Бондаренко Николай Алексеевич. Вот Человек !

   - Устал, - кивнул я.
   - Я так и подумала. Но грубить все равно нельзя, - мягко продолжала Ри. Господин Карл грубостей не заслужил. Вы, наверное, еще не поняли, кто он.
   - Наверное, - вздохнул я, горько сожалея о том, что душа девушки наверняка в чернильнице.
   - И наверное, не поняли, что все распоряжения господина Карла выполняются беспрекословно.
   - Наверное.
   - А теперь вы хорошо это уяснили, - обвораживала своим голосом Ри. Следовательно, нужно взять себя в руки и выполнять то, что необходимо.
   Ри положила передо мной протокол.
   - Я же сказал! - разозлился я. - Не прибавлю ни слова!
   - Ну вот вы опять, - всплеснула ослепительно белыми руками Ри.
   - Да, опять, - жестко сказал я. - И разговор закончим.
   - Вы не только грубиян. Вы... - Ри изящно покрутила пальчиком у виска.
   Я отвернулся и не видел, как девушка уходила. Должно быть, я ее сильно рассердил. Что ж, я готов извиниться, но отступить от своего слова? Никогда!
   Заглянул Бо. На цыпочках, то и дело оглядываясь, он приблизился к столу.
   - Не горячитесь, - шепотом посоветовал он. - Бывает, устанешь, но пересилишь себя - и пройдет.
   - Мне нужны деньги, - грубо сказал я. Совсем не хотелось говорить с человеком, у которого душа замурована. - Дайте взаймы.
   - Я бы с удовольствием, - улыбнулся Бо. - Я кое-что уже решил, но трудно как-то сразу...
   - Но с этого начинается подвиг! - торжественно воздел я руку. - Чего вы боитесь? Смелее! Трудно сделать первый шаг, а потом пойдет, пойдет!
   - Я думаю над этим. Уверяю вас, все не так просто.
   - Думайте, больше думайте. Человеку свойственно думать. И совершать благородные поступки.
   Бо, не сводя с меня широко раскрытых глаз, попятился к двери. Только его и видели.
   Появился кто-то еще из комнаты Бо-Э-Ни. Кажется, Э. Он низко наклонился и вкрадчиво спросил:
   - Сугубо между нами. Нельзя поступать так опрометчиво. Это вам повредит. А у вас, я слышал, незаурядные...
   - Взаймы не дадите? - перебил я.
   - К сожалению, денег с собой нет... Прислушайтесь к моему совету, прошу вас!
   - А я очень прошу взаймы.
   Э без лишних слов выкатился.
   Что за новости! Не успел Э покинуть комнату, тут как тут - Ни! Советы, просьбы, увещевания... Я грозно повторил выкуривающий вопрос.
   Потом появился Ви. Потом А. За ним - О. За О - Ва. За Ва - Ал. Потом заглянул И. Се был крайне невыносим. Пожелания Мо я как-то выдержал, а визит Па меня доконал...
   - Ну хорошо! - закричал я. - Позовите Ри! Создайте условия!
   Без промедления явилась Ри. Вся - покорность, вся - внимание. Она приготовилась записывать мои претензии в блокнот.
   - Пишите, - воодушевился я. - Прежде всего мне нужны деньги. Это первое.
   Ри удивилась. Изящные дужки бровей взлетели на лоб.
   - Да, да, деньги, - повторил я. - Мне не на что даже пообедать.
   Ри черкнула в блокноте, и я продолжал:
   - Второе. Срочно доставить сюда для работы сочинения господина Карла.
   - Что еще? - лучезарно поинтересовалась Ри. Второй пункт искренне ее обрадовал.
   - Третье и последнее. Никаких звонков, никаких визитов, полная тишина.
   - Я доложу господину Карлу, - пропела Ри и красиво удалилась.
   Началось новое шествие Бо-Э-Ни. На этот раз друг за другом они несли сверкающие тома сочинений Карла Великого. На столе выросла внушительная книжная гора. Торжественную процессию замыкала Ри.
   - Это все? - спросил я. - По-моему, господин Карл написал гораздо больше!
   - Вы не ошиблись, - улыбнулась Ри. - Господин Карл прислал избранные сочинения. Те самые, что хранит у себя в кабинете. Цените доброту господина Карла! Он совсем не обиделся и желает вам хорошо потрудиться.
   - А деньги?
   - Господин Карл распорядился: вас накормят бесплатно.
   - Передайте господину Карлу мою благодарность. Не смею более задерживать, - сказал я официальным тоном и засел за просмотр принесенных книг. На листке бумаги, дабы деятельность моя выглядела солидней, стал делать пометки.
   В двенадцать тридцать я захлопнул последний том и потребовал, чтобы Карл меня принял.
   - Ну, готов протокол? - встретил он меня добродушным вопросом.
   - Нет, господин Карл. Я просил полное собрание ваших сочинений, а мне принесли малую толику - избранное!
   - Разве недостаточно? - просиял Карл.
   - Когда, с вашего разрешения, я работал в библиотеке, там я наткнулся на ряд шедевров. В избранное, к сожалению, они не включены. Кроме того, ни один из выступающих не упомянул о ваших статьях. А ведь это особая, далеко не простая грань творчества! Неужели ее обойти? "
   Господин Карл, - откуда-то сверху раздался четкий мужской голос. - Срочное сообщение".
   - Говорите! - громко сказал Карл в пространство. "
   Около учреждения собираются толпы людей. Говорят, будто вы обещали накормить".
   - Я? Накормить? Что за нелепость!.. Хорошо, я разберусь, - ответил Карл и придавил красную кнопку.
   Вошла Ри, и Карл, помедлив, распорядился:
   - Проводить Чека в зал заседаний.
   - Слушаюсь, господин Карл, - артистически отреагировала Ри, и мы направились к лифту.
   Наконец-то я доберусь до этой слишком оригинальной гробницы, ликовал я. Только бы не сорваться...
   В последние часы я слишком много стал думать о проклятой чернильнице, мысли набегали сами по себе, и никак с ними не сладить. Я должен, убеждал я себя, вернуть горстке обманутых людей то, без чего их жизнь на земле теряет смысл.
   Я напряженно размышлял об этом и весь путь до библиотеки боялся взглянуть на Ри - вдруг разгадает мои мысли, тогда все пропало... Нет, Ри спокойно плыла рядом, ее красивые светло-зеленые глаза смотрели прямо перед собой, моя особа ее совсем не интересовала.
   У входа в библиотеку я наугад попросил Ри взять тринадцатый, восемнадцатый и двадцатый тома. А я пока познакомлюсь с музейными экспонатами. Ри возражать не стала, и я с трепетом проник в мир старых канцелярских принадлежностей. Не теряя времени, придвинул к высокому стеклянному кубу макет пресс-папье, вооружился тяжелой скрепкой и взобрался на скользкую поверхность чернильницы. Дважды ударил скрепкой по ослепительно начищенной крышке - бесполезно: гладкая металлическая гора даже не пошатнулась. Только подо мной бешено заметались знакомые щемящие звуки - громкая речь, смех, рыдания... Что же делать? Обхватил крышку руками и попробовал расшатать. Она вдруг сдвинулась против часовой стрелки, и я догадался: резьба! Недолгая раскрутка, и с помощью скрепки крышка с грохотом летит вниз...
   И вдруг комната стала наполняться голосами, будто смеялись и рыдали десятки людей. Я с изумлением заметил: из золоченого жерла чернильницы вылетают лохматые фиолетовые тени! Две из них торопливо выскользнули за дверь; остальные заметались от стены к стене, от пола к потолку, хотя дверь была открыта настежь. Веселые звуки постепенно исчезли, и над головой повис сплошной невыносимый стон. Я закрыл уши руками, наблюдая за тем, как лохматые фиолетовые тени, мелькая у меня перед глазами, возвращались в стеклянную гробницу...
   Стало тихо-тихо. Неужели так сильно карловское влияние, что для большинства стало невозможным даже освобождение?
   Не может быть! Послушал стенку стеклянного куба - да, чернильница гудела от жутких звуков. Хорошо, хоть теперь стенания бушевали в глухой фиолетовой яме, не терзали душу открытыми громкими воплями...
   И все же две тени выскользнули! Кто они?
   Примчалась Ри, во все глаза глядит на меня и ласково говорит:
   - Я знаю, я обидела вас. Пожалуйста, простите. Сейчас я поднимусь наверх и... накормлю вас... Вы же голодны!
   Ри упорхнула к лифту, поспешил и я. Но не за тем, чтобы подняться на пятый этаж. Меня интересовали железные ворота и приспособления на стеллажах, изобретенные разносторонне развитым Карлом...
   Ворота открылись великолепно, и я мог еще раз полюбоваться: прекрасное изобретение! И как мастерски исполнено! Вероятно, и действует безотказно.
   Удар по стеклышку - обнажилась крупная желтая кнопка. Легко ее нажимаю и слышу: тяжело загудели где-то механизмы, и куда-то вверх поехали ящики и мешки...
   Молодец, Карл, не обманул! Система функционирует отлично. Подача осуществляется четко, бесперебойно: ящик за ящиком, в равные промежутки времени, отправляются по скрытому транспортеру...
   Почти весь склад разгрузился, когда я услышал сзади бешеный топот и яростные крики. Вбежали карловские генералы, стали меня бить и выкручивать руки...
   Появившийся Карл мановением руки остановил экзекуцию.
   - Господин Карл, - учтиво обратился к нему один из генералов. - Нужно спешить! Толпа негодяев растаскивает продовольственные запасы.
   - Что ты натворил, Чек. Я на тебя так надеялся!
   Я молчал, облизывая разбитые в кровь губы и чувствуя, как немеют от нанесенных ударов скулы.
   Откуда ни возьмись Бо. Он растолкал генералов и вплотную протиснулся к Карлу.
   - Негодяй! - закричал Бо своему шефу. - Обманщик и негодяй! Долго я молчал, но теперь...
   Бо схватили и уволокли. Карл с чувством повторил:
   - Видишь, что ты наделал. А ведь я его любил. Он был самым примерным, самым добропорядочным человеком...
   Меня куда-то поволокли, опять били, и в конце концов я оказался за колючей проволокой. Если бы на этом все кончилось, я бы, наверное, был несказанно счастлив. Но разве Карл отступится? Он теперь только и развернется, только и начнет изощряться. Он, конечно, следит за каждым моим шагом и, свершив наказание, вернет меня в свое драконовское гнездо... В этом я нисколько не сомневался. А вчера, когда увидел Ри, даже расхохотался...
   Впрочем, о господине Карле и о том, что меня ожидает, даже думать надоело. И я сосредоточенно, стараясь, отвлечься, рассматривал прореху над головой.
   В первую ночь эта настырная прореха, казалось, была наполнена не звездами, а зелеными зудящими мухами, вызывала брезгливое воспоминание о городской свалке. Издевательски бренчала на лучине, отщепленной ветром от доски, зловеще завывала и густо забрасывала мелкие колющие капли дождя. И подумалось тогда дождь несерьезный, кратковременный, не то бы пришлось побултыхаться в ледяном потоке, до костей промерзнуть в мокрой одежде. Тина, в которой вязло небо, то и дело рвалась; ветер старался особенно, даже лучину сломал - назойливое треньканье исчезло, но вой усилился и появились в нем хрипота и печаль. А сейчас тихо, и кусок неба в прорехе как кусок породы с блестящими алмазными вкраплениями - он мрачно навис, давит всей тяжестью, и кажется, ветхая крыша не выдержит, вот-вот рухнет на ни в чем не повинных людей...
   Все-таки странно: вижу небо, а собственно о небе не думаю. Небесный порог, за которым открывается космос, почему-то меня не трогает, хотя, я чувствую, это не так, подсознание не дает успокоиться, совершенно уйти от космических далей... Пока, видно, слишком сильно притяжение земных реалий, и мысль не может пробить естественный мощный барьер...
   Какой там космос! Сознание прежде всего возвращает, так и сяк перемешивая, впечатления прошедших дней. Тяжко вздымается кайло, шаркают лопаты, стучат о днища носилок куски тяжелой породы, взад-вперед с натужным скрипом носятся тачки, смутно возникают в темноте грязные, с потными подтеками лица рудокопов, ослепительно сверкают белки глаз...
   Космос, однако, привораживает, заставляет пристально рассматривать алмазную россыпь звезд. Одна звезда, у самого края, особенно лучится - будто крупный самородок, обработанный рукой мастера. Вчера, когда была найдена целая семья царственных алмазов, драгоценные находки выглядели мутными стеклянными Сгустками. Когда они еще обретут блеск и величие!.. А меня зримо слепил гранями редкой красоты бриллиант. Звезда долго искрилась, и волшебная шкатулка сознания понемногу закрывалась. Жгучее чувство досады, наконец, растворилось, исчезло... Видно, дала о себе знать усталость и потопила в своих глубоких сонных водах всякую мысль о горьком и печальном. Завтра будет день, и день нелегкий. Так что забытье захлестнуло вовремя и подарило часы целебного отдыха.
   Утро обрушилось на головы спящих грозными окриками надзирателей:
   - Поднимайс-с-сь! С-с-скоты!..
   Ряды серых лохмотьев зашевелились, задергались - узники торопились встать, чтобы избежать ударов кованых ботинок под ребра. Я поспешил во двор к нужнику из железных прутьев, но здесь уже толпились ожидающие очереди. Через несколько минут, отведенных распорядком, двор опустеет - в бараках торопливо застучат ложки о деревянные чашки: начнется, кратковременный, почти пустой завтрак.
   Вчера утром у столба ограды с проржавевшими иглами колючей проволоки, у самого его основания, разглядел я зеленые побеги нежной травки. Я еще удивился: осень, холода набегают, вокруг ровный каменистый пустырь, а травка не замечает ни пронизывающего ветра, ни заморозков, ни гнетущей пустоты мертвой тюремной территории - поднялась как символ каких-то скрытых светлых сил... Нагнулся я к стебелькам, провел огрубевшей ладонью по шелковистому ершику - и так стало на душе тоскливо, впору бы завыть. Но тоска моя где началась, там и кончилась. Одним ударом охранник отшвырнул меня в сторону и принялся бухать сапожищами по слабым неокрепшим листочкам. Вот и глянул я сейчас: как она там, горемычная травка...
   Выжила! Несколько стебельков распрямились всем напастям назло, кажется, даже проклюнулись свежие побеги. На радостях я чуть не присел на корточки, чтобы получше рассмотреть живое чудо, но вовремя вспомнил вчерашнюю расправу и шагнул в сторону. Я сказал себе, что буду приходить сюда каждый день, утром и вечером, склонять голову перед земной жизнестойкостью, учиться у этого хрупкого существа бороться и побеждать...
   Наконец, все процедуры позади, дежурный ловко собрал посуду, и над бараками тягуче, в тысячу голосов, пророкотало:
   - Благодаре-е-ение господину Кар-р-лу!..
   Объявлено построение. Бегу к воротам и занимаю в разношерстном сером строю место, определенное мне с первого дня. Слева почесывается Бо, справа крючится от холода Филипп. Их бросили сюда вместе со мной, и виноват в этом был я. Это я выпустил Бо из чернильницы, и он оскорбил Карла. А Филипп - тот самый бармен, который тайно снабжал меня бутербродами. За это и поплатился.
   Бо несколько раз благодарил меня, как он сказал, за освобождение души. Был он тих и молчалив, раздобыл где-то клочок газеты и скрытно изо дня в день что-то там вычитывал.
   - Как самочувствие? - спросил я у него.
   - Жить можно, - скромно ответил Бо. - Только бы лучше кормили.
   - О чем вы? - встрепенулся Филипп.
   - Жалуется на пустой желудок, - объяснил я.
   - Я тоже жалуюсь. Но что поделаешь, - вздохнул Филипп и плотнее завернулся в лохмотья. - Ты все-таки с ним поосторожней, - тихо сказал он, кивая на Бо. Меня чутье не обманывает.
   Филипп уже в который раз говорит о том, что Бо - доносчик. Дескать, его специально приставили, чтобы он сообщал Карлу. Но что-то не верится. Живет Бо замкнуто, тихо, ни во что не вмешивается. Ну, был он когда-то отъявленным бюрократом, но доносить... Нет, у меня у самого есть чутье. Не тот человек Бо, чтобы кого-то предавать. Поэтому я молчу, переминаясь с ноги на ногу, жду команду на выход. В ходьбе немного согреюсь...
   И вот колонна стала вытекать из ворот мутным потоком. Идем молча, говорить запрещено. И все же Бо шепчет:
   - Ты сегодня не очень старайся... Пожалуйста. За тобой не угонишься...
   Я вспомнил, как вчера на славу помахал кайлом, как мимо меня, словно привидения, носились живые тени, сновали тачки.
   - А что, разве плохо потрудился?
   Бо с укоризной взглянул на меня.
   - Подумай о них. Разве не жалко?..
   Так вот почему все вокруг на меня хмуро поглядывают! Люди изможденные, еле шевелятся, а я... И как не догадался! Странная непонятливость...
   Мутный поток заметно сбавил течение, стал наползать на пологий холм. Километров пять будем петлять в предгорьях, пока дорога не приведет к глубоким холодным норам рудника.
   - Бо, - спросил я, чтобы скоротать время. - А как твое настоящее имя?
   - Не помню... Господин Карл приказал забыть, вот и выветрилось.
   - А что такое Бо?
   Филиппу тоже было интересно, и он прислушивался, то и дело выбиваясь из строя.
   - Эту кличку, - горько усмехнулся Бо, - придумал господин Карл. О, господин Карл - великий выдумщик. Когда он размышлял над тем, как же назвать меня, вдруг вызвал к себе и сказал: "Я думаю, что ты не бог весть какая птица. Не правда ли, прекрасное имя? Однако всю фразу произносить слишком долго. Называть тебя Не бог - нелепо. А Бог - нельзя, потому что ты и в самом деле не бог. Самым подходящим я считаю укоротить слово, которое обозначает всевышнего. Итак, - сказал он, - отныне ты Бо. Имя твое будет напоминать тебе о моей милости, потому что я мог назвать тебя, к примеру, жабой".
   - Хорошенькая история, - вздохнул я, вспомнив, с какой виртуозностью господин Карл подбирал имя и для меня.
   Бо легонько толкнул локтем, и я заметил: за мной прозрачными глазами наблюдает стражник, вышагивая в ногу с колонной. Тот самый, который топтал вчера безвинное растение...
   Стражник отвел взгляд, убедившись, что нарушений нет, и поотстал, прочесывая взглядом густые ряды узников. И опять, как вчера, во мне все заклокотало. "Ну разве это человек, - думал я. - Это не человек, а робот... И продолжал дальше уговаривать себя, находить убедительные доводы. - Если бы у него была душа, он никогда бы этого не сделал. Но у него нет души. И он в этом не виноват. Господин Карл напрочь выбил из него все доброе, все светлое, все настоящее. Робот? Нет, робот добрее, робот, специально незапрограммированный для убийств и разрушений, существо безобидное. Он только трудится, только приносит пользу. А этот стражник - запрограммирован отрицательно, нет у него ничего святого..."
   Бо опять легонько толкает в бок. Говорить нельзя - за нами наблюдают.
   Все-таки молодец Бо, сумел сохранить в себе человека. Не каждый так может. Господин Карл великий специалист выворачивать душу наизнанку, умеет стерилизовать и мысли, и чувства... Уверен, когда-то этот стражник был нормальным и очень даже неплохим человеком. Не зарился на чужое, не унижал своих кровных братьев побоями, не обагрял руки людской кровью... Вчера, когда пришла Ри, на этого верзилу в человеческом обличии стыдно было смотреть: гнусное, жадное существо набросилось на девушку и вырвало из рук сумку с провизией... Хорошо, что вмешался начальник стражи, и часть еды была возвращена. Два сухарика я сунул в карман, один сжевал; когда Ри покинула караульное помещение, стражник повторил нападение - отобрал сумку и все, что в ней было...
   Ладно, не буду травить себя тем, что не вернешь и не исправишь. А если говорить о вчерашнем дне, то он был все-таки не так плох, учитывая неожиданный приход Ри и то немногое съестное, которое удалось сохранить.
   Ри была одета непривычно просто - в старенькое платьице с капюшоном. Вполне понятно - принималось во внимание не очень-то приличное место, куда она направлялась. Но и этот неброский наряд не смог скрыть ее похорошевшее, чертовски симпатичное лицо, пухлые губы и светло-зеленые, кристальной чистоты глаза. Стражники вперили в нее плотоядные взгляды, и даже, когда она вышла, чтобы сесть в легковую машину, высыпали на территорию лагеря.
   А здесь, в сторожевом помещении, после того как был укрощен наглый страж, удалось несколько минут поговорить.
   - Господин Карл передал привет, - начала Ри.
   - О, значит, вы от господина Карла! - ухмыльнулся я. - Отдайте сумку этим барбосам.
   - Нет-нет, - заволновалась Ри. - Я от самой себя...
   - И господин Карл не знает! - ехидно вставил я.
   - Знает. Я у него выпросила машину. Иначе как бы добралась.
   - Ну что ж, передайте господину Карлу - я всем доволен.
   - Зачем вы так... - тихо произнесла Ри. - Я от чистого сердца. Насилу его уговорила...
   - Вот еще новости. Вас никто не просил... Кстати, в сумочке нет записывающего устройства?
   Ри внимательно посмотрела мне в глаза и с укором произнесла:
   - В сумочке нет записывающего устройства.
   - Слава богу. Ну так я слушаю вас.
   - Я... о вас думала. Мне показалось, вы непростой человек...
   - Что еще вам показалось?
   - Прошу вас, не грубите. Через несколько минут я уйду...
   - Вы в самом деле - по собственной инициативе?
   - Да.
   - Что ж, спасибо.
   - Эх, вы, - поднялась Ри. - А я-то думала, поймете. - Она махнула рукой и порывисто направилась к выходу.
   - Откройте, - потребовала она у стражника, кивнув на тяжелую, кованую дверь.
   Стражник виртуозно защелкал замками, когда Ри торопливо выскочила, усмехнулся:
   - Эта мадам тебя знать не хочет. И приношение - не тебе, а как ты правильно сказал - мне, барбосу! - Он засмеялся, озираясь по сторонам, в надежде найти поддержку у остальных. Но комната оказалась пустой - все выскочили вслед за Ри.
   Вспоминаю я этот визит Ри, стараюсь осмыслить каждый ее жест, каждое слово. Похоже, девушка действительно приехала ко мне по своей инициативе. Затоптанные ростки прорастают...
   Колонна густо забурлила в лощине, на узком спуске - значит, почти пришли. Немного влево - и откроются черные провалы шахт с примитивными приспособлениями для спуска. Здесь всех рудокопов разделят на группы и поочередно, по десять человек, больше в клеть не помещается, начнут отправлять в земные недра.
   Бо совсем расхандрился. Не хочется ему спускаться в подземелье, таскать неподъемные тачки с рудой. Никому не хочется, но для Бо этот труд особенно мучителен - он привык к умственной работе, и мышцы у него вялые, слабые, остро болят, ночами он стонет.
   Филипп бодрится, не показывает виду. Но охота ли ему дышать пылью, поднимать тяжести, ворочать лопатой?.. И все из-за меня. Не могу себе простить.
   Смиренно ждем своей очереди. Наконец нас громко отсчитывают; колесо, через которое переброшен канат, завизжало, и наша клеть устремилась вниз. Там, в преисподней, долго идем, спотыкаясь и наваливаясь друг на друга - ведь фонарь только у ведущего.
   Пришли. На месте выработки что-то уж очень светло и много народу - почти всех рудокопов согнали. Ко мне проталкивается плотный низенький человек в кожаном пальто и защитном шлеме и возбужденно говорит:
   - Я инженер. Мы спустили в шахту машину, но, к сожалению, некому доверить. Я знаю - вы сможете.
   Молча киваю и направляюсь за инженером. Ага, вот она, врубовая машина. Во все стороны хищно торчат сильные зубья, как бивни у мамонта. Этот зубастый барабан, способен, пожалуй, раздробить не только алмазную жилу...
   Инженер приглашает меня жестом в кабину. Я оглядываюсь, чувствую настороженные взгляды; но они почему-то меня не останавливают. Ведь знаю - не следует соглашаться, Бо предупреждал, и все же завожу мотор и трогаю рычаги. Пробую управлять, и наконец у меня получается.
   Барабан ревет и бешено вертится. Как нож в сливочное масло, ввел его в твердую бугристую стенку. И пошла работа! С удовольствием потрошу породу; вгрызаюсь вправо-влево-вверх-вниз, куски отваливаются, летят во все стороны. А ну, успевай за мной!
   Сколько я так орудовал врубовым барабаном, точно не знаю. Но прошел в глубь метров пятнадцать. Глянул за собой, а там сплошные завалы - не успевают за мной грузить на тачки и вывозить. Вдруг сверху посыпалось. Я выключил мотор, услышал крик и ругань. Выскочил из машины.
   - Там он, там! - кричат вокруг и показывают на гору сколышей.
   - Лопаты, лопаты! - кричу и сам кинулся разгребать осыпь руками. И откуда сила взялась! Точно врубовая машина, я швырял тяжелые ошметки далеко в стороны и увидел, наконец, черное, с кровавыми подтеками лицо Филиппа. Я даже не узнал его, мне подсказали:
   - Филипп, Филипп!
   Я выволок его на ровную площадку и убедился, что он живой. Сердце отзывается слабо, но дышит человек, значит, есть надежда.
   - Что же ты делаешь, а? - зловеще прошипел мне Бо. - Я же просил тебя... Ты хочешь всех угробить?
   Подскочил инженер, замахал руками, раскричался:
   - Почему не работаем?.. Где машинист?
   - Человека нечаянно... - хотел было я объяснить.
   - Какого еще человека! - заорал инженер. - Где ты видишь людей? Живо в кабину!
   - Присмотри за Филиппом, - сказал я Бо и полез в машину, незаметно прихватив кусочек породы. Его будет вполне достаточно. Уронил комок в сплетение шестерен и включил мотор. Захрустело, замигало, где-то снизу задымилось - и мотор заглох.
   Выбрался наружу и развел руками: что-то случилось. Инженер тут как тут. Бегает вокруг машины, ругается на чем свет стоит.
   - Такой-рассякой! Не можешь техникой управлять, берись за лопату!
   Инженер полез в мотор, а я из машиниста превратился в рядового рудокопа. Это и справедливо - сам наворочал, сам должен и расчистить. Но прежде чем взять заступ, склоняюсь над Филиппом, вытираю ему лицо. Он смотрит на меня в упор и бормочет нечто странное:
   - Зачем спас меня... Я негодяй, подонок... я... я...
   Прозвучал грозный окрик: работать! Вкалывай и ни о чем другом не думай! Хорошо, Бо смог увернуться. Через час он вынырнул из темноты и сообщил: Филиппу лучше. Вдвоем мы сможем довести его до лагеря.
   Хороший человек Бо. Нет, такой не способен на предательство... Смешно даже думать.
   Я остервенело, во всю мощь (удивительно, откуда берутся силы!) двигал заступом, ругал себя за непростительную оплошность и думал лишь об одном: скорее бы кончился этот день, скорее бы к Филиппу, скорей наверх!
   Наконец дали отбой, и рудокопы столпились у штольни, по которой вытаскивали к подножию горы клеть с людьми. Меня и Бо, поддерживающих с двух сторон Филиппа, пропустили вперед и подняли первыми. Филипп, конечно же, чувствовал себя отвратительно, постанывал, но деваться было некуда - не оставаться же здесь на веки вечные!.. Стражники в два счета спишут из числа живущих. Дай только повод...