Страница:
Румын Негреско начал карьеру с нижней ступеньки гостиничного дела. Он служил в Монте-Карло, Англии, Франции. Став в 1903 году директором ресторана при казино Ниццы, он как-то предложил одному из своих клиентов-друзей:
– Господин Даррак, Ницце не хватает роскошного отеля. Давайте построим его вместе!
Даррак производил автомобили. Он согласился и нашел компаньонов. Были созданы два общества с капиталом в два с половиной миллиона золотых франков, одно для строительства здания, второе для создания коммерческого фонда. Работы начались в 1910 году.
– Открытие состоится через два года, в первый день Нового года, – объявил Негреско.
Крупнейшие газеты мира говорили об этом строительстве. В ноябре 1912 года они сообщили, что открытие задерживается на месяц. В кабинете Негреско раздался телефонный звонок. Звонил американский промышленник, некто Герни:
– Несколько месяцев тому назад я заказал номер, чтобы встретить вместе с семьей Новый год в вашем отеле. Требую подтвердить мой заказ.
– Будет сделано, господин Герни.
Работы продолжались день и ночь, и единственный номер подготовили к назначенному сроку. Официальное открытие состоялось лишь через месяц.
Цены за проживание в отеле казались до смешного низкими американским миллионерам с мошной, набитой долларами. Один из соотечественников Герни купил под Ниццей виллу, больше похожую на замок, – некую смесь архитектурных стилей средних веков и Ренессанса. Своих слуг он вызывал, стреляя из револьвера. Однажды он заявил:
– Я люблю лунный свет и хочу любоваться им каждый вечер.
Электрики и инженеры немало потрудились, чтобы установить искусственную луну, которая вращалась вокруг замка. Он нанял сорок статистов, которые низко кланялись ему, когда он выходил из дома. Если миллионер отправлялся в ресторан, две дюжины статистов заранее занимали соседние столики и отвешивали ему столь же низкий поклон, когда он появлялся в зале.
К счастью, репутация Лазурного берега создавалась не только богатыми англичанами, сливками европейского общества и консервными королями. С 1886 года в прибрежных водах на борту своей яхты «Бель-ами» («Милый друг») появлялся Ги де Мопассан. Яхта часто останавливалась в Канне. Преуспевающий и богатый писатель продолжал создавать по две книги в год, несмотря на ужасные головные боли. Он жил в Шале-де-л'Изер на авеню Грасс в Канне.
Позже побережье стал посещать Жан Лорен (его подлинное имя Поль Дюваль) – талантливый поэт, сказочник, романист, журналист, редактор отдела сплетен в «Журнале», декадент и эстет. А Кап-Мартэн облюбовал юный, но уже признанный талант Жан Кокто[78].
Лазурный берег стал основной темой в творчестве многих художников. В Эксе обосновался Сезанн[79], изредка наезжавший в Эстак. В Агэ рисовал Гийомен. В Жуан-де-Пен недолго жил Клод Моне[80]. В 1892 году в Сан-Тропец прибыл Поль Синьяк[81]. Немалый подвиг, поскольку путешествие представляло большие трудности: в Тулоне пересадка с линии Париж-Лион-Средиземное море на узкоколейку Южно-Французской железной дороги до Ля-Фулкса, откуда в Сан-Тропец можно было добраться на небольшом суденышке.
В Сан-Тропеце Поль Синьяк купил виллу «Ля Юн», а потом домик поменьше «Ле Сигаль». В 1908 году в дверь виллы позвонили три молодых художника – Андре Дюнуайе де Сегонзак, Жан-Луи Руссиньоль и Люк-Альбер Моро. Синьяк поселил их в «Ле Сигаль». Художники посещали в Сан-Тропеце старенькое кафе «Фредерик» с диванчиками, обитыми потертым бархатом, и столиками из белого мрамора. Возникла средиземноморская художественная школа, к которой позже присоединились Матисс[82], Боннар, Марке, Камуэн, Лебаск, Манген, Турен.
В 1906 году шестидесятипятилетний художник Огюст Ренуар[83] купил в О-де-Кань парк Колетт с оливковыми деревьями и построил себе простой домик, окруженный розовыми кустами. Мэтр поселился там с женой и тремя сыновьями, а также со своими моделями, чьи лица и тела он увековечил гениальной кистью: крепкой крестьянкой Большой Луизой и медсестрой Габриэль. Самая юная из трех его натурщиц, Деде, приезжала из Ниццы на трамвае. В «Колетт» бывали Клод Моне, Одилон Редон, Дерен, Модильяни[84], Роден[85], Майоль[86] и торговец картинами Дюран-Рюэль, первым поверивший в талант Ренуара.
Художники, жившие на Лазурном берегу, в летнее время были здесь почти единственными «чужаками». Отели в это время пустели; виллы казались мрачными и унылыми, владельцы магазинов оспаривали друг у друга скудную клиентуру – сторожей безлюдных имений. Закрывались театры и казино.
Сигналом к началу курортного сезона было обычно открытие знаменитого казино в Монте-Карло. С 1891 года принц Альберт I отделил театр от казино и назначил его директором не профессионала, а молодого студента-медика по имени Серж Гэнзбур, страстно влюбленного в музыку: дальнейшие события подтвердили правильность такого выбора. На премьеры опер Вагнера, Гуно, Пуччини, Массне, Сен-Санса попадали лишь знаменитости. В этой золоченой клетке, наверное самом удачном творении архитектора Гарнье[87], спектакли ставили с невероятной роскошью, ведущие певцы получали громадные гонорары: две тысячи франков за вечер платили Патти[88], Шаляпину, Саре Бернар[89]. Такие расходы стали возможны благодаря игорному дому, прибыли от которого кормили все княжество.
5 марта 1899 года в 2 часа 20 минут ночи жители коммун, расположенных по соседству с пороховым заводом Лагубран (в четырех километрах от центра Тулона), проснулись от ужасающего грохота. Стены домов дрожали, как при землетрясении. Громовые раскаты и воздушная волна докатились до Ниццы. От порохового завода осталась лишь воронка диаметром сорок метров и глубиной пятнадцать метров в центре. Рабочих на заводе не оказалось. От взрыва погибли жители ближайших домов – семьдесят человек.
Несколько дней о лагубранском взрыве говорил весь Берег, затем жизнь вернулась в привычное русло летней летаргии, отдыха после зимы. Военная гроза была еще далеко. 12 марта 1907 года несколько взрывов потрясли броненосец «Иена», стоявший на ремонте в доке тулонского арсенала. На рейд обрушился дождь шрапнели, громадные куски обшивки разлетелись на расстояние до пяти километров. Первый взрыв произошел в час пополудни; в пять часов стодвадцатиметровый броненосец, громада из раскаленной стали, продолжал гореть. Пожарные и жандармы едва сдерживали сбежавшихся зевак:
– Не подходите! Могут взорваться еще несколько пороховых погребов!
С пожаром удалось справиться лишь после того, как другой броненосец, «Патри», пушечным залпом выбил ворота сухого дока. Сто восемнадцать погибших, тринадцать пропавших без вести. На похороны прибыл президент Французской республики.
С мая 1896 года на борту военных судов произошло по крайней мере пять взрывов, не считая множества смертельных случаев во время стрельб. На суше кроме катастрофы на заводе Лагубран взрывы со смертельными исходами и увечьями имели место еще на шестнадцати пороховых заводах. В то время во Франции производился и использовался бездымный порох В. Он резко повысил эффективность стрельбы и вытеснил черный порох. Но если его хранили без соблюдения строжайших предосторожностей, он разлагался, и происходило самовозгорание. После катастрофы с «Иеной» несколько комиссий пришли к выводу, что порох В сам по себе не является причиной взрывов. Эксперты пороховой службы заявили, что взрыв произошел из-за небрежного, без соблюдения предписанных мер предосторожности хранения пороха на борту броненосца.
25 сентября 1911 года в 5.30 утра произошло самовозгорание в пороховых погребах броненосца «Либерте», стоявшего на якоре на тулонском рейде. Команда заняла свои места согласно пожарному расписанию, хотя огонь уже распространился по нижним палубам, батареям и верхней палубе. Матросы, которые бросились было в море, по приказу офицеров вернулись обратно. Началась борьба с пожаром. В 5.53 из носовой части броненосца вырвался огненный фонтан. Взрыв был невероятной силы. Броневая обшивка обрушилась на другие броненосцы, причиняя громадные разрушения на расстоянии до восьмисот метров. Дым скрыл все вокруг в радиусе до шестисот метров. Мелкие суда вокруг броненосца смело, словно пыль. Когда дым рассеялся, глазам открылся огромный бесформенный остов из черного дымящегося железа.
Двести восемьдесят убитых, сто тридцать шесть тяжелораненых. Президент Фальер, который в свое время следовал за гробами жертв с «Иены», прибыл в Тулон, чтобы присутствовать на новой траурной церемонии. Напряжение было таково, что чей-то крик: «Бомба! Спасайся, кто может!» – вызвал панику. Траурное шествие оказалось нарушенным, несколько людей затоптали насмерть.
В газетах вначале появились те же комментарии, что и после взрыва «Иены» и Лагубрана. Эксперты пороховой службы отрицали любую возможность самопроизвольного взрыва. По их мнению, причины драмы крылись в небрежном хранении пороха и несоблюдении необходимых мер предосторожности. Боевые качества пороха В придали ему в глазах ответственных чиновников некий оттенок божественности. Заявить, что он опасен, – это отдавало святотатством.
В конце концов специальной комиссии поручили составить доклад для Национального собрания. В нее вошел главный инженер морской артиллерии и шесть офицеров-моряков, в том числе капитан первого ранга Шверер, выдающийся артиллерист, которого полностью поддерживал министр военно-морских сил Делкассе. Доклад Шверера, представленный в марте 1912 года, содержал обвинения против пороховой службы, чьи беспечность и недобросовестность были наконец разоблачены. Но потребовалось еще два года, чтобы заменить на борту военных судов порох В взрывчатым веществом, которое прежде всего не убивало тех, кто им пользовался.
В начале августа 1914 года Лазурный берег изнывал от чудовищной жары. Вдруг над сожженными солнцем полями разнесся звук набата, а в Тулоне ухнула пушка арсенала; затем раздался второй залп, потом третий... Залпы извещали не об очередном взрыве. Началась мировая война, но никто не хотел этому верить... На следующий день тулонцы вышли полюбоваться на парад военных кораблей. Это было незабываемое зрелище. Поезда, испещренные надписями мелом: «На Берлин!», «Поезд удовольствий на Берлин!», отходили от вокзалов крупных южных городов. Англичане – но не все, ибо в их стране не существовало всеобщей воинской повинности, – тоже садились в поезда, идущие на север. В конце концов жизнь вернулась в обычное русло, если не считать плохих вестей, траура, отсутствия многих мужчин. Фронт казался далеким.
Фронт казался еще более далеким жителям острова Мальта. Мальтийский архипелаг (Мальта, Гоцо – крохотный островок, лежащий поблизости от нее, и несколько других) входил в Британскую империю. Английский флот царил на семи морях, в Средиземном море его поддерживала большая часть французского флота; Германия на этом море военных судов практически не имела, а австрийский флот, как вскоре выяснилось, и не собирался покидать свое убежище в Кото (югославское побережье Адриатики). Линейные корабли французского и английского флотов подходили туда для обстрела австрийских судов. Крейсеры обеих наций блокировали пролив Отранто, соединяющий Адриатическое и Ионическое моря, бороздили и патрулировали все Средиземное море. Военные корабли союзников заходили на Мальту за углем, для очистки котлов, замены котельных труб. Французские и английские матросы в увольнительной бродили, обнявшись, по крутым улочкам Валлетты, заходили в бары, где часто засыпали, уронив голову на руки, – не от спиртного, а от усталости. Люди выматывались от бесконечной патрульной войны без боев, тем более что суда того времени были лишены самых элементарных удобств для команды.
Мальтийцы не выказывали ни усталости, ни недовольства. Арсенал работал вовсю, коммерция процветала.
В жилах многих мальтийцев течет финикийская кровь (и не только она), и их по праву считают чемпионами торговли, поскольку они умеют покупать и продавать товары, даже не видя их. Я знал одного такого дельца – он нажил в первую мировую войну приличное состояние, продавая уголь английским военным кораблям, заходившим в Валлетту. Где он покупал уголь? В Англии.
В Валлетте издавались две ежедневные газеты, но подробные новости о военных действиях доходили с опозданием – по мере доставки английских газет. В военное время любой порт кишит шпионами, которые прислушиваются к болтовне моряков. В начале 1915 года вся Валлетта знала, что мощные англо-французские морские силы крейсируют у Дарданелл. Их официальной задачей был перехват двух немецких крейсеров – «Гебена» и «Бреслау». На самом деле Уильям Черчилль, бывший тогда главой Адмиралтейства, вел свою собственную кампанию в военном кабинете:
– Траншейная война сковала армии, и мы не покончим с ней, пока не изменим тактику. Решение может быть найдено в Восточном Средиземноморье. Надо прорваться в Дарданеллы, подойти к Константинополю и заставить Турцию сложить оружие. Тогда, соединившись с Россией, мы задушим державы Центральной Европы.
21 февраля 1915 года мальтийские газеты объявили о начале Дарданелльской операции[90]; ее продолжение и детали стали известны через неделю после снятия цензуры и прибытия английских газет. Утром 19 февраля франко-британские морские силы вошли в Дарданелльский пролив, подвергнув обстрелу турецкие форты. Но операция провалилась. Три броненосца (один французский – «Буве» и два английских – «Иризистэбл» и «Океан») были потоплены, четыре судна (два английских и два французских) выведены из строя. Погибло около двух тысяч моряков.
Потом в порт Валлетты прибыли транспортные суда, они доставили десантный экспедиционный корпус, поскольку бои шли на берегах пролива. Затем газеты заговорили о Галлипольском полуострове; детали не сообщались, но было ясно, что турки яростно сопротивляются. Неудачи в этой операции во многом искупила радостная для мальтийцев новость: Италия объявила войну Австро-Венгрии (23 мая 1915 года), присоединившись к лагерю союзников. В Италии жили родственники, друзья, и на Мальте больше говорили на итальянском, чем на английском.
Началась неожиданная война на море: в Средиземное море проникли немецкие подводные лодки, они потопили два британских броненосца – «Триумф» и «Маджестик». Будучи островитянами, мальтийцы больше интересовались морскими, чем сухопутными, боями. Ютландская битва с ее неясным исходом (превознесенная как победа) обсуждалась в их газетах куда пространнее, чем бойня под Верденом.
Арсенал Валлетты не пустел, он удваивал, утраивал производство. Работы и денег хватало всем, на улицах днем и поздно вечером царило оживление из-за большого количества моряков-отпускников. Во время войны траурные вести получали и в мальтийских семьях, и в семьях англичан, живших на Мальте, но в общем остров не очень страдал от войны. Эпидемия «испанки» в 1917 году унесла больше жизней, чем война.
Мальтийцы услышали первые выстрелы семь месяцев спустя после перемирия, а точнее, через три недели после подписания мирного договора в Версале. Стреляли английские войска по мальтийским мятежникам, сжегшим британский флаг перед резиденцией губернатора. Четверо убитых, сто раненых. Беспорядки продолжались еще два дня.
Мальта, ключ к Средиземноморью, не утратила этого значения до второй мировой войны. «Ключ» постоянно переходил из рук в руки, начиная от древних финикийцев и кончая современными англичанами. Параллельно происходило формирование мальтийской нации из людей самых разных национальностей. Рыцари Мальтийского ордена крепко держали ключ двести шестьдесят восемь лет, французы – два года (пока Бонапарт занимался египетской кампанией). Россия мечтала получить контроль над островом, но в 1800 году англичане завладели Мальтой и даже пошли на разрыв (в мае 1803 года) Амьенского мирного договора[91], лишь бы не выпустить остров из рук.
С тех пор англо-мальтийские отношения напоминали взаимоотношения супружеской четы, состоящей из властного британца и темпераментной непостоянной южанки. Возникали самые разные проблемы (языковая была одной из важнейших) – их либо решили, либо обошли, либо отбросили. В 1800 году Мальта стала британским владением, подотчетным министерству колоний. В 1887 году Мальте предоставили относительную независимость. Были созданы законодательный и исполнительный советы, но оставались «запретные темы» и право вето со стороны королевы, а главное, остался губернатор, представлявший королеву. Когда возник вопрос об утверждении английского языка в качестве официального вместо мальтийского и итальянского, среди мальтийцев начались беспорядки, и, хотя губернатор в 1903 году отменил советы и конституцию и стал править как диктатор, языковая проблема по-прежнему будоражила умы. Первая мировая война на время прекратила раздоры.
Конец войны обернулся для мальтийцев концом «эры процветания» – началась безработица, а жизнь подорожала. Родилась Национальная партия, которая поставила своей целью добиться демократии и права на самоопределение. Проходили политические собрания, на которых ораторы ссылались на великий пример русской революции. Все это вылилось в мятежи 1919 года.
Комиссия, которой поручили расследование причин волнений, направила в Лондон проект конституции, разработанный Национальной Ассоциацией мальтийского народа. Британское правительство одобрило большую часть текста и провозгласило 27 мая 1921 года новую мальтийскую конституцию. Остров перестал считаться доминионом и получил самоуправление. Относительное, правда. По-прежнему сохранялись губернатор и «запретные темы». Стремление мальтийцев к независимости наталкивалось на суровую действительность: без английских субсидий Мальте грозила нищенская жизнь. Мальта получила независимость в 1964 году, однако проблема существует до сих пор.
Но вернемся к довоенным событиям. Редко случается, чтобы заседания британского Адмиралтейства проходили без упоминания о Мальте. До 1935 года британские стратеги находили ситуацию предельно ясной:
– В случае войны Мальта сыграет роль, аналогичную той, какую она сыграла в войне 1914-1918 годов. Нам вряд ли придется сражаться с противником, имеющим морские базы в Средиземном море.
Но после 1935 года стратегическая ситуация резко меняется. Муссолини сближается с Германией, бросает вызов Англии, совершает нападение на Абиссинию, решает создать и создает мощную авиацию. Некоторые английские историки, специалисты по мальтийскому вопросу, упоминают о неожиданном разногласии среди лордов Адмиралтейства:
– В случае войны итальянская авиация, базирующаяся в Сицилии и усиленная немецкими самолетами, начнет бомбардировать остров, а мы не сможем оказать ей действенного сопротивления. Остров потеряет свое значение. Следует выбрать иную стратегию – блокировать Средиземное море, заперев Гибралтар и Порт-Саид, а все ресурсы направить на создание и укрепление баз на пути вокруг мыса Доброй Надежды.
– От Лондона до Александрии вокруг мыса Доброй Надежды 11608 морских миль, а через Гибралтар по Средиземному морю – 3097 миль.
– Неважно. Первый путь хотя и длиннее, но надежнее! Конечно, не следует начинать немедленную эвакуацию Мальты, но в случае войны нецелесообразно долго оборонять остров.
Сторонники этой стратегии получили в то время имя партии Мыса. Их противники называли себя Средиземноморской партией.
– Кто держит в своих руках Средиземное море, держит весь мир. Уйти из Средиземного моря – значит отдать Египет врагу, потерять влияние на Ближнем Востоке – и поставить под угрозу поставки нефти. Продолжительность пути вокруг мыса Доброй Надежды слишком велика, чтобы обеспечить во время войны достаточно быстрый оборот танкеров.
Средиземноморская партия одержала верх. Первый лорд Адмиралтейства посетил Мальту:
– Эту базу оставлять нельзя, – заявил он по возвращении. – Следует решить все проблемы, требующие сотрудничества с местными властями, и усилить оборонительные сооружения острова. Мальта должна выстоять против любых воздушных и морских атак, а также выдержать возможную блокаду.
Столь решительные слова были произнесены осенью 1936 года. Дело не сдвинулось с мертвой точки и три года спустя. Великобритания подготовилась к войне, но, будучи уверена в своей непобедимости и привыкнув, что ее союзники обычно принимают на себя первый удар, ничего не сделала.
В мае 1940 года почти все мальтийские итальянцы вернулись на родину. 10 июня мальтийцы услышали по радио актерский голос Муссолини:
– Настал день нашего окончательного решения...
Дуче открыл военные действия, считая, что ему ничто не грозит. На следующий день итальянская авиация совершила первый налет на Мальту. Семьдесят убитых. В мальтийских газетах появился тревожный комментарий: «Лишь благодаря счастливой случайности удалось избегнуть большого количества жертв, поскольку бомбоубежищ на острове оказалось до смешного мало. Почему британские власти, ответственные за оборону архипелага, не построили новых убежищ? Плотность населения на Мальте равна 895 обитателям на квадратный километр, а в Валлетте и в других городах достигает 1904 обитателей на квадратный километр, что втрое превышает плотность населения в Голландии и Бельгии. Новые воздушные рейды закончатся кровопролитием. Почему итальянцы бомбят остров, не встречая никакого сопротивления? Что собирается делать сэр Уильям Добби?»
Генерал-майор Уильям Джордж Добби был британским губернатором и главнокомандующим местными силами. Прежде всего он организовал два конвоя для эвакуации в Александрию гражданских лиц английского происхождения, стремившихся покинуть архипелаг. Любой британский представитель за границей, как военный, так и гражданский думает прежде всего о безопасности своих соотечественников. Затем генерал-майор принял решение, на которое пока не решилось правительство в Лондоне: он ввел на Мальте обязательную воинскую службу.
– Часть рекрутов пройдет ускоренное обучение для обслуживания зенитных орудий, которые должны доставить из Гибралтара. Остальные займутся строительством бомбоубежищ под руководством морских инженеров.
Первая итальянская бомбежка оказалась в какой-то мере символической. Передышку использовали. Скалистая Мальта в основном состоит из известняка. В этой породе легко вырыть хорошее убежище, но строились и бетонные укрытия. В конце 1940 года газеты опубликовали планы завершения к марту 1941 года строительства убежищ в скалах на 94000 человек и бетонных убежищ на 22000 человек; укрытия, выстроенные частными лицами, могли принять 54500 жителей. При уже существующих убежищах на 60000 человек укрытиями обеспечивалось 230500 островитян. Планы были выполнены, и этим объясняется относительно малое количество жертв – 1600 убитых на 270000 жителей. Столь высокая эффективность пассивной обороны вовсе не означает, что пребывание на Мальте во время второй мировой войны относилось к числу приятных.
– Господин Даррак, Ницце не хватает роскошного отеля. Давайте построим его вместе!
Даррак производил автомобили. Он согласился и нашел компаньонов. Были созданы два общества с капиталом в два с половиной миллиона золотых франков, одно для строительства здания, второе для создания коммерческого фонда. Работы начались в 1910 году.
– Открытие состоится через два года, в первый день Нового года, – объявил Негреско.
Крупнейшие газеты мира говорили об этом строительстве. В ноябре 1912 года они сообщили, что открытие задерживается на месяц. В кабинете Негреско раздался телефонный звонок. Звонил американский промышленник, некто Герни:
– Несколько месяцев тому назад я заказал номер, чтобы встретить вместе с семьей Новый год в вашем отеле. Требую подтвердить мой заказ.
– Будет сделано, господин Герни.
Работы продолжались день и ночь, и единственный номер подготовили к назначенному сроку. Официальное открытие состоялось лишь через месяц.
Цены за проживание в отеле казались до смешного низкими американским миллионерам с мошной, набитой долларами. Один из соотечественников Герни купил под Ниццей виллу, больше похожую на замок, – некую смесь архитектурных стилей средних веков и Ренессанса. Своих слуг он вызывал, стреляя из револьвера. Однажды он заявил:
– Я люблю лунный свет и хочу любоваться им каждый вечер.
Электрики и инженеры немало потрудились, чтобы установить искусственную луну, которая вращалась вокруг замка. Он нанял сорок статистов, которые низко кланялись ему, когда он выходил из дома. Если миллионер отправлялся в ресторан, две дюжины статистов заранее занимали соседние столики и отвешивали ему столь же низкий поклон, когда он появлялся в зале.
К счастью, репутация Лазурного берега создавалась не только богатыми англичанами, сливками европейского общества и консервными королями. С 1886 года в прибрежных водах на борту своей яхты «Бель-ами» («Милый друг») появлялся Ги де Мопассан. Яхта часто останавливалась в Канне. Преуспевающий и богатый писатель продолжал создавать по две книги в год, несмотря на ужасные головные боли. Он жил в Шале-де-л'Изер на авеню Грасс в Канне.
Позже побережье стал посещать Жан Лорен (его подлинное имя Поль Дюваль) – талантливый поэт, сказочник, романист, журналист, редактор отдела сплетен в «Журнале», декадент и эстет. А Кап-Мартэн облюбовал юный, но уже признанный талант Жан Кокто[78].
Лазурный берег стал основной темой в творчестве многих художников. В Эксе обосновался Сезанн[79], изредка наезжавший в Эстак. В Агэ рисовал Гийомен. В Жуан-де-Пен недолго жил Клод Моне[80]. В 1892 году в Сан-Тропец прибыл Поль Синьяк[81]. Немалый подвиг, поскольку путешествие представляло большие трудности: в Тулоне пересадка с линии Париж-Лион-Средиземное море на узкоколейку Южно-Французской железной дороги до Ля-Фулкса, откуда в Сан-Тропец можно было добраться на небольшом суденышке.
В Сан-Тропеце Поль Синьяк купил виллу «Ля Юн», а потом домик поменьше «Ле Сигаль». В 1908 году в дверь виллы позвонили три молодых художника – Андре Дюнуайе де Сегонзак, Жан-Луи Руссиньоль и Люк-Альбер Моро. Синьяк поселил их в «Ле Сигаль». Художники посещали в Сан-Тропеце старенькое кафе «Фредерик» с диванчиками, обитыми потертым бархатом, и столиками из белого мрамора. Возникла средиземноморская художественная школа, к которой позже присоединились Матисс[82], Боннар, Марке, Камуэн, Лебаск, Манген, Турен.
В 1906 году шестидесятипятилетний художник Огюст Ренуар[83] купил в О-де-Кань парк Колетт с оливковыми деревьями и построил себе простой домик, окруженный розовыми кустами. Мэтр поселился там с женой и тремя сыновьями, а также со своими моделями, чьи лица и тела он увековечил гениальной кистью: крепкой крестьянкой Большой Луизой и медсестрой Габриэль. Самая юная из трех его натурщиц, Деде, приезжала из Ниццы на трамвае. В «Колетт» бывали Клод Моне, Одилон Редон, Дерен, Модильяни[84], Роден[85], Майоль[86] и торговец картинами Дюран-Рюэль, первым поверивший в талант Ренуара.
Художники, жившие на Лазурном берегу, в летнее время были здесь почти единственными «чужаками». Отели в это время пустели; виллы казались мрачными и унылыми, владельцы магазинов оспаривали друг у друга скудную клиентуру – сторожей безлюдных имений. Закрывались театры и казино.
Сигналом к началу курортного сезона было обычно открытие знаменитого казино в Монте-Карло. С 1891 года принц Альберт I отделил театр от казино и назначил его директором не профессионала, а молодого студента-медика по имени Серж Гэнзбур, страстно влюбленного в музыку: дальнейшие события подтвердили правильность такого выбора. На премьеры опер Вагнера, Гуно, Пуччини, Массне, Сен-Санса попадали лишь знаменитости. В этой золоченой клетке, наверное самом удачном творении архитектора Гарнье[87], спектакли ставили с невероятной роскошью, ведущие певцы получали громадные гонорары: две тысячи франков за вечер платили Патти[88], Шаляпину, Саре Бернар[89]. Такие расходы стали возможны благодаря игорному дому, прибыли от которого кормили все княжество.
5 марта 1899 года в 2 часа 20 минут ночи жители коммун, расположенных по соседству с пороховым заводом Лагубран (в четырех километрах от центра Тулона), проснулись от ужасающего грохота. Стены домов дрожали, как при землетрясении. Громовые раскаты и воздушная волна докатились до Ниццы. От порохового завода осталась лишь воронка диаметром сорок метров и глубиной пятнадцать метров в центре. Рабочих на заводе не оказалось. От взрыва погибли жители ближайших домов – семьдесят человек.
Несколько дней о лагубранском взрыве говорил весь Берег, затем жизнь вернулась в привычное русло летней летаргии, отдыха после зимы. Военная гроза была еще далеко. 12 марта 1907 года несколько взрывов потрясли броненосец «Иена», стоявший на ремонте в доке тулонского арсенала. На рейд обрушился дождь шрапнели, громадные куски обшивки разлетелись на расстояние до пяти километров. Первый взрыв произошел в час пополудни; в пять часов стодвадцатиметровый броненосец, громада из раскаленной стали, продолжал гореть. Пожарные и жандармы едва сдерживали сбежавшихся зевак:
– Не подходите! Могут взорваться еще несколько пороховых погребов!
С пожаром удалось справиться лишь после того, как другой броненосец, «Патри», пушечным залпом выбил ворота сухого дока. Сто восемнадцать погибших, тринадцать пропавших без вести. На похороны прибыл президент Французской республики.
С мая 1896 года на борту военных судов произошло по крайней мере пять взрывов, не считая множества смертельных случаев во время стрельб. На суше кроме катастрофы на заводе Лагубран взрывы со смертельными исходами и увечьями имели место еще на шестнадцати пороховых заводах. В то время во Франции производился и использовался бездымный порох В. Он резко повысил эффективность стрельбы и вытеснил черный порох. Но если его хранили без соблюдения строжайших предосторожностей, он разлагался, и происходило самовозгорание. После катастрофы с «Иеной» несколько комиссий пришли к выводу, что порох В сам по себе не является причиной взрывов. Эксперты пороховой службы заявили, что взрыв произошел из-за небрежного, без соблюдения предписанных мер предосторожности хранения пороха на борту броненосца.
25 сентября 1911 года в 5.30 утра произошло самовозгорание в пороховых погребах броненосца «Либерте», стоявшего на якоре на тулонском рейде. Команда заняла свои места согласно пожарному расписанию, хотя огонь уже распространился по нижним палубам, батареям и верхней палубе. Матросы, которые бросились было в море, по приказу офицеров вернулись обратно. Началась борьба с пожаром. В 5.53 из носовой части броненосца вырвался огненный фонтан. Взрыв был невероятной силы. Броневая обшивка обрушилась на другие броненосцы, причиняя громадные разрушения на расстоянии до восьмисот метров. Дым скрыл все вокруг в радиусе до шестисот метров. Мелкие суда вокруг броненосца смело, словно пыль. Когда дым рассеялся, глазам открылся огромный бесформенный остов из черного дымящегося железа.
Двести восемьдесят убитых, сто тридцать шесть тяжелораненых. Президент Фальер, который в свое время следовал за гробами жертв с «Иены», прибыл в Тулон, чтобы присутствовать на новой траурной церемонии. Напряжение было таково, что чей-то крик: «Бомба! Спасайся, кто может!» – вызвал панику. Траурное шествие оказалось нарушенным, несколько людей затоптали насмерть.
В газетах вначале появились те же комментарии, что и после взрыва «Иены» и Лагубрана. Эксперты пороховой службы отрицали любую возможность самопроизвольного взрыва. По их мнению, причины драмы крылись в небрежном хранении пороха и несоблюдении необходимых мер предосторожности. Боевые качества пороха В придали ему в глазах ответственных чиновников некий оттенок божественности. Заявить, что он опасен, – это отдавало святотатством.
В конце концов специальной комиссии поручили составить доклад для Национального собрания. В нее вошел главный инженер морской артиллерии и шесть офицеров-моряков, в том числе капитан первого ранга Шверер, выдающийся артиллерист, которого полностью поддерживал министр военно-морских сил Делкассе. Доклад Шверера, представленный в марте 1912 года, содержал обвинения против пороховой службы, чьи беспечность и недобросовестность были наконец разоблачены. Но потребовалось еще два года, чтобы заменить на борту военных судов порох В взрывчатым веществом, которое прежде всего не убивало тех, кто им пользовался.
В начале августа 1914 года Лазурный берег изнывал от чудовищной жары. Вдруг над сожженными солнцем полями разнесся звук набата, а в Тулоне ухнула пушка арсенала; затем раздался второй залп, потом третий... Залпы извещали не об очередном взрыве. Началась мировая война, но никто не хотел этому верить... На следующий день тулонцы вышли полюбоваться на парад военных кораблей. Это было незабываемое зрелище. Поезда, испещренные надписями мелом: «На Берлин!», «Поезд удовольствий на Берлин!», отходили от вокзалов крупных южных городов. Англичане – но не все, ибо в их стране не существовало всеобщей воинской повинности, – тоже садились в поезда, идущие на север. В конце концов жизнь вернулась в обычное русло, если не считать плохих вестей, траура, отсутствия многих мужчин. Фронт казался далеким.
Фронт казался еще более далеким жителям острова Мальта. Мальтийский архипелаг (Мальта, Гоцо – крохотный островок, лежащий поблизости от нее, и несколько других) входил в Британскую империю. Английский флот царил на семи морях, в Средиземном море его поддерживала большая часть французского флота; Германия на этом море военных судов практически не имела, а австрийский флот, как вскоре выяснилось, и не собирался покидать свое убежище в Кото (югославское побережье Адриатики). Линейные корабли французского и английского флотов подходили туда для обстрела австрийских судов. Крейсеры обеих наций блокировали пролив Отранто, соединяющий Адриатическое и Ионическое моря, бороздили и патрулировали все Средиземное море. Военные корабли союзников заходили на Мальту за углем, для очистки котлов, замены котельных труб. Французские и английские матросы в увольнительной бродили, обнявшись, по крутым улочкам Валлетты, заходили в бары, где часто засыпали, уронив голову на руки, – не от спиртного, а от усталости. Люди выматывались от бесконечной патрульной войны без боев, тем более что суда того времени были лишены самых элементарных удобств для команды.
Мальтийцы не выказывали ни усталости, ни недовольства. Арсенал работал вовсю, коммерция процветала.
В жилах многих мальтийцев течет финикийская кровь (и не только она), и их по праву считают чемпионами торговли, поскольку они умеют покупать и продавать товары, даже не видя их. Я знал одного такого дельца – он нажил в первую мировую войну приличное состояние, продавая уголь английским военным кораблям, заходившим в Валлетту. Где он покупал уголь? В Англии.
В Валлетте издавались две ежедневные газеты, но подробные новости о военных действиях доходили с опозданием – по мере доставки английских газет. В военное время любой порт кишит шпионами, которые прислушиваются к болтовне моряков. В начале 1915 года вся Валлетта знала, что мощные англо-французские морские силы крейсируют у Дарданелл. Их официальной задачей был перехват двух немецких крейсеров – «Гебена» и «Бреслау». На самом деле Уильям Черчилль, бывший тогда главой Адмиралтейства, вел свою собственную кампанию в военном кабинете:
– Траншейная война сковала армии, и мы не покончим с ней, пока не изменим тактику. Решение может быть найдено в Восточном Средиземноморье. Надо прорваться в Дарданеллы, подойти к Константинополю и заставить Турцию сложить оружие. Тогда, соединившись с Россией, мы задушим державы Центральной Европы.
21 февраля 1915 года мальтийские газеты объявили о начале Дарданелльской операции[90]; ее продолжение и детали стали известны через неделю после снятия цензуры и прибытия английских газет. Утром 19 февраля франко-британские морские силы вошли в Дарданелльский пролив, подвергнув обстрелу турецкие форты. Но операция провалилась. Три броненосца (один французский – «Буве» и два английских – «Иризистэбл» и «Океан») были потоплены, четыре судна (два английских и два французских) выведены из строя. Погибло около двух тысяч моряков.
Потом в порт Валлетты прибыли транспортные суда, они доставили десантный экспедиционный корпус, поскольку бои шли на берегах пролива. Затем газеты заговорили о Галлипольском полуострове; детали не сообщались, но было ясно, что турки яростно сопротивляются. Неудачи в этой операции во многом искупила радостная для мальтийцев новость: Италия объявила войну Австро-Венгрии (23 мая 1915 года), присоединившись к лагерю союзников. В Италии жили родственники, друзья, и на Мальте больше говорили на итальянском, чем на английском.
Началась неожиданная война на море: в Средиземное море проникли немецкие подводные лодки, они потопили два британских броненосца – «Триумф» и «Маджестик». Будучи островитянами, мальтийцы больше интересовались морскими, чем сухопутными, боями. Ютландская битва с ее неясным исходом (превознесенная как победа) обсуждалась в их газетах куда пространнее, чем бойня под Верденом.
Арсенал Валлетты не пустел, он удваивал, утраивал производство. Работы и денег хватало всем, на улицах днем и поздно вечером царило оживление из-за большого количества моряков-отпускников. Во время войны траурные вести получали и в мальтийских семьях, и в семьях англичан, живших на Мальте, но в общем остров не очень страдал от войны. Эпидемия «испанки» в 1917 году унесла больше жизней, чем война.
Мальтийцы услышали первые выстрелы семь месяцев спустя после перемирия, а точнее, через три недели после подписания мирного договора в Версале. Стреляли английские войска по мальтийским мятежникам, сжегшим британский флаг перед резиденцией губернатора. Четверо убитых, сто раненых. Беспорядки продолжались еще два дня.
Мальта, ключ к Средиземноморью, не утратила этого значения до второй мировой войны. «Ключ» постоянно переходил из рук в руки, начиная от древних финикийцев и кончая современными англичанами. Параллельно происходило формирование мальтийской нации из людей самых разных национальностей. Рыцари Мальтийского ордена крепко держали ключ двести шестьдесят восемь лет, французы – два года (пока Бонапарт занимался египетской кампанией). Россия мечтала получить контроль над островом, но в 1800 году англичане завладели Мальтой и даже пошли на разрыв (в мае 1803 года) Амьенского мирного договора[91], лишь бы не выпустить остров из рук.
С тех пор англо-мальтийские отношения напоминали взаимоотношения супружеской четы, состоящей из властного британца и темпераментной непостоянной южанки. Возникали самые разные проблемы (языковая была одной из важнейших) – их либо решили, либо обошли, либо отбросили. В 1800 году Мальта стала британским владением, подотчетным министерству колоний. В 1887 году Мальте предоставили относительную независимость. Были созданы законодательный и исполнительный советы, но оставались «запретные темы» и право вето со стороны королевы, а главное, остался губернатор, представлявший королеву. Когда возник вопрос об утверждении английского языка в качестве официального вместо мальтийского и итальянского, среди мальтийцев начались беспорядки, и, хотя губернатор в 1903 году отменил советы и конституцию и стал править как диктатор, языковая проблема по-прежнему будоражила умы. Первая мировая война на время прекратила раздоры.
Конец войны обернулся для мальтийцев концом «эры процветания» – началась безработица, а жизнь подорожала. Родилась Национальная партия, которая поставила своей целью добиться демократии и права на самоопределение. Проходили политические собрания, на которых ораторы ссылались на великий пример русской революции. Все это вылилось в мятежи 1919 года.
Комиссия, которой поручили расследование причин волнений, направила в Лондон проект конституции, разработанный Национальной Ассоциацией мальтийского народа. Британское правительство одобрило большую часть текста и провозгласило 27 мая 1921 года новую мальтийскую конституцию. Остров перестал считаться доминионом и получил самоуправление. Относительное, правда. По-прежнему сохранялись губернатор и «запретные темы». Стремление мальтийцев к независимости наталкивалось на суровую действительность: без английских субсидий Мальте грозила нищенская жизнь. Мальта получила независимость в 1964 году, однако проблема существует до сих пор.
Но вернемся к довоенным событиям. Редко случается, чтобы заседания британского Адмиралтейства проходили без упоминания о Мальте. До 1935 года британские стратеги находили ситуацию предельно ясной:
– В случае войны Мальта сыграет роль, аналогичную той, какую она сыграла в войне 1914-1918 годов. Нам вряд ли придется сражаться с противником, имеющим морские базы в Средиземном море.
Но после 1935 года стратегическая ситуация резко меняется. Муссолини сближается с Германией, бросает вызов Англии, совершает нападение на Абиссинию, решает создать и создает мощную авиацию. Некоторые английские историки, специалисты по мальтийскому вопросу, упоминают о неожиданном разногласии среди лордов Адмиралтейства:
– В случае войны итальянская авиация, базирующаяся в Сицилии и усиленная немецкими самолетами, начнет бомбардировать остров, а мы не сможем оказать ей действенного сопротивления. Остров потеряет свое значение. Следует выбрать иную стратегию – блокировать Средиземное море, заперев Гибралтар и Порт-Саид, а все ресурсы направить на создание и укрепление баз на пути вокруг мыса Доброй Надежды.
– От Лондона до Александрии вокруг мыса Доброй Надежды 11608 морских миль, а через Гибралтар по Средиземному морю – 3097 миль.
– Неважно. Первый путь хотя и длиннее, но надежнее! Конечно, не следует начинать немедленную эвакуацию Мальты, но в случае войны нецелесообразно долго оборонять остров.
Сторонники этой стратегии получили в то время имя партии Мыса. Их противники называли себя Средиземноморской партией.
– Кто держит в своих руках Средиземное море, держит весь мир. Уйти из Средиземного моря – значит отдать Египет врагу, потерять влияние на Ближнем Востоке – и поставить под угрозу поставки нефти. Продолжительность пути вокруг мыса Доброй Надежды слишком велика, чтобы обеспечить во время войны достаточно быстрый оборот танкеров.
Средиземноморская партия одержала верх. Первый лорд Адмиралтейства посетил Мальту:
– Эту базу оставлять нельзя, – заявил он по возвращении. – Следует решить все проблемы, требующие сотрудничества с местными властями, и усилить оборонительные сооружения острова. Мальта должна выстоять против любых воздушных и морских атак, а также выдержать возможную блокаду.
Столь решительные слова были произнесены осенью 1936 года. Дело не сдвинулось с мертвой точки и три года спустя. Великобритания подготовилась к войне, но, будучи уверена в своей непобедимости и привыкнув, что ее союзники обычно принимают на себя первый удар, ничего не сделала.
В мае 1940 года почти все мальтийские итальянцы вернулись на родину. 10 июня мальтийцы услышали по радио актерский голос Муссолини:
– Настал день нашего окончательного решения...
Дуче открыл военные действия, считая, что ему ничто не грозит. На следующий день итальянская авиация совершила первый налет на Мальту. Семьдесят убитых. В мальтийских газетах появился тревожный комментарий: «Лишь благодаря счастливой случайности удалось избегнуть большого количества жертв, поскольку бомбоубежищ на острове оказалось до смешного мало. Почему британские власти, ответственные за оборону архипелага, не построили новых убежищ? Плотность населения на Мальте равна 895 обитателям на квадратный километр, а в Валлетте и в других городах достигает 1904 обитателей на квадратный километр, что втрое превышает плотность населения в Голландии и Бельгии. Новые воздушные рейды закончатся кровопролитием. Почему итальянцы бомбят остров, не встречая никакого сопротивления? Что собирается делать сэр Уильям Добби?»
Генерал-майор Уильям Джордж Добби был британским губернатором и главнокомандующим местными силами. Прежде всего он организовал два конвоя для эвакуации в Александрию гражданских лиц английского происхождения, стремившихся покинуть архипелаг. Любой британский представитель за границей, как военный, так и гражданский думает прежде всего о безопасности своих соотечественников. Затем генерал-майор принял решение, на которое пока не решилось правительство в Лондоне: он ввел на Мальте обязательную воинскую службу.
– Часть рекрутов пройдет ускоренное обучение для обслуживания зенитных орудий, которые должны доставить из Гибралтара. Остальные займутся строительством бомбоубежищ под руководством морских инженеров.
Первая итальянская бомбежка оказалась в какой-то мере символической. Передышку использовали. Скалистая Мальта в основном состоит из известняка. В этой породе легко вырыть хорошее убежище, но строились и бетонные укрытия. В конце 1940 года газеты опубликовали планы завершения к марту 1941 года строительства убежищ в скалах на 94000 человек и бетонных убежищ на 22000 человек; укрытия, выстроенные частными лицами, могли принять 54500 жителей. При уже существующих убежищах на 60000 человек укрытиями обеспечивалось 230500 островитян. Планы были выполнены, и этим объясняется относительно малое количество жертв – 1600 убитых на 270000 жителей. Столь высокая эффективность пассивной обороны вовсе не означает, что пребывание на Мальте во время второй мировой войны относилось к числу приятных.