Бояджиева Мила. Пожиратели логоса

   - Помогите! Помогите, кто-нибудь! - заорал что есть мочи, Теофил, вцепившись в рукав серого пальто. За спиной торопливо зашуршало и что-то тяжелое опустилось на его затылок...
   15
   В детстве Филя любил болеть у бабушки. Тогда он лежал на огромном зеленом диване, закутанный до ушей, заваленный книгами и глотал чай с малиной. Мешал лишь компресс. Если ангина - укутана была шея, если болели уши - всю голову обматывали бурым выношенным пуховым платком.
   Проснувшись, он сразу сообразил, что снова застудил уши: голову стягивала повязка. Но не смешная бабья, от позора которой он в детстве плакал, а настоящая боевая, как у героя-фронтовика в старом кино. И рядом сидела не бабушка, а суровый брюнет с чеканным профилем. Да и фас у него был жесткий, четкий, как на бронзовой скульптуре. А глаза синие и насмешливые.
   - Напугал, Пинкертон, - Севан подмигнул больному. - Двадцать часов проспал. Пилюли успокоительные, соответственно, врачи тебе дали. Рекомендовали отлеживаться и сосредоточиться на позитивных впечатлениях.
   Филя поднялся в высоких подушках, припоминая случившееся.
   - Каких впечатлениях?! Извини, не врубаюсь...
   - А это когда написал? - Севан взял с тумбочки тетрадный листок, исписанный размашисто и твердо:
   Нет силы подражать Творцу
   здесь на сырой земле.
   как страшно первому лицу
   в единственном числе.
   И нет почти на мне лица,
   последней буквы страх.
   Как трудно начинать с конца
   лепить нелепый прах.
   Эй, кто смеется не в лицо?
   Ты кто? - Никто, ничто.
   И мне ли быть всему творцом
   средь пустоты густой?
   Филя убрал листок под подушку.
   - Это я набросал перед тем, как отправиться в "Орхидею"... М-м... голова трещит... вспоминаю!... - он отбросил одеяло, попытался вскочить и снова рухнул, сжимая виски. Промычал:
   - Где Тамара?
   - Сбежала твоя знакомая. Пока ищут.
   - Не сбежала! Ее похитили. Сожрали!
   - Тихо, тихо! Я уже твою версию знаю - ты во сне бормотал про спрута, живущего в люке, черную кровь на снегу. Ну и как пытался вырвать из щупальцев злодея симпатичную девушку.
   - Была кровь! И хрустнувшая нога была! Щупальца сиреневатые, как у вареного кальмара, только студенистые, скользкие... А потом меня кто-то огрел сзади. Ой... - Филя поморщился, нащупав ушиб. - Крепенько двинули.
   - Затылком об угол арки приложился, когда падал. А крови не было и люк никто не открывал. Проверяли - все залеплено доисторической грязью. Терпеливо, как ребенку, объяснил Севан. - И ведь ты почти все это уже описал до того, как поехать в ночной клуб.
   - А значит, придумал. Ну, извини! Не надо из меня психа делать. Амнезию героини только в мыльных операх как насморк хватают. Я все помню! Филя снова попытался вскочить с дивана, но в глазах потемнело и заботливые руки уложили его на место.
   - Погоди спорить. Ты расслабься и слушай правильную версию, как она у меня сформировалась. В "Орхидею" ты решил пойти по велению ясновидящей совести, не предупредив, между прочим, старшего товарища Вартанова С.О. Там познакомился с подозреваемым любителем авангарда и с хорошенькой девушкой, пошел её провожать. Не знаю, может этот господин с пятном к вам сопровождение приставил, может криминальная самодеятельность сработала, но вас кто-то испугал. Тебя толкнули, девушка сбежала. Или её похитили. Или она была их сообщницей. Кроме того, как любил повторять Адольф Гитлер: "Есть два варианта: или это было или этого не было"
   - Кого не было - Лилового? Да этот урод её совратить хотел. Мне деньги за приворот дал.
   - Где они?
   - У Тамары. Я ей почти насильно воткнул, ведь лысый гад её в сущности ограбил, что бы вынудить продаться, - Филя зацепил очки за одно ухо, другую дужку мешала пристроить повязка. А кудрявые пряди торчали над бинтом грозно, напоминая боевое оперение индейских головных уборов.
   - В таком случае, если кто-то передачу денег видел, возможен грабеж, - Севан изобразил задумчивость, с трудом удерживая улыбку.
   - Зря вы... ты, Севан, меня за шизанутого держишь. Ведь я их нашел!
   - Уничелов?
   - И Арт Деко и еще... ещё перчатки. Черные люди в лиловых перчатках! Сейчас опишу...
   .... - Ох-ох-ох.. Не легко нам, аномальщикам, приходится - столько интересного происходит, - выслушав не слишком убедительный рассказ о преследовавших Трошина загадочных персонажах, Севан достал мобильный телефон. - Возьми-ка вот это. Как ценному агенту в служебное пользование даю, а то связь с тобой держать трудновато. Умный аппаратик. Инструкции к пользованию вот тут в блокноте. Контачить, полагаю нам предстоит, плотно. Есть у меня соображения, но о них потом, когда совсем оклемаешься. Звони, если что ещё вспомнишь. - Севан поднялся и огляделся. - Небогато живешь, Нострадамус.
   - Постой... - Филя упрямо замотал головой. - Люк был. Пар был. Тамару надо искать там. Севан, я знаю. Я уже видел смерть. Сейчас я расскажу тебе все до конца. Все, что хотел скрыть даже от себя, закопать в памяти. Сядь и не перебивай. Пожалуйста!
   Севан вновь опустился на придвинутый к дивану стул и прикрыл глаза. Теофил не нуждался в свидетеле, он должен был выговориться и смотрел не на собеседника, а в угол с этажеркой, на которой его воображение проецировала давнее, совершенно невероятное происшествие.
   Этого Филя предпочитал не вспоминать, никому никогда не рассказывать и почти сумел убедить себя, что увидел во сне или придумал в полете воображения ту давнюю лунную ночь.
   Луна стояла полная, от которой не спится и лесорубу, а тем более, едва оклемавшему от горячки впечатлительному аспиранту. Нет, не ушел он в село после встречи на тропинке с Золотой девушкой, решил переночевать у деда, что бы двинуться в путь поутру чуть свет. Проснулся от луны и сразу понял, что в доме один. Ведь понял же! Поднялся, вышел на белесый от небесного света луг и побрел наугад - именно так, как шел утром к источнику и золотой поляне. Поляну он увидел издали - смутное лунное мерцание исходило от нее, пробиваясь между деревьев. Плеск и легкий звон оглашали тишину, словно гномы ударяли в хрустальные наковальни крошечными молоточками или феи чокались праздничными бокалами. И смех... Он осторожно приблизился, прячась за валунами. Вода в источнике, совершенно серебряная и словно светящаяся из глубины уходящего в недра каменного конуса, заворачивалась воронкой, как в гигантской раковине. Среди кружащего серебра, то сливаясь с ним, то вновь вырываясь к свету, мерцало узкое тело девушки. Длинные волосы струились за резвящейся русалкой. Тея плескалась и хохотала, а на валуне сидел, улыбаясь черными блестящими губами, пес. Он повернул к Филе большую голову, задрал морду и легонько подвыл на луну, как бы объясняя происходящее.
   - Молчи, Мой. Не подпускай его близко, нельзя. Скоро полночь. Тучи идут. Плохо будет чужому.
   Фил задрал голову и увидел темную флотилию облаков, хищно двигавшихся к луне. Вскоре они проглотили бледный диск и волшебство померкло - погасло серебро, тьмою подернулась черная вода, умолк колокольчатый смех.
   - Ты где, Тея? Эй, что случилось? - крикнул соглядатай, замирая от охватившего его страха.
   - Уходи! Уходи! Тебе... нельзя... Уходи! - прозвучал прерывающийся слабый голос. Фил понял - девушка захлебывается, тонет! Он вскочил на камень, нависающий над водой и увидел, какой черной и страшной стала засасывающая воронка источника. В центре её, то исчезая, то выныривая, виднелась голова Теи. Пес бросил на Фила полный мольбы взгляд и жалобно всхлипнув, кинулся в воду. Он звал, звал на помощь! Теофил окаменел, парализованный противоречивыми порывами.
   "- Я не смогу спасти ее! Это самоубийство. Хищный источник ждет жертв!"
   "- Я не смогу жить, если позволю ей утонуть!"
   Он бесконечно долго, целую вечность, твердил это заклинание, а когда рванулся вперед, оступился на скользком валуне, упал, сбивая локоть и не успев уберечь от удара голову.
   Когда "спасатель" очнулся, в небе стояла луна, спокойно, как озеро на сцене театра, лежала водяная гладь. Ни девушки, ни пса не было и в помине. Стоило, наверное, вздохнуть с облегчением и принять любую вполне оптимистическую версию - девушка ушла, девушки вообще не было промелькнувшее видение - плод неокрепшего после малярийной горячки сознания. Но Теофил заклацал зубами и сжался в комок - то, что видел он, что переполняло сейчас ледяным ужасом его мозг и дрожащее тело, можно было выразить лишь словом СМЕРТЬ. Он рванулся в чашу, что бы навсегда покинуть эти места.
   - Знаешь что мучает меня больше всего? - рассказчик устремил на Севана мрачный взгляд: - Даже в самом искреннем признании, я не могу определить наверняка, куда так стремительно рванулось мое тело - к озеру, чтобы вырвать из взбесившегося водоворота девушку, или прочь - в спасительную тьму леса. И почему я упал? Ведь не нарочно же? Или все же... Ах, ты не веришь... Я не выдумываю, клянусь... Иногда я знаю точно, знаю со всей последней убежденностью, что не отступился бы, если даже из меня по капле выпускали кровь... Я знаю - было мгновение, когда я не думал о собственной шкуре, я рвался спасти ее...
   - Верю. Ох, как хорошо я понимаю тебя, герой. Печальный конец вышел у твоей сказки, - Севан улыбнулся с горьким сожалением, сжал руку Фили и повернул к себе ладонь:
   - Ну-ка, глянем на предначертания судьбы.
   - Ты и в хиромантии разбираешься? - Филя протянул обе руки. - У меня на правой и левой рисунки сильно не сходятся.
   - Я так, маленечко что-то секу, - Севан присмотрелся к линиям и с улыбкой сложил ладони больного. - Порядок! Жить будешь. А способности у тебя экстраординарные зафиксированы. Глубокая линия воображения.
   - Благодарю, - кривя губы, выдавил Теофил. - Намек понял.
   - Крепись, парень, - Севан поднялся.
   - Ты прав... Мне надо отдохнуть. Спасибо, что заехал. Захлопни за собой дверь, - повернувшись к стене, Филя уткнулся носом в пыльную диванную спинку. - Стыдно, стыдно, ой, как же все хреново у тебя выходит, Моцарт... И холодом пронизывают мозг наступающие в с металлическим лязгом слова... Никелированной луной.., ой... ой... вещь, вещь...
   Никелированной луной
   ландшафт очерчен жестяной,
   сквозной, холодный и зловещий.
   охвачены молчаньем вещим
   бессмысленные стынут вещи.
   Души не видно ни одной.
   Во всяком случае живой.
   лишь Торичелли пустотой
   металл отточен ножевой.
   Лишь грязь бестрепетно сверкает.
   Два цвета - измеренья три.
   И все. И лучше не смотри,
   как в переулках до зари
   глазищ голодных упыри
   с округи четкой не спускают.
   И вот он - черный, черный дом.
   И в черном зале в доме том,
   под черным чертовым сукном
   пречерный-черный гроб таиться.
   А в нем, о Боже правый, в нем...
   Не надо! Не хочу! Потом!
   Нет, нет! ведь это только сон
   мерещится, морочит, снится!...
   Как бы не так! Взгляни в окно:
   никелированной луной
   ландшафт евклидов жестяной...
   Молчи, не смей пошевелиться.
   Покуда сам ещё живой,
   замри, попробуй притаиться...
   16
   - Моцарт, друг ты мой сердечный... Н-да... Дразнила шпана дворовая Трошина Моцартом. Витька Игнатов - вундеркинд местный их науськал. Игнатов в музыкальной школе учился, где преподавала мать Трошина и, видать, сильно Витьку достала. Наплел он всем, что Теофил Амадей Моцарт враль и колдун, который будет отравлен другом... - откинувшись на спинку кресла, человек взял со стола листок: - Нет, не колдун он, душа светлая. Вот послушай, как проникновенно пишет:
   ... Искуситель себя самого, самодеятель, воображатель
   самовольного мира среди самых невольных миров
   я сквозь скрежет зубовный, сквозь жуткую тяжесть скрижалей
   Пробиваюсь, расту, добиваюсь всамделешних слов.
   Отбиваюсь от рук мускулистой, скуластой эпохи,
   через охи ахи и хохот влачусь и лучусь,
   И, дай Бог, достучусь наконец до искомого Бога,
   И, в конце-то концов, понимать и любить научусь.
   - По-моему, впечатляет, трогает, цепляет чем-то. Хотя, у Беллы Ахмадуллиной, ясно, покруче будет.
   Человек за большим начальственным столом в солидном кабинете, захлопнул папку. Крупный пузатый добряк с мягким бульдожьим лицом и русым чубом, старательно зализанным кверху, был, разумеется, Николай Дмитриевич, а в папке содержались листки с отпечатанными на машинке стихами. Посвящались они, в основном, все некой ВК и сопровождались рисунками симпатичной мышки. Рисовали мягким фиолетовым "шариком" - мышка танцующая, мышка мирно спящая в лукошке, мышка испуганно кутающая в шубу довольно аппетитно обрисованный бюст. Да и под балетной юбочкой, задранной хвостатой танцовщицей виднелся соблазнительный треугольник. Мышка или белка. Хвост, во всяком случае богатый, беличий, а мордочка глазастая и кокетливая. Рисовал Филя и стихи писал он же.
   Курносая красотка в строгом костюме солидной секретарши молча ожидала, пока шеф изучит доставленные материалы. В кресле она расположилась изящно, не забывая о том, что закинутые одна на другую стройные ноги открывали плохо скрываемую задравшейся "мини" перспективу, в которую не без удовольствия устремлялся взгляду шефа.
   - Здесь все, что удалось найти. Тетрадка Избранного, подготовленного, похоже, для отдельного тома, поэмы, разрозненные рукописи, посвященные даме сердца. Послания всякие в отрывках, - отчиталась секретарша.
   - То есть - все наследие?
   - Полагаю, основной массив. Он дал на чтение Евгению Ухову - торговцу книгами, тот передал мне. Я представилась вашим секретарем и намекнула, что школьный друг желает помочь Трошину с публикацией. Выходит вам понравилось?
   - Что ж, несколько коряво по языку, но трогательно, гуманно. "Не косите лебеды, не косите! Не носите вы гробы, не носите!" Про Афган, похоже. Может и про меня... "А друга нет, и нет кому соврать, что б плюнул в морду мудрый, старый друг..." Щемящая нота человеколюбия. - Тон был уверенный, но на лице Николая оставались сомнения.
   - Значит, поможете? - Оксана, пришедшая на должность секретаря после курсов менеджмента, вынашивала мечты о карьере журналистки и ревниво относилась к чужому литературному успеху. - А я-то полагала, сейчас время такое, что настоящий талант сам пробьется. Тем более - не конъюнктурщик. Трошин горд, спонсоров не ищет, в издательства не суется. Дайте ему возможность пробиться самостоятельно. Я прочла почти все. Нормально, в общем то... Пафос архаический, профессионализма не хватает, рифмы дубоватые, взаимствования сплошные... Спасибо хоть без матерщины и свежесть чувств есть. Женщины её в любовной лирике ценят, но для серьезного творчества этого маловато. Это мое некомпетентное мнение. Вам конечно, виднее, Николай Дмитрич, - она робко взглянула на шефа.
   - Нет, как хочешь, а талант чувствуется! Или что это там - не знаю. Послушай, как пробирает:
   Разверзаются ада врата
   И уже никого не найти,
   кто бы спрятал младенца Христа
   под рубахой на потной груди...
   Чтение прервал телефонный звонок. Николай снял трубку и коротко распорядился :
   - Пропустите, - затем улыбнулся девушке: - Вот, Ксюшенька, он и пожаловал. Легок на помине. Интуиция творца, приобщенного к таинствам...
   17
   Девушка грациозно распахнула массивную дверь перед визитером. Поэт визуальное впечатления производил не сильное и сложившемуся у неё образу пламенного женолюба не соответствовал. Правда, бинты, перехватившие куст ржаных кудрей, придавала харизме нечто героическое, а может и хулиганское. Любезно ответив на приветствие визитера, секретарша выскользнула в приемную.
   Филя огляделся, кривясь то ли от боли, то ли от зависти:
   - Пышно устроился. Апартамент класса люкс. А это что!? Отдай сейчас же! - увидев на столе свои рукописи он попытался выхватить их прямо из-под начальственной руки, но Николай успел сгрести листы в ящик стола и животом придавить его.
   - Садись. Разговор есть.
   - Черт! Это Жетон постарался, сочинения тебе подсунул. Все мне помочь хотят! Они ж не для публикации, благодетели вы мои! Это ж интимная лирика. Вальке писал, для личного пользования... Ну и баловство всякое, брожение чувств.
   - У меня другое мнение. Полагаю, необходимо подготовить к публикации Избранное. И дело не в тебе. Мой служебный и гражданский долг помочь пробиться к людям через помойку бульварного чтива свежему голосу... произнес горячую тираду Николай, побурев крупным лицом.
   - Уж очень ты крутой стал. Все у тебя есть - долг, понимаешь, гражданский и даже служебный. Перед народом как бы, - Филя рухнул в глубокое кресло. - Это мы у вас, господа начальники, в неоплатном долгу.
   - Чую назревающую классовую рознь - ишь взгляд какой - чекистский, Николай нажал кнопку: - Кофейку нам, детка.
   А когда появился поднос с кофейником и вазочками нежнейшего фарфора Питерской фабрики, улыбнулся ласково:
   - Зря ты волну гонишь. Да, у меня есть полномочия и есть возможности помогать. Добавлю для завершения образа врага: буржуй я по форме и отчасти по содержанию. Вес более ста кг, квартира на Чистых прудах - двести метров. Прислуга, жена сына пятилетнего вундеркиндом растит. Хм... Дача типа шале на Рублевке, туризм по экзотическим уголкам, поездки всякие по служебной линии... Идеологическая платформа - демократически-либеральная. Ну что, раскулачивать будешь? - Тяжело вздохнул буржуй, сопя мясистым носом симпатично вздернутым, располагающим к доверию. Бисеринки пота блестели на широком переносье, обозначив ярче детские, неистребимые веснушки. Николай глянул на друга серьезно и строго. Глаза у того стали круглые, взывающие к пониманию: - Но не гад я, не гад! Старался протоптаться по своей дорожке аккуратно, ухабы стороной обходил. Да, ошибки были. Но старался исправить: в противосовестливых делах не участвовал, для других радел больше, чем под себя катил. Вытаскивал из переделок тех, кто слабину дал или бедствует.
   - Для умиротворения собственной души и посильного восстановления справедливости, - съязвил Филя, но не зло, а с сочувствием. - Когда балычок во рту тает, то можно вспомнить и о бабке, которой пятьдесят рэ к пенсии прибавил за убиенного в Чечне внука. Блеснуть слезой на митинге в приюте, которому подарил - опять же за счет казны - пять детских колясок, совсем не грех! Ай да я! Ай да сукин сын!...
   - Злой ты стал. Прямо как все, - отмахнулся Николай, не вступая в дискуссию.
   - Не злой. Перепуганный наверно... - Филя потрогал геройскую повязку.
   - Били? - с облегчением переменил тему добрый начальник.
   - Угу. Голова - мое слабое место. Извини, Колька, что я тут митинговал. Идиосинкразия к лицам, гнездящимся в кабинетах. Атавизм совковости. Виноват, сам приперся. Ну не мог же я тебя в ресторан или к себе приглашать. А тут дело такое... Про стихи потом, это сейчас не важно. Влип я. Посоветоваться по известному тебе делу надо. - Филя вдруг опомнился и сделал опасливые глаза, зажав ладонью рот.
   - Говори спокойно, у меня кабинет "чистый".
   Торопливо прихлебывая горячий кофе, Филя принялся излагать случившееся - как решил вмешаться в расследование помимо Севана, как засек членов шайки и как стал свидетелем фантастической гибели девушки.
   - Коль, ты меня знаешь, фантазировать я горазд... Но ведь серию Арт Деко придумал не я. И американка и англичанин и Коберн этот были! И люк в подворотне был. Был, пойми ты! Я сегодня в ресторан, где Тамара работала забегал - не выходит она на работу уже третий день! Понимаешь?! А Севан не верит.
   - Озадачил меня, старикан. Фу... - Николай обтер платком взмокший лоб. - Прямо не знаю, что и сказать... Хочешь знать мое личное мнение по всему этому триллеру? Откровенно если уж говорить...
   - Ну? Страшно хочу! Не тяни...
   - Ладно... - вздохнул, поборов колебания, Николай. - Я в общих чертах ситуацию очерчу. Что у нас некоторые правоохранительные инстанции в противостоянии находятся ты знаешь? И что иной раз друг другу ножку подставить мечтают, особенно, если ситуация имеет перспективу выйти на уровень правительственной и международной - сечешь? Игры такие.
   - То есть кто-то очень умный и профессиональный разыгрывает спектакль в стиле Арт Деко, что бы подставить "смежников"? - изумленно застыл с поднесенной ко рту чашкой Трошин.
   - Вроде того. Подобные методы практикуются повсеместно испокон веков. Ты рот-то закрой, наивняк.
   - Поэтому и улик не было... - догадался Филя. - Значит сотрудники Очина все устроили, что бы подставить Семена Вартанова...
   - Или наоборот. Или кто-то третий решил столкнуть их лбами. Возможно, задействованы международные организации. Не буду вдаваться в детали, фантазировать - я и сам многого не знаю и, думаю, никто не знает всей правды. Но ясно следующее: работает группа мошенников-профессионалов, оформляя убийства с элементами мистики и "внеземного" почерка. Цель запугать, дестабилизировать обстановку, вызвать конфронтацию органов правопорядка и панику в международных отношениях... Теперь рассмотрим твой конкретный случай. Тебя к содействию привлек Вартанов и это настораживает больше всего. Ты - человек со стороны, никакими уставами, контрактами не связанный. К тому же - склонный, извини, к сочинительству, личной инициативе и разглашению самого "секретного". Уж можешь не сомневаться досье они на тебя собрали самое нелицеприятное. И вовлекли, что бы сыграть на слабостях.
   - Севан... Не может быть! Он честный и за людей болеет. Ко мне приезжал, чай заваривал, мобильник дал.
   - Ох-ох-ох, сейчас заплачу! Телефон подарил? К мнению твоему прислушивается? Доверчивый ты, Филя не по уму и не по образованию. Вывод-то простой: Очин с тобой не слишком контачить расположен - значит в твоих способностях не заинтересован. А Вартанов - все рядом оказывается и тебя как бы в самый эпицентр подталкивает. Ты поразмысли, сопоставь факты, детали...Тобой манипулируют, ясновидец. Вот что вырисовывается с печальной очевидностью.
   - Что же теперь делать? Сказать, что я просек их гнусные намерения? Отказаться контачить? - растерялся Трошин.
   - Конфликтовать ни в коем случае нельзя! Тем более - подавать вид, что ты догадываешься о нечистоплотных играх. Хитрее здесь надо вести линию, тоньше... Сошлись на сотрясение мозга от ушиба. Скажи, что ничем помочь больше не в силах. И простись со слезой умиления: мол, рад бы в рай, да грехи не пускают. А я тебе поездочку по журналистской линии устрою. Подальше от этой земли.
   - Женька то же самое советовал... Постой, но ведь Тамара! Я видел, клянусь видел собственными глазами! Очки, правда, свалились... Они вообще плохо держатся. Я в дужках дырки прожег и шнурок ботиночный закрепил. Четвертый год ношу. - Филя скорчил плаксивую мину, демонстрируя, как падают на грудь подстрахованные шнурком очки. - Вот видишь, удобно!
   - И очень стильно, - поджал губы начальник, не отступая от намеченной им темы. - Ситуация, откровенно говоря, не смешная. Ты вдумайся, Моцарт. А если этот Лиловый, Тамара и Севан - одна труппа, разыгравшая представление? Мастера черного юмора. Это ж они "Весной в Освенциме" зачитываются? Не спроста ведь! Воронин - грандиозный талантище и этой своей недюжинной тушей к чернухе как танк прет, присосался к гнили и других на мокрое дело подталкивает. Духовное, так сказать, родство творца и потребителя. Угостили тебя шутники кофе с таблеткой какой-то, вот и пошли глюки.
   - Не угощала они... Я трезвый был...
   - Сейчас техника воздействия на психику достигла высокого уровня. Можно и на расстоянии внушить все, что угодно. Не забывай - идет большая игра и работают профессионалы. Им надо было, что бы ты поверил в страшную гибель девушки и рассказал это кому-то. Мне, например. Может, Очину. Или в милицию побежал... Или к журналистам. Когда сюда шел, хвоста не было?
   - Не знаю... я не следил.
   - А телефон, что Севан подарил, с тобой?
   - Вот, - Теофил выложил на стол трубку. - Я ещё не пользовался.
   - Ты его оставь здесь. Пусть спецы глянут, чем эта штуковина начинена...Такое у меня мнение, Теофил Андреевич. На следующей недели звякни, посидим где-нибудь на нейтральной территории, литературный процесс обсудим. А сейчас, извини, совещание. Функционер же я хренов - лицо подневольное.
   - Сытое и гладкое, - Филя потрепал щеку начальника. - Симпатичная в общем-то личность. Хоть и "принимающая решения".
   - А сочинения твои волнуют плоть и дух! - Коля подмигнул. Аппетитная у тебя мышка.
   - Это бурундук. Создан не для глаз широкой общественности. Подробности при дружеской встрече, - Филя тоже мигнул, но сразу двумя глазами и так бурно, что очки сорвались и повисли на шнурке. В обезоруженных близоруких глазах метались растерянность и страх.
   В закрывшуюся за Трошиным дверь явилась Ксюша.
   - Вызывали? - особый интимный тон задел шефа за живое. Уже больше месяца, как сложилась у него с секретаршей закономерная внебрачная связь и определился график совместных "работ". Особое удобство в этом смысле представлял бытовой блок, соединенный с кабинетом - ванная, гардероб. Все необходимое, что бы после утомительного рабочего дня, не заезжая домой, принять в бодром состоянии делегацию, выехать свеженьким на банкет или представительную встречу.
   В ванной, оформленной на приличном европейском уровне, имелась душевая кабина, умывальный стол и унитаз - все германское, чистенькое, удобное.
   Оксана аккуратно сняла пиджак, повесила на латунную вешалку и, вильнув бедрами, сбросила юбку. Синяя шотландка соскользнула на мраморный кафель к уверенным ступням в лаковых лодочках.