Бояджиева Мила. Лабиринты надежд

   - Конечно... Я благодарен вам. И я вовсе не идиот.
   - Тогда слушай: я не граф. Мои предки были крестьянами, австрийскими фермерами. Я купил это поместье вместе с титулом, когда разбогател. Люблю Италию. Здесь красивые люди и отличные голоса. Знаешь, на чем я зарабатываю?
   Сид пожал плечами:
   - Брокер?
   - У меня студия грамзаписи. Вон в том флигеле. Я делаю звезд. Ну, не совсем больших - хотя бы на один диск. Я умею раскручивать свою продукцию. Расходятся хорошие тиражи. Связи, мальчик, связи... И, конечно, хватка.
   Сид подумал, что не сумел бы определить национальность и возраст своего спасителя. Волосы он, кажется, подкрашивал, скрывая седину, а красноватое лицо, изборожденное глубокими морщинами, могло принадлежать и сорокалетнему, и вовсе старику. Но держался Гуго бодро - невысокий крепыш на кривых ногах. Всегда в отличных костюмах, подобранных с большой тщательностью жилетах и обязательно - в шейных платках. Даже запонки у Гуго были особыми - с личной монограммой, с жемчужинами или камнями. Непременно - в ансамбле с жилетом и шейным платком.
   - У тебя мать - итальянка... Отлично. Значит, ты хорошо рисуешь, и, как говоришь, даже продавал картины под именем дяди.
   - Это он продавал их... Я просто рисовал, писал маслом, мне нравилось это.
   - А как ты поешь?
   - Не знаю... - Сид соврал. Вместе с Эмили он пел итальянские песенки и современную попсу. Она сказала: "Ты жуткий талант, любовь моя".
   - Думаю, не хуже других, - сделал вывод Гуго. - Как правило, если в человеке теплится искра божия, то есть имеется некое дарованьишко, то выпирает оно сразу во всех направлениях. Гений - другое дело - это шиза, запредел, фанатизм. А талант - многолик и умеет приспосабливаться... Пойдешь завтра со мной на студию, послушаешь, как работают мои парни, я тебя покажу своему музыкальному боссу. У него даже немые поют. Припомни какую-нибудь песенку, чтобы напеть ему.
   - Я как-то сочинил балладу... Про любовь...
   - Ага! Гуго, как всегда, прав! Если у парня такая фигура и фотогеничная физиономия - ему нужно только встретиться с Гуго Ламберти! И ты это сделал! Кстати... - Гуго приблизил лицо к щеке Сида и почти шепнул ему на ухо: - ты не задавал себе вопрос, а что граф ди Ламберти, имеющий десять автомобилей, делал в метро?
   - Что? - Искренне удивился Сид.
   - Искал тебя. Своих "звезд" я откапываю на помойках. В Милане любят петь.
   Вскоре Сид уже сочинял баллады и готовил к записи персональный диск. Он даже не знал нот! Но с ним работал профессионал, схватывающий на лету то, что напевал Сид. У него получались покоряющие простотой тексты, в которых трагическое, возвышенное переплеталось с осатанелой злостью и убийственным цинизмом. А мелодии получались сами собой, из всего, что вбирал в себя слух.
   - Ты - гений, - сказал Гуго, прослушав запись. - Сегодня пойдешь к нашему фотографу, отснимещь все, как он скажет. Ты разбогатеешь, парень!
   Фотограф оказался странноватым типом. Заставил Сида раздеться, и снимал почти в темноте в каком-то мигающем освещении. Сид терпел, он представлял, как будет держать в руках собственный диск. Наверно, его песни можно было назвать блюзами. Но для Сида это бывла исповедь. Он говорил о том, что даже не понимал до конца сам, но что мучило его душу.
   Миланский собор и раздавленный на паперти окурок, близость с женщиной, тело которой священно и грешно. Великое и низменное рядом, боль и радость в одном звуке. Разве это можно забыть хоть на секунду - смерть и рождение, существующие вместе? Или глухую стену одиночества, замуровавшего твое "я", словно в каменном саркофаге?
   Нет, Сид не считал себя певцом и тем более - поэтом. Но работавшие с ним люди относились к его диску всерьез, и порой он забывал о сомнениях и страхах, позволяя себе самую величайшую глупость - быть искренним.
   - Сегодня у нас торжественный ужин при свечах. Презентация диска. Только ты и я, - объявил в ноябре Гуго.
   Странный юмор. Но что не простишь человеку, спасшему тебе жизнь и вернувшему радость? Однако в гостиной замка и впрямь ждал Сида накрытый на две персоны стол, свечи, цветы. К потолку взлетали чудесно преображенные прекрасной аппаратурой и акустикой зала звуки - слабый, но проникновенно-трепетный голос пел о любви. По спине пробежали мурашки, когда Сид понял, что слышит свой собственный голос, а слова - именно те, что вырвались из склепа его мучительного одиночества.
   - Нравится? - Улыбаясь, в дверях появился Гуго. Он был одет с изысканной элегантностью и держал в руках запечатанную коробку.
   - Я просто сражен... - Онемев, Сид смотрел на Гуго. Он ненавидел себя за то, что заметил дрожь его рук и нехороший блеск светлых водянистых глаз. И даже вызывающий красноватый оттенок, который приобрели волосы патрона. Не слишком-то радует, если мужик привел себя в такое парадное великолепие ради инимной встречи. Сид постарался отогнать неприятные мысли.
   - Выпьем? - предложил граф, беря из ведерка бутылку шампанского. Мастерски откупорил, пустив с хлопком в потолок пробку и наполнил бокалы. За успех!
   Они выпили стоя. Сид отвел глаза, не выдержав многозначительного взгляда Гуго.
   - Извините, синьор ди Ламберти... - Он инстинктивно попятился.
   - Ну что за версальские церемонии! - Фыркнул Гуго, опускаясь в кресло и предлагая жестом Сиду занять место визави. - Если людей связывает столь многое... Мы ведь давно перешли на "ты"...
   Сид этого не помнил. Ситуация предстала перед ним во всей очевидной неприглядности. Надо быть и в самом деле полным кретином, чтобы не разобраться сразу в причинах странных благодеяний. Принимая дары Гуго, Сид тем самым подавал ему надежду. Он побагровел от стыда.
   - Знаешь, я ужасно непрактичный. Совсем не представляю, сколько все стоит. Ну, запись и все прочее... Пора расплатиться. - Сид присел на краешек кресла.
   - Брось, мальчик. Мы же друзья. - Гуго наполнил тарелку Сида. - Здесь трепанги. Древние утверждают, что они действуют возбуждающе.
   - Я думаю, что деньги, полученные у дяди, я вложу в твою студию. Это будет справедливо, правда? И, наверно, достаточно.
   - Ну что за маниакальная идея! Послушай-ка лучше свою песенку... О, черт возьми, малыш Сидней знает толк в любви...
   - Ты спас меня и заставил петь. Это нельзя оплатить ничем. Только своей жизнью. И все же я не намерен оставаться в долгу.
   - Ладно, мальчик. Вложишь свои деньги в студию. Договор мы составим, будешь получать процент от всех дисков. Это золотое дно, не сомневайся. И хватит об этом.
   Кусок не лез в горло, но зато шампанское пошло хорошо. Вскоре Сид почувствовал прилив сил и вдохновения. Да черт с ним, с этим извращенцем! Песни, действительно, звучали отлично! Есть музыка, деньги, а следовательно - независимость. Эмили предала, но будет другая - единственная, принадлежащая только ему.
   - Прости, Гуго. Я не тот, за кого ты меня принимаешь. Думаю, мы найдем способ остаться друзьями. - Глаза Сида заблестели. Вино и звуки его голоса, заполнившие полутемный зал, околдовали его. Гуго не казался уже опасным и мерзким. Он поднял бокал. - За все, что сделал для меня граф ди Ламберти!
   - Спасибо, малыш... - Граф зябко передернул плечами. - Меня что-то знобит. Посидим у камина. - Призхватив бокалы, Гуго расположился на диване.
   За окнами бушевал холодный ливень. В огромнои зале гуляли сквозняки. Сид опустился на медвежью шкуру у камина и протянул к огню руки.
   - Иногда мне кажется, что я и в самом деле певец.
   - Так и есть, мальчик, - дрогнувшим голосом заверил Гуго. От его веселости не осталось и следа. Приблизившись к Сиду, он положил руку на его бедро.
   Сид деликатно отодвинулся.
   - Пожалуй, мне пора. Я загостился в этом доме.
   Пальцы Гуго, холодные и сильные, впились в тело Сида:
   - Не торопись. Самое интересное ещё впереди.
   - Ты пьян. Поговорим завтра. - Вырвавшись, Сид поднялся.
   - Три месяца мы вздыхали друг о друге - достаточная прелюдия для пылкого романа. Я сделал для тебя больше, чем брат или друг. Столь щедрым, внимательным может быть только страстный любовник.
   - Повторяю: ты ошибаешься на мой счет, Гуго. Мне противны твои признания. И все это...
   С каменным лицом граф передал Сиду коробку:
   - Взгляни. Ты хорошо получился, бамбино.
   Сид бесконечно долго рассматривал обложку, плохо соображая, что бы это значило - похоже на картинки из порно-журналов для голубых, но здорово завуалировано игрою света и тени. И название: "Малыш Сидней поет о своей дюбви". Он посмотрел на Гуго. Тот ощерил крупный рот в улыбке. За узкими бледными губами скрывались острые желтоватые клыки.
   - Теперь дошло? Весь твой диск, все твои песенки - о любви к мужчине. О самой совершенной и прекрасной любви.
   - Нет! - Сид с омерзением швырнул диск в огонь. Ему совершенно не было страшно. Только очень, очень противно.
   - Да. - Гуго прильнул к его коленям. - Ты сам сказал, что готов расплатиться жизнью... Я подарил тебе славу, а теперь подарю наслаждение...
   Отшвырнув ногой графа, Сид бросился прочь. Теперь он не помышлял о самоубийстве, он думал о том, как предаст дело гласности и обратится в суд. Теперь у него были деньги! Поднявшись в свою комнату, Сид взял документы и надел куртку. Он старался быть сильным, не проявляя охватившего его ужаса.
   Дверь распахнулась. Два крепких парня из охраны Гуго скрутили Сиду руки, повалили на ковер и прижали коленями сверху. Сид видел возвышавшегося над ним Гуго. Жидкие красноватые пряди прилипли ко лбу, на тонких губах выступила пена. Он был похож на оборотня, начавшего превращаться в шакала.
   - Свяжите и вкатите дозу. Доставьте ко мне, - прозвучал свистящий шепот.
   Крикнуть Сид не успел - рот заклеила липкая лента. Больше он ничего не помнил. Лишь голос Гуго, прозвучавший издалека:
   - Ну как, оклемался? Жаль, упустил такое удовольствие. Я поимел тебя, парень. Только это не в счет. Я дождусь, когда ты приползешь ко мне сам и будешь лизать ботинки, пдставляя жопу...
   Что бы потом ни говорили ему доктора, что бы ни патылись внушить под гипнозом, Сид не мог избавиться от видения - лица Гуго, которое он видел снизу, уткнувшись в воняющий псиной ковер. А сверху наваливался, душа в мертвенных объятиях, холодный полумрак голубой спальни.
   *Глава 9
   Софи не умела быть терпеливой и дальновидной. Эти качества совершенно не требовались в её чрезщвычайно щедрой на всяческие благодеяния жизни. Она смутно помнила поля роз, среди которых росла. Кусты были огромными - выше головы, и усыпанными яркими, нежными, благоухающими цветами. Райские кущи не покинули девочку, так и остались - неувядающие, сказочные, умеющие дарить все, что только может пожелать здоровое, юное, полное звонкой радости существо.
   Прошла и рассеялась в солнечном свете смутная тень горя - пятилетняя Софи вдруг отправилась погостить к тете и вскоре узнала, что папа умер. А что это? Уехал? Ведь остался его рояль, его книги, рукописи на письменном столе и даже коллекция крошечных стеклянных зверьков, выстроившихся в специальном шкафчике. Софи знала, что Мирчо вернется. И это случилось. Симпатичного, сильного мужчину, подхватившего её на руки, звали Генрих. У него была другая коллекция, другой дом, другой голос. Но смотрел он на Софи и маму так же ласково и так же называл "мои любимые девочки". За спиной девятилетней девочки шушукалась родня, проявляя к ней трогательное внимание. "Как это бедняжка привыкнет к новому отцу?"
   "Бедняжка" же бегала по лужайкам в сопровождении своры сразу же полюбивших её собак, плескалась в озере, каталась на лодке, танцевала посреди главного зала, задирая голову к покрытому росписью куполообразному потолку. Если кружиться в самом центре, глядя на плывущих среди облаков пышнотелых красавиц, казалось, что они двигались вместе - девочка в пышном воздушном платьице, нарисованные женщины, зеркала, огромные, как новогодняя елка, хрустальные люстры, и множество великолепных вещей, про которые Софи вначале спрашивала: мама, это тоже наше? Оказалось, что не только дом, собаки, лошади, камины, буфеты, секретеры, но даже каждое деревце, каждый камень во дворе, каждый цветок на клумбе принадлежали Флоренштайнам, а следовательно - и Софи.
   Зря вздыхали заботливые тетушки-родственницы из рода графа - девочка не страдала от привалившего великолепия, она легко к нему привыкла.
   Когда родился братик Арнольд, папа Генрих подарил маме сверкающее колье, а Софи - живого пони, чтобы они имели возможность отправляться в конные прогулки все вместе. Наследница Флоренштайнов могла бы вырасти капризной, высокомерной, но оказалась очаровательной "принцессой". Софи испытывала к окружающему её миру щенячье обожание. Зачастую ей хотелось вилять хвостом и повизгивать от удовольствия. Когда, например, встречать прибывающую на каникулы молодую графиню выходила вся челядь Юрген-собачник с очередным щенком на руках, дожидавшимся, пока Софи придумает ему имя, няня и горничные с цветами, а кухарка Марта с клубничным тортом, - девочка спешила расцеловать всех.
   Но прежде - броситься к Ине. Господи, разве можно привыкнуть, что молодая, ослепительно-прекрасная женщина, всегда нарядная и пахнущая, словно весенний сад, - твоя лучшая подруга, советчик и самая что ни на есть родная мама?! Они вместе дурачились, меряли платья, слушали модные записи, танцевали до одурения, а потом, сидя на кровати Софи, болтали чуть ли не до утра, ничего не утаивая друг от друга.
   Отец много времени проводил в поездках, но когда он появлялся дома, жижнь Флоренштайнов превращалась в сплошные балы и празднества. А путешествия, которые они регулярно совершали всей семьей, прихватывая Арни? - Настоящая сказка. В Венеции семейство Флоренштайнов арендовало старинное палаццо, в Испании - дом, нависший прямо над морем. Если они совершали круиз на корабле, то непременно в президентском люксе на самой красивой палубе.
   Софи легко сходилась со сверстниками. В школе и в колледже её любили и друзья, и преподаватели. Но ещё больше было тех, кто завидовал беззаботной красотке. Софи ни в зависть, ни в ревность, ни в дурные чувства не верила. Конечно, она знала, что мир полон бед, страданий, что люди бедствуют от голода и нищеты, погибают в бесконечных войнах, что даже в благополучных странах орудуют бандиты, садисты, маньяки, процветают взяточники, лжецы, подонки. И на свете не так уж много людей, заботящихся о беззащитных животных. Только страхи и ужасы существуют где-то далеко, словно на другой планете, а лошади и собаки в поместье получают прекрасный уход.
   Чем больше взрослела Софи, тем лучше узнавала окружающий мир, тем сильнее ценила выпавшее на её долю счастье, и даже испытывала перед другими вину за собственное благополучие. Поэтому и рвалась в тележурналистику. Нет, она не будет снимать репортажи о сезонах высокой моды и рассусоливать светские сплетни. Софи Флоренштайн приложит все усилия, чтобы сделать жизнь других людей хоть чуточку лучше, помочь им справиться с трудностями, обрести покой и радость. Софи интересовалась социальной и экологической проблематикой и мечтала о репортажах из "горячих точек" планеты.
   Легко сохранять доброжелательность, быть снисходительной к чужим ошибкам, порокам, когда в душе царит праздник. А самый волшебный праздник это любовь. Сколько Софи помнила себя, она испытывала чувство влюбленности. Кажется, она ещё разъезжала в сидячей коляске среди роз, в сопровождении мамы и маминой подруги-соседки. За ручку коляски держался серьезный пятилетний мальчик с высоким лбом и светлыми шелковистыми кудряшками. Иногда он смотрел на Софи огромными ярко-голубыми глазами и она заливалась радостным смехом. В глазах мальчика сияло восхищение. Он выбирал самые красивые цветы и, сломив колючий стебель своими тоненькими пальчиками, клал розы на колени Софи. Потом вокруг неё было много самых разных мальчиков тихих и драчливых, симпатичных и противных, маленьких и почти взрослых. Софи привыкла к обожанию, к своему блистательному превосходству в любой компании. Она легко доверяла дружеским клятвам, признаниям в любви, самым пылким комплиментам, но никогда не теряла голову. Это значит - не отдавалась целиком некоему чувству, о котором ей с тринадцати только и говорили все девчонки.
   - У меня появился важный секрет, Ина! - Объявила десятилетняя Софи, вернувшись с детского праздника. Меня поцеловал Пауль! Я ужасно его люблю, Ина!
   - Нет, детка, ты всего лишь влюблена.
   - Боже мой, ну какая разница?!
   - Любовь и влюбленность - разные вещи, - строго сказала мама. - Все равно, как если тебя раскачивают на качелях, и ты взлетаешь с кружащейся головой, визжишь от захватывающего дух счастья. А потом спрыгиваешь на землю и бежишь к карусели или шустрым автомобильчикам, забыв о качелях. Влюбленность - веселая игра, поднимающая тонус, забавный аттракцион в парке чудес.Влюбленностей может быть очень много.
   - А любовь?
   - Хм-м... Ну вот, допустим, ты взлетела на качелях, а веревка оборвалась... Ты летишь все выше, выше, тебе и страшно и радостно... Только...
   - Понимаю, мама. У любви должен быть печальный конец... Вот ужас - то - упасть на землю после такого полета!
   - Нет, милая, совсем не обязательно. - Снежина обняла дочку, казавшуюся ей не по годам сообразительной. - Все может быть прекрасно, как у нас с папой. Только для этого надо повзрослеть. Большая любовь - для больших людей.
   И вот наступил день, когда Софи сообщила: "Мама, я уже большая". Она вернулась на каникулы, завершив год образования в Сорбонне. С первого взгляда Снежина почувствовала - дочь переменилась, и в тот же вечер они закрылись в спальне, чтобы, как это было принято, подвести итоги прожитым в разлуке дням.
   - Ты влюблена, детка?
   - Я полюбила, мама. Теперь знаю, как это больно. Мне придется ещё очень долго зализывать раны.
   - А как его зовут? - начала Снежина издалека.
   - Жан. Жан Превер. Он француз... Я хотела привезти для тебя фотографию, но потом порвала и выбросила. Он красивый. Самый красивый в колледже. И умный. Только... только ещё не взрослый...
   - Легкомысленный? - Снежина улыбнулась. - Многие остаются такими до глубокой старости, предпочитая серьезным чувствам необременительный аттракцион.
   - Ты кого-нибудь любила до папы? Серьезно, - с сексом?
   - Мирчо был моим первым мужчиной. Но потом... Я продолжала любить его больше всех на свете и позволяла себе флиртовать с другими. Просто так - из любопытства, лихости. И потому, что без этого, вроде, неинтересно. Наверно, так поступать нельзя. Можно запутаться и потерять самое ценное. Любовь одна, но подделок под неё - тысячи.
   - Я действительно все перепутала. Оказывается, любовь слишком сложное дело, а секс - не слишком интересное занятие.
   - Тогда нечего и беспокоиться. Вы не любили друг друга.
   - Но ведь все было прекрасно! Мы катались на катере по ночному Парижу, клялись в любви небу, забравшись на самый верх Эйфелевой башни... Мы везде целовались и говорили только о любви. Даже на Перлашез...Казалсь. что никто, никто в мире не был так счастлив... Как он мог все забыть?!
   - Если он увлекся другой девушкой, то это вовсе не значит, что врал тебе про любовь. Просто он так себе её представляет. И может, в старости будет вспоминать проведенные с тобой дни как нечто самое драгоценное в своей жизни.
   - Пусть. А я - нет. Я постараюсь забыть... - Упрямо насупилась Софи.
   - Верно, дорогая. Тебе восемнадцать, впереди ещё столько разочарований и восхитительных сюрпризов.
   - Ты думаешь, ещё не все кончено?
   - Все главное, самое лучшее, самое радостное ждет тебя. Постарайся не повторять ошибок и не принимать всерьез болтливых мальчишек. Размениваться по мелочам - не твой стиль. Ты же знаешь, детка, купюра в тысячу марок совсем не то же, что куча бумажек по одной марке.
   Софи засмеялась, вспомнив детский эпизод - она подарила няне на именины новенькую купюру. Старушка осторожно держала хрустящую банкноту: Сохраню на память".
   - Купи себе лучше конфеты или что-нибудь приятненькое!
   - Нет... На конфеты можно тратить мелочь. Мелочь - деньги для мелких приобретений и мелких людей. А такую вот бумагу нельзя разменивать.
   После разговора об изменнике Жане прошло семь лет. Софи и в самом деле повзрослела. Теперь она испытала на себе, что значит зависть, ложь, корысть и поняла, что не стоит опрометчиво доверять прекрасным словам, клятвам, пылким юным страстям. В области интимных чувств она проводила вдумчивую исследовательскую работу. К флиртам относилась как к своего рода экспериментам, не позволяя им перерасти в нечто более серьезное. Порою ненадолго увлекалась, переживая эйфорию влюбленности, но легко "спрыгивала с качелей", переключаясь на другой объект: занятия в библиотеке, работу над научными рефератами, спорт.
   Думая о будущем, Софи видела себя хорошим профессионалом, разъезжающей со съемочной группой по самым опасным точкам планеты. Свободное время она станет проводить дома. Среди цветников Флоренштайна бубет собираться все семейство: старики, мама с папой, взрослый Арни, Софи с грубоватым пустынным загаром после трудной, но сенсационной экспедиции. Рядом в её мечтах о будущем маячил некий добродушный и преданный человек - муж. С сыном на плече и маленькой девочкой, виснувшей на его руке. Яркое семейное фото, предназначенное для альбома. Какие же ещё нужны планы?
   У молодой графини Флоренштайн в друзьях недостатка не было. Кеннет и Кери Бенедикт задержались в её свите уже второй год. Софи пару раз гостила в поместье Бенедиктов, брат и сестра охотно приезжали во Флоренштайн. Кери, кажется, не теряла надежду сосватать брата, а сама явно рассчитывала добиться расположения Пауля. Они встречались в поместье прошлым летом, и с тех пор Кери не переставала интересоваться троюродным кузеном Софи. В общем-то обычная тусовка, в которой у каждого был свой интерес.
   Загадку в этом смысле представляли арабы. Хасан учился в Сорбонне первый год, ни с кем особо не общаясь. Гариб то ли жил с ним в парижском доме, то ли прибыл на лето, но мрачноватая пара везде появлялась вместе.
   - Слушай, киска, - подмигнула Софи Кери на студенческой вечеринке, посвященной окончанию учебного года. - Полагаю тот красавчик примазывается к нашей компании из-за тебя. Ему здесь все явно не в кайф. Ведь им, вроде, ни есть, ни пить, ни танцевать нельзя?
   - А как они размножаются? - Софи скользнула нарочито загадочным взглядом по лицу восточного красавца.
   - Попробуй выяснить! - Засмеялась Кери.
   Во всю мощь гремело "техно", мелькали цветные сполохи светоустановки, разгоряченная танцами Софи потягивала у барной стойки оранжад со льдом.
   - Мадемуазель не танцует? - Подошел и почтительно встал рядом Гариб. Тогда мы можем поговорить? Ведь вы уже скоро получите диплом и станете работать на телевидении. Мой друг Хасан всерьез занимается политикой. Он хотел сделать вам деловое предложение.
   Софи улыбнулась и церемонно протянула руку подошедшему по знаку Гариба Хасану. К её удивлению, тот ответит крепким рукопожатием. Они познакомились.
   - Я знаю, как важна для политика надежная команда. Это касается в огромной степени и представителей средств информации. - Без обиняков приступил к серьезной беседе Хасан. Понаблюдав за парнем, которому наверняка было далеко до тридцати, Софи решила, что он не умеет улыбаться.
   - Мне кажется, здесь не самое подходящее место для серьезных разговоров.
   - Назовите подходящее.
   - Национальнгая библиотека. Завтра, в десять утра. После завтрака я улетаю на каникулы домой.
   - Заранее благодарю. - Араб учтиво поклонился.
   В библиотеке они выбрали уютный уголок в одном из внутренних садиков, скрытых под стеклянными колпаками. Хасан сообщил, что он уже три года находится на государственной службе, делая перерывы для обучения в лучших университетах мира. В Сорбонну он прибыл исключительно ради курса по международному праву профессора Мерсье. Его дальнейшая речь была похожа на выступление премьер-министра перед иностранными журналистами. Коротко обрисовав политическую, социально-экономическую обстановку своего маленького, но чрезвычайно богатого государства, он выразил озабоченность относительно положения в других странах арабского Востока, втянутых в конфликт с Израилем.
   Софи терялась в догадках относительно цели переговоров. И тоже коротко объяснила, что считает своим профессиональным долгом содействовать силам прогресса и гуманизма. Внутренне она надрывалась от смеха. Европейцы и американцы совсем иначе ухаживают за девушками.
   - Я имею полномочия заключать контракты с работниками государственного телевидения. Не взялись бы вы, мадемуазель Флоренштайн, поработать у нас после завершения университетского курса или в порядке преддипломной практики?
   - Боюсь, что не готова прямо сейчас принять ваше предложение... - Она все-таки не сдержала улыбку. - Весной перед каникулами у девушек мозги набекрень. Давайте вернемся к нашему разговору в сентябре.
   - Увы... Слишком много воды утечет. Слишком много... Я предполагаю совершить поездку по странам Европы с целью изучения общественной психологии стран с разными социальными структурами. Конечно, в мои планы входит визит в объединенную Европу, а главное - в Германию. Слияние по существу разных государств в Шенгенское пространство могло бы послужить примером для консолидации мелких арабских конгломераций.