Страница:
Авария оказалась серьезной, и капитан посоветовал королю пересесть на другое судно, поскольку тоже приготовился покинуть корабль.
– Нет, – ответил король. – Если я сойду с этого судна, больше пятисот человек не захотят покинуть остров из страха перед опасностями, и им, может быть, больше никогда не доведется увидеть родины. Вручаю в Божьи руки свою участь и участь моей супруги и моих детей.
Королевская чета возвращалась с тремя детьми – четырех, двух с половиной лет и десяти месяцев, – родившимися в Святой земле, и королева Маргарита была снова в положении. Королевское судно не покинул ни один человек. Его удалось отремонтировать и снять со скалы. Обратное путешествие проходило в мрачной обстановке. Король никак не мог утешиться: под Эль-Мансурой погиб его брат; его любимая мать скончалась вдали от него, а Иерусалим остался в руках неверных. Людовик IX хотел даже отречься от трона и постричься в монахи. На королевском судне не решались смеяться и громко разговаривать. Даже королева Маргарита взвешивала каждое свое слово, чтобы не прогневать государя.
Обогнув Сицилию, капитан решил на несколько часов остановиться у острова Пантеллерия и пополнить запасы. Этот вулканический островок славился своими садами. На берег отправились две шлюпки, в одной из них сидело две дюжины молодых рыцарей.
– Мы хотим набрать лучших фруктов для королевы.
Они действительно этого хотели, но, оказавшись на суше, на время забыли о безрадостном судне и за развлечениями пропустили момент, когда шлюпка с припасами отправилась на судно. Людовик IX спросил, почему не дают сигнала к отплытию. Когда ему наконец осмелились доложить об опоздавших рыцарях, он взорвался:
– Оставить их здесь!
К счастью, провинившиеся рыцари уже плыли обратно.
– На борт не принимать! – приказал король. – Взять лодку на буксир!
Море было неспокойным. Жуанвиль не сообщает, сколько времени длилось наказание. Но когда королева упросила короля смилостивиться, молодые люди поднялись на борт в самом жалком виде.
Новость о провале крестового похода и возвращении короля достигла Франции. Жители Эгю-Морта понапрасну вглядывались в горизонт, надеясь увидеть паруса. Людовик IX высадился 10 июля в Йере и тут же отправился в Париж. В Эгю-Морте он появился лишь шестнадцать лет спустя, больной и хилый; он отправлялся в новый крестовый поход.
Пришла осень. На море начались бури, на Эгю-Морт обрушились тучи комаров с окрестных болот. И в это время сюда долетела весть о смерти Людовика Святого в Тунисе. Чума сначала сразила сына короля, графа Неверского, родившегося во время предыдущего крестового похода, а затем и самого короля.
Чувствуя приближение смерти, король возлег на ложе из пепла и умер, сложив руки крестом. Жители Эгю-Морта плакали, слушая эти рассказы. Они оплакивали и короля, и себя, предвидя, что их порт, созданный ради крестовых походов, уже никогда не вернет себе былой славы.
ГРОБНИЦА БАРБАРОССЫ
1432 год. Жанну д'Арк сожгли на костре год назад. Франция почти совсем освобождена от англичан, но обескровлена, разорена и одета в траур; король Карл VII не может войти в столицу, захваченную бургундцами. Король ищет среди своего окружения людей, способных наладить управление государством и поправить финансы, вернуть доверие к королевской власти.
Такой человек есть. Он окажет королю всемерную помощь – и король отплатит ему черной неблагодарностью. Ему тридцать семь лет. Он живет не во Франции, а в Ливане, на Средиземноморском побережье. Его встречают на причалах Бейрутского порта, когда он беседует с турецкими негоциантами. У него приятное лицо, красивые глаза, чуть длинноватый нос. Его имя – Жак Кёр. Он сын торговца мехами из Буржа и женат на дочери местного прево.
Когда торговые дела в стране идут из рук вон плохо, предприимчивые люди ищут удачи на стороне. Так поступил и Жак Кёр. Западная Европа обеднела от войн, а восточная часть Средиземноморья, после того как франки уничтожили пиратов-мусульман, стала центром торговли Востока и Запада. В качестве посредника, как уже говорилось, чаще всего выступает Венеция.
О начале деятельности Жака Кёра за границей известно мало, главным образом из-за его скрытности. Позже он высек на стенах своего дворца в родном городе Бурже два изречения, резюмирующие его философию: «Отважному сердцу нет преград» (намек на свое имя: Кёр по-французски означает «сердце») и «Рот закрыт, муха не влетит». Неизвестно, чем расплачивался Жак Кёр за товары, ввозимые во Францию. Ни земли, ни французские предприятия не производили товаров, годных для экспорта, а королевскую монету за границей брали плохо.
Спекуляция драгоценными металлами, предполагают некоторые историки. Жак Кёр входил в группу людей, которой было поручено чеканить деньги, когда Карл VII сделал своей столицей Бурж.
Карл VII не без пользы для себя добыл для Жака Кёра драгоценные металлы, правда, доказательств этому не сохранилось. Известно только, что некоторое время спустя после первого появления Жака Кёра в Леванте[47] он оказывается владельцем семи галер и нескольких судов. Они курсируют между Генуей, Марселем, Эгю-Мортом, Барселоной, Египтом и Кипром, перевозя (французская индустрия к тому времени оправилась) лионские шелка, буржское сукно, серебро из лионских рудников, а также пряности из Сирии и с Кипра, дамасскую парчу, то есть самые ценные восточные товары вплоть до тибетского мускуса.
Жак Кёр был гением коммерции и организации. Быстрота, с которой он создал свою заморскую торговую сеть, поразительна. Затем он вовлекает в свои дела принцев и самого короля. Его успех таков, что в 1439 году, через семь лет после начала «дел», Карл VII назначает его «королевским казначеем», иначе говоря, министром финансов. Через три года Жак Кёр становится одним из влиятельнейших лиц в королевстве. И самым богатым человеком, что, конечно, вызывает у прочих зависть.
То, что он спекулировал и заручился поддержкой всех королевских служб, платя иногда баснословные комиссионные, ясно любому. Деньги давали власть и тогда, и теперь. Те, кто получил от Жака Кёра мало или вовсе ничего, решили погубить его. Ему ставили в упрек, что он построил себе замок, жил в роскоши, богатстве. Никто не вспоминал о его полезных начинаниях – об улучшении путей сообщения на юге Франции, оборудовании нескольких портов и каналов, денежной реформе 1449 года, которая повысила курс национальной монеты и позволила провести кампанию по освобождению Нормандии от англичан: он отдал безвозмездно и без выгод для себя 140000 золотых экю. Какой меценат может похвастать подобным? Но его погубила не роскошь. Начиная с 1450 года его должниками оказались знатнейшие люди королевства. И его падение было в их интересах.
– Он зарабатывает за год столько, сколько все остальные торговцы королевства вместе взятые.
– Его торговля разоряет всю коммерцию Лангедока.
– Он в заговоре с дофином Людовиком.
Отец ненавидел своего наследника, будущего Людовика XI. И наконец, последнее и самое ужасное обвинение:
– Он собственноручно отравил Агнес Сорель, фаворитку короля.
Последняя стрела выпущена итальянцем Кастеллани, состоящим на службе Венеции, которая считает, что удачливый конкурент Жак Кёр продолжает свою деятельность слишком долго. Говорить об отравлении абсурдно, поскольку фаворитка всегда поддерживала Жака Кёра. Это обвинение во время процесса не будет фигурировать. Но обвинение во взяточничестве поддержано.
– Я верю в королевское правосудие и отдаюсь в руки властей на все время следствия, – заявляет Жак Кёр.
Как мог столь многоопытный человек не знать о неблагодарности сильных мира сего? Карл VII ставит во главе следственной комиссии Кастеллани. Восемнадцать месяцев длится заключение – столько времени идет следствие. Жак Кёр убит горем, узнав о смерти жены. Карл VII сам ведет заседание Большого Совета. Жак Кёр, человек, так много сделавший для государства, которому сам король должен 250000 золотых экю, приговорен к конфискации имущества и штрафу в 500000 золотых экю.
– Как же я могу уплатить штраф, лишившись всего? Умоляю короля сжалиться надо мной и моими бедными детьми!
В тюрьму! Почему еще не нашлось режиссера, чтобы снять историю жизни этого удивительного человека? В одну из октябрьских ночей 1454 года Жак Кёр таинственно исчезает из замка Пуатье, где его держат пленником. У него есть не только враги. Преданные друзья прячут его сначала в одном, затем в другом монастыре. Полиция короля разыскивает его. Как-то во время мессы в часовне Корделье в Бокере шестеро наемников Кастеллани (последнего назначат главным казначеем, а через два года арестуют за оскорбление короля и колдовство) пытаются заколоть Жака Кёра; он успевает скрыться от убийц. Затем он чудом избегает двух попыток отравления с помощью мышьяка. Наконец ему удается покинуть Францию и добраться до Рима. Он спасен. Но беглец никогда уже не вернется во Францию и не увидит своих детей.
Жак Кёр, конечно, владел имуществом и имел должников не только во Франции («Отважному сердцу нет преград»), и мужество не покинуло его. Он снова расправляет крылья, и через некоторое время после его появления в Риме папа Каликст III, севший на папский престол после Николая V, вверяет ему снаряжение шестнадцати галер и командование ими. На время экспедиции, имеющей целью помочь Родосу в войне против турок, ему присваивается звание «генерал-капитан церкви в борьбе с неверными». Жаку Кёру шестьдесят лет. Долгая жизнь для той эпохи. Он много работал, путешествовал, познал несправедливость, пережил смерть жены и разлуку с детьми. 25 ноября 1456 года он умирает на острове Хиос, и тамплиеры хоронят его в своей церкви под могильной плитой в форме сердца.
Не добившись успеха на Средиземном море, Жак Кёр не смог бы так возвыситься во Франции, а успех этот оказался возможным лишь в короткий момент истории Средиземноморья, когда плавания по этому морю оставались довольно безопасными. Оно уже не было «мусульманским озером». Но близился период перемен. Более того, перемены уже начались.
Арабы и берберы занимали часть Иберийского полуострова с 713 по 1492 год, пока Фердинанд Арагонский и Изабелла Кастильская не отвоевали у них последнее крохотное королевство – Гранаду. Постепенно все испанские арабы были вытеснены в Африку. Их называли там маврами и часто оказывали им прохладный прием.
– Где найти для них хлеб и работу? – спрашивали магрибские арабы. – Нам нужны рабы, а не конкуренты.
Враждебность иногда проявлялась с такой силой, что случались убийства и резня; потом, как и при всех массовых переселениях людей, все успокоилось. Мавры принесли из Испании секреты ирригации, и их с удовольствием стали нанимать в садовники; нашли применение своему умению ткачи и ювелиры. И выяснилось, что возвращение мавров пошло Магрибу[48] на пользу. Те, кто не смог подыскать себе постоянного занятия, особенно переселенцы, горевшие ненавистью к испанцам, вернулись к промыслу, захиревшему было с установлением христианского владычества на Средиземном море. Возобновилось морское пиратство.
Мавры-бедняки нанимались в матросы.
– Откуда ты? – спрашивает хозяин фелюки.
– Из Альмерии. Я хорошо знаю испанское побережье между Альмерией и Торремолиносом.
И его тут же берут кормчим. Иные из мавров не только хорошо знают побережье, но и имеют в Испании сообщников. Арабы возобновляют на испанском побережье старую традицию грабежей и похищений.
Некоторые мавры имеют деньги. Они оплачивают пиратские операции либо возглавляют их. И вновь раздувают пламя «священной воины», которую когда-то вели всадники Аллаха.
Разница лишь в том, что теперь христиане могут дать отпор. Из Италии, Прованса и со всех средиземноморских островов, перешедших в руки христиан, – Балеарских, Сицилии, Корсики, Сардинии, Мальты – уходят корабли. Они нападают на мусульманские торговые суда, ведут борьбу с пиратами-мусульманами и опустошают магрибские берега. Пиратство и грабежи становятся взаимными.
Следует отметить, что капитаны пиратов-христиан не гнушаются ничем, они не обращают внимания на религиозную и национальную принадлежность. Жителей Майорки равно боятся и христиане и мусульмане. Случались годы, когда сицилийские и каталонские корсары (далеко превзошедшие в наглости прежних арабов) блокировали всю морскую торговлю в Адриатике.
После каждого набега на их берега испанские и португальские принцы организуют карательные экспедиции редкой жестокости против побережья Северной Африки, а также некоторых внутренних городов и поселений. В 1399гтоду испанцы доходят до Тетуана, уничтожают город и все его население, за исключением сильных мужчин, обращенных в рабство. В 1415 году португальцы поступают точно так же в Сеуте, а в 1471 году – в Танжере. Но эти операции не заставляют мусульман прекратить «священную войну». Еще одно событие, которое произошло в противоположной части Средиземного моря, – взятие Константинополя турками-османами[49] в 1453 году – только усиливает пиратство на море.
Турки, укрепившись на побережье Малой Азии и Ионических островах, захватили греческое и балканское побережье и развернули пиратскую деятельность, нарушая венецианскую и генуэзскую торговлю. Кто высказывает недовольство? Конечно, Венеция и Генуя. Но не только они. В Греции и на Балканах раздаются протесты местных пиратов-заправил.
– Наш скромный промысел процветал, а теперь турки с их громадными средствами разоряют нас! Либо они вытесняют нас, либо превращаются в столь алчных сообщников, что нам ничего не достается.
Для удобства я перевел эти речи на современный язык, но реальность именно такова – свидетельства тому сохранились в переписке и хронике тех времен. Средиземноморское пиратство – подлинная индустрия с официальной торговлей, со своими ремесленниками и областями деятельности.
Может быть, греческие и балканские пираты и хотели бы заниматься более честным делом, но у них нет такой возможности – их страны бедны. Что же делать? Выход для обездоленных жителей страны всегда один и тот же: эмигрировать. Куда? Как ни странно, в Магриб. Мелкие греческие пираты, как эмигранты всех эпох, берут с собой семью, своих родичей и друзей. Они так объясняют свое решение соотечественникам:
– Арабские царьки в Магрибе не так сильны, их удовлетворит небольшая дань, а христианская торговля в Западном Средиземноморье так обширна, что работы хватит всем.
Эти эмигранты, довольные своей судьбой, не обращают внимания на мелкую деталь – обрезание. Они становятся ренегатами[50]. Мусульмане Магриба приняли их при одном условии – отказаться от христианской веры. Современный человек легко поверит, что эти профессионалы пиратства, стремившиеся к обогащению, отказывались от своей веры без особых угрызений совести.
Известно, что добровольцы-эмигранты, обладающие хотя бы минимумом предприимчивости и таланта, обычно процветают на новом месте, вдали от родины: пример тому – ирландцы в США. В Магрибе несколько балканских пиратов станут великими корсарами, перед которыми будет трепетать Европа XVI и XVII веков.
Христианская Европа, лишь слегка потревоженная возобновлением мусульманского пиратства в Средиземном море, убаюканная сознанием своего господства, вдруг разбужена корсарским налетом: это было словно гром с ясного неба.
1504 год. Две военные галеры отплыли из Генуи в Чивитавеккья (западный берег Италии на широте Корсики), где им предстоит взять под охрану караван судов с ценными товарами. Они плывут, не видя друг друга, одна галера идет в нескольких милях впереди. На ее борту находится капитан Паоло Виктор, начальник обоих судов.
На корме того и другого судна развевается желто-белый флаг с ключами святого Петра – галеры принадлежат папе Юлию П. Его суда прекрасно вооружены, и их считают едва ли не самыми надежными. Офицеры принадлежат к римской знати, гребцы – рабы-мусульмане, работающие под кнутами надсмотрщиков.
Стоит чудесная погода, море спокойно, дует легкий бриз, галеры идут на веслах со средней скоростью. Когда первая галера проходит около острова Эльба, дозорный сообщает о судне, идущем встречным курсом. Через некоторое время становится ясно, что впереди – галиот, легкое судно, нечто среднее между фелюкой и галерой. Его парус поднят, но работают и весла. Многие капитаны каботажных судов тех времен, в том числе и мусульмане, плавают на галиотах. Но в это чудесное утро 1504 года капитан Паоло Виктор спокоен, мавры в районе Эльбы не появлялись давно. Более того, видано ли, чтобы галиот напал на столь мощный корабль, как папская галера!
– Опять нищие корсиканцы, – говорит один офицер капитану. – Будут выпрашивать еду.
– Но ведь рядом Эльба.
– Эльба не дает, а продает. Эти рассчитывают на милостыню святого Петра.
Суда, идущие встречным курсом, быстро сближаются, и когда одно из них делает неожиданный маневр, то на другом недоумевают. Удивленный Паоло Виктор по-прежнему сидит в своем кресле на корме около рулевого, в то время как галиот вдруг резко поворачивает и пристает к носу галеры. Капитан не успевает ничего сообразить. Несколько офицеров и солдат, находящихся на палубе, падают, скошенные тучей стрел, а через десять секунд атакующие уже на борту галеры и яростно орудуют саблями. Во главе пиратов приземистый человек в тюрбане. Его рыжая борода пылает огнем.
Фактор неожиданности сыграл свою роль. Мавры сбрасывают трупы в море, а оставшихся в живых загоняют в трюм. Мавры-гребцы приветствуют победителей, но бородач велит им замолчать. У него свои замыслы. Кто же он, этот бородач?
Его зовут Арудж. Он сын гончара-христианина, который перебрался в Митилену после ее захвата турками. В шестнадцать лет Арудж переходит в мусульманство и нанимается на турецкое пиратское судно. Но его тайное желание – выбиться в капитаны. Став капитаном, он тут же начинает разжигать своих матросов:
– Сколько же мы будем гнуть спину на турок? Кто со мной?
Получив одобрение команды, Арудж направил свое судно в Тунис. Бей, узнав, что он мусульманин, принял его с распростертыми объятиями.
– Можешь ставить здесь свой корабль и пользоваться всеми портовыми льготами. За это будешь отдавать мне двадцать процентов добычи.
Арудж не спорил, но через полгода, став самым добычливым тунисским пиратом, добился скидки на десять процентов.
Смелое нападение завершилось захватом папской галеры. Но на горизонте показались паруса второй галеры. Помощники Аруджа советуют:
– Нужно поднять паруса и двигаться к югу. С парусом и христианскими собаками на веслах мы быстро оторвемся от преследователей.
– Но я хочу заполучить и другую галеру!
Не слушая возгласов протеста и советов, Арудж отдает приказы, которые вначале удивляют его подчиненных. Он велит христианам снять одежды и отдать их маврам; те переодеваются и в открытую расхаживают по палубе. Галиот взят на буксир.
Вторая галера приближается и без всяких опасений подходит вплотную в уверенности, что захвачено пиратское судно.
– Причаливайте, у нас есть пленники! – кричит Арудж.
Хитрость открылась слишком поздно: новая туча стрел, новый абордаж, вторая удача. Гребцы-мусульмане освобождены, вместо них сажают христиан, и вперед, в Тунис!
Захват галер вызвал отклики во всем Средиземноморье и спровоцировал события, о которых мы расскажем ниже. Они словно взяты из романа с продолжением, но исторические факты неоспоримы.
Действия Аруджа вызывают взрыв энтузиазма среди средиземноморских авантюристов всех мастей – греков, итальянцев, левантийцев. Весь этот сброд, отрекшись от христианской веры, направляется в Тунис и поступает на службу к бею, в распоряжении которого оказывается таким образом небольшой личный флот. Пираты начинают грабить испанское побережье и торговые суда.
Реакция Фердинанда Католика[51] не заставляет себя ждать. Его флот блокирует порты Магриба, его солдаты берут Оран, Беджаию и остров Ле-Пенон – ключевую позицию у входа в порт Алжир. Пиратство пресечено, но испанские победы сопровождаются столь же жестокой резней, как и экспедиции столетней давности против Тетуана, Сеуты и Танжера. Арабские князья склоняют головы, просят милости и соглашаются на испанский протекторат. Город Алжир платит Фердинанду V дань.
Флот Аруджа крейсирует вдоль побежденного побережья. Неужели ему тоже придется просить милости?
– Никогда. Я отобью все магрибские порты.
Дата его клятвы хорошо известна – 1515 год. Эта дата знаменует важный исторический поворот – пиратство перестает быть промыслом, оно становится новой фазой борьбы между христианством (вначале представленным только испанским королем) и мусульманством за обладание Средиземным морем.
Алжирцы, воспользовавшись смертью Фердинанда Католика (1516 год), восстают против Испании. Они призывают на помощь Аруджа:
– Помоги отобрать Ле-Пенон.
Во главе восставших стоит мелкий мавританский царек Селим. Арудж является на помощь, высаживается, и дабы обеспечить себе руководство мятежом, велит удавить Селима. Затем во главе своей армии совершает поход, пройдя Алжир, Тунис и часть Марокко. Под Беджаией он теряет руку, но это не останавливает его. Он расправляется с мелкими внутренними князьками (кто удавлен, кто утоплен), обвиненными в той или иной форме сотрудничества с испанцами. Он так увлекается репрессиями, что не обращает внимания на ропот недовольства в Магрибе.
– Стало хуже, чем во времена испанцев!
И призвавшие его алжирцы восстают и обращаются за помощью к испанцам! Скорый на решения Карл V[52] не колеблется:
– Послать десять тысяч отборных воинов!
Речь шла о «страшной испанской пехоте». И Арудж, которому до сих пор все удавалось, глупо попадается в засаду в Тлемсене вместе с полуторатысячным отрядом. В его обозе золото и драгоценные камни, которые он возит с собой, словно простой кочевник. Уклонившись от битвы, он поспешно отходит к Алжиру, надеясь укрыться там, но он плохо знает обстановку. Пытаясь задержать продвижение преследующего его испанского военачальника, он щедро сыплет золотом и драгоценными камнями. Но маркиз Комареса неподкупен – им движут долг и честь. Испанцы настигают мусульман на переправе через какую-то речку. Видя, что его арьергард вступил в бой, Арудж храбро бросается в сражение и почетной смертью кончает свою карьеру великого авантюриста (1518 год).
Деятельность Аруджа не более чем пролог к карьере его младшего брата.
Брат «работал» под началом Аруджа. Мы не знаем, насколько он моложе, но, согласно восточным обычаям, Хайр-эд-Дин (Хайраддин) держался в тени, пока всем заправлял его брат. После смерти Аруджа младший брат выходит на арену. На западе он известен под именем Барбароссы. Рыжая борода была у Аруджа, но Хайр-эд-Дин унаследовал семейное прозвище и, чтобы оправдать его, красил бороду хной. Барбаросса выше брата, атлетически сложен и имеет величественную осанку. Храбрости и тщеславия у него оказалось не меньше, чем у брата, который передал ему свои познания в военных и морских делах, но взгляды Хайр-эд-Дина куда шире и глубже – у него подлинный талант государственного деятеля.
Он проявляет свое умение сразу же, получив в наследство от брата и могущество, и непопулярность одновременно. В Магрибе царит анархия, и испанцы захватывают новые плацдармы. И здесь проявляется дипломатический гений Барбароссы. Он понимает, что не может утвердить своей власти без помощи могущественного государя. И тут же признает султана Константинополя своим сюзереном на всей территории Магриба, как захваченной, так и той, которую готовится захватить.
Как и Барбаросса, Селим I – умный политик. Получив акт о признании его власти, он призывает великого визиря:
– Объявляю Алжир пашалыком[53], а Хайр-эд-Дина возвожу в беглейбеи.
Беглейбей означает «эмир эмиров», и во всей Османской империи их только сем»1 Почетное звание? Не только: оно носит и религиозный характер, а в арабском мире это имеет важное значение. Затем Селим I велит послать Хайр-эд-Дину четыре тысячи янычар.
– Нет, – ответил король. – Если я сойду с этого судна, больше пятисот человек не захотят покинуть остров из страха перед опасностями, и им, может быть, больше никогда не доведется увидеть родины. Вручаю в Божьи руки свою участь и участь моей супруги и моих детей.
Королевская чета возвращалась с тремя детьми – четырех, двух с половиной лет и десяти месяцев, – родившимися в Святой земле, и королева Маргарита была снова в положении. Королевское судно не покинул ни один человек. Его удалось отремонтировать и снять со скалы. Обратное путешествие проходило в мрачной обстановке. Король никак не мог утешиться: под Эль-Мансурой погиб его брат; его любимая мать скончалась вдали от него, а Иерусалим остался в руках неверных. Людовик IX хотел даже отречься от трона и постричься в монахи. На королевском судне не решались смеяться и громко разговаривать. Даже королева Маргарита взвешивала каждое свое слово, чтобы не прогневать государя.
Обогнув Сицилию, капитан решил на несколько часов остановиться у острова Пантеллерия и пополнить запасы. Этот вулканический островок славился своими садами. На берег отправились две шлюпки, в одной из них сидело две дюжины молодых рыцарей.
– Мы хотим набрать лучших фруктов для королевы.
Они действительно этого хотели, но, оказавшись на суше, на время забыли о безрадостном судне и за развлечениями пропустили момент, когда шлюпка с припасами отправилась на судно. Людовик IX спросил, почему не дают сигнала к отплытию. Когда ему наконец осмелились доложить об опоздавших рыцарях, он взорвался:
– Оставить их здесь!
К счастью, провинившиеся рыцари уже плыли обратно.
– На борт не принимать! – приказал король. – Взять лодку на буксир!
Море было неспокойным. Жуанвиль не сообщает, сколько времени длилось наказание. Но когда королева упросила короля смилостивиться, молодые люди поднялись на борт в самом жалком виде.
Новость о провале крестового похода и возвращении короля достигла Франции. Жители Эгю-Морта понапрасну вглядывались в горизонт, надеясь увидеть паруса. Людовик IX высадился 10 июля в Йере и тут же отправился в Париж. В Эгю-Морте он появился лишь шестнадцать лет спустя, больной и хилый; он отправлялся в новый крестовый поход.
Пришла осень. На море начались бури, на Эгю-Морт обрушились тучи комаров с окрестных болот. И в это время сюда долетела весть о смерти Людовика Святого в Тунисе. Чума сначала сразила сына короля, графа Неверского, родившегося во время предыдущего крестового похода, а затем и самого короля.
Чувствуя приближение смерти, король возлег на ложе из пепла и умер, сложив руки крестом. Жители Эгю-Морта плакали, слушая эти рассказы. Они оплакивали и короля, и себя, предвидя, что их порт, созданный ради крестовых походов, уже никогда не вернет себе былой славы.
ГРОБНИЦА БАРБАРОССЫ
Такой человек есть. Он окажет королю всемерную помощь – и король отплатит ему черной неблагодарностью. Ему тридцать семь лет. Он живет не во Франции, а в Ливане, на Средиземноморском побережье. Его встречают на причалах Бейрутского порта, когда он беседует с турецкими негоциантами. У него приятное лицо, красивые глаза, чуть длинноватый нос. Его имя – Жак Кёр. Он сын торговца мехами из Буржа и женат на дочери местного прево.
Когда торговые дела в стране идут из рук вон плохо, предприимчивые люди ищут удачи на стороне. Так поступил и Жак Кёр. Западная Европа обеднела от войн, а восточная часть Средиземноморья, после того как франки уничтожили пиратов-мусульман, стала центром торговли Востока и Запада. В качестве посредника, как уже говорилось, чаще всего выступает Венеция.
О начале деятельности Жака Кёра за границей известно мало, главным образом из-за его скрытности. Позже он высек на стенах своего дворца в родном городе Бурже два изречения, резюмирующие его философию: «Отважному сердцу нет преград» (намек на свое имя: Кёр по-французски означает «сердце») и «Рот закрыт, муха не влетит». Неизвестно, чем расплачивался Жак Кёр за товары, ввозимые во Францию. Ни земли, ни французские предприятия не производили товаров, годных для экспорта, а королевскую монету за границей брали плохо.
Спекуляция драгоценными металлами, предполагают некоторые историки. Жак Кёр входил в группу людей, которой было поручено чеканить деньги, когда Карл VII сделал своей столицей Бурж.
Карл VII не без пользы для себя добыл для Жака Кёра драгоценные металлы, правда, доказательств этому не сохранилось. Известно только, что некоторое время спустя после первого появления Жака Кёра в Леванте[47] он оказывается владельцем семи галер и нескольких судов. Они курсируют между Генуей, Марселем, Эгю-Мортом, Барселоной, Египтом и Кипром, перевозя (французская индустрия к тому времени оправилась) лионские шелка, буржское сукно, серебро из лионских рудников, а также пряности из Сирии и с Кипра, дамасскую парчу, то есть самые ценные восточные товары вплоть до тибетского мускуса.
Жак Кёр был гением коммерции и организации. Быстрота, с которой он создал свою заморскую торговую сеть, поразительна. Затем он вовлекает в свои дела принцев и самого короля. Его успех таков, что в 1439 году, через семь лет после начала «дел», Карл VII назначает его «королевским казначеем», иначе говоря, министром финансов. Через три года Жак Кёр становится одним из влиятельнейших лиц в королевстве. И самым богатым человеком, что, конечно, вызывает у прочих зависть.
То, что он спекулировал и заручился поддержкой всех королевских служб, платя иногда баснословные комиссионные, ясно любому. Деньги давали власть и тогда, и теперь. Те, кто получил от Жака Кёра мало или вовсе ничего, решили погубить его. Ему ставили в упрек, что он построил себе замок, жил в роскоши, богатстве. Никто не вспоминал о его полезных начинаниях – об улучшении путей сообщения на юге Франции, оборудовании нескольких портов и каналов, денежной реформе 1449 года, которая повысила курс национальной монеты и позволила провести кампанию по освобождению Нормандии от англичан: он отдал безвозмездно и без выгод для себя 140000 золотых экю. Какой меценат может похвастать подобным? Но его погубила не роскошь. Начиная с 1450 года его должниками оказались знатнейшие люди королевства. И его падение было в их интересах.
– Он зарабатывает за год столько, сколько все остальные торговцы королевства вместе взятые.
– Его торговля разоряет всю коммерцию Лангедока.
– Он в заговоре с дофином Людовиком.
Отец ненавидел своего наследника, будущего Людовика XI. И наконец, последнее и самое ужасное обвинение:
– Он собственноручно отравил Агнес Сорель, фаворитку короля.
Последняя стрела выпущена итальянцем Кастеллани, состоящим на службе Венеции, которая считает, что удачливый конкурент Жак Кёр продолжает свою деятельность слишком долго. Говорить об отравлении абсурдно, поскольку фаворитка всегда поддерживала Жака Кёра. Это обвинение во время процесса не будет фигурировать. Но обвинение во взяточничестве поддержано.
– Я верю в королевское правосудие и отдаюсь в руки властей на все время следствия, – заявляет Жак Кёр.
Как мог столь многоопытный человек не знать о неблагодарности сильных мира сего? Карл VII ставит во главе следственной комиссии Кастеллани. Восемнадцать месяцев длится заключение – столько времени идет следствие. Жак Кёр убит горем, узнав о смерти жены. Карл VII сам ведет заседание Большого Совета. Жак Кёр, человек, так много сделавший для государства, которому сам король должен 250000 золотых экю, приговорен к конфискации имущества и штрафу в 500000 золотых экю.
– Как же я могу уплатить штраф, лишившись всего? Умоляю короля сжалиться надо мной и моими бедными детьми!
В тюрьму! Почему еще не нашлось режиссера, чтобы снять историю жизни этого удивительного человека? В одну из октябрьских ночей 1454 года Жак Кёр таинственно исчезает из замка Пуатье, где его держат пленником. У него есть не только враги. Преданные друзья прячут его сначала в одном, затем в другом монастыре. Полиция короля разыскивает его. Как-то во время мессы в часовне Корделье в Бокере шестеро наемников Кастеллани (последнего назначат главным казначеем, а через два года арестуют за оскорбление короля и колдовство) пытаются заколоть Жака Кёра; он успевает скрыться от убийц. Затем он чудом избегает двух попыток отравления с помощью мышьяка. Наконец ему удается покинуть Францию и добраться до Рима. Он спасен. Но беглец никогда уже не вернется во Францию и не увидит своих детей.
Жак Кёр, конечно, владел имуществом и имел должников не только во Франции («Отважному сердцу нет преград»), и мужество не покинуло его. Он снова расправляет крылья, и через некоторое время после его появления в Риме папа Каликст III, севший на папский престол после Николая V, вверяет ему снаряжение шестнадцати галер и командование ими. На время экспедиции, имеющей целью помочь Родосу в войне против турок, ему присваивается звание «генерал-капитан церкви в борьбе с неверными». Жаку Кёру шестьдесят лет. Долгая жизнь для той эпохи. Он много работал, путешествовал, познал несправедливость, пережил смерть жены и разлуку с детьми. 25 ноября 1456 года он умирает на острове Хиос, и тамплиеры хоронят его в своей церкви под могильной плитой в форме сердца.
Не добившись успеха на Средиземном море, Жак Кёр не смог бы так возвыситься во Франции, а успех этот оказался возможным лишь в короткий момент истории Средиземноморья, когда плавания по этому морю оставались довольно безопасными. Оно уже не было «мусульманским озером». Но близился период перемен. Более того, перемены уже начались.
Арабы и берберы занимали часть Иберийского полуострова с 713 по 1492 год, пока Фердинанд Арагонский и Изабелла Кастильская не отвоевали у них последнее крохотное королевство – Гранаду. Постепенно все испанские арабы были вытеснены в Африку. Их называли там маврами и часто оказывали им прохладный прием.
– Где найти для них хлеб и работу? – спрашивали магрибские арабы. – Нам нужны рабы, а не конкуренты.
Враждебность иногда проявлялась с такой силой, что случались убийства и резня; потом, как и при всех массовых переселениях людей, все успокоилось. Мавры принесли из Испании секреты ирригации, и их с удовольствием стали нанимать в садовники; нашли применение своему умению ткачи и ювелиры. И выяснилось, что возвращение мавров пошло Магрибу[48] на пользу. Те, кто не смог подыскать себе постоянного занятия, особенно переселенцы, горевшие ненавистью к испанцам, вернулись к промыслу, захиревшему было с установлением христианского владычества на Средиземном море. Возобновилось морское пиратство.
Мавры-бедняки нанимались в матросы.
– Откуда ты? – спрашивает хозяин фелюки.
– Из Альмерии. Я хорошо знаю испанское побережье между Альмерией и Торремолиносом.
И его тут же берут кормчим. Иные из мавров не только хорошо знают побережье, но и имеют в Испании сообщников. Арабы возобновляют на испанском побережье старую традицию грабежей и похищений.
Некоторые мавры имеют деньги. Они оплачивают пиратские операции либо возглавляют их. И вновь раздувают пламя «священной воины», которую когда-то вели всадники Аллаха.
Разница лишь в том, что теперь христиане могут дать отпор. Из Италии, Прованса и со всех средиземноморских островов, перешедших в руки христиан, – Балеарских, Сицилии, Корсики, Сардинии, Мальты – уходят корабли. Они нападают на мусульманские торговые суда, ведут борьбу с пиратами-мусульманами и опустошают магрибские берега. Пиратство и грабежи становятся взаимными.
Следует отметить, что капитаны пиратов-христиан не гнушаются ничем, они не обращают внимания на религиозную и национальную принадлежность. Жителей Майорки равно боятся и христиане и мусульмане. Случались годы, когда сицилийские и каталонские корсары (далеко превзошедшие в наглости прежних арабов) блокировали всю морскую торговлю в Адриатике.
После каждого набега на их берега испанские и португальские принцы организуют карательные экспедиции редкой жестокости против побережья Северной Африки, а также некоторых внутренних городов и поселений. В 1399гтоду испанцы доходят до Тетуана, уничтожают город и все его население, за исключением сильных мужчин, обращенных в рабство. В 1415 году португальцы поступают точно так же в Сеуте, а в 1471 году – в Танжере. Но эти операции не заставляют мусульман прекратить «священную войну». Еще одно событие, которое произошло в противоположной части Средиземного моря, – взятие Константинополя турками-османами[49] в 1453 году – только усиливает пиратство на море.
Турки, укрепившись на побережье Малой Азии и Ионических островах, захватили греческое и балканское побережье и развернули пиратскую деятельность, нарушая венецианскую и генуэзскую торговлю. Кто высказывает недовольство? Конечно, Венеция и Генуя. Но не только они. В Греции и на Балканах раздаются протесты местных пиратов-заправил.
– Наш скромный промысел процветал, а теперь турки с их громадными средствами разоряют нас! Либо они вытесняют нас, либо превращаются в столь алчных сообщников, что нам ничего не достается.
Для удобства я перевел эти речи на современный язык, но реальность именно такова – свидетельства тому сохранились в переписке и хронике тех времен. Средиземноморское пиратство – подлинная индустрия с официальной торговлей, со своими ремесленниками и областями деятельности.
Может быть, греческие и балканские пираты и хотели бы заниматься более честным делом, но у них нет такой возможности – их страны бедны. Что же делать? Выход для обездоленных жителей страны всегда один и тот же: эмигрировать. Куда? Как ни странно, в Магриб. Мелкие греческие пираты, как эмигранты всех эпох, берут с собой семью, своих родичей и друзей. Они так объясняют свое решение соотечественникам:
– Арабские царьки в Магрибе не так сильны, их удовлетворит небольшая дань, а христианская торговля в Западном Средиземноморье так обширна, что работы хватит всем.
Эти эмигранты, довольные своей судьбой, не обращают внимания на мелкую деталь – обрезание. Они становятся ренегатами[50]. Мусульмане Магриба приняли их при одном условии – отказаться от христианской веры. Современный человек легко поверит, что эти профессионалы пиратства, стремившиеся к обогащению, отказывались от своей веры без особых угрызений совести.
Известно, что добровольцы-эмигранты, обладающие хотя бы минимумом предприимчивости и таланта, обычно процветают на новом месте, вдали от родины: пример тому – ирландцы в США. В Магрибе несколько балканских пиратов станут великими корсарами, перед которыми будет трепетать Европа XVI и XVII веков.
Христианская Европа, лишь слегка потревоженная возобновлением мусульманского пиратства в Средиземном море, убаюканная сознанием своего господства, вдруг разбужена корсарским налетом: это было словно гром с ясного неба.
1504 год. Две военные галеры отплыли из Генуи в Чивитавеккья (западный берег Италии на широте Корсики), где им предстоит взять под охрану караван судов с ценными товарами. Они плывут, не видя друг друга, одна галера идет в нескольких милях впереди. На ее борту находится капитан Паоло Виктор, начальник обоих судов.
На корме того и другого судна развевается желто-белый флаг с ключами святого Петра – галеры принадлежат папе Юлию П. Его суда прекрасно вооружены, и их считают едва ли не самыми надежными. Офицеры принадлежат к римской знати, гребцы – рабы-мусульмане, работающие под кнутами надсмотрщиков.
Стоит чудесная погода, море спокойно, дует легкий бриз, галеры идут на веслах со средней скоростью. Когда первая галера проходит около острова Эльба, дозорный сообщает о судне, идущем встречным курсом. Через некоторое время становится ясно, что впереди – галиот, легкое судно, нечто среднее между фелюкой и галерой. Его парус поднят, но работают и весла. Многие капитаны каботажных судов тех времен, в том числе и мусульмане, плавают на галиотах. Но в это чудесное утро 1504 года капитан Паоло Виктор спокоен, мавры в районе Эльбы не появлялись давно. Более того, видано ли, чтобы галиот напал на столь мощный корабль, как папская галера!
– Опять нищие корсиканцы, – говорит один офицер капитану. – Будут выпрашивать еду.
– Но ведь рядом Эльба.
– Эльба не дает, а продает. Эти рассчитывают на милостыню святого Петра.
Суда, идущие встречным курсом, быстро сближаются, и когда одно из них делает неожиданный маневр, то на другом недоумевают. Удивленный Паоло Виктор по-прежнему сидит в своем кресле на корме около рулевого, в то время как галиот вдруг резко поворачивает и пристает к носу галеры. Капитан не успевает ничего сообразить. Несколько офицеров и солдат, находящихся на палубе, падают, скошенные тучей стрел, а через десять секунд атакующие уже на борту галеры и яростно орудуют саблями. Во главе пиратов приземистый человек в тюрбане. Его рыжая борода пылает огнем.
Фактор неожиданности сыграл свою роль. Мавры сбрасывают трупы в море, а оставшихся в живых загоняют в трюм. Мавры-гребцы приветствуют победителей, но бородач велит им замолчать. У него свои замыслы. Кто же он, этот бородач?
Его зовут Арудж. Он сын гончара-христианина, который перебрался в Митилену после ее захвата турками. В шестнадцать лет Арудж переходит в мусульманство и нанимается на турецкое пиратское судно. Но его тайное желание – выбиться в капитаны. Став капитаном, он тут же начинает разжигать своих матросов:
– Сколько же мы будем гнуть спину на турок? Кто со мной?
Получив одобрение команды, Арудж направил свое судно в Тунис. Бей, узнав, что он мусульманин, принял его с распростертыми объятиями.
– Можешь ставить здесь свой корабль и пользоваться всеми портовыми льготами. За это будешь отдавать мне двадцать процентов добычи.
Арудж не спорил, но через полгода, став самым добычливым тунисским пиратом, добился скидки на десять процентов.
Смелое нападение завершилось захватом папской галеры. Но на горизонте показались паруса второй галеры. Помощники Аруджа советуют:
– Нужно поднять паруса и двигаться к югу. С парусом и христианскими собаками на веслах мы быстро оторвемся от преследователей.
– Но я хочу заполучить и другую галеру!
Не слушая возгласов протеста и советов, Арудж отдает приказы, которые вначале удивляют его подчиненных. Он велит христианам снять одежды и отдать их маврам; те переодеваются и в открытую расхаживают по палубе. Галиот взят на буксир.
Вторая галера приближается и без всяких опасений подходит вплотную в уверенности, что захвачено пиратское судно.
– Причаливайте, у нас есть пленники! – кричит Арудж.
Хитрость открылась слишком поздно: новая туча стрел, новый абордаж, вторая удача. Гребцы-мусульмане освобождены, вместо них сажают христиан, и вперед, в Тунис!
Захват галер вызвал отклики во всем Средиземноморье и спровоцировал события, о которых мы расскажем ниже. Они словно взяты из романа с продолжением, но исторические факты неоспоримы.
Действия Аруджа вызывают взрыв энтузиазма среди средиземноморских авантюристов всех мастей – греков, итальянцев, левантийцев. Весь этот сброд, отрекшись от христианской веры, направляется в Тунис и поступает на службу к бею, в распоряжении которого оказывается таким образом небольшой личный флот. Пираты начинают грабить испанское побережье и торговые суда.
Реакция Фердинанда Католика[51] не заставляет себя ждать. Его флот блокирует порты Магриба, его солдаты берут Оран, Беджаию и остров Ле-Пенон – ключевую позицию у входа в порт Алжир. Пиратство пресечено, но испанские победы сопровождаются столь же жестокой резней, как и экспедиции столетней давности против Тетуана, Сеуты и Танжера. Арабские князья склоняют головы, просят милости и соглашаются на испанский протекторат. Город Алжир платит Фердинанду V дань.
Флот Аруджа крейсирует вдоль побежденного побережья. Неужели ему тоже придется просить милости?
– Никогда. Я отобью все магрибские порты.
Дата его клятвы хорошо известна – 1515 год. Эта дата знаменует важный исторический поворот – пиратство перестает быть промыслом, оно становится новой фазой борьбы между христианством (вначале представленным только испанским королем) и мусульманством за обладание Средиземным морем.
Алжирцы, воспользовавшись смертью Фердинанда Католика (1516 год), восстают против Испании. Они призывают на помощь Аруджа:
– Помоги отобрать Ле-Пенон.
Во главе восставших стоит мелкий мавританский царек Селим. Арудж является на помощь, высаживается, и дабы обеспечить себе руководство мятежом, велит удавить Селима. Затем во главе своей армии совершает поход, пройдя Алжир, Тунис и часть Марокко. Под Беджаией он теряет руку, но это не останавливает его. Он расправляется с мелкими внутренними князьками (кто удавлен, кто утоплен), обвиненными в той или иной форме сотрудничества с испанцами. Он так увлекается репрессиями, что не обращает внимания на ропот недовольства в Магрибе.
– Стало хуже, чем во времена испанцев!
И призвавшие его алжирцы восстают и обращаются за помощью к испанцам! Скорый на решения Карл V[52] не колеблется:
– Послать десять тысяч отборных воинов!
Речь шла о «страшной испанской пехоте». И Арудж, которому до сих пор все удавалось, глупо попадается в засаду в Тлемсене вместе с полуторатысячным отрядом. В его обозе золото и драгоценные камни, которые он возит с собой, словно простой кочевник. Уклонившись от битвы, он поспешно отходит к Алжиру, надеясь укрыться там, но он плохо знает обстановку. Пытаясь задержать продвижение преследующего его испанского военачальника, он щедро сыплет золотом и драгоценными камнями. Но маркиз Комареса неподкупен – им движут долг и честь. Испанцы настигают мусульман на переправе через какую-то речку. Видя, что его арьергард вступил в бой, Арудж храбро бросается в сражение и почетной смертью кончает свою карьеру великого авантюриста (1518 год).
Деятельность Аруджа не более чем пролог к карьере его младшего брата.
Брат «работал» под началом Аруджа. Мы не знаем, насколько он моложе, но, согласно восточным обычаям, Хайр-эд-Дин (Хайраддин) держался в тени, пока всем заправлял его брат. После смерти Аруджа младший брат выходит на арену. На западе он известен под именем Барбароссы. Рыжая борода была у Аруджа, но Хайр-эд-Дин унаследовал семейное прозвище и, чтобы оправдать его, красил бороду хной. Барбаросса выше брата, атлетически сложен и имеет величественную осанку. Храбрости и тщеславия у него оказалось не меньше, чем у брата, который передал ему свои познания в военных и морских делах, но взгляды Хайр-эд-Дина куда шире и глубже – у него подлинный талант государственного деятеля.
Он проявляет свое умение сразу же, получив в наследство от брата и могущество, и непопулярность одновременно. В Магрибе царит анархия, и испанцы захватывают новые плацдармы. И здесь проявляется дипломатический гений Барбароссы. Он понимает, что не может утвердить своей власти без помощи могущественного государя. И тут же признает султана Константинополя своим сюзереном на всей территории Магриба, как захваченной, так и той, которую готовится захватить.
Как и Барбаросса, Селим I – умный политик. Получив акт о признании его власти, он призывает великого визиря:
– Объявляю Алжир пашалыком[53], а Хайр-эд-Дина возвожу в беглейбеи.
Беглейбей означает «эмир эмиров», и во всей Османской империи их только сем»1 Почетное звание? Не только: оно носит и религиозный характер, а в арабском мире это имеет важное значение. Затем Селим I велит послать Хайр-эд-Дину четыре тысячи янычар.