Страница:
– На юг! – скомандовал я, левой рукой указывая направление.
Я быстро зашагал вперед, стараясь задать самый высокий темп. Рабы торопливо семенили следом, пыхтя и кряхтя, время от времени переходя на бег, чтобы не отставать. Но люди не жаловались – наверное, просто слишком устали, чтобы тратить время на болтовню. Всякий раз, взглянув через плечо, чтобы проверить, не отстал ли кто-нибудь, я замечал, как они боязливо оглядывались.
Я почти не вспотел, несмотря на жаркое солнце, клонившееся к горизонту. Для меня солнце отождествлялось с Золотым богом – полусумасшедшим творцом, в одну эпоху называвшим себя Ормуздом, а в другую – Аполлоном, творцом, одержимым гигантоманией, который создал меня, дабы я уничтожал, как дичь, его врагов, скитаясь по векам и странам.
– Надо дать им передышку, – сказала Аня, легко шагавшая по высокой по колено траве. – Они совсем обессилели.
Я неохотно согласился. Впереди виднелся невысокий пригорок, не более тридцати футов в высоту. Дойдя до его подножия, я остановился. Все рабы тотчас же повалились на землю, судорожно, с хрипами вдыхая воздух. Пот лил с них ручьями, оставляя борозды на покрывавшей их тела корке грязи.
Взобравшись на вершину пригорка, я огляделся. Нигде ни деревца. Ничего, кроме безбрежного моря трав. Есть что-то волнующее в прогулке по просторам, где человек еще не проторил ни дорог, ни троп. Небо на западе залила пламеневшая киноварь. Выше свод небес потемнел, из синего став лиловым. И уже загорелась первая звезда, хотя до сумерек было еще далеко.
Одинокая яркая звезда – такой я не видел ни в одну из эпох, в которых мне приходилось жить. Она совершенно не мигала, горела ровным оранжевым, чуть ли не кирпично-красным светом – яркая и настолько крупная, что наводила на мысль, будто я вижу диск, а не точку. Может, это Марс? Нет, Марс никогда не был настолько ярок, даже в прозрачных небесах Трои. Да и цвет звезды темнее, чем рубиновое сияние Марса, – мрачный, коричнево-красный, напоминающий запекшуюся кровь. Но это и не Антарес – красный гигант в сердце Скорпиона горит, как и положено всякой звезде.
Тут раздался вопль ужаса, вырвавший меня из глубоких раздумий об астрономии.
– Смотрите!
– Он приближается!
– Они нас ищут!
Проследив направление, указанное костлявыми руками моих спутников, я заметил пару крылатых тварей, пересекавших темнеющий небосвод на севере от нас. Почти наверняка птерозавры. Громадные кожистые крылья чудовищ лениво взмахивали, затем следовало плавное скольжение. Их длинные заостренные клювы были направлены к земле. Вне сомнений, они искали нас.
– Никому не шевелиться! – скомандовал я. – Ложитесь на землю и храните полнейшую неподвижность!
Крылатые рептилии, летевшие на небольшой высоте, должны были прежде всего полагаться на зрение. Кожа рабов цветом почти не отличалась от земли. Если они не привлекут внимания движением, то птерозавры могут их не заметить. Люди прильнули к земле, полускрытые высокой травой даже от моего взора.
Но мне бросилось в глаза, что металлическое одеяние Ани ярко блестит в лучах заходившего солнца. Я хотел было сказать, чтобы она перебралась в тень пригорка, но времени на это уже не осталось – глазки-бусинки птерозавров наверняка отметят движение. Поэтому я пластом вытянулся на вершине пригорка, отчаянно надеясь, что крылатые рептилии не слишком умны и металлический блеск не привлечет их внимания.
Казалось, прошли долгие часы, а гигантские бестии все парили в небесах, выписывая зигзаги, как вышедшие на охоту ищейки. Может, на земле их вытянутые морды и торчавшие на затылке костяные наросты выглядели уродливыми и нелепыми, но в полете птерозавры были просто великолепны. Они парили без малейших усилий, грациозно скользя по восходившим от травянистой равнины потокам теплого воздуха.
Наконец они пролетели мимо и скрылись на западе. Едва они исчезли, я вскочил на ноги и зашагал на юг. Рабы охотно последовали за мной, не хныкая и не сетуя. Пережитый страх придал им новые силы.
На закате я заметил в отдалении небольшую рощицу. Мы поспешили туда и обнаружили ручеек, пробивший в земле глубокое русло. Его глинистые берега густо поросли лиственными деревьями.
– Сегодня заночуем здесь, под деревьями, – сказал я. – Недостатка в питье у нас не будет.
– А что мы будем есть? – заныл старейшина.
Я взглянул на него сверху вниз – без гнева, но с отвращением. Он настоящий раб – ждет, когда его кто-нибудь накормит, вместо того чтобы добыть пропитание самому.
– Как тебя зовут? – спросил я.
– Нох. – В глазах его вдруг плеснулся страх.
Положив ладонь на его худое плечо, я продолжал:
– Ладно, Нох, меня зовут Орионом. Я охотник. Сегодня я раздобуду вам чего-нибудь поесть. Завтра вы начнете учиться добывать пищу самостоятельно.
Срезав с дерева небольшую ветвь, я заточил ее с одного конца, насколько мог остро. Юный Крон тем временем с любопытством наблюдал за моими действиями.
– Хочешь научиться охотиться? – поинтересовался я.
– Да! – Даже во мраке было заметно, как засияли глаза юноши.
– Тогда пошли со мной.
То, что я делал, вряд ли можно было назвать охотой. Мелкие зверьки, жившие у ручья, еще ни разу не видели человека. Животные оказались настолько непугаными, что я смог просто подойти к ним, когда они спустились к ручью на водопой, и насадить одного на самодельное копье. Остальные бросились врассыпную, но вскоре вернулись. Минут за пять я успел убить двух енотов и трех кроликов.
Крон пристально следил за мной. Потом я вручил ему копье, и после нескольких промахов он все-таки пригвоздил к земле белку, с писком испустившую дух.
– Это была приятная часть дела, – сообщил я ему. – А теперь надо освежевать добычу и приготовить ее.
Всю эту работу проделал я, поскольку нож был только у меня и я не собирался никому его доверять. Снимая шкурки и потроша дичь под алчными взглядами всего крохотного племени, я с беспокойством взвешивал, стоит ли разводить костер. Если здесь есть рептилии, способные улавливать тепло, как гремучие змеи или кобры, то даже миниатюрный костерок будет для них ярче прожектора.
Впрочем, кажется, подобных рептилий поблизости не было. Птерозавры пролетели мимо больше часа назад, а других, даже мельчайших ящериц, я здесь не видел. Кругом одни лишь мелкие млекопитающие да мы, кучка уставших людей.
Я решил рискнуть и развести костер – но только для приготовления пищи, чтобы, покончив с этим, сразу же погасить его.
Аня изумила меня, продемонстрировав, что способна разжечь огонь при помощи двух палочек, пролив несколько капель пота. Остальные изумленно таращились, когда от трения палочки в ее руках сначала задымились, а потом и затлели.
– Помню, мой отец добывал огонь таким же способом, пока хозяева не убили его, а меня не забрали из Рая, – опустившись рядом с ней на колени, с благоговением проговорил седобородый Нох.
– У хозяев есть неугасимый огонь, – подала голос какая-то женщина, скрытая пляшущими тенями, закружившимися за костром.
Но больше никого огонь хозяев уже не тревожил, поскольку жаркое испускало аппетитные ароматы, которые вызывали у всех урчание в животах.
После еды, когда почти все погрузились в сон, я поинтересовался у Ани, у кого она научилась разводить огонь.
– У тебя, – отвечала она. Потом, заглянув мне в глаза, добавила: – Ты разве не помнишь?
Помимо воли я сосредоточенно сдвинул брови.
– Холод… Я помню снег и лед и небольшой отряд мужчин и женщин. На нас была форма…
– Так ты помнишь! – Вспыхнувшие глаза Ани будто озарили тьму. – Ты способен преодолеть барьеры, установленные в твоем мозгу в соответствии с программой Золотого, и вспомнить предыдущие жизни!
– Я помню очень немногое, – возразил я.
– Но Золотой стирал твою память начисто после каждой жизни. То есть пытался. Орион, ты набираешься сил. Твое могущество растет.
В данный момент меня больше заботили другие проблемы.
– Неужели творцы считают, что мы должны победить Сетха голыми руками?
– Вовсе нет, Орион. Теперь, утвердившись в этой эпохе, мы можем вернуться к творцам и взять с собой все необходимое – инструменты, оружие, машины, воинов… словом, все что угодно.
– Воинов? Вроде меня? Людей, созданных Золотым или другими творцами и посланных в прошлое, чтобы выполнить за них грязную работу?
– Не надеешься же ты, что они сами отправятся воевать? – со вздохом долготерпения проговорила Аня. – Они ведь не воины.
– Но ты-то здесь! Сражаешься. Не будь тебя, это чудовище меня прикончило бы.
– Я атавистичная натура, – чуть ли не с удовольствием проговорила она. – Я воительница. Настолько глупая женщина, что влюбилась в одно из наших собственных творений.
Огонь давным-давно был погашен, и землю озарял лишь просачивавшийся сквозь листву холодный, алебастрово-белый свет луны. Однако его хватало, чтобы я мог разглядеть, как прекрасна Аня, отчего любовь к ней вспыхнула в моей душе с новой силой.
– Мы сможем отправиться в обитель творцов, а потом вернуться в это же самое время и место?
– Да, конечно.
– Даже если проведем там долгие часы?
– Орион, в мире творцов есть великолепная башня на вершине мраморного утеса, мое любимое пристанище. Мы можем отправиться туда и провести там долгие часы, дни или даже месяцы, если ты пожелаешь.
– Я желаю!
Она легонько поцеловала меня, едва коснувшись губами.
– Тогда мы отправляемся.
Аня вложила свою ладонь в мою. Я невольно зажмурился, но ничего не ощутил. Когда же я вновь открыл глаза, мы по-прежнему находились на берегу ручья в эпохе неолита.
– Что стряслось?
Аня буквально окаменела от напряжения.
– Не получилось. Нечто – некто – преграждает доступ в континуум.
– Как преграждает? – Собственный голос показался мне чужим, каким-то писклявым от страха.
– Орион, мы в ловушке! – Аня и сама испугалась. – В ловушке!
Я быстро зашагал вперед, стараясь задать самый высокий темп. Рабы торопливо семенили следом, пыхтя и кряхтя, время от времени переходя на бег, чтобы не отставать. Но люди не жаловались – наверное, просто слишком устали, чтобы тратить время на болтовню. Всякий раз, взглянув через плечо, чтобы проверить, не отстал ли кто-нибудь, я замечал, как они боязливо оглядывались.
Я почти не вспотел, несмотря на жаркое солнце, клонившееся к горизонту. Для меня солнце отождествлялось с Золотым богом – полусумасшедшим творцом, в одну эпоху называвшим себя Ормуздом, а в другую – Аполлоном, творцом, одержимым гигантоманией, который создал меня, дабы я уничтожал, как дичь, его врагов, скитаясь по векам и странам.
– Надо дать им передышку, – сказала Аня, легко шагавшая по высокой по колено траве. – Они совсем обессилели.
Я неохотно согласился. Впереди виднелся невысокий пригорок, не более тридцати футов в высоту. Дойдя до его подножия, я остановился. Все рабы тотчас же повалились на землю, судорожно, с хрипами вдыхая воздух. Пот лил с них ручьями, оставляя борозды на покрывавшей их тела корке грязи.
Взобравшись на вершину пригорка, я огляделся. Нигде ни деревца. Ничего, кроме безбрежного моря трав. Есть что-то волнующее в прогулке по просторам, где человек еще не проторил ни дорог, ни троп. Небо на западе залила пламеневшая киноварь. Выше свод небес потемнел, из синего став лиловым. И уже загорелась первая звезда, хотя до сумерек было еще далеко.
Одинокая яркая звезда – такой я не видел ни в одну из эпох, в которых мне приходилось жить. Она совершенно не мигала, горела ровным оранжевым, чуть ли не кирпично-красным светом – яркая и настолько крупная, что наводила на мысль, будто я вижу диск, а не точку. Может, это Марс? Нет, Марс никогда не был настолько ярок, даже в прозрачных небесах Трои. Да и цвет звезды темнее, чем рубиновое сияние Марса, – мрачный, коричнево-красный, напоминающий запекшуюся кровь. Но это и не Антарес – красный гигант в сердце Скорпиона горит, как и положено всякой звезде.
Тут раздался вопль ужаса, вырвавший меня из глубоких раздумий об астрономии.
– Смотрите!
– Он приближается!
– Они нас ищут!
Проследив направление, указанное костлявыми руками моих спутников, я заметил пару крылатых тварей, пересекавших темнеющий небосвод на севере от нас. Почти наверняка птерозавры. Громадные кожистые крылья чудовищ лениво взмахивали, затем следовало плавное скольжение. Их длинные заостренные клювы были направлены к земле. Вне сомнений, они искали нас.
– Никому не шевелиться! – скомандовал я. – Ложитесь на землю и храните полнейшую неподвижность!
Крылатые рептилии, летевшие на небольшой высоте, должны были прежде всего полагаться на зрение. Кожа рабов цветом почти не отличалась от земли. Если они не привлекут внимания движением, то птерозавры могут их не заметить. Люди прильнули к земле, полускрытые высокой травой даже от моего взора.
Но мне бросилось в глаза, что металлическое одеяние Ани ярко блестит в лучах заходившего солнца. Я хотел было сказать, чтобы она перебралась в тень пригорка, но времени на это уже не осталось – глазки-бусинки птерозавров наверняка отметят движение. Поэтому я пластом вытянулся на вершине пригорка, отчаянно надеясь, что крылатые рептилии не слишком умны и металлический блеск не привлечет их внимания.
Казалось, прошли долгие часы, а гигантские бестии все парили в небесах, выписывая зигзаги, как вышедшие на охоту ищейки. Может, на земле их вытянутые морды и торчавшие на затылке костяные наросты выглядели уродливыми и нелепыми, но в полете птерозавры были просто великолепны. Они парили без малейших усилий, грациозно скользя по восходившим от травянистой равнины потокам теплого воздуха.
Наконец они пролетели мимо и скрылись на западе. Едва они исчезли, я вскочил на ноги и зашагал на юг. Рабы охотно последовали за мной, не хныкая и не сетуя. Пережитый страх придал им новые силы.
На закате я заметил в отдалении небольшую рощицу. Мы поспешили туда и обнаружили ручеек, пробивший в земле глубокое русло. Его глинистые берега густо поросли лиственными деревьями.
– Сегодня заночуем здесь, под деревьями, – сказал я. – Недостатка в питье у нас не будет.
– А что мы будем есть? – заныл старейшина.
Я взглянул на него сверху вниз – без гнева, но с отвращением. Он настоящий раб – ждет, когда его кто-нибудь накормит, вместо того чтобы добыть пропитание самому.
– Как тебя зовут? – спросил я.
– Нох. – В глазах его вдруг плеснулся страх.
Положив ладонь на его худое плечо, я продолжал:
– Ладно, Нох, меня зовут Орионом. Я охотник. Сегодня я раздобуду вам чего-нибудь поесть. Завтра вы начнете учиться добывать пищу самостоятельно.
Срезав с дерева небольшую ветвь, я заточил ее с одного конца, насколько мог остро. Юный Крон тем временем с любопытством наблюдал за моими действиями.
– Хочешь научиться охотиться? – поинтересовался я.
– Да! – Даже во мраке было заметно, как засияли глаза юноши.
– Тогда пошли со мной.
То, что я делал, вряд ли можно было назвать охотой. Мелкие зверьки, жившие у ручья, еще ни разу не видели человека. Животные оказались настолько непугаными, что я смог просто подойти к ним, когда они спустились к ручью на водопой, и насадить одного на самодельное копье. Остальные бросились врассыпную, но вскоре вернулись. Минут за пять я успел убить двух енотов и трех кроликов.
Крон пристально следил за мной. Потом я вручил ему копье, и после нескольких промахов он все-таки пригвоздил к земле белку, с писком испустившую дух.
– Это была приятная часть дела, – сообщил я ему. – А теперь надо освежевать добычу и приготовить ее.
Всю эту работу проделал я, поскольку нож был только у меня и я не собирался никому его доверять. Снимая шкурки и потроша дичь под алчными взглядами всего крохотного племени, я с беспокойством взвешивал, стоит ли разводить костер. Если здесь есть рептилии, способные улавливать тепло, как гремучие змеи или кобры, то даже миниатюрный костерок будет для них ярче прожектора.
Впрочем, кажется, подобных рептилий поблизости не было. Птерозавры пролетели мимо больше часа назад, а других, даже мельчайших ящериц, я здесь не видел. Кругом одни лишь мелкие млекопитающие да мы, кучка уставших людей.
Я решил рискнуть и развести костер – но только для приготовления пищи, чтобы, покончив с этим, сразу же погасить его.
Аня изумила меня, продемонстрировав, что способна разжечь огонь при помощи двух палочек, пролив несколько капель пота. Остальные изумленно таращились, когда от трения палочки в ее руках сначала задымились, а потом и затлели.
– Помню, мой отец добывал огонь таким же способом, пока хозяева не убили его, а меня не забрали из Рая, – опустившись рядом с ней на колени, с благоговением проговорил седобородый Нох.
– У хозяев есть неугасимый огонь, – подала голос какая-то женщина, скрытая пляшущими тенями, закружившимися за костром.
Но больше никого огонь хозяев уже не тревожил, поскольку жаркое испускало аппетитные ароматы, которые вызывали у всех урчание в животах.
После еды, когда почти все погрузились в сон, я поинтересовался у Ани, у кого она научилась разводить огонь.
– У тебя, – отвечала она. Потом, заглянув мне в глаза, добавила: – Ты разве не помнишь?
Помимо воли я сосредоточенно сдвинул брови.
– Холод… Я помню снег и лед и небольшой отряд мужчин и женщин. На нас была форма…
– Так ты помнишь! – Вспыхнувшие глаза Ани будто озарили тьму. – Ты способен преодолеть барьеры, установленные в твоем мозгу в соответствии с программой Золотого, и вспомнить предыдущие жизни!
– Я помню очень немногое, – возразил я.
– Но Золотой стирал твою память начисто после каждой жизни. То есть пытался. Орион, ты набираешься сил. Твое могущество растет.
В данный момент меня больше заботили другие проблемы.
– Неужели творцы считают, что мы должны победить Сетха голыми руками?
– Вовсе нет, Орион. Теперь, утвердившись в этой эпохе, мы можем вернуться к творцам и взять с собой все необходимое – инструменты, оружие, машины, воинов… словом, все что угодно.
– Воинов? Вроде меня? Людей, созданных Золотым или другими творцами и посланных в прошлое, чтобы выполнить за них грязную работу?
– Не надеешься же ты, что они сами отправятся воевать? – со вздохом долготерпения проговорила Аня. – Они ведь не воины.
– Но ты-то здесь! Сражаешься. Не будь тебя, это чудовище меня прикончило бы.
– Я атавистичная натура, – чуть ли не с удовольствием проговорила она. – Я воительница. Настолько глупая женщина, что влюбилась в одно из наших собственных творений.
Огонь давным-давно был погашен, и землю озарял лишь просачивавшийся сквозь листву холодный, алебастрово-белый свет луны. Однако его хватало, чтобы я мог разглядеть, как прекрасна Аня, отчего любовь к ней вспыхнула в моей душе с новой силой.
– Мы сможем отправиться в обитель творцов, а потом вернуться в это же самое время и место?
– Да, конечно.
– Даже если проведем там долгие часы?
– Орион, в мире творцов есть великолепная башня на вершине мраморного утеса, мое любимое пристанище. Мы можем отправиться туда и провести там долгие часы, дни или даже месяцы, если ты пожелаешь.
– Я желаю!
Она легонько поцеловала меня, едва коснувшись губами.
– Тогда мы отправляемся.
Аня вложила свою ладонь в мою. Я невольно зажмурился, но ничего не ощутил. Когда же я вновь открыл глаза, мы по-прежнему находились на берегу ручья в эпохе неолита.
– Что стряслось?
Аня буквально окаменела от напряжения.
– Не получилось. Нечто – некто – преграждает доступ в континуум.
– Как преграждает? – Собственный голос показался мне чужим, каким-то писклявым от страха.
– Орион, мы в ловушке! – Аня и сама испугалась. – В ловушке!
4
Теперь чувства бывших рабов стали мне немного ближе и понятнее.
Легко быть отважным и уверенным в себе, когда знаешь, что дорога в континуум всегда для тебя открыта, когда знаешь, что пройти сквозь время не труднее, чем переступить порог. Разумеется, я мог ощущать жалость и даже презрение к этим трусливым людишкам, гнувшим спины перед жуткими хозяевами-ящерами, – ведь я имел возможность покинуть это время и место по собственному желанию, особенно пока Аня остается рядом и может сопроводить меня.
Но теперь мы в ловушке, путь к отступлению отрезан; в глубине души у меня шелохнулся затаенный ужас перед могущественными зловещими силами, которые грозили мне окончательной, необратимой смертью.
Иного пути, кроме дороги на юг, у нас не было. Мы шли вперед и вперед в надежде добраться до лесного Рая прежде, чем птерозавры – ищейки Сетха – обнаружат нас. Каждое утро мы вставали, чтобы продолжить путь к недосягаемому южному горизонту. И каждый вечер мы останавливались на ночлег под самым плотным лиственным покровом, какой могли отыскать. Мужчины учились охотиться на дичь, а женщины собирали фрукты и ягоды.
Всякий раз, как только показывались птерозавры, прочесывавшие небеса, мы падали на землю и цепенели, будто мыши при виде ястреба. А после возобновляли марш на юг. В Рай. Но горизонт оставался все таким же ровным и далеким, как в самый первый день нашего странствия.
Порой вдали маячили стада животных – крупных созданий, под стать бизонам или оленям. Как-то раз мы подошли к ним достаточно близко, чтобы разглядеть саблезубых тигров, подкрадывавшихся к стаду. Даже изящные тигрицы воплощали угрозу, а уж массивные самцы с похожими на ятаганы клыками и косматыми гривами казались еще ужаснее. Звери не обратили на нас ни малейшего внимания, а мы предпочли обойти их стороной.
Больше всего меня тревожила Аня. Прежде я ни разу не замечал в ней признаков страха, но теперь она была явно напугана. Я знал, что она каждую ночь пытается установить контакт с остальными творцами – богоподобными людьми из будущего, сотворившими человечество. Они создали меня, и я с все возраставшей неохотой служил им на протяжении тысячелетий. Мало-помалу я вспоминал иные времена, иные земли, иные жизни. И смерти.
Некогда я уже побывал в неолите с иным племенем охотников-собирателей – далеко от этой бесконечной, однообразной равнины, в холмистом краю близ Арарата. В другой раз я выводил отряд отчаявшихся солдат из снегов ледникового периода после кровавой битвы с неандертальцами.
Аня всегда оказывалась рядом со мной, часто в обличье обыкновенной женщины того времени и той местности, где я находился, и всегда была готова защитить меня, даже рискуя вызвать неудовольствие остальных творцов.
Теперь же мы шагали в Рай – быть может, представлявший собой всего лишь полузабытую легенду, – убегая от дьявольских чудовищ, скорее всего захвативших полный контроль над здешним отрезком континуума. И Аня столь же беспомощна, как остальные.
Иногда по ночам мы занимались любовью – спаривались, как наши полудикие спутники, на земле, в темноте, украдкой и молча, будто совершали нечто постыдное. Наша близость быстро оканчивалась, не успокоив ни души, ни тела.
Лишь на четвертую или пятую ночь я заметил, что мать, спасенная мной от наказания, повадилась спать рядом со мной. На первой ночевке она с ребенком находилась в нескольких шагах от меня, но с каждым разом подбиралась все ближе. Аня тоже это заметила и ласково с ней переговорила.
– Ее зовут Рива, – сообщила мне Аня утром, когда мы двинулись в путь. – Ее муж был забит насмерть ящерами-охранниками за попытку утащить немного пищи, чтобы она могла вскормить ребенка.
– Но зачем…
– Ты защитил ее. Ты спас ее и малыша. Она весьма застенчива, но пытается набраться смелости, чтобы сказать, что будет твоей второй женщиной, если ты примешь ее.
Меня это не удивило, а привело в замешательство.
– Но мне не нужна другая женщина!
– Тс-с-с! – одернула меня Аня, хотя мы и говорили на языке, непонятном этим людям. – Ты не должен открыто отвергать ее. Она нуждается в покровителе для ребенка и готова в благодарности за защиту предложить свое тело.
Я исподволь бросил взгляд на Риву – на вид ей было не больше четырнадцати – пятнадцати лет; худая как щепка, покрытая многодневным слоем въевшейся в кожу грязи, с длинными нечесаными волосами, сбившимися в сальные космы, она выглядела ужасно. Неся спящего ребенка на костлявом бедре, она молча, без единой жалобы следовала за всеми.
Аню, купавшуюся всякий раз, когда нам удавалось найти достаточно много воды и уединенное место, сложившаяся ситуация ничуть не смутила, а вроде бы даже позабавила.
– Не можешь ли ты дать Риве понять, – чуть ли не взмолился я, – что я из кожи вон лезу, чтобы защитить всех нас? И что я не нуждаюсь в ее… нежностях.
Моя богиня лишь ухмыльнулась, не отозвавшись ни словом.
И каждую ночь на нас взирала незнакомая пугающая звезда, пламеневшая в небесах, – достаточно яркая, чтобы в ее свете предметы отбрасывали на землю тень; яркостью она даже превосходила полную луну. Она не угасала даже с восходом солнца и сияла в небесах, пока не скрывалась за горизонтом. Не будучи ни одной из ведомых мне планет, ни искусственным спутником, она просто захватила место на небосклоне среди прочих звезд, леденя душу своим немигающим, зловещим свечением.
Однажды ночью я поинтересовался у Ани, не знает ли она, что это за звезда.
Моя подруга устремила на небо долгий взгляд; ее очаровательное лицо показалось в сумрачных лучах каким-то угрюмым и землистым. Потом глаза ее наполнились слезами.
– Не знаю, – тряхнув головой, прошептала Аня, и слова ее были полны невыразимой муки. – Я уже ничего не знаю!
Она попыталась сдержать слезы, но не сумела и, всхлипнув, припала лицом к моему плечу, чтобы остальные не услышали ее рыданий. Я крепко прижал ее к себе, чувствуя растерянность и тревогу – мне еще ни разу не доводилось видеть плачущую богиню.
По моим расчетам, шел уже одиннадцатый день странствий, когда юный Крон стрелой подлетел ко мне, радостно улыбаясь.
– Пойдем на холм! Я видел деревья! Много деревьев!
Юноша занимался разведкой, двигаясь чуть впереди отряда. Несмотря на утомительный марш и гнавший нас вперед страх, теперь племя выглядело не в пример лучше, чем при нашей первой встрече. Сказалось то, что теперь они регулярно питались. Тощий Крон явно поправился и стал куда бодрее, чем всего десять дней назад. Ребра его уже не выпирали, как прежде.
Поднявшись с ним на вершину бугра, я действительно убедился, что ровный травяной ковер уже не простирается до самого горизонта, вдали зубчатой стеной вставал лес. Вершины деревьев призывно раскачивались, словно маня нас к себе.
– Рай! – воскликнул, останавливаясь рядом со мной, подошедший Нох. Голос его дрожал от радостного предвкушения долгожданной безопасности.
Мы изо всех сил устремились к лесу и, хотя потратили на дорогу весь день, все-таки вошли под его прохладную сень и устало повалились на мох.
Нас окружали кряжистые дубы и величественные сосны, ели и кедры. Пунктирными прочерками выделялись на фоне сочной зелени белоствольные красавицы березки. Земля совершенно скрылась под мягким ковром мха и перистыми ветвями папоротника. Цветы изящно покачивали головками на ласковом ветерке, а между могучих корней древнего дуба прятались грибы.
Нас переполняло чувство безмерного облегчения, полнейшей безопасности, избавления от гнетущего ужаса, гнавшего нас вперед, а теперь бесследно рассеявшегося и мгновенно забытого. Птицы распевали среди осенявших нас ветвей ликующую песнь, будто приветствуя нас в Раю.
Я сел и набрал полную грудь чистого, сладостного воздуха, напоенного ароматами сосен, диких роз и корицы. Даже Аня казалась счастливой. Где-то поблизости журчал ручей, скрытый от нас кустами и молодой порослью, плотной стеной стоявшей среди крепких стволов деревьев.
Из кустов грациозно выступила лань; она мгновение разглядывала нас своими огромными, влажно поблескивающими карими глазами, затем развернулась и умчалась прочь.
– Ну, Орион, что я говорил?! – Нох буквально лучился от счастья. – Это Рай!
В тот же вечер мужчины племени, использовав приобретенные у меня начатки охотничьего искусства, сумели загнать в западню и убить дикую свинью, пришедшую к ручью на водопой. Поскольку у них было больше энтузиазма, чем умения, животное с визгом и верещанием едва не улизнуло от охотников, пока они не ухитрились добить ее своими самодельными копьями. В ту ночь мы пировали допоздна, прежде чем разошлись спать.
Аня свернулась калачиком у меня в объятьях и почти мгновенно уснула. Я же при свете дотлевавших углей вглядывался в ее лицо, чумазое и лоснившееся после пира. Спутанные волосы падали на ее лоб упрямыми кудряшками. Как она ни старалась, ей не удалось сохранить облик холеной богини, принадлежавшей к неизмеримо более высокой цивилизации. Мне смутно вспомнилась иная жизнь, в другом охотничьем племени, где Аня была равной среди равных – неистовой шаманкой, упивавшейся восторгом охоты и видом крови.
Мне вдруг пришло в голову, что не так уж и плохо остаться в этом времени. В полной изоляции от остальных творцов есть свои преимущества. Здесь мы свободны от их козней и интриг. Здесь я могу сбросить со своих плеч тяжкий груз ответственности, которую они на меня взвалили. Мы с Аней можем счастливо жить в Раю, как нормальные люди – не богиня и порождение творцов, а обыкновенные мужчина и женщина, живущие простой жизнью в первобытные времена.
Жить нормальной жизнью, освободившись от творцов, – этой мысли я улыбнулся во тьме и впервые со времени прибытия сюда позволил себе полностью, ничего не опасаясь, погрузиться в глубокий, восхитительный сон.
Но сон обернулся кошмаром. Нет, не сновидением – посланием. Предупреждением.
Мне привиделась статуя Сетха из небольшого каменного храма на берегу Нила. У меня на глазах статуя вдруг замерцала и ожила. Пустые гранитные глаза стали сердоликовыми, медленно моргнули и сфокусировались на мне. Чешуйчатая голова повернулась и слегка склонилась. Волна невероятно сухого жара выжгла из моего тела все силы, будто внезапно распахнулась дверца исполинской топки. Легкие опалило едким серным дымом. Сетх разинул пасть, издав шипение, и я увидел несколько рядов заостренных зубов.
Его присутствие ошеломляло. Он высился надо мной, стоя на двух ногах, оканчивавшихся когтистыми ступнями. Его длинный хвост медленно дергался, пока он разглядывал меня, как хищник, столкнувшийся с крайне беспомощной и тупоумной дичью.
"Ты Орион".
Он не произносил слов – они звучали в моем мозгу. Голос Сетха буквально источал жестокость и злобу, настолько глубокую и острую, что колени мои подогнулись.
"Я Сетх, хозяин этого мира. Тебя послали уничтожить меня. Оставь надежды, безмозглый человечишка! Это невозможно".
Я не мог говорить, не мог далее шевельнуть пальцем, точь-в-точь как тогда, когда был впервые возвращен к жизни Золотым. Его присутствие тоже сковывало меня по рукам и ногам – он встроил в мой мозг такой рефлекс. Но вопреки этому я научился отчасти справляться с подобной реакцией. Теперь же чудовищный фантом поработил мое тело так полно и безраздельно, как Золотому богу никогда не удавалось. Я с непоколебимой уверенностью знал, что Сетх способен остановить мое дыхание одним лишь взглядом, прекратить биение моего сердца, просто прищурив свои пылающие глаза.
"Твои творцы боятся меня, и они правы. Я истреблю их самих и все им созданное, начиная с тебя".
Я отчаянно пытался пошевелиться, сказать что-нибудь в ответ, но совершенно не владел собственным телом.
"Тебе кажется, что ты нанес мне удар, убив одно из моих творений и похитив ничтожную кучку рабов из моего сада".
Ужас, вселяемый в меня Сетхом, перехлестывал через край, простираясь за пределы рассудка, доводя до безумия. Я осознал, что взираю на древний ужас человечества, на существо, которое впоследствии назовут сатаной.
"Ты вообразил, будто можешь избегнуть моей кары, добравшись до так называемого Рая", – продолжал Сетх, выжигая слова в моем сознании каленым железом.
Смеяться он не умел, но в его голосе я ощутил вспышку жгучего злорадства, когда он провозгласил:
"Я ниспошлю вам кару, которая заставит этих ничтожных мерзавцев молить о смерти и неугасимом пламени. Даже в вашем Раю я настигну вас темнейшей из ночей и заставлю молить о пощаде. Не ждите этого сегодня. Быть может, пройдет еще не одна ночь. Но кара неотвратима, и притом скорая".
Я уже дрожал от напряжения, пытаясь вырваться из мысленных пут – но совершенно молча, ибо был лишен голоса. Я далее не вспотел, хотя вся моя сила до последней капли уходила на борьбу со злобной волей страшного врага.
"Не пытайся противиться мне, человечишка! Наслаждайся крохами оставшейся тебе жизни. Я уничтожу вас всех до единого, и женщину, которую ты любишь, эту самозваную богиню, с вами заодно. Ее ждет мучительнейшая из смертей".
И вдруг я завопил, причем так, что легкие мои будто выворачивались наизнанку. Сидя на покрытой мхом земле среди деревьев Рая, я орал от ужаса, заодно изливая в этом крике и ненависть к себе самому – ненависть, порожденную моим бессилием.
Легко быть отважным и уверенным в себе, когда знаешь, что дорога в континуум всегда для тебя открыта, когда знаешь, что пройти сквозь время не труднее, чем переступить порог. Разумеется, я мог ощущать жалость и даже презрение к этим трусливым людишкам, гнувшим спины перед жуткими хозяевами-ящерами, – ведь я имел возможность покинуть это время и место по собственному желанию, особенно пока Аня остается рядом и может сопроводить меня.
Но теперь мы в ловушке, путь к отступлению отрезан; в глубине души у меня шелохнулся затаенный ужас перед могущественными зловещими силами, которые грозили мне окончательной, необратимой смертью.
Иного пути, кроме дороги на юг, у нас не было. Мы шли вперед и вперед в надежде добраться до лесного Рая прежде, чем птерозавры – ищейки Сетха – обнаружат нас. Каждое утро мы вставали, чтобы продолжить путь к недосягаемому южному горизонту. И каждый вечер мы останавливались на ночлег под самым плотным лиственным покровом, какой могли отыскать. Мужчины учились охотиться на дичь, а женщины собирали фрукты и ягоды.
Всякий раз, как только показывались птерозавры, прочесывавшие небеса, мы падали на землю и цепенели, будто мыши при виде ястреба. А после возобновляли марш на юг. В Рай. Но горизонт оставался все таким же ровным и далеким, как в самый первый день нашего странствия.
Порой вдали маячили стада животных – крупных созданий, под стать бизонам или оленям. Как-то раз мы подошли к ним достаточно близко, чтобы разглядеть саблезубых тигров, подкрадывавшихся к стаду. Даже изящные тигрицы воплощали угрозу, а уж массивные самцы с похожими на ятаганы клыками и косматыми гривами казались еще ужаснее. Звери не обратили на нас ни малейшего внимания, а мы предпочли обойти их стороной.
Больше всего меня тревожила Аня. Прежде я ни разу не замечал в ней признаков страха, но теперь она была явно напугана. Я знал, что она каждую ночь пытается установить контакт с остальными творцами – богоподобными людьми из будущего, сотворившими человечество. Они создали меня, и я с все возраставшей неохотой служил им на протяжении тысячелетий. Мало-помалу я вспоминал иные времена, иные земли, иные жизни. И смерти.
Некогда я уже побывал в неолите с иным племенем охотников-собирателей – далеко от этой бесконечной, однообразной равнины, в холмистом краю близ Арарата. В другой раз я выводил отряд отчаявшихся солдат из снегов ледникового периода после кровавой битвы с неандертальцами.
Аня всегда оказывалась рядом со мной, часто в обличье обыкновенной женщины того времени и той местности, где я находился, и всегда была готова защитить меня, даже рискуя вызвать неудовольствие остальных творцов.
Теперь же мы шагали в Рай – быть может, представлявший собой всего лишь полузабытую легенду, – убегая от дьявольских чудовищ, скорее всего захвативших полный контроль над здешним отрезком континуума. И Аня столь же беспомощна, как остальные.
Иногда по ночам мы занимались любовью – спаривались, как наши полудикие спутники, на земле, в темноте, украдкой и молча, будто совершали нечто постыдное. Наша близость быстро оканчивалась, не успокоив ни души, ни тела.
Лишь на четвертую или пятую ночь я заметил, что мать, спасенная мной от наказания, повадилась спать рядом со мной. На первой ночевке она с ребенком находилась в нескольких шагах от меня, но с каждым разом подбиралась все ближе. Аня тоже это заметила и ласково с ней переговорила.
– Ее зовут Рива, – сообщила мне Аня утром, когда мы двинулись в путь. – Ее муж был забит насмерть ящерами-охранниками за попытку утащить немного пищи, чтобы она могла вскормить ребенка.
– Но зачем…
– Ты защитил ее. Ты спас ее и малыша. Она весьма застенчива, но пытается набраться смелости, чтобы сказать, что будет твоей второй женщиной, если ты примешь ее.
Меня это не удивило, а привело в замешательство.
– Но мне не нужна другая женщина!
– Тс-с-с! – одернула меня Аня, хотя мы и говорили на языке, непонятном этим людям. – Ты не должен открыто отвергать ее. Она нуждается в покровителе для ребенка и готова в благодарности за защиту предложить свое тело.
Я исподволь бросил взгляд на Риву – на вид ей было не больше четырнадцати – пятнадцати лет; худая как щепка, покрытая многодневным слоем въевшейся в кожу грязи, с длинными нечесаными волосами, сбившимися в сальные космы, она выглядела ужасно. Неся спящего ребенка на костлявом бедре, она молча, без единой жалобы следовала за всеми.
Аню, купавшуюся всякий раз, когда нам удавалось найти достаточно много воды и уединенное место, сложившаяся ситуация ничуть не смутила, а вроде бы даже позабавила.
– Не можешь ли ты дать Риве понять, – чуть ли не взмолился я, – что я из кожи вон лезу, чтобы защитить всех нас? И что я не нуждаюсь в ее… нежностях.
Моя богиня лишь ухмыльнулась, не отозвавшись ни словом.
И каждую ночь на нас взирала незнакомая пугающая звезда, пламеневшая в небесах, – достаточно яркая, чтобы в ее свете предметы отбрасывали на землю тень; яркостью она даже превосходила полную луну. Она не угасала даже с восходом солнца и сияла в небесах, пока не скрывалась за горизонтом. Не будучи ни одной из ведомых мне планет, ни искусственным спутником, она просто захватила место на небосклоне среди прочих звезд, леденя душу своим немигающим, зловещим свечением.
Однажды ночью я поинтересовался у Ани, не знает ли она, что это за звезда.
Моя подруга устремила на небо долгий взгляд; ее очаровательное лицо показалось в сумрачных лучах каким-то угрюмым и землистым. Потом глаза ее наполнились слезами.
– Не знаю, – тряхнув головой, прошептала Аня, и слова ее были полны невыразимой муки. – Я уже ничего не знаю!
Она попыталась сдержать слезы, но не сумела и, всхлипнув, припала лицом к моему плечу, чтобы остальные не услышали ее рыданий. Я крепко прижал ее к себе, чувствуя растерянность и тревогу – мне еще ни разу не доводилось видеть плачущую богиню.
По моим расчетам, шел уже одиннадцатый день странствий, когда юный Крон стрелой подлетел ко мне, радостно улыбаясь.
– Пойдем на холм! Я видел деревья! Много деревьев!
Юноша занимался разведкой, двигаясь чуть впереди отряда. Несмотря на утомительный марш и гнавший нас вперед страх, теперь племя выглядело не в пример лучше, чем при нашей первой встрече. Сказалось то, что теперь они регулярно питались. Тощий Крон явно поправился и стал куда бодрее, чем всего десять дней назад. Ребра его уже не выпирали, как прежде.
Поднявшись с ним на вершину бугра, я действительно убедился, что ровный травяной ковер уже не простирается до самого горизонта, вдали зубчатой стеной вставал лес. Вершины деревьев призывно раскачивались, словно маня нас к себе.
– Рай! – воскликнул, останавливаясь рядом со мной, подошедший Нох. Голос его дрожал от радостного предвкушения долгожданной безопасности.
Мы изо всех сил устремились к лесу и, хотя потратили на дорогу весь день, все-таки вошли под его прохладную сень и устало повалились на мох.
Нас окружали кряжистые дубы и величественные сосны, ели и кедры. Пунктирными прочерками выделялись на фоне сочной зелени белоствольные красавицы березки. Земля совершенно скрылась под мягким ковром мха и перистыми ветвями папоротника. Цветы изящно покачивали головками на ласковом ветерке, а между могучих корней древнего дуба прятались грибы.
Нас переполняло чувство безмерного облегчения, полнейшей безопасности, избавления от гнетущего ужаса, гнавшего нас вперед, а теперь бесследно рассеявшегося и мгновенно забытого. Птицы распевали среди осенявших нас ветвей ликующую песнь, будто приветствуя нас в Раю.
Я сел и набрал полную грудь чистого, сладостного воздуха, напоенного ароматами сосен, диких роз и корицы. Даже Аня казалась счастливой. Где-то поблизости журчал ручей, скрытый от нас кустами и молодой порослью, плотной стеной стоявшей среди крепких стволов деревьев.
Из кустов грациозно выступила лань; она мгновение разглядывала нас своими огромными, влажно поблескивающими карими глазами, затем развернулась и умчалась прочь.
– Ну, Орион, что я говорил?! – Нох буквально лучился от счастья. – Это Рай!
В тот же вечер мужчины племени, использовав приобретенные у меня начатки охотничьего искусства, сумели загнать в западню и убить дикую свинью, пришедшую к ручью на водопой. Поскольку у них было больше энтузиазма, чем умения, животное с визгом и верещанием едва не улизнуло от охотников, пока они не ухитрились добить ее своими самодельными копьями. В ту ночь мы пировали допоздна, прежде чем разошлись спать.
Аня свернулась калачиком у меня в объятьях и почти мгновенно уснула. Я же при свете дотлевавших углей вглядывался в ее лицо, чумазое и лоснившееся после пира. Спутанные волосы падали на ее лоб упрямыми кудряшками. Как она ни старалась, ей не удалось сохранить облик холеной богини, принадлежавшей к неизмеримо более высокой цивилизации. Мне смутно вспомнилась иная жизнь, в другом охотничьем племени, где Аня была равной среди равных – неистовой шаманкой, упивавшейся восторгом охоты и видом крови.
Мне вдруг пришло в голову, что не так уж и плохо остаться в этом времени. В полной изоляции от остальных творцов есть свои преимущества. Здесь мы свободны от их козней и интриг. Здесь я могу сбросить со своих плеч тяжкий груз ответственности, которую они на меня взвалили. Мы с Аней можем счастливо жить в Раю, как нормальные люди – не богиня и порождение творцов, а обыкновенные мужчина и женщина, живущие простой жизнью в первобытные времена.
Жить нормальной жизнью, освободившись от творцов, – этой мысли я улыбнулся во тьме и впервые со времени прибытия сюда позволил себе полностью, ничего не опасаясь, погрузиться в глубокий, восхитительный сон.
Но сон обернулся кошмаром. Нет, не сновидением – посланием. Предупреждением.
Мне привиделась статуя Сетха из небольшого каменного храма на берегу Нила. У меня на глазах статуя вдруг замерцала и ожила. Пустые гранитные глаза стали сердоликовыми, медленно моргнули и сфокусировались на мне. Чешуйчатая голова повернулась и слегка склонилась. Волна невероятно сухого жара выжгла из моего тела все силы, будто внезапно распахнулась дверца исполинской топки. Легкие опалило едким серным дымом. Сетх разинул пасть, издав шипение, и я увидел несколько рядов заостренных зубов.
Его присутствие ошеломляло. Он высился надо мной, стоя на двух ногах, оканчивавшихся когтистыми ступнями. Его длинный хвост медленно дергался, пока он разглядывал меня, как хищник, столкнувшийся с крайне беспомощной и тупоумной дичью.
"Ты Орион".
Он не произносил слов – они звучали в моем мозгу. Голос Сетха буквально источал жестокость и злобу, настолько глубокую и острую, что колени мои подогнулись.
"Я Сетх, хозяин этого мира. Тебя послали уничтожить меня. Оставь надежды, безмозглый человечишка! Это невозможно".
Я не мог говорить, не мог далее шевельнуть пальцем, точь-в-точь как тогда, когда был впервые возвращен к жизни Золотым. Его присутствие тоже сковывало меня по рукам и ногам – он встроил в мой мозг такой рефлекс. Но вопреки этому я научился отчасти справляться с подобной реакцией. Теперь же чудовищный фантом поработил мое тело так полно и безраздельно, как Золотому богу никогда не удавалось. Я с непоколебимой уверенностью знал, что Сетх способен остановить мое дыхание одним лишь взглядом, прекратить биение моего сердца, просто прищурив свои пылающие глаза.
"Твои творцы боятся меня, и они правы. Я истреблю их самих и все им созданное, начиная с тебя".
Я отчаянно пытался пошевелиться, сказать что-нибудь в ответ, но совершенно не владел собственным телом.
"Тебе кажется, что ты нанес мне удар, убив одно из моих творений и похитив ничтожную кучку рабов из моего сада".
Ужас, вселяемый в меня Сетхом, перехлестывал через край, простираясь за пределы рассудка, доводя до безумия. Я осознал, что взираю на древний ужас человечества, на существо, которое впоследствии назовут сатаной.
"Ты вообразил, будто можешь избегнуть моей кары, добравшись до так называемого Рая", – продолжал Сетх, выжигая слова в моем сознании каленым железом.
Смеяться он не умел, но в его голосе я ощутил вспышку жгучего злорадства, когда он провозгласил:
"Я ниспошлю вам кару, которая заставит этих ничтожных мерзавцев молить о смерти и неугасимом пламени. Даже в вашем Раю я настигну вас темнейшей из ночей и заставлю молить о пощаде. Не ждите этого сегодня. Быть может, пройдет еще не одна ночь. Но кара неотвратима, и притом скорая".
Я уже дрожал от напряжения, пытаясь вырваться из мысленных пут – но совершенно молча, ибо был лишен голоса. Я далее не вспотел, хотя вся моя сила до последней капли уходила на борьбу со злобной волей страшного врага.
"Не пытайся противиться мне, человечишка! Наслаждайся крохами оставшейся тебе жизни. Я уничтожу вас всех до единого, и женщину, которую ты любишь, эту самозваную богиню, с вами заодно. Ее ждет мучительнейшая из смертей".
И вдруг я завопил, причем так, что легкие мои будто выворачивались наизнанку. Сидя на покрытой мхом земле среди деревьев Рая, я орал от ужаса, заодно изливая в этом крике и ненависть к себе самому – ненависть, порожденную моим бессилием.
5
Все сгрудились около меня, тараща глаза, в которых застыл немой вопрос.
– Что стряслось, Орион?!
– Ничего, – отозвался я. – Дурной сон, и только. – Но я взмок как мышь и вынужден был собрать всю свою волю, чтобы удержаться от дрожи.
Меня попросили рассказать сон, чтобы собравшиеся смогли его истолковать, я же твердил, что ничего не помню, и в конце концов меня оставили в покое.
Но люди были явно встревожены. А Аня смотрела на меня испытующе. Она-то понимала, что обычный кошмар не заставил бы меня издать ни звука.
– Надо трогаться! – объявил я всем. Нам следует углубиться в лес, уйти подальше от равнины. – Подразумевая: "Как можно дальше от Сетха", – хотя и не произнес этого вслух.
– Это был Золотой? – осведомилась шагавшая рядом со мной Аня. – Или кто-то другой из творцов?
Тряхнув головой, я проронил одно-единственное слово:
– Сетх.
Она страшно побледнела.
Несколько дней мы брели по лесу, следуя вдоль ручья, пока он не вывел нас к речушке, которая несла свои воды на юг. Теперь уже все мужчины были вооружены копьями, и я научил их укреплять деревянные острия, обугливая их в пламени костра. Мне хотелось отыскать место, где есть кремневая галька и кварц, чтобы можно было приступить к изготовлению каменных орудий.
Среди зелени ветвей порхали птицы, радуя глаз яркими переливами оперенья. Неумолчное жужжание насекомых стало привычным и потому незаметным фоном. Белки и прочие пушные зверьки при нашем приближении взбегали повыше на деревья и застывали, подергивая хвостами, они внимательно наблюдали за нами глазами-бусинками. По мере углубления в окутанный безмятежным покоем лес, страх перед тайным присутствием Сетха мало-помалу угасал.
Днем все выглядело мирным и дружелюбным, а вот ночью дела обстояли иначе. Темнота преображала мир. Даже сидя у большого костра, дававшего нам свет и тепло, мы ощущали затаившуюся в сумраке леса зловещую угрозу. Тени метались, как живые. Из темноты доносилось уханье и стоны. Даже деревья казались черными исковерканными фигурами, которые тянули к нам корявые пальцы. Холодные щупальца тумана шевелились за краем светлого круга, исподволь подбираясь все ближе, как только прогоревший костер начинал угасать.
– Что стряслось, Орион?!
– Ничего, – отозвался я. – Дурной сон, и только. – Но я взмок как мышь и вынужден был собрать всю свою волю, чтобы удержаться от дрожи.
Меня попросили рассказать сон, чтобы собравшиеся смогли его истолковать, я же твердил, что ничего не помню, и в конце концов меня оставили в покое.
Но люди были явно встревожены. А Аня смотрела на меня испытующе. Она-то понимала, что обычный кошмар не заставил бы меня издать ни звука.
– Надо трогаться! – объявил я всем. Нам следует углубиться в лес, уйти подальше от равнины. – Подразумевая: "Как можно дальше от Сетха", – хотя и не произнес этого вслух.
– Это был Золотой? – осведомилась шагавшая рядом со мной Аня. – Или кто-то другой из творцов?
Тряхнув головой, я проронил одно-единственное слово:
– Сетх.
Она страшно побледнела.
Несколько дней мы брели по лесу, следуя вдоль ручья, пока он не вывел нас к речушке, которая несла свои воды на юг. Теперь уже все мужчины были вооружены копьями, и я научил их укреплять деревянные острия, обугливая их в пламени костра. Мне хотелось отыскать место, где есть кремневая галька и кварц, чтобы можно было приступить к изготовлению каменных орудий.
Среди зелени ветвей порхали птицы, радуя глаз яркими переливами оперенья. Неумолчное жужжание насекомых стало привычным и потому незаметным фоном. Белки и прочие пушные зверьки при нашем приближении взбегали повыше на деревья и застывали, подергивая хвостами, они внимательно наблюдали за нами глазами-бусинками. По мере углубления в окутанный безмятежным покоем лес, страх перед тайным присутствием Сетха мало-помалу угасал.
Днем все выглядело мирным и дружелюбным, а вот ночью дела обстояли иначе. Темнота преображала мир. Даже сидя у большого костра, дававшего нам свет и тепло, мы ощущали затаившуюся в сумраке леса зловещую угрозу. Тени метались, как живые. Из темноты доносилось уханье и стоны. Даже деревья казались черными исковерканными фигурами, которые тянули к нам корявые пальцы. Холодные щупальца тумана шевелились за краем светлого круга, исподволь подбираясь все ближе, как только прогоревший костер начинал угасать.