Страница:
Ночь Энквист провел в неудобном жестком пластиковом кресле зала ожидания под пристальными взглядами дежурных жандармов, а утром сел в поезд, идущий из Цюриха в Вену. Двое суток старенький тепловоз тащил уютные вагончики мимо крутобоких, поросших темно-зеленым лесом гор, мимо лугов с пасущимися на них стадами, мимо маленьких симпатичных городков и быстрых чистых речек. Это путешествие казалось экскурсией в другой, лучший мир, и оно так быстро подошло к концу! Инсбрук, Санкт-Иоганн и Санкт-Пёльтен бросали в небо косматые клочья черного дыма, заслоняли васильковые небеса и белые верхушки гор серыми коробками человечьих обиталищ. Вена, этот людской муравейник в горной стране, вырастал за окном!!
12. NON-STOP
13. ВИЗИТ В ХАОС
14. НИ ШАГУ ВПЕРЕД?
12. NON-STOP
На Западном вокзале Энквист со вздохом вытащил из сумки черный плащ и уродливые ботинки, в которых он ходил в Генуе. Как ни ужасно это одеяние, сейчас оно подходило больше всего. Лысый шофер такси, весело блестя золотозубым оскалом, довез его до Швехата за предпоследние деньги. Там, в бывшем аэропорту, превращенном в огромную дешевую ночлежку, ждал агент, толстяк с грязными сальными волосами и противно оттопыренными губами. Услышав слова кодовой фразы, он жутко перепугался. Оскар был немедленно уведен в кабинет – толстяк Людвиг заправлял всем этим клоповником, находясь на должности «администратора ночного приюта для беженцев».
– Зачем вы приехали!! – захныкал агент, едва прикрыв за собой дверь. – Здесь неимоверно опасно!! Жандармерия и Контрразведка лютуют и пользуются при этом безобразными методами!
Оскар молча выслушал его слюнтяйские жалобы, кривясь с каждой секундой все больше и больше, пока его чаша терпения не переполнилась, и он грохнул кулаком по столу:
– А ну, заткнись и сядь! Вытри сопли, соберись и ответь мне на парочку вопросов.
Людвиг безвольно упал в кресло, которое оглушительно заскрипело под весом его немалой туши.
– Вопрос первый: что здесь говорят об инциденте в Венгрии, связанном с применением оружия нового типа?
Толстяк всхлипнул и затараторил, по-бабьи теребя пальцами платок:
– Одни сплошные слухи!! Это очень темное дело. Говорят, что якобы где-то под Веспремом на бронепоезд, везший венгерское правительство, напали румынские диверсанты и обстреляли его из пистолетов, выпускающих яркие лучи. Они резали людей и вагоны напополам! Венгры всячески препятствуют деятельности разведок и даже журналистов. По большей части, они даже не садят их в тюрьму – просто убивают. Господин, ехать туда, – глаза его расширились от ужаса, – самоубийство!! Здесь, в ночлежке, собирается много всякого отребья, причем беженцы из Венгрии занимают среди них немалую часть. Поэтому я знаю…
– Заткнись! – властным движением руки Оскар прервал ужасную повесть толстяка. – С этим все ясно. Тебе передали для меня деньги?
– Н-нет! – Людвиг мелко затряс головой. Оскар не спеша перегнулся через стол и треснул его по голове попавшейся под руку конторской книжкой.
– Слушай ты, толстый мешок с картофельной шелухой! Ты дерьмовый агент, и мне приказано пристрелить тебя, чтобы обеспечить себя деньгами, а если захочу – то даже просто ради удовольствия. Хочешь смерти, или мы с тобой договоримся?
Через полминуты беззвучно плачущий толстяк вывалил на стол кучку золотых.
– Я думаю, ты помнишь, – сказал Энквист, – что если ты вдруг захочешь иметь дело с тайной жандармерией, то они там вскроют твое брюхо, достанут твой противный жир и па нем же поджарят!!
– Ой!! – пискнул несчастный, мертвенно бледнея. – Н-ни-когда!
– Да, кстати, как насчет переночевать здесь у тебя. Не опасно?
– Нет! – Толстяк резво подпрыгнул и приобрел нормальный для себя, землистый цвет лица. – Здесь живет полторы тысячи оборванцев, среди них легко затеряться. Пойдем, я тебя провожу.
Как оказалось, оборванцы – слишком слабый термин для обозначения тех жалких существ, что обитали в маленьких комнатах, на которые был разгорожен бывший зал ожидания. Потолок здесь считался предметом роскоши, так же, как и электричество, газ, водопровод и канализация. В узких коридорах шмыгали грязные бродяги, продающие кокаин и водку. Пропитые проститутки с щербатыми ртами, одетые только в засаленные халаты, хватали за руки, пытаясь затащить в свои логова. Один их вид мог вызвать импотенцию на год, но нищие, возвращающиеся из Большой Вены, охотно заключали в объятия эти безобразные создания с вислыми грудями.
Оскар заперся в своей «келье», закрытой сверху решеткой – «спецномер», как назвал его Людвиг. Он бросил в угол сумку, несколько нерешительно посмотрел на покрытый толстым слоем рваного и грязного поролона топчан, наконец, вяло махнул рукой и улегся на него лицом кверху. Где-то высоко в наступавших сумерках пряталась крыша; гораздо ниже ее плыл сизый дым – это соседи, отчаянно ругаясь по-венгерски, жгли костер. За другой стеной громко стонала женщина – то ли ей было очень хорошо, то ли очень плохо. С третьей стороны никто не шумел, но в ночлежке эта тишина не имела значения. Несмотря на то, что, прислушавшись, можно было различить отдельные громкие выкрики, вопли, стуки, шлепки и прочее, над залом висел непрерывный гул, создаваемый множеством глоток. Шум и сон – понятия трудно совместимые, если ты не устал до смерти. А если к этому добавить незабываемый запах помойки? Конечно, все эти нищие и шлюхи, родившиеся и состарившиеся в такой обстановке, на разные посторонние звуки плевать хотели, однако для «приличного» человека ночлежка – место, из которого ад покажется раем. К счастью, Оскар был готов к подобной ситуации. В его сумке нашлись затычки для ушей и хвойный освежитель воздуха.
Утро началось с драки. Из-за двери доносились вопли на разных языках, сопровождаемые стуком падающих тел. Драка, как известно, – разновидность утренней зарядки для плохих мальчиков. Оскар, слушая содрогание стен и стоны сексуальных соседей, достал последний пакет консервов из тех, что уцелели в памятной битве посреди итальянских Альп. Консервированный завтрак с ассортиментом человечьих пороков за тонкой стеной вместо воды – довольно дерьмовая вещь, лучше не пробуйте. К тому же Энквисту хотелось как можно скорее покинуть этот крысятник.
Через десять минут Энквист вышел в коридор в черном тяжелом плаще до полу и с мятой сумкой в руке. У стены лежал перемазанный кровью старик.
– Ы-Ы-ыы! – промычал он, протягивая к Оскару скрюченные пальцы.
– Ыгы! – ответил тот, перешагнул через тощие ноги и быстро пошел прочь. Перед дверями, ведущими наружу, комнаты кончались, оставляя подобие «вестибюля». Там толкались группки небритых мужчин, ищущих партнеров для вылазок в город. Голову одного из них украшала черная фетровая шляпа, почти не измятая и лишь слегка загрязненная, что совсем не подходило к местному антуражу.
– Дьявол! – подумал Оскар. – Мне нужен головной убор!
Его шляпа, которую он удачно прикупил вместе с плащом на теплоходе в Средиземном море, трагически погибла во взорвавшемся австрийском грузовике. Нужно было завладеть наголовником субъекта с красным носом, причем так, чтобы не показать местной публике денег – иначе могут пришить. Оскар пошарил в карманах и нашел в правом шприц-ампулу с болеутоляющим – она тоже завалялась в память о сражении в горах. Глупый забулдыга отдал шляпу с радостью – он, конечно, думал, что все ампулы содержат одну только наркоту. Оскар тщательно вытер шляпу изнутри платком, побрызгал бактерицидным аэрозолем и глубоко нахлобучил на лоб. Немного велика, но это не беда. Он вышел на улицу и пошагал прямо к автобану, ведущему на юг. Сверху накрапывал мелкий противный дождь, радиационный фон был весьма незначителен. От Дуная дул слабый ветер, перегоняющий по пустым улицам мусор. Да-да, мусор! Когда-то «Австрия» и «мусор» были словами, неупотребимыми вместе. Когда-то… Бог мой, а было ли это?! Может, ласковое безвредное солнце, ровный асфальт, подстриженные деревья и красивые домики с красной черепицей – это бред, вымысел? Взгляд натыкался на облупленные стены под полуосыпавшимися крышами, окна, криво заколоченные пластиковыми щитами, и разум не находил ответа на вопрос. Оскар самопроизвольно ускорил шаг, чтобы быстрее выйти на дорогу и уехать прочь, туда, где нужно действовать и нет времени размышлять. Он перевалил гигантскую гору окаменелых отходов, за которой лежал автобан. Справа теснились домики Швехата, сзади на горке осталась ночлежка. Шоссе выглядело так, словно многие годы по нему никто не ездил. Энквист спустился на обочину, стряхнул со шляпы скопившиеся на полях капли и размеренно зашагал на юго-восток, погружаясь во все усиливающийся дождь. Через час его подобрала старая-престарая IFA.
– Wohin willst du fahren? (Куда ты едешь? (нем.)). – спросила на ломаном немецком пожилая женщина, сидевшая за баранкой.
– Ich sprache madyar (Я говорю на венгерском (нем.))., – ответил Оскар, устроившись на жестком сидении, и добавил по-венгерски: – А еду я в Венгрию – и все тут.
Женщина хрипло рассмеялась.
– Венгрия большая! Я спрашиваю потому, что скоро сверну: мне нужно на 84-ую магистраль.
– Ну, если уточнить, то мне надо бы попасть в Веспрем, а с какой стороны – не так важно.
– Отлично! Я дотрясу тебя до Кёсега.
Оскар ничего не ответил – какая к черту разница, главное не идти пешком. Название города ему ни о чем не говорило. Женщина с невежливым интересом разглядывала попутчика.
– Если ты грабитель – говорю сразу: взять с меня нечего. Могу высадить, чтоб ты поискал себе кого побогаче.
– Оригинальные у вас тут отношения с грабителями. Милая моя, какой грабеж в такую погоду! И вообще, я хороший мальчик. А ты зачем подобрала меня? Неужели не боялась?
– Мне терять нечего! Таратайка не моя, денег кот наплакал, а ехать скучно, дождь такой-сякой, что же делать старой болтливой тетке?
– У, так значит, это я буду жертвой? – Оскар с улыбкой посмотрел сквозь пелену воды на лобовом стекле – унылая пузырящаяся дорога убегала за еле видные холмы.
– Нет ли у тебя покурить? – спросила женщина.
Энквист угостил ее корсиканскими папиросами, которые вез с собой специально для таких случаев. Она, окутавшись ароматным дымом, принялась болтать без умолку. Разговор сначала шел о том, как трудно ей, старой больной женщине, мотаться туда-сюда на полумертвой колымаге, отвозя в Вену ящики стреляных гильз. О чем она говорила дальше, Оскар уже не слышал. Он даже не думал ни о чем – просто разглядывал трещинки на стекле, выцветшую маленькую фотографию девочки с бантом на передней панели, качающего облезшей головой игрушечного бульдога над перчаточным отделением… Иногда собеседница выводила его из ступора, настойчиво задавая ничего не значащие вопросы. Тогда он односложно отвечал и снова погружался в транс.
Только одна мысль исподволь всплывала в мозгу. Он отгонял ее, она пряталась, чтобы вскоре вновь пробираться к вершинам сознания. Скоро он будет на месте. Что потом? Что? Как ему решить загадку, условия которой до конца не сформулированы? Как и с чего начинать? Болтовня Людвига о сотнях замученных насмерть или просто убитых агентов ничего не значила, но Женька тоже упоминал череду провалов. Страшно? Оскар не считал себя суперагентом. Сколько он себя помнил, всегда ему сопутствовал страх, который он держал в рамках, но не мог изничтожить до конца: когда-то это все кончится, и ОНИ схватят меня. Может быть, завтра? Он ехал в страну, ведущую войну на уничтожение с сильным и опасным противником. Загнанный в угол зверь кусает всех вокруг – и своих, и чужих. Умения избежать его отравленных смертью клыков здесь мало, нужно и немалое везение. Есть ли оно у Оскара Энквиста? Он не мог ответить на этот вопрос.
– Зачем вы приехали!! – захныкал агент, едва прикрыв за собой дверь. – Здесь неимоверно опасно!! Жандармерия и Контрразведка лютуют и пользуются при этом безобразными методами!
Оскар молча выслушал его слюнтяйские жалобы, кривясь с каждой секундой все больше и больше, пока его чаша терпения не переполнилась, и он грохнул кулаком по столу:
– А ну, заткнись и сядь! Вытри сопли, соберись и ответь мне на парочку вопросов.
Людвиг безвольно упал в кресло, которое оглушительно заскрипело под весом его немалой туши.
– Вопрос первый: что здесь говорят об инциденте в Венгрии, связанном с применением оружия нового типа?
Толстяк всхлипнул и затараторил, по-бабьи теребя пальцами платок:
– Одни сплошные слухи!! Это очень темное дело. Говорят, что якобы где-то под Веспремом на бронепоезд, везший венгерское правительство, напали румынские диверсанты и обстреляли его из пистолетов, выпускающих яркие лучи. Они резали людей и вагоны напополам! Венгры всячески препятствуют деятельности разведок и даже журналистов. По большей части, они даже не садят их в тюрьму – просто убивают. Господин, ехать туда, – глаза его расширились от ужаса, – самоубийство!! Здесь, в ночлежке, собирается много всякого отребья, причем беженцы из Венгрии занимают среди них немалую часть. Поэтому я знаю…
– Заткнись! – властным движением руки Оскар прервал ужасную повесть толстяка. – С этим все ясно. Тебе передали для меня деньги?
– Н-нет! – Людвиг мелко затряс головой. Оскар не спеша перегнулся через стол и треснул его по голове попавшейся под руку конторской книжкой.
– Слушай ты, толстый мешок с картофельной шелухой! Ты дерьмовый агент, и мне приказано пристрелить тебя, чтобы обеспечить себя деньгами, а если захочу – то даже просто ради удовольствия. Хочешь смерти, или мы с тобой договоримся?
Через полминуты беззвучно плачущий толстяк вывалил на стол кучку золотых.
– Я думаю, ты помнишь, – сказал Энквист, – что если ты вдруг захочешь иметь дело с тайной жандармерией, то они там вскроют твое брюхо, достанут твой противный жир и па нем же поджарят!!
– Ой!! – пискнул несчастный, мертвенно бледнея. – Н-ни-когда!
– Да, кстати, как насчет переночевать здесь у тебя. Не опасно?
– Нет! – Толстяк резво подпрыгнул и приобрел нормальный для себя, землистый цвет лица. – Здесь живет полторы тысячи оборванцев, среди них легко затеряться. Пойдем, я тебя провожу.
Как оказалось, оборванцы – слишком слабый термин для обозначения тех жалких существ, что обитали в маленьких комнатах, на которые был разгорожен бывший зал ожидания. Потолок здесь считался предметом роскоши, так же, как и электричество, газ, водопровод и канализация. В узких коридорах шмыгали грязные бродяги, продающие кокаин и водку. Пропитые проститутки с щербатыми ртами, одетые только в засаленные халаты, хватали за руки, пытаясь затащить в свои логова. Один их вид мог вызвать импотенцию на год, но нищие, возвращающиеся из Большой Вены, охотно заключали в объятия эти безобразные создания с вислыми грудями.
Оскар заперся в своей «келье», закрытой сверху решеткой – «спецномер», как назвал его Людвиг. Он бросил в угол сумку, несколько нерешительно посмотрел на покрытый толстым слоем рваного и грязного поролона топчан, наконец, вяло махнул рукой и улегся на него лицом кверху. Где-то высоко в наступавших сумерках пряталась крыша; гораздо ниже ее плыл сизый дым – это соседи, отчаянно ругаясь по-венгерски, жгли костер. За другой стеной громко стонала женщина – то ли ей было очень хорошо, то ли очень плохо. С третьей стороны никто не шумел, но в ночлежке эта тишина не имела значения. Несмотря на то, что, прислушавшись, можно было различить отдельные громкие выкрики, вопли, стуки, шлепки и прочее, над залом висел непрерывный гул, создаваемый множеством глоток. Шум и сон – понятия трудно совместимые, если ты не устал до смерти. А если к этому добавить незабываемый запах помойки? Конечно, все эти нищие и шлюхи, родившиеся и состарившиеся в такой обстановке, на разные посторонние звуки плевать хотели, однако для «приличного» человека ночлежка – место, из которого ад покажется раем. К счастью, Оскар был готов к подобной ситуации. В его сумке нашлись затычки для ушей и хвойный освежитель воздуха.
Утро началось с драки. Из-за двери доносились вопли на разных языках, сопровождаемые стуком падающих тел. Драка, как известно, – разновидность утренней зарядки для плохих мальчиков. Оскар, слушая содрогание стен и стоны сексуальных соседей, достал последний пакет консервов из тех, что уцелели в памятной битве посреди итальянских Альп. Консервированный завтрак с ассортиментом человечьих пороков за тонкой стеной вместо воды – довольно дерьмовая вещь, лучше не пробуйте. К тому же Энквисту хотелось как можно скорее покинуть этот крысятник.
Через десять минут Энквист вышел в коридор в черном тяжелом плаще до полу и с мятой сумкой в руке. У стены лежал перемазанный кровью старик.
– Ы-Ы-ыы! – промычал он, протягивая к Оскару скрюченные пальцы.
– Ыгы! – ответил тот, перешагнул через тощие ноги и быстро пошел прочь. Перед дверями, ведущими наружу, комнаты кончались, оставляя подобие «вестибюля». Там толкались группки небритых мужчин, ищущих партнеров для вылазок в город. Голову одного из них украшала черная фетровая шляпа, почти не измятая и лишь слегка загрязненная, что совсем не подходило к местному антуражу.
– Дьявол! – подумал Оскар. – Мне нужен головной убор!
Его шляпа, которую он удачно прикупил вместе с плащом на теплоходе в Средиземном море, трагически погибла во взорвавшемся австрийском грузовике. Нужно было завладеть наголовником субъекта с красным носом, причем так, чтобы не показать местной публике денег – иначе могут пришить. Оскар пошарил в карманах и нашел в правом шприц-ампулу с болеутоляющим – она тоже завалялась в память о сражении в горах. Глупый забулдыга отдал шляпу с радостью – он, конечно, думал, что все ампулы содержат одну только наркоту. Оскар тщательно вытер шляпу изнутри платком, побрызгал бактерицидным аэрозолем и глубоко нахлобучил на лоб. Немного велика, но это не беда. Он вышел на улицу и пошагал прямо к автобану, ведущему на юг. Сверху накрапывал мелкий противный дождь, радиационный фон был весьма незначителен. От Дуная дул слабый ветер, перегоняющий по пустым улицам мусор. Да-да, мусор! Когда-то «Австрия» и «мусор» были словами, неупотребимыми вместе. Когда-то… Бог мой, а было ли это?! Может, ласковое безвредное солнце, ровный асфальт, подстриженные деревья и красивые домики с красной черепицей – это бред, вымысел? Взгляд натыкался на облупленные стены под полуосыпавшимися крышами, окна, криво заколоченные пластиковыми щитами, и разум не находил ответа на вопрос. Оскар самопроизвольно ускорил шаг, чтобы быстрее выйти на дорогу и уехать прочь, туда, где нужно действовать и нет времени размышлять. Он перевалил гигантскую гору окаменелых отходов, за которой лежал автобан. Справа теснились домики Швехата, сзади на горке осталась ночлежка. Шоссе выглядело так, словно многие годы по нему никто не ездил. Энквист спустился на обочину, стряхнул со шляпы скопившиеся на полях капли и размеренно зашагал на юго-восток, погружаясь во все усиливающийся дождь. Через час его подобрала старая-престарая IFA.
– Wohin willst du fahren? (Куда ты едешь? (нем.)). – спросила на ломаном немецком пожилая женщина, сидевшая за баранкой.
– Ich sprache madyar (Я говорю на венгерском (нем.))., – ответил Оскар, устроившись на жестком сидении, и добавил по-венгерски: – А еду я в Венгрию – и все тут.
Женщина хрипло рассмеялась.
– Венгрия большая! Я спрашиваю потому, что скоро сверну: мне нужно на 84-ую магистраль.
– Ну, если уточнить, то мне надо бы попасть в Веспрем, а с какой стороны – не так важно.
– Отлично! Я дотрясу тебя до Кёсега.
Оскар ничего не ответил – какая к черту разница, главное не идти пешком. Название города ему ни о чем не говорило. Женщина с невежливым интересом разглядывала попутчика.
– Если ты грабитель – говорю сразу: взять с меня нечего. Могу высадить, чтоб ты поискал себе кого побогаче.
– Оригинальные у вас тут отношения с грабителями. Милая моя, какой грабеж в такую погоду! И вообще, я хороший мальчик. А ты зачем подобрала меня? Неужели не боялась?
– Мне терять нечего! Таратайка не моя, денег кот наплакал, а ехать скучно, дождь такой-сякой, что же делать старой болтливой тетке?
– У, так значит, это я буду жертвой? – Оскар с улыбкой посмотрел сквозь пелену воды на лобовом стекле – унылая пузырящаяся дорога убегала за еле видные холмы.
– Нет ли у тебя покурить? – спросила женщина.
Энквист угостил ее корсиканскими папиросами, которые вез с собой специально для таких случаев. Она, окутавшись ароматным дымом, принялась болтать без умолку. Разговор сначала шел о том, как трудно ей, старой больной женщине, мотаться туда-сюда на полумертвой колымаге, отвозя в Вену ящики стреляных гильз. О чем она говорила дальше, Оскар уже не слышал. Он даже не думал ни о чем – просто разглядывал трещинки на стекле, выцветшую маленькую фотографию девочки с бантом на передней панели, качающего облезшей головой игрушечного бульдога над перчаточным отделением… Иногда собеседница выводила его из ступора, настойчиво задавая ничего не значащие вопросы. Тогда он односложно отвечал и снова погружался в транс.
Только одна мысль исподволь всплывала в мозгу. Он отгонял ее, она пряталась, чтобы вскоре вновь пробираться к вершинам сознания. Скоро он будет на месте. Что потом? Что? Как ему решить загадку, условия которой до конца не сформулированы? Как и с чего начинать? Болтовня Людвига о сотнях замученных насмерть или просто убитых агентов ничего не значила, но Женька тоже упоминал череду провалов. Страшно? Оскар не считал себя суперагентом. Сколько он себя помнил, всегда ему сопутствовал страх, который он держал в рамках, но не мог изничтожить до конца: когда-то это все кончится, и ОНИ схватят меня. Может быть, завтра? Он ехал в страну, ведущую войну на уничтожение с сильным и опасным противником. Загнанный в угол зверь кусает всех вокруг – и своих, и чужих. Умения избежать его отравленных смертью клыков здесь мало, нужно и немалое везение. Есть ли оно у Оскара Энквиста? Он не мог ответить на этот вопрос.
13. ВИЗИТ В ХАОС
Кёсег оказался крупным городишком, однако эта величина была нездоровой – как полнота больного ожирением человека. От небольшого старого центра в стороны расползались нескончаемые армейские склады, перемежаемые казармами. На востоке, в районе, словно в насмешку называемом «Чехени-парк», чадил трубами водородный завод. Северные пригороды образовывались громадным ремонтным заводом, принадлежащим вооруженным силам. Венцом всему был такой же гигантский, как все остальное, концентрационный лагерь, который находился сразу за южной окраиной.
Водительница, предварительно осведомившись о финансовых возможностях клиента, привезла его в «последний приличный отель в городе» с подозрительным названием «Иротткё». Это здание не претендовало на оригинальность форм – простая трехэтажная коробка с черепичной крышей и когда-то мягко-оранжевыми, а теперь грязно-коричневыми стенами. У двустворчатой, забитой пластиковыми щитами двери на двух деревянных столбиках крепился фанерный плакат, гласящий о том, что гостиница обслуживает своих клиентов уже более полувека. Рядом с плакатом стоял одноногий швейцар в бесформенной панамке, без глаза и с нереально ярким фиолетовым носом – сначала Оскар принял его за нищего. Однако в руках он держал не картонную коробку для подаяний, а тусклый и исцарапанный автомат фирмы «Беретта».
– Пшел вон, оборванец! – гнусаво прошипел сей потасканный цербер в адрес приблизившегося к дверям Энквиста. Через секунду он подпрыгнул на своей единственной ноге выше, чем Оскар смог бы на двух, потому что увидел блеск серебра в ладони пришельца. – Ой, тысяча извинений благородному господину!! Милости просим, милости просим!
Скрюченные пальцы мгновенно ухватили добычу, а вторая рука, с ловкостью фокусника убравшая за спину оружие, распахнула двери. Внутри Оскар немного растерялся, попав из серого дневного света во тьму. Привыкнув к ней, он разглядел высокую, заставленную пустыми и полупустыми бутылками стойку. На тихий оклик из-за нее высунулась маленькая головка. Человек чем-то щелкнул под крышкой, после чего на потолке зажглись тусклые лампы дневного света. На Оскара смотрело красное сморщенное личико, обрамленное копной мелких кудрявых седых волос.
– Дай-ка мне ключ от комнаты поприличней! – лениво сказал существу Оскар. У него после утомительной дороги и жестких сидений совершенно не было сил даже на минимум любезностей. Старушка была очень удивлена.
– У нас, – сказала она обиженно, – все комнаты приличные!
От того, что она строго нахмурилась, лицо ее сморщилось неимоверно – как тщательно смятый лист ватмана. Несмотря на невежливый характер беседы, Энквист очень скоро получил ключи за смешную цену. В новом жилище он не стал задерживаться надолго, только умылся в пыльной ванной. Его потрясло то, что вода в номере не стояла в тазике, как он привык видеть последнее время, а текла из крана! Давненько он не видел действующего водопровода.
У него теплилась одна смутная надежда. Обтерев какой-то старой засохшей тряпкой плащ и шляпу от воды, Энквист отправился на прогулку-разведку, чтобы эту надежду оправдать, но… В Кёсеге был вокзал, были переезды, маленькие насыпи, не было только самого главного – железной дороги на насыпях. Его мечта прокатиться до Будапешта в относительном комфорте растаяла вместе с рельсами в печах цехов ремонтного завода давным-давно, еще даже не родившись. Настроение еще более ухудшили патрули жандармерии, которые в течение часовой прогулки проверяли документы целых три раза!! Один из мрачных типов в форме, возвращая документы, буркнул что-то типа: «Иностранцам не место в Кёсеге!» Злой и мокрый (в разгар «прогулки» полил дождь) Энквист пришел в отель, забрался в свой номер и, не раздеваясь, уснул в огромной, двуспальной кровати.
Утро над площадью Кёзтарсасаг выдалось таким же отвратительным, как ее название. Оскар, с лицом мрачнее туч над головой, вышел в дождь, сильно хлопнув за собой дверью. Плохо прибитые листы пластика завибрировали, издавая жалобные дрожащие звуки, но они тут же пропали за спиной: их заглушило хрипение ярившегося на улицах ветра. Мощные порывы задирали полы плаща и пытались сорвать шляпу. Поля ее метались вверх и вниз, как крылья пытающейся вырваться из плена птицы. Прижимаясь к стенам, Оскар вышел на улицу Мункаши – полуоторванная табличка с названием болталась на стене одного из зданий. Навстречу ему попалась лишь повозка, запряженная тощим, дрожащим на ветру першероном. Попутно ехать никому не хотелось. Проклятия сами собой сорвались с губ и мгновенно исчезли в сумрачной хляби. Ни одна сволочь не желала выходить на улицу в столь ранний час и в столь мерзкую погоду, даже жандармы. «Вот как рождаются маньяки-убийцы! – думал Оскар. – Сейчас я готов перегрызть глотки всем людям в мире за то, что они сидят в квартирах, а мне надо тащиться сквозь ветер и грязь!» Может, умнее было вернуться и подождать солнца. Умнее – может быть. Он и так уже добирался слишком неторопливо, поэтому нужно поспешить, чтобы застать хоть какие-то события, если это вообще возможно. Нужно, нужно переставлять по грязи ноги в тяжелых ботинках, нужно идти на юг…
Улица, по которой он шел, слилась с другой. Скоро на обочине появилась огромная пластиковая кисть, указующая перстом вдаль. На пальце было написано: «Магистраль № 87. 2-й класс». Оскар злобно пнул «скульптуру» в мизинец и пошел дальше. Дорога поднималась на насыпь, а внизу раскинулись окруженные заборами и колючей проволокой поля, на которых копошились заключенные местного концлагеря. Что они делали в такую погоду? Впрочем, тюремщики вполне могли заставить их поливать эти угодья, ведь это смотрится очень уморительно из сухой теплой комнаты.
Свистопляску ветра вдруг разорвал рев, заставивший обернуться и отскочить на обочину. Его догоняло грохочущее чудище, судя по звуку, работавшее на нефтяном или спиртовом топливе. Оскар быстро сунул в карман пистолет и встал посреди дороги, твердо намереваясь стрелять, если мадьяр задумает проехать мимо. Пистолет остался на месте: грузовик, шумно вздохнув пневматическими тормозами, остановился. Дверца со стороны пассажира широко распахнулась, едва ли не стукнув по крылу. Оскар прошлепал к ней и забрался внутрь. Водителем был плюгавый мужичок с выпученными глазами, которые смотрели на попутчика нехорошим жабьим взглядом. Шофер буркнул:
– Придерживай дверь! – и принялся дергать палку, торчавшую из пола. Оскар с некоторым трудом вспомнил, что такая штука называлась «рычаг переключения передач», а ставили его на автомобили лет сорок назад. Сцепляющиеся шестеренки натужно заскрипели, и грузовик двинулся вперед. Из разбитого лобового стекла па Оскара хлынули потоки мокрого воздуха.
– Да! – вдруг встрепенулся мужчина. – А деньги? Давай деньги, или высажу!
– Докуда ты меня довезешь?
– До Шомбатхели.
– Тогда держи серебряный четвертак. Приедем – получишь еще один.
Водитель что-то буркнул, но вслух возражать не стал.
– В Шомбатхели есть железная дорога? Ответ последовал не сразу.
– Угу. Но гражданских по ней не возят. Только военные грузы или правительственных людей.
Всякие признаки жизни за окном исчезли в пелене дождя. Создавалось впечатление, что дорога идет через пустыню. Машина вдруг задергалась, понемногу замедляя движение, пока не остановилась совсем. Водитель хрюкнул и сполз со своего кресла наружу, в дождь. Ну вот! Эта дребезжащая таратайка сломалась, не успев отъехать от города и пяти километров! Оскар сжал зубы и кулаки, пытаясь подавить нахлынувшую волну гнева. Снаружи послышались вопли, похожие на крики осла. Плюгавый шофер неловко подпрыгивал где-то у заднего колеса.
– Попался-я!! – с трудом можно было различить в этих звуках. Оскар недоуменно нахмурился:
– Что ты орешь, парень?
Сзади донеслось еле слышное бульканье.
– Бм-мум! Ты сейчас поджаришься, заграничный ублюдок, а я потом выгребу из золы твои денежки!
Ну и наглец! Скорее всего, мужичок просто сумасшедший – он думает, будто жертва будет сгорать ему на радость. Оскар не спеша вытащил пистолет и попытался вылезти через дверь. Вот именно – попытался! Что-то крепко держало его на кресле, не давая двинуться ни на сантиметр.
– Что? Задергался? – радостно завопил проклятый мадьяр, глядя, как судорожные рывки пленника качают дряхлый грузовик. – Ничего не выйдет, ублюдочная вонючка! В сиденье-то был мешочек с клеем. Ты сел, а он через дырочки выдавился! Хороший клей, он что хочешь клеит.
– Эй, подожди! – испуганно крикнул Оскар. – Зачем же ты жжешь машину? Возьми деньги и отпусти меня. Шофер визгливо рассмеялся:
– А ты потом меня найдешь и пу-пух! Нету бедного Ковача. Не пойдет… А машина… Машина государственная, пускай горит. Ей давно уж пора на покой.
Невыносимо долго возился этот мерзкий Ковач со спичками, заставляя Оскара дрожать от страха и безысходности. Так глупо! Умирать сейчас и здесь, преодолев столько трудностей и опасностей. Он замолотил ногами и немного сполз вниз. Воротник заскреб по затылку, и он вдруг почувствовал волну жара: как он мог быть таким придурком! Страх быстро исчез, уступив место дикой злобе.
Оскар живо выскользнул из плаща и очутился снаружи. Не спеша он обошел машину сзади, где у левого колеса согнулся шофер, который безуспешно пытался разжечь отсыревшие спички. От его скрюченного тельца к баку вилась грязная веревочка, благоухавшая соляркой. Левый Оскаров ботинок с чмоканьем впился в узкую спину и опрокинул противника на асфальт, лицом прямо в лужу. На желтой курточке остался грязный тупоносый след, оставленный разящей подошвой. Мадьяр, не вставая, быстро повернулся и сел, ошарашено смаргивая мутные капли с ресниц.
– У-уу! – промычал он. – Ты! Т-ты хочешь убить меня?
– А по-твоему, я должен угостить тебя чаем с ромом, чтобы ты, не дай бог, не простыл? Может, помочь с огоньком?
Шофер сник и захныкал, невнятно бормоча что-то о детях.
– А ты о моих подумал? – Оскар взял его за шиворот и поволок к кабине. – Тебе повезло, мадьярский недоносок. Я и так уже убил чересчур много людей, чтобы мараться еще таким никчемным типом, как ты.
Он поставил переставшего хныкать шофера на ноги, прислонив его спиной к дверке, О1вел руку с пистолетом к левому плечу и несильно стукнул торцом рукоятки по губам венгра. Тот резко отдернул голову, стукнулся макушкой о стекло, а потом заревел, как маленький ребенок. Кровь, смешиваясь с дождем и слезами, капала на курточку. Оскар отвернулся с гримасой отвращения на лице.
– Заткнись, идиот! Бери свою солярку и отдирай мой плащ. А после прокатимся с тобой куда-нибудь, например, до Секешфехервара.
Услышав последнюю фразу, шофер перестал рыдать.
– Фле! Нет! – прошепелявил он, выпуская изо рта розовый пузырь. – Это слишком далеко. Оскар слащаво улыбнулся:
– А ты, дружище, знаешь, как это больно, когда тебе в коленку попадает пуля? Поверь, боль просто невыносима! К тому же, с такой раной никто не будет возиться. Тебе отпилит ногу тупой ножовкой какой-нибудь пьяный коновал в ближайшей деревне.
Секешфехервар разом сделался ближе. Все возражения испарились.
Через четыре часа Оскар слез с выпотрошенного сидения там, где Восьмая магистраль переходит в улицу Палотаи.
– Привет, паренек! Береги коленки… – сказал он, помахав шляпой бледному шоферу, судорожно включавшему заднюю передачу.
Тучи над головой стремительно улетали к Адриатике, обнажая клонящееся к горизонту багровое солнце. Оскар поглядел на сизый смог, висящий над «временной» столицей Венгрии, нахлобучил шляпу поглубже и пошел мимо огромного водородного завода, обгоняемый автомобилями, велосипедами и бронетранспортерами.
Водительница, предварительно осведомившись о финансовых возможностях клиента, привезла его в «последний приличный отель в городе» с подозрительным названием «Иротткё». Это здание не претендовало на оригинальность форм – простая трехэтажная коробка с черепичной крышей и когда-то мягко-оранжевыми, а теперь грязно-коричневыми стенами. У двустворчатой, забитой пластиковыми щитами двери на двух деревянных столбиках крепился фанерный плакат, гласящий о том, что гостиница обслуживает своих клиентов уже более полувека. Рядом с плакатом стоял одноногий швейцар в бесформенной панамке, без глаза и с нереально ярким фиолетовым носом – сначала Оскар принял его за нищего. Однако в руках он держал не картонную коробку для подаяний, а тусклый и исцарапанный автомат фирмы «Беретта».
– Пшел вон, оборванец! – гнусаво прошипел сей потасканный цербер в адрес приблизившегося к дверям Энквиста. Через секунду он подпрыгнул на своей единственной ноге выше, чем Оскар смог бы на двух, потому что увидел блеск серебра в ладони пришельца. – Ой, тысяча извинений благородному господину!! Милости просим, милости просим!
Скрюченные пальцы мгновенно ухватили добычу, а вторая рука, с ловкостью фокусника убравшая за спину оружие, распахнула двери. Внутри Оскар немного растерялся, попав из серого дневного света во тьму. Привыкнув к ней, он разглядел высокую, заставленную пустыми и полупустыми бутылками стойку. На тихий оклик из-за нее высунулась маленькая головка. Человек чем-то щелкнул под крышкой, после чего на потолке зажглись тусклые лампы дневного света. На Оскара смотрело красное сморщенное личико, обрамленное копной мелких кудрявых седых волос.
– Дай-ка мне ключ от комнаты поприличней! – лениво сказал существу Оскар. У него после утомительной дороги и жестких сидений совершенно не было сил даже на минимум любезностей. Старушка была очень удивлена.
– У нас, – сказала она обиженно, – все комнаты приличные!
От того, что она строго нахмурилась, лицо ее сморщилось неимоверно – как тщательно смятый лист ватмана. Несмотря на невежливый характер беседы, Энквист очень скоро получил ключи за смешную цену. В новом жилище он не стал задерживаться надолго, только умылся в пыльной ванной. Его потрясло то, что вода в номере не стояла в тазике, как он привык видеть последнее время, а текла из крана! Давненько он не видел действующего водопровода.
У него теплилась одна смутная надежда. Обтерев какой-то старой засохшей тряпкой плащ и шляпу от воды, Энквист отправился на прогулку-разведку, чтобы эту надежду оправдать, но… В Кёсеге был вокзал, были переезды, маленькие насыпи, не было только самого главного – железной дороги на насыпях. Его мечта прокатиться до Будапешта в относительном комфорте растаяла вместе с рельсами в печах цехов ремонтного завода давным-давно, еще даже не родившись. Настроение еще более ухудшили патрули жандармерии, которые в течение часовой прогулки проверяли документы целых три раза!! Один из мрачных типов в форме, возвращая документы, буркнул что-то типа: «Иностранцам не место в Кёсеге!» Злой и мокрый (в разгар «прогулки» полил дождь) Энквист пришел в отель, забрался в свой номер и, не раздеваясь, уснул в огромной, двуспальной кровати.
Утро над площадью Кёзтарсасаг выдалось таким же отвратительным, как ее название. Оскар, с лицом мрачнее туч над головой, вышел в дождь, сильно хлопнув за собой дверью. Плохо прибитые листы пластика завибрировали, издавая жалобные дрожащие звуки, но они тут же пропали за спиной: их заглушило хрипение ярившегося на улицах ветра. Мощные порывы задирали полы плаща и пытались сорвать шляпу. Поля ее метались вверх и вниз, как крылья пытающейся вырваться из плена птицы. Прижимаясь к стенам, Оскар вышел на улицу Мункаши – полуоторванная табличка с названием болталась на стене одного из зданий. Навстречу ему попалась лишь повозка, запряженная тощим, дрожащим на ветру першероном. Попутно ехать никому не хотелось. Проклятия сами собой сорвались с губ и мгновенно исчезли в сумрачной хляби. Ни одна сволочь не желала выходить на улицу в столь ранний час и в столь мерзкую погоду, даже жандармы. «Вот как рождаются маньяки-убийцы! – думал Оскар. – Сейчас я готов перегрызть глотки всем людям в мире за то, что они сидят в квартирах, а мне надо тащиться сквозь ветер и грязь!» Может, умнее было вернуться и подождать солнца. Умнее – может быть. Он и так уже добирался слишком неторопливо, поэтому нужно поспешить, чтобы застать хоть какие-то события, если это вообще возможно. Нужно, нужно переставлять по грязи ноги в тяжелых ботинках, нужно идти на юг…
Улица, по которой он шел, слилась с другой. Скоро на обочине появилась огромная пластиковая кисть, указующая перстом вдаль. На пальце было написано: «Магистраль № 87. 2-й класс». Оскар злобно пнул «скульптуру» в мизинец и пошел дальше. Дорога поднималась на насыпь, а внизу раскинулись окруженные заборами и колючей проволокой поля, на которых копошились заключенные местного концлагеря. Что они делали в такую погоду? Впрочем, тюремщики вполне могли заставить их поливать эти угодья, ведь это смотрится очень уморительно из сухой теплой комнаты.
Свистопляску ветра вдруг разорвал рев, заставивший обернуться и отскочить на обочину. Его догоняло грохочущее чудище, судя по звуку, работавшее на нефтяном или спиртовом топливе. Оскар быстро сунул в карман пистолет и встал посреди дороги, твердо намереваясь стрелять, если мадьяр задумает проехать мимо. Пистолет остался на месте: грузовик, шумно вздохнув пневматическими тормозами, остановился. Дверца со стороны пассажира широко распахнулась, едва ли не стукнув по крылу. Оскар прошлепал к ней и забрался внутрь. Водителем был плюгавый мужичок с выпученными глазами, которые смотрели на попутчика нехорошим жабьим взглядом. Шофер буркнул:
– Придерживай дверь! – и принялся дергать палку, торчавшую из пола. Оскар с некоторым трудом вспомнил, что такая штука называлась «рычаг переключения передач», а ставили его на автомобили лет сорок назад. Сцепляющиеся шестеренки натужно заскрипели, и грузовик двинулся вперед. Из разбитого лобового стекла па Оскара хлынули потоки мокрого воздуха.
– Да! – вдруг встрепенулся мужчина. – А деньги? Давай деньги, или высажу!
– Докуда ты меня довезешь?
– До Шомбатхели.
– Тогда держи серебряный четвертак. Приедем – получишь еще один.
Водитель что-то буркнул, но вслух возражать не стал.
– В Шомбатхели есть железная дорога? Ответ последовал не сразу.
– Угу. Но гражданских по ней не возят. Только военные грузы или правительственных людей.
Всякие признаки жизни за окном исчезли в пелене дождя. Создавалось впечатление, что дорога идет через пустыню. Машина вдруг задергалась, понемногу замедляя движение, пока не остановилась совсем. Водитель хрюкнул и сполз со своего кресла наружу, в дождь. Ну вот! Эта дребезжащая таратайка сломалась, не успев отъехать от города и пяти километров! Оскар сжал зубы и кулаки, пытаясь подавить нахлынувшую волну гнева. Снаружи послышались вопли, похожие на крики осла. Плюгавый шофер неловко подпрыгивал где-то у заднего колеса.
– Попался-я!! – с трудом можно было различить в этих звуках. Оскар недоуменно нахмурился:
– Что ты орешь, парень?
Сзади донеслось еле слышное бульканье.
– Бм-мум! Ты сейчас поджаришься, заграничный ублюдок, а я потом выгребу из золы твои денежки!
Ну и наглец! Скорее всего, мужичок просто сумасшедший – он думает, будто жертва будет сгорать ему на радость. Оскар не спеша вытащил пистолет и попытался вылезти через дверь. Вот именно – попытался! Что-то крепко держало его на кресле, не давая двинуться ни на сантиметр.
– Что? Задергался? – радостно завопил проклятый мадьяр, глядя, как судорожные рывки пленника качают дряхлый грузовик. – Ничего не выйдет, ублюдочная вонючка! В сиденье-то был мешочек с клеем. Ты сел, а он через дырочки выдавился! Хороший клей, он что хочешь клеит.
– Эй, подожди! – испуганно крикнул Оскар. – Зачем же ты жжешь машину? Возьми деньги и отпусти меня. Шофер визгливо рассмеялся:
– А ты потом меня найдешь и пу-пух! Нету бедного Ковача. Не пойдет… А машина… Машина государственная, пускай горит. Ей давно уж пора на покой.
Невыносимо долго возился этот мерзкий Ковач со спичками, заставляя Оскара дрожать от страха и безысходности. Так глупо! Умирать сейчас и здесь, преодолев столько трудностей и опасностей. Он замолотил ногами и немного сполз вниз. Воротник заскреб по затылку, и он вдруг почувствовал волну жара: как он мог быть таким придурком! Страх быстро исчез, уступив место дикой злобе.
Оскар живо выскользнул из плаща и очутился снаружи. Не спеша он обошел машину сзади, где у левого колеса согнулся шофер, который безуспешно пытался разжечь отсыревшие спички. От его скрюченного тельца к баку вилась грязная веревочка, благоухавшая соляркой. Левый Оскаров ботинок с чмоканьем впился в узкую спину и опрокинул противника на асфальт, лицом прямо в лужу. На желтой курточке остался грязный тупоносый след, оставленный разящей подошвой. Мадьяр, не вставая, быстро повернулся и сел, ошарашено смаргивая мутные капли с ресниц.
– У-уу! – промычал он. – Ты! Т-ты хочешь убить меня?
– А по-твоему, я должен угостить тебя чаем с ромом, чтобы ты, не дай бог, не простыл? Может, помочь с огоньком?
Шофер сник и захныкал, невнятно бормоча что-то о детях.
– А ты о моих подумал? – Оскар взял его за шиворот и поволок к кабине. – Тебе повезло, мадьярский недоносок. Я и так уже убил чересчур много людей, чтобы мараться еще таким никчемным типом, как ты.
Он поставил переставшего хныкать шофера на ноги, прислонив его спиной к дверке, О1вел руку с пистолетом к левому плечу и несильно стукнул торцом рукоятки по губам венгра. Тот резко отдернул голову, стукнулся макушкой о стекло, а потом заревел, как маленький ребенок. Кровь, смешиваясь с дождем и слезами, капала на курточку. Оскар отвернулся с гримасой отвращения на лице.
– Заткнись, идиот! Бери свою солярку и отдирай мой плащ. А после прокатимся с тобой куда-нибудь, например, до Секешфехервара.
Услышав последнюю фразу, шофер перестал рыдать.
– Фле! Нет! – прошепелявил он, выпуская изо рта розовый пузырь. – Это слишком далеко. Оскар слащаво улыбнулся:
– А ты, дружище, знаешь, как это больно, когда тебе в коленку попадает пуля? Поверь, боль просто невыносима! К тому же, с такой раной никто не будет возиться. Тебе отпилит ногу тупой ножовкой какой-нибудь пьяный коновал в ближайшей деревне.
Секешфехервар разом сделался ближе. Все возражения испарились.
Через четыре часа Оскар слез с выпотрошенного сидения там, где Восьмая магистраль переходит в улицу Палотаи.
– Привет, паренек! Береги коленки… – сказал он, помахав шляпой бледному шоферу, судорожно включавшему заднюю передачу.
Тучи над головой стремительно улетали к Адриатике, обнажая клонящееся к горизонту багровое солнце. Оскар поглядел на сизый смог, висящий над «временной» столицей Венгрии, нахлобучил шляпу поглубже и пошел мимо огромного водородного завода, обгоняемый автомобилями, велосипедами и бронетранспортерами.
14. НИ ШАГУ ВПЕРЕД?
По мере приближения жилых кварталов на улице прибывало движения. По мостовой шныряли серебристые, практически не потерявшие своего загадочно-неземного вида, электромобили, приземистые трейлеры, волочившие грузовые и пассажирские прицепы. По тротуарам куда-то торопились люди. Главным образом, женщины разных возрастов и комплекций, но, в основном, пожилые и располневшие. Почти все были одеты в длинные, одинаково скроенные шорты и короткорукавные рубашки. Сложенные плащи колыхались за спинами, как мрачные серые крылья. Оскар шел, шелестя тяжелыми полами своего грязного, пахнувшего соляркой плаща, стараясь при этом убеждать себя, что это отличие, в буквальном смысле разительное, нисколько его не волнует. И остальных оно тоже мало волновало. Никто не шарахался и даже не смотрел в его сторону: здесь навидались всякого. Оскар включил инфравизор в очках, что дало ему возможность досконально изучать каждую хорошенькую девушку, проходящую мимо. Однако мелькание красных силуэтов вскоре ему надоело. Он вновь нажал кнопку, чтобы разглядывать только ножки, но зато в их истинном первозданном виде. Будто в насмешку, все встреченные ноги вдруг стали соревноваться в уродливости. Мимо мелькали сухие, волосатые, кривые, грязные, покрытые синяками конечности. Увидев пару со складками жира, свисающими на коленки, Энквист вздохнул и отвернулся. Дома, отделенные от проезжей части полосой высоких деревьев, выглядели гораздо лучше, чем хибары на окраинах. Это были огромные комплексы из множества слившихся друг с другом домов, расположенных по кругу. Наружу смотрели стены, состоящие из зеркальных стекол, а внутри – чего там только не было! К внутренним стенам примыкало громадное цилиндрическое здание из нескольких высоких этажей. На верхнем – парк под прозрачной крышей, с большим бассейном посередине. На остальных этажах – то, что смог придумать конкретный архитектор, строивший комплекс. Спортивный этаж с кортами, гимнастическими залами, саунами и прочим, этаж магазинов и ресторанов (а то и два), множество надземных и подземных гаражей. Оскар не раз бывал в подобных штуках, которые, как грибы, вырастали по всему земному шару в начале века. Великолепные сооружения, что и говорить! Но жить в них сейчас – просто жуть. Парки заброшены или вырублены, в бассейнах па дне чуть-чуть затхлой воды, гаражи оглушительно пусты…