Бояджиева Мила. Поцелуй небес

   - Счастливо, девочка - быстро сжал ее руку Остин и вышел из машины вместе со своей спутницей, несомненно, изображавшей Викторию. Автомобиль резко рванул с места. На крутом повороте таксист мягко поддержал локтем повалившуюся на него молчаливую пассажирку и заговорчески подмигнул:
   - Бонжур, мадмуазель! Они долго петляли по пригороду, затаивались в каких-то переулках, гнали по крутому шоссе в горы, пересекали маленькие городки и, наконец, шофер облегченно вздохнул, вырулив на дорогу, идущую между рядов высоких пирамидальных тополей. Голые деревья, мокнущие под дождем крыши домиков, хранящих в своих натопленных светлых недрах праздничное тепло и покой, сверкающая фольга Рождественских и Новогодних поздравлений, сверкающая на запертых лавчонках... В блеклом свете уходящего дня все навевало уныние и мысли о заплутавших и бездомных, несущихся невесть куда и зачем по глянцевой слякоти пустынного шоссе. Водитель молчал, упорно глядя на дорогу и ей стало казаться, что и Браун и все невероятные планы ее перевоплощения - всего лишь плод больного воображения. Кто она, где она и зачем? Куда сбежала из уютного, теплого дома, где сейчас ужинают у елки милые, доброжелательные люди? Виктории казалось: надо сильно потрясти головой, ущипнуть себя или заорать - и наваждение развеется. Но где окажется она - в московской квартире Шорниковых, на своем одесском диване или в сквозящей ледяным ознобом больничной палате? Уже почти стемнело, когда таксист затормозил, вернув Викторию в реальность сырого, декабрьского вечера.
   - Доброй ночи, мадмуазель! - он любезно распахнул перед ней дверцу. Девушка вопросительно посмотрела, собираясь что-то спросить, но шофер занял свое место, дверца захлопнулась и машина, круто развернувшись на пятачке крошечной площади, скрылась в узком переулке. Это был один из тех маленьких, игрушечных городков, которые им сегодня неоднократно попадались по пути. На площади возвышались два официальных, по-видимому, здания с темными этажами и мигающими еловыми гирляндами у освещенных пустынных подъездов. Маленькие, островерхие домики, казалось, спали за глухими ставнями, лишь мерцающий в прорезях цветной свет, свидетельствовал о том, что за окнами - жизнь, а в жизни
   - уют и праздник. Молочный туман у фонарей выглядел густым и вязким. С золоченых крыльев Ангела, венчавшего елку в центре клумбы, капала вода. Сон, затянувшийся сон... Виктория зябко подняла воротник и прижала к себе сумочку, сообразив, что чемодан с ее вещами остался в машине. Вдоль спины холодком медленно пополз страх. Но прежде чем она успела запаниковать, от ствола одной из лип, окружавших площадь, отделился темный силуэт и рядом с ней вырос невысокий мужчина в кожаной куртке, с густым темным ежиком на крупной голове. Скуластое, слегка монголоидное лицо приветливо улыбалось, насмешливые глаза превратились в узкие щелочки, словно встреча с Викторией здесь, на пустой площади, была просто забавной шуткой.
   - Мадмуазель Козловская? Очень рад. Меня зовут Мио. Я имел счастье видеть вас в одной южной стране. Правда, при не совсем благоприятных обстоятельствах: вашу голову окутывали бинты и, видимо, глубокий сон... Сейчас вы выглядите значительно лучше. Отложим церемонию дальнейшего знакомства "напотом". -Мио пожал протянутую Викой руку и слегка поддерживая ее под локоть, повел к приткнувшейся в переулке машине.
   - Нам следует поторопиться, мы просто неприлично запаздываем к ужину. Они ехали куда-то в полной темноте и, наконец, остановились у двухэтажного особняка, стоящего на склоне холма в окружении большого, запущенного сада. Сквозь решетчатые ставни первого этажа пробивался свет и Виктории даже почудился в воздухе запах яблочного пирога, залетевший сюда откуда-то из другой жизни. Мио вытащил из багажника чемодан Вики, забытый ею в такси, и галантно помог подняться по темным ступеням. Дверь распахнулась, представив гостям заждавшегося хозяина.
   - Ну вот и все в сборе, - облегченно вздохнул Йохим, снимая с Виктории мокрый жакет. - Горячий чай и непременно таблетку аспирина. Болеть нам никак нельзя. Я и сам принял экстренные меры, боюсь как бы после вчерашней прогулки на катере совсем не расхвораться. Йохим пригласил прибывших к накрытому столу, в центре которого действительно стоял большой, покрытый румяной корочкой, яблочный пирог. Но было и кое-что посерьезнее: ломоть ветчины и кусок круглого сыра.
   - Завтра мне придется всерьез заняться нашими гастрономическими запасами. А пока мадмуазель попробует вообразить роскошный пир в изысканном обществе. Кстати, я представляю здесь, Вика, вашего Ангела-хранителя, а господин Динстлер - чудодея-волшебника. Серьезно, если вы еще не в курсе, мы имеем честь ужинать в компании одного из величайших людей нашей эпохи. Перед вами сам Пигмалион! - Мио серьезно кивнул в сторону Йохима, а тот, спрятав лицо в платке принялся чихать, и едва переведя дух, объяснил: -Прошу прощения, у меня аллергия к лести.
   - Про Пигмалиона и Галатею я знаю! - обрадовалась Виктория. - Самая праздничная компания. Я очень благодарна вам за заботу. Ведь это все затеяно ради меня? - Виктория кивнула головой, обозначив место действия их встречи.
   - Знаешь, девочка, всегда трудно определить точную цель этого "ради". Она меняется в зависимости от освещения. То есть от того с какого боку на нее смотреть, - заметил Динстлер. - Не мучай себя ответственностью за наши поступки. Мы здесь, несомненно, "по поводу тебя"... Хотя, если выбирать смысл для деяния, то что может быть лучше, чем возможность помочь юному и славному существу...
   - Я буду послушной и постараюсь не доставить лишних хлопот. Мне хорошо здесь с друзьями, с этим пирогом... Еще час назад мне казалось, что я потерялась. Знаете, бывает так жалко потерявшихся собак - бегают, принюхиваются, заглядывают прохожим в глаза... Я чувствовала себя такой - и вдруг, праздник для меня! Спасибо. Это уже очень много...
   - Мне довелось как-то, причем именно в Рождество, пережить подобное, - вспомнил Йохим свою давнюю поездку в Париж и дом Грави с Алисой на пороге. - Это было очень давно. Я тогда не просто встретил тепло друзей. Я нашелся. Нашел себя и, вероятно, самое главное в своей жизни... Только сегодня у нас все получается поскромнее. Мне кажется, всем необходимо выспаться, завтра предстоит непростой день. - Он виновато посмотрел на Вику и, она в который раз заметила, что глаза Динстлера умели быть очень теплыми, только почему-то разучились улыбаться.
   - Печальный и мудрый, как Атос, в исполнении Смехова, - подумала она удивившись романтичной детскости своих ассоциаций. ...Утром Мио уехал за провизией, а Динстлер пригласил Викторию в кабинет. Многолетняя привычка бесед с пациентами взял верх - он сел за чужой письменный стол, предложив девушке кресло напротив.
   - Итак, Виктория, Остин Браун посвятил вас в суть дела? Вы здраво оцениваете ситуацию и не имеете возражений? Вы подтверждаете данное Брауну обещание хранить тайну? Вы сообщите мне исчерпывающую информацию о состоянии вашего здоровья? - вопросы сыпались один за другим, Виктория согласно кивала.
   - Может быть, мне присягнуть на библии? - попыталась она нарушить строгий протокол. Но Йохим, явно не расположенный к шуткам, продолжал допрос:
   - Какие инфекционные заболевания перенесены в детстве, отмечалась ли непереносимость к каким-либо препаратам, чем отягчена наследственность и тому подобное. Вика, старательно прислушивалась к малознакомым терминам, отрицательно качала головой.
   - Отлично, - доктор поднялся, достал из ящика стола ампулу, наполнил шприц.
   - Засучите, пожалуйста, рукав, мадмуазель. Маленькая проба... Хорошо. Сейчас (он посмотрел на ручные часы) 8.25. Через два часа контролируем результаты. А пока можете отдохнуть в своей комнате. Радио и телевидения здесь нет. В сад выходить запрещено. Еда и питье в холодильнике. Можете себя ничем не ограничивать, да там, собственно, почти ничего и нет. Результаты пробы удовлетворили Динстлера.
   - Раз так - с Богом. Правое дело, начатое в такой день, должно защищаться свыше... В течение суток, каждые два часа мы будем делать инъекции. Возможна небольшая слабость, головокружение, снижение артериального давления, тошнота. Надеюсь, перенесенная вами четыре месяца назад травма не нарушит наши планы, но, на всякий случай, вы должны докладывать мне о малейших неприятных ощущениях. 3 ...В десять вечера был сделан пятый укол и доеден остаток пирога. Уехавший за продуктами с утра Мио не возвращался, Йохим стал проявлять признаки беспокойства, прислушиваясь, подходя к окну. Но поймав тревожный взгляд Виктории спокойно сказал:
   - Будем думать, что не произошло ничего серьезного. Мы несколько лет работали вместе с Мио Луми - это очень надежный и опытный помощник. К тому же - большой мастер выпутываться из передряг. Ну как с аппетитом, с головой? Проглотите эту таблетку и в пастель. Уснуть не удастся, появится чувство беспокойства, тревоги. Потерпите, девочка, - он коснулся ладонью ее лба и Виктория удивилась какой горячей показалась ей эта рука.
   - У меня, наверно, понижена температура... Или, или у вас, доктор, жар! - она пригляделась к лицу Йохима, отметив пятна румянца на впалых щеках и лихорадочный блеск глаз.
   - Боюсь, я действительно простудился. И что самое смешное - врач оказался без лекарств. Я прихватил только то, что может понадобиться Вам... Не страшно - к утру температура должна упасть. Не помню, чтобы я когда-либо серьезно болел. Некогда было, да и неинтересно как-то. - Динстлер подождал пока Виктория улеглась, накрыл ее пледом и присел рядом.
   - Вы позволите мне подежурить? К сожалению я не мог пригласить сиделку. Но ничего, профессор еще не разучился считать пульс. - Он взял ее запястья горячими пальцами и нащупал пульсирующую жилку, на циферблат не смотрел, а в угол комнаты, словно видел там иной, более точный датчик.
   - Какая у вас температура, доктор?
   - Более ста по Фаренгейту.
   - Это сколько же по Цельсию?
   - По Цельсию у меня, вероятно, ангина. К утру Виктория задремала и Динстлер, стараясь не разбудить ее сделал очередной укол. Проснувшись часов в шесть, она увидела поникшего в кресле доктора. Из полуоткрытых губ вырывалось тяжелое дыхание, лоб горел. Виктория кинулась в гостиную на поиски Мио, но оказалось, что дом пуст. За окном все также моросил дождь. Она лихорадочно начала припоминать, что предпринимается в таких случаях и смогла представить лишь Наташу Ростову в фильме "Война и мир", меняющую на лбу у лежащего в горячке князя Андрея холодные компрессы, а также Катю, дающую детям малиновый чай. Вика принесла из ванной мокрое полотенце и положила на лоб Йохима. Он открыл мутные, ничего не понимающие глаза, но через секунду встрепенулся, сел, обхватив руками голову и прошептал:
   - Который час? Отлично, не опоздали. Еще два укола. Принесите мой ящик с инструментами, Виктория. Так. - Он наполнил шприц и дрожащей рукой сделал девушке внутримышечную инъекцию. - А теперь найдите в моей аптечке аспирин. Две таблетки и воду. Это единственное, чем я располагаю. Мне надо прилечь, но чтобы не произошло, вы должны разбудить меня ровно в 10 часов. Поняли, Виктория? Иначе все пойдет прахом.
   - У нас в России есть один народный целитель, зимой ходит босой и плавает в ледяной реке... Он советует лечиться только холодной водой. Если высокая температура - обливаться каждые два часа прямо из ведра... Правда, правда, его даже по телевизору показывали. А также женщин и крошечных детей, валяющихся раздетыми в снегу! Йохим смотрел на нее скептически:
   - "Возможно у вас есть также ведьмы и колдуны, работающие в больницах?
   - Да. Есть и очень много. У них специальные лечебницы.
   - Ну ладно, Виктория. Я попробую русский метод в другой раз. Сегодня мне непременно надо по меньшей мере остаться в живых... Не хочу вас пугать, но без Луми это становится весьма проблематично. Йохим лежал под двумя одеялами, но зубы его стучали от холода и речь прерывалась тяжелым дыханием.
   - Сейчас я согрею чай и разотру вас спиртом. Ведь у вас есть спирт? - сообразила Виктория.
   - Немного, но он мне нужен. Поищите что-нибудь спиртное в баре или холодильнике. Виктория вернулась радостная с откупоренной бутылкой "Виски":
   - Судя по запаху это подходит! -Спасибо, и перестаньте суетиться. Вам необходимо лежать, - пытался сопротивляться доктор, но Вика настояла на своем.
   - Я вообще очень крепкая и выносливая, доктор. Только в прошлом году в мае болела очень тяжелой ангиной. Но это - на нервной почве. И вообще - в критические минуты у меня открывается второе дыхание. Она старательно изображала оптимизм, обмирая от страха - что делать дальше? Здесь даже нет телефона. А если бы и был? Вызывать скорую помощь? Звонить Брауну... если Йохим будет в состоянии вспомнить номер его телефона... В 10 часов Йохим, качаясь от слабости, сделал ей последний укол и облегченно упал на подушки.
   - Все! У меня восемь часов в запасе. Проглатываю стакан "виски" и постараюсь поспать. Разбудите меня ровно в 22. А если почувствуете что-то неладное - применяйте свой русский метод - лейте на меня холодную воду. По крайней мере, это должно вызвать стресс и короткое просветление. Просидев больше часа над впавшим в беспамятство доктором, Виктория решила действовать. Он явно бредил, тяжело перекатывая по подушке носатую голову и кого-то звал. Несколько раз имя прозвучало абсолютно четко: Алиса. Виктория сообразила, что если здесь имеется гараж, а в гараже - автомобиль, то в нем, непременно, должна находиться аптечка. Она обошла сад, но кроме сарая с огородным инвентарем и цветочными горшками, ничего не обнаружила. "Ага, у них же машины стоят под домом" - поняла Вика, заметив посыпанную гравием дорожку со следами шин, ведущую в закрытый раздвижными воротами полуподвал. Проникнуть в гараж удалось лишь из кухни, но он оказался пуст, не считая двух велосипедов. Виктория обшарила шкафы в кухне и ванной комнате, обнаружив лишь туалетные принадлежности, пачку сухого молока и старые кукурузные хлопья. Ничего, это уже что-то, по крайне мере, от голода они не умрут. В саквояже Динстлера оказались какие-то таблетки без коробочек и описаний применения. А вдруг это что-то противовоспалительное и доктор просто забыл о своих запасах? Виктория позвала Динстлера, похлопала его по щеке, приложила к лицу мокрое полотенце - но тщетно, он лишь бормотал что-то невнятное и на мгновение приоткрывал мутные глаза, в которых не было и проблеска сознания. Вот здесь-то Виктория почувствовала описанные Динстлером симптомы, опустившись на стул от внезапного головокружения. В висках застучало, а губы похолодели, сделавшись деревянными. Она еле дотянулась до стакана, наполненного "виски", и успела сделать пару глотков, предотвратив обморок. Справившись со слабостью, Виктория ощутила странную пьяную беззаботность. Страх отступил и его место заняла бесшабашная лихость: "Была не была - пропадать, так с музыкой!" Она накинула жакет, повязала голову чьим-то шарфом, оставленным на вешалке и вывела из дома велосипед. Щеколда на калитке легко открылась - Виктория вышла на шоссе, но тут же опомнилась. Черт, она совсем забыла, что осталась без денег. Пришлось вернуться и, обшарив пальто доктора, извлечь из него кожаное портмоне, в котором оказались продолговатые бумажные купюры. 50, 100 франков... Кто знает, много это или мало? Она сунула кошелек в карман и решительно направилась к велосипеду. Уже проехав с километр, Виктория поняла, что не имеет представления, где находится и куда, собственно, едет. Ориентиром служило оранжевое пятно за поворотом дороги, смахивающее на черепичную крышу. Мимо проносились редкие автомобили, обдавая велосипедистку мелкой водяной пылью. Виктория удивилась, когда один из них притормозил чуть впереди, поджидая ее, и водитель, молодой парень, открыв окно, обратился с вопросом. Из машины выглянули двое веселых, вероятно, подвыпивших ребят и вырвалась громкая, ухающая ударными, музыка. Ее приняли за местную жительницу, спрашивая, вероятно, необходимый адрес. Опершись на одну ногу, Виктория остановила велосипед и недоуменно разинула рот - этот высокий голос, быстро тараторящий на чужом языке, вернул ее к реальности, так смахивающий на бред: кто она, где, куда и зачем несется на расхлябанном прогулочном велосипеде? Сидящий за рулем сказал что-то фривольное, это она поняла по гаденькому выражению крысиного лица и слову, не встречавшемуся в словарях, но быстро выученному Максимом. Двое других загоготали и Виктория явно услышала: "Поехали! Она страшнее моей бабушки!" Машина умчалась, подмигивая габаритными огнями. Наверно, она плакала, не стирая слез и продолжая крутить педали, сумрачным праздничным днем, среди пустых рыжеватых полей, аккуратно очерченных по периметру рядами ровненького, облетевшего кустарника. Виктория гнала в неизвестность вихляющий велосипед, зная, что будет делать это до тех пор, пока хватит сил... И вот, что это? Дуновение, намек, залетевшее издалека напоминание. Ноздри Виктории затрепетали, жадно набрав полную грудь этого особого воздуха, глаза, с зоркостью гончей, пробежав окрест, отметили пару пасущихся за деревьями лошадей. Вот оно! Опилки, перестук копыт, сияние прожекторов... "Радость и страх, радость и страх." Ловкие руки отца, подхватившие упавшую малышку и вознесшие ее высоко, очень высоко - на башню своих плечей, возвышавшуюся над всем - над оставшимися внизу людьми над спиной скачущей лошади, над мелькавшей под ее быстрыми ногами каруселью манежа. -"Я буду сильной, папочка. Я буду ловкой и смелой, упорной и веселой, такой, какой знал меня ты..." Ни о чем больше не тревожась, Виктория въехала под навес автозаправочной станции под оранжевым пластиковым козырьком. Оставила велосипед у двери рядом с витриной, забитой разнообразными предметами автомобильного сервиса и, не задумываясь о том, что будет делать дальше, она толкнула стеклянную дверь. Призывно звякнул колокольчик, возившийся за прилавком пустого магазина лысый толстяк, поднял голову:
   - Бонжур, мадмуазель.
   - Здравствуйте, мсье. Моя мама больна. Она имеет большая температура. Болит голова. Вы имеете лекарство? Извините, - добавила она по-немецки. Мы путешествуем из Германия. Толстяк развел руками и спросил, нет ли у посетительницы рецепта от доктора, а потом стал объяснять, как найти ближайшую аптеку.
   - Я плохо понимать французский. Большая температура. Hoche Fieber. Помогите, пожалуйста! Толстяк подозрительно прищурился:
   - Никакой наркоты у меня нет. Уходите, мадмуазель, а то я вызову полицейских.
   - Что, что? Мне надо лекарство от жара. Кашель. Температура. -Виктория вытащила из кошелька Динстлера наугад две банкноты и протянула продавцу. Он секунду колебался, потом взял одну из них, посмотрел на свет и скрылся за дверью, ведущей во внутренние помещения.
   - Вот, возьмите. Я недавно сам болел гриппом. Лекарства остались. Вообще-то я предпочитаю лечиться по-другому. Глотать таблетки вредно. Если желаете, у нас есть коньяк или сливовый шнапс, - он старался говорить громче, как обычно говорят с иностранцами, подменяя эффект непонимания, ощущением тугоухости.
   - Нет, нет мне надо только эти таблетки, - Виктория взяла коробочку, пытаясь прочесть показания.
   - Мадмуазель не должна беспокоиться, это хорошее средство. Убивает всех микробов. Пиф-паф! - толстяк изобразил пистолет.
   - Спасибо, вы очень помогли мне. Danke shon!
   - Постойте, мадмуазель, а сдача? Но Виктория, оседлав свой велосипед, понеслась обратно под победные фанфары циркового марша Дунаевского, зазвучавшего в голове. Почему она поверила в спасительную силу неизвестного лекарства, предложенного подозрительным толстяком, почему не боялась того, что в след за ней понесутся вызванные им полицейские? Да просто потому, что ни страхов, ни сомнений не было в этот час в ее окрыленной душе, как у всякого, кто чувствует над собой защитную длань Провидения. 4 Их заброшенный дом оказался совсем близко, хотя при дневном свете выглядел еще более неуютным, чем показался вчера. Йохим лежал, не переменив позы и Виктория удивилась, взглянув на циферблат: она отсутствовала всего лишь около часа! Как изменчиво течение времени - за эти шестьдесят минут она повзрослела лет на пять, а повзрослевшая Виктория оказалась более решительной и сильной. Ей удалось заставить Йохима проглотить принесенную таблетку, выпить горячего молока и даже обменяться с ним несколькими словами. Ровно в 22 часа Виктория позвала Йохима:
   - Пора, доктор Пигмалион!
   - Который час? Уже десять часов вечера? Воды! Жадно выпив стакан горячего чая, он сел в постели и с трудом покрутив головой, открыл ввалившиеся, блестящие глаза.
   - Ничего не бойся. Ты немного поможешь мне, детка. Нам пора действовать. Приготовь удобную постель, лучше без подушки, принеси кувшины воды, полотенце, а я пока вымою руки, - он с трудом встал, покачнулся и придерживаясь за стены, направился в ванную комнату. "Железная воля. Вот это - самодисциплина, настоящий граф Делафер!" - подумала Виктория с восхищением проследив полуобморчный путь Йохима. Когда доктор вернулся в комнату, девушка, выполнив его распоряжения, сидела в кровати.
   - Может быть нам отложить все это на пару дней... или вообще... нерешительно начала она, заметив, как тяжело опустился он в кресло.
   - Поздно. Не беспокойся, все очень просто, работа предстоит совсем небольшая. К тому же, я чувствую себя гораздо лучше. Он успел умыться, пригладить волосы и выглядел почти здоровым, только рука, делающая укол, заметно дрожала.
   - Сейчас ты поспишь, а я подежурю. Договорились? Счастливых Рождественских сновидений, девочка... Ты любишь сирень? Огромные старые кусты вдруг покрываются светящейся в сумерках пеной цветов... Ароматный воздух, тяжелые прохладные кисти... А пятилистый цветок, как говорят, приносит счастье... Ты знаешь об этом Виктория? Она не ответила, погрузившись в сон и Пигмалион начал свою работу. Он заранее присматривался к этому лицу и уже точно знал, что должен сделать. Совсем ерунду, если бы не слабость в руках и головокружение. Но ничего: серия легких, настойчивых касаний, чутких поглаживаний и нос приобретает костистую породистую тонкость, губы становятся чуть выразительнее и толще, острый подбородок уменьшается, слегка закруглившись... симпатичная девушка, возможно с еврейской или испанской кровью и эти светлые, лучистые глаза... Он встрепенулся, сообразив, что видит сон, задремав в кресле, а руки, уже создавшие в воображении этап за этапом новый образ, бездействуют, сжимая все еще ненужное полотенце. Что же делать, кого просить о помощи? "Господи, если тебе неугоден я - наказывай или карай меня. Но помоги мне защитить эту молодую жизнь." - шептал он в полузабытьи, как тогда, на Площади Рыцаря, моля Всевышнего спасти Алису. Нет, не так. Так он никогда не сможет больше просить Его. И никого другого тоже. Алиса, где ты? "...Понимаешь, девочка, Алиса - это больше, чем любовь, важнее, чем жизнь. Это смысл, ради которого существуешь... Легендарный Пигмалион создал Галатею, столь прекрасную, что полюбил холодный камень, оживив его силой своим чувством. Статуя стала живой, теплой женщиной, великолепной, как сотворившая ее мечта... Алиса была воплощением идеала, совершенной работой Верховного мастера, а я лишь вступил в союз с ним, спасая идеал от кощунственных увечий. Возвращая миру ее разрушенные, исчезающие черты, я восстанавливал шедевр... И не заметил, как живая, теплая женщина стала для меня статуей. Идолом, предназначенным для поклонения... Я не целовал эти чудесные, невероятные губы, которые вылепливал, как фанатичный скульптор, задумавший овладеть секретами древних мастеров. Я не спал ночами, вычисляя секрет линии, ведущей от высокого лба к кончику носа, чуть-чуть вздернутому... Я как алхимик, выводил формулу разлета ее бровей и легкой ямки подбородка... И я победил! Я овладел магией чуда... И не смог остановиться. Одной Рождественской ночью, восемнадцать лет назад Пигмалион создал подобие Алисы, точную копию, почти не глядя... Лишь слушая музыку, беззвучную музыку, льющуюся с высоты, гармонию ниспосланную свыше... Кто-то щедрый и мудрый вложил в мои пальцы знание... Я отдал себя до капли, а потом спал, спал... Алиса, я овладел чудом твоей прелести, Алиса..." ...Было 11 часов утра, когда в двери дома неслышно вошел человек. Он крадучись миновал гостиную, кабинет, прислушиваясь к тишине, затем тихонько отворил дверь спальни: в распахнутое наполовину окно заглядывало мутное, дымчатое солнце, не согревая спящих. Мужчина в костюме и наброшенном поверх него белом халате, дремал в кресле, поджав колени и обхватив руками, будто пряча от ударов, лохматую голову. В кровати, под двумя одеялами, уткнувшись в подушку спала девушка. Остин бесшумно закрыл окно и потрогал лоб доктора, горячий, покрытый испариной. Потом встряхнул за плечи, с тревогой всматриваясь в идиотически-блаженное лицо.