Бояндин Константин Юрьевич. Издалека

   — Ты не мог бы…
   — Нет, — ответил монах суровым голосом. — Я пообещал, что не стану больше вмешиваться. Всё, что я могу теперь делать — наблюдать.
   Его имя тоже исчезло из списка. Словно дожидалось этих слов.
   Флосс присвистнул. Монах тоже. Они обменялись взглядами.
   — Как только будут новости, я сообщу, — и Шассим испарился. От открывшегося на мгновение прорыва в пространстве в воздухе остался аромат хвои.
   — Как же, — проворчал монах, отворачиваясь от Книги. — Сколько раз уже обещал.
   От неприятных раздумий его отвлёк собрат, сообщивший, что все собрались в Зале медитации.
   Долг превыше всего. Закрыв за собой кабинет, Унэн направился к лестнице. Когда он вошёл в Зал, в котором собрались ученики и братья, тревоги относительно завтрашнего дня полностью покинули его разум. То, что нельзя изменить, надо принимать. Эта мудрость сегодня получила новое звучание.
   Унэн был не прав, полагая Хиргола мёртвым. Хотя был очень близок к истине.
   Целую неделю молодой аристократ возвращался к нормальной жизни. То время, которое он провёл с Тнаммо, всё больше подёргивалось дымкой, и иногда казалось, что всё это просто приснилось. Его держат здесь ради его же безопасности, не уставал повторять начальник службы разведки. И в это легко было поверить. Судя по всему, Хиргол добыл для Семёрки нечто жизненно важное — то, что поможет им закончить многолетнюю затяжную войну и сделать первый шаг по превращению Людей в господствующую расу.
   Против этого Хиргол ничего не имел. Он нечасто видел нечеловеческие расы — в Лерее их оставалось немного — и не испытывал к ним особой жалости.
   Однако на исходе седьмого дня своего пребывания в заточении — пусть оно и было обставлено с роскошью, но всё же это было заточение — Хиргол неожиданно убедился, что ровным счётом ничего не понимает в происходящем.
   Его разбудили среди ночи, позволили взять с собой лишь то, во что он был одет и, накинув на голову вонявший чем-то омерзительным мешок, поволокли куда-то по скользким ступенькам. У Хиргола хватило ума не возмущаться: он вовсе не хотел подавиться собственными зубами. Кроме того, всё произошло слишком быстро.
   В конце концов, его швырнули на влажную кучу чего-то на редкость неприятного и юноша, извиваясь ужом, чтобы сорвать с себя ненавистный мешок, услышал звук запирающегося замка.
   Едва он смог стащить с себя мешок (пришлось ухватиться за него зубами, и теперь Хиргол с трудом подавлял приступы тошноты), зрелище безысходности предстало его глазам.
   Клетки, клетки, клетки. Он находился в сыром и тёмном тоннеле — вероятно, довольно глубоко под землёй. По обе стороны тоннеля были сооружены ряды клеток — вертикально стоящие толстые прутья, надёжно вмурованные в камень. Сколько же времени пришлось всё это строить, подумал Хиргол и поразился тому, насколько нелепа эта мысль.
   Он находился в одной из таких клеток. Куча соломы на полу, кишащая насекомыми; слабые звуки — кашель, стоны, неразборчивые слова — доносящиеся издалека; запахи — все виды, которые может порождать человек, запертый в клетке и не имеющий возможности следить за собой. Смрад накатывался густыми волнами и юноша, оцепенело опустившись на гнилую солому, с ужасом понял, что смерть здесь быстро не приходит. Будь у него хоть какое-то оружие, он рискнул бы покончить со всем этим кошмаром. Но оружия не было.
   Тут только он заметил стражника по ту сторону клетки. Детина наблюдал за новым узником с нескрываемым любопытством — словно за новым экспонатом в зверинце.
   — Выпустите меня! — завопил Хиргол, кидаясь к запертой дверце. — Я всё сделал, как мне сказали и мне не нужны ничьи тайны! Я ни во что не вмешивался!..
   …Что-то ледяное проползло по его спине при этих словах. Стражник тоже замер, изумлённо озираясь…
   Им обоим почудился шорох страниц.
   Хирголу показалось, что чей-то внимательный взгляд оставил его. Оставил навсегда.
   — Я — Хиргол из…
   Тупой конец копья сильно ударил его в горло, и юноша скорчился на полу, силясь вдохнуть тлетворный, но столь желанный в этот момент воздух. Стражник ухмыльнулся и сплюнул сквозь решётку, попав Хирголу в лицо.
   — Меня это не касается, — прохрипел он (видимо, служба здесь плохо отражается на здоровье). — Будешь сидеть тише — проживёшь дольше.
   Довольно рассмеялся и, подёргав замок, не спеша двинулся по коридору.
   — Приятель, — раздался голос справа, несколько минут спустя. Отчаяние, овладевшее Хирголом, было настолько сильным, что долгое время он ничего не видел и не слышал.
   — Приятель, — повторил тот же, угасающий, голос и тишину разорвал вязкий кашель. — Нет ли у тебя чего-нибудь? Нас уже восьмой день не кормят.
   Морни показалось, что она заснула.
   Однако сон её, по всей видимости, затянулся. Потому что на открытой Книге, всё ещё лежавшей перед ней, нарос толстый слой пыли. Ворона недоумённо пошевелилась, и в тот же миг с её оперения осыпался не менее толстый пласт пыли. Птица поспешила взлететь, чтобы не задохнуться в густом, медленно оседающем облаке.
   Как такое могло случиться?
   Она уселась на небольшое возвышение перед статуей ворона и попыталась сосредоточиться. Только что Норруан вернулся в Замок; она прочла о том, как Гость сразил его, ворвавшись во главе Воинства в Моррон, и…
   И всё.
   Дальше была пропасть. Морни тщетно пыталась вспомнить хоть что-нибудь — и не могла. Отчего же тогда она очнулась? Как смогла просидеть здесь неподвижно так долго, что успела обрасти пылью?
   Ответа на эти вопросы не предполагалось. Итак, Норруана нет, подумала ворона. Книга здесь, рядом с тем местом, где когда-то была найдена. А что теперь делать ей? Пытаться вернуться в Зивир? Но зачем? Или выбраться через противоположный зал — Норруан, кажется, говорил, что там есть проходы в неисследованные места?
   В любом случае сидеть здесь и чего-то ждать бессмысленно.
   Едва он успела это подумать, как скрипнула правая дверца, открывавшая доступ во второй зал и в неё, пригнувшись, вошёл Норруан.
   От радости Морни не смогла произнести ни слова.
   — Привет, — попросту сказал Владыка Моррон и вытянул вперёд левый локоть, предлагая усесться на него. Что ворона и сделала.
   — Что случилось? — спросила птица после того, как убедилась, что это всё-таки Норруан. Правда, теперь он казался ещё более худым. И куда-то делся его неизменный меч.
   — Долго рассказывать, — махнул рукой Норруан. — В двух словах, мы свободны. Так что надо избавиться от этого, — он указал на Книгу, — и выбираться отсюда поскорее. — Норруан обратил внимание на толстый слой пыли, наросший на скамеечке, столе, прочих вещах и присвистнул.
   — Долго же меня не было, — протянул он, с сочувствием глядя на Морни.
   — Очень долго, — подтвердила та. — Но как ты собираешься избавиться от неё? Ты ведь сам говорил, что Книга неуничтожима.
   — Есть одна идея, — серьёзно ответил человек и уселся за стол. Потрогал перо, вмёрзшее в давно пересохшую чернильницу, и пошевелил пальцами в воздухе. Чернильница вздрогнула и оказалась полной великолепных чёрных чернил. Ворона с восхищением смотрела на происходящее.
   — Вот так, — Владыка провёл по одному из первых листов пером, жирно перечёркивая несколько первых строк. — Вот и всё. Нет Норруана, нет книги, — он засмеялся. — Книге больше не нужен я, а мне не нужна она. — Он захлопнул Книгу, поднимая новое облако пыли, и ворона заметила, что очертания Книги потекли, расплылись, и она испарилась. Не оставив и следа.
   — Вот и всё, — Норруан казался очень уставшим. — Теперь можно уходить.
   — Но куда? В Зивир? — Морни оглянулась и заметила, что «лаз», ведущий некогда в подземелья Моррон, исчез. Кусок верёвки, покрытый пылью, валялся на полу, словно умершая от истощения змея.
   — Зивира больше нет, — засмеялся Норруан и поднялся из-за стола. — Впрочем, конечно, может быть, он всё ещё есть где-нибудь — но меня это уже не касается. Там нет меня и нет тебя. Разве это не великолепно?
   — Разумеется, — ворона поёжилась, не вполне ещё веря в то, что такое возможно. — Но куда мы уйдём?
   — Туда, — указал Норруан на дверцу. — Там есть куда уйти. А если двери окажутся запертыми, будем стучать, пока не откроют. Мне…
   Он вдруг замолчал, прислушиваясь к неожиданно возникшему шуму в ушах. Сглотнул, пытаясь избавиться от него. Но шум усиливался, становясь мерным гулом боевых барабанов и окружающий мир начал расплываться и меркнуть.
   — Что с тобой? — донёсся испуганный голос из сгущавшейся мглы.
   Норруан не успел ответить.
   Перед ним мелькнула комната, стены которой были чёрными разбитыми зеркалами; он успел заметить, стремительно приближаясь к комнате, как новая, ярко-белая, грань раздвинула ряды мёртвых зеркал.
   «Нет!» — попытался крикнуть Норруан, прежде чем неумолимая сила ударила его с размаху о сияющую плоскость. После чего всё исчезло.
   Ворона едва успела взлететь. Норруан поднял руки к вискам, словно ощутил приступ головной боли, споткнулся и, падая навзничь, исчез.
   В ушах Морни ещё звучал его отчаянный крик.
   Она облетела весь зал, не зная, что ей делать, и взглянула на фигуру ворона.
   Отчего-то ей показалось, что тот насмешливо улыбается.
   — Всё идёт успешно, — доложил Первому и шести его мрачным коллегам уставший некромаг. — Мы держим его. Когда произойдёт затмение, демон будет у нас в руках.
   — Что-нибудь ещё?
   — Нет, Повелитель. Всё идёт, как предполагалось.
   Первый отпустил мага и торжествующе оглядел соратников.
   — Ну что? — спросил он. — По-моему, можно позволить себе немного порадоваться. Через двадцать… — он взглянул на часы. — Через восемнадцать минут у нас появится абсолютное оружие. Не хотите ли отметить?
   — Мне кажется, — сухо заметил Четвёртый, — что праздновать надо совершившиеся события.
   — Верно, — Первый опустился в кресло. — Ну что же, если через полчаса ничего не произойдёт, сможете меня сместить.
   — Похоже, речь шла о восемнадцати минутах, — усмехнулся Шестой; в отличие от остальных он был стар и желчен.
   — Необходимо ещё время, чтобы спуститься в святилище и подняться из него.
   Шестой пожал плечами и, как и все остальные, уставился на часы.
   Маятник двигался неторопливо.

XXVIII

   Вечер того же дня.
   Он сильно напоминал тот памятный первый вечер, когда монах только-только приступил к переводу Книги. Вновь в его кабинете были Шассим-Яг и Айзала, и вновь речь шла о разных разностях. О том, что на самом деле тревожило всех, не говорили ни слова.
   — Я совершенно с тобой не согласна, — произнесла Айзала. — Тебе рано на покой, Унэн. Конечно, лето выдалось беспокойное, но у тебя ведь нет преемника.
   Унэн открыл было рот, чтобы упомянуть У-Цзина, но ему не позволили произнести ни единого слова.
   — Нет, — Айзала подняла руку ладонью вперёд. — Кроме того, нашим очаровательным близнецам надо учиться по меньшей мере четыре года. Ты, кажется, обещал обучить их всему, что знаешь? Ну так выполняй обещание. Отдых я тебе обеспечу, но покидать монастырь ещё рано. В особенности теперь, когда и Триада и Тот, кто несёт свет Учения, обретают всё больше последователей.
   — Хочешь услышать о себе что-нибудь хорошее — объяви, что умер, — проворчал монах, хотя было видно, что подобные речи ему по вкусу. — А насчёт отдыха, Достопочтенная… место, время и род его я выберу сам.
   — Не знаю, как ты, а я точно этой осенью ухожу от дел, — проговорил Шассим. — Столько событий сразу — слишком много для меня.
   Монах припомнил, что в начале осени целителю исполняется пятьдесят два или пятьдесят три года. Говорить об этом было неудобно, но век Флоссов был — по сравнению с другими расами — крайне короток. В лучшем случае Шассиму оставалось пятнадцать-двадцать лет жизни, под самый конец отягощённой многочисленными заболеваниями и дряхлостью.
   Лечения от этого не существовало. Да ни один Флосс и не принял бы какого бы то ни было лечения. Это была одна из их черт, которую монах так и не смог понять.
   Шассим же страдал — и это было отчётливо видно — ещё и от частых путешествий через порталы. Здоровье его уже должно быть изрядно подорвано.
   Воцарилось неловкое молчание.
   — Нет уж, дорогой Шассим, — заявил монах категорически. — В отставку мы уйдём вместе. Мне нужно закончить — с твоей помощью — три последних трактата; кроме того, кто-то хотел сделать из разбойниц превосходных целителей.
   — Ты мастер добиваться того, чтобы дали обещание, — вздохнул флосс. — И, кстати, у девочек есть имена.
   — Если бы ты хоть раз попытался привести в порядок библиотеку, после того, как там побывали эти милые создания, то…
   — Хватит, — суровым тоном произнесла жрица. Глаза её улыбались. — Это становится однообразным. Нам нужно было обсудить некоторые вопросы торговли, Сунь. В этом году наших сил будет недостаточно, чтобы переработать такое количество зерна и фруктов. Что бы ты посоветовал?..
   …Когда Унэн проводил гостей и вернулся к столу, он заметил, что слово «поторопись!» стало несколько ярче. Он долго думал, что бы это значило, но так ничего и не придумал.
   Надо ложиться спать, подумал Унэн, вздыхая. Завтра нелёгкий день.
   Он и не представлял, насколько окажется прав.
   Он возвращался к реальности медленно. Яркие пятна кружили вокруг; постепенно просыпались органы чувств — то, что разум впоследствии назовёт органами чувств. Как и во время памятного пробуждения в «зеркальной комнате» — не первого и, увы, не последнего — сознание воссоздавалось с отвратительной неторопливостью.
   Когда он понял, что видит, вокруг танцевало множество разноцветных пятен; до слуха доносились медленные и едва ощутимые вибрации. Похоже, время движется здесь с иной скоростью.
   Потом всё прояснилось.
   Он стоял посреди просторной комнаты; множество разнообразных символов, назначение которых пока не было понятно, украшали стены. Трое людей находились рядом; один, вооружённый посохом из чёрного дерева и облачённый в роскошную мантию, стоял напротив, шагах в пяти, перед пюпитром, на котором лежали манускрипты. Губы человека в мантии медленно двигались, но до сознания пока не доходило ни одно слово.
   Двое других усердно трудились над громоздкими сооружениями из стекла и керамики; от сооружений исходил густой дым, быстро рассеивавшийся в воздухе. Явившийся осознавал, что было жарко.
   Наконец, время стремительно ускорило свой бег, и чувства приспособились к тому месту, в котором он находился.
   Человек перед пюпитром сразу же это понял.
   — Демон, — обратился он торжественно. — Именем Повелителей Хаоса, что призвали тебя из мрака бездны и…
   Он поднял с пюпитра странный, косо оборванный лист бумаги и поднял его перед собой, словно этот лист обладал некой силой.
   Взгляд стоявшего напротив упал на лист.
   На первые несколько строчек.
   Строчки словно ожили перед его глазами. Неведомые буквы потекли, преобразились и ярко засветились.
   Резко приблизились и своим сиянием обожгли прислушивавшееся сознание.
   «Я Норруан», отозвались слова оглушительным грохотом, и стоявший напротив мага с чёрным жезлом понял, что это правда.
   Дальше было всё, как обычно.
   — Срок истёк, — объявил Шестой. — Где же ваше абсолютное оружие, Первый? Может быть, пора признать, что и этот план провалился?
   — Ничего не изменится оттого, что мы подождём ещё пять минут, — ответил Первый невозмутимо.
   Остальные шестеро переглянулись. Первый, несомненно, блефовал, но в самообладании ему было трудно отказать.
   Вновь послышались шаги; вновь загремели ключи; отчаянные вопли разорвали тишину, и вскоре всё было кончено. Хиргол вздрогнул и покосился направо — туда, где находился его сосед по плену. Возможно, некогда он выглядел лучше. Сейчас это был едва живой старик, кожа да кости. Взгляд его был совершенно безумным, но за жизнь он держался с поразительной силой.
   Хиргол начал разговор, чтобы как-то отвлечься от мысли о неизбежной смерти; когда он смог привыкнуть к исходящему от старика зловонию (поняв, что сам скоро придёт в подобное же состояние), то смог найти какой-то смысл в продолжении существования — даже в этом месте.
   Потому что желание сбежать отсюда из мечты, бессмысленной и недостижимой, превратилось в манию. В особенности, когда старик (наотрез отказавшийся сообщать своё имя) заключил, выслушав короткий рассказ юноши:
   — Твои родственники, несомненно, мертвы с того момента, как ты сел на корабль.
   — На корабль? — тупо переспросил Хиргол. Он не говорил ни о чём подобном.
   — На корабль, на корабль. В этом подземелье иногда узнаёшь совершенно невероятные вещи. Например, не все узники прямым ходом отправляются на алтарь Повелителей Разрушения…
   От страха Хиргол мгновенно вспотел.
   — … и некоторые взамен становятся важными людьми, слугами самой Семёрки.
   — Почему вы думаете, что мои родственники… — последнее слово никак не давалось юноше.
   — Так было всегда, — пожал плечами старик. — Так было со мной. Сколько мне лет, как ты думаешь? Сто? Девяносто? Мне нет ещё и сорока. Я тоже был молод и глуп и поверил, что мою семью наградят, если я помогу Семёрке… нет, в то время ещё Девятке. И вот я здесь, — старик сплюнул, — дожидаюсь правосудия наших Повелителей. Если ты мечтаешь убежать отсюда, откажись от этого. Нами правит только случай.
   — Я не откажусь, — угрюмо возразил Хиргол, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не чесаться. — Я сбегу.
   — Как знаешь, — старик пожал плечами. — Если сбежишь, в этом зверинце появится хоть одна стоящая новость.
   Отчего-то в этот момент Хиргол вспомнил о горностае. Зверёк провёл его к воде (только теперь Хиргол это понял) и бесследно испарился, едва юноша решил попытать счастья в поселении. Где он теперь? Что делает?
   Удивительно, но стоило ему вспомнить о маленьком проводнике, как все тревоги моментально улетучились и Хиргол, впервые за последние сутки, уснул. Подложив под голову тот самый мешок — оказавшийся самым чистым предметом в его клетке.
   — …именем их я приказываю тебе… — звучно продолжал маг. Голос его был исполнен торжества; он осознавал, что его имя, возможно, войдёт в историю. Сейчас, как только последние слова формулы будут произнесены и демон, посланный Владыками Хаоса, станет — на один меньший месяц — послушен воле Семёрки…
   Тут, к его изумлению, сияющая фигура, сотканная из языков пламени, что недвижно стояла в центре, посреди множества сдерживающих начертаний, неожиданно сгустилась и превратилась в высокого худого человека. В чёрном камзоле, со светлыми волосами и бездонными глазами.
   Пришелец шагнул за пределы защитной Печати, что могла бы сдержать с десяток элементарных духов. Шагнул свободно и легко и маг подавился незаконченной формулой. Впрочем, силы для одного возгласа у него всё же нашлись:
   — Поднимайте тревогу!..
   Больше он не успел ничего сказать. Человек — или демон? — протянул к нему руку и маг моментально окаменел. Вот и весь след в истории. Человек легонько стукнул по статуе ладонью и окаменевший маг рассыпался грудой мусора. Пришелец встал перед пюпитром, не обращая внимания на перепуганных ассистентов, и поднял злополучный лист.
   — Что же это, — проговорил он на чистейшем языке Империи, — я же выполнил все свои обещания! Почему ты снова взялась за меня?
   Ассистенты были слишком перепуганы, чтобы попытаться ударить демона в спину и стали потихоньку отползать в сторону. Там находился сигнальный кристалл, с помощью которого можно поднять тревогу… ибо если демон скроется, а они не докажут, что пытались этому помешать… одним словом, Семёрка была куда страшнее этого неведомо откуда взявшегося светловолосого незнакомца, разодетого во всё чёрное.
   — Ясно, — услышали они глухой голос. — Ну что же, тогда продолжим.
   И человек безошибочно направился к панели, за которой находился тайный ход. Завершался он порталом, ведущим почти в самую штаб-квартиру Семёрки.
   Один из ассистентов протянул руку к кристаллу.
   Человек, не оборачиваясь, щёлкнул пальцами, и ассистент обратился в горстку пыли. Второй решил не искушать судьбу и просто упал ничком, закрыв голову руками.
   Когда он поднял голову, то был уже один. Демон исчез. Чудесным образом забыв уничтожить последнего из тех, кто призвал его. Что ж, надо поторопиться, пока эту ошибку не исправили его временные повелители. Что-то подсказывало ассистенту, что в ближайшее время Семёрке будет не до него, случайно выжившего помощника, использованного инструмента, какие Семёрка порой выкидывала, не раздумывая.
   Как ассистент смог понять это, никто никогда и не узнает.
   Была ночь.
   Хотя, конечно, никто не смог бы сказать этого. В подземелье всегда была ночь. Просто порой за узниками приходили несколько реже, чем обычно. И ночью — как говорил старик — никогда не приносили ни скудной еды, ни воды.
   Хиргол проснулся от странного ощущения. Что-то царапало его щёку. Ощущение было не из приятных, и поначалу ему показалось, что это какой-то камушек. Несколько раз он поворачивался с боку на бок, но что-то продолжало терзать его.
   Наконец, Хиргол проснулся и, поняв, что нечто небольшое склонилось к его лицу, едва не отпрыгнул в сторону с жутким криком. Но вовремя удержался, заметив метнувшуюся в сторону чёрно-белую тень.
   Слабо светившуюся в темноте.
   Проводник!
   Хиргол хотел было что-то сказать, но зверёк встал на задние лапы и совершенно человеческим жестом прижал к губам правую переднюю лапку.
   Юноша кивнул и, вскочив на ноги (бесшумно сделать это, увы, не удалось), протянул проводнику руку. Зверёк проворно взобрался к нему на плечо и там застыл, вцепившись в Хиргола мёртвой хваткой.
   Хирголу вновь казалось, что он спит. Впрочем, подобное ему казалось уже неоднократно, и если он, проснувшись, не обнаружит вокруг зловонного подземелья, будет только рад.
   — Что теперь? — спросил Хиргол тихо. Зверёк никак не отреагировал. Странный вопрос, понял Хиргол. Не явился же он сюда, чтобы попрощаться! Следовательно… следовательно…
   На негнущихся ногах Хиргол добрёл до дверцы. Увы, чуда не случилось, и замок оказался надёжно запертым. Огонёк надежды, только зажёгшийся в душе юноши, начал блекнуть. Он занёс было ногу, чтобы в бессильном гневе ударить по замку, как вдруг его больно укусили за ухо.
   Хиргол тихонько охнул, отшатнувшись прочь. Горностай стёк по руке и, легко протиснувшись сквозь прутья, оседлал замок. Хиргол наклонился поближе, чтобы понять, что тот собирается делать. Не перекусывать же дужку в палец толщиной!
   Зверёк неуловимо изменился и вместо изящной умной мордочки его туловище теперь завершалось огромной уродливой мордой, напоминающей крокодилью. Пасть приоткрылась, и три капли тяжёлой прозрачной жидкости упали на замок.
   Послышалось громкое шипение, и едкий дым окутал Хиргола. Огромного труда ему стоило не закашляться. Он не успел ещё справиться с позывами к кашлю, как зверёк — уже в прежнем облике — взбирался вверх по штанине.
   Немного осталось от замка. Так, вязкая масса, похожая больше всего на ком ржавчины. Хиргол несильно толкнул дверцу, и она открылась, оповещая всех о побеге отвратительным визгом. Чтоб тебе провалиться, посулил юноша шёпотом.
   — Эй!
   Шёпот доносился из клетки, где находился старик. Хиргол повернулся, несмотря на то, что зверёк встревоженно попискивал и прищёлкивал.
   — Счастливого пути, — прошептал знакомый голос. — Если встретишь кого-нибудь из Семёрки, скажи, что я пожелал им лопнуть.
   Кивнув, Хиргол кинулся было вправо. Но зверёк поднял негодующий шум, и пришлось повернуть в противоположную сторону. Создавалось ощущение, что горностай в совершенстве знает дорогу отсюда.
   Что ж, тем лучше.
   Первые три поворота они миновали без всякого труда.
   А затем Хиргол едва не сшиб с ног стражника. Того самого, кто не так давно плюнул ему в лицо.
   Стражник схватил беглеца за горло, и по лицу его пробежало выражение восхищения.
   — Шустрый, — просипел он. — Очень хорошо. Шустрых у нас тут любят. Сейчас…
   Он не успел закончить фразы, потому что чёрно-белое чешуйчатое тело обвило его шею, и в горло вонзились изогнутые клыки, сочащиеся ядом.
   Норруан вышел на улицу. Был вечер; город жил неторопливой сонной жизнью. Даже не верилось, что где-то здесь, совсем рядом, находятся люди, решившие добиться мирового господства.
   Что ж, очень похоже на все предыдущие… попытки. Норруан скривился и вновь взглянул на лист. Где же остальная часть?
   Помнится, я просил дать мне возможность узнавать, где находится книга.
   — Покажи мне, где ты находишься! — потребовал он, и короткое видение предстало его глазам. Небольшая комната, стеллажи у стен, Книга, открытая и лежащая на столе.
   И невысокая фигура, склонившаяся над Книгой.
   Норруан хотел было избавиться от видения, как человечек повернул голову и бывший Владыка Моррон узнал его. И остолбенел. Это был тот самый монах… с которым он некогда соревновался, если можно так сказать, в том, кто из них удачнее «подправит» судьбу другого при помощи Книги.
   Вот оно, значит, как.
   Норруан прислушался к самому себе. Нет, он пока ещё свободен. Нет чувства, что твоя жизнь уже взята на заметку и некто уже просчитал всё, чего ты должен достигнуть и заранее решил за тебя, когда и как всё должно оборваться.
   Пока ещё свободен. Что общего с тем, как это происходило раньше?
   Мировое господство.
   Что ж… Норруан ощутил, как план созревает у него в голове. Ради этого безвестного монаха, который, как и он сам некогда, прикован к Книге (это отчего-то казалось очевидным), надо попытаться убить двух зайцев одним выстрелом.