Страница:
Утром молодые объявили, что надумали жизнь свою менять кардинально: с августа уезжают все вместе в Краснодар, репети- ровать в тамошнем цирке Караевский аттракцион, а Евгения постарается найти себе применение в новой, то есть цирковой, сфере. Как сказали, так и сделали.
10
Караевы приняли Евгению с дочерью с ритуальной торжест- венностью. Был дан специальный ужин в честь прибывших в от- дельном зале гостиничного ресторана, а утром - семью Алексея водили по цирку, показывая кулисы, репетиционные помещения, гримерные и манеж. Без прожекторов и шумной толпы зрителей, амфитеатр выглядел непривычно буднично. Первые ряды кресел закрыты холщовыми полотенцами, серенький полумрак усиливал ощущение зяблой пустоты. Что-то натягивали, переругиваясь, под куполом, рабочие, черный дырой зияла пустая оркестровая ложа. Алексей нырнул за кулисы и тут же вспыхнули яркие, теплые со- фиты, взяв в светящееся кольцо пустую сцену. Тогда и ступила первый раз на цирковой манеж двухлетняя Виктория, спущенная с отцовского плеча в центре магического круга. Растерялась, щурясь на прожектора и бухнулась лицом в опилки. Навсегда запомнятся ей эти ослепительные лучи, нацеленные со всех сторон, этот особенный запах - запах тревоги и победы.
Евгении было приятно замечать уважение, с которым цирковые относились к ее мужу. А как же - Алексей и Председа- тель месткома и Член художественного совета и вообще - автори- тет.
- Ты прямо как опереточный Мистер Икс - защитник слабых и угнетенных, опора справедливости, - с гордостью шутила Евгения по поводу популярности мужа в закулисной жизни. А потом стало казаться ей, что в этом цирковом панибратстве, тесном гостиничном житье и постоянной манежной близости, есть какая-то распущенность, свобода нравов. Она была неприятно удивлена, заметив как на ходу Алексей шлепнул по ягодице вертлявую гимнасточку, обнялся мимоходом с другой, что-то за- шептавшей ему в щеку и буквально повисшей на шее. - А за ляжки акробаток хватать тоже в твои обязанности входит - в качестве профессиональной поддержки? - улыбалась Евгения, глотая слезы обиды. - Напрасно ты так, Женя, - успокаивал жену Алексей. - Здесь всякое бывает, как и везде. Но просто всего немного больше - и тревог, и страха, и отваги, и ...любви. Все друг у друга на виду, в тесноте, в совместной работе, после работы - от этого больше шуму, сплетен. А шлепок это, действительно, если хочешь, профессиональная поддержка - обычный, ничего другого не значащий жест! Евгения промолчала, решив ни во что здесь не вмешиваться. Не отдавая себе отчета, она все больше отдалялась от цирковой жизни, испытывая раздражение по всякому поводу. Конечно же непросто все это - бесконечные переезды, товарные вагоны, чужие квартиры или плохие гостиницы, постоянная тревога за мужа и неосознанная, но неотвязная ревность. А ведь было бы за что страдать - ни денег, ни перспективы на обеспеченную жизнь, ни своего углла. Хорошо еще тем, кто ловил свой кайф на манеже - наркотик аплодисментов, признания, а Женьке-то что? Она перепробовала разные способы занять себя в цирке, быть полезной Алексею, войти в "семью" - работала в конюшне, реквизитором, помощником костюмера, билетером, даже выходила на манеж в осетинском национальном костюме в массовке, вынося и подбирая реквизит. Но все это как-то несерьезно, одно слово - "обслуга". Не привыкла Евгения чувствовать себя на обочине, третьим сортом, испытывая зависть к звездам, срывающим плоды цирковой славы, и совершенно не перенося по этой причине, восторженные отзывы Алексея о работе на арене других женщин. Она знала себе цену, но понимала, что нечем здесь крыть ей козыря - чужая это игра.
Однажды бессонной ночью, оплакав свою ненужность под сопение вымотанного за день Алексея, Евгения, наконец, призналась себе в том, что ненавидит цирк.
Алексею же казалось, что цирковая жизнь его маленькой семьи наладилась. Они теперь были все вместе, рядом и он мог себе позволить целиком погрузиться в работу, отключаясь от тоски и тревог, мучивших в разлуке. Евгения за всякую работу берется, дочку каждый день французскому языку обучает. Пятилетняя Вика самостоятельно держится в седле, легко делает стойку, колесо, мостик, шпагат и, подстрахованная лонжей, сидит на плечах отца, стоящего на крупе скачущей лошади. Да не просто держалась кое-как - "отрабатывала номер" с наслаждением! Она неслась сквозь дым и свет высоко, очень высоко над манежем, сверкая восхищенными глазенками и во всем ее крошечном существе колотилось особое ликование, идущие в паре страх и победа.
Евгения не разделяла мечту Алексея сделать из дочери цирковую. Это было просто невозможно - отдать цирку мужа, а теперь и дочь, вместо того, чтобы воплотить в Виктории свою не- осуществившуюся мечту - карьеру переводчика при дипкорпусе в каком-нибудь уютном уголке Европы. Поэтому Женя особенно пристально следила за языковыми успехами дочери, обращаясь до- ма к ней по-французски, чтобы продемонстрировать мужу истинное призвание Виктории.
- У девочки необыкновенные способности к языку. Она должна получить хорошее образование, а поэтому пойдет в нормальную, а не кочевую школу! категорически заявила Евгения.
Супруги пришли к компромиссному решению - Вика будет учиться в нормальной школе в Солнечногорске, проводя каникулы в цирке, а будущее покажет куда идти потом - в Ин.яз или цирковое училище. Но до школы еще два года, а впереди - целое будет время поразмыслить. В мае, подхватив дочь, и не дожидаясь пока закончит свои дела муж, Евгения отбыла в Солнечногорск, тайно чувствуя, что никогда уже в цирк не вер- нется. Да и Викторию ни за что от себя не отпустит.
Алексей посадил жену в мягкий вагон скорого поезда "Ки- ев-Москва", загрузив все полки огромным багажом - чемоданы с зимними вещами, ящики книг и всяких мелочей, с которыми было жалко расстаться, корзинка ранней украинской клубники и черешни, пакеты с провизией и Викиными куклами. Еще бы - они не были дома почти два года! Два сезона - сплошные гастроли, а все прошлое лето Женя с дочерью провели в станице Караевых, где отдыхала и работала вся цирковая "семья" наездников. Были приглашены сюда и родители Евгении. Дороговы визитом остались довольны - Алексей чувствовал себя уверенно и прочно, Виктория загорела, окрепла, с удовольствием демонстрируя деду и бабе свои успехи в верховой езде. Она вместе с отцом сделала несколько кругов на лошади и даже постояла сама в седле, опасливо расставив ручки и рухнув, наконец, в объятия Алексея. А вот была ли счастлива Евгения тем летом? Сидя у окна набиравшего скорость поезда, Евгения поняла: да она была очень счастлив! И до чего же больно сейчас за оставленного на перроне Алексея - такого растерянного и одинокого, какими кажутся все, разделенные вагонным стеклом на "провожающих" и "провожаемых", т.е. обреченные на разлуку. Ей стало вдруг стыдно скрытых от мужа планов и надежд, противоречащих, враждебных, в сущности, его надеждам и планам. Ей мучительно захотелось вернуться, объяснить Алексею все, выговориться, выплакаться и попросить его о помо- щи. Он обязательно поймет и поддержит даже если придется усту- пить, пройтись с садовыми ножницами по нежным побегам личной мечты.
- Мама, с нами поедут чужие дядя и тетя? Почему мы тогда папу не взяли? - приставала с вопросами Вика, наблюдая за размещением в купе посторонних пассажиров.
- Папа приедет к нам через месяц. И мы будем все вместе жить в Поварово, у бабушки. Ведь тебе нравится на даче, mon enfant?" - прижала к себе дочку Евгения.
- "Gui, maman. А Персик туда тоже приедет? - поинтересовалась Виктория, устраивая перед окном пучеглазую куклу. - Нет, детка. Теперь у тебя буде другая компания. Ведь ты помнишь бабу Ларису? А деда и тетю Лану? И мысленно опережая во всю мощь несущийся среди розового майского вечера "скорый", Евгения оказалась дома, оглядывая все с новой любовью и нежностью.
- Ну, а в школе-то как у моих девчонок? - спросит она мать после вкусного ужина. - Светланка как живет? Татьяна Ивановна подожмет губы и поставит на стол уже собранные для мытья грязные тарелки:
- Ты же знаешь, Женя, я вашу дружбу никогда не одобряла. А те- перь и не знаю, что сказать... Не стала бы я на твоем месте к ней снова в подруги навязываться. Непутевая она, как ни крути
- Чиканухина дочка!
11
Если бы Светлане Кончухиной, известной в городе как Чеканухина Ланка , кто-нибудь сказал, что в комфортабельном альпийском доме, неподалеку от французской Ривьеры проживает некая Ванда Леденц-Динстлер, похожая на ее как две капли воды, она, даже не посмеялась бы - не поняла бы шутку. А если бы когда-нибудь шутливы случай столкнул этих женщин, допустим, перед туалетным зеркалом некоего международного аэропорта, они скорей всего, разошлись бы, разлетелись в разные стороны, так и не заметив, что имеют одно лицо, фигуру, волосы. Замечено, что физическое сходство, как правило предопределяет совпадения более глубинные. Светлана и Ванда имели не только схожую жестикуляцию, мимику, манеру смеяться и хлопать ресницами, но и во многом совпадающую систему жизненных ценностей.
Они никогда не узнают о существовании друг друга, отмечая в один день свое рождение, накручивая на бигуди жидкие светлые пряди в определенном, однажды выбранном для себя порядке и присматривая в магазинах похожие по цвету и типу вещи. Если, конечно, можно найти что-то общее в Промтоварах Солнечногорска и бутиках европейских столиц.
Загадочные случайности, а речь идет именно о них, являются, по мнению представителей точных наук, проявлением неизвестных принципов мироздания, а по предположению гуманитариев - не более, чем насмешливой игрой судьбы. Так или иначе, но история зафиксировала немало случаев странных совпадений, словно подстроенных неким зловещим щутником.
Например, в книге Эдгара По "Рассказы Артура Гордона Та- ма", три мореплавателя в муках голода съедают юнгу - Ричарда Паркера, а несколько позже трое реальных членов экипажа яхты "Кружево" при аналогичных обстоятельствах поступают точно так же со своим юнгой, по имени Ричард Паркер. Трудно предполо- жить, что именно знакомство с произведением Эдгара По и звуча- ние самого имени несчастного юнги, возбудит аппетит обреченных матросов. Скорее - кто-то просто пошутил - судьба, или природа, а возможно, сбились программы какого-то глобального вселенского компьютера, продублировав заложенную в его память информацию. Произошла обычная ошибка, знакомая каждой канцелярии, имеющей дело с дубликатами.
Вот еще одна, довольно известная история, не оставляющая нам, если ей верить, ничего более, как просто развести руками.
28 июня 1900 года, проезжая городок Монза, итальянский король узнает в хозяине местного ресторанчика самого себя. Внешнее сходство поразительно - двойники изумленно приглядываются, обнаруживая мельчайшие совпадения, а потом тычут друг в друга пальцами, хохоча все больше и больше. Подзывают дворню, встав рядышком и выпучив глаза. Увидав, как люди испуганно крестятся, окаменев от ужаса, начинают буквально кататься от смеха, держась за животы и смахивая слезы... Садятся по такому случаю за стол, откупорив старое доброе вино и постепенно выясняют, что родились оба в Турине практически одновременно и были наречены Умберто. Обвенчались в один и тот же день с женщинами по имени Маргарита, а в тот момент, когда Умберто V короновался на престол, Умберто второй вступил во владение своего ресторана. Двойники засиживаются допоздна, не гнушаясь лишним бокалом и кое-что в пылу узнавания, возможно, присочиняя. Прощаясь, король обещает заехать поутру в ресторанчик, дабы, прихватив двойника, явиться с ним на спортивный праздник, где будет представлен весь бомонд. Он намеревается произвести фурор и заранее предвкушает реакцию своих близких и подданных.
Прибыв к знакомому ресторану, король застает необычное оживление и слышит надсадный женский вой - Маргарита оплакивает мужа, избитого до смерти на рассвете неизвестным грабителем. Король обескуражен, сбит с толку. Размышляя о превратностях судьбы, он едет на праздничную площадь, где через два часа умирает от пули анархиста, стрелявшего из толпы.
Ну и что? К чему сочинили этот сложный сюжет капризные соавторы судьба и случай? Что хотели доказать, чему научить? Может просто напомнить участникам всемирной актерской труппы, слишком увлекшейся вольной импровизацией, что в Театре под название Жизнь существует Верховный Режиссер, не желающий срывать маску, а лишь шутя, мимоходом, отсылающий нас к извечной присказке Гамлета: - "Есть много, друг Горацио, на свете, что и не снилось нашим мудрецам".
Австрийской Ванде и россиянке Лане было бы о чем по- рассказать друг другу, посидев вечерок в уютном ресторанчике, как некогда испанским двойникам. Но при всем редчайшем взаимопонимании, они вряд ли смогли бы обойтись без переводчика.
Светлана Кончухина, дочка выпивохи-дворничихи из "красно- го дома" (местное название ведомственных кирпичных пятиэтажек), занятиями в школе пренебрегала, а уж по-немецки знала лишь "хенде хох!", "гутен морген", "шпацирен дойчен официрен" - и то - не из учебников. А еще слово "хер", (herr), которое произносила с улыбочкой и без должного придыхания.
Так же как и Ванду, теснили российскую пионерку, а затем комсомолку стены отчего дома (т.е. полуподвальной комнатки с окнами на помойку) и мечталось ей воспарить над гаденьким дарованным ей прижимистой судьбой бытом в заоблачные выси чужой благодати. Запечатлелась недосягаемая благодать в образах сочинской гостиницы "Лотос", изображенной на цветной открытке "Привет из Сочи" и высмотренных на киноэкране интерьерах гостиных и будуаров в трофейных фильмах с участием Марины Рок и Дины Дурбин.
С самого детства знала Светлана о жизни очень многое и не питала иллюзий как по поводу светлого коммунистического будущего, так и в отношении романтической любви и прочных семейных уз. Отца она никогда не видела, но помнила, как приносила мать, возвращаясь домой рано поутру, коробочку "Зефира в шоколаде" или одеколон "Кармэн", застенчиво сообщая дочери: "Отец прислал". Но уже лет с семи Лана начала догадываться, что никакого отца нет, а есть "Райкины кобели-алкаши", как орали соседки на материных гостей, встревоженные ночными попойками в полуподвале. Бойкая пионерка стала потихоньку, пока дом еще спал, мыть подъезды за мать, когда было ясно, что не продрать той глаза до следующего вечера.
"Чеканухой", то есть, чокнутой, придурковатой, Раису называли, конечно, зря. Косила она от рождения, образованием не блистала, подписывалась с излишним напрягом и, вот уж действительно беда, - была чрезмерно доверчивой. До идиотизма. Каждому новому мужику верила, в дом брала, обстирывала, кормила-поила и оставалась с подбитым глазом, горой пустых бутылок, а также новым пятном на без того уже подмоченной репутации. Обидно было Ланке за мать, противно и жалко. Не раз ворчала в сердцах, обмывая ее - пьяную, облеванную, вымачивая в "Персоли" вонючие подштанники и чулки: - "сдохла бы хоть, отмучалась и мне бы руки развязала". Казалось тогда Светлане - умчится она отсюда, выпорхнет канарейкой прямо к синему Черному морю.
А приходила мать в себя - измученная, глупая, виноватая и сидели они вдвоем, обнявшись на узкой кровати с провисшей панцирной сеткой, сидели и плакали: "Одни мы с тобой на свете, сиротинушки..."
Рано поняла девочка, что надо брать ответственность и за мать и за себя в свои руки, иначе не выжить. Кобелей пьяных метлой разгоняла, пару раз за милицией бегала, подружив с участковым - отвадила-таки алкашей от дома. Но поздно было - пила мать горькую, проваливаясь по несколько дней в тупые запои.
Еще на практике в девятом классе определилась Лана в Промтоварный магазин, да там и осталась - помощницей продавца, а потом и до Зав.секции дошла, окончив специальные курсы. Смекнула, что торговля самая прибыльная в наши дни сфера. На школьных диспутах все галдели: "мечтаю стать космонавтом", "физиком", "учителем", а то еще, аврал - "на целину, ура!" При этом хлеб брали по талонам и по пол дня за колбасой и мукой толкались. А Ланке все в магазине принесут - самый дефицит, за это она своим девчонка что-нибудь импортное под прилавком придержит. К тому же и по подружкам пройдется, с их матерями - офицерскими женами пообщается - кому пудру, кому колготки или бюстгальтер предложит, а переплата - совсем мизерная, зато - с доставкой на дом.
Женька Дорогова была на четыре года младше Светланы. В школе они вообще не видались, а вот в подъезде довольно часто. Всего один этаж разделял дворницкий полуподвал и полковничьи апартаменты, а вот в социальном плане - бездна. Это только в лозунгах пишут: "нынче всякий труд в почете" и сни- мают в кино симпатичных дворников с усами и в белых передниках с номерной бляхой. А в жизни совсем другой расклад. Видела Чекануха Рая из своего урезанного оконца, как выходила к казенному газику полковничья жена под руку с супругом, в каракулевой длинной шубе и модных румынках - в Москву, наверное, в Большой театр ехали! А духами - так и прет, даже помойку перешибает, это не какой-нибудь там "Шипр" или "Кармен". Наверное Рижские. И Ланку Татьяна Ивановна к своей Евгении - отличнице близко не подпускала, дурного влияния улицы опасалась. Да и правильно делала, не чета ее дочери - безотцовщина подвальная. Вот картинка к примеру: моет Ланка подъезд с вонючей тряпкой по лесенкам корячится, а перед дороговской дверью жених с букетом к звоночку тянется. Да, какие уж там, подруги!
И все же, как ни странно, не было у Евгении более близкой наперсницы, чем вульгарная Ланка, да и ту, компанией не оби- женную все в полковничий дом тянуло: что-то подхватывала она от Евгении, уча ее уму-разуму, неуловимое, но ценное. Вроде школы благородства что ли. Потому что была Евгения явно, не от мира сего, а скорее от того, другого, о котором грезила Ланка.
С годами разница в возрасте как-то исчезла - кто разберется 23 или 27, да и Татьяна Ивановна к старшей продавщице, Ударнице соц.труда - висел над прилавком у Светланы Кончухиной такой вымпел - стала терпимее.
Выглядела Светлана совсем девчонкой, а уже когда на вече- ра курсов "Выстрел" собиралась и вовсе кралей - умела себя подать. Юбчонка колоколом топорщится, английские лаковые шпилечки, прическа самого модного вида "бабетта" - начесанная залаченная светленькая копна, да реснички игольчатые "бархатной" тушью надраенные, невинно так хлоп-хлоп... Хотя насчет невинности... Это можно было выпускникам военных курсов "Выстрел", особенно иностранным лапшу на уши вешать. А уж в городе все кавалеры Ланкины были известны наперечет. Что душой кривить - много она по молодости ошибалась, замуж хотела выскочить, из подвала своего выбраться. Влюблялась даже по уши, а однажды с горя одну вену успела ножом вскрыть. А когда повзрослела и глянула на женихов своих потерянных, сбежавших некогда от легкодоступной Чеканухиной дочки, то ахнула: слава Богу-то, пронесло! Вон Виталька по скверику коляску с двойней катает - рожа кислая, так по движущимся мимо предметам женского пола и зыркает. К Ланке приставал, под свитер лапу запустил, ты говорит, моя первая любовь. А раньше-то что молчал? Другие и того хуже - ходят кодлой бухие "по Бродвею" - от пивной стекляшки к вокзалу, рубли у знакомых стреляют. У кого привод, у кого судимость. Ни одного лауреата Гос.премии, ни одного заслуженного артиста. Вот прорва-то и куда все ушло... Вадик Лобачев, лучший школьный баскетболист, кандидат в мастера спота, каланча - лбом кольцо доставал, драчун, лидер и что? А сидит на 150 р. в своей конторе "от и до", жену, дедсадовского врача, затрахал уже третьего родила, все в обносках ходят. Стоило из-за него вены-то резать... Нет, Ланка, поумнела быстро, выработав собственную программу, которая, в сузщности, не слишком отличалась от Программы КПСС по духу интернационализма и оптимистическому настрою. Лана постановила, что непременно будет жить в светлом будущем, ориентируясь на плодотворное сотрудничество с развитыми державами. И ничего в ее программе, такого уж безумного (в отличие от государственной) не было. Возникла она не сама по себе, не из лживых теоретических домыслов, а на конкретной реальной почве.
Высшие артиллерийские курсы "Выстрел" набирали в соответствии со своей международной направленностью абитуриентов из дружественных стран прокоммунистической ориентации. Вроде института Патриса Лумумбы что ли, только на военный лад. Наехали черномазенькие, желтенькие, узкоглазенькие. Холостые, между прочим, а кое за кем, как ходили слухи, стояли весьма мощные папаши, загребающие миллионы где-то там в жарких странах на изумрудах, алмазах или нефти. И эти женихи, - полным полно, хоть отстреливай, - толкались каждую субботу в Красном уголке училища под записи отечественных и зарубежных музыкальных исполнителей в поисках эмоциональной разрядки. А с темпераментом у них, ежду прочи, все было в порядке - не чета нашим. Ланка это сама выяснила. Был у нее Зеймар-Али, потом Фурим или Хурим, а по- том... да разве вспомнишь. Все так парнишки - ничего особенного. Потискаться под кустами или в общаге, во время увольнительной, устроить белесенькой подруге гормональный праздник - и ничего серьезного. Один раз, правда, привез ее дружок в Московскую "Березку" и зелененькими сертификатами (самыми дорогими) под носом пошуршал - выбирай, мол, красивая, что приглянется. Ланка обмерла, аж вспотела вся: на прилавках сплошной дефицит и даже такое, что и в дефиците-то не числилось - запредел какой-то. А народу - никого! Дядька мордатый у двери сидит, входящих на предмет платежеспособности проверяет, продавщицы с тобой даже разговаривают, разные модели предлагают... Уж лучше было бы не ходить туда Ланке, не знать, что такое бывает. Выбрала она сапоги лаковые "чулок" до колен на платформе, костюм кримпленовый васильковый и макаронку к нему в тон, чтобы можно было варьировать. А потом три ночи не спала, все сомневалась, что не то взяла, могла бы и получше и побольше выбрать. 12
Думала Лана, что после такого щедрого дара, попросит Амир у нее руку и сердце. Он из какого-то там Бахрейма или Бранхи- та, что ли, был, про семью рассказывал, про дом в столице, про отца-дипломата. И все у Ланки выпытывал, что да как - биогра- фию то есть. А ей скрывать нечего - из семьи потомственных пролетариев, говорит, заканчиваю экономические курсы, стрем- люсь к повышению идейного и профессионального уровня. Спортсменка, комсомолка (это она, конечно, ради возраста сов- рала, так как перевалило уже за 29). Со дня на день ждала Лана от Амира серьезного предложения, не ходила - летала. И наконец, лепечет ей чернявенький на своем уже вполне сносном русском, чтобы оделась к субботнему вечеру понарядней, повезет, мол, "литл герл" с друзьями знакомиться.
Часа два провела Светлана в парикмахерской, разболталась с девчонками, расхвасталась. Свежую химию сделала и укладку на крупные бигуди под Мерлин Монро. К Женьке побежала, втихаря отТатьяны Ивановны шубу ее взяла парадную, синтетическую под мутон, сапоги, значит, березковские и костюмчик оттуда же, реснички синей тушью навела, сплюнула через левое плечо и к условленному месту, т.е. к кинотеатру "Салют", что недалеко от вокзала подлетела, да так и ахнула. Стоит против заснеженной клумбы с бюстом главного вождя в центре иностранный лимузин - черный и блестящий, длинный - как таракан, а рядом ее жених - весь в штатском, граф-графом, и дверцу перед дамой распахивает. Шоферу что-то по своему пролопотал, а потом достает коробку, завернутую в тонкую бумажку и ей преподносит. Рассмотрела Ланка - духи "Диориссимо" с прыскалкой, нажала - запах! Обалдеть можно ландыши и сирень, весна и море! Бросилась жениха целовать, а он, довольный, ширинку уже расстегнул. Лана кивнула на шофера, а жених только притянул ее голову к себе и не сказал ни слова. Ничего, все обошлось. Настроение у Светланы и так было отлич- ное, а когда в гардеробе "Метрополя" высоченный швейцар в га- лунах бросился с нее шубу снимать и предстала она перед огром- ным, во всю стену, сияющим хрустальными отражениями, зеркалом, сердце ухнуло и оборвалось. Поняла: наконец-то, случилось - наступило ее светлое коммунистическое будущее. Правда, в одной, отдельно взятой судьбе. Отчего, между прочим, даже еще приятней.
Столик в специальном кабинете, возвышавшемся над главным залом наподобие театральной ложи, был пуст. Лана присмотрелась
- накрыто на пять человек. Тут же как из-под земли вырос офици- ант, и деликатно склонился, обсуждая с иностранным гостем де- тали заранее, по-видимому, заказанного ужина. Ресторан посте- пенно наполняла публика. Высоченный стеклянный купол, фонтан- чик в центре зала, окруженный пальмами, каскады вишневого бар- хата, скрывающий боковые кабинеты, сияние бокалов на белых крахмальных скатертях - все было так роскошно и невероятно, что Ланка даже взгрустнула, сообразив, что никто в Сол- нечногорске не поверит ее рассказу, как не живописуй. Вдобавок веяло совсем иными ароматами, непривычными для учреждения общественного питания: свежестью (по-видимому, от огурцов и фруктов, появившихся на столах), вкусным мясом и сладостью до- рогих духов, в которых Лана отчетливо угадывала свой, весенний, диориссимовский букет. Она потянулась за сигаретой, но Амир перехватил нырнувшие в сумочку руку и серьезно покачал головой:
- Хорошая русская девочка сегодня курить не будет. Нельзя. "Ладно, раз такое дело - можно и вообще завязать с куревом" - решила Ланка.
Официант принес какое-то вино с комментарием вертел перед Амиром этикетку и разлил им всего по пол бокала, а с закуской и вовсе тянул пока не появились в кабинете еще трое: два смуглых, явно арабского происхождения мужчины и молодая женщина еврейка. Потому, как бросился Амир встречать прибывших и даже, вроде, поцеловал одному мужику руку, Лана поняла, что этот-то за столом самый главный, скорее всего, отец Аира. И развернула свое обаяние широким планом в нужную сторону - прямо к высокому поджарому господину лет этак сорока с едва обозначившимися залысинами в прилизанных волнистых волосах и тонкими усиками над капризно изогнутой губой. На смуглых тонких пальцах будущего тестя сверкали сказочные перстни. Второй был намного моложе и крупнее, а женщина выглядела так, будто прямо родилась в "Березке". Амир что-то сказал прибывшим на арабском, старший мужчина ответил, глядя на Лану, и женщина, оказавшаяся переводчицей, сообщила Лане, тая в сладкой улыбке:
10
Караевы приняли Евгению с дочерью с ритуальной торжест- венностью. Был дан специальный ужин в честь прибывших в от- дельном зале гостиничного ресторана, а утром - семью Алексея водили по цирку, показывая кулисы, репетиционные помещения, гримерные и манеж. Без прожекторов и шумной толпы зрителей, амфитеатр выглядел непривычно буднично. Первые ряды кресел закрыты холщовыми полотенцами, серенький полумрак усиливал ощущение зяблой пустоты. Что-то натягивали, переругиваясь, под куполом, рабочие, черный дырой зияла пустая оркестровая ложа. Алексей нырнул за кулисы и тут же вспыхнули яркие, теплые со- фиты, взяв в светящееся кольцо пустую сцену. Тогда и ступила первый раз на цирковой манеж двухлетняя Виктория, спущенная с отцовского плеча в центре магического круга. Растерялась, щурясь на прожектора и бухнулась лицом в опилки. Навсегда запомнятся ей эти ослепительные лучи, нацеленные со всех сторон, этот особенный запах - запах тревоги и победы.
Евгении было приятно замечать уважение, с которым цирковые относились к ее мужу. А как же - Алексей и Председа- тель месткома и Член художественного совета и вообще - автори- тет.
- Ты прямо как опереточный Мистер Икс - защитник слабых и угнетенных, опора справедливости, - с гордостью шутила Евгения по поводу популярности мужа в закулисной жизни. А потом стало казаться ей, что в этом цирковом панибратстве, тесном гостиничном житье и постоянной манежной близости, есть какая-то распущенность, свобода нравов. Она была неприятно удивлена, заметив как на ходу Алексей шлепнул по ягодице вертлявую гимнасточку, обнялся мимоходом с другой, что-то за- шептавшей ему в щеку и буквально повисшей на шее. - А за ляжки акробаток хватать тоже в твои обязанности входит - в качестве профессиональной поддержки? - улыбалась Евгения, глотая слезы обиды. - Напрасно ты так, Женя, - успокаивал жену Алексей. - Здесь всякое бывает, как и везде. Но просто всего немного больше - и тревог, и страха, и отваги, и ...любви. Все друг у друга на виду, в тесноте, в совместной работе, после работы - от этого больше шуму, сплетен. А шлепок это, действительно, если хочешь, профессиональная поддержка - обычный, ничего другого не значащий жест! Евгения промолчала, решив ни во что здесь не вмешиваться. Не отдавая себе отчета, она все больше отдалялась от цирковой жизни, испытывая раздражение по всякому поводу. Конечно же непросто все это - бесконечные переезды, товарные вагоны, чужие квартиры или плохие гостиницы, постоянная тревога за мужа и неосознанная, но неотвязная ревность. А ведь было бы за что страдать - ни денег, ни перспективы на обеспеченную жизнь, ни своего углла. Хорошо еще тем, кто ловил свой кайф на манеже - наркотик аплодисментов, признания, а Женьке-то что? Она перепробовала разные способы занять себя в цирке, быть полезной Алексею, войти в "семью" - работала в конюшне, реквизитором, помощником костюмера, билетером, даже выходила на манеж в осетинском национальном костюме в массовке, вынося и подбирая реквизит. Но все это как-то несерьезно, одно слово - "обслуга". Не привыкла Евгения чувствовать себя на обочине, третьим сортом, испытывая зависть к звездам, срывающим плоды цирковой славы, и совершенно не перенося по этой причине, восторженные отзывы Алексея о работе на арене других женщин. Она знала себе цену, но понимала, что нечем здесь крыть ей козыря - чужая это игра.
Однажды бессонной ночью, оплакав свою ненужность под сопение вымотанного за день Алексея, Евгения, наконец, призналась себе в том, что ненавидит цирк.
Алексею же казалось, что цирковая жизнь его маленькой семьи наладилась. Они теперь были все вместе, рядом и он мог себе позволить целиком погрузиться в работу, отключаясь от тоски и тревог, мучивших в разлуке. Евгения за всякую работу берется, дочку каждый день французскому языку обучает. Пятилетняя Вика самостоятельно держится в седле, легко делает стойку, колесо, мостик, шпагат и, подстрахованная лонжей, сидит на плечах отца, стоящего на крупе скачущей лошади. Да не просто держалась кое-как - "отрабатывала номер" с наслаждением! Она неслась сквозь дым и свет высоко, очень высоко над манежем, сверкая восхищенными глазенками и во всем ее крошечном существе колотилось особое ликование, идущие в паре страх и победа.
Евгения не разделяла мечту Алексея сделать из дочери цирковую. Это было просто невозможно - отдать цирку мужа, а теперь и дочь, вместо того, чтобы воплотить в Виктории свою не- осуществившуюся мечту - карьеру переводчика при дипкорпусе в каком-нибудь уютном уголке Европы. Поэтому Женя особенно пристально следила за языковыми успехами дочери, обращаясь до- ма к ней по-французски, чтобы продемонстрировать мужу истинное призвание Виктории.
- У девочки необыкновенные способности к языку. Она должна получить хорошее образование, а поэтому пойдет в нормальную, а не кочевую школу! категорически заявила Евгения.
Супруги пришли к компромиссному решению - Вика будет учиться в нормальной школе в Солнечногорске, проводя каникулы в цирке, а будущее покажет куда идти потом - в Ин.яз или цирковое училище. Но до школы еще два года, а впереди - целое будет время поразмыслить. В мае, подхватив дочь, и не дожидаясь пока закончит свои дела муж, Евгения отбыла в Солнечногорск, тайно чувствуя, что никогда уже в цирк не вер- нется. Да и Викторию ни за что от себя не отпустит.
Алексей посадил жену в мягкий вагон скорого поезда "Ки- ев-Москва", загрузив все полки огромным багажом - чемоданы с зимними вещами, ящики книг и всяких мелочей, с которыми было жалко расстаться, корзинка ранней украинской клубники и черешни, пакеты с провизией и Викиными куклами. Еще бы - они не были дома почти два года! Два сезона - сплошные гастроли, а все прошлое лето Женя с дочерью провели в станице Караевых, где отдыхала и работала вся цирковая "семья" наездников. Были приглашены сюда и родители Евгении. Дороговы визитом остались довольны - Алексей чувствовал себя уверенно и прочно, Виктория загорела, окрепла, с удовольствием демонстрируя деду и бабе свои успехи в верховой езде. Она вместе с отцом сделала несколько кругов на лошади и даже постояла сама в седле, опасливо расставив ручки и рухнув, наконец, в объятия Алексея. А вот была ли счастлива Евгения тем летом? Сидя у окна набиравшего скорость поезда, Евгения поняла: да она была очень счастлив! И до чего же больно сейчас за оставленного на перроне Алексея - такого растерянного и одинокого, какими кажутся все, разделенные вагонным стеклом на "провожающих" и "провожаемых", т.е. обреченные на разлуку. Ей стало вдруг стыдно скрытых от мужа планов и надежд, противоречащих, враждебных, в сущности, его надеждам и планам. Ей мучительно захотелось вернуться, объяснить Алексею все, выговориться, выплакаться и попросить его о помо- щи. Он обязательно поймет и поддержит даже если придется усту- пить, пройтись с садовыми ножницами по нежным побегам личной мечты.
- Мама, с нами поедут чужие дядя и тетя? Почему мы тогда папу не взяли? - приставала с вопросами Вика, наблюдая за размещением в купе посторонних пассажиров.
- Папа приедет к нам через месяц. И мы будем все вместе жить в Поварово, у бабушки. Ведь тебе нравится на даче, mon enfant?" - прижала к себе дочку Евгения.
- "Gui, maman. А Персик туда тоже приедет? - поинтересовалась Виктория, устраивая перед окном пучеглазую куклу. - Нет, детка. Теперь у тебя буде другая компания. Ведь ты помнишь бабу Ларису? А деда и тетю Лану? И мысленно опережая во всю мощь несущийся среди розового майского вечера "скорый", Евгения оказалась дома, оглядывая все с новой любовью и нежностью.
- Ну, а в школе-то как у моих девчонок? - спросит она мать после вкусного ужина. - Светланка как живет? Татьяна Ивановна подожмет губы и поставит на стол уже собранные для мытья грязные тарелки:
- Ты же знаешь, Женя, я вашу дружбу никогда не одобряла. А те- перь и не знаю, что сказать... Не стала бы я на твоем месте к ней снова в подруги навязываться. Непутевая она, как ни крути
- Чиканухина дочка!
11
Если бы Светлане Кончухиной, известной в городе как Чеканухина Ланка , кто-нибудь сказал, что в комфортабельном альпийском доме, неподалеку от французской Ривьеры проживает некая Ванда Леденц-Динстлер, похожая на ее как две капли воды, она, даже не посмеялась бы - не поняла бы шутку. А если бы когда-нибудь шутливы случай столкнул этих женщин, допустим, перед туалетным зеркалом некоего международного аэропорта, они скорей всего, разошлись бы, разлетелись в разные стороны, так и не заметив, что имеют одно лицо, фигуру, волосы. Замечено, что физическое сходство, как правило предопределяет совпадения более глубинные. Светлана и Ванда имели не только схожую жестикуляцию, мимику, манеру смеяться и хлопать ресницами, но и во многом совпадающую систему жизненных ценностей.
Они никогда не узнают о существовании друг друга, отмечая в один день свое рождение, накручивая на бигуди жидкие светлые пряди в определенном, однажды выбранном для себя порядке и присматривая в магазинах похожие по цвету и типу вещи. Если, конечно, можно найти что-то общее в Промтоварах Солнечногорска и бутиках европейских столиц.
Загадочные случайности, а речь идет именно о них, являются, по мнению представителей точных наук, проявлением неизвестных принципов мироздания, а по предположению гуманитариев - не более, чем насмешливой игрой судьбы. Так или иначе, но история зафиксировала немало случаев странных совпадений, словно подстроенных неким зловещим щутником.
Например, в книге Эдгара По "Рассказы Артура Гордона Та- ма", три мореплавателя в муках голода съедают юнгу - Ричарда Паркера, а несколько позже трое реальных членов экипажа яхты "Кружево" при аналогичных обстоятельствах поступают точно так же со своим юнгой, по имени Ричард Паркер. Трудно предполо- жить, что именно знакомство с произведением Эдгара По и звуча- ние самого имени несчастного юнги, возбудит аппетит обреченных матросов. Скорее - кто-то просто пошутил - судьба, или природа, а возможно, сбились программы какого-то глобального вселенского компьютера, продублировав заложенную в его память информацию. Произошла обычная ошибка, знакомая каждой канцелярии, имеющей дело с дубликатами.
Вот еще одна, довольно известная история, не оставляющая нам, если ей верить, ничего более, как просто развести руками.
28 июня 1900 года, проезжая городок Монза, итальянский король узнает в хозяине местного ресторанчика самого себя. Внешнее сходство поразительно - двойники изумленно приглядываются, обнаруживая мельчайшие совпадения, а потом тычут друг в друга пальцами, хохоча все больше и больше. Подзывают дворню, встав рядышком и выпучив глаза. Увидав, как люди испуганно крестятся, окаменев от ужаса, начинают буквально кататься от смеха, держась за животы и смахивая слезы... Садятся по такому случаю за стол, откупорив старое доброе вино и постепенно выясняют, что родились оба в Турине практически одновременно и были наречены Умберто. Обвенчались в один и тот же день с женщинами по имени Маргарита, а в тот момент, когда Умберто V короновался на престол, Умберто второй вступил во владение своего ресторана. Двойники засиживаются допоздна, не гнушаясь лишним бокалом и кое-что в пылу узнавания, возможно, присочиняя. Прощаясь, король обещает заехать поутру в ресторанчик, дабы, прихватив двойника, явиться с ним на спортивный праздник, где будет представлен весь бомонд. Он намеревается произвести фурор и заранее предвкушает реакцию своих близких и подданных.
Прибыв к знакомому ресторану, король застает необычное оживление и слышит надсадный женский вой - Маргарита оплакивает мужа, избитого до смерти на рассвете неизвестным грабителем. Король обескуражен, сбит с толку. Размышляя о превратностях судьбы, он едет на праздничную площадь, где через два часа умирает от пули анархиста, стрелявшего из толпы.
Ну и что? К чему сочинили этот сложный сюжет капризные соавторы судьба и случай? Что хотели доказать, чему научить? Может просто напомнить участникам всемирной актерской труппы, слишком увлекшейся вольной импровизацией, что в Театре под название Жизнь существует Верховный Режиссер, не желающий срывать маску, а лишь шутя, мимоходом, отсылающий нас к извечной присказке Гамлета: - "Есть много, друг Горацио, на свете, что и не снилось нашим мудрецам".
Австрийской Ванде и россиянке Лане было бы о чем по- рассказать друг другу, посидев вечерок в уютном ресторанчике, как некогда испанским двойникам. Но при всем редчайшем взаимопонимании, они вряд ли смогли бы обойтись без переводчика.
Светлана Кончухина, дочка выпивохи-дворничихи из "красно- го дома" (местное название ведомственных кирпичных пятиэтажек), занятиями в школе пренебрегала, а уж по-немецки знала лишь "хенде хох!", "гутен морген", "шпацирен дойчен официрен" - и то - не из учебников. А еще слово "хер", (herr), которое произносила с улыбочкой и без должного придыхания.
Так же как и Ванду, теснили российскую пионерку, а затем комсомолку стены отчего дома (т.е. полуподвальной комнатки с окнами на помойку) и мечталось ей воспарить над гаденьким дарованным ей прижимистой судьбой бытом в заоблачные выси чужой благодати. Запечатлелась недосягаемая благодать в образах сочинской гостиницы "Лотос", изображенной на цветной открытке "Привет из Сочи" и высмотренных на киноэкране интерьерах гостиных и будуаров в трофейных фильмах с участием Марины Рок и Дины Дурбин.
С самого детства знала Светлана о жизни очень многое и не питала иллюзий как по поводу светлого коммунистического будущего, так и в отношении романтической любви и прочных семейных уз. Отца она никогда не видела, но помнила, как приносила мать, возвращаясь домой рано поутру, коробочку "Зефира в шоколаде" или одеколон "Кармэн", застенчиво сообщая дочери: "Отец прислал". Но уже лет с семи Лана начала догадываться, что никакого отца нет, а есть "Райкины кобели-алкаши", как орали соседки на материных гостей, встревоженные ночными попойками в полуподвале. Бойкая пионерка стала потихоньку, пока дом еще спал, мыть подъезды за мать, когда было ясно, что не продрать той глаза до следующего вечера.
"Чеканухой", то есть, чокнутой, придурковатой, Раису называли, конечно, зря. Косила она от рождения, образованием не блистала, подписывалась с излишним напрягом и, вот уж действительно беда, - была чрезмерно доверчивой. До идиотизма. Каждому новому мужику верила, в дом брала, обстирывала, кормила-поила и оставалась с подбитым глазом, горой пустых бутылок, а также новым пятном на без того уже подмоченной репутации. Обидно было Ланке за мать, противно и жалко. Не раз ворчала в сердцах, обмывая ее - пьяную, облеванную, вымачивая в "Персоли" вонючие подштанники и чулки: - "сдохла бы хоть, отмучалась и мне бы руки развязала". Казалось тогда Светлане - умчится она отсюда, выпорхнет канарейкой прямо к синему Черному морю.
А приходила мать в себя - измученная, глупая, виноватая и сидели они вдвоем, обнявшись на узкой кровати с провисшей панцирной сеткой, сидели и плакали: "Одни мы с тобой на свете, сиротинушки..."
Рано поняла девочка, что надо брать ответственность и за мать и за себя в свои руки, иначе не выжить. Кобелей пьяных метлой разгоняла, пару раз за милицией бегала, подружив с участковым - отвадила-таки алкашей от дома. Но поздно было - пила мать горькую, проваливаясь по несколько дней в тупые запои.
Еще на практике в девятом классе определилась Лана в Промтоварный магазин, да там и осталась - помощницей продавца, а потом и до Зав.секции дошла, окончив специальные курсы. Смекнула, что торговля самая прибыльная в наши дни сфера. На школьных диспутах все галдели: "мечтаю стать космонавтом", "физиком", "учителем", а то еще, аврал - "на целину, ура!" При этом хлеб брали по талонам и по пол дня за колбасой и мукой толкались. А Ланке все в магазине принесут - самый дефицит, за это она своим девчонка что-нибудь импортное под прилавком придержит. К тому же и по подружкам пройдется, с их матерями - офицерскими женами пообщается - кому пудру, кому колготки или бюстгальтер предложит, а переплата - совсем мизерная, зато - с доставкой на дом.
Женька Дорогова была на четыре года младше Светланы. В школе они вообще не видались, а вот в подъезде довольно часто. Всего один этаж разделял дворницкий полуподвал и полковничьи апартаменты, а вот в социальном плане - бездна. Это только в лозунгах пишут: "нынче всякий труд в почете" и сни- мают в кино симпатичных дворников с усами и в белых передниках с номерной бляхой. А в жизни совсем другой расклад. Видела Чекануха Рая из своего урезанного оконца, как выходила к казенному газику полковничья жена под руку с супругом, в каракулевой длинной шубе и модных румынках - в Москву, наверное, в Большой театр ехали! А духами - так и прет, даже помойку перешибает, это не какой-нибудь там "Шипр" или "Кармен". Наверное Рижские. И Ланку Татьяна Ивановна к своей Евгении - отличнице близко не подпускала, дурного влияния улицы опасалась. Да и правильно делала, не чета ее дочери - безотцовщина подвальная. Вот картинка к примеру: моет Ланка подъезд с вонючей тряпкой по лесенкам корячится, а перед дороговской дверью жених с букетом к звоночку тянется. Да, какие уж там, подруги!
И все же, как ни странно, не было у Евгении более близкой наперсницы, чем вульгарная Ланка, да и ту, компанией не оби- женную все в полковничий дом тянуло: что-то подхватывала она от Евгении, уча ее уму-разуму, неуловимое, но ценное. Вроде школы благородства что ли. Потому что была Евгения явно, не от мира сего, а скорее от того, другого, о котором грезила Ланка.
С годами разница в возрасте как-то исчезла - кто разберется 23 или 27, да и Татьяна Ивановна к старшей продавщице, Ударнице соц.труда - висел над прилавком у Светланы Кончухиной такой вымпел - стала терпимее.
Выглядела Светлана совсем девчонкой, а уже когда на вече- ра курсов "Выстрел" собиралась и вовсе кралей - умела себя подать. Юбчонка колоколом топорщится, английские лаковые шпилечки, прическа самого модного вида "бабетта" - начесанная залаченная светленькая копна, да реснички игольчатые "бархатной" тушью надраенные, невинно так хлоп-хлоп... Хотя насчет невинности... Это можно было выпускникам военных курсов "Выстрел", особенно иностранным лапшу на уши вешать. А уж в городе все кавалеры Ланкины были известны наперечет. Что душой кривить - много она по молодости ошибалась, замуж хотела выскочить, из подвала своего выбраться. Влюблялась даже по уши, а однажды с горя одну вену успела ножом вскрыть. А когда повзрослела и глянула на женихов своих потерянных, сбежавших некогда от легкодоступной Чеканухиной дочки, то ахнула: слава Богу-то, пронесло! Вон Виталька по скверику коляску с двойней катает - рожа кислая, так по движущимся мимо предметам женского пола и зыркает. К Ланке приставал, под свитер лапу запустил, ты говорит, моя первая любовь. А раньше-то что молчал? Другие и того хуже - ходят кодлой бухие "по Бродвею" - от пивной стекляшки к вокзалу, рубли у знакомых стреляют. У кого привод, у кого судимость. Ни одного лауреата Гос.премии, ни одного заслуженного артиста. Вот прорва-то и куда все ушло... Вадик Лобачев, лучший школьный баскетболист, кандидат в мастера спота, каланча - лбом кольцо доставал, драчун, лидер и что? А сидит на 150 р. в своей конторе "от и до", жену, дедсадовского врача, затрахал уже третьего родила, все в обносках ходят. Стоило из-за него вены-то резать... Нет, Ланка, поумнела быстро, выработав собственную программу, которая, в сузщности, не слишком отличалась от Программы КПСС по духу интернационализма и оптимистическому настрою. Лана постановила, что непременно будет жить в светлом будущем, ориентируясь на плодотворное сотрудничество с развитыми державами. И ничего в ее программе, такого уж безумного (в отличие от государственной) не было. Возникла она не сама по себе, не из лживых теоретических домыслов, а на конкретной реальной почве.
Высшие артиллерийские курсы "Выстрел" набирали в соответствии со своей международной направленностью абитуриентов из дружественных стран прокоммунистической ориентации. Вроде института Патриса Лумумбы что ли, только на военный лад. Наехали черномазенькие, желтенькие, узкоглазенькие. Холостые, между прочим, а кое за кем, как ходили слухи, стояли весьма мощные папаши, загребающие миллионы где-то там в жарких странах на изумрудах, алмазах или нефти. И эти женихи, - полным полно, хоть отстреливай, - толкались каждую субботу в Красном уголке училища под записи отечественных и зарубежных музыкальных исполнителей в поисках эмоциональной разрядки. А с темпераментом у них, ежду прочи, все было в порядке - не чета нашим. Ланка это сама выяснила. Был у нее Зеймар-Али, потом Фурим или Хурим, а по- том... да разве вспомнишь. Все так парнишки - ничего особенного. Потискаться под кустами или в общаге, во время увольнительной, устроить белесенькой подруге гормональный праздник - и ничего серьезного. Один раз, правда, привез ее дружок в Московскую "Березку" и зелененькими сертификатами (самыми дорогими) под носом пошуршал - выбирай, мол, красивая, что приглянется. Ланка обмерла, аж вспотела вся: на прилавках сплошной дефицит и даже такое, что и в дефиците-то не числилось - запредел какой-то. А народу - никого! Дядька мордатый у двери сидит, входящих на предмет платежеспособности проверяет, продавщицы с тобой даже разговаривают, разные модели предлагают... Уж лучше было бы не ходить туда Ланке, не знать, что такое бывает. Выбрала она сапоги лаковые "чулок" до колен на платформе, костюм кримпленовый васильковый и макаронку к нему в тон, чтобы можно было варьировать. А потом три ночи не спала, все сомневалась, что не то взяла, могла бы и получше и побольше выбрать. 12
Думала Лана, что после такого щедрого дара, попросит Амир у нее руку и сердце. Он из какого-то там Бахрейма или Бранхи- та, что ли, был, про семью рассказывал, про дом в столице, про отца-дипломата. И все у Ланки выпытывал, что да как - биогра- фию то есть. А ей скрывать нечего - из семьи потомственных пролетариев, говорит, заканчиваю экономические курсы, стрем- люсь к повышению идейного и профессионального уровня. Спортсменка, комсомолка (это она, конечно, ради возраста сов- рала, так как перевалило уже за 29). Со дня на день ждала Лана от Амира серьезного предложения, не ходила - летала. И наконец, лепечет ей чернявенький на своем уже вполне сносном русском, чтобы оделась к субботнему вечеру понарядней, повезет, мол, "литл герл" с друзьями знакомиться.
Часа два провела Светлана в парикмахерской, разболталась с девчонками, расхвасталась. Свежую химию сделала и укладку на крупные бигуди под Мерлин Монро. К Женьке побежала, втихаря отТатьяны Ивановны шубу ее взяла парадную, синтетическую под мутон, сапоги, значит, березковские и костюмчик оттуда же, реснички синей тушью навела, сплюнула через левое плечо и к условленному месту, т.е. к кинотеатру "Салют", что недалеко от вокзала подлетела, да так и ахнула. Стоит против заснеженной клумбы с бюстом главного вождя в центре иностранный лимузин - черный и блестящий, длинный - как таракан, а рядом ее жених - весь в штатском, граф-графом, и дверцу перед дамой распахивает. Шоферу что-то по своему пролопотал, а потом достает коробку, завернутую в тонкую бумажку и ей преподносит. Рассмотрела Ланка - духи "Диориссимо" с прыскалкой, нажала - запах! Обалдеть можно ландыши и сирень, весна и море! Бросилась жениха целовать, а он, довольный, ширинку уже расстегнул. Лана кивнула на шофера, а жених только притянул ее голову к себе и не сказал ни слова. Ничего, все обошлось. Настроение у Светланы и так было отлич- ное, а когда в гардеробе "Метрополя" высоченный швейцар в га- лунах бросился с нее шубу снимать и предстала она перед огром- ным, во всю стену, сияющим хрустальными отражениями, зеркалом, сердце ухнуло и оборвалось. Поняла: наконец-то, случилось - наступило ее светлое коммунистическое будущее. Правда, в одной, отдельно взятой судьбе. Отчего, между прочим, даже еще приятней.
Столик в специальном кабинете, возвышавшемся над главным залом наподобие театральной ложи, был пуст. Лана присмотрелась
- накрыто на пять человек. Тут же как из-под земли вырос офици- ант, и деликатно склонился, обсуждая с иностранным гостем де- тали заранее, по-видимому, заказанного ужина. Ресторан посте- пенно наполняла публика. Высоченный стеклянный купол, фонтан- чик в центре зала, окруженный пальмами, каскады вишневого бар- хата, скрывающий боковые кабинеты, сияние бокалов на белых крахмальных скатертях - все было так роскошно и невероятно, что Ланка даже взгрустнула, сообразив, что никто в Сол- нечногорске не поверит ее рассказу, как не живописуй. Вдобавок веяло совсем иными ароматами, непривычными для учреждения общественного питания: свежестью (по-видимому, от огурцов и фруктов, появившихся на столах), вкусным мясом и сладостью до- рогих духов, в которых Лана отчетливо угадывала свой, весенний, диориссимовский букет. Она потянулась за сигаретой, но Амир перехватил нырнувшие в сумочку руку и серьезно покачал головой:
- Хорошая русская девочка сегодня курить не будет. Нельзя. "Ладно, раз такое дело - можно и вообще завязать с куревом" - решила Ланка.
Официант принес какое-то вино с комментарием вертел перед Амиром этикетку и разлил им всего по пол бокала, а с закуской и вовсе тянул пока не появились в кабинете еще трое: два смуглых, явно арабского происхождения мужчины и молодая женщина еврейка. Потому, как бросился Амир встречать прибывших и даже, вроде, поцеловал одному мужику руку, Лана поняла, что этот-то за столом самый главный, скорее всего, отец Аира. И развернула свое обаяние широким планом в нужную сторону - прямо к высокому поджарому господину лет этак сорока с едва обозначившимися залысинами в прилизанных волнистых волосах и тонкими усиками над капризно изогнутой губой. На смуглых тонких пальцах будущего тестя сверкали сказочные перстни. Второй был намного моложе и крупнее, а женщина выглядела так, будто прямо родилась в "Березке". Амир что-то сказал прибывшим на арабском, старший мужчина ответил, глядя на Лану, и женщина, оказавшаяся переводчицей, сообщила Лане, тая в сладкой улыбке: