Страница:
Казалось, до звезды рукой подать; видны были даже газовые вихри, взвивавшиеся над ней, – и каждый мог бы бесследно поглотить целую планету. Повсюду темнели уродливые пятна, щупальца протуберанцев шарили по ним. Казалось, темно-багровый диск вместо света излучал мрак, пульсируя в неровном, рваном ритме, будто непосильно тяжкие вздохи сотрясали всю исполинскую звезду от края и до края.
Это была действительно умиравшая звезда. А ее смерть обрекала на гибель и Шайтан.
"Довольно!" – с этим единственным словом Сетх вышвырнул меня из своего сознания.
Я вернулся в собственное тело – полуослепший, съежившийся на обжигавшем, пронзительном ветру, одинокий человек на враждебной, чужой планете.
Но Сетх прервал нашу мысленную связь недостаточно быстро, чтобы я не сумел уловить ничего полезного для себя. Глядя на Шеол его глазами, я узнал об этом светиле и прочих небесных телах, образовывавших Солнечную систему, все, что знал он.
Оба светила сформировались в паре, образовав двойную звезду. Солнце являлось здоровой, яркой желтой звездой главной последовательности, которой предстояло долгое стабильное существование, звезда-компаньон представляла собой чахлый красный карлик; ее массы едва хватало, чтобы поддерживать в глубинах звезды термоядерное пламя. Шеол был нестабилен и обречен на гибель.
Вокруг Солнца ближе всего к нему вращались четыре планеты; ближайшая была названа в честь Меркурия – бога торговли, охранявшего путешественников, – за то, что стремительно мчалась по небу; следующую за красоту назвали в честь богини любви Венеры; третьей являлась сама Земля, а четвертая планета, казавшаяся красной, получила имя бога войны Марса.
В два с лишним раза дальше орбиты красной планеты пролегала орбита тусклого карлика, который соплеменники Сетха называли Шеолом. Вокруг Шеола кружила одна-единственная планета, родина Сетха – Шайтан. Обреченный спутник обреченной звезды.
Не желая смириться с гибелью своего племени, Сетх потратил тысячелетия на изучение остальных планет Солнечной системы. Воспользовавшись энергией бурлившего ядра собственной планеты, он научился путешествовать по пространственно-временному вектору – переноситься через обширные пространства, разделявшие планеты, и даже через более обширные пропасти между эпохами.
Он открыл, что за Шеолом находятся газовые гиганты – ледяные планеты, где даже водород течет, как вода; они слишком далеки от Солнца, чтобы дать приют его соплеменникам.
Что касается четырех планет, вращавшихся ближе всего к горячей желтой звезде, то первая оказалась всего-навсего голой скалой, безжалостно опаляемой солнечными протуберанцами, сжигаемая жаром и жесткой радиацией Солнца. Следующая планета прекрасна издалека, но под ее ослепительно сверкающими облаками притаился адский мир ядовитых газов и раскаленной почвы, покрытой лужами расплавленного металла. Красная планета оказалась пустынной и морозной, ее разреженный воздух не годился для дыхания, а жизнь, некогда процветавшая здесь, давным-давно угасла. Хуже всего было то, что из-за малых размеров планеты ее ядро остыло и черпать энергию было неоткуда.
Так что осталась лишь третья, считая от Солнца, планета. С древнейших времен стала она оплотом жизни, тихой гаванью, где вода – эликсир жизни – реками текла в озера и моря, дождем падала с неба, бушевала в покрывавших всю планету океанах. Кроме того, этот водяной мир в сердце своем таил пламенное расплавленное ядро, а значит – энергию, массу энергии, которой хватало, чтобы снова и снова осуществлять пространственно-временной переход; энергию, которой вполне достаточно, чтобы изменить континуум по воле Сетха.
Земля уже породила собственную жизнь, но в этом Сетх видел лишь вызов своей изобретательности, а не препятствие, чувствуя, что ему все по плечу, была бы энергия и цель, оправдывавшая затраченные усилия. Он продвигался все дальше, к началу существования планеты, изучая тысячелетия и эпохи, исследуя, наблюдая, познавая. И пока его соплеменники беспомощно взирали на содрогания и корчи Шеола, предвещавшие предсмертную агонию, Сетх тщательно обдумывал все, что узнавал, и строил планы.
Забравшись в глубины времен, когда жизнь едва-едва выбиралась из моря, предъявляя свои права на сушу, Сетх смел с лица Земли почти все живое, населив планету пресмыкающимися. Прошли долгие века, и вот пресмыкающиеся захватили главенство на земле, под водой и в воздухе, преобразив всю экосистему планеты, изменив даже состав атмосферы.
И теперь они подлежат уничтожению. Пришло время детищам Сетха – динозаврам – уступить место его народу, населявшему Шайтан. Сетх начал истребление динозавров и прочих биологических видов, чтобы снова смести с лица земли все, что мешает приготовить ее к приходу его соплеменников.
Но возникла проблема. В будущем, отдаленном от времени, в котором трудился не покладая рук Сетх, потомки болтливых любопытных обезьян развились, стали могущественными существами, тоже научившимися управлять пространством и временем. Суетливо, как и положено обезьянам, изменяли они облик континуума в соответствии со своими желаниями, даже создали породу воителей, которых высылали в различные точки пространственно-временного вектора, чтобы перекроить континуум на свой вкус.
И я – один из этих воителей. Творцы отправили меня разделаться с Сетхом, столь катастрофически недооценив его способности, что теперь вынуждены бежать в отдаленные уголки галактики, отдав Землю и все живое на ней в безжалостные руки врага рода человеческого.
Сетх одержал глобальную победу. Земля теперь принадлежит ему. Человечество обречено на гибель. А меня будут напоказ водить по всему Шайтану как доказательство триумфа Сетха, а затем предадут ритуальному уничтожению.
Мне не избежать своей участи. Но теперь, когда Аня предала меня, я почти лишился воли к жизни.
Я умирал неоднократно, но творцы воскрешали меня, дабы я продолжал выполнять их повеления. Мне ведома мука, которую приносит смерть, ведом ужас, неизбежно сопровождающий ее, сколько бы раз я ни погибал. Неужели меня ждет окончательное и бесповоротное уничтожение? Неужели меня не станет? Неужели я буду навсегда вычеркнут из книги бытия?
В прошлом творцы всякий раз возрождали меня. Но теперь они сами мчатся среди звезд, спасаясь от погибели.
Однако меня не покидало изумление оттого, что Сетх, педантичный и беспощадный во всех своих деяниях, позволил им остаться в живых.
Это была действительно умиравшая звезда. А ее смерть обрекала на гибель и Шайтан.
"Довольно!" – с этим единственным словом Сетх вышвырнул меня из своего сознания.
Я вернулся в собственное тело – полуослепший, съежившийся на обжигавшем, пронзительном ветру, одинокий человек на враждебной, чужой планете.
Но Сетх прервал нашу мысленную связь недостаточно быстро, чтобы я не сумел уловить ничего полезного для себя. Глядя на Шеол его глазами, я узнал об этом светиле и прочих небесных телах, образовывавших Солнечную систему, все, что знал он.
Оба светила сформировались в паре, образовав двойную звезду. Солнце являлось здоровой, яркой желтой звездой главной последовательности, которой предстояло долгое стабильное существование, звезда-компаньон представляла собой чахлый красный карлик; ее массы едва хватало, чтобы поддерживать в глубинах звезды термоядерное пламя. Шеол был нестабилен и обречен на гибель.
Вокруг Солнца ближе всего к нему вращались четыре планеты; ближайшая была названа в честь Меркурия – бога торговли, охранявшего путешественников, – за то, что стремительно мчалась по небу; следующую за красоту назвали в честь богини любви Венеры; третьей являлась сама Земля, а четвертая планета, казавшаяся красной, получила имя бога войны Марса.
В два с лишним раза дальше орбиты красной планеты пролегала орбита тусклого карлика, который соплеменники Сетха называли Шеолом. Вокруг Шеола кружила одна-единственная планета, родина Сетха – Шайтан. Обреченный спутник обреченной звезды.
Не желая смириться с гибелью своего племени, Сетх потратил тысячелетия на изучение остальных планет Солнечной системы. Воспользовавшись энергией бурлившего ядра собственной планеты, он научился путешествовать по пространственно-временному вектору – переноситься через обширные пространства, разделявшие планеты, и даже через более обширные пропасти между эпохами.
Он открыл, что за Шеолом находятся газовые гиганты – ледяные планеты, где даже водород течет, как вода; они слишком далеки от Солнца, чтобы дать приют его соплеменникам.
Что касается четырех планет, вращавшихся ближе всего к горячей желтой звезде, то первая оказалась всего-навсего голой скалой, безжалостно опаляемой солнечными протуберанцами, сжигаемая жаром и жесткой радиацией Солнца. Следующая планета прекрасна издалека, но под ее ослепительно сверкающими облаками притаился адский мир ядовитых газов и раскаленной почвы, покрытой лужами расплавленного металла. Красная планета оказалась пустынной и морозной, ее разреженный воздух не годился для дыхания, а жизнь, некогда процветавшая здесь, давным-давно угасла. Хуже всего было то, что из-за малых размеров планеты ее ядро остыло и черпать энергию было неоткуда.
Так что осталась лишь третья, считая от Солнца, планета. С древнейших времен стала она оплотом жизни, тихой гаванью, где вода – эликсир жизни – реками текла в озера и моря, дождем падала с неба, бушевала в покрывавших всю планету океанах. Кроме того, этот водяной мир в сердце своем таил пламенное расплавленное ядро, а значит – энергию, массу энергии, которой хватало, чтобы снова и снова осуществлять пространственно-временной переход; энергию, которой вполне достаточно, чтобы изменить континуум по воле Сетха.
Земля уже породила собственную жизнь, но в этом Сетх видел лишь вызов своей изобретательности, а не препятствие, чувствуя, что ему все по плечу, была бы энергия и цель, оправдывавшая затраченные усилия. Он продвигался все дальше, к началу существования планеты, изучая тысячелетия и эпохи, исследуя, наблюдая, познавая. И пока его соплеменники беспомощно взирали на содрогания и корчи Шеола, предвещавшие предсмертную агонию, Сетх тщательно обдумывал все, что узнавал, и строил планы.
Забравшись в глубины времен, когда жизнь едва-едва выбиралась из моря, предъявляя свои права на сушу, Сетх смел с лица Земли почти все живое, населив планету пресмыкающимися. Прошли долгие века, и вот пресмыкающиеся захватили главенство на земле, под водой и в воздухе, преобразив всю экосистему планеты, изменив даже состав атмосферы.
И теперь они подлежат уничтожению. Пришло время детищам Сетха – динозаврам – уступить место его народу, населявшему Шайтан. Сетх начал истребление динозавров и прочих биологических видов, чтобы снова смести с лица земли все, что мешает приготовить ее к приходу его соплеменников.
Но возникла проблема. В будущем, отдаленном от времени, в котором трудился не покладая рук Сетх, потомки болтливых любопытных обезьян развились, стали могущественными существами, тоже научившимися управлять пространством и временем. Суетливо, как и положено обезьянам, изменяли они облик континуума в соответствии со своими желаниями, даже создали породу воителей, которых высылали в различные точки пространственно-временного вектора, чтобы перекроить континуум на свой вкус.
И я – один из этих воителей. Творцы отправили меня разделаться с Сетхом, столь катастрофически недооценив его способности, что теперь вынуждены бежать в отдаленные уголки галактики, отдав Землю и все живое на ней в безжалостные руки врага рода человеческого.
Сетх одержал глобальную победу. Земля теперь принадлежит ему. Человечество обречено на гибель. А меня будут напоказ водить по всему Шайтану как доказательство триумфа Сетха, а затем предадут ритуальному уничтожению.
Мне не избежать своей участи. Но теперь, когда Аня предала меня, я почти лишился воли к жизни.
Я умирал неоднократно, но творцы воскрешали меня, дабы я продолжал выполнять их повеления. Мне ведома мука, которую приносит смерть, ведом ужас, неизбежно сопровождающий ее, сколько бы раз я ни погибал. Неужели меня ждет окончательное и бесповоротное уничтожение? Неужели меня не станет? Неужели я буду навсегда вычеркнут из книги бытия?
В прошлом творцы всякий раз возрождали меня. Но теперь они сами мчатся среди звезд, спасаясь от погибели.
Однако меня не покидало изумление оттого, что Сетх, педантичный и беспощадный во всех своих деяниях, позволил им остаться в живых.
25
Способность манипулировать пространственно-временным вектором дает возможность управлять временем, что избавляет от лихорадочной спешки, учит терпению и расчетливости, позволяет без труда рассмотреть каждый этап развития жизни со всех возможных точек зрения, прежде чем двигаться дальше.
Чтобы подготовить планы переселения своего народа на Землю, Сетх странствовал по тысячелетиям, по целым эпохам. Он не видел нужды ни в спешке, ни в суете.
И теперь он путешествовал степенно и неторопливо, демонстрируя меня своим соплеменникам, хотя Шеол в небе над нами уже бурлил и содрогался.
Под сумрачным небом Шайтана я почти постоянно ощущал себя слепцом и калекой. Тяготение планеты, чуть более крупной, чем Земля, легло мне на плечи тяжелым гнетом, заставляя при ходьбе приволакивать ноги; каждое движение давалось с трудом. Безжалостный ветер хлестал меня, колол и жалил стремительно летевшим по воздуху колючим песком. Непреходящая усталость наливала мои мышцы свинцом, внутренности терзал вечный голод, а обветренная кожа покраснела и воспалилась, будто меня били плетью днями напролет.
Изредка Сетх позволял мне увидеть окружающее глазами кого-нибудь из соплеменников, и тогда я снова созерцал спокойный, прекрасный мир пустыни, суровый, но чарующий красотой превращенных ветром в изваяния скал и ярко-желтого неба.
Сетх больше ни разу не допускал меня в свое сознание. Быть может, догадался, что я узнал от него такое, о чем он предпочел бы умолчать.
Мы неспешно путешествовали по планете, переезжая из города в город; визиты и переговоры шли бесконечной чередой. И мало-помалу я начал постигать истинную сущность народа Шайтана.
Мысль, что рептилии могли эволюционировать в расу разумных существ, озадачивала меня с тех самых пор, как я впервые оказался в саду у Нила. Очевидно, у предков Сетха и ему подобных развился крупный сложный мозг, как у земных млекопитающих. Но все-таки уровень интеллекта зависит не только от величины мозга; если бы дело заключалось лишь в этом, слоны и киты сравнялись бы с человеком, а не оставались бы на уровне собак и свиней.
Все рептилии, подобно динозаврам, откладывают яйца и бросают их на произвол судьбы. Мне всегда казалось, что поэтому они не способны достичь близости между детьми и родителями, необходимой для развития истинного интеллекта, как бы велик ни был их мозг. Но жители Шайтана каким-то образом преодолели это препятствие.
Я был свято убежден, что без общения не может быть и разума. Маленькие приматы учатся, наблюдая за взрослыми особями. Человеческий ребенок обучается сначала с помощью зрения, затем речи и, наконец, чтения. Сетх неизменно осуждал за разговорчивость людей, называя их болтливыми обезьянами и высмеивая потребность людей поделиться новостями друг с другом, какой бы информацией они ни обладали – фундаментальной или совсем незначительной.
Жители Шайтана не разговаривали, общаясь друг с другом мысленно, как Сетх со мной. Это я понял. Но меня больше всего занимал вопрос, как у них развился дар телепатии?
Разгадку я пытался найти, пока Сетх возил меня по городам и весям всего Шайтана, показывая своим соплеменникам. Я приглядывался – насколько это было возможно во мраке темницы, которой являлась для меня вся планета; прислушивался – но ничего не получал от этого, поскольку рептилии не разговаривали вовсе. Однако всякий раз, когда Сетх позволял мне взглянуть на мир глазами какого-то из его соплеменников, я старался извлечь как можно больше информации.
Наше путешествие напоминало поездку средневекового монарха со свитой по своим владениям. Мы передвигались верхом на четвероногих рептилиях, весьма похожих на земных зауроподов, однако меньше их. Население Шайтана явно подразделялось на множество общин, каждая из которых сосредотачивалась вокруг своего городка, выстроенного из камня, обожженной глины и прочих природных материалов. Ни металла, ни дерева я в постройках не заметил.
По пути из города в город мы следовали в строго определенном порядке: во главе процессии ехал Сетх с двумя стремянными по бокам, я следом за ним, а дальше – еще около десяти всадников и вьючных ящеров, которые везли воду и провиант. Каждая поездка занимала около недели, насколько я мог судить в вечном полумраке, царившем вокруг; планета всегда была обращена к Шеолу лишь одной стороной, и все города располагались на дневной стороне Шайтана.
И в течение всего нескончаемого дня безжалостный суховей осыпал меня песком, слепил мои слезившиеся, опухшие глаза. Сетха и его соплеменников защищала чешуя и прозрачные перепонки на глазах; он не преминул подчеркнуть этот факт как очередное доказательство превосходства рептилий над млекопитающими. Спорить у меня не нашлось ни сил, ни желания.
Его свита не поражала взор ни блестящими доспехами, ни пышным платьем, ни шелками; не было даже золотых и серебряных безделушек. Единственным нарядом рептилий оставались их шкуры – у Сетха темно-карминная, у его приспешников более светлых оттенков красного. Верховые ящеры цветом напоминали окружающий пейзаж – те же пыльные, тусклые оттенки коричневого. На мне по-прежнему оставалась набедренная повязка и жилет; больше ничего.
Обилием воды Шайтан не отличался. В этом пустынном мире ручьи были редкостью, а озера – диковинкой, не говоря уж ни о чем похожем на море или океан. Кормили меня сырыми сочными овощами, а порой давали кусок мяса.
"Мы держим стада мясных животных, – пояснил Сетх в ответ на мой невысказанный вопрос. – Мы разводим их с большой осмотрительностью, поддерживая численность стад в равновесии с окружающей средой. А когда настает их час отправляться на бойню, мы мысленным приказом погружаем животное в сон, а затем останавливаем ему сердце".
– Весьма человечно, – отозвался я, гадая, уловит ли он игру слов.
Но Сетх если и понял, то ничем этого не выдал.
Ни рвов, ни стен вокруг городов не было и в помине. Судя по выветренности могучих куполообразных сооружений, они стояли с незапамятных времен. Даже хлесткому пыльному ветру адского мира нужно не одно тысячелетие, чтобы сточить все углы и выступы массивных каменных здании, доведя их до нынешних обтекаемых форм. Новое здание не попалось мне на глаза ни разу; с виду все дома казались невероятно древними.
О нашем приходе не возвещало пение фанфар; делегации старейшин не выходили нам навстречу. Но всякий раз при нашем приближении уже на подступах к городу вдоль дороги выстраивались толпы горожан. Та же картина ждала нас и на городских улицах. Когда мы проезжали мимо, горожане кланялись, продолжая молча глазеть на нас. На главной площади собиралась громадная толпа; здесь же нас неизменно встречали отцы города.
И все происходило в полнейшем молчании. Жутковато. Жители Шайтана не разговаривали и не производили ни малейшего шума – ни аплодисментов, ни щелчков пальцами, даже не постукивали когтями. Просто смотрели в полнейшем молчании, как мы останавливаемся на главной площади и спешиваемся. Порой какая-нибудь рептилия указывала на меня когтем. Раз или два до меня донеслось что-то вроде шипения – быть может, смех. Все в том же безмолвии нас вели в самое большое здание на площади. Тишину не нарушал ни один звук, кроме вечного заунывного воя жестокого ветра. За мной молча шагали четверо стражников, а я ковылял, устало приволакивая ноги, вслед за Сетхом и отцами города, вышедшими поприветствовать его.
Все они – и свита Сетха, и жители всех без исключения городов казались миниатюрными копиями его самого. Прищурившись, я всматривался в пыльный сумрак, считавшийся здесь ярким полднем, и начал замечать у рептилий небольшие отличия. Тут чешуя у горожан оливково-зеленая, там – отдает в лиловый. А в одном городе они казались облаченными в шотландку.
Однако в каждом отдельном городе все жители до последнего были одного и того же цвета – будто носили военную форму. Вот только цвет этой формы задавала природная пигментация их чешуи. Насыщенность цвета несколько менялась – чем мельче рептилия, тем светлее окраска.
"Может, величина и цвет говорят о возрасте? – ломал я голову. – Или они показывают положение индивидуума на иерархической лестнице?"
На эти безмолвные вопросы Сетх ответа не давал.
Но в каждом городе, независимо от того, какого цвета были его жители, нас вводили в самое большое здание на площади, как только мы спешивались. Обтекаемые купола зданий имелись лишь на незначительной части города и не позволяли судить о его реальной протяженности. Большинство помещений находилось под землей, соединяясь между собой широкими туннелями и сводчатыми галереями.
Затем нас приводили в просторный продолговатый зал, в дальнем конце которого на возвышении сидел ящер ростом с самого Сетха – очевидно, местный патриарх. Затем зал аудиенций наполнялся горожанами помельче, посветлее, помладше и пониже рангом – так мне казалось.
Подведя меня к патриарху, Сетх останавливался перед ним. Я вынужден был оставаться на ногах, из-за сильного тяготения чувствуя себя слабым и измученным. Не раз я, не выдержав, падал на пол; мой мучитель не обращал на это внимания, позволяя мне лежать; я же не пренебрегал возможностью немного отдохнуть. Для Сетха, разумеется, это являлось отличной демонстрацией слабости аборигенов Земли и явным аргументом в пользу его плана.
Залы эти освещались ничуть не лучше, чем все остальные помещения, – искусственными источниками инфракрасного света, от которого делалось не светлей, а жарче. От зноя, приятного для рептилий, у меня все плыло перед глазами, несмотря на усилия держать внутреннюю температуру под контролем.
Время от времени Сетх позволял мне смотреть глазами кого-нибудь из свиты. Подобных мгновений я дожидался с нетерпением. Тогда моему взгляду открывался превосходный зал аудиенций; величественные стены покрывали красочные росписи, изображавшие сцены из древней истории и родословную сидевшего перед нами патриарха. Но, упиваясь окружавшим меня великолепием, я торопливо копался в приютившем меня разуме, стараясь узнать как можно больше, не насторожив ни его владельца, ни Сетха.
Иногда наша аудиенция длилась не больше пяти минут, но гораздо чаще Сетх часами простаивал перед троном патриарха, ведя безмолвные беседы, неподвижный, как каменное изваяние. Я служил ему доказательством, что народ Шайтана может безнаказанно переселиться на Землю. Впрочем, не знаю, сопутствовал ли ему в переговорах успех. Что означали краткие беседы – быстрое согласие или непреклонный отказ? А во время многочасовых разговоров Сетх мог предаваться ожесточенным спорам с хозяином или, наоборот, радостному обсуждению мельчайших подробностей плана колонизации Земли.
Мало-помалу отрывочные сведения, позаимствованные из сознаний спутников Сетха, начали складываться для меня в единое целое, рисуя несколько упрощенную картину здешней цивилизации. Во время наших странствий по иссушенным просторам Шайтана из города в город я постепенно начал понимать истинную природу населения планеты.
Несмотря на иссушавшую меня физическую слабость, ум мой не оставался в бездействии. Более того, мне почти нечем было себя занять, и я стремился постичь как можно больше, по крохам собирая сведения о моем мучителе и его мире. Это помогало забыть о пытке вечным голодом и безжалостным ветром. Тело мое пребывало под контролем Сетха, но разум оставался свободен. Я заглядывал в сознание рептилий при любой возможности. Я наблюдал и вникал. Я постигал.
Разумеется, отправным пунктом для меня стало то, что они рептилии – или шайтанский эквивалент земных рептилий. Они не способны регулировать температуру собственного тела, хотя умеют удерживать тепло и оставаться активными даже во время ночного холода.
Вначале они размножались, откладывая яйца. Подобно рептилиям Земли, практически все существа на Шайтане покидали отложенные яйца и никогда не возвращались, чтобы увидеть собственный выводок.
Из этих яиц на свет появлялись миниатюрные копии взрослых рептилий, с полным комплектом зубов, когтей и наследственных инстинктов – словом, едва вылупившиеся ящеры отличались от родителей лишь размерами. Наиболее преуспевшие особи, дожившие до зрелости, достигали крупных размеров – и чем старше особь, тем она больше и темнее по цвету. Рост здешних существ ограничивается лишь пределом прочности костей и способностью мышц носить все возраставший вес.
Это означало, что Сетх и прочие патриархи значительно старше окружающих. В таком случае, сколько же прожил на свете мой мучитель? Наверняка не один век. Быть может, тысячелетие.
Только что вылупившийся шайтанианин наследовал все физические характеристики родителей – в том числе и способность к телепатическому общению. Много эпох назад этот дар возник в виде случайной мутации, а затем начал передаваться из поколения в поколение. Телепаты жили дольше и оставляли больше потомков, тоже наделенных телепатией. Век за веком телепаты вытесняли менее одаренных собратьев – наверно, насильственно, как творцы некогда поступили с неандертальцами.
Телепатическое общение открыло путь разуму. Еще откладывая яйца, мать наделяла своих невылупившихся отпрысков всем своим жизненным опытом. Каждое поколение рептилий-телепатов передавало следующему все знания всех предыдущих поколений. А постигнув еще в скорлупе яйца весь опыт предков, вылупившийся ящер был не только готов постоять за себя физически, но и развит интеллектуально.
Созданная разумными рептилиями цивилизация просуществовала на Шайтане миллионы земных лет. Общинами руководили старейшины, возраст которых исчислялся тысячелетиями. У существ, способных полностью открыть свой разум друг для друга, о взаимном недоверии не могло быть и речи. Разногласия между отдельными личностями всегда разрешал патриарх – несомненно, в этом и заключались его обязанности.
Каждый индивидуум неустанно и самозабвенно трудился на благо общины, словно муравей в муравейнике или пчела в улье. Войн не было, поскольку общины размещались в пределах, определяемых природными условиями. Короче говоря, дети Шайтана жили в полнейшей гармонии.
Пока вдруг не осознали, что их собственное светило – Шеол – однажды погибнет.
Патриархи держали совет, дабы решить, как встретить суровое предначертание. Почти все старейшины не сомневались в неотвратимости гибели и потому считали, что остается лишь смириться с судьбой. Кое-кто даже предлагал прибегнуть к самоубийству, ибо достойнее умереть по собственному выбору, нежели дожидаться, когда произойдет неминуемый катаклизм.
Но тяга к жизни оказалась все-таки сильнее. Они начали вести строительство, углубляясь в землю в надежде, что кора планеты задержит жесткую радиацию, когда Шеол изольет ее на Шайтан. Впрочем, они прекрасно понимали, что радиация – всего-навсего первый этап предсмертных судорог светила. В конце концов звезда взорвется, испепелив в гибельном сполохе и свою единственную планету.
Из всех патриархов Шайтана один лишь Сетх на советах воспротивился решению смиренно принять судьбу. Он один искал способ отвести грозившую Шайтану гибель. Он один решил без посторонней помощи отыскать путь к спасению своего народа. Остальные патриархи поначалу сочли его то ли безумцем, то ли невероятным глупцом, вознамерившимся потратить оставленные судьбой столетия на попытку отвратить неотвратимое. Сетх не обращал внимания ни на кого.
И вот теперь, более века спустя, он демонстрировал меня собратьям патриархам в качестве доказательства, что они могут переселиться на Землю и начать жизнь заново под теплым, стабильным, несущим жизнь желтым светилом.
Не знаю, сколько времени провели мы в пути, перебираясь из города в город. Здесь невозможно было вести счет дням; времена года на Шайтане сменялись незаметно, если таковые вообще имелись. При всякой возможности заглянуть в сознание какой-нибудь рептилии я пытался извлечь информацию об этом, но никак не мог понять, каким образом они отмеряют время.
Вскоре я обнаружил, что телепатические способности шайтаниан не безграничны – иначе разве пришлось бы Сетху тратить время и силы на столь долгое путешествие? Почему бы ему не расположиться с удобствами в собственном городе, общаясь с другими патриархами телепатически? А раз он считает необходимым продемонстрировать меня во плоти каждому из патриархов, то телепатическое общение не дает такой возможности. Они должны увидеть меня воочию.
Как бы то ни было, отсюда следовало, что даже значительные телепатические способности Сетха имеют предел. Я решил, что это моя единственная надежда.
За время странствий я изредка ощущал что-то вроде дрожания почвы. Неоднократно до моего слуха долетал тяжелый рокот, подобный эху отдаленных раскатов грома. Ни Сетх, ни его слуги никак на это не реагировали, хотя наши верховые животные приостанавливались и принимались встревоженно нюхать воздух.
А во время одной из аудиенций случилось настоящее землетрясение. Каменный пол вдруг вздыбился, опрокинув меня на колени. По стене за троном патриарха пробежала извилистая трещина. Сам патриарх вцепился в подлокотники, издав испуганное шипение; такого я еще ни разу не слышал. Даже Сетх пошатнулся. Оглянувшись, я заметил, что зрители, выстроившиеся вдоль стен просторного зала, цепляются друг за друга, тревожно озираясь по сторонам.
И я впервые услышал ясные, незаглушенные телепатические голоса множества шайтаниан:
"Почва снова содрогается!"
"Наше время истекает".
"Шеол тянет к нам свои руки!"
Меня молнией пронзила мысль, что яростные катаклизмы, сотрясавшие самое сердце звезды Шеол, отзываются колебаниями ядра планеты Шайтан.
"Наше время истекает", – мысленно вскрикнул один из гуманоидов.
Но если Сетх и патриарх были с ними согласны, то внешне ничем этого не выдали. Как только поднятая подземным толчком пыль улеглась, мой мучитель бесцеремонно вздернул меня на ноги и возобновил безмолвный разговор с оливковым патриархом.
Но я уже успел узнать, каким поистине ужасным чудовищем является Сетх. Для меня одновременно открылось столько разумов, пусть всего на несколько секунд, что я узнал о том, как Сетх и его собратья патриархи правят меньшими соплеменниками железной рукой. Беспощадный деспотизм и безжалостная тирания являлись неискоренимыми элементами сущности этого племени, вплетенными в саму наследственность народа.
Ослепительная вспышка от проникновения во множества сознаний вдруг озарила для меня все известное прежде, я понял, что почти все сказанное Сетхом – намеренное извращение и искажение истины. Сетх – король лжецов.
Я уже давно ломал голову, почему среди горожан всех виденных мной общин нет ни одного, размерами равного Сетху и патриархам. Поначалу мне казалось, что причиной тому их молодость. Но почему среди них нет ни одного ровесника моего мучителя? Ведь в его поколении наверняка было столько же особей, сколько и во всех последующих. Так что же случилось с его одногодками? Неужели они все погибли?
Чтобы подготовить планы переселения своего народа на Землю, Сетх странствовал по тысячелетиям, по целым эпохам. Он не видел нужды ни в спешке, ни в суете.
И теперь он путешествовал степенно и неторопливо, демонстрируя меня своим соплеменникам, хотя Шеол в небе над нами уже бурлил и содрогался.
Под сумрачным небом Шайтана я почти постоянно ощущал себя слепцом и калекой. Тяготение планеты, чуть более крупной, чем Земля, легло мне на плечи тяжелым гнетом, заставляя при ходьбе приволакивать ноги; каждое движение давалось с трудом. Безжалостный ветер хлестал меня, колол и жалил стремительно летевшим по воздуху колючим песком. Непреходящая усталость наливала мои мышцы свинцом, внутренности терзал вечный голод, а обветренная кожа покраснела и воспалилась, будто меня били плетью днями напролет.
Изредка Сетх позволял мне увидеть окружающее глазами кого-нибудь из соплеменников, и тогда я снова созерцал спокойный, прекрасный мир пустыни, суровый, но чарующий красотой превращенных ветром в изваяния скал и ярко-желтого неба.
Сетх больше ни разу не допускал меня в свое сознание. Быть может, догадался, что я узнал от него такое, о чем он предпочел бы умолчать.
Мы неспешно путешествовали по планете, переезжая из города в город; визиты и переговоры шли бесконечной чередой. И мало-помалу я начал постигать истинную сущность народа Шайтана.
Мысль, что рептилии могли эволюционировать в расу разумных существ, озадачивала меня с тех самых пор, как я впервые оказался в саду у Нила. Очевидно, у предков Сетха и ему подобных развился крупный сложный мозг, как у земных млекопитающих. Но все-таки уровень интеллекта зависит не только от величины мозга; если бы дело заключалось лишь в этом, слоны и киты сравнялись бы с человеком, а не оставались бы на уровне собак и свиней.
Все рептилии, подобно динозаврам, откладывают яйца и бросают их на произвол судьбы. Мне всегда казалось, что поэтому они не способны достичь близости между детьми и родителями, необходимой для развития истинного интеллекта, как бы велик ни был их мозг. Но жители Шайтана каким-то образом преодолели это препятствие.
Я был свято убежден, что без общения не может быть и разума. Маленькие приматы учатся, наблюдая за взрослыми особями. Человеческий ребенок обучается сначала с помощью зрения, затем речи и, наконец, чтения. Сетх неизменно осуждал за разговорчивость людей, называя их болтливыми обезьянами и высмеивая потребность людей поделиться новостями друг с другом, какой бы информацией они ни обладали – фундаментальной или совсем незначительной.
Жители Шайтана не разговаривали, общаясь друг с другом мысленно, как Сетх со мной. Это я понял. Но меня больше всего занимал вопрос, как у них развился дар телепатии?
Разгадку я пытался найти, пока Сетх возил меня по городам и весям всего Шайтана, показывая своим соплеменникам. Я приглядывался – насколько это было возможно во мраке темницы, которой являлась для меня вся планета; прислушивался – но ничего не получал от этого, поскольку рептилии не разговаривали вовсе. Однако всякий раз, когда Сетх позволял мне взглянуть на мир глазами какого-то из его соплеменников, я старался извлечь как можно больше информации.
Наше путешествие напоминало поездку средневекового монарха со свитой по своим владениям. Мы передвигались верхом на четвероногих рептилиях, весьма похожих на земных зауроподов, однако меньше их. Население Шайтана явно подразделялось на множество общин, каждая из которых сосредотачивалась вокруг своего городка, выстроенного из камня, обожженной глины и прочих природных материалов. Ни металла, ни дерева я в постройках не заметил.
По пути из города в город мы следовали в строго определенном порядке: во главе процессии ехал Сетх с двумя стремянными по бокам, я следом за ним, а дальше – еще около десяти всадников и вьючных ящеров, которые везли воду и провиант. Каждая поездка занимала около недели, насколько я мог судить в вечном полумраке, царившем вокруг; планета всегда была обращена к Шеолу лишь одной стороной, и все города располагались на дневной стороне Шайтана.
И в течение всего нескончаемого дня безжалостный суховей осыпал меня песком, слепил мои слезившиеся, опухшие глаза. Сетха и его соплеменников защищала чешуя и прозрачные перепонки на глазах; он не преминул подчеркнуть этот факт как очередное доказательство превосходства рептилий над млекопитающими. Спорить у меня не нашлось ни сил, ни желания.
Его свита не поражала взор ни блестящими доспехами, ни пышным платьем, ни шелками; не было даже золотых и серебряных безделушек. Единственным нарядом рептилий оставались их шкуры – у Сетха темно-карминная, у его приспешников более светлых оттенков красного. Верховые ящеры цветом напоминали окружающий пейзаж – те же пыльные, тусклые оттенки коричневого. На мне по-прежнему оставалась набедренная повязка и жилет; больше ничего.
Обилием воды Шайтан не отличался. В этом пустынном мире ручьи были редкостью, а озера – диковинкой, не говоря уж ни о чем похожем на море или океан. Кормили меня сырыми сочными овощами, а порой давали кусок мяса.
"Мы держим стада мясных животных, – пояснил Сетх в ответ на мой невысказанный вопрос. – Мы разводим их с большой осмотрительностью, поддерживая численность стад в равновесии с окружающей средой. А когда настает их час отправляться на бойню, мы мысленным приказом погружаем животное в сон, а затем останавливаем ему сердце".
– Весьма человечно, – отозвался я, гадая, уловит ли он игру слов.
Но Сетх если и понял, то ничем этого не выдал.
Ни рвов, ни стен вокруг городов не было и в помине. Судя по выветренности могучих куполообразных сооружений, они стояли с незапамятных времен. Даже хлесткому пыльному ветру адского мира нужно не одно тысячелетие, чтобы сточить все углы и выступы массивных каменных здании, доведя их до нынешних обтекаемых форм. Новое здание не попалось мне на глаза ни разу; с виду все дома казались невероятно древними.
О нашем приходе не возвещало пение фанфар; делегации старейшин не выходили нам навстречу. Но всякий раз при нашем приближении уже на подступах к городу вдоль дороги выстраивались толпы горожан. Та же картина ждала нас и на городских улицах. Когда мы проезжали мимо, горожане кланялись, продолжая молча глазеть на нас. На главной площади собиралась громадная толпа; здесь же нас неизменно встречали отцы города.
И все происходило в полнейшем молчании. Жутковато. Жители Шайтана не разговаривали и не производили ни малейшего шума – ни аплодисментов, ни щелчков пальцами, даже не постукивали когтями. Просто смотрели в полнейшем молчании, как мы останавливаемся на главной площади и спешиваемся. Порой какая-нибудь рептилия указывала на меня когтем. Раз или два до меня донеслось что-то вроде шипения – быть может, смех. Все в том же безмолвии нас вели в самое большое здание на площади. Тишину не нарушал ни один звук, кроме вечного заунывного воя жестокого ветра. За мной молча шагали четверо стражников, а я ковылял, устало приволакивая ноги, вслед за Сетхом и отцами города, вышедшими поприветствовать его.
Все они – и свита Сетха, и жители всех без исключения городов казались миниатюрными копиями его самого. Прищурившись, я всматривался в пыльный сумрак, считавшийся здесь ярким полднем, и начал замечать у рептилий небольшие отличия. Тут чешуя у горожан оливково-зеленая, там – отдает в лиловый. А в одном городе они казались облаченными в шотландку.
Однако в каждом отдельном городе все жители до последнего были одного и того же цвета – будто носили военную форму. Вот только цвет этой формы задавала природная пигментация их чешуи. Насыщенность цвета несколько менялась – чем мельче рептилия, тем светлее окраска.
"Может, величина и цвет говорят о возрасте? – ломал я голову. – Или они показывают положение индивидуума на иерархической лестнице?"
На эти безмолвные вопросы Сетх ответа не давал.
Но в каждом городе, независимо от того, какого цвета были его жители, нас вводили в самое большое здание на площади, как только мы спешивались. Обтекаемые купола зданий имелись лишь на незначительной части города и не позволяли судить о его реальной протяженности. Большинство помещений находилось под землей, соединяясь между собой широкими туннелями и сводчатыми галереями.
Затем нас приводили в просторный продолговатый зал, в дальнем конце которого на возвышении сидел ящер ростом с самого Сетха – очевидно, местный патриарх. Затем зал аудиенций наполнялся горожанами помельче, посветлее, помладше и пониже рангом – так мне казалось.
Подведя меня к патриарху, Сетх останавливался перед ним. Я вынужден был оставаться на ногах, из-за сильного тяготения чувствуя себя слабым и измученным. Не раз я, не выдержав, падал на пол; мой мучитель не обращал на это внимания, позволяя мне лежать; я же не пренебрегал возможностью немного отдохнуть. Для Сетха, разумеется, это являлось отличной демонстрацией слабости аборигенов Земли и явным аргументом в пользу его плана.
Залы эти освещались ничуть не лучше, чем все остальные помещения, – искусственными источниками инфракрасного света, от которого делалось не светлей, а жарче. От зноя, приятного для рептилий, у меня все плыло перед глазами, несмотря на усилия держать внутреннюю температуру под контролем.
Время от времени Сетх позволял мне смотреть глазами кого-нибудь из свиты. Подобных мгновений я дожидался с нетерпением. Тогда моему взгляду открывался превосходный зал аудиенций; величественные стены покрывали красочные росписи, изображавшие сцены из древней истории и родословную сидевшего перед нами патриарха. Но, упиваясь окружавшим меня великолепием, я торопливо копался в приютившем меня разуме, стараясь узнать как можно больше, не насторожив ни его владельца, ни Сетха.
Иногда наша аудиенция длилась не больше пяти минут, но гораздо чаще Сетх часами простаивал перед троном патриарха, ведя безмолвные беседы, неподвижный, как каменное изваяние. Я служил ему доказательством, что народ Шайтана может безнаказанно переселиться на Землю. Впрочем, не знаю, сопутствовал ли ему в переговорах успех. Что означали краткие беседы – быстрое согласие или непреклонный отказ? А во время многочасовых разговоров Сетх мог предаваться ожесточенным спорам с хозяином или, наоборот, радостному обсуждению мельчайших подробностей плана колонизации Земли.
Мало-помалу отрывочные сведения, позаимствованные из сознаний спутников Сетха, начали складываться для меня в единое целое, рисуя несколько упрощенную картину здешней цивилизации. Во время наших странствий по иссушенным просторам Шайтана из города в город я постепенно начал понимать истинную природу населения планеты.
Несмотря на иссушавшую меня физическую слабость, ум мой не оставался в бездействии. Более того, мне почти нечем было себя занять, и я стремился постичь как можно больше, по крохам собирая сведения о моем мучителе и его мире. Это помогало забыть о пытке вечным голодом и безжалостным ветром. Тело мое пребывало под контролем Сетха, но разум оставался свободен. Я заглядывал в сознание рептилий при любой возможности. Я наблюдал и вникал. Я постигал.
Разумеется, отправным пунктом для меня стало то, что они рептилии – или шайтанский эквивалент земных рептилий. Они не способны регулировать температуру собственного тела, хотя умеют удерживать тепло и оставаться активными даже во время ночного холода.
Вначале они размножались, откладывая яйца. Подобно рептилиям Земли, практически все существа на Шайтане покидали отложенные яйца и никогда не возвращались, чтобы увидеть собственный выводок.
Из этих яиц на свет появлялись миниатюрные копии взрослых рептилий, с полным комплектом зубов, когтей и наследственных инстинктов – словом, едва вылупившиеся ящеры отличались от родителей лишь размерами. Наиболее преуспевшие особи, дожившие до зрелости, достигали крупных размеров – и чем старше особь, тем она больше и темнее по цвету. Рост здешних существ ограничивается лишь пределом прочности костей и способностью мышц носить все возраставший вес.
Это означало, что Сетх и прочие патриархи значительно старше окружающих. В таком случае, сколько же прожил на свете мой мучитель? Наверняка не один век. Быть может, тысячелетие.
Только что вылупившийся шайтанианин наследовал все физические характеристики родителей – в том числе и способность к телепатическому общению. Много эпох назад этот дар возник в виде случайной мутации, а затем начал передаваться из поколения в поколение. Телепаты жили дольше и оставляли больше потомков, тоже наделенных телепатией. Век за веком телепаты вытесняли менее одаренных собратьев – наверно, насильственно, как творцы некогда поступили с неандертальцами.
Телепатическое общение открыло путь разуму. Еще откладывая яйца, мать наделяла своих невылупившихся отпрысков всем своим жизненным опытом. Каждое поколение рептилий-телепатов передавало следующему все знания всех предыдущих поколений. А постигнув еще в скорлупе яйца весь опыт предков, вылупившийся ящер был не только готов постоять за себя физически, но и развит интеллектуально.
Созданная разумными рептилиями цивилизация просуществовала на Шайтане миллионы земных лет. Общинами руководили старейшины, возраст которых исчислялся тысячелетиями. У существ, способных полностью открыть свой разум друг для друга, о взаимном недоверии не могло быть и речи. Разногласия между отдельными личностями всегда разрешал патриарх – несомненно, в этом и заключались его обязанности.
Каждый индивидуум неустанно и самозабвенно трудился на благо общины, словно муравей в муравейнике или пчела в улье. Войн не было, поскольку общины размещались в пределах, определяемых природными условиями. Короче говоря, дети Шайтана жили в полнейшей гармонии.
Пока вдруг не осознали, что их собственное светило – Шеол – однажды погибнет.
Патриархи держали совет, дабы решить, как встретить суровое предначертание. Почти все старейшины не сомневались в неотвратимости гибели и потому считали, что остается лишь смириться с судьбой. Кое-кто даже предлагал прибегнуть к самоубийству, ибо достойнее умереть по собственному выбору, нежели дожидаться, когда произойдет неминуемый катаклизм.
Но тяга к жизни оказалась все-таки сильнее. Они начали вести строительство, углубляясь в землю в надежде, что кора планеты задержит жесткую радиацию, когда Шеол изольет ее на Шайтан. Впрочем, они прекрасно понимали, что радиация – всего-навсего первый этап предсмертных судорог светила. В конце концов звезда взорвется, испепелив в гибельном сполохе и свою единственную планету.
Из всех патриархов Шайтана один лишь Сетх на советах воспротивился решению смиренно принять судьбу. Он один искал способ отвести грозившую Шайтану гибель. Он один решил без посторонней помощи отыскать путь к спасению своего народа. Остальные патриархи поначалу сочли его то ли безумцем, то ли невероятным глупцом, вознамерившимся потратить оставленные судьбой столетия на попытку отвратить неотвратимое. Сетх не обращал внимания ни на кого.
И вот теперь, более века спустя, он демонстрировал меня собратьям патриархам в качестве доказательства, что они могут переселиться на Землю и начать жизнь заново под теплым, стабильным, несущим жизнь желтым светилом.
Не знаю, сколько времени провели мы в пути, перебираясь из города в город. Здесь невозможно было вести счет дням; времена года на Шайтане сменялись незаметно, если таковые вообще имелись. При всякой возможности заглянуть в сознание какой-нибудь рептилии я пытался извлечь информацию об этом, но никак не мог понять, каким образом они отмеряют время.
Вскоре я обнаружил, что телепатические способности шайтаниан не безграничны – иначе разве пришлось бы Сетху тратить время и силы на столь долгое путешествие? Почему бы ему не расположиться с удобствами в собственном городе, общаясь с другими патриархами телепатически? А раз он считает необходимым продемонстрировать меня во плоти каждому из патриархов, то телепатическое общение не дает такой возможности. Они должны увидеть меня воочию.
Как бы то ни было, отсюда следовало, что даже значительные телепатические способности Сетха имеют предел. Я решил, что это моя единственная надежда.
За время странствий я изредка ощущал что-то вроде дрожания почвы. Неоднократно до моего слуха долетал тяжелый рокот, подобный эху отдаленных раскатов грома. Ни Сетх, ни его слуги никак на это не реагировали, хотя наши верховые животные приостанавливались и принимались встревоженно нюхать воздух.
А во время одной из аудиенций случилось настоящее землетрясение. Каменный пол вдруг вздыбился, опрокинув меня на колени. По стене за троном патриарха пробежала извилистая трещина. Сам патриарх вцепился в подлокотники, издав испуганное шипение; такого я еще ни разу не слышал. Даже Сетх пошатнулся. Оглянувшись, я заметил, что зрители, выстроившиеся вдоль стен просторного зала, цепляются друг за друга, тревожно озираясь по сторонам.
И я впервые услышал ясные, незаглушенные телепатические голоса множества шайтаниан:
"Почва снова содрогается!"
"Наше время истекает".
"Шеол тянет к нам свои руки!"
Меня молнией пронзила мысль, что яростные катаклизмы, сотрясавшие самое сердце звезды Шеол, отзываются колебаниями ядра планеты Шайтан.
"Наше время истекает", – мысленно вскрикнул один из гуманоидов.
Но если Сетх и патриарх были с ними согласны, то внешне ничем этого не выдали. Как только поднятая подземным толчком пыль улеглась, мой мучитель бесцеремонно вздернул меня на ноги и возобновил безмолвный разговор с оливковым патриархом.
Но я уже успел узнать, каким поистине ужасным чудовищем является Сетх. Для меня одновременно открылось столько разумов, пусть всего на несколько секунд, что я узнал о том, как Сетх и его собратья патриархи правят меньшими соплеменниками железной рукой. Беспощадный деспотизм и безжалостная тирания являлись неискоренимыми элементами сущности этого племени, вплетенными в саму наследственность народа.
Ослепительная вспышка от проникновения во множества сознаний вдруг озарила для меня все известное прежде, я понял, что почти все сказанное Сетхом – намеренное извращение и искажение истины. Сетх – король лжецов.
Я уже давно ломал голову, почему среди горожан всех виденных мной общин нет ни одного, размерами равного Сетху и патриархам. Поначалу мне казалось, что причиной тому их молодость. Но почему среди них нет ни одного ровесника моего мучителя? Ведь в его поколении наверняка было столько же особей, сколько и во всех последующих. Так что же случилось с его одногодками? Неужели они все погибли?