Борисенко Игорь. Рекреация

   «Мерседес» резко дернулся назад, выдернув свой мощный радиатор из разбитого задка джипа почти не помятым.

23. Я ВЕРНУЛСЯ!

   Давненько Оскар не попадал в облаву! Полицейские вдруг сделались основным населяющим Вену видом живых существ, их автомобили завывали, перекликаясь друг с другом, их каски мелькали на каждом углу. Каски – чертовски неприятный головной убор. Во-первых, его пробивает не каждая пуля, а во-вторых, из-за него нельзя было отличить человека от куклы с загадочной штуковиной в башке. Впрочем, в свете тотального преследования и те, и другие стали одинаково опасными.
   «Мерседес» они бросили почти сразу и рядом с ним разделились: мрачный Акула со своими растерянными и испуганными помощниками решили раствориться на людной Мариахильфштрассе, а Оскар и Рихард страстно желали укрыться в казавшейся теперь почти родным домом ночлежке. При расставании Энквист уходил с напряженной спиной, ожидая пули, которую в отчаянии мог запустить Акула. Старый хрыч не мог примириться с мыслью, что отпускает своего давнего врага живым, не мог понять, правильно ли он среагировал на случившееся и не был ли он гнусно обманут. Спина осталась целой.
   Как раз в это время тучи опустились так низко, что напоролись своими толстыми черными животами на многочисленные флюгеры, шпили и антенны, торчавшие над городскими крышами. Дождь полил наземь такими плотными потоками, что, казалось, весь Дунай поднялся в воздух и сейчас обрушивается на грешные людские головы. Беглецы дали своим шевелюрам основательно вымокнуть, надели старые очки и достали из карманов одноразовые плащи. В них оба стали похожи на монахов в рясах с балдахинами, причем рясы эти были на пару размеров больше, чем нужно.
   По улицам мчались мутные ручьи, по тротуарам – редкие прохожие, спешившие укрыться от непогоды. В стене дождя иногда скользили расплывчатые огни автомобильных фар, но вряд ли даже вооруженные поисковой техникой полицейские могли что-то разглядеть. Хляби небесные разверзлись как нельзя кстати. Неужто тамошние обитатели еще держали сторону людей?
   Беглецы быстро двигались, стараясь не удаляться от стен и озираясь по сторонам. Несколько раз они ускользали от патрулей, выдававших себя громкими ругательствами или воем сирен. Однообразные мокрые улицы тянулись бесконечно. Они сливались, разветвлялись, пересекались, но Западный вокзал неумолимо приближался. Когда желанный пластиковый купол, наконец, можно было разглядеть в те мгновения, на которые ветер раздергивал завесу ливня, когда до цели осталось перейти только широкую привокзальную площадь, из-под козырька, где в солнечные дни торговали овощами, их окликнули полицейские. Это очень неожиданно и неприятно – властный резкий окрик в спину в то самое время, когда ты уже расслабился. Легавых было двое, оба – уже немолодые, усталые капралы с приподнятыми забралами шлемов и автоматами в руках.
   – Подойдите сюда, пожалуйста, и упаси вас бог делать резкие движения! – сказал один, повыше и пошире в плечах. В венском небе раздался продолжительный страшный грохот сталкивающихся туч. Прощальный салют? Последовал быстрый обыск, в результате которого пистолеты оказались на мокром прилавке.
   – Похожи? – спросил один капрал другого.
   – Сними очки! – сказал тот, другой, Оскару и, поглядев, добавил: – Да, похожи.
   В этот момент на руке Эиквиста надрывно запищали часы. Полицейские едва заметно вздрогнули и посмотрели на Оскара неодобрительно.
   – Мы ведь могли открыть огонь! – раздраженно воскликнул один. Очевидно, ему было неловко выказывать страх.
   – Извините! – пробормотал Оскар, сжимая запястье. – Радиоактивный фон из-за дождя повысился, поэтому они подали сигнал.
   Нажимая кнопку, Энквист замер от внезапно пришедшей идеи. Снизу на массивном корпусе часов крепилась коробочка с крошечными целлулоидными стрелками и набором ядов! Осторожно, но быстро Оскар протолкнул ее в кулак. Полицейские этого не заметили, так как в этот момент они оба дружно пытались оживить свои рации.
   – Проклятая гроза! Одни помехи…
   – Я же говорил, что сейчас надежнее таскать с собой телефоны и катушку с проводом…
   Еще один дружеский жест с неба! Рации не работают, а телекамеры, чьи злобные красные глазки горят в углублениях шлемов, передают в диспетчерскую только мельтешение черных и белых частиц. Прижав руки к груди, Оскар жалобно прогнусавил:
   – Господа, неужели вы нас заберете?! – одновременно он бросал косые взгляды на коробочку, в окошечке которой появились буквы «PAR». Он не собирался убивать, вполне возможно, ни в чем не повинных людей, отцов семейств и кормильцев, только парализовать. Рихард, о котором Оскар успел забыть, с безразличным видом подпирал стойку, держащую тент, однако кулаки его были сжаты.
   – Заберем, голубчик! – сурово и недобро сказал один полицейский. – Сейчас должен подъехать патруль – ему вас и сдадим.
   – Скоро встретишься с теми нашими парнями, которых ты уложил! – добавил другой.
   – Черт!! Комары, что ли?! – воскликнул первый, ожесточенно потирая руку.
   – Это в такой-то дождь? – удивился второй и тут же хлопнул себя по щеке. – Да это не комар!
   Он поднес к глазам сжатые щепотью пальцы и близоруко сощурился. Глаза еще успели расшириться, когда разглядели раздавленную стрелку, но рука, сжимавшая автомат, уже не слушалась. Полицейские, словно куклы, повалились на мокрый тротуар. Схватив пистолеты, бывшие пленники со всех ног бросились к вокзалу. Вместе с ними, невидимая, но почти осязаемая, бежала Удача. С ними она забралась по толстым балкам на стену огромного павильона, накрывающего платформу, с ними спрыгнула на вагон уходящего поезда, с ними слезла в Кледеринге. Дважды полиция останавливала поезд и проверяла пассажиров всех трех вагонов, но ни разу они не удосужились заглянуть наверх. Злые, голодные, как звери, в расползающихся от непрерывной четырехчасовой сырости плащах, грязные по уши, но все-таки живые и невредимые, беглецы достигли ночлежки в полной темноте. Вода была под ногами, вода была в небе, вода была между небом и землей. Последние десятки метров пути давались тяжелее всех остальных. Останки улицы стали грязным месивом с выпуклой серединой и громадными грязными лужами по краям. В одну из них, поскользнувшись, Рихард погрузился по колено. Пока он карабкался назад, Оскар вдруг из последних сил расхохотался. Таким жалким своего компаньона он не видел еще ни разу.
   – И се, отверзлись Ему небеса, и увидел Иоанн Духа Бо-жия, который сходил, как голубь, и ниспускался на него, – громко процитировал он. Рихард ответил злющим взглядом.
   – Какой голубь, придурок? Ты совсем свихнулся, да?
   – Боже мой, как можешь ты злиться в такой день!! Мы должны были быть мертвыми по крайне мере два раза, но, несмотря ни на что, продолжаем жить!!! Дух Божий и вправду спустился на нас и охранил от беды!!
   – Ну вот, ко всем прочим глюкам у тебя прибавилось религиозное помешательство.
   – Дай лучше руку, а то так и будешь сучить ногами в грязи, Фома-Ни-Во-Что-Не-Верующий!
   Даже внутри ночлежки вода капала с крыши и собиралась в лужи.
   – Как я рад! – прошептал Рихард, привалившись к стене около родной двери. – Сейчас я боюсь только одного: откроем дверь, а там на кровати мерзкая мокрая лужа!
   Оскар с содроганием: посмотрел на приятеля: жалкая, вымокшая до последней нитки фигура, облепленная остатками расползшегося плаща, осунувшееся лицо с кругами под глазами, струи воды, разбегающиеся от порванных ботинок. Потом он еще раз содрогнулся, осознав, что сам выглядит нисколько не лучше. Как бы им не заболеть после таких неблагоприятных для здоровья прогулок.
   Едва зайдя в комнату, Рихард, как был в мокрой одежде и ботинках, рухнул на кровать, отчего та жалобно заскрипела.
   – Да ты же мокрее самой воды!! – возмутился Оскар, но его возглас остался без внимания. Сильно сдал за сегодня этот здоровый парень. Не выдержал стольких испытаний сразу. В задумчивости – он сравнивал себя в молодости с теперешним Хотцендорфером – Оскар оторвал от пиджака неприятно пахнущие остатки плаща. Капюшон оказался более прочным и даже сохранил форму. Пиджак, в принципе, был непромокаемым, однако вода налилась за шиворот, на грудь и живот, что было не только неприятно, но и опасно для здоровья. Оскар быстро разделся и протер тело кремом, извлеченным из коробочки на поясе. При взгляде на эту коробочку Энквист не удержался и громко застонал от горя: он сунул коробочку с целлулоидными стрелками в карман плаща, а тот расползся, и коробка сгинула где-то в луже. Как жаль! Часы жалостливо, как умирающий попугай, повторяли, что сегодня их хозяин схлопотал еще немного радиоактивного облучения. Бог с ним, сколько его уже было! Немного больше, немного меньше… хотя таблетку надо скушать. Когда Рихард, так и не пошевелившийся, был раздет и вытерт, а мокрые вещи приколоты к стенам небольшими толстыми иголками (такие уличные хулиганы вставляют во время драк в специальные гнезда на перчатках, там, где находятся ударные суставы-казанки), Энквист облачился в хлопчатое трико и немного поиграл в Шерлока Холмса. В углу, где не ступали его мокрые ноги и стояла сумка, на полу еле виднелись следы подошв. Какой-то прохвост забрался в комнату во время их отсутствия, скорее всего, перемахнув через стену, ведь потолков в ночлежке не было, и пытался украсть сумку. Приглядевшись внимательнее, Оскар увидел на тонком слое пыли смазанный силуэт упавшего тела, оставленный ворюгой после того, как тот получил шокирующий электрический удар. Чуть поодаль обнаружился второй след падения – то ли вор попался очень глупый и ему не хватило одного раза, то ли у пего был напарник. Оскар с удовольствием представил грязных субъектов с низкими лбами, которые по очереди тянут волосатые лапы к его добру и тут же валятся с глухим стуком на пол под салют из маленьких голубых искр. Не переставая улыбаться, Оскар пошарил в сумке в надежде обнаружить что-то съестное. Увы, самой съедобной вещью оказалась «шоколадка», которая могла взорвать полночлежки. Сверху она напоминала настоящую, даже пахла настоящим ванильным шоколадом. Кроме того, ее можно было взаправду съесть, чтобы полиция не получила вещественных доказательств, и после этого не умереть от несварения желудка. Только голод эта вещица утолять не могла.
   – Эй, развалюха!! – голодный Оскар больно ткнул неподвижно лежащего на кровати товарища. – Под тобой большая лужа. Что бы это значило?
   Ответом было только неразборчивое глухое ворчание.
   – Ладно, не возмущайся! У тебя есть что-нибудь съедобное? Рихард со стоном перевалился на спину и тяжело вздохнул:
   – Пошарь… Где-то были кожаные ножны для тесака – можешь их сварить!
   – Я серьезно спрашиваю.
   Стенающий, как кающаяся Мария Магдалена, немец с трудом принял вертикальное положение. Через несколько минут они сосали из тюбиков с крикливыми надписями «Астронаутикус» концентрированную пищу с тошнотворным вкусом.
   – Что будем делать теперь? – прокашлявшись, спросил Рихард. В который раз он задавал этот вопрос!
   – Можно было поплевать в потолок, если б он был.
   – И все-таки?
   Оскар развалился на сумке, закинув руки за голову и расслабленно шевеля пальцами голых ног.
   – Нужно отсидеться здесь неделю или две, потом, вероятно, сваливать прочь.
   Несколько минут они молча выслушивали, как рядом ругается еле выговаривающая слова пьяница, которой дружки забыли налить. Где-то горланили песни, где-то бренчала гитара, но общего невообразимого гама той громкости, к которой они уже успели привыкнуть, не было. Осталось приглушенное шуршание тысяч голосов.
   – Что-то сегодня тихо, – наконец облек мысли в слова Рихард. – Наверное, из-за погоды.
   – В смысле?
   – Ну, плохая погода – и все угнетены и замолкли.
   – Ты, наверное, шутишь! Когда в наше время бывает хорошая погода? Либо дикий зной, либо слякоть и сырость, либо холодина! Кстати, о холоде: сегодня ночью мы можем изрядно замерзнуть!
   – А как тут живут зимой?
   – Черт его знает. Но я и не собираюсь оставаться здесь до зимы, чтобы узнать.
   Рихард, одетый в одно полотенце, намотанное на бедра, неловко встал и переоделся в сухое.
   – Слушай! – сказал он вдруг, замерев с полуспущенными штанами. – Не лучше ли нам убраться по добру, по здорову прямо сейчас? Мне… неприятно будет сидеть в этой дыре и ждать, когда нас найдут и уничтожат!
   – Наконец ты начал бояться!
   – Ты говоришь, как будто почувствовал невыразимое облегчение! Обидно было трусить в одиночку?
   – Глупости. Просто всегда полезно бояться – я не имею в виду панический страх, только здоровое опасение. Ведь бездумная храбрость тоже вредна. Когда ты боишься, то не сможешь недооценить врага, не полезешь в гиблое место, зато сможешь сохранить самоконтроль, способность просчитывать ситуации.
   – Интересная теория, – забормотал Рихард, топчась взад-вперед. – Меня… в детстве… учили так: «Главное – не знать страха, всегда действовать быстро, не давая времени врагам».
   – А у твоих учителей была голова? Ты проверял? Рихард тихо засмеялся:
   – Была. Правда, не знаю, было ли что-то внутри. Как бы там ни было, мой вопрос по-прежнему без ответа: не лучше ли нам прямо сейчас драпать в Швейцарию, или в Прагу, например?
   – Э, в тебе сейчас многовато страха. На кой черт самим выходить навстречу полицейским постам и патрулям? Пускай они побегают, поищут. Швехат, Нойкеттендорф, Раниерсдорф, Винер-Нойштадт – везде огромные поселения беженцев, цыган… Пока они доберутся досюда… Да даже если доберутся – вряд ли так просто найдут.
   – Ты о ком говоришь? О полиции? А те, другие? Зачем только ты показал мне тот дьявольский комок!
   – По-моему, «полиция» и «дьяволы» можно считать словами-синонимами. Не волнуйся, те нас тоже потеряли – в такой сильный дождь с таким радиационным фоном их спутники бесполезны. Здесь, в ночлежке, я пока не встретил ни одного из них.
   – Ты мыслишь с человеческой точки зрения! Вполне возможно, в их руках… хм, руках… совсем иные средства отыскать нас, которым не помеха ни дождь, ни радиация! Как, например, они вычислили нас сегодня днем?
   – Ну, тогда мы покойники – и волноваться незачем, просто бессмысленно. Нужно молиться и готовиться предстать перед Творцом. А насчет сегодня все просто – ведь мы с тобой, как последние идиоты, подошли к дверям бывшего агентства. Там нас и сняли. Очень просто. То, что мы с тобой всюду таскаемся вдвоем – уже хорошая примета.
   – Угу. Значит, я больше с тобой не гуляю. – Рихард отвернулся, почесывая макушку.
   Он опять растянулся на кровати и через мгновение уже дышал глубоко и ровно, как ребенок. Оставалось лишь позавидовать его способности отключаться. Оскар же, несмотря на сильную усталость и небывалую для ночлежки тишину, не мог уснуть. Уж лучше бы громкий шум! Как назло, больная печень стала ныть под ребрами, и это не добавило сонливости.
   Где-то за стеной двое негромко разговаривали между собой по-венгерски:
   – Утром румыны были в пятнадцати километрах от Секеша, я видел это в новостях на Экране у Ратуши, – сказал один, то и дело нетрезво всхлипывая. – Где-то там осталась моя старая мамочка!
   – Не жить твоей мамочке! – зло ответил другой голос. – Сейчас она, наверное, удовлетворила десятка два солдат и сдохла.
   – Не говори так!! – взвыл первый.
   Послышались звуки возни и тумаков, от которых тряслись тонкие перегородки. Оскар посмотрел в темный потолок. Секеш пал или падет в скором времени. Да, нельзя позавидовать участи оставшихся там и не погибших жителей! О зверствах румынской армии давно ходили леденящие душу рассказы. Вдруг ему вспомнилась хрупкая девочка, приютившая его во время недолгого пребывания в этом обреченном теперь городе. Девочка, пытавшаяся переспать с ним из благодарности. Существо без будущего, да и без настоящего тоже… Он вспомнил, как покидал ее таверну и как она смотрела ему вслед: без слов, без слез, без движений. Вдруг ему стало так жалко эту несчастную маленькую женщину, что из глаз выкатилась слеза. Ведь он и не вспоминал об этом, оставив за спиной Анну и ее короткую безрадостную жизнь меньше недели назад. Сколько таких он благополучно забыл за много лет? Никогда в нем не возникало настолько сильных чувств. Вероятно, потому что никогда он не был так стар, как сейчас. Или так мягок? Или он никогда не встречал таких женщин? С ужасом Оскар почувствовал, что сильно, неимоверно сильно хочет, чтобы Анна оказалась вдруг рядом с ним. Зачем? К черту вопросы – хотел, и все тут!! Но это невозможно. Секеш занят румынами и сейчас какой-нибудь солдат… Нет!! Он не мог спокойно думать об этом… Не мог думать вообще! Оскар вскочил и забегал по комнате, собирая свои мокрые вещи. «Я ношусь в поисках непонятного! – шептал он себе под нос. – Признайся, дружище, ты ведь возомнил, что раскрываешь таинственный заговор против расы людей, и уже видел себя ее одиноким и гордым спасителем! Как спасти человечество, если бросить на произвол судьбы девочку, которую считал дочкой, помнишь, идиот?» В неверном свете фонарика Оскар кое-как оделся и собрал сумку.
   – Что случилось? – сонный голос Рихарда заставил его вздрогнуть.
   – Ничего. Спи, я уезжаю!
   – Что?! – кровать заскрежетала.
   – Не волнуйся… Хотя я понимаю, это выглядит глупо и подозрительно. Я не собираюсь бросить тебя на съедение монстрам, ты ведь уже большой мальчик… – Оскар вдруг замолк. Первый раз за время общения с немцем он не знал, что сказать. Врать он не мог, а правда – нужна ли она ему, поймет ли он ее? – В общем, мне очень надо уехать, но я постараюсь вернуться как можно скорее.
   Лицо Рихарда медленно вытянулось.
   – Куда это? И вообще, не ты ли только что разглагольствовал о том, какое поведение нам приличествует в сложившейся обстановке? Ты ни слова не говорил о намерении уехать. Даже наоборот…
   – Я еду в Венгрию. Так что, это не бегство от смерти.
   – Венгрию? Не понял. Ты что, надеешься там затеряться в военной неразберихе?
   – Ты опять не веришь мне?
   – Повод есть. И не один.
   – Я объясню тебе – поверишь, нет, мне все равно. Помнишь, ты приходил ко мне в кабачок, в котором я жил в Секеше? Там была девушка… девочка.
   – Да, очень своевременное воспоминание. Ты решил поиграть в добренького дедушку? Сейчас туда можно сунуться только в сопровождении хорошей армии. Понял? Спасать невинных девушек, конечно, занятие благородное. Может, ты хочешь спасти сразу всех! Найдешь сотню грузовиков, сложишь девиц штабелями и – сюда, в Австрию. Здесь они, правда, всю свою невинность быстро потеряют, потому что прокормить такую ораву ты не сможешь.
   – Не надо так шутить, прошу тебя! Я не Иисус, чтобы пытаться спасти всех живущих на Земле, но хотя бы одну спасти я обязан. И она… она не просто девушка. Я вдруг понял, что испытываю по отношению к ней определенные чувства. Когда я смотрел на нее, слышал ее смех, редкий и поэтому столь же драгоценный, как прекрасный бриллиант, мне грезилась совсем другая жизнь, какая могла бы у меня быть. Маленький городок, речка, лес и чай по вечерам на веранде с женой и дочкой.
   – Тю-тю, речка и лесок! Ты говоришь сейчас, как старый маразматик из дома инвалидов!
   – Нет, друг мой. Тебе этого не понять. Ты рос во времена, когда мир раскололи войны и он стал одним большим потревоженным осиным гнездом. Тем, кто это затеял, не нужны были ни речка, ни домик, ни чай на веранде. Не знаю, чего они хотели – крови, наживы, это не важно. Важно, чего они не хотели! Они желали того, что мы имеем в данный момент и добились этого. Я имею право одержать над ними хотя бы одну маленькую победу.
   Оскар замолчал и сел на выщербленный стол, торчавший из стены.
   – Старичок! – тихо сказал Рихард совсем другим голосом. – Но ведь ее, наверняка, уже нет в живых. Слишком долго ты приходил к пониманию. Что будет с тобой, если ты увидишь ее мертвое тело?
   – Не знаю и боюсь об этом думать… Пока есть надежда, нужно бороться.
   – Как ты намерен проехать границу? Да даже добраться до нее?
   – Это будет святое дело. Я уверен, удача меня не оставит. Кроме того, у меня остались еще кое-какие трюки в запасе. Конечно, они не годятся для обмана высшего класса, но я надеюсь на неразбериху и панику.
   Оскар подобрал стоявшую около сумки коробочку – большой пластиковый пенал с кнопочным замком. Внутри него было много отсеков, заполненных загадочными предметами.
   Рихард сполз с кровати и подошел ближе, чтобы рассмотреть получше. Для начала Оскар провел рукой по шевелюре.
   – Так… волосы можно оставить прежними. Они видели на мне столько разных причесок, что подойдет любая.
   – А лицо? Капралы у вокзала наверняка сняли нас на пленку во всех подробностях. Черт, мы слишком поторопились там – надо было разбить их камеры и вынуть диски с записями.
   – Для лица есть один эффективный приемчик. Нужно сделать вид, будто я пострадал от ожогов.
   Оскар взял из коробки маленький скальпель и сделал им несколько неглубоких надрезов на щеках, лбу и кончиках пальцев. Сверху он прилепил лоскуты настоящей с виду кожи, белой, неестественно узловатой, какая бывает на шрамах после ожога.
   – Зачем ты себя порезал? – недоуменно прошептал Рихард.
   – Есть такие приборы, они улавливают импульсы, посылаемые нервами. Надавливаешь на «рану» и смотришь на панель: горит зеленая лампочка – значит это на самом деле пораженный участок и нерв посылает интенсивный «вопль». Если лампочка красная, то перед тобой грим, который может быть внешне просто неотличимым от настоящего повреждения. У меня как раз такой. Это, в общем-то, искусственная кожа для заживления ран, ее придумали еще лет сорок назад. Если я не избавлюсь от нее через пару дней, она прирастет ко мне намертво. Больно будет отдирать.
   – А порез ведь заживет быстрее?!
   – Нет. Изнутри накладка покрыта специальным составом, препятствующим быстрому заживлению, – за разговором Оскар похожим на клещи инструментом с широкими и острыми «губами» по очереди срезал ресницы на глазах.
   – Да это уже мазохизм какой-то! – воскликнул Рихард.
   – Лицо без бровей и ресниц сильно изменяется, – назидательно ответил Оскар, налепляя над глазами еще две полоски искусственной кожи. После этого он сделался изрядно похожим на недоумка. Для завершения картины пришлось пожертвовать чубом – его Энквист слегка подпалил спичкой.
   – Ну вот, дело почти сделано!
   – А что осталось?
   – Отпечатки пальцев.
   – Колпачки из кожи?
   – Нет, на руках такие очень быстро изнашиваются или отслаиваются – он повертел перед лицом ладонями с растопыренными пальцами. – Хорошо, что у меня длинные ногти… Интересно, как ты сейчас выразишься?
   Очень медленно и осторожно он пинцетом втолкнул глубоко под каждый ноготь маленькие, миллиметра по полтора треугольники.
   – Это крошечные магниты, – объяснил Оскар немцу, который смотрел на него почти с ужасом. – Когда ты прижимаешь пальцы к пластинке прибора для снятия отпечатков, на эти пластинки действует паразитное поле, которое самую малость искажает рисунки папилляров. Прибор действует по принципу сравнения – сравнивает снимаемые отпечатки с отпечатками разыскиваемого, заложенными в память. В результате моего маленького трюка они останутся с носом, даже если смогли где-то найти мои «пальчики». С первого взгляда никто ни о чем не догадается. Под ногтями всегда есть грязь, а рассматривать руки с рештеноскопом, надеюсь, они не станут.
   Через полчаса Оскару осталось только повернуться на пороге для последних слов:
   – Вот и все… может быть. Кто знает, увидимся ли мы с тобой еще. Честно говоря, хочется в это верить. Если я не вернусь через неделю – действуй дальше, как посчитаешь нужным. Конечно, если хочешь, можешь свалить отсюда хоть завтра. М-м, ну, до свидания!
   – Да, дожидаться тебя опасно, – задумчиво молвил Рихард, невежливо развалившийся на кровати. – Вдруг ты вернешься в компании нескольких недружелюбных пулеметов? Ладно, пока!
   Оскар быстро прошел пустые грязные коридоры и очутился под нудным осенним дождем. Мелкие капли не то летели с тускло светящихся небес, не то просто висели в воздухе, как это бывает около больших водопадов. В любом случае, идти в воде-воздухе или воздухе-воде было пренеприятно. Сзади медленно исчезало скупо освещенное здание ночлежки и огромный плоский пустырь бывших взлетно-посадочных полос и рулежных дорожек. Впереди ждала широкая дорога, а по обеим сторонам грязной улочки в серых сумерках стояли безмолвные дома – памятники умершим хозяевам. Все это сильно походило на кладбище, казалось, вот-вот из черных дыр дверных и оконных проемов полезут мертвецы. Нет, даже мертвецы в такую погоду будут смирно лежать в своих могилах. Оскар вступил в полную воды выбоину и набрал в ботинок холодной грязной жижи. Все мертвецы тут же вылетели у него из головы.
   – Ах, мать моя! – огорченно воскликнул он.
   Черт его раздери, всего полмесяца назад он точно так же уходил из Вены, той же дорогой в такой же, только более теплый, ноне менее муторный дождь. Все повторялось до смешного точно, кроме попутной машины с доброй венгеркой за рулем. Оскар пошел чуть медленнее, вглядываясь под ноги, хотя от этого было мало толку. Дорога состояла из одних луж, едва заметных в призрачном свечении небес, и поди разбери, какая из них глубокая, а какая не оченк Однако уже через несколько метров Энквист смог разглядеть среди луж две глубокие колеи, сворачивающие на обочину. На одном из превратившихся в сплошные колдобины съездов, ведущем к очередному брошенному коттеджу, стоял, уткнувшись капотом в трухлявые ворота автомобиль. Его покатый черный зад, похожий на тело огромного жука, вызвал смутное узнавание. Оскар подошел ближе и провел рукой по металлу. Пальцы ощутили крошечные царапины, оставленные срикошетившими пулями. Луч фонаря, немедленно извлеченного из кармана, скользнул по крылу и вырвал из темноты дырявое колесо. Дырявое, но, тем не менее, не стоящее на ободе. Оскар быстро заморгал, будто собирался разрыдаться. Ему не хватало воздуха, чтобы заорать от радости. Это была их «Татра», гнусно похищенная с площади у Западного вокзала!! Все еще не веря своим глазам, Оскар сел на водительское место. Воры бросили дверцы открытыми, поэтому внутри царила сырость. Дрожащими пальцами он достал из кармана ключи, которые почему-то таскал с собой, и стал тыкать в замок зажигания. О, какой он осел!! Ведь у угонщиков не было ключей, им пришлось ломать замок и напрямую соединять провода. Стукнувшись головой о руль и зло выругавшись по этому поводу, Энквист нагнулся, светя фонариком па торчащие пучки проводов. Соединив два конца, он услышал только надрывное гудение стартера.