Каждый взрыв порождал импульс гравитации, ударявший по Шайтану, как гигантский молот. Я видел землетрясения, прокатывавшиеся от одного полюса мертвой безвоздушной планеты до другого, раскалывая ее поверхность грандиозными трещинами.
   И наконец Шайтан распался. Когда Шеол сотряс очередной взрыв, планета беззвучно разлетелась на куски в гробовой тишине безграничного вакуума – в той тишине, которую так упорно хранили населявшие ее рептилии.
   Внезапно Солнечную систему заполнили осколки, разлетавшиеся в разные стороны. Одни были размером с малую планету, другие – всего-навсего с гору. С изумлением и ужасом взирал я на то, как они рушились один на другой, взрывались, разлетались в щебень, отскакивали друг от друга, чтобы столкнуться снова. Рушились они и на другие планеты, бомбардируя красный Марс, голубую Землю и бледный, рябой лик Луны.
   Продолговатая скальная громада пробила тонкую кору Марса. Растопленная титаническим соударением мантия извергла целые океаны горячей лавы, разлившиеся по лику мертвой планеты, воспламенила огромные вулканы, а те выбросили пепел, огонь и камни, усеявшие половину планеты. Потоки лавы пробили глубокие русла тысячемильной длины. Извергаясь, вулканы выбрасывали лаву и облака пепла выше тонкой марсианской атмосферы.
   Я обратил свое внимание к Земле.
   Сами взрывы Шеола почти не сказались на ней. С каждой новой вспышкой умиравшей звезды земные небеса озарялись по ночам северными сияниями от полюсов до самого экватора, когда плазменный ветер Шеола наталкивался на защищавшее Землю магнитное поле и будоражил ионосферу. Гравитационные импульсы, расколовшие Шайтан, не тревожили Землю – четыре миллиона миль, отделявшие погибшую планету от Земли, сводили гравитационные скачки почти на нет.
   Но осколки Шайтана едва не убили на Земле все живое.
   Целый миллион лет осколки Шайтана выпадали в земных небесах метеоритным дождем. Чаще это были крохотные камешки, сгоравшие в верхних слоях атмосферы и опускавшиеся на Землю невидимыми клубами тончайшей пыли. Но время от времени в сферу притяжения Земли попадали более крупные осколки, устремлявшиеся к ее поверхности, в падении воспламеняя целые континенты.
   Снова и снова истерзанную атмосферу с воем пронзали куски камня и металла, будто полчища посланцев ада, потрясая Землю страшными взрывами. Словно миллионы водородных бомб, взорванных разом, каждый из колоссальных метеоритов ударял планету с такой силой, что сбивал ее с оси.
   Упав на сушу, они поднимали облака пыли, покрывавшие целые материки, вздымавшиеся выше стратосферы и бросавшие тень на половину мира, погружая его во мрак, отрезая от солнечного света на долгие месяцы.
   А если они рушились в море, то пробивали тонкую скальную кору океанического дна, добираясь до расплавленной мантии. На месте падения глыб веками вздымались фонтаны пара, заслоняя солнце даже плотнее, чем облака пыли от взрывов на суше.
   Климат планеты претерпел существенные изменения. Некогда теплую воду морей на полюсах сковал лед. Уровень вод упал по всей планете, и обширные неглубокие внутренние моря пересохли вовсе. Жившие на мелководье существа погибли; вымерли и нежные водоросли, и могучие утконосые динозавры, лишившиеся естественной среды обитания.
   А осколки Шайтана все сыпались на Землю, пробивая базальт коры, вызывая обширные землетрясения, углубляя трещины, пересекавшие поверхность планеты. С ревом вырастали вулканические цепи, раскалывались целые материки. У меня на глазах родился и вырос Атлантический океан, оттолкнув Евразию и Африку от Америки.
   Гладкие равнины вспучивались горными хребтами, континентальные плиты материков сдвигались к наклонялись, климат неузнаваемо изменился, словно планета пришла в неистовство. На месте залитых водой низменностей и болот поднимались высокие плато, окончательно истребляя многие виды животных и растений, и без того пострадавшие от непрестанных ударов из космоса, терзавших всю планету.
   Новые горные цепи преграждали путь воздушным потокам; становилось все холоднее, на месте болот и внутренних морей образовались пустыни. Менялись и океанские течения, огибавшие новые тектонические плиты, выползавшие из трещин, расколовших половину планеты; старые же плиты втягивались обратно, в жаркие объятия мантии, содрогаясь и вызывая всеохватные землетрясения, уничтожавшие все больше мест на Земле, где теплилась жизнь.
   Будь у меня глаза, я бы рыдал. Тысячи тысяч видов живых существ вымирали один за другим, безжалостно вычеркнутые из бытия благодаря мне, благодаря именно моим деяниям. Уничтожив Шеол, развеяв Шайтан в прах, я стер с лица всей Земли тварь большую и малую, зверя земного и рыбу морскую, животное и растение.
   От полюса до полюса уходили в небытие целые роды микроскопического планктона, целые семейства растений оказывались на грани полнейшего исчезновения. Элегантные аммониты, сто миллионов лет назад сумевшие выжить в истребительной оргии Сетха, вымерли и навсегда исчезли из списка живущих.
   И динозавры – все до последнего. Неистовые гиганты тираннозавры и кроткие гадрозавры, тяжеловесные трицератопсы и птицевидные стенонихозавры – все ушли, ушли невозвратно, ушли навек.
   Я не хотел их истреблять – и все-таки ощущал за собой неискупимую вину. Это мой гнев на Сетха и его соплеменников повлек за собой неисчислимые страдания, неисчислимые смерти. За мою личную месть Сетху Земля заплатила непомерную цену.
   Я опять окинул взглядом новую Землю. На полюсах заискрились ледяные шапки. Рваные очертания материков обрели знакомый вид, хотя их расположение пока не совпало с привычным. Атлантический океан все еще разрастался, от Исландии до Антарктиды разверзся разлом, вспыхивавший огоньками цепи вулканов. Северная и Южная Америки еще не сомкнулись, а на месте будущего Средиземного моря колыхались травы обширной равнины.
   И вот уже я увидел стройный, высокий лиственный лес под ясными голубыми небесами. Бомбардировка обломками Шайтана наконец-то завершилась.
   По лесу текла тихая речушка. Деревья подступали к самым берегам. Дул ветерок, и цветы будто в ответ кивали красными, желтыми и оранжевыми головками, а пчелы деловито собирали мед. Черепахи с плеском ныряли в воду, пугая сидевших неподалеку лягушек; те поспешно убегали в заросли камыша.
   В небе кружили пышно оперенные птицы. А на высокой ветке сидел мохнатый зверек, смахивавший на крысу, тревожно поблескивая бусинками глаз и поводя носом.
   "Вот и все, что осталось от земной жизни, – подумал я. – После устроенной мной катастрофы все придется начинать сначала".
   До меня вдруг дошло, что я непреднамеренно пропустил Землю сквозь ад кромешный, очистив ее для собственного племени, как прежде Сетх вычищал ее для своих рептилий. Эта похожая на крысу тварь – млекопитающее, мой предок, предок всего человечества, праотец самих творцов.
   И снова я понял, что творцы воспользовались мной в своих целях. Я отдал свое тело, свою жизнь не только ради уничтожения Шайтана, но и ради очистки Земли и подготовки ее к распространению млекопитающих и приходу человека.
   "Точь-в-точь как собирался поступить я. – Голос Сетха снова зазвучал в моем рассудке. – Я не погиб, Орион. Я живу на Земле со своими слугами и рабами – благодаря тебе!"




Часть четвертая


Земля




   Пусть много сделано, но большее грядет;


   Пусть нет уж буйной мощи первозданной,


   Сдвигавшей гор хребты и небосвод,


   Пусть гнемся мы под бременем невзгод,


   Но мы не сломлены, и в сердце нет изъяна.


   Влечет нас гордый дух наперекор ненастьям,


   Бороться и искать, найти и не сдаваться!





32


   Сетх жив!
   Эта мысль каленым железом прожгла мое сознание. Он пережил истребление своего племени, своей планеты, своей звезды. Он все еще живет. На Земле.
   Я уничтожил Шеол и Шайтан, истребил на Земле большинство его творений. Все впустую. Я не сумел убить Сетха.
   "Я найду тебя, – мысленно откликнулся я. Бестелесный, сохранивший лишь сущность своего разума, я бросил вызов своему заклятому врагу. – Я найду тебя и уничтожу раз и навсегда".
   "Приди и попробуй, – тотчас же откликнулся Сетх. – Мне не терпится повстречаться с тобой в последний раз".
   Его разум ярким лучом полыхал на фоне бездонной черноты пространственно-временного континуума. Я постиг, в каком времени и месте он находился. Собрав всю свою волю до капли, я сосредоточился на Сетхе и послал себя сквозь путаницу временных и пространственных линий в то место и время, где находился он.
   Волна абсолютного холода, мгновение безмерной тьмы и ледяной стужи – и я снова открыл глаза и втянул в легкие воздух.
   Я лежал навзничь; мое обнаженное тело покоилось на теплой мягкой земле. Вокруг высились стройные деревья, а ветерок доносил ароматы цветов и сосен. Послышалась мелодичная птичья трель. Сжав пальцы, я притянул к лицу благоухающую траву.
   Да. Я снова в Раю.
   Сев, я огляделся. Я находился на пологом склоне. Вдали брела бурая медведица, а за ней меховыми шариками катились медвежата. Остановившись, медведица вскинула голову и принюхалась. Если мой запах и встревожил ее, то виду она не подала, а просто побрела дальше, уводя медвежат.
   Я Орион Охотник, воскресший из мертвых. Обнаженный, одинокий, я должен отыскать чудовище по имени Сетх и убить его. Убить его, как он намеревается убить меня. Под корень истребить его и его племя, как он намеревается истребить под корень мое племя, род людской.
   Мрачно улыбнувшись, я встал и медленно пошел вниз по склону среди высоких деревьев. Солнечные зайчики, пробиваясь сквозь качавшуюся листву, затеяли на земле веселую чехарду. Если это действительно один из лесов Рая, то Сетх засел в своей цитадели у Нила.
   Солнце было еще слишком высоко, чтобы сориентироваться по сторонам света, поэтому я просто пошел вдоль русла первой попавшейся речушки, решив, что она должна вывести меня к Нилу. Мне предстояло долго идти пешком, но, как говорил Сетх, время ничего не значит для того, кто по малейшей прихоти может переноситься по континууму. "Терпение, – твердил я себе. – Терпение".
   Шли дни за днями, а я все шагал в одиночестве, не встречая ни людей, ни рептилий Сетха. В те времена население не отличалось плотностью; наверное, в раннем неолите на Земле жило меньше миллиона человек. Первый демографический взрыв произошел после того, как люди перешли к оседлому земледелию. Я неустанно задавал вопрос, сколько своих сородичей Сетх ухитрился вывезти с Шайтана? Сотни? Тысячи?
   Мне было известно, что он доставил сюда динозавров из мезозойской эры: встреченные мною ранее ящеры и боевые драконы являлись зауроподами и карнозаврами из мелового периода.
   Впрочем, леса Рая вовсе не пустовали. Животные встречались чуть ли не на каждом шагу – от крохотных хлопотливых мышей до громогласно рыкавших львов. При помощи одних лишь палок и камней я вскоре изготовил себе вполне сносное копье и ручное рубило. На второй день у меня уже была непросохшая шкура оленя для изготовления набедренной повязки, а к исходу недели мой гардероб пополнился импровизированным жилетом и поножами, перевязанными бычьими жилами.
   Конечно, я чувствовал полнейшее одиночество, но оно было мне не в тягость. Одиночество дало мне передышку, я отдыхал, предчувствуя, что впереди меня ожидает масса тревог и опасностей. Связаться с творцами я не пытался, памятуя, что мысленный сигнал послужил бы для Сетха путеводным лучом, который указал бы ему, где я нахожусь. Я же хотел как можно дольше продержать его в неведении, пока не пробил час.
   Он знал, что я здесь. День за днем я видел паривших в голубизне небес птерозавров. Пока я не выйду из леса, им меня не разглядеть – лиственный кров леса прекрасно скрывает меня от их внимательных глаз.
   Я часто ломал голову, где сейчас творцы, знают ли, что я затеваю. Или в этой точке пространственно-временного континуума они разбегаются по всей галактике, все еще удирая после капитуляции Ани?
   Думал я и об Ане – о том, как она предала меня на одном отрезке времени, но клялась в любви на другом. Следит ли она за мной или убегает, спасая собственную жизнь? Узнать этого я никак не мог и, правду сказать, ничуть не огорчался. Все как-нибудь разрешится после, когда я разберусь с Сетхом. Если выживу, если сумею его уничтожить раз и навсегда, то смогу предстать перед Аней и остальными творцами. А до той поры мне придется полагаться лишь на себя; иного я и не желал.
   Как я ни старался, мне не удавалось понять, каким образом творцы в одной эре убегают, спасая собственную жизнь, а в другой мирно живут в своем городе-мавзолее. И каким образом Сетх оказался в каменном веке живым, раз его родная планета полностью уничтожена?
   "Да и как тебе понять?! – вновь зазвучал в моей памяти насмешливый голос Золотого. – Я не вкладывал в тебя дар подобного понимания. Даже не пытайся, Орион. Ты создан, чтобы служить моим охотником, моим воителем, а не философствовать о пространственно-временном континууме".
   Я ограничен. Ущербен изначально. И все-таки я изо всех сил тянулся к пониманию. Мне вспомнилось, как Золотой говорил, что пространственно-временной континуум полон течений и круговоротов, непрерывно менявших направление и даже поддававшихся воздействию.
   Я устремил взгляд на речушку, вдоль которой брел уже не первую неделю. Она уже разрослась до размеров приличной реки, плавно и тихо неся свои воды к Нилу. Для меня время подобно реке – прошлое у истока, будущее вниз по течению, – реке, которая течет в одном направлении, чтобы причина не опережала следствие.
   Но от творцов я узнал, что время на самом деле подобно океану, который соединяет все точки пространственно-временного континуума. По этому бескрайнему океану можно плыть в любом направлении, подчиняясь его собственным течениям и приливам. Причина отнюдь не обязательно предшествует следствию, хотя зависевшее от времени существо вроде меня, воспринимающее время линейно, всегда видит причину первой.
   Ночь за ночью я вглядывался в небо. Шеол по-прежнему был на месте, но выглядел тусклым и блеклым, не считая одной ночи, когда он вдруг засиял так ярко, что на Землю легли четкие тени. На следующий день он все еще был различим до самого полудня. Затем снова угас.
   Сопутствовавшая Солнцу звезда все еще взрывалась, сбрасывая в космическое пространство целые слои плазмы. Она будет обнажаться слой за слоем, как луковица, пока не останется одно лишь центральное ядро – слишком холодное, чтобы там протекали термоядерные реакции, необходимые для горения звезды. Творцы все еще занимались его уничтожением, укрывшись в безопасности отдаленного будущего.
   Меня окружали знакомые места. Я здесь уже бывал прежде. Почти до полудня я шел вдоль берега реки, по пути узнав крепкую березу, склонившуюся над спокойной гладью воды. Дальше я отметил валун, до половины скрытый высокими стеблями травы и кустами ягодника. Перед валуном на земле зияла черная круглая проплешина кострища. Мы с Аней останавливались здесь.
   Выпрямившись во весь рост, я ощутил дыхание ветра, вдохнул аромат цветов и сосен. Нежно-голубой бархат неба прочеркнула прозрачная серая полоска, вытянувшаяся по ветру. Моих ноздрей коснулся слабый, почти неразличимый запах дыма. До знакомой деревни осталось не больше двух дней пути.
   Свернув от реки, я направился в сторону деревни Крааля и Ривы – людей, которые меня предали.
   Обычно я охотился на вечерней заре, когда животные приходили к реке на водопой. Хотя к закату река осталась далеко позади, я отыскал небольшое озерцо и затаился в кустах орешника, дожидаясь, когда появится животное, которое я добуду себе на ужин. Ветер дул мне в лицо, так что даже самая чуткая лань не могла бы уловить мой запах. Храня полнейшую неподвижность, укрывшись за ветвями, я выжидал.
   Над моей головой пели сотни птиц, провожая заходившее солнце, когда первые звери осторожно приблизились к воде. Сначала показались несколько белок, тревожно подергивавших хвостами. Затем к ним присоединились мелкие пушистые зверьки – то ли бурундуки, то ли похожие на них создания.
   Затем появились олени, грациозно выступив из тени под деревьями, чутко впивая воздух ноздрями и вглядываясь в лиловый сумрак большими влажными глазами. Я сжал копье покрепче, но не двинулся с места – не из симпатии к ним, а потому, что они остановились по другую сторону озерца. С такого расстояния быстроногих животных мне не убить.
   Тут позади меня послышалось ворчливое хрюканье, чуть ли не рычание. Оглянувшись через плечо, я увидел, как задрожали ветви кустов, затем оттуда показался огромный бурый кабан. Клыки его вполне сошли бы за кинжалы. Выразив свое равнодушие ко мне угрюмым хрюканьем, кабан проковылял мимо и направился по песку к воде.
   Людей он не боялся – должно быть, еще не встречался с ними. И больше не встретится.
   Нагнув голову, кабан принялся шумно, с хлюпаньем пить воду. Одним плавным движением я встал во весь рост, подняв копье над головой, и обеими руками вогнал его кабану в спину как раз под лопаткой. Закаленное обжигом деревянное острие пробила крепкую шкуру, скользнув сквозь легкое к сердцу.
   Кабан рухнул, не издав ни звука. Напуганные моим появлением олени по ту сторону озерца отскочили на пару футов, но вскоре вернулись к воде.
   Мысленно поздравив себя с легкой добычей, я приступил к неприятному занятию – начал свежевать тушу своими каменными орудиями.
   Но обрадовался я слишком рано.
   Первыми опасность заметили олени. Вскинув головы, они тотчас же умчались в лес. Я не обратил на это внимания, склонившись над своей добычей и энергично разделывая ее в предвкушении свиного жаркого.
   Затем сзади послышался тяжелый, раскатистый рык, издать который способны были лишь могучие легкие крупного хищника. Медленно развернувшись, я увидел украшенного косматой гривой саблезубого тигра, взиравшего на меня лучистыми золотыми глазами. Из уголка пасти, в которой сверкали два ятагана клыков, сбегала струйка слюны.
   Ему нужна была моя добыча. Будто мои боявшиеся испачкать руки творцы, он позволил мне сделать всю грязную работу, а теперь горел желанием воспользоваться ее плодами.
   Бросив взгляд на погруженные в сумрак кусты, я попытался определить, пришел ли самец в одиночку, или в кустах его поджидает подруга, готовая наброситься на меня в любой момент. Похоже было, что он пришел один. Приглядевшись к хищнику пристальнее, я заметил обтянутые рыжеватой шкурой ребра. Припадая на заднюю лапу, тигр шагнул ко мне.
   Он то ли болен, то ли ранен, то ли слишком стар, чтобы охотиться самостоятельно. Этот гордый зверь опустился до того, что готов подбирать чужие объедки, отпугивая охотников от дичи.
   Впрочем, хоть он и болен, его клыки и когти еще сохранили свою убийственную остроту. Как только я осознал, что мое копье лежит на земле и я не могу дотянуться до него, чувства мои обострились и реакции многократно ускорились.
   Если я встану и двинусь прочь, есть шансы, что саблезубый тигр займется тушей кабана и оставит меня в покое. Но если он вздумает броситься на меня, то поворачиваться к нему спиной глупо. Пожалуй, это лишь спровоцирует нападение.
   Зверь сделал еще шаг и снова зарычал. Его хромота явно бросалась в глаза – левая задняя лапа у него повреждена.
   Я вовсе не намеревался отдавать свой ужин этому мошеннику. Медленно, уставившись немигающим взглядом в глаза противника, я потянулся к копью. Едва пальцы мои коснулись обструганного древка, как тигр решил перейти к более активным действиям.
   И прыгнул на меня. Схватив копье, я припал к земле, откатившись в сторону. Несмотря на хромоту, тигр всеми четырьмя лапами приземлился на кабанью тушу, мгновенно развернулся и бросился на меня.
   Уперев копье древком в землю, я нацелил острие тигру в глотку. Он сам налетел на копье, собственным весом загнав острие поглубже. Хлынула кровь, тигр издал придушенный, булькающий рев, пытаясь дотянуться до меня передними лапами. Прежде чем я отскочил, бросив копье, он успел полоснуть меня когтями по груди.
   Зверь визжал и катался по земле, пытаясь извлечь засевшее в горле копье. Я поспешно отбежал в сторонку, оставшись совершенно безоружным. Теперь я мог лишь беспомощно смотреть, как саблезубый тигр терзал когтями древко, а жизнь его вытекала вместе с кровью, которая ручьями лила на землю.
   Такой ужасной смерти не пожелаешь и врагу. Потеряв голову, я вскочил и бросился к мучившемуся животному. Затем, ухватившись за древко, мощным рывком выдернул копье из страшной раны тигра. Мы оба взревели от лютой ненависти и яростной любви, и я вонзил копье ему в сердце.
   Налегая на древко, я видел, как свет жизни, мерцавший в его опаловых глазах, угас. В душе моей стыд смешивался с ликованием. Я прикончил тигра. Я покончил с его мучениями.
   Но, взглянув на это некогда благородное тело, я вдруг осознал, что скоро шакалы и прочие стервятники придут терзать его разлагавшуюся плоть. Смерть не бывает достойной. Достойной может быть только жизнь.



33


   Вот так получилось, что к деревне Крааля я подходил, накинув на голову и плечи шкуру саблезубого тигра.
   Путевым указателем мне служило серое облако дыма, жирным мазком протянувшееся по кристально чистому небосводу. Поначалу я думал, что деревня сильно разрослась со времени моего ухода, но на второй день понял, что это не дым очагов – слишком уж он густой, к тому же курится не переставая. Я начал опасаться самого худшего.
   К полудню в воздухе повеяло смертью – жирным, едким смрадом горелого мяса. Вдалеке в небе замаячили кружащие вдалеке птицы – не птерозавры, а стервятники.
   Уже под вечер, продравшись сквозь колючие кусты, я увидел деревню Крааля, выжженную дотла. От хижин остались лишь груды дымившихся углей, земля закоптилась, а посреди деревни высилась груда сожженных тел, обугленных до неузнаваемости. Стервятники все кружили в высоте, проявляя терпение. Птицы дожидались, когда земля остынет, а трупы прекратят дымиться и можно будет приступить к пиру.
   Опустившись на колени, я посмотрел на трехпалые отпечатки когтистых лап динозавров и шайтаниан, испещрившие всю землю. Они ушли в северо-восточном направлении – прямо к крепости Сетха на Ниле. Среди следов рептилий попадались и человеческие. Не все жители деревни были убиты.
   Выпрямившись, я взглянул на северо-восток. Так вот награда, полученная Краалем и Ривой за сотрудничество с Сетхом! Это чудовище сровняло деревню с землей, убив большинство жителей. Оставшихся в живых угнали в рабство.
   Мне захотелось, чтобы Крааль с Ривой остались среди живых. Я хотел найти их, хотел, чтобы они увидели меня; хотел узнать, как им понравилась сделка с дьяволом.
   Шагая в сторону крепости Сетха, я гадал об участи Крона, Ворна и прочих освобожденных мною рабов. Убиты ли они или их вновь забрали в рабство?
   Остаток того дня и изрядную часть следующего я шагал по широкой тропе, вытоптанной в подлеске динозаврами. Сначала я хотел догнать их и плененных ими людей, но вскоре одумался. Что толку пытаться освободить их? Это лишь насторожит Сетха, он узнает о моем прибытии. Будет лучше, если я застану его врасплох; неожиданность должна помочь мне справиться с ним при нашей встрече, которая станет последней.
   На закате следующего дня я заметил человеческие следы, уклонившиеся в сторону от основной тропы. Динозавры вели своих пленников на северо-восток, к крепости Сетха. Их путь через лес пролег строго по прямой, будто Римский тракт или полет стрелы.
   Но по крайней мере двоим удалось бежать от поработителей. Свернув со следа динозавров, я двинулся за беглецами. Всего минут через десять обнаружилось, что поверх их следов отпечатались лапы динозавра. Значит, предводитель ящеров отправил в погоню боевого дракона.
   Солнце уже опускалось за гряду невысоких холмов, когда я настиг их. На поляне стоял, съежившись от страха, коленопреклоненный мужчина, а позади него дрожала женщина, прижимая к себе младенца. Перед ними я увидел одного из Сетховых клонов – низкорослого, чуть выше женщины; судя по кирпично-красной чешуе, ящер едва достиг зрелости. У края поляны, сверкая голодным взглядом, присел на задние лапы двуногий дракон, жуткой головой достигавший до верхушек молодых деревьев.
   Шайтанианин собирался убить мужчину, схватив его за горло. Между его когтями уже выступила кровь жертвы.
   – Оставь его! – выкрикнул я, вскинув копье над головой.
   Ящер обернулся, зашипев от изумления, а я изо всех сил метнул копье. Оно вонзилось ему в грудь, опрокинув навзничь, почти на головы напуганных людей.
   Дракон тоже обернулся ко мне. Сосредоточившись на нем, я на одно головокружительное мгновение увидел мир сквозь его вертикальные зрачки: коленопреклоненный человеческий самец ошеломленно уставился на мертвую рептилию, самка прижимает к груди ребенка, а в нескольких ярдах от них рослый, широкоплечий Орион – с пустыми руками, совершенно безоружный.
   Я повелел дракону идти догонять остальных, мысленно нарисовав картину погони за козами, коровами и даже медведями. Он запыхтел, как чайник, встав во весь рост на мощных задних лапах. Дергая головой из стороны в сторону, он переводил взгляд с меня на маленькое семейство и обратно, словно никак не мог решить, что делать. Мы наверняка представлялись ему легкой добычей. Я сосредоточился изо всех сил, направляя его куда-нибудь подальше от нас. Наконец он развернулся и отправился в лес.