Страница:
В следующий момент его вдернули за издырявленный древесный ствол. Огонь резко убавил в интенсивности. Тихо ругаясь про себя, Босх высунулся из-за своей ухоронки и стал стрелять из новенького вороненого десантного автомата. Две пули нашли свое убежище в стволе дерева над его головой, посыпалась древесная крошка а острая щепка больно кольнула в шею. Было неуютно. Да, давно Босх не был сам под огнем, всегда было кем прикрыться. -...Ворона!!! - крикнул Рамена, это у Рябова кончились патроны, и сразу стало много тише. Со вражеской стороны стреляли двое или трое. Бывший отец семейства так и не залег на землю, словно полагал себя бессмертным. Отточенным движением он вынул новый магазин, вставил его, а старый упал ему под ноги, после чего она из пуль настигла его, поддела и отбросила на Рамену. Тот сжал зубы и стал потихоньку отползать к деревьям. В его автомате тоже кончились патроны. Под деревьями, Босх свирепо пнул Кобольда, прошипев: -Стрел-ляй, гад! И Кобольд тоже открыл огонь. Хоноров закрыв голову руками так и лежал на асфальте, а чуть в стороне, за телом Николая, словно за бруствером отстреливался Стрый, не замечая, как под напарником скапливает темно-красная лужа. Следует признать, что в той быстротечной битве нормально умели стрелять только Босх, с его выучкой, да Дивер, с ней же. Остальные посылали пули из дергающегося и ходящего автомата куда попало, что впрочем заставляло противника не подниматься от асфальта. Рябов задорно качнул головой, встряхнув редкими волосами, ствол пулемета на миг вознесся к небесам в патетическом салюте, но тут же скорректировался и снова занял горизонтальное положение. Улыбка Рябова стала щербатой - чужая пуля попала ему в рот, выбила два зуба и вышла из щеки оставив рваную дыру. Кровь окропила десны, и словно он только что закончил кровавую трапезу. Еще одна свинцовая подачка глубоко пропахала бицепс правой руки почтенного отца семейства. -Левее, левее! - орали во вражеском стане. Рамена решил, что он кого-то зацепил, во всяком случае неясное шевеление и прекратившаяся стрельба об этом свидетельствовала. А потом что-то клюнуло его в плечо, Дмитрий поднял голову, думая увидеть разгневанного Ворона, но того там не было, только вспарываемый пулями воздух. Следующий выстрел угадил точно в автомат бывшего сектанта, и тот звучно сдетонировал, разом подорвав все оставшиеся патроны в магазине расшвыряв в стороны тучу мелких стальных осколков, большая часть которых осела на лице брата Рамены-нуллы. Чувствуя как кровь заливает глаза, Рамена уронил голову на асфальт. Черные блестящие крупинки покрытия казались бездонным, полным сгоревших звезд космосом. У Босха закончились патроны, Кобольд возился с затвором, а те, на той стороне улицы испытывали такие же проблемы. На несколько секунд возникла пауза в течении которой кто-то громко, на всю улицу, стонал. На уровне пятого этажа распахнулось окно и звонкий женский голос прокричал: -Мань, закончилось все? -Да не, передыхают, - отозвались из соседнего дома, - Возьми их Исход! Рябов мучил несчастное оружие силясь отыскать причину прекращения им стрельбы - в пулеметах он не разбирался, и потому не знал, что от беспрерывной стрельбы у пушки заклинило ствол. Кобольд снова стал стрелять силясь накрыть очередью как можно большее пространство улицы. Естественно, толку это не приносило. Босх грязно ругался, подрагивающими руками перезаряжая автомат. С крепким словцом Рябов швырнул пулемет на землю и собрался, было залечь, как в стане противника звучно хлопнуло, и быстролетящий предмет размером с яблоко вонзился ему в живот. Рябов вытаращил глаза, открыл было окровавленный рот для новой порции брани, как предмет вдруг разорвался с оглушительным грохотом, от которого у всех заложило уши. Кобольд выронил автомат, Босх застыл с раскрытым ртом. Стрый лежал носом в асфальт и держался за уши. -Ну это право чересчур, - отчетливо сказали среди невидимых врагов. -КОЗЛЫ!!! - заорал Босх, высовываясь из-за дерева и поливая из автомата смутные тени под деревьями, - Козлы все!!! Кобольд бросил оружие и бочком стал покидать место битвы. Со стороны деревьев снова стреляли. Босх захлебнулся фраз, и упал на колени. -Я сдаюсь!!! - вопил Стрый, - не стреляйте!! Я сдаюсь!!! - он поднялся с земли с поднятыми руками. Босх пробулькал что-то невнятное и выстрелил в Стрыя, но промахнулся. Кобольд бежал во всю мочь, смешно качаясь на сбитых ногах. Стрый сделал движение, словно собирался кинуться за ним, но запнулся об Пиночета, и упал на землю. Поднялся, изумленно вгляделся тому в лицо. -Колян? - спросил он, а потом поднял руки и увидел какой алый оттенок они приобрели, - Колян, ты что? Но он уже понял. Сразу понял, не так ли? Кровь на руках, не его Стрыя кровь. Никогда больше не гонять голубей Николаю Васютко, и не просить униженно больше добавочную порцию зелья у драгдиллера Кобольда. Это притом, что сам этот барыга сейчас спешно бежит, вместо того, чтобы прикрыть их огнем. -Кобольд, тварь! - прошептал Стрый и поднял автомат. Со стороны деревьев заметили это и снова стали стрелять. Две пули вонзились в асфальт совсем рядом от него, но Малахов даже и не заметил этого, он смотрел через мушку на фигуру бегущего человека, а потом придавил спуск. Автомат коротко рявкнул, выплюнув пяток пуль, а за тем со щелчком объявил, что магазин пуст. Но этого хватило: Кобольд споткнулся, широко раскрыл руки, словно хотел обнять весь этот холодный туманный город, да и упал ничком. -Я не понял, ты там сдаешься или нет?! - крикнули из-за деревьев. Стрый кинул автомат и подполз к Николаю. Красная влага под его телом медленно смешивалась оттаявшей, холодной водой. Глаза Васютко были открыты, и сумрачно поблескивали. -Колька! - шепнул Малахов, - ты жив, да? Тот полуоткрыл рот, как будто хотел ответить: "да, жив, мы еще погоняем голубей с тобой, друг", да так и замер. Со лба Стрыя сорвалась крупная капля пота смешанного с чужой кровью, и упала прямо в глаз Николаю. Тот не моргнул, и от зрелища розовой влаги расплывающейся по мутнеющей роговице у Малахова прошел мороз по коже. Он всхлипнул, провел ладонью по лицу Пиночета и попытался закрыть ему глаза, но те снова открылись - темные, обвиняющие. -"Я теперь вечный должник", - подумал Стрый - "Ты меня спас, а отплатить я тебе не успел. Теперь уже никогда не успею. Из глаз Николая Васютко смотрела вечность, и Стрый не мог вынести ее взгляда. К ним шли люди - другие люди, которые вместо того, чтобы стать жертвой вдруг превратились в хитрых и жестоких хищников, устроивших засаду возомнившим себя избранными Босху и его людям. Так глупо. Их было семеро, шесть мужских высоких силуэтов, и маленькая детская фигурка. Семь человек, семь оживших фамилий из списка. Стрыю было плевать, он поднял голову Николая и положил себе на колени. Не верилось, не хотелось верить, что тот умер. Слезы хлынули сами собой. В двух шагах, хрипя прощался с жизнью Босх, но его не было жаль. Так же как и изуродованного Рамену и раскидавшего дурнопахнущие кишки по всей улице маньяка Рябова. Было жаль лишь напарника, с которым сроднился больше, чем сам полагал. Евлампий Хоноров оторвался от земли и близоруко вгляделся в лицо неторопливо идущего Дивера. -Все? - спросил он. -Да, все, - кивнул тот, - можешь вставать, из них почти никто не выжил. -Нет! - с маниакальной уверенностью произнес Евлампий воздевая в небо хмурое небо указующий перст, - еще не все! Не все. -О чем ты... - начал Дивер, и тут самый младший из них, Никита Трифонов, пронзительно закричал: -Назад! Идите назад!!! Дивер отшатнулся. А потом повернувшись, неуклюже побежал к огневой позиции. Было от чего, со стороны Последнего пути наплывал бесформенный хлюпающий ужас, который из всех присутсвующих узнали только Василий и сам Хоноров. Последний вскрикнул и, вскочив, шатаясь побежал. -Нет! - крикнул Мельников - не беги! Ты должен бороться! Вспомни почему ты его боишься! Вспомни об этом!!! Хоноров приостановился, обернулся, но тут бесформенный кошмар нагнал его и вдавил дико воняющей тушей в асфальт. Заячий крик первого теоретика исхода потонул в громогласном реве чудовища. Ноги Евлампия дергались и брыкали воздух. -Вспомни! - кричал Мельников, но уже без особой надежды. Рев прекратился, и полупрозрачная туша слезла с замершего беглеца, а потом стала таять и растворяться в воздухе, как медуза, которую в разгар пляжного сезона положили на раскаленный камень. Евлампий неуверенно поднялся и глянул на стоящих в отдалении людей. Пустыми глазницами. -О! - сказал Белоспицын, - это же дурдом! -Что же ты, Колян? - молвил Малахов, глядя в лицо навеки упокоившегося друга детства, - как же так получилось, а? -Монстр исчез, - сказал Васек, - значит вот как еще можно избавиться от своего страха: просто дать произойти самому худшему. -Он, что боялся ослепнуть? - спросил Дивер. -Выходит, что так. Глядя вдоль улицы страшными, полными запекшейся крови глазницами Хоноров вопросил: -Он ушел, да? Монстр ушел? Да снимите вы с меня эту повязку. -Спокойно! - крикнул Дивер, - спокойно Евлампий, все по порядку. -Он был очень хорошим! - дрогнувшим голосом сказал Стрый подошедшим, - Его все считали жестоким. Даже дали дурацкое прозвище, да. А он притворялся, понимаете, он просто притворялся! -А все же из гранатомета было лишним, - сказал Степан, - ей богу, как на бойне. -Кесареву, кесарево, - прошептал юный Никита, и поворошил ногой оторванную пряжку ремня отца семейства. Любопытные глядели сверху, на четверо трупов, на сидящего на асфальте плачущего человека, на подходящих тут и там победителей, на одинокого слепца, который расставив руки что-то спрашивал тонким, вздрагивающим от ужасной догадки голосом. И насмотревшись, отворачивались от окна, с философским замечанием: чего только в жизни не бывает! Маленькая локальная трагедия, бесплатный театр для страдающих безразличием окружающих, воспоминания о которой будут уже после завтра смыты потомком серого быта. Но возвращаясь домой в этот странный и страшный день, один из стрелков по имени Влад Сергеев вдруг подумал: некоторые люди прилагают дикие усилия, чтобы вырваться из дурманящего плена серого быта. А он, наверное будет первым человеком, который столь же страстно хотел бы в него вернуться. И не он один. Перееханный локомотивом чудес маленький отряд многое бы, отдал, чтобы нырнуть в этот приземленный быт с головой. Это называется - ностальгия по старым добрым денькам.
8.
-Бред! - сказал Мартиков, три дня спустя, - театр. -Колдовство! - сказал Белоспицын. А Никита Трифонов грустно кивнул, соглашаясь и с тем и другим. Странным он был ребенком - мрачным, неулыбчивым, не по детски вдумчивым, и верящим всему, что попадалось ему на глаза. Влад сказал, что это его поведение - следствие психической травмы, случившейся при исходе матери, и хорошо, что это вообще не закончилось полным аутизмом. Еще Трифонов что-то знал, и периодически удивлял взрослых своими странными откровениями, и вопросами на которые у остальных не находились ответы, даже у эрудированного Влада. Однако поймать волков предложил именно Никита. -Да откуда ты знаешь, что они еще в городе? - спросил Влад. -Они не могут уйти. Они ждут, как и мы. -Выходит, и тварь бессловесная тоже мучается, - произнес Степан Приходских, - хотя их то за что. В этот день с утра прошел первый снег. Кружился, падал мелкими колкими снежинками на притихшую землю. Покрыл улицы тонким белесым налетом, и вот уже время к трем дня, а он все не собирался таять. И это в конце сентября. Ломающий голову над капризами погоды Владислав, в конце концов не выдержал и обратился к Никите, ощущая при этом жуткое смущение: это ведь Трифонову полагается спрашивать почему вода мокрая, а снег холодный, а не ему - окончившему с красным дипломом солидный институт в далекой Москве. Но когда логика пасует, начинается суеверия и фантазии, и страшные сны пятилетнего ребенка кажутся полными мрачных и неопровержимых пророчеств. -Они любят тепло. - Просто сказал Никита. -Тепло? Так какое же тепло, снег вон сыпет. -Они любят тепло и поэтому утянули его к себе. Теперь у них весна, а у нас холод. -Да кто Они? Но Никита только покачал головой. Короткий и ясный ответ крутился у него на языке, но говорить он его не мог: мать говорила, что никто не поверит вычитанным из детской книжки глупым страхам, а он ей верил. Даже после того, как она сама ушла к ним. Влад только головой качал. Не вопросы надо было задавать - действовать. Тем более, что события в городе явно входили в пике, этого не было видно, но явственно чувствовалось. Людей на улицах уже практически не встречалось. Двери магазинов были либо забиты крест накрест досками, либо гостеприимно открыты в совершенно пустые помещения. И от этой пустоты становилось страшнее всего, страшнее чем от вида десятка изувеченных трупов, что поджидал группу в одной из продовольственных точек. Встретили ли эти тела, тогда еще вполне живые, свои страхи, или просто наткнулись на предприимчивую группу мародеров, оставалось загадкой. Да и не интересовало это никого, тем более что продуктов не осталось. Призрак голода на горизонте так и не замаячил, но гурманам осталось лишь вздыхать - в ход пошли солдатские рационы. Не кривясь, их поглощали только Дивер, Мельников да все тот же Никита, которому похоже все равно было что поглощать, лишь быть питать свое исхудавшее тело. Степан как-то признался, что ему приходилось есть и кошачий корм, но происходило это все в таком жутком запое, что корм воспринимался вполне нормально и даже радовал вкусным похрустыванием. Как питались остальные горожане? Да также, перехватывая еду друг у друга, совершая дерзкие налеты на соседние общины, всегда со стрельбой и большой кровью. В каждой из общин выделился лидер, который контролировал набеги, рождаемость и смертность, и за этой взымал десятину. Неосознанно, эти сплоченные группы людей вели себя подобно средневековым феодальным общинам, с некоей примесью коммуны. По упорно ползущим по опустевшим улицам слухам, кое-где даже практиковался давно забытый обычай первой брачной ночи. Но народ не роптал, не возмущался, поддаваясь стадному чувству он знал - вместе легче. Вместе можно выжить. Как следствие этой тесной сплоченности, количество Исходящих из этих угрюмых общин приблизилось к нулю. Это были крупные золотые слитки, которые остались на вселенском сите тогда, когда вся остальная мелочь уже провалилась вниз. Напряженно борясь за жизнь эти группы раз за разом пытались покинуть город и у них ничего не получалось, но настойчивость их была такова, что преодоление туманного барьера оставалось делом времени. В своих безуспешных попытках эти люди достигли уже упорство потока воды, что год за годом стачивает в пыль несокрушимые гранитные скалы. Влад не хотел бежать, он чувствовал след, некую связь событий и людей, которая выстраивалась, стоило напрячь мозговые извилины. Все слишком туманно и неявно, но оно было. Разобраться с этим в ближайшие дни помешала история с Мартиковым, окончившая большой городской охотой. На следующий день после очередного побоища на Школьной улице Павел Константинович Мартиков очнулся стоя посередине пустой комнаты в квартире Александра Белоспицына с широко разведенными руками и скрюченными в суставах пальцами. Пока сквозь царивший в голове разброд он пытался понять, что происходит, глаза уже фиксировали окружающее. От стены к стене ходил, совершая в воздухе руками круговые пассы, ослепший Евлампий Хоноров испуганно выкрикивая что-то вроде: "что случилось! Что происходит?!", а остальные пятеро сгрудились в дверях, и с откровенным страхом смотрели на Мартикова. Дивер сжимал автомат, дуло которого смотрело прямо в лицо бывшему старшему экономисту. Позади через окно пялилась мутная луна, бросая мертвенный световой квадрат на стену. -Что?! - выдохнул Мартиков, но тут Евлампий шагнул вперед и наткнулся на стену, прямо на лунный отсвет и загремел на пол. Белоспицын поспешно подскочил к нему, поддерживая под локоть помог подняться. -Он успокоился? - спросил кто-то из стоящих с сомнением. -Что произошло? - спросил Павел Константинович и очнувшаяся память услужливо подкинула ему воспоминание: он один в пустой, освещенный чарующим лунным светом комнате, а из соседней пахнет духом человеческих тел - сонная беззащитная добыча. Куски мяса. -Он больше не будет? - направив лицо к луне вопросил Хоноров, - скажите, чтобы он перестал. Я же не вижу... -Угомоните его, кто ни будь! - нервно сказал Владислав, - в два часа ночи такой бедлам! А ты Мартиков, сейчас в себе? -В себе... -Что с ним делать? - вопросил Дивер, - это уже... да, это третий уже случай. Он нас сожрет когда ни будь. -Что я сделал?! -Успокойся, - сказал Мельников, - Порычал и немного погонялся за Хоноровым... чуть не догнал... Они переглянулись. Сейчас в них боролась совесть с инстинктом самосохранения, все-таки жить вместе с Мартиковым, все равно что содержать в домашней квартире любовно выращенного тигра. С одной стороны он вроде бы ластиться к тебе и требует ласки, с другой... кто знает, что у него на уме. Мартиков и сам понимал это, понимал отчего на него бросаются косые настороженные взгляды, когда время начинает клониться к вечеру, а луна все прибывает и прибывает, медленно полнея на один бок. Никита Трифонов, у которого сна не было ни в одном глазу (за ночь трижды просыпался с криками), протиснулся сквозь плотный строй взрослых и подошел к Павлу Константиновичу. Осторожно коснулся длинной звериной шерсти. -Волчок... - тихо сказал он, - но ему скучно одному... -Уберите этого юного прорицателя! - взорвался Дивер, - с глаз моих долой. Ночь же, черт! Трифонова увели, а ночью так никто и не спал, зато наутро Влад выдал безумную идею, отдающую суевериями и просто безумием, но в нынешней обстановке смахивающую на вполне действенную. Мартиков увидел собаку, там возле реки, и его лицо переменилось, явив на свет сразу обе полярные сущности. И так, звериная, дикоглазая, потянулась к собрату по виду. Да, правильно, это ведь не собака, наверное, была. А волк, один из тех, что сбежал когда-то из зверинца. -Может быть волчья половина хочет быть с кем-то еще, кроме нашего собрата по несчастью? - спросил Влад. -Только волка придется удержать, - сказал Белоспицын. -И он что, потянется к ним, и выйдет из нашего мохнача? - притопнул ногой Севрюк, - Это безумие! -Как раз достаточное, чтобы быть истиной. - Произнес Влад и поставил на это в дискуссии точку. Днем ловили волков. Затея эта была обречена на очевидную неудачу, если бы не Никита Трифонов. Этот, ведомый непонятным чутьем, твердо заявил, что зверей можно найти подле завода, с территории которого они иногда выходят в город. -Опять завод! - удивился Сергеев, - везде он, этот завод! -Просто там вход, - доверительно сказал ему Трифонов, но наотрез отказался объяснять куда, только скривился болезненно, да пустил слезу из края глаза. Внемля младенцу, отправились на завод и целый день прокараулили с рыболовной сетью в руках, которую стащили с лодочной станции, той самой на которой произошла стычка брата Рамены с бомжом Василием. Видели трех "чумных", один из которых оказался полуубежденным и, завидя ловцов испуганно повернул назад, к вечеру начали угрюмо переругиваться, потому что волки все не шли. Мартиков мечтательно стал засматриваться на встающую луну, и пришлось его одернуть, а после вовсе под конвоем отправить домой. Один раз мимо ворот пронеслись курьеры сигналя во всю мочь, а потом из ворот выскочили две тени: почти одинаковые, серые в вечерних сумерках, одна чуть меньше другой. Блеснул на свету зеленые диковатый глаз, и тут очнувшиеся от навалившейся в результате долгого ожидания сонливости ловцы накинули сверху сеть. Волки сопротивлялись, они били лапами, вопили, визжали, как десять разъяренных фурий, клацали клыками и пускали белую пену. Они узнали, что такое свобода и не собирались так просто от нее отказываться. Более сильный волк сумел почти вырваться и дотянуться до Дивера правой лапой, мазнув двухсантиметровыми черными когтями ему по руке. Севрюк с проклятием отпрянул, прижимая к себе развивающую лохмотьями драной ткани руку. Волк почуяв волю рванулся еще раз, тащя за собой сеть и плюющегося ругательствами Степана, но потом Влад с Мельниковым перехватили болтающийся спутанный конец сети и оттащили бунтующее животное назад. Волчица же вовсе погрязла где-то в сплетении веревочных ячеек и только горестно выла оттуда. Спеленатых, как новорожденных младенцев, животных осторожно и с опаской дотащили до улицы Школьной, а от нее непосредственно до заведения, давшего улице название - единственной городской средней школы, которая ныне, как и два частных элитных колледжа в верхнем городе, прекратила свое существование, вместе с последним жаждущим знаний школяром. Запыленная и заброшенная спортивная площадка при школе, пугающая по ночам перекособоченными баскетбольными щитами, что в лунном свете неприятно напоминали готовые к работе виселицы, должна была служить полигоном для новоявленных магических испытаний, в которые тайком не верил даже Дивер-Севрюк. Напротив здание школы пялилось на проходящих высокими, с намеком на стрельчатость, окнами, в которых безошибочно угадывалась ностальгия по готике. Построенное из красного кирпича в начале двадцатого века оно стоически пережило десяток поколений орущих и буянящих учеников, хотя и приобрело в результате мрачность и строгую угрюмость бывалого и закаленного в годах завуча предпенсионного возраста. Так что семилетний первоклашки, первый раз посещая эту обитель знаний всегда испытывали понятную робость и моральную подавленность. Так было. В начале этого лета школа выпустила последний свой старший класс, и первого сентября некому было вновь наполнить опустевшие комнаты, в которых неожиданно, всего за одну ночь исчезли все до единой парты некоторое из которых были построены еще в довоенную эпоху. Опустев, дом ссутулился еще больше, и окончательно приобрел вид классического "дурного места" так что немногочисленные городские жители предпочитали обходить его стороной. Мест таких, как правило, становилось все больше и больше, так что впору уже было составлять справочник справочник-сопроводитель "по темным и опасным местам города", с обязательным посещением Кладбища, Завода, полной мертвых бомжей лежки и прочих достопримечательностей. Для самых азартных и любящих риск незабываемая поездка по пустым улицам с вооруженными курьерами! (за дополнительную плату). Сюда, в облупившийся от времени нарисованных белой краской круг, означающий центр поля и принесли волков. К этому времени окончательно стемнело, но луна спасла положение - крутобокая ночная царица то и дело прорывалась сквозь густые облака и роняла свой серебристый, так завораживающий адептов Лунного культа, свет. От мешка с волками ("волк в мешке", - усмехался Белоспицын), протянулась длинная густая тень, самый край которой робко лизнул покосившееся деревянное ограждение площадки, на котором из года в год упражнялись мастера наскальной живописи. Гротескные, перемежающиеся с неизысканными ругательствами, рисунки в лунном отсвете приобрели вид зловещих кабалистических символов. -Все! - сказал громко Дивер и взмахнул перебинтованной рукой, - Эти в центре. Кто скомандует на старт? Через пять минут привели Мартикова. Он плохо себя чувствовал и вяло отталкивал держащих его Мельникова и Стрыя. -В районе Стачникова курьеры подрались. Зрелище - во! Пол улицы собралось - аж человек пять! Молчаливый и собранный подошел Никита Трифонов, занял позицию в стороне от всех. Оглянулся на школу, в которую ему уже не суждено пойти. -Все готовы? - спросил Севрюк, - а то смотрите. -Да, давай уж... - махнул рукой Влад. Поддерживаемый с двух стороны Мартиков медленно побрел к сети с волками. Те, почуяв его, утробно и тоскливо завыли, что как нельзя лучше наложилось на общее впечатление от этого пустынного места. На полпути Мартиков уперся, но объединенными усилиями Мельникова, Степана и Дивера его удалось подтолкнуть ближе, после чего последний быстро отскочил, тряся в воздухе поврежденной рукой: -Когтями не маши! - заорал он. Но Мартиков его не услышал, или не захотел реагировать, а глаза его стали приобретать подозрительно желтый оттенок. Волки дико забились в своей сети, и сумей они преодолеть земное притяжение своей волей, уже бы наверняка летели бы отсюда на всех парах. -Место выбрали правильное. Зрителей лишних не принесет. - Сказал Степан. Павел Константинович плотоядно клацнул челюстями. Луна глядела ему в глаза - такая же желтая, дикая. Силуэт его еще больше сгорбился, шерсть вроде бы стала гуще. Волки орали так, словно пришел их последний час. Дивер отослал двоих к выходу из спортплощадки - на случай если на вой кто ни будь явиться. Потом полуволк сделал шаг вперед, и внезапно согнулся, словно его ударили в живот, выдавив при этом невнятный утробный звук. Приходских и Мельников поспешно отошли от него, как будто Павел Константинович стал неуправляемым фугасом, который к тому же вот-вот должен взорваться. Влад нервно притоптывал ногой. Волки замолкли. В наступившей тишине полуволк звучно вздохнул, и вскинул лицо к луне. Вернее два лица, как и тогда. Волчья морда была полна дикой необузданной силы, человеческое лицо напротив слабо и запуганно. Выглядело это так странно, что даже Трифонов поспешил отступить на пару шагов: а ну как броситься? Гротескная фигура изогнулась, резко качнула головой, как это делает человек, которого вдруг одолел богатырский чих, только на этот раз все происходило беззвучно. Даже волки молчали, во все глаза наблюдая за творящимся. Мартиков снова дернулся и снова качнул головой, при этом чуть не упав. Человеческое лицо исказилось от боли, сжало зубы. А волчья морда выдалась вперед, стала видна толстая, покрытая шерстью шея. Нос зверя напряженно принюхивался. Впереди были сородичи - такие же серые и мохнатые, тоже, как и он полюбившие свободу. Зверь дернулся, и еще сантиметров на двадцать вышел из дергающейся своей жертвы, в которую он оказался посажен. Тут Мартиков заорал, и скрюченными пальцами попытался запихать звериную морду обратно, только пальцы его прошли насквозь, не встретив никакого сопротивления. -Помогите! - глухо сказал полуволк и упал на колени. Присутствующие переглянулись. Зверь дергался и извивался, но судя по всему он застрял, выйдя наполовину из своего хозяина-жертвы. Мартиков глухо стонал и раскачивался из стороны в сторону. Выглядело это все настолько неприятно, что Саня Белоспицын закрыл лицо руками. Это была пародия на рождение, болезненный выход звериной сущности. И судя по всему проходил он совсем не гладко. Полуволк стонал и выл, стоя на коленях посреди своего круга, а люди вокруг замерли от страха, не зная что и предпринять. -Больно! - звонко выкрикнул Мартиков, и мохнатая волчья морда, вырастающая у него из плеча тошнотворно качнулась. Белоспицын почувствовал, что близок к обмороку. Трифонов тоже не выдержал и отвернулся. Зверь снова рванулся, и вышел еще на пять сантиметров, вызвал совершенно чудовищные муки у Мартикова, волчьи клыки влажно блестели. И снова застрял. -Я так не могу! - внятно вымолвил полуволк, - я так не могу долго, я... изо рта человеческой головы потекла кровь, красные капли срывались и с кончиков пальцев. -Да он же помирает! - крикнул Степан, но ему никто не ответил. Все судя по всему боролись с желанием бросить все и бежать прочь. Волчица заскулила, призывно. Она смотрела прямо на зверя и уже без страха. Оранжевые злые глаза того нашарили ее взгляд, зеленоватый и бессмысленный, и животное рванулись сильнее, еще сильнее, на свет явились мощные лапы с загнутыми агатовыми когтями, Мартиков болезненно орал, кровь капала на холодную землю площадки. Последовал еще рывок и тело Павла Константиновича рухнуло на землю лицом вниз, щедро разливая кровь. Белоспицын согнулся и его вырвало. Остальные в шоке глядели на лежащее тело, и серебристый мощный силуэт, что неторопливо шел к сети с волками. Это тоже был волк - очень большой, с длинной замечательной, отдающей серебром шерстью, он двигался мягко, чуть стелясь над землей. Вот только избитый асфальт был виден сквозь него - создание было полупрозрачным. И даже, кажется слегка светилось, а может быть отражала свет ночного солнца. Зверь подошел к сетке, наклонился, мощные челюсти сомкнулись, раз, два, а потом из нее поднялась волчица. Грациозно выгнулась, разминая затекшие лапы. Поднялся и волк, этот сразу глянул в сторону людей и грозно оскалили клыки. Перекушенная сеть осталась лежать как рваная паутина паука неудачника. Призрачный волк оглянулся на миг, блеснул желтым глазом, може прощался? А потом неторопливо затрусил к загородке. Волки последовали за ним, как члены стаи за своим вожаком. Легкими высокими прыжками новоявленная стая перемахнула через забор, и скрылась из виду. А в середине площадки с трудом поднимался совершенно незнакомый человек, вида весьма представительного, который не портили даже разодранные лохмотья одежды в которые он был обряжен. Человек обернул свое измазанное кровью лицо и широко улыбнувшись сказал приятным, звучным голосом: -Ну что встали! Это я! -Вот оно как... - сказал неуверенно Степан - оказывается и у проклятий есть свои приоритеты. -Человечья блоха с удовольствием живет на человеке, а вот кошачья только когда рядом нет кошки, - произнес Влад, - если бы каждый получил то, что он хочет, на земле бы настал золотой век. -Что вы там болтаете! - кричал незнакомый Мартиков, шагая к ним - все получилось! Малец, ты гений! Вундеркинд! Я снова я! Больше никаких волос и снов про кровь!!! Да, ради этого стоит жить! -Ты все правильно предугадал, Никита, - сказал Владислав, - зверю действительно комфортнее находиться среди своих, чем в людском теле. -Нет, это не зверю, - ответил Трифонов, вяло улыбаясь идущему к ним Мартикову - Это ему. Им не повезло, они в нем ошиблись. Он оказался для них слишком добрый. И у них получился никудышный зверь. -Ты опять говоришь загадками. Кто Они? Те, из "сааба". -И они тоже, - вздохнул Никита. А Павел Константинович Мартиков шагающий к своим собратьям по виду, впервые в жизни был полностью и безоговорочно счастлив, и старая, черно-белая жизнь сползала с него, как отслуживая свое ненужная шелуха. Как мало надо человеку для счастья, иногда столько же сколько и неразумному зверю. -Я человек! - крикнул Мартиков в ночь, - и я живу!!! А откуда-то издалека ему откликнулся волчий вой, напоминавший ему: у каждого, свое счастье. Так закончилась эпопея со звериным проклятьем, и сгинувшие без следа чародеи из "сааба" могли бы признать свое поражение: вместо того, чтобы стать одержимым злобой чудовищем, Мартиков остался человеком, к тому же полностью изменившим взгляды на жизнь. Буйный океан в его сознании мелел, и открывал доселе скрытые, зеленые острова новых чувств, новых устремлений, и перед тем, как исчезнуть полностью, волнение на нем сменилось гладким и спокойным штилем. Вот так, посреди всеобщей деградации и разрушения у человека началась новая жизнь. Пусть день для этого был не самый подходящий - пятница.
8.
-Бред! - сказал Мартиков, три дня спустя, - театр. -Колдовство! - сказал Белоспицын. А Никита Трифонов грустно кивнул, соглашаясь и с тем и другим. Странным он был ребенком - мрачным, неулыбчивым, не по детски вдумчивым, и верящим всему, что попадалось ему на глаза. Влад сказал, что это его поведение - следствие психической травмы, случившейся при исходе матери, и хорошо, что это вообще не закончилось полным аутизмом. Еще Трифонов что-то знал, и периодически удивлял взрослых своими странными откровениями, и вопросами на которые у остальных не находились ответы, даже у эрудированного Влада. Однако поймать волков предложил именно Никита. -Да откуда ты знаешь, что они еще в городе? - спросил Влад. -Они не могут уйти. Они ждут, как и мы. -Выходит, и тварь бессловесная тоже мучается, - произнес Степан Приходских, - хотя их то за что. В этот день с утра прошел первый снег. Кружился, падал мелкими колкими снежинками на притихшую землю. Покрыл улицы тонким белесым налетом, и вот уже время к трем дня, а он все не собирался таять. И это в конце сентября. Ломающий голову над капризами погоды Владислав, в конце концов не выдержал и обратился к Никите, ощущая при этом жуткое смущение: это ведь Трифонову полагается спрашивать почему вода мокрая, а снег холодный, а не ему - окончившему с красным дипломом солидный институт в далекой Москве. Но когда логика пасует, начинается суеверия и фантазии, и страшные сны пятилетнего ребенка кажутся полными мрачных и неопровержимых пророчеств. -Они любят тепло. - Просто сказал Никита. -Тепло? Так какое же тепло, снег вон сыпет. -Они любят тепло и поэтому утянули его к себе. Теперь у них весна, а у нас холод. -Да кто Они? Но Никита только покачал головой. Короткий и ясный ответ крутился у него на языке, но говорить он его не мог: мать говорила, что никто не поверит вычитанным из детской книжки глупым страхам, а он ей верил. Даже после того, как она сама ушла к ним. Влад только головой качал. Не вопросы надо было задавать - действовать. Тем более, что события в городе явно входили в пике, этого не было видно, но явственно чувствовалось. Людей на улицах уже практически не встречалось. Двери магазинов были либо забиты крест накрест досками, либо гостеприимно открыты в совершенно пустые помещения. И от этой пустоты становилось страшнее всего, страшнее чем от вида десятка изувеченных трупов, что поджидал группу в одной из продовольственных точек. Встретили ли эти тела, тогда еще вполне живые, свои страхи, или просто наткнулись на предприимчивую группу мародеров, оставалось загадкой. Да и не интересовало это никого, тем более что продуктов не осталось. Призрак голода на горизонте так и не замаячил, но гурманам осталось лишь вздыхать - в ход пошли солдатские рационы. Не кривясь, их поглощали только Дивер, Мельников да все тот же Никита, которому похоже все равно было что поглощать, лишь быть питать свое исхудавшее тело. Степан как-то признался, что ему приходилось есть и кошачий корм, но происходило это все в таком жутком запое, что корм воспринимался вполне нормально и даже радовал вкусным похрустыванием. Как питались остальные горожане? Да также, перехватывая еду друг у друга, совершая дерзкие налеты на соседние общины, всегда со стрельбой и большой кровью. В каждой из общин выделился лидер, который контролировал набеги, рождаемость и смертность, и за этой взымал десятину. Неосознанно, эти сплоченные группы людей вели себя подобно средневековым феодальным общинам, с некоей примесью коммуны. По упорно ползущим по опустевшим улицам слухам, кое-где даже практиковался давно забытый обычай первой брачной ночи. Но народ не роптал, не возмущался, поддаваясь стадному чувству он знал - вместе легче. Вместе можно выжить. Как следствие этой тесной сплоченности, количество Исходящих из этих угрюмых общин приблизилось к нулю. Это были крупные золотые слитки, которые остались на вселенском сите тогда, когда вся остальная мелочь уже провалилась вниз. Напряженно борясь за жизнь эти группы раз за разом пытались покинуть город и у них ничего не получалось, но настойчивость их была такова, что преодоление туманного барьера оставалось делом времени. В своих безуспешных попытках эти люди достигли уже упорство потока воды, что год за годом стачивает в пыль несокрушимые гранитные скалы. Влад не хотел бежать, он чувствовал след, некую связь событий и людей, которая выстраивалась, стоило напрячь мозговые извилины. Все слишком туманно и неявно, но оно было. Разобраться с этим в ближайшие дни помешала история с Мартиковым, окончившая большой городской охотой. На следующий день после очередного побоища на Школьной улице Павел Константинович Мартиков очнулся стоя посередине пустой комнаты в квартире Александра Белоспицына с широко разведенными руками и скрюченными в суставах пальцами. Пока сквозь царивший в голове разброд он пытался понять, что происходит, глаза уже фиксировали окружающее. От стены к стене ходил, совершая в воздухе руками круговые пассы, ослепший Евлампий Хоноров испуганно выкрикивая что-то вроде: "что случилось! Что происходит?!", а остальные пятеро сгрудились в дверях, и с откровенным страхом смотрели на Мартикова. Дивер сжимал автомат, дуло которого смотрело прямо в лицо бывшему старшему экономисту. Позади через окно пялилась мутная луна, бросая мертвенный световой квадрат на стену. -Что?! - выдохнул Мартиков, но тут Евлампий шагнул вперед и наткнулся на стену, прямо на лунный отсвет и загремел на пол. Белоспицын поспешно подскочил к нему, поддерживая под локоть помог подняться. -Он успокоился? - спросил кто-то из стоящих с сомнением. -Что произошло? - спросил Павел Константинович и очнувшаяся память услужливо подкинула ему воспоминание: он один в пустой, освещенный чарующим лунным светом комнате, а из соседней пахнет духом человеческих тел - сонная беззащитная добыча. Куски мяса. -Он больше не будет? - направив лицо к луне вопросил Хоноров, - скажите, чтобы он перестал. Я же не вижу... -Угомоните его, кто ни будь! - нервно сказал Владислав, - в два часа ночи такой бедлам! А ты Мартиков, сейчас в себе? -В себе... -Что с ним делать? - вопросил Дивер, - это уже... да, это третий уже случай. Он нас сожрет когда ни будь. -Что я сделал?! -Успокойся, - сказал Мельников, - Порычал и немного погонялся за Хоноровым... чуть не догнал... Они переглянулись. Сейчас в них боролась совесть с инстинктом самосохранения, все-таки жить вместе с Мартиковым, все равно что содержать в домашней квартире любовно выращенного тигра. С одной стороны он вроде бы ластиться к тебе и требует ласки, с другой... кто знает, что у него на уме. Мартиков и сам понимал это, понимал отчего на него бросаются косые настороженные взгляды, когда время начинает клониться к вечеру, а луна все прибывает и прибывает, медленно полнея на один бок. Никита Трифонов, у которого сна не было ни в одном глазу (за ночь трижды просыпался с криками), протиснулся сквозь плотный строй взрослых и подошел к Павлу Константиновичу. Осторожно коснулся длинной звериной шерсти. -Волчок... - тихо сказал он, - но ему скучно одному... -Уберите этого юного прорицателя! - взорвался Дивер, - с глаз моих долой. Ночь же, черт! Трифонова увели, а ночью так никто и не спал, зато наутро Влад выдал безумную идею, отдающую суевериями и просто безумием, но в нынешней обстановке смахивающую на вполне действенную. Мартиков увидел собаку, там возле реки, и его лицо переменилось, явив на свет сразу обе полярные сущности. И так, звериная, дикоглазая, потянулась к собрату по виду. Да, правильно, это ведь не собака, наверное, была. А волк, один из тех, что сбежал когда-то из зверинца. -Может быть волчья половина хочет быть с кем-то еще, кроме нашего собрата по несчастью? - спросил Влад. -Только волка придется удержать, - сказал Белоспицын. -И он что, потянется к ним, и выйдет из нашего мохнача? - притопнул ногой Севрюк, - Это безумие! -Как раз достаточное, чтобы быть истиной. - Произнес Влад и поставил на это в дискуссии точку. Днем ловили волков. Затея эта была обречена на очевидную неудачу, если бы не Никита Трифонов. Этот, ведомый непонятным чутьем, твердо заявил, что зверей можно найти подле завода, с территории которого они иногда выходят в город. -Опять завод! - удивился Сергеев, - везде он, этот завод! -Просто там вход, - доверительно сказал ему Трифонов, но наотрез отказался объяснять куда, только скривился болезненно, да пустил слезу из края глаза. Внемля младенцу, отправились на завод и целый день прокараулили с рыболовной сетью в руках, которую стащили с лодочной станции, той самой на которой произошла стычка брата Рамены с бомжом Василием. Видели трех "чумных", один из которых оказался полуубежденным и, завидя ловцов испуганно повернул назад, к вечеру начали угрюмо переругиваться, потому что волки все не шли. Мартиков мечтательно стал засматриваться на встающую луну, и пришлось его одернуть, а после вовсе под конвоем отправить домой. Один раз мимо ворот пронеслись курьеры сигналя во всю мочь, а потом из ворот выскочили две тени: почти одинаковые, серые в вечерних сумерках, одна чуть меньше другой. Блеснул на свету зеленые диковатый глаз, и тут очнувшиеся от навалившейся в результате долгого ожидания сонливости ловцы накинули сверху сеть. Волки сопротивлялись, они били лапами, вопили, визжали, как десять разъяренных фурий, клацали клыками и пускали белую пену. Они узнали, что такое свобода и не собирались так просто от нее отказываться. Более сильный волк сумел почти вырваться и дотянуться до Дивера правой лапой, мазнув двухсантиметровыми черными когтями ему по руке. Севрюк с проклятием отпрянул, прижимая к себе развивающую лохмотьями драной ткани руку. Волк почуяв волю рванулся еще раз, тащя за собой сеть и плюющегося ругательствами Степана, но потом Влад с Мельниковым перехватили болтающийся спутанный конец сети и оттащили бунтующее животное назад. Волчица же вовсе погрязла где-то в сплетении веревочных ячеек и только горестно выла оттуда. Спеленатых, как новорожденных младенцев, животных осторожно и с опаской дотащили до улицы Школьной, а от нее непосредственно до заведения, давшего улице название - единственной городской средней школы, которая ныне, как и два частных элитных колледжа в верхнем городе, прекратила свое существование, вместе с последним жаждущим знаний школяром. Запыленная и заброшенная спортивная площадка при школе, пугающая по ночам перекособоченными баскетбольными щитами, что в лунном свете неприятно напоминали готовые к работе виселицы, должна была служить полигоном для новоявленных магических испытаний, в которые тайком не верил даже Дивер-Севрюк. Напротив здание школы пялилось на проходящих высокими, с намеком на стрельчатость, окнами, в которых безошибочно угадывалась ностальгия по готике. Построенное из красного кирпича в начале двадцатого века оно стоически пережило десяток поколений орущих и буянящих учеников, хотя и приобрело в результате мрачность и строгую угрюмость бывалого и закаленного в годах завуча предпенсионного возраста. Так что семилетний первоклашки, первый раз посещая эту обитель знаний всегда испытывали понятную робость и моральную подавленность. Так было. В начале этого лета школа выпустила последний свой старший класс, и первого сентября некому было вновь наполнить опустевшие комнаты, в которых неожиданно, всего за одну ночь исчезли все до единой парты некоторое из которых были построены еще в довоенную эпоху. Опустев, дом ссутулился еще больше, и окончательно приобрел вид классического "дурного места" так что немногочисленные городские жители предпочитали обходить его стороной. Мест таких, как правило, становилось все больше и больше, так что впору уже было составлять справочник справочник-сопроводитель "по темным и опасным местам города", с обязательным посещением Кладбища, Завода, полной мертвых бомжей лежки и прочих достопримечательностей. Для самых азартных и любящих риск незабываемая поездка по пустым улицам с вооруженными курьерами! (за дополнительную плату). Сюда, в облупившийся от времени нарисованных белой краской круг, означающий центр поля и принесли волков. К этому времени окончательно стемнело, но луна спасла положение - крутобокая ночная царица то и дело прорывалась сквозь густые облака и роняла свой серебристый, так завораживающий адептов Лунного культа, свет. От мешка с волками ("волк в мешке", - усмехался Белоспицын), протянулась длинная густая тень, самый край которой робко лизнул покосившееся деревянное ограждение площадки, на котором из года в год упражнялись мастера наскальной живописи. Гротескные, перемежающиеся с неизысканными ругательствами, рисунки в лунном отсвете приобрели вид зловещих кабалистических символов. -Все! - сказал громко Дивер и взмахнул перебинтованной рукой, - Эти в центре. Кто скомандует на старт? Через пять минут привели Мартикова. Он плохо себя чувствовал и вяло отталкивал держащих его Мельникова и Стрыя. -В районе Стачникова курьеры подрались. Зрелище - во! Пол улицы собралось - аж человек пять! Молчаливый и собранный подошел Никита Трифонов, занял позицию в стороне от всех. Оглянулся на школу, в которую ему уже не суждено пойти. -Все готовы? - спросил Севрюк, - а то смотрите. -Да, давай уж... - махнул рукой Влад. Поддерживаемый с двух стороны Мартиков медленно побрел к сети с волками. Те, почуяв его, утробно и тоскливо завыли, что как нельзя лучше наложилось на общее впечатление от этого пустынного места. На полпути Мартиков уперся, но объединенными усилиями Мельникова, Степана и Дивера его удалось подтолкнуть ближе, после чего последний быстро отскочил, тряся в воздухе поврежденной рукой: -Когтями не маши! - заорал он. Но Мартиков его не услышал, или не захотел реагировать, а глаза его стали приобретать подозрительно желтый оттенок. Волки дико забились в своей сети, и сумей они преодолеть земное притяжение своей волей, уже бы наверняка летели бы отсюда на всех парах. -Место выбрали правильное. Зрителей лишних не принесет. - Сказал Степан. Павел Константинович плотоядно клацнул челюстями. Луна глядела ему в глаза - такая же желтая, дикая. Силуэт его еще больше сгорбился, шерсть вроде бы стала гуще. Волки орали так, словно пришел их последний час. Дивер отослал двоих к выходу из спортплощадки - на случай если на вой кто ни будь явиться. Потом полуволк сделал шаг вперед, и внезапно согнулся, словно его ударили в живот, выдавив при этом невнятный утробный звук. Приходских и Мельников поспешно отошли от него, как будто Павел Константинович стал неуправляемым фугасом, который к тому же вот-вот должен взорваться. Влад нервно притоптывал ногой. Волки замолкли. В наступившей тишине полуволк звучно вздохнул, и вскинул лицо к луне. Вернее два лица, как и тогда. Волчья морда была полна дикой необузданной силы, человеческое лицо напротив слабо и запуганно. Выглядело это так странно, что даже Трифонов поспешил отступить на пару шагов: а ну как броситься? Гротескная фигура изогнулась, резко качнула головой, как это делает человек, которого вдруг одолел богатырский чих, только на этот раз все происходило беззвучно. Даже волки молчали, во все глаза наблюдая за творящимся. Мартиков снова дернулся и снова качнул головой, при этом чуть не упав. Человеческое лицо исказилось от боли, сжало зубы. А волчья морда выдалась вперед, стала видна толстая, покрытая шерстью шея. Нос зверя напряженно принюхивался. Впереди были сородичи - такие же серые и мохнатые, тоже, как и он полюбившие свободу. Зверь дернулся, и еще сантиметров на двадцать вышел из дергающейся своей жертвы, в которую он оказался посажен. Тут Мартиков заорал, и скрюченными пальцами попытался запихать звериную морду обратно, только пальцы его прошли насквозь, не встретив никакого сопротивления. -Помогите! - глухо сказал полуволк и упал на колени. Присутствующие переглянулись. Зверь дергался и извивался, но судя по всему он застрял, выйдя наполовину из своего хозяина-жертвы. Мартиков глухо стонал и раскачивался из стороны в сторону. Выглядело это все настолько неприятно, что Саня Белоспицын закрыл лицо руками. Это была пародия на рождение, болезненный выход звериной сущности. И судя по всему проходил он совсем не гладко. Полуволк стонал и выл, стоя на коленях посреди своего круга, а люди вокруг замерли от страха, не зная что и предпринять. -Больно! - звонко выкрикнул Мартиков, и мохнатая волчья морда, вырастающая у него из плеча тошнотворно качнулась. Белоспицын почувствовал, что близок к обмороку. Трифонов тоже не выдержал и отвернулся. Зверь снова рванулся, и вышел еще на пять сантиметров, вызвал совершенно чудовищные муки у Мартикова, волчьи клыки влажно блестели. И снова застрял. -Я так не могу! - внятно вымолвил полуволк, - я так не могу долго, я... изо рта человеческой головы потекла кровь, красные капли срывались и с кончиков пальцев. -Да он же помирает! - крикнул Степан, но ему никто не ответил. Все судя по всему боролись с желанием бросить все и бежать прочь. Волчица заскулила, призывно. Она смотрела прямо на зверя и уже без страха. Оранжевые злые глаза того нашарили ее взгляд, зеленоватый и бессмысленный, и животное рванулись сильнее, еще сильнее, на свет явились мощные лапы с загнутыми агатовыми когтями, Мартиков болезненно орал, кровь капала на холодную землю площадки. Последовал еще рывок и тело Павла Константиновича рухнуло на землю лицом вниз, щедро разливая кровь. Белоспицын согнулся и его вырвало. Остальные в шоке глядели на лежащее тело, и серебристый мощный силуэт, что неторопливо шел к сети с волками. Это тоже был волк - очень большой, с длинной замечательной, отдающей серебром шерстью, он двигался мягко, чуть стелясь над землей. Вот только избитый асфальт был виден сквозь него - создание было полупрозрачным. И даже, кажется слегка светилось, а может быть отражала свет ночного солнца. Зверь подошел к сетке, наклонился, мощные челюсти сомкнулись, раз, два, а потом из нее поднялась волчица. Грациозно выгнулась, разминая затекшие лапы. Поднялся и волк, этот сразу глянул в сторону людей и грозно оскалили клыки. Перекушенная сеть осталась лежать как рваная паутина паука неудачника. Призрачный волк оглянулся на миг, блеснул желтым глазом, може прощался? А потом неторопливо затрусил к загородке. Волки последовали за ним, как члены стаи за своим вожаком. Легкими высокими прыжками новоявленная стая перемахнула через забор, и скрылась из виду. А в середине площадки с трудом поднимался совершенно незнакомый человек, вида весьма представительного, который не портили даже разодранные лохмотья одежды в которые он был обряжен. Человек обернул свое измазанное кровью лицо и широко улыбнувшись сказал приятным, звучным голосом: -Ну что встали! Это я! -Вот оно как... - сказал неуверенно Степан - оказывается и у проклятий есть свои приоритеты. -Человечья блоха с удовольствием живет на человеке, а вот кошачья только когда рядом нет кошки, - произнес Влад, - если бы каждый получил то, что он хочет, на земле бы настал золотой век. -Что вы там болтаете! - кричал незнакомый Мартиков, шагая к ним - все получилось! Малец, ты гений! Вундеркинд! Я снова я! Больше никаких волос и снов про кровь!!! Да, ради этого стоит жить! -Ты все правильно предугадал, Никита, - сказал Владислав, - зверю действительно комфортнее находиться среди своих, чем в людском теле. -Нет, это не зверю, - ответил Трифонов, вяло улыбаясь идущему к ним Мартикову - Это ему. Им не повезло, они в нем ошиблись. Он оказался для них слишком добрый. И у них получился никудышный зверь. -Ты опять говоришь загадками. Кто Они? Те, из "сааба". -И они тоже, - вздохнул Никита. А Павел Константинович Мартиков шагающий к своим собратьям по виду, впервые в жизни был полностью и безоговорочно счастлив, и старая, черно-белая жизнь сползала с него, как отслуживая свое ненужная шелуха. Как мало надо человеку для счастья, иногда столько же сколько и неразумному зверю. -Я человек! - крикнул Мартиков в ночь, - и я живу!!! А откуда-то издалека ему откликнулся волчий вой, напоминавший ему: у каждого, свое счастье. Так закончилась эпопея со звериным проклятьем, и сгинувшие без следа чародеи из "сааба" могли бы признать свое поражение: вместо того, чтобы стать одержимым злобой чудовищем, Мартиков остался человеком, к тому же полностью изменившим взгляды на жизнь. Буйный океан в его сознании мелел, и открывал доселе скрытые, зеленые острова новых чувств, новых устремлений, и перед тем, как исчезнуть полностью, волнение на нем сменилось гладким и спокойным штилем. Вот так, посреди всеобщей деградации и разрушения у человека началась новая жизнь. Пусть день для этого был не самый подходящий - пятница.