Бова Бен. Месть Ориона (Орион - 2)

   Из свежей раны на правом предплечье сочилась кровь.
   Дождь барабанил по холсту в паре дюймов над моей головой. В шатре пахло собаками, мускусом и сыростью. Несмотря на холод, Одиссей был в тунике без рукавов, ноги царя оставались босы, а широкие плечи согревало овечье руно.
   Лицо украшала густая темная вьющаяся борода, в которой лишь изредка мелькала седина. Курчавые волосы спускались на плечи и лежали на лбу, доходя почти до самых бровей. Глаза, серые словно море в дождливый полдень, искали, выпытывали, судили.
   Он начал с вопроса, едва мы с Политосом переступили порог его шатра, без каких бы то ни было фамильярных приветствий и вежливых фраз:
   - Какому богу ты служишь?
   Я поспешно ответил:
   - Афине.
   Не знаю, почему я выбрал богиню-воительницу. Однако Политос говорил, что она держала сторону ахейцев в этой войне.
   Одиссей буркнул что-то и пригласил меня сесть на единственный свободный табурет. Двое мужчин, сидевших по обе стороны царя, выглядели почти как он. Один из них казался ровесником Одиссея, второй был много старше: волосы и борода его полностью побелели, а конечности иссохли до костей. Старик кутался в синий плащ. Все они после утренней битвы выглядели усталыми и изможденными, - впрочем, кроме Одиссея, свежих ран не имел никто. Одиссей как будто бы только что заметил Политоса.
   - Кто это? - спросил царь.
   - Мой друг, - отвечал я, - спутник и помощник.
   Он кивнул, разрешая сказителю остаться. Позади Политоса, почти под дождем, стоял офицер, который привел нас к царю Итаки.
   - Сегодня утром ты сослужил нам великую службу, - проговорил Одиссей. За подобную службу следует наградить.
   Худощавый старик, сидевший справа от Одиссея, заговорил удивительно сильным глубоким голосом:
   - Нам сказали, что прошлой ночью ты прибыл среди фетов на борту корабля. Но нынешним утром ты бился как подобает человеку, рожденному и вскормленному для войны. Клянусь богами! Глядя на тебя, я вспомнил о собственной молодости. Тогда я не ведал страха. Меня знали в Микенах и Фивах! Позволь мне сказать...
   Одиссей поднял правую руку:
   - Прошу тебя, Нестор, оставь на мгновение воспоминания.
   С видимым неудовольствием старик умолк.
   - Какую награду ты попросишь? - спросил меня Одиссей. - Я охотно дарую тебе все, что угодно, если это в моей власти.
   Я раздумывал самую малость - полсекунды, а потом ответил:
   - Я прошу у тебя позволения биться среди воинов царя Итаки. И чтобы мой друг мог прислуживать мне.
   Одиссей ненадолго задумался, Нестор же энергично качал белой головой, а молодой воин, что сидел слева от царя, улыбался мне.
   - Но вы оба - феты, не имеющие дома? - спросил Одиссей.
   - Да.
   Царь погладил бороду, и лицо его медленно озарилось улыбкой.
   - Дом царя Итаки приветствует тебя. Твое желание выполнено.
   Я не знал, что делать, но Нестор нахмурился слегка и взмахнул обеими руками, обратив ладони книзу. Я склонился перед Одиссеем.
   - Благодарю тебя, великий царь, - сказал я, надеясь, что правильно избрал тон смирения. - Я буду служить тебе, не жалея своих сил и жизни.
   Одиссей снял кольцо со своего бицепса и защелкнул его на моей руке.
   - Вставай, Орион. Твои смелость и мужество усилят наши ряды. - Офицеру, стоявшему при входе в шатер, он скомандовал: - Антилокос, пригляди, чтобы его одели как подобает и дали оружие.
   Потом он кивнул, отпуская меня. Я повернулся и встретил улыбку Политоса. Антилокос смотрел из-под мокрой волчьей шкуры, скорее оценивая мои бойцовские качества, чем размышляя, во что бы меня одеть.
   Когда мы оставили шатер и вышли под проливной дождь, я услышал дрожащий голос царя Нестора:
   - Очень мудрый поступок, Одиссей! Ты пустил его в свой дом, чтобы заручиться милостью Афины, которой он служит. Я и сам не мог бы совершить более мудрого поступка, хотя за долгую жизнь мне пришлось принять много тонких решений, позволь напомнить тебе об этом. Что же, я помню то время, когда флот царя Миноса был поглощен огромной волной, пираты совершали набеги на берега моего царства и никто не мог остановить их. Однажды пираты захватили торговое судно, везшее груз меди с Кипра. Это было целое состояние. Ты ведь знаешь - без меди бронзы не получишь. Никто не мог сказать, что делать! Медь была...
   Сильный голос его наконец утонул за гулом тяжелых капель дождя и порывами ветра.
   Антилокос провел нас мимо итакийских кораблей к навесу из бревен, сплетенных вместе и промазанных той же самой черной смолой, которой пропитывали судна. Крупней сооружения в лагере я не видел, там вполне бы могли поместиться целых две дюжины воинов. Единственный невысокий вход защищала от дождя и ветра большая холстина.
   Внутри помещение напоминало нечто среднее между складом и оружейной. Политос даже присвистнул от удивления. Здесь хранились и колесницы, дышла которых торчали вверх. Шлемы и доспехи аккуратно выстроились возле одной стены, возле другой - копья, мечи, луки, между ними стояли сундуки, полные одежды и одеял.
   - Сколько всего! - воскликнул Политос.
   Антилокос, который не умел смеяться, отвечал с угрюмой ухмылкой:
   - Все отобрано или снято.
   Политос кивнул и прошептал:
   - Неужели так много!
   Из-за стола, заваленного глиняными табличками, поднялся старик и направился к нам по песчаному полу.
   - Что еще? Неужели нельзя хоть на минуту оставить меня в покое? Зачем ты опять тащишь сюда незнакомцев? - жаловался худой ворчун с кислым выражением лица. Ладони старца были согнутыми, как клешни, а спина сгорблена.
   - Я привел к тебе новичка. Мой господин Одиссей хочет, чтобы его облачили как подобает. - Проговорив это, Антилокос повернулся и нырнул под низкую притолоку входа.
   Шаркая ногами, старик приблизился настолько, что мог прикоснуться ко мне, и поглядел прищурясь:
   - Ты огромен, как критский бык! С чего это царь решил, что я сумею найти одежду на такого бугая? - Бормоча под нос, он повел меня и Политоса мимо столов, уставленных бронзовыми кирасами, поручнями, поножами и шлемами. Я остановился и потянулся к шлему с красивым гребнем.
   - Не этот! - взвизгнул вредный старикашка. - Такие не для тебе подобных!
   Одной клешней он впился мне в предплечье и потащил к груде одежды на земле, валявшейся возле входа под навесом.
   - Вот, - сказал он. - Погляди, может, подыщешь что-нибудь подходящее.
   Мне пришлось потратить много времени, но наконец я оделся в запачканную льняную тунику, кожаную юбку, которая доходила мне до колен, и кожаный жилет, не стеснявший движений. Старик хмурился и ворчал, но я настоял, чтобы и Политос отыскал тунику и шерстяную куртку. Из оружия я выбрал простой короткий меч и прикрепил кинжал к поясу справа под курткой. Ни на мече, ни на кинжале не было ни драгоценных металлов, ни самоцветов, впрочем, по перекрестью бронзового меча змеился сложный рисунок.
   Старик так и не смог подыскать мне подобающий шлем, пришлось наконец остановиться на бронзовом колпаке. Сандалии и подбитые бронзой кожаные поножи завершили мое облачение, впрочем, большие пальцы ног все же выступали за края подошв.
   Старик противился изо всех сил, однако, настояв на своем, я взял два одеяла. Он визжал, спорил и пугал, грозя позвать самого царя, чтобы тот убедился, какого прислал нахала. И лишь когда я поднял его в воздух, ухватив за ворот туники, он успокоился и позволил забрать одеяла. Но от выражения его лица скисло бы и парное молоко.
   Когда мы покинули склад, дождь уже прекратился и заходившее солнце быстро сушило песчаный берег. Политос шел первым назад к очагу, к людям, с которыми мы делили в полдень нашу пищу. Мы снова ели, пили вино, затем разложили свои новые одеяла, готовясь ко сну.
   Неожиданно Политос упал на свои костлявые колени и сжал мою правую руку своими ладонями с силой, которой я в нем не ожидал.
   - Орион, господин мой, ты сегодня дважды спас мне жизнь.
   Я хотел высвободиться.
   - Ты спас весь лагерь от Гектора и мстительных троянцев, но кроме того, ты возвысил меня из жизни, полной позора и несчастий. Я всегда буду служить тебе, Орион. И всегда буду благодарен тебе за милосердие, проявленное к бедному старому сказителю.
   Он поцеловал мою руку.
   Я поднял старика на ноги, взяв за хрупкие плечи.
   - Бедный старый болтун, - сказал я непринужденно. - Среди всех, кого я знал, ты первый благодарен за то, что стал рабом.
   - Твоим рабом, Орион, - поправил он. - Я рад сделаться им.
   Я покачал головой, не зная, что сказать и сделать. Наконец буркнул:
   - Ну что ж, хорошо, давай спать.
   - Да. Конечно. Пусть Фантастос пошлет тебе счастливые сны.
   Я не хотел закрывать глаза, не хотел снова видеть своего творца, который называл себя Аполлоном, если моя встреча с ним и правда произошла во сне. Я лежал на спине, смотрел в черноту неба, усеянного звездами, и гадал - к которой из них устремлялся наш корабль и появится ли когда-нибудь в ночных небесах Земли вспышка его взрыва. Я снова увидел ее неописуемо прекрасное лицо. Темные волосы блестели в звездном свете, в серых глазах искрилось желание.
   Он убил ее, он - я не сомневался в этом. Золотой бог Аполлон. Он убил, а обвинил меня. Ее убил, а меня сослал сюда. Сохранил мне жизнь, чтобы потешиться.
   - Орион? - прошептал кто-то рядом.
   Я сел и инстинктивно потянулся к мечу, лежавшему на земле подле меня.
   - Царь хочет видеть тебя. - Надо мной склонился Антилокос.
   Я поднялся на ноги, взял меч. Стояла черная ночь, и света от почти угасшего очага едва хватало на то, чтобы различить лицо воина.
   - Бери шлем, если он у тебя есть, - сказал Антилокос.
   Я нагнулся и прихватил бронзовый колпак. Глаза Политоса открылись.
   - Царь хочет говорить со мной, - сказал я старику. - Спи.
   Он блаженно улыбнулся и завернулся в свое одеяло.
   Я проследовал за Антилокосом к корме корабля Одиссея, мимо спящих воинов.
   Как я и предполагал, царь был намного ниже меня. Даже гребень на его шлеме едва достигал моего подбородка. Он кивнул, приветствуя меня, и сказал просто:
   - Следуй за мной, Орион.
   Втроем мы безмолвно прошли по спящему лагерю и поднялись на гребень вала, невдалеке от ворот, где я сегодня завоевал уважение ахейцев. Там на страже стояли воины, державшие длинные копья и нервно вглядывавшиеся в темноту. За чернильной тенью рва на равнине виднелись многочисленные костры троянцев.
   Одиссей вздохнул. Не подобало исторгать подобные звуки из столь могучей груди.
   - Ты видишь, царевич Гектор оставил за собой равнину. Завтра войско его бросится на штурм вала, чтобы прорваться в лагерь и сжечь наши корабли.
   - Можно ли воспрепятствовать этому? - спросил я.
   - Боги решат, когда взойдет солнце.
   Я молчал, сообразив, что Одиссей пытался что-нибудь придумать, дабы побудить богов помочь ему. Сильный высокий голос обратился к нам из темноты сверху:
   - Одиссей, сын Лаэрта, ты пересчитываешь костры троянцев?
   Одиссей мрачно улыбнулся:
   - Нет, Большой Аякс. Их чересчур много, чтобы имело смысл считать.
   Он махнул мне, и мы вернулись назад. Аякс действительно казался гигантом: он возвышался над всеми и был даже выше меня на дюйм или два... У него были громадные плечи и руки, как молодые деревья. С непокрытой головой стоял он под звездами, одетый только в тунику и кожаный жилет. На его широком лице с высокими скулами и крохотной пуговкой носа росла редкая борода, еще совсем жидкая, не то что густая курчавая поросль на лице Одиссея и прочих вождей. Невольно потрясенный, я понял, что Аякс очень молод, видимо, ему всего лет девятнадцать или двадцать.
   Возле него стоял человек, казавшийся старше, волосы и борода его побелели, он кутался в темный плащ.
   - Я взял с собой Феникса, - сказал Большой Аякс. - Может быть, ему удастся убедить Ахиллеса скорее, чем нам.
   Одиссей коротко кивнул в знак одобрения.
   - Я учил Ахиллеса, когда он был еще юношей, - сказал Феникс слегка подрагивающим голосом. - Он вел себя гордо и заносчиво уже тогда.
   Аякс пожал мощными плечами. Одиссей проговорил:
   - Ну что ж, попробуй убедить его присоединиться к войску.
   Мы направились в дальний конец лагеря, где на берегу лежали корабли Ахиллеса. С полдюжины вооруженных людей охраняли трех знатных воинов, я шел среди них. Дул ветер с моря, резкий и холодный, он пронзал словно нож. Я почти завидовал Политосу, закутавшемуся в одеяло, и уже жалел, что не выпросил у прижимистого старика еще пару одеял.
   Прежде чем попасть в стан войска Ахиллеса, пришлось миновать караульных в доспехах и при оружии, со шлемами на головах и копьями в руках, одетых в плащи. Ветер теребил ткань, и она волнами трепетала на бронзовых панцирях. Они узнали гиганта Аякса и приземистого могучего царя Итаки и пропустили всех беспрепятственно.
   Наконец нас остановила пара стражей, в блестящей броне которых отражались даже слабые звездные блики, в нескольких ярдах от большой хижины, сооруженной из досок.
   - Нас прислал великий царь, - проговорил Одиссей глубоким и серьезным голосом. - Мы хотим увидеть Ахиллеса, царевича мирмидонян.
   Страж отсалютовал, приветствуя нас, и ответил:
   - Царевич Ахиллес ожидает вас и просит войти.
   Он отступил в сторону и жестом пригласил нас внутрь.
   6
   Могучий воин Ахиллес наслаждался комфортом. Его жилище было украшено богатыми тканями, пол устилали ковры, в просторном помещении повсюду стояли ложа, лежали подушки. В углу мерцали красные угольки очага, изгонявшие холод и сырость. Ветер выл в проделанной в крыше дыре, а внутри было достаточно уютно и тепло.
   Возле очага сидели три женщины, стройные и молодые, в скромных серых платьях без рукавов и разглядывали нас большими темными глазами. На треножниках над очагом стояли железные и медные горшки, из которых тянулись тонкие струйки пара. Пахло мясом и чесноком.
   Сам Ахиллес восседал на широкой кушетке у дальней стены хижины, спиной к великолепному гобелену, на котором кто-то запечатлел кровавую битву. Ложе его стояло на возвышении подобно царскому трону. Увидев великого воина, я удивился. Передо мной сидел не гигант с мощным телом, подобный Аяксу. Не походил он и на могучего Одиссея. Ахиллес оказался невысоким юношей, почти мальчишкой, на его тонких обнаженных ногах и руках не было даже волос. Подбородок он выбривал дочиста, а серебряная цепочка на лбу удерживала колечки длинных черных волос. Великолепную тунику из белого шелка с пурпурным узором по подолу перехватывал пояс из сцепленных золотых полумесяцев.
   На первый взгляд казалось, что Ахиллес безоружен, однако возле него к ковру прислонили с полдюжины длинных копий таким образом, чтобы он легко мог дотянуться.
   Но более всего потрясало его лицо: уродливое почти до гротеска. Сверкали бусинки глаз, губы кривились в оскале, нос изгибался крючком, кожу изрыли оспины и прыщи. В правой руке Ахиллес держал усеянную самоцветами чашу с вином; скорее всего царевич уже успел как следует к ней приложиться.
   Возле ног его восседал молодой человек удивительной красоты, не смотревший ни на кого, кроме Ахиллеса. Патрокл - я понял это без слов. Крупные завитки его волос отливали рыжиной, что делало его непохожим на черноволосых греков. Я подумал даже, не красит ли он волосы. Подобно Ахиллесу, Патрокл не носил бороды. Впрочем, он явно был слишком молод и еще не имел потребности бриться. Возле него стоял золотой кубок с вином.
   Я вновь взглянул на Ахиллеса и понял, какие демоны сделали его величайшим воином своего времени. Маленький уродливый мальчик, рожденный, чтобы быть царем, чтобы править, и вместе с тем обреченный оставаться вечным объектом для шуток и слушать наглые смешки за спиной. Юноша научился внутренним огнем гасить смех, утихомиривать любых насмешников. Его тонкие руки и ноги были тверды как сталь, в глазах не мелькало ни искры смеха. На мой взгляд, этот юноша, без сомнения, способен одолеть Одиссея или могучего Аякса одной только силой воли.
   - Приветствую тебя, хитроумный Одиссей, - сказал он ровным чистым тенором, в котором слышалась легкая насмешка. - И тебя, могучий Аякс, царь Саламина и вождь ахейского войска. - Затем голос его смягчился. - И тебя, Феникс, мой любимый учитель.
   Я взглянул на старика. Тот склонился перед Ахиллесом, но взор свой обратил к прекрасному Патроклу.
   - Мы принесли тебе приветствие, царевич Ахиллес, - сказал Одиссей, - от Агамемнона, великого царя.
   - От нарушителя своего слова, хотите сказать, - отрезал Ахиллес. - От Агамемнона - похитителя собственных даров.
   - Он наш великий царь, - сказал Одиссей. По тону его можно было понять, что все по горло сыты Агамемноном, но, увы, с ним приходится ладить.
   - Да, это так, - согласился Ахиллес. - Его любит и отец наш Зевс, я уверен.
   Итак, становилось ясно, что переговоры предстоят нелегкие.
   - Возможно, наши гости голодны, - негромко предположил Патрокл.
   Ахиллес взлохматил его кудрявые волосы:
   - Заботливый ты наш...
   Он предложил нам сесть и приказал служанкам накормить гостей и принести чаши с вином. Одиссей, Аякс и Феникс сели на ложа, расположенные возле возвышения, на котором разместился Ахиллес. Патрокл наполнил чаши из золотого кувшина, мы смиренно уселись на полу у входа. Женщины передавали нам блюда с вареной ягнятиной, перемешанной с луком, и наполняли чаши вином, подслащенным медом и приправленным пряностями.
   После того как чаши завершили круг и все вежливо похвалили вино, Ахиллес проговорил:
   - Дошло до меня, что могучий Агамемнон рыдал сегодня как женщина. Не правда ли, он слезлив?
   Одиссей чуть нахмурился:
   - Великого царя сегодня ранили. Трусливый троянский лучник поразил его в правое плечо.
   - Плохо, - проговорил Ахиллес. - Вижу, что и ты сегодня не избежал раны. Однако неужели она заставила тебя рыдать?
   Аякс взорвался:
   - Ахиллес, если Агамемнон плачет, то не от боли и не от страха. От позора! Потому что троянцы сумели осадить наш лагерь. Потому что наш лучший воин сидит на мягком ложе, пока Гектор со своими воинами убивает его друзей.
   - В позоре этом виноват сам Агамемнон! - закричал в ответ Ахиллес. - Он ограбил меня! Он обошелся со мной как с рабом или того хуже. Он зовет себя великим царем, но ведет себя как вор и содержатель притона!
   Разговор оказался долгим. Ахиллеса разъярило то, что Агамемнон отобрал у него доставшуюся при разделе добычи пленницу. И уверял всех, что, пока он воевал, царь трусливо отсиживался в тылу, но после битвы забрал себе самые лучшие трофеи и даже отнял у него, Ахиллеса, то, что принадлежало ему по праву.
   - Я взял штурмом больше городов и доставил ахейцам больше пленников и добычи, чем любой из мужей, здесь сидящих, и никто из вас не может этого опровергнуть, - горячо утверждал он. - Но толстозадый Агамемнон захотел отобрать честно заслуженную мною награду, а все вы позволяете ему так поступить. Неужели никто не мог защитить меня на совете? Или вы думаете, что я в долгу перед кем-нибудь из вас? Почему должен я проливать за вас кровь, если вы не хотите защитить меня даже словом?
   Патрокл попытался утихомирить его, но безуспешно:
   - Ахиллес, эти мужи не враги тебе. Они пришли сюда мириться. Хозяин не должен кричать на гостей.
   - Я знаю, - отвечал Ахиллес, чуть улыбаясь молодому человеку. - Это не ваша вина, - сказал он Одиссею и остальным. - Но я клянусь, что скорее попаду в Аид, чем вновь помогу Агамемнону. Он недостоин доверия. Надо подумать о том, чтобы избрать нового предводителя.
   Одиссей попытался тактично уговорить Ахиллеса, превознося его храбрость в битве и подчеркивая ошибки и недостатки Агамемнона. Аякс, тупой и прямолинейный, все твердил Ахиллесу, что тот просто помогает троянцам. Старик Феникс взывал к совести своего бывшего ученика и напоминал эпизоды из его детства.
   Ахиллес не проявлял раскаяния.
   - Честь? - возмутился он, обращаясь к Фениксу. - Разве я не буду обесчещен, если встану в ряды войска человека, который ограбил меня?
   Одиссей спокойно предложил:
   - Если ты хочешь именно эту девушку, мы вернем тебе ее.
   Ахиллес вскочил на ноги, Патрокл поднялся рядом. Я не ошибся: герой был маловат ростом, хотя невероятно мускулист и жилист. Даже худощавый Патрокл оказался выше его на несколько дюймов.
   - Я буду защищать свои корабли, когда Гектор ворвется в лагерь, - в ярости ответил Ахиллес. - Но до тех пор, пока Агамемнон не придет ко мне, пока не принесет извинений, пока не попросит меня вернуться на поле брани, я останусь здесь.
   Одиссей поднялся, понимая, что разговор окончен. Феникс встал, и Аякс сообразил, что пора уходить.
   - Что же воспевать поэтам будущих поколений? - обернулся у выхода Одиссей, выпуская последнюю стрелу, еще надеясь растревожить гордого воина. - То, как Ахиллес отсиживался в шатре, пока троянцы убивали его друзей?
   Стрела отскочила от укрывшегося панцирем безразличия Ахиллеса, не возымев действия.
   - Пусть поют... Зато скажут, что я не забыл о собственной чести и не стал служить человеку, который унизил меня.
   Мы направились к двери, на ходу прощаясь. Феникс держался сзади, и я слышал, как Ахиллес пригласил старого наставника переночевать у него в шатре.
   Выйдя на воздух, Аякс устало покачал головой:
   - Мы ничего не смогли сделать, он просто не стал нас слушать.
   Одиссей хлопнул по его широкому плечу:
   - Мы старались как могли, друг мой. А теперь пора готовиться к завтрашней битве, учитывая, что Ахиллес не примет в ней участия.
   Аякс побрел в темноту, следом шли его люди. Одиссей обернулся ко мне и задумчиво произнес:
   - У меня есть к тебе дело. Ты можешь закончить эту войну, если тебе будет сопутствовать удача.
   - А если нет?
   Одиссей улыбнулся и положил руку на мое плечо:
   - Орион, никому не суждено жить вечно.
   7
   Словом, менее чем через час я оказался во рву, который огибал наши укрепления. Я направлялся в лагерь троянцев; белая тряпка, повязанная над левым локтем, свидетельствовала о том, что я являюсь парламентером. Тонкая ивовая ветвь в правой руке заменяла жезл вестника.
   - С ними ты сможешь пройти мимо часовых троянцев, не рискуя собственным горлом, - сказал мне Одиссей без улыбки, без ободрения в голосе. - Ступай прямо к царевичу Гектору и ни с кем больше не разговаривай, - приказал он мне. - Скажи ему, что Агамемнон предлагает так закончить эту войну: троянцы возвратят Елену законному мужу, а удовлетворенные ахейцы отправятся в родные края.
   - Разве этого еще не предлагали? - спросил я.
   Одиссей улыбнулся моей наивности:
   - Предлагали, но при этом требовали огромный выкуп, и кроме того, желали забрать все, что прихватила с собой Елена. Тогда мы бились прямо под стенами Трои. Приам и его сыновья так и не поверили, что мы прекратим осаду, не попытавшись ворваться в город. Но сейчас все переменилось, нас осаждает Гектор, и, быть может, они поверят, что мы готовы отправиться восвояси и нуждаемся лишь в том, чтобы сохранить лицо.
   - Разве для того, чтобы сохранить лицо, нам нужно обязательно вернуть Менелаю Елену? - недоумевал я.
   Он взглянул на меня с любопытством:
   - Безусловно, она только женщина, Орион. Или ты думаешь, что Менелай проводил ночи в одиночестве с той поры, как эта сучонка сбежала с Александром?
   Я недоуменно заморгал, не находя ответа. И подумал: "Неужели Одиссей так же думает о собственной жене, ожидающей его дома в Итаке?"
   Он заставил меня повторить все наставления и затем, удовлетворившись, проводил к вершине вала, почти к тому самому месту, где сегодня произошла схватка, принесшая мне славу. Я вглядывался во тьму: в серебристом лунном свете сгущался туман, равнину затянула призрачная дрожащая дымка, медленно вздымавшаяся и опадавшая, словно от дыхания какого-то живого существа. Тут и там виднелись отблески троянских костров; подобные далеким звездам, они мерцали в тумане.
   - Помни, - произнес Одиссей, - ты будешь говорить лишь с царевичем Гектором, и ни с кем другим.
   - Ясно, - ответил я.
   По склону я спустился в чернильную темень, скрывавшую ров, и через щупальца тумана, протянувшиеся по равнине, направился к лагерю троянцев, держа путь к кострам, мерцавшим и пламеневшим в тумане, и холодея от неприятных предчувствий. Вглядываясь в посеребренную луной дымку, я заметил костер, который казался ярче и выше, чем все остальные.
   "Наверное, возле него шатер Гектора", - подумал я и направился вперед, ожидая в любой момент услышать окрик стража. Оставалось только надеяться, что меня окликнут прежде, чем бросят мне в спину копье. Чувства мои обострились; я мог бы услышать шорох кинжала, выскальзывающего из ножен, казалось, я увидел бы затылком крадущегося за мной... Но я ничего не видел и не слышал: лагерь словно утонул в тумане, приглушившем все звуки, и никого не было между кострами, кроме меня самого.
   Огонь впереди разгорался, в него словно бы подкладывали дрова, и вот из скромного походного костерка превратился в огромный манящий маяк. Он уже мерцал, как подобает огню, пылал яростно и ярко, с каждым шагом делаясь все более ослепительным. Скоро он стал настолько ярким, что мне пришлось прикрыть глаза рукой, чтобы защитить их от жгучего света. Жара я не ощущал, но в яркости заключалась иная сила. Ослепительный свет придавливал меня к земле и наконец заставил опуститься на колени перед всесильным золотым сиянием.