я поцеловал ее на прощанье и ушел.
Когда я вышел на улицу, у меня мелькнула мысль — не затаиться ли в подъезде, чтобы посмотреть, кто к ней явится. Она не сказала напрямик, что у нее встреча с клиентом, но и не отрицала этого, а расспрашивать я нарочно не стал. С другой стороны, мне не очень-то хотелось прятаться за углом, подсматривать, с кем она встречается, и размышлять о том, что ей придется проделать, чтобы вернуть деньги, потраченные на все эти переводы с испанского и португальского.
Иногда мне от этого становилось не по себе, иногда — ничего, а время от времени приходило в голову, что это должно волновать меня либо больше, либо меньше, чем волнует на самом деле. «Как-нибудь надо будет во всем этом разобраться», — подумал я уже не в первый раз.
Тем временем я дошел до Мэдисон-авеню, сел на автобус и проехал кварталов тридцать от центра. Галерея Чанса находилась на втором этаже, над магазином дорогой детской одежды. Витрина у него оформлена в виде сцены из мультика, и все звери одеты в самые модные костюмы из тех, что продаются в магазине. Зеленый джемпер на крысе стоил, наверное, столько же, сколько целый шкаф современной латиноамериканской литературы.
На медной пластинке у входа было написано: «Л. ЧАНС КОУЛТЕР — АФРИКАНСКОЕ ИСКУССТВО».
Я поднялся по лестнице, устланной ковром. На двери черными с золотом буквами было написано то же самое и добавлено: «Прием только по предварительной договоренности». Никакой договоренности у меня не было, но я подумал, что обойдусь. Я позвонил, и через секунду дверь мне открыл Кид Баском. На нем был костюм-тройка, и, увидев меня, он широко улыбнулся.
— Мистер Скаддер! — сказал он. — Рад вас видеть. Мистер Коултер вас ждет?
— Нет, если только он не ясновидящий. Я просто заглянул в надежде, что его застану.
— Он будет рад вас видеть. Сейчас он говорит по телефону, но заходите, мистер Скаддер, и устраивайтесь, как дома. Я скажу ему, что вы пришли.
Я прошелся по комнате, разглядывая маски и статуэтки. Я не специалист в этой области, но не нужно быть большим специалистом, чтобы оценить качество выставленных там вещей. Я стоял перед маской, этикетка под которой гласила, что это культура сенуфо с Берега Слоновой Кости, когда Кид вернулся и сказал, что Чанс примет меня через минуту.
— Он говорит с господином из Антверпена, — сказал он. — По-моему, это в Бельгии.
— По-моему, тоже. Я не знал, что ты работаешь здесь, Кид.
— И уже довольно давно, мистер Скаддер. — Накануне вечером в Маспете я сказал, что он может называть меня Мэтт, но я зря старался. — Вы знаете, я бросил бокс. Ничего у меня не получалось.
— Мне кажется, у тебя отлично получалось.
Он усмехнулся:
— Понимаете, мне попались подряд три человека, у которых получалось лучше. Я бросил и стал присматривать себе работу, а мистер Чанс спросил, не хочу ли поработать у него. То есть мистер Коултер.
Его оговорка была вполне понятна. Когда я впервые познакомился с Чансом, никто его иначе и не звал — инициал и фамилия появились у него только тогда, когда он занялся торговлей произведениями искусства.
— Ну и как тебе тут нравится?
— Лучше, чем все время получать по морде. Да, очень нравится. Я много чему научился. Каждый день узнаю что-то новое.
— Жаль, что не могу сказать того же про себя, — сказал вошедший Чанс. — Давно пора вам ко мне заглянуть, Мэттью. Я думал, вчера вы пойдете с нами — вы и ваш друг. Мы все отправились к Элдону в раздевалку, а когда я обернулся, чтобы вас представить, вас уже не было.
— Мы решили не задерживаться допоздна.
— А мы засиделись. Вы все еще любите хороший кофе?
— У тебя еще остался тот особый сорт?
— «Блю Маунтин» с Ямайки. Стоит, конечно, бешеных денег, но вы посмотрите вокруг. — Он показал на маски и статуэтки. — Здесь все стоит бешеных денег. Вам черного, да? Артур, принеси-ка нам кофе. А потом займешься счетами.
Впервые он угостил меня этим кофе с Ямайки у себя дома, в перестроенном пожарном депо на тихой улочке в Гринпойнте. Его соседи-поляки были убеждены, что дом принадлежит престарелому врачу по фамилии Левандовски, который по дряхлости не показывается на улице, а Чанс — его помощник по хозяйству и шофер. На самом деле Чанс жил один, а в доме был прекрасно оборудованный спортзал и огромный бильярд, и все стены были увешаны такими произведениями африканского искусства, что хоть сейчас в музей.
Я спросил его, живет ли он все еще в пожарном депо.
— Мне очень не хотелось оттуда съезжать, — ответил он. — Я думал, придется его продать, чтобы открыть дело, но обошлось без этого. В конце концов закупать товар мне не понадобилось. У меня был его полон дом.
— А твоя коллекция еще цела?
— Еще лучше стала. В каком-то смысле все это — моя коллекция, а в другом смысле все, что у меня есть, продается, так что вся она — товар. Помните ту бронзовую вещь из Бенина? Голову царицы?
— Со всеми ожерельями.
— Я переплатил за нее на аукционе, и каждые три месяца, что она стояла непроданная, повышал цену. В конце концов она стала такая дорогая, что кто-то не устоял перед искушением. Мне жаль было с ней расставаться, но я получил за нее хорошие деньги и купил кое-что еще. — Он взял меня под руку. — Сейчас покажу. Этой весной я на месяц ездил в Африку. Две недели провел в Мали, в стране догонов. Прелестный первобытный народец — хижины точь-в-точь как у племени анасази на плато Меса Верде. Вот эта вещь — оттуда. Вместо глаз — квадратные дырки, все очень непосредственно, никаких лишних красот.
— Привет, — сказала она. — Как твой вчерашний бокс?
— Лучше, чем я ожидал. А как твои занятия?
— Замечательно, только нужно будет прочитать целую тонну литературы. А в нашей группе есть одна зараза, которая поднимает руку каждый раз, как только преподаватель договорит до точки. Если он не заставит ее заткнуться, я, наверно, ее убью.
Я спросил ее, нельзя ли к ней прийти.
— Я хотел бы посмотреть кое-что по твоему видику — примерно на час.
— Прекрасно, — ответила она. — Только если придешь прямо сейчас и это займет не намного больше часа. И если это будет поинтереснее, чем та кассета, которую ты приносил в прошлый раз.
— Сейчас приду, — сказал я.
Повесив трубку, я подошел к краю тротуара и сразу же поймал такси. Когда я добрался до ее квартиры, она сняла с меня плащ и сказала:
— Ну и что было вчера вечером? Видел этого убийцу?
Я, должно быть, удивленно уставился на нее, потому что она добавила:
— Ричарда Термена. Разве он не должен был там появиться? Разве ты не из-за него поехал в Маспет?
— Я о нем и не думал. Да, он там был, только убил он ее или нет, я так и не знаю. По-моему, я видел там еще одного убийцу.
— Да?
— Того человека в резиновом комбинезоне. Я видел там одного мужчину — уверен, что это был он.
— В таком же костюме?
— В голубом блейзере. — Я рассказал ей про того человека и про мальчика, который был с ним. — Так что это будет та же самая пленка, что и в прошлый раз. Ты, наверное, не захочешь ее смотреть.
— Ни за что на свете. Вот что я, пожалуй, сделаю — все равно собиралась. Выскочу и куплю книги для занятий. Мне на это понадобится, наверное, не больше часа. Ты ведь знаешь, как управляться с видиком?
Я сказал, что знаю.
— И вернусь как раз вовремя, чтобы все приготовить. Ко мне в полдвенадцатого кое-кто придет.
— К этому времени меня тут уже не будет.
Я подождал, пока она закроет за собой дверь, включил видик и перемотал пленку до того места, где кончался первый кусок «Грязной дюжины».
Элейн вернулась без чего-то одиннадцать, почти через час после того, как ушла. За это время я успел просмотреть фильм два раза. Он шел полчаса, но во второй раз я пропускал целые куски, и понадобилось вдвое меньше времени. Когда Элейн вошла, я уже перемотал пленку обратно и стоял у окна.
— Книг накупила на целую сотню, — сказала она. —И это меньше половины того, что есть в списке.
— А дешевых изданий, в бумажной обложке, не было?
— Это и есть дешевые, в бумажной обложке. Не знаю, когда у меня будет время все это прочитать.
Она вывернула сумку на диван, взяла из кучи какую-то книжку, полистала и швырнула обратно.
— По крайней мере, все на английском, — сказала она. — И на том спасибо, я ведь ни испанского, ни португальского не знаю. А можно получить представление о книге, когда читаешь ее в переводе?
— Если перевод хороший.
— Наверное, да. Но это не то же самое, что смотреть фильм с субтитрами? Ведь там написано не то, что они говорят. Как, просмотрел свою пленку?
— Угу.
— Ну? Это он?
— По-моему, да, — ответил я. — Мне было бы легче его узнать, если бы на нем не было этого чертова капюшона. Должно быть, он совсем запарился в резиновом комбинезоне, да еще с резиновым капюшоном.
— Может, когда есть разрез в паху, не так жарко.
— Мне кажется, это он, — сказал я. — Меня навел на эту мысль один жест — его рука на голове у мальчика. Но были и другие совпадения. Как он держался, как двигался — всего этого не изменить переодеванием. Кисти рук, по-моему, те же самые. Этот жест — когда он приглаживал мальчику волосы — в точности такой же, — я нахмурился. — И девица, по-моему, та же.
— Какая девица? Ты не говорил ни про какую девицу. Его соучастница, та, что с маленькими грудями?
— По-моему, девица с плакатом — это она и была. Та, что обходила ринг в перерывах между раундами с плакатом, где было написано, какой раунд следующий.
— Ну, вряд ли она была вся в коже.
Я мотнул головой:
— В купальнике. И довольно-таки открытом. Я ее особенно не разглядывал.
— Ну да.
— Нет, правда. Мне показалось, что я ее где-то видел, но в лицо ей я не вглядывался.
— Конечно, на ее задницу смотреть было интереснее. — Она дотронулась до моей руки. — Я с удовольствием послушала бы тебя еще…
— Но к тебе сейчас придут. Ухожу. Не возражаешь, если я оставлю пленку у тебя? Не хочу ходить с ней весь день, а чтобы где-то ее оставить, придется делать крюк.
— Пожалуйста. И я вовсе тебя не выпроваживаю, только…
Я поцеловал ее на прощанье и ушел.
Когда я вышел на улицу, у меня мелькнула мысль — не затаиться ли в подъезде, чтобы посмотреть, кто к ней явится. Она не сказала напрямик, что у нее встреча с клиентом, но и не отрицала этого, а расспрашивать я нарочно не стал. С другой стороны, мне не очень-то хотелось прятаться за углом, подсматривать, с кем она встречается, и размышлять о том, что ей придется проделать, чтобы вернуть деньги, потраченные на все эти переводы с испанского и португальского.
Иногда мне от этого становилось не по себе, иногда — ничего, а время от времени приходило в голову, что это должно волновать меня либо больше, либо меньше, чем волнует на самом деле. «Как-нибудь надо будет во всем этом разобраться», — подумал я уже не в первый раз.
Тем временем я дошел до Мэдисон-авеню, сел на автобус и проехал кварталов тридцать от центра. Галерея Чанса находилась на втором этаже, над магазином дорогой детской одежды. Витрина у него оформлена в виде сцены из мультика, и все звери одеты в самые модные костюмы из тех, что продаются в магазине. Зеленый джемпер на крысе стоил, наверное, столько же, сколько целый шкаф современной латиноамериканской литературы.
На медной пластинке у входа было написано: «Л. ЧАНС КОУЛТЕР — АФРИКАНСКОЕ ИСКУССТВО».
Я поднялся по лестнице, устланной ковром. На двери черными с золотом буквами было написано то же самое и добавлено: «Прием только по предварительной договоренности». Никакой договоренности у меня не было, но я подумал, что обойдусь. Я позвонил, и через секунду дверь мне открыл Кид Баском. На нем был костюм-тройка, и, увидев меня, он широко улыбнулся.
— Мистер Скаддер! — сказал он. — Рад вас видеть. Мистер Коултер вас ждет?
— Нет, если только он не ясновидящий. Я просто заглянул в надежде, что его застану.
— Он будет рад вас видеть. Сейчас он говорит по телефону, но заходите, мистер Скаддер, и устраивайтесь, как дома. Я скажу ему, что вы пришли.
Я прошелся по комнате, разглядывая маски и статуэтки. Я не специалист в этой области, но не нужно быть большим специалистом, чтобы оценить качество выставленных там вещей. Я стоял перед маской, этикетка под которой гласила, что это культура сенуфо с Берега Слоновой Кости, когда Кид вернулся и сказал, что Чанс примет меня через минуту.
— Он говорит с господином из Антверпена, — сказал он. — По-моему, это в Бельгии.
— По-моему, тоже. Я не знал, что ты работаешь здесь, Кид.
— И уже довольно давно, мистер Скаддер. — Накануне вечером в Маспете я сказал, что он может называть меня Мэтт, но я зря старался. — Вы знаете, я бросил бокс. Ничего у меня не получалось.
— Мне кажется, у тебя отлично получалось.
Он усмехнулся:
— Понимаете, мне попались подряд три человека, у которых получалось лучше. Я бросил и стал присматривать себе работу, а мистер Чанс спросил, не хочу ли поработать у него. То есть мистер Коултер.
Его оговорка была вполне понятна. Когда я впервые познакомился с Чансом, никто его иначе и не звал — инициал и фамилия появились у него только тогда, когда он занялся торговлей произведениями искусства.
— Ну и как тебе тут нравится?
— Лучше, чем все время получать по морде. Да, очень нравится. Я много чему научился. Каждый день узнаю что-то новое.
— Жаль, что не могу сказать того же про себя, — сказал вошедший Чанс. — Давно пора вам ко мне заглянуть, Мэттью. Я думал, вчера вы пойдете с нами — вы и ваш друг. Мы все отправились к Элдону в раздевалку, а когда я обернулся, чтобы вас представить, вас уже не было.
— Мы решили не задерживаться допоздна.
— А мы засиделись. Вы все еще любите хороший кофе?
— У тебя еще остался тот особый сорт?
— «Блю Маунтин» с Ямайки. Стоит, конечно, бешеных денег, но вы посмотрите вокруг. — Он показал на маски и статуэтки. — Здесь все стоит бешеных денег. Вам черного, да? Артур, принеси-ка нам кофе. А потом займешься счетами.
Впервые он угостил меня этим кофе с Ямайки у себя дома, в перестроенном пожарном депо на тихой улочке в Гринпойнте. Его соседи-поляки были убеждены, что дом принадлежит престарелому врачу по фамилии Левандовски, который по дряхлости не показывается на улице, а Чанс — его помощник по хозяйству и шофер. На самом деле Чанс жил один, а в доме был прекрасно оборудованный спортзал и огромный бильярд, и все стены были увешаны такими произведениями африканского искусства, что хоть сейчас в музей.
Я спросил его, живет ли он все еще в пожарном депо.
— Мне очень не хотелось оттуда съезжать, — ответил он. — Я думал, придется его продать, чтобы открыть дело, но обошлось без этого. В конце концов закупать товар мне не понадобилось. У меня был его полон дом.
— А твоя коллекция еще цела?
— Еще лучше стала. В каком-то смысле все это — моя коллекция, а в другом смысле все, что у меня есть, продается, так что вся она — товар. Помните ту бронзовую вещь из Бенина? Голову царицы?
— Со всеми ожерельями.
— Я переплатил за нее на аукционе, и каждые три месяца, что она стояла непроданная, повышал цену. В конце концов она стала такая дорогая, что кто-то не устоял перед искушением. Мне жаль было с ней расставаться, но я получил за нее хорошие деньги и купил кое-что еще. — Он взял меня под руку. — Сейчас покажу. Этой весной я на месяц ездил в Африку. Две недели провел в Мали, в стране догонов. Прелестный первобытный народец — хижины точь-в-точь как у племени анасази на плато Меса Верде. Вот эта вещь — оттуда. Вместо глаз — квадратные дырки, все очень непосредственно, никаких лишних красот.