Старший инспектор с тяжелым сомнением посмотрел на кабардинца.
- Хорошо, - он кивнул наконец и достал из ящика толстую пачку, обернутую газетой. Повертев, бросил её на стол. - Здесь - три штуки. - Вытащил ещё несколько стодолларовых купюр, отсчитал десять и положил рядом. - Не буду тебе говорить, что произойдет, если провалишься.
Алик молча сгреб деньги, сунул их в карман и, не прощаясь, вышел.
- Он - парень грамотный, - уверенно повторил Сергеев. - Можешь не сомневаться.
- Ты, что, серьезно считаешь - я дам ему уйти с этими деньгами? - Красиков с интересом глядел на своего коллегу.
Тот развёл руками.
- Ну, это уже - чисто твоё дело.
- Интересно, - старший инспектор покосился на смятый окурок и потрогал пальцем след от него посреди стола, - там у них в Нальчике - все такие дебилы, или он один?
- Не знаю, - Сергеев пожал плечами. - Спроси у него самого.
Глава 13.
Ресторан "Три платана" бодро сверкал разноцветными огоньками неоновой вывески, зазывая праздную публику и обещая прямую возможность просадить лишние деньги. Веселье тут кипело наполную. Смазливого вида девица, без голоса, но с ногами, исполняла последний шлягер из репертуара Маши Распутиной. Столы уставлены тарелками с расковырянной уже едой, початыми бутылками самого разного содержания. Путаны угощались за счет клиентов. Столбом стоял сигаретный дым. Кто-то уже нажрался, кто-то только еще начинал. Кого-то от выпитого неумолимо клонило в сон, и он начинал дремать, упав носом в тарелку, кого-то - тянуло в уборную, кого-то - танцевать, а кого-то - в драку, но он не находил пока повода. Бандиты, фарцовщики, милиционеры, деятели полуподпольного бизнеса, судьи и адвокаты - все хотели хорошо отдохнуть, расслабиться и не думать хоть пару часов о проблемах минувшего дня.
За одним из столиков, в углу зала, восседал усатый кавказец лет сорока на вид. Он отдыхал тут почти уже четыре часа и успел наклюкаться. С ним рядом пировали трое молодцов с мрачными бандитскими физиономиями. Один из них примостил у себя на коленях раскрашенную девицу. Он ее накачал смирновской и предложил, чтобы не торговаться, сто баксов за ночь.
Оркестр заиграл какую-то новую мелодию, и разноцветные огоньки бодро плясали вдоль ресторанной эстрады. Усатый кавказец неспеша сгреб бутылку сухого вина, уже почти приконченную и угрюмо выплеснул остатки себе в бокал. Потом поглядел на пустую бутыль и с размаху швырнул ее куда-то в вдаль. Зазвенело. Брызги оконного стекла посыпались на пол.
Всем в зале стало вдруг неуютно. Посетители нервно переглядывались, ожидая, что произойдет следом. Никто бы из них не посмел вмешиваться. Все знали усатого кавказца. Ахмет захаживал сюда частенько, но буйствовал только время от времени. Это был тот самый Ахмет, именем которого в Краснодаре пугали друг друга фарцовщики и мелкие урки.
Ахмет не был вором в законе. За жизнь он успел отсидеть только один срок: в молодости его осудили за изнасилование. Сам Ахмет не любил вспоминать об этом и никому не показывал, оставшуюся как память, выколотую на спине татуировку.
Сейчас он залпом докончил вино, и опустевший стакан полетел вдогон за бутылкой. Угрюмые парни, сидящие рядом, переглянулись. Они уже знали: что-то сейчас будет. В глазах у Ахмета плясали недобрые белые огоньки. Раскрашенная девица, почуяв неладное, слезла с колен и куда-то в момент испарилась. К столу подобрался бледный как смерть официант.
- Желаете что-нибудь? - Спросил он, заикаясь от страха, ни то у Ахмета, ни то у всей компании сразу.
Тот медленно покачал головой.
- Исчезни, - проговорил глухо.
Парни его угрюмо молчали. Официант сделался еще белее, чем был и быстро исчез, как будто его и не было. Ахмет что было силы грохнул кулаком по столу, так что пепельница рядом с ним подпрыгнула высоко, и окурки полетели в разные стороны. Бутылка с остатками смирновской тоже очутилась внизу, поливая паркет.
Все замерли. Музыка стихла. Певица оборвала песню на полуслове. Посетители, съежившись и потупив глаза, ждали. Ахмет оглядел всех медленно, потом вдруг ткнул в какого-то смуглого парня, тихо жующего свой бифштекс в компании двух приятелей.
- Ты! - Ахмет мрачно прищурился.
Парень сделался бледнее тарелки, из которой ел. Ахмет показал пальцем в рыжую девицу, сидящую со своим спутником через стол от него. - И ты! Оба ко мне! Быстро!
Наклонившись, он тупо смотрел в пол и, как казалось, не замечал ничего. В зале царила жуткая тишина. Все здесь не отрывали глаз от Ахмета. И каждый радовался втихоря, что не на него пал выбор мрачного горца. Тот вдруг встряхнул головой и хищно прищурился.
- Раздевайтесь! Прямо вот здесь! - Он ткнул пальцем в залитый водкой паркет. - Чтобы я видел! - Ахмет закатил рукав и посмотрел на свои швейцарские часы. - Даю пять минут на все. Если не уложишься... - Он медленно глянул на молодого человека и, вытащив из кармана тяжелый "Браунинг", бросил на стол между початой бутылкой водки и полной до краев салатницей.
Никто не двигался. Ахмет еще раз глянул на часы.
- Время пошло.
Бедная девушка, испустив вопль, бросилась в сторону и судорожно ухватилась за белокаменную колонну. Парень растерянно замер на месте. Он явно решал куда ему убегать. Один из телохранителей Ахмета поднялся и, выдернув пистолет, прицелился. Несчастный обреченно посмотрел на дуло, потом - на Ахмета, и наконец - на неживую от страха девицу. В глазах у него отразилась какая-то мрачная жестокая решимость. Девушка не отводила глаз от того, кто должен был сейчас ее изнасиловать. Она испустила еще вопль, ужаснее прежнего. Крепче обхватила каменную колонну, словно бы та могла ее защитить. Голос у нее осекся.
И тут тишину оборвало.
- Хватит! - Не очень громко, но сейчас это прозвучало, как револьверный выстрел.
Все, кто был в зале, обернулись. В нескольких шагах от Ахмета, тяжело качаясь, стоял военный офицер в форме - здоровенный мужик богатырского вида с пышными казачьими усами. Дуло короткоствольного автомата в руке у него было нацелено в лоб Ахмету. Тот прищурился недовольно и с интересом оглядел незнакомца.
- Хватит, - повторил военный. Слова путались. - Я... - есаул Кубанского Казачьего Войска. Я запрещаю... это продолжать.
Телохранитель Ахмета оглядел есаула и перевел пистолет. Прицелился. Он видел, что палец у того лежит на курке. Есаул развернулся... Все потонуло в грохоте выстрелов. Оконные стекла дрогнули. Тяжелым эхом забило уши всем в зале. Есаул рухнул прямо на стол, продырявленный двумя пулями. Противник его, скошенный очередью, лежал на полу, в проходе между столами.
Трое, кто сидел за одним столом с есаулом, молча достали оружие. Ахмет угрюмо глядел в три пистолетных дула. Потом посмотрел на девушку. Та все не отпускала колонну.
- На сегодня достаточно, - сказал он, обернувшись к двум своим людям, которые тоже не опускали стволы.
Ахмет сгреб со стола пистолет и неспеша опустил его во карман кожанной куртки. Вытер губы и бросил салфетку в салатницу. Медленно встал и, не оборачиваясь на три пистолета, что глядели ему в спину, побрел к выходу. Официант, чуть живой, наблюдал все это из укромного места. Он знал, что Ахмет никогда не платит и сейчас не ждал от него никаких денег. Двое телохранителей Ахмета пятились за хозяином, не опуская оружия. Как только тот очутился на улице, они проворно скользнули за ним.
Подойдя к своему белому "Шевроле", Ахмет постоял, хмуро опустив голову и сунув руки в карманы широких спортивных штанов. Один из телохранителей услужливо раскрыл перед ним дверцу.
- Что-то мне грустно сегодня, - проговорил Ахмет медленно. - Что-то охота развеяться... Поехали-ка в "Кавказ".
Команда была принята. Один из парней сел за руль. Другой устроился на заднем сиденьи. Сам Ахмет, сложив на животе руки, сидел впереди, рядом с водителем.
- Кто это были? - Он задумчиво глядел в окно.
- Казаки из екатерининского, - спокойно ответил тот, что крутил руль. Двух из них я знаю.
Машина мчалась куда-то в ночь по широкому мокрому шоссе, облитому огнями больших фонарей. Из-за дерева показалась фигура в сером плаще. Черный короткий ствол автомата блеснул холодно, шелкнул негромко затвор, и удаляющийся по дороге автомобиль заплясал обреченно, пойманный в прорезь прицела.
- Напомни мне завтра, чтобы я не забыл это разобрать. - Сентиментально процедил Ахмет, глядя в окно.
Автоматная очередь выбила оконные стекла. Они брызнули в разные стороны дождем мелких осколков. Не успевший как следует набрать скорость "Москвич", изобразил на дороге кривую и замер, въехав в большое толстое дерево.
Кругом было тихо. Еще раз передернув затвор, убийца подошел ближе. Немного постоял, всматриваясь. Потом одной рукой вскинул ствол и прицельно короткими очередями расстрелял три неподвижных силуэта.
...Утро случилось солнечное и не по-зимнему тёплое. Кафе "Летнее" на Красной открылось только-что. Первые сонные посетители, желая разбудиться в предверии наступающего дня, пили крепкий дымящийся кофе и потягивали армянского разлива коньяк. Из охрипшего транзистора пел Миша Шуфутинский.
Валет расположился за крайним столиком в самом углу, спиной к стене и лицом к улице. Он курил, поглядывая вокруг. На столике перед ним стояла чашка уже остывшего кофе. Рядом - самодельная пепельница, бывшая когда-то пивной банкой и приоткрытая пачка "L & M". Валет ждал. Редактор "Зари Кубани" должен был появиться вот-вот.
Минуты текли медленно. Валет смотрел на часы, потом гасил в пепельницу окурок и зажигал следующую сигарету. Березовский появился из серых "Жигулей", притормозивших у бордюра. Он нагнулся, что-то сказал шоферу, и машина, тронувшись с места, укатила. Валет увидел, что тот держит какие-то бумаги. Березовский не подал ему никакого знака, молча направился к стойке и взял сто грамм коньяка.
Валет, не отрываясь, глядел на тлеющий кончик сигареты, когда редактор брёл к его столику. Березовский снял шляпу, поставил коньяк и бросил на стол две газеты.
- Читал? - Начал он вместо приветствия.
Валет оторвал взгляд от сигареты и посмотрел туда, куда Березовский ткнул пальцем.
- Прочти, интересно.
Валет развернул газеты к себе и быстро пробежал глазами. Одна из заметок называлась "Труп на обочине". Валет узнал из неё, что вчера днём у проезжей части нашли лейтенанта милиции. Тот был убит выстрелом в горло. Стреляли, предположительно с нескольких шагов и, предположительно, из пистолета Макарова милицейского образца. В другой заметке под заголовком "Нападение на милиционеров" сообщалось, что вечером вчера у подъезда своего дома был ранен выстрелом из пистолета старший инспектор уголовного розыска Алексей Красиков. Сопровождавший его коллега - тоже работник милиции от полученных огнестрельных ранений скончался на месте. В завязавшейся перестрелке один из нападавших был убит. Другому удалось скрыться.
- У них оперативная информация, - скучно сказал Валет. - Вчера постреляли, а уже сегодня - в номере. Совсем, как в Чикаго.
Березовский свернул газеты и сунул их в карман.
- Это всё, что ты мне можешь сказать?
- А что ещё? - Валет пожал плечами. - Мента у дороги нашли - понятия не имею, кто это. А про второго нападавшего ты, думаю, знаешь лучше меня. - Он ткнул недокуренную сигарету в пепельницу.
Березовский молчал, глядя на молодого человека с сочувствием.
- Ты всегда знаешь больше, чем говоришь. - Закончил Валет.
- Что знаю - это моё дело. Я отчитываться не стану. Хотелось тебя послушать.
Валет отхлебнул кофе и снова пожал плечами.
- Что именно? Я думал, ты будешь говорить, как тебе это всё не нравится, что заинтересован в серьезных людях, что если дальше будет похожее, сдашь меня Ахмету. Ведь это хотел сказать? Слушаю тебя.
Березовский медленно покачал головой.
- Нет, я промолчу. Ты все и так знаешь. Без меня. Слушай другое. - Он посмотрел на пропитого вида бомжа, который просил мелочь, сидя у входа в кафе. - Ты говорил мне, что тебе надо будет ещё за чем-то съездить в Москву, чтоб закончить материал на Илюшенко.
Валет отхлебнул кофе. - Ахмет этим снова заинтересовался?
Березовский кивнул.
- Я вчера говорил с ним. Тебе хватит суток, чтобы слетать в Москву и вернуться?
- Хватит. - Валет допил кофе и отодвинул чашку.
- Рейс до Стамбула переносится на завтра. Сначала слетаешь в Москву. Возьмешь, что хотел там взять...
Березовский без интереса глядел на свой коньяк.
- Хочешь? Я не притрагивался.
Валет медленно и с сожалением покачал головой. Обернулся и увидел бомжа у входа.
- Предложи ему. Он не откажется.
Березовский надел шляпу.
- Какая жизнь мерзкая...
Валет потрогал пустую чашку.
- Думаешь, на том свете лучше будет?
Березовский зевнул.
- Не знаю. Может и не лучше.
Глава 14.
Звезды тихо таяли над ночным городом. Ровные силуэты многоэтажек прорисовывались нечетко сквозь синеватую мглу. Свет на кухне в этот час был потушен. Лена и Беляков сидели в креслах и неспеша потягивали остывающий чай. Беляков смотрел в окно.
- Бывают моменты, - проговорил он, cкосившись на Лену, когда я вдруг начинаю чувствовать себя романтиком.
Та повернула голову.
- Ты хочешь сказать, что будешь сейчас меня трахать?
Детектив поморщился.
- Я хочу говорить стихами, а ты сводишь все к грубой пошлости.
Лена поставила свою чашку на стол.
- Говори прозой. Я это скорее пойму.
- Ты не любишь стихи? - У Белякова в голосе прозвучала обида.
Лена откинулась в кресле.
- Не сейчас.
- Жаль. Это грустно очень. - Беляков разочарованно пожал плечами. - Именно теперь-то меня и тянет на поэзию. Все мы немножко поэты. Но я сейчас особенно. Помню, в детстве был ужасно сентиментальным. Я всегда плакал, по любому поводу. Или мне не дали конфету, или мама ушла надолго. А уж как я надрывался, когда падал или ударялся обо что-нибудь нечаянно...
Детектив усмехнулся и покачал головой.
- Я просто рыдал.
Лена взяла свою чашку.
- Когда я была маленькой - старалась никогда не плакать. Даже если было действительно очень больно. Все другие девчонки плакали по любому поводу, а чаще - без повода. Я - нет. Мама всегда удивлялась. Ей такое казалось странным. А мне - наоборот. Я всегда думала, что плакать - это унизительно.
Беляков смотрел на Лену с уважением. Та допила свой чай и поставила чашку на столик. Потом поднялась с места, отряхнув на себе халат.
- Я хочу спать, - сказала она негромко.
Лена заметила, как в темноте у Белякова тихо по-кошачьи блеснули зрачки.
- Я - тоже, - заявил он.
Лена посмотрела на него с сочувствием и, чуть улыбнувшись, качнула головой:
- Я имею в виду не это.
... Алик Кабардинец сидел один за ресторанным столиком. На тарелке покоился расковырянный ужин. Рядом - две почти пустые бутылки - с русской водкой и грузинским вином. Алик выплеснул в бокал остатки водки и залпом прикончил. Пустой бокал он отчаянно с силой швырнул об пол. Несколько пар глаз за соседними столами покосились на него с опаской. Кабардинец откинулся на спинку стула и, дымя сигаретой, слушал, как колхозного вида девка на сцене пропито-прокуренным голосом исполняла прошлогодний шлягер Алены Апиной грустную историю о непутевой Ксюше, отвергнувшей клевого парня Витюшу и спутавшейся с уголовником.
- И что дальше? - Вдруг прозвучало откуда-то сзади.
Алик повернул туда голову и увидел надменную физиономию официанта. Тот без выражения глянул на останки бокала, разбросанные там и сям по полу и так же на Кабардинца. Алик оживился. Он небрежно прищелкнул пальцами.
- А, офцант! Икры хочу! - Это было заявлено громко, и многие еще раз обернулись, поглядев на Алика с недображелательным интересом.
Официант, усатый чернявый парень, разглядывал его, как если бы смотрел на грязь у себя под ногами.
- Красную, черную? - Поинтересовался он спокойно.
- Черную! - Алик снова прищелкнул. Он не понял иронии.
Официант продолжал холодно разглядывать клиента.
- Я тебе сейчас коричневую принесу...
Кабардинец посмотрел сначала на официанта, потом - на осколки. Лицо у него брезгливо скривилось.
- Ой, сука, мелочный! - Он вытащил из кармана двадцатидолларовую купюру и, скомкав, бросил на пол.
Официант быстро подобрал деньгу и сунул ее в кармашек своего белоснежного костюмчика. Лицо у него ожило. Взгляд подобрел.
- Одну минуту, пожалуйста. - В голосе прозвучало раскаяние. - Сейчас будет икра.
Он исчез быстрой проворной походкой. Алик сгреб со стола бутылку вина и сделал несколько больших глотков прямо из горлышка. Следующей песней Марина Журавлева приглашала желающих на медленный танец. Алик тупо отстранил от себя недоконченную бутыль и обвел глазами соседние столы. Уже достаточно мутный взгляд его остановился на роскошного вида брюнетке, которая неспешно беседовала со своим спутником. Алик встал и, покачиваясь, направился к ней. Брюнетка и ее молодой человек настороженно разглядывали приближающегося горца.
- Я - Алик Кабардинец, - заявил он, подойдя. - Меня тут все знают. - Он неопределенно махнул рукой. - Если кому не нравится Алик Кабардинец - я его убиваю сразу.
Брюнетка и ее приятель пристально и без интереса разглядывали их нового друга. Тот. не тратясь больше на церемонии, ухватил девушку за руку.
- Пошли, - заявил он хрипло, но дружественно и решительно потащил девушку из-за стола. - Танцевать будем.
Брюнетка, взвизгнув, пыталась высвободиться, но Алик держал крепко. Парень ее, бросился на кабардинца, однако переоценил себя. Алик, проворно выпустив руку девушки, уложил противника точным ударом в челюсть. Тот грохнулся прямо на стол, круша посуду и переворачивая стулья. С другого конца зала быстро приближался патрульный милиционер в форме. Алик, разведя руки в стороны, двинулся ему навстречу.
- Командир, погляди: я говорю - танцевать идём, а она - ненавижу, говорит, черных. Че делается, погляди...
Патрульный сверху вниз смотрел кабардинца. Наметанным глазом сразу усек человек при деньгах. Милиционер шагнул к Алику и твердо взял его за локоть.
- Пойдем, - сказал он еще вполне миролюбиво. - Не надо тут скандал устраивать.
Алик выдернул руку из пятерни патрульного. Мелькнула смятая стодолларовуя бумажка, которую он сунул в верхний карман милицейского пиджака. Потом доброжелательно хлопнул милиционера по небритой щеке.
- Исчезни, - Алик развернулся на все девяносто градусов и, покачиваясь, двинулся назад к своему столу.
Тяжелая милицейская дубинка быстрее молнии взлетела в воздухе и звучно опустилась на спину кавказца. Тот упал на колени и заполучил еще один удар по спине. Патрульный ухватил кабардинца за шиворот и под одобрительные взгляды зала поволок к выходу. Но Алик проделал, вдруг, то, чего милиционер от него не ждал. Ухватив правой рукою никем не занятый стул, он резким неожиданным ударом навернул им своего противника. Вскочив на ноги, сграбастал за шкирку полуоглушенного милиционера и со всей дури звезданул ему в челюсть. У того зазвенело в ушах, в глазах померк свет. Вторым ударом кабардинец вырубил патрульного, который чурбаном свалился на пол. Алик еще раза два пнул его.
Оглянувшись, увидел, что все глаза в зале смотрели сейчас на него. Музыка тоже стихла. Все наблюдали за разбушевавшимся клиентом. Поправив прическу, Алик двинулся обратно к своему столику, но тут увидел появившуюся с другого конца зала группу в синих милицейского образца мундирах. Это были "срочники": у них не было никакого оружия, кроме дубинок. Энергично ими помахивая, парни направлялись к будущей своей жертве. Глаза у них возбужденно сверкали в предчувствии жестокого мордобоя. Иначе "срочники" не привыкли: любой ими задержанный должен был харкать кровью и выплевывать зубы.
Алик застыл на месте. Публика в зале радостно съёжилась в предвкушении мрачного зрелища. Те, кто был опытнее, поднимались и уходили тихонько: ситуация обещала мало хорошего - здесь обычно не ограничиваются хулиганом, а успевают отделать еще человек десять. Газеты напишут потом, что в ресторане случилась массовая драка.
Когда между "срочниками" и кабардинцем осталось шагов несколько, тот выхватил "Браунинг". "Срочники" замерли. Они не ждали такого.
- А ну, стоять! - Заорал кабардинец, беря на прицел то одного, то другого. Глаза его горели безумным огнем. - Кто сделает шаг, первый ляжет на месте!
"Срочники" и не собирались двигаться. Им стало вдруг зябко. За долгие месяцы суровой армейской школы парни здорово обучились колотить пьяных и выворачивать карманы прохожим. Наведенный на них пистолет они увидели сегодня впервые.
Не опуская дула, кабардинец боком прокрался к выходу. Оказавшись на воздухе, он быстро спрятал оружие и, не теряя времени, зашагал прочь.
Было темно. Только холодные звезды и одинокие скучные фонари рассеивали черноту декабрьской ночи. Луна, вчера еще круглая и полнолицая, стала теперь полумесяцем, обещая скоро ни то дождь, ни то снег, ни то и дождь и снег сразу. Алик остановился, достал пачку "Marlboro", распечатал и неспеша закурил. Машины, забрызганные дорожной грязью, выныривали и пропадали в темноте пустых улиц.
На остановке Алик увидел трех скромного вида девушек. Те дожидались троллейбуса, запаздывавшего в этот час. Отшвырнув в сторону недокуренную сигарету, кабардинец решительно направился к ним. Девушки почуяли недоброе сразу. Они настороженно стихли.
Алик, подойдя, оглядел их внимательно.
- Я - Алик Кабардинец, - заявил он твердо, хотя язык заплетался. И добавил: - Меня здесь каждая сволочь знает.
Подумал немного и решил, что для недолгого знакомства этого хватит. Алик выхватил пистолет из-за пояса и с размаху въехал одной из них в лоб. Потом другой. Обе девицы без чувств лежали на тротуаре. Алик схватил третью и ткнул ей в живот дуло.
- А ну, идём! - Хрипло приказал он и тут же оттащил в сторону - где жалкие облезлые кустики рядом с троллейбусной остановкой кое-как прятали от чужих глаз небольшую лужайку. Несчастная отчаянно взвизгнула и хотела вырваться, но Кабардинец заехал ей рукояткой в темя и отволок бесчувственное тело в кусты.
Уложив бедную девушку, кабардинец начал расстегиваться. Пистолет он бросил рядом, на землю.
Было тихо. Луна печально глядела сверху, но молчала. Немые деревья равнодушно смотрели в небо, протягивая к звездам кривые мерзлые ветки.
Когда Алик кончил, он удовлетворенно хмыкнул и неспеша вытерся. Подумал, что у остановки лежат еще две, но... мужские резервы его, увы, были на исходе.
Глава 15.
Надежду Павловну Романцову Валет знал давно; она была первым редактором "Демократической Кубани" - ещё до Покровского. Газета тогда занималась разносом любой власти: начиная с кремлевских шишек и кончая их кубанскими наместниками. В августе 91-го она сменила тон - стала официозной продьяконовской. Но давняя тяга к скандалам и разоблачениям осталась. Сентябрь 92-го стал переломным. Появившаяся в газете статья с открытыми обвинениями в адрес Илюшенко наделала шуму. Речь шла о злоупотреблениях, делались намеки, достаточно внятные, на связь будущего заместителя главы края с местной мафией. В суд Илюшенко не подал. Ограничился интервью одной из оппозиционных газет: всё, что про него написали - клевета. Удар последовал с другой стороны. Удар резкий и неожиданный. "Москвич", за рулём которого сидел тридцатипятилетний муж Романцовой, столкнулся на ночном шоссе с патрульной милицейской машиной. От удара "Москвич" оказался в обочине. Всё разнесло всмятку. Муж Надежды и их девятилетний сын погибли на месте. Экспертиза показала потом: водитель "Москвича" был пьян.
Романцова знала всё. И что аварию заказал Илюшенко, и что организовал её инспектор угрозыска Красиков. Но сделать ничего не могла. И не хотела. После месячного лечения в нервном отделении решила твердо - уйдёт в монастырь и закончит этим мирскую жизнь. Наверное, навсегда. Она умрёт для этого мира. Никто не будет ей интересоваться. И она - никем.
...Валет забрался в такси и сунул водителю мятую бумажку с адресом. Таксист, толстый румяный от мороза детина с рыжими усами, прочёл и усмехнулся добродушно:
- Грехи замаливать?
Валет неспеша устроился на переднем сиденьи и пристегнул ремень.
- Дела, - ответил он коротко и откинулся назад в кресле. - Знаешь, где это?
Патрульный милиционер, проходя мимо, пристально оглядел обоих. Валет посмотрел ему вслед.
- Знаем, - ответил таксист. - Бывали и там. Он сунул в магнитофон кассету и, нажав "PLAY", врубил двигатель. Запел Миша Шуфутинский. Песня была про Таньку, оказавшуюся по молодости своей в неприятной истории. - Месяц назад возил одного батюшку. Честно говоря, с трудом нашёл тогда дорогу. Но сейчас хорошо помню, как ехать.
Валет смотрел в окно. Там мелькала Москва. Москва несоветская уже грязная и суетливая. Москвичи и приезжие, вечно куда-то спешащие, спотыкались неуклюже на каждом шагу. Тротуар был покрыт плотным слоем смерзшегося позавчерашнего снега и не давал передвигаться быстрее. По мокрому шоссе пробегали забрызганные авто. Во все стороны от их шин летели комья рыжего снега.
- Можно здесь курить? - Спросил Валет, поглядев на водителя.
- Кури на здоровье, - разрешил тот.
Валет извлек пачку "Marlboro", вытряхнул одну сигарету и, чиркнув, пустил дым.
Ехали минут двадцать. И вот, в окне показались большие каменные стены - на манер тех, какими в средние века обносили крепости.
- Хорошо, - он кивнул наконец и достал из ящика толстую пачку, обернутую газетой. Повертев, бросил её на стол. - Здесь - три штуки. - Вытащил ещё несколько стодолларовых купюр, отсчитал десять и положил рядом. - Не буду тебе говорить, что произойдет, если провалишься.
Алик молча сгреб деньги, сунул их в карман и, не прощаясь, вышел.
- Он - парень грамотный, - уверенно повторил Сергеев. - Можешь не сомневаться.
- Ты, что, серьезно считаешь - я дам ему уйти с этими деньгами? - Красиков с интересом глядел на своего коллегу.
Тот развёл руками.
- Ну, это уже - чисто твоё дело.
- Интересно, - старший инспектор покосился на смятый окурок и потрогал пальцем след от него посреди стола, - там у них в Нальчике - все такие дебилы, или он один?
- Не знаю, - Сергеев пожал плечами. - Спроси у него самого.
Глава 13.
Ресторан "Три платана" бодро сверкал разноцветными огоньками неоновой вывески, зазывая праздную публику и обещая прямую возможность просадить лишние деньги. Веселье тут кипело наполную. Смазливого вида девица, без голоса, но с ногами, исполняла последний шлягер из репертуара Маши Распутиной. Столы уставлены тарелками с расковырянной уже едой, початыми бутылками самого разного содержания. Путаны угощались за счет клиентов. Столбом стоял сигаретный дым. Кто-то уже нажрался, кто-то только еще начинал. Кого-то от выпитого неумолимо клонило в сон, и он начинал дремать, упав носом в тарелку, кого-то - тянуло в уборную, кого-то - танцевать, а кого-то - в драку, но он не находил пока повода. Бандиты, фарцовщики, милиционеры, деятели полуподпольного бизнеса, судьи и адвокаты - все хотели хорошо отдохнуть, расслабиться и не думать хоть пару часов о проблемах минувшего дня.
За одним из столиков, в углу зала, восседал усатый кавказец лет сорока на вид. Он отдыхал тут почти уже четыре часа и успел наклюкаться. С ним рядом пировали трое молодцов с мрачными бандитскими физиономиями. Один из них примостил у себя на коленях раскрашенную девицу. Он ее накачал смирновской и предложил, чтобы не торговаться, сто баксов за ночь.
Оркестр заиграл какую-то новую мелодию, и разноцветные огоньки бодро плясали вдоль ресторанной эстрады. Усатый кавказец неспеша сгреб бутылку сухого вина, уже почти приконченную и угрюмо выплеснул остатки себе в бокал. Потом поглядел на пустую бутыль и с размаху швырнул ее куда-то в вдаль. Зазвенело. Брызги оконного стекла посыпались на пол.
Всем в зале стало вдруг неуютно. Посетители нервно переглядывались, ожидая, что произойдет следом. Никто бы из них не посмел вмешиваться. Все знали усатого кавказца. Ахмет захаживал сюда частенько, но буйствовал только время от времени. Это был тот самый Ахмет, именем которого в Краснодаре пугали друг друга фарцовщики и мелкие урки.
Ахмет не был вором в законе. За жизнь он успел отсидеть только один срок: в молодости его осудили за изнасилование. Сам Ахмет не любил вспоминать об этом и никому не показывал, оставшуюся как память, выколотую на спине татуировку.
Сейчас он залпом докончил вино, и опустевший стакан полетел вдогон за бутылкой. Угрюмые парни, сидящие рядом, переглянулись. Они уже знали: что-то сейчас будет. В глазах у Ахмета плясали недобрые белые огоньки. Раскрашенная девица, почуяв неладное, слезла с колен и куда-то в момент испарилась. К столу подобрался бледный как смерть официант.
- Желаете что-нибудь? - Спросил он, заикаясь от страха, ни то у Ахмета, ни то у всей компании сразу.
Тот медленно покачал головой.
- Исчезни, - проговорил глухо.
Парни его угрюмо молчали. Официант сделался еще белее, чем был и быстро исчез, как будто его и не было. Ахмет что было силы грохнул кулаком по столу, так что пепельница рядом с ним подпрыгнула высоко, и окурки полетели в разные стороны. Бутылка с остатками смирновской тоже очутилась внизу, поливая паркет.
Все замерли. Музыка стихла. Певица оборвала песню на полуслове. Посетители, съежившись и потупив глаза, ждали. Ахмет оглядел всех медленно, потом вдруг ткнул в какого-то смуглого парня, тихо жующего свой бифштекс в компании двух приятелей.
- Ты! - Ахмет мрачно прищурился.
Парень сделался бледнее тарелки, из которой ел. Ахмет показал пальцем в рыжую девицу, сидящую со своим спутником через стол от него. - И ты! Оба ко мне! Быстро!
Наклонившись, он тупо смотрел в пол и, как казалось, не замечал ничего. В зале царила жуткая тишина. Все здесь не отрывали глаз от Ахмета. И каждый радовался втихоря, что не на него пал выбор мрачного горца. Тот вдруг встряхнул головой и хищно прищурился.
- Раздевайтесь! Прямо вот здесь! - Он ткнул пальцем в залитый водкой паркет. - Чтобы я видел! - Ахмет закатил рукав и посмотрел на свои швейцарские часы. - Даю пять минут на все. Если не уложишься... - Он медленно глянул на молодого человека и, вытащив из кармана тяжелый "Браунинг", бросил на стол между початой бутылкой водки и полной до краев салатницей.
Никто не двигался. Ахмет еще раз глянул на часы.
- Время пошло.
Бедная девушка, испустив вопль, бросилась в сторону и судорожно ухватилась за белокаменную колонну. Парень растерянно замер на месте. Он явно решал куда ему убегать. Один из телохранителей Ахмета поднялся и, выдернув пистолет, прицелился. Несчастный обреченно посмотрел на дуло, потом - на Ахмета, и наконец - на неживую от страха девицу. В глазах у него отразилась какая-то мрачная жестокая решимость. Девушка не отводила глаз от того, кто должен был сейчас ее изнасиловать. Она испустила еще вопль, ужаснее прежнего. Крепче обхватила каменную колонну, словно бы та могла ее защитить. Голос у нее осекся.
И тут тишину оборвало.
- Хватит! - Не очень громко, но сейчас это прозвучало, как револьверный выстрел.
Все, кто был в зале, обернулись. В нескольких шагах от Ахмета, тяжело качаясь, стоял военный офицер в форме - здоровенный мужик богатырского вида с пышными казачьими усами. Дуло короткоствольного автомата в руке у него было нацелено в лоб Ахмету. Тот прищурился недовольно и с интересом оглядел незнакомца.
- Хватит, - повторил военный. Слова путались. - Я... - есаул Кубанского Казачьего Войска. Я запрещаю... это продолжать.
Телохранитель Ахмета оглядел есаула и перевел пистолет. Прицелился. Он видел, что палец у того лежит на курке. Есаул развернулся... Все потонуло в грохоте выстрелов. Оконные стекла дрогнули. Тяжелым эхом забило уши всем в зале. Есаул рухнул прямо на стол, продырявленный двумя пулями. Противник его, скошенный очередью, лежал на полу, в проходе между столами.
Трое, кто сидел за одним столом с есаулом, молча достали оружие. Ахмет угрюмо глядел в три пистолетных дула. Потом посмотрел на девушку. Та все не отпускала колонну.
- На сегодня достаточно, - сказал он, обернувшись к двум своим людям, которые тоже не опускали стволы.
Ахмет сгреб со стола пистолет и неспеша опустил его во карман кожанной куртки. Вытер губы и бросил салфетку в салатницу. Медленно встал и, не оборачиваясь на три пистолета, что глядели ему в спину, побрел к выходу. Официант, чуть живой, наблюдал все это из укромного места. Он знал, что Ахмет никогда не платит и сейчас не ждал от него никаких денег. Двое телохранителей Ахмета пятились за хозяином, не опуская оружия. Как только тот очутился на улице, они проворно скользнули за ним.
Подойдя к своему белому "Шевроле", Ахмет постоял, хмуро опустив голову и сунув руки в карманы широких спортивных штанов. Один из телохранителей услужливо раскрыл перед ним дверцу.
- Что-то мне грустно сегодня, - проговорил Ахмет медленно. - Что-то охота развеяться... Поехали-ка в "Кавказ".
Команда была принята. Один из парней сел за руль. Другой устроился на заднем сиденьи. Сам Ахмет, сложив на животе руки, сидел впереди, рядом с водителем.
- Кто это были? - Он задумчиво глядел в окно.
- Казаки из екатерининского, - спокойно ответил тот, что крутил руль. Двух из них я знаю.
Машина мчалась куда-то в ночь по широкому мокрому шоссе, облитому огнями больших фонарей. Из-за дерева показалась фигура в сером плаще. Черный короткий ствол автомата блеснул холодно, шелкнул негромко затвор, и удаляющийся по дороге автомобиль заплясал обреченно, пойманный в прорезь прицела.
- Напомни мне завтра, чтобы я не забыл это разобрать. - Сентиментально процедил Ахмет, глядя в окно.
Автоматная очередь выбила оконные стекла. Они брызнули в разные стороны дождем мелких осколков. Не успевший как следует набрать скорость "Москвич", изобразил на дороге кривую и замер, въехав в большое толстое дерево.
Кругом было тихо. Еще раз передернув затвор, убийца подошел ближе. Немного постоял, всматриваясь. Потом одной рукой вскинул ствол и прицельно короткими очередями расстрелял три неподвижных силуэта.
...Утро случилось солнечное и не по-зимнему тёплое. Кафе "Летнее" на Красной открылось только-что. Первые сонные посетители, желая разбудиться в предверии наступающего дня, пили крепкий дымящийся кофе и потягивали армянского разлива коньяк. Из охрипшего транзистора пел Миша Шуфутинский.
Валет расположился за крайним столиком в самом углу, спиной к стене и лицом к улице. Он курил, поглядывая вокруг. На столике перед ним стояла чашка уже остывшего кофе. Рядом - самодельная пепельница, бывшая когда-то пивной банкой и приоткрытая пачка "L & M". Валет ждал. Редактор "Зари Кубани" должен был появиться вот-вот.
Минуты текли медленно. Валет смотрел на часы, потом гасил в пепельницу окурок и зажигал следующую сигарету. Березовский появился из серых "Жигулей", притормозивших у бордюра. Он нагнулся, что-то сказал шоферу, и машина, тронувшись с места, укатила. Валет увидел, что тот держит какие-то бумаги. Березовский не подал ему никакого знака, молча направился к стойке и взял сто грамм коньяка.
Валет, не отрываясь, глядел на тлеющий кончик сигареты, когда редактор брёл к его столику. Березовский снял шляпу, поставил коньяк и бросил на стол две газеты.
- Читал? - Начал он вместо приветствия.
Валет оторвал взгляд от сигареты и посмотрел туда, куда Березовский ткнул пальцем.
- Прочти, интересно.
Валет развернул газеты к себе и быстро пробежал глазами. Одна из заметок называлась "Труп на обочине". Валет узнал из неё, что вчера днём у проезжей части нашли лейтенанта милиции. Тот был убит выстрелом в горло. Стреляли, предположительно с нескольких шагов и, предположительно, из пистолета Макарова милицейского образца. В другой заметке под заголовком "Нападение на милиционеров" сообщалось, что вечером вчера у подъезда своего дома был ранен выстрелом из пистолета старший инспектор уголовного розыска Алексей Красиков. Сопровождавший его коллега - тоже работник милиции от полученных огнестрельных ранений скончался на месте. В завязавшейся перестрелке один из нападавших был убит. Другому удалось скрыться.
- У них оперативная информация, - скучно сказал Валет. - Вчера постреляли, а уже сегодня - в номере. Совсем, как в Чикаго.
Березовский свернул газеты и сунул их в карман.
- Это всё, что ты мне можешь сказать?
- А что ещё? - Валет пожал плечами. - Мента у дороги нашли - понятия не имею, кто это. А про второго нападавшего ты, думаю, знаешь лучше меня. - Он ткнул недокуренную сигарету в пепельницу.
Березовский молчал, глядя на молодого человека с сочувствием.
- Ты всегда знаешь больше, чем говоришь. - Закончил Валет.
- Что знаю - это моё дело. Я отчитываться не стану. Хотелось тебя послушать.
Валет отхлебнул кофе и снова пожал плечами.
- Что именно? Я думал, ты будешь говорить, как тебе это всё не нравится, что заинтересован в серьезных людях, что если дальше будет похожее, сдашь меня Ахмету. Ведь это хотел сказать? Слушаю тебя.
Березовский медленно покачал головой.
- Нет, я промолчу. Ты все и так знаешь. Без меня. Слушай другое. - Он посмотрел на пропитого вида бомжа, который просил мелочь, сидя у входа в кафе. - Ты говорил мне, что тебе надо будет ещё за чем-то съездить в Москву, чтоб закончить материал на Илюшенко.
Валет отхлебнул кофе. - Ахмет этим снова заинтересовался?
Березовский кивнул.
- Я вчера говорил с ним. Тебе хватит суток, чтобы слетать в Москву и вернуться?
- Хватит. - Валет допил кофе и отодвинул чашку.
- Рейс до Стамбула переносится на завтра. Сначала слетаешь в Москву. Возьмешь, что хотел там взять...
Березовский без интереса глядел на свой коньяк.
- Хочешь? Я не притрагивался.
Валет медленно и с сожалением покачал головой. Обернулся и увидел бомжа у входа.
- Предложи ему. Он не откажется.
Березовский надел шляпу.
- Какая жизнь мерзкая...
Валет потрогал пустую чашку.
- Думаешь, на том свете лучше будет?
Березовский зевнул.
- Не знаю. Может и не лучше.
Глава 14.
Звезды тихо таяли над ночным городом. Ровные силуэты многоэтажек прорисовывались нечетко сквозь синеватую мглу. Свет на кухне в этот час был потушен. Лена и Беляков сидели в креслах и неспеша потягивали остывающий чай. Беляков смотрел в окно.
- Бывают моменты, - проговорил он, cкосившись на Лену, когда я вдруг начинаю чувствовать себя романтиком.
Та повернула голову.
- Ты хочешь сказать, что будешь сейчас меня трахать?
Детектив поморщился.
- Я хочу говорить стихами, а ты сводишь все к грубой пошлости.
Лена поставила свою чашку на стол.
- Говори прозой. Я это скорее пойму.
- Ты не любишь стихи? - У Белякова в голосе прозвучала обида.
Лена откинулась в кресле.
- Не сейчас.
- Жаль. Это грустно очень. - Беляков разочарованно пожал плечами. - Именно теперь-то меня и тянет на поэзию. Все мы немножко поэты. Но я сейчас особенно. Помню, в детстве был ужасно сентиментальным. Я всегда плакал, по любому поводу. Или мне не дали конфету, или мама ушла надолго. А уж как я надрывался, когда падал или ударялся обо что-нибудь нечаянно...
Детектив усмехнулся и покачал головой.
- Я просто рыдал.
Лена взяла свою чашку.
- Когда я была маленькой - старалась никогда не плакать. Даже если было действительно очень больно. Все другие девчонки плакали по любому поводу, а чаще - без повода. Я - нет. Мама всегда удивлялась. Ей такое казалось странным. А мне - наоборот. Я всегда думала, что плакать - это унизительно.
Беляков смотрел на Лену с уважением. Та допила свой чай и поставила чашку на столик. Потом поднялась с места, отряхнув на себе халат.
- Я хочу спать, - сказала она негромко.
Лена заметила, как в темноте у Белякова тихо по-кошачьи блеснули зрачки.
- Я - тоже, - заявил он.
Лена посмотрела на него с сочувствием и, чуть улыбнувшись, качнула головой:
- Я имею в виду не это.
... Алик Кабардинец сидел один за ресторанным столиком. На тарелке покоился расковырянный ужин. Рядом - две почти пустые бутылки - с русской водкой и грузинским вином. Алик выплеснул в бокал остатки водки и залпом прикончил. Пустой бокал он отчаянно с силой швырнул об пол. Несколько пар глаз за соседними столами покосились на него с опаской. Кабардинец откинулся на спинку стула и, дымя сигаретой, слушал, как колхозного вида девка на сцене пропито-прокуренным голосом исполняла прошлогодний шлягер Алены Апиной грустную историю о непутевой Ксюше, отвергнувшей клевого парня Витюшу и спутавшейся с уголовником.
- И что дальше? - Вдруг прозвучало откуда-то сзади.
Алик повернул туда голову и увидел надменную физиономию официанта. Тот без выражения глянул на останки бокала, разбросанные там и сям по полу и так же на Кабардинца. Алик оживился. Он небрежно прищелкнул пальцами.
- А, офцант! Икры хочу! - Это было заявлено громко, и многие еще раз обернулись, поглядев на Алика с недображелательным интересом.
Официант, усатый чернявый парень, разглядывал его, как если бы смотрел на грязь у себя под ногами.
- Красную, черную? - Поинтересовался он спокойно.
- Черную! - Алик снова прищелкнул. Он не понял иронии.
Официант продолжал холодно разглядывать клиента.
- Я тебе сейчас коричневую принесу...
Кабардинец посмотрел сначала на официанта, потом - на осколки. Лицо у него брезгливо скривилось.
- Ой, сука, мелочный! - Он вытащил из кармана двадцатидолларовую купюру и, скомкав, бросил на пол.
Официант быстро подобрал деньгу и сунул ее в кармашек своего белоснежного костюмчика. Лицо у него ожило. Взгляд подобрел.
- Одну минуту, пожалуйста. - В голосе прозвучало раскаяние. - Сейчас будет икра.
Он исчез быстрой проворной походкой. Алик сгреб со стола бутылку вина и сделал несколько больших глотков прямо из горлышка. Следующей песней Марина Журавлева приглашала желающих на медленный танец. Алик тупо отстранил от себя недоконченную бутыль и обвел глазами соседние столы. Уже достаточно мутный взгляд его остановился на роскошного вида брюнетке, которая неспешно беседовала со своим спутником. Алик встал и, покачиваясь, направился к ней. Брюнетка и ее молодой человек настороженно разглядывали приближающегося горца.
- Я - Алик Кабардинец, - заявил он, подойдя. - Меня тут все знают. - Он неопределенно махнул рукой. - Если кому не нравится Алик Кабардинец - я его убиваю сразу.
Брюнетка и ее приятель пристально и без интереса разглядывали их нового друга. Тот. не тратясь больше на церемонии, ухватил девушку за руку.
- Пошли, - заявил он хрипло, но дружественно и решительно потащил девушку из-за стола. - Танцевать будем.
Брюнетка, взвизгнув, пыталась высвободиться, но Алик держал крепко. Парень ее, бросился на кабардинца, однако переоценил себя. Алик, проворно выпустив руку девушки, уложил противника точным ударом в челюсть. Тот грохнулся прямо на стол, круша посуду и переворачивая стулья. С другого конца зала быстро приближался патрульный милиционер в форме. Алик, разведя руки в стороны, двинулся ему навстречу.
- Командир, погляди: я говорю - танцевать идём, а она - ненавижу, говорит, черных. Че делается, погляди...
Патрульный сверху вниз смотрел кабардинца. Наметанным глазом сразу усек человек при деньгах. Милиционер шагнул к Алику и твердо взял его за локоть.
- Пойдем, - сказал он еще вполне миролюбиво. - Не надо тут скандал устраивать.
Алик выдернул руку из пятерни патрульного. Мелькнула смятая стодолларовуя бумажка, которую он сунул в верхний карман милицейского пиджака. Потом доброжелательно хлопнул милиционера по небритой щеке.
- Исчезни, - Алик развернулся на все девяносто градусов и, покачиваясь, двинулся назад к своему столу.
Тяжелая милицейская дубинка быстрее молнии взлетела в воздухе и звучно опустилась на спину кавказца. Тот упал на колени и заполучил еще один удар по спине. Патрульный ухватил кабардинца за шиворот и под одобрительные взгляды зала поволок к выходу. Но Алик проделал, вдруг, то, чего милиционер от него не ждал. Ухватив правой рукою никем не занятый стул, он резким неожиданным ударом навернул им своего противника. Вскочив на ноги, сграбастал за шкирку полуоглушенного милиционера и со всей дури звезданул ему в челюсть. У того зазвенело в ушах, в глазах померк свет. Вторым ударом кабардинец вырубил патрульного, который чурбаном свалился на пол. Алик еще раза два пнул его.
Оглянувшись, увидел, что все глаза в зале смотрели сейчас на него. Музыка тоже стихла. Все наблюдали за разбушевавшимся клиентом. Поправив прическу, Алик двинулся обратно к своему столику, но тут увидел появившуюся с другого конца зала группу в синих милицейского образца мундирах. Это были "срочники": у них не было никакого оружия, кроме дубинок. Энергично ими помахивая, парни направлялись к будущей своей жертве. Глаза у них возбужденно сверкали в предчувствии жестокого мордобоя. Иначе "срочники" не привыкли: любой ими задержанный должен был харкать кровью и выплевывать зубы.
Алик застыл на месте. Публика в зале радостно съёжилась в предвкушении мрачного зрелища. Те, кто был опытнее, поднимались и уходили тихонько: ситуация обещала мало хорошего - здесь обычно не ограничиваются хулиганом, а успевают отделать еще человек десять. Газеты напишут потом, что в ресторане случилась массовая драка.
Когда между "срочниками" и кабардинцем осталось шагов несколько, тот выхватил "Браунинг". "Срочники" замерли. Они не ждали такого.
- А ну, стоять! - Заорал кабардинец, беря на прицел то одного, то другого. Глаза его горели безумным огнем. - Кто сделает шаг, первый ляжет на месте!
"Срочники" и не собирались двигаться. Им стало вдруг зябко. За долгие месяцы суровой армейской школы парни здорово обучились колотить пьяных и выворачивать карманы прохожим. Наведенный на них пистолет они увидели сегодня впервые.
Не опуская дула, кабардинец боком прокрался к выходу. Оказавшись на воздухе, он быстро спрятал оружие и, не теряя времени, зашагал прочь.
Было темно. Только холодные звезды и одинокие скучные фонари рассеивали черноту декабрьской ночи. Луна, вчера еще круглая и полнолицая, стала теперь полумесяцем, обещая скоро ни то дождь, ни то снег, ни то и дождь и снег сразу. Алик остановился, достал пачку "Marlboro", распечатал и неспеша закурил. Машины, забрызганные дорожной грязью, выныривали и пропадали в темноте пустых улиц.
На остановке Алик увидел трех скромного вида девушек. Те дожидались троллейбуса, запаздывавшего в этот час. Отшвырнув в сторону недокуренную сигарету, кабардинец решительно направился к ним. Девушки почуяли недоброе сразу. Они настороженно стихли.
Алик, подойдя, оглядел их внимательно.
- Я - Алик Кабардинец, - заявил он твердо, хотя язык заплетался. И добавил: - Меня здесь каждая сволочь знает.
Подумал немного и решил, что для недолгого знакомства этого хватит. Алик выхватил пистолет из-за пояса и с размаху въехал одной из них в лоб. Потом другой. Обе девицы без чувств лежали на тротуаре. Алик схватил третью и ткнул ей в живот дуло.
- А ну, идём! - Хрипло приказал он и тут же оттащил в сторону - где жалкие облезлые кустики рядом с троллейбусной остановкой кое-как прятали от чужих глаз небольшую лужайку. Несчастная отчаянно взвизгнула и хотела вырваться, но Кабардинец заехал ей рукояткой в темя и отволок бесчувственное тело в кусты.
Уложив бедную девушку, кабардинец начал расстегиваться. Пистолет он бросил рядом, на землю.
Было тихо. Луна печально глядела сверху, но молчала. Немые деревья равнодушно смотрели в небо, протягивая к звездам кривые мерзлые ветки.
Когда Алик кончил, он удовлетворенно хмыкнул и неспеша вытерся. Подумал, что у остановки лежат еще две, но... мужские резервы его, увы, были на исходе.
Глава 15.
Надежду Павловну Романцову Валет знал давно; она была первым редактором "Демократической Кубани" - ещё до Покровского. Газета тогда занималась разносом любой власти: начиная с кремлевских шишек и кончая их кубанскими наместниками. В августе 91-го она сменила тон - стала официозной продьяконовской. Но давняя тяга к скандалам и разоблачениям осталась. Сентябрь 92-го стал переломным. Появившаяся в газете статья с открытыми обвинениями в адрес Илюшенко наделала шуму. Речь шла о злоупотреблениях, делались намеки, достаточно внятные, на связь будущего заместителя главы края с местной мафией. В суд Илюшенко не подал. Ограничился интервью одной из оппозиционных газет: всё, что про него написали - клевета. Удар последовал с другой стороны. Удар резкий и неожиданный. "Москвич", за рулём которого сидел тридцатипятилетний муж Романцовой, столкнулся на ночном шоссе с патрульной милицейской машиной. От удара "Москвич" оказался в обочине. Всё разнесло всмятку. Муж Надежды и их девятилетний сын погибли на месте. Экспертиза показала потом: водитель "Москвича" был пьян.
Романцова знала всё. И что аварию заказал Илюшенко, и что организовал её инспектор угрозыска Красиков. Но сделать ничего не могла. И не хотела. После месячного лечения в нервном отделении решила твердо - уйдёт в монастырь и закончит этим мирскую жизнь. Наверное, навсегда. Она умрёт для этого мира. Никто не будет ей интересоваться. И она - никем.
...Валет забрался в такси и сунул водителю мятую бумажку с адресом. Таксист, толстый румяный от мороза детина с рыжими усами, прочёл и усмехнулся добродушно:
- Грехи замаливать?
Валет неспеша устроился на переднем сиденьи и пристегнул ремень.
- Дела, - ответил он коротко и откинулся назад в кресле. - Знаешь, где это?
Патрульный милиционер, проходя мимо, пристально оглядел обоих. Валет посмотрел ему вслед.
- Знаем, - ответил таксист. - Бывали и там. Он сунул в магнитофон кассету и, нажав "PLAY", врубил двигатель. Запел Миша Шуфутинский. Песня была про Таньку, оказавшуюся по молодости своей в неприятной истории. - Месяц назад возил одного батюшку. Честно говоря, с трудом нашёл тогда дорогу. Но сейчас хорошо помню, как ехать.
Валет смотрел в окно. Там мелькала Москва. Москва несоветская уже грязная и суетливая. Москвичи и приезжие, вечно куда-то спешащие, спотыкались неуклюже на каждом шагу. Тротуар был покрыт плотным слоем смерзшегося позавчерашнего снега и не давал передвигаться быстрее. По мокрому шоссе пробегали забрызганные авто. Во все стороны от их шин летели комья рыжего снега.
- Можно здесь курить? - Спросил Валет, поглядев на водителя.
- Кури на здоровье, - разрешил тот.
Валет извлек пачку "Marlboro", вытряхнул одну сигарету и, чиркнув, пустил дым.
Ехали минут двадцать. И вот, в окне показались большие каменные стены - на манер тех, какими в средние века обносили крепости.