Страница:
Понятие астейя соотносится с бескорыстием, в целом Айенгар, наверное, прав: за служение этому миру человеку воздается. Однако служение служению рознь, сегодня развелось множество «учителей» чего угодно, которые как бы ненавязчиво вьются вокруг души, но лезут при этом в карман. Астейя это отказ от желания присвоить принадлежащее кому-то, собственность не порочна, порок — это замыкание на ней всех устремлений. Непривязанность схожа с недеянием, это свойство не особенно радоваться, когда деньги есть, и не слишком печалиться, когда их нет. Патанджали говорит: «Упражнениями в не присвоении все богатства достигаются йогом» (99, 2.37).
Брахмачарья (последний компонент ямы) можно перевести как «благочестивая жизнь» или «воздержание». Уже Веды считают семя сосредоточием жизненной энергии. Тантра, будучи более поздней, нежели йога Патанджали, системой спасения, считала, что его надлежит сохранять, поскольку секс энергозатратен и препятствует духовному развитию. В Индии есть четыре типа брахмачаринов;
• савитри — после принятия священного шнура посвящённый воздерживается три дня;
• праджапатья — воздержание длится год;
• собственно брахмачари — воздержание от момента посвящения до конца изучения Вед;
• найштхика — полное целомудрие.
Считается, что сексуальные желания подавлять не следует, надо создавать наилучшие условия для их сублимации, хотя Вивекананда трактовал брахмачарью как целомудрие в мыслях, слове и деле при любых условиях. Но проблема в том, что воздержание не должно нарушать других принципов ямы, если человек мучительно борется с собой, ему не до йоги. Какой смысл в том, что протопоп Аввакум держал руку над огнём, а толстовский отец Сергий, избегая соблазна, рубил топором пальцы?
Наверное, отказываться от любви земной можно лишь во имя любви к Богу. Тексты рекомендуют йогам, идущим «по полной программе», воздерживаться от секса, а Будда наставлял монахов так: «Не разговаривай с женщиной, если придётся разговаривать — не гляди на неё, если придётся глядеть — держись настороже».
Но в Индии известен Храм шестидесяти четырёх йогинь, которые когда-то овладели учением вплоть до самадхи, хотя в индуистской традиции женский аскетизм не поощрялся.
Форум http://www.realyoga.ru/phpBB2/viewforum.php?f=l — фрагменты дискуссии на тему брахмачарьи. Калидаса, 16.04.2003: «ИМХО, воспринимать брахмачарью, как однозначный отказ от желаний — это примитивно. Я уже говорил, что в этом проявляется общеиндийское ханжество, которое накладывает отпечаток на всё культурное наследие индуизма. С одной стороны — Кама-сутра, Ананга-ранга, храмы Каджурахо, Йони-тантра и принципы Свеччхачары, с другой — Ману дхармашастра, отрицание очевидного и стыдливые пассажи типа „сексу у нас нет...“ — это мы уже проходили, верно? А чревато оно вот чем: снаружи всё прилично и благообразно: ахимса-яма-нияма, брахмачарья и сплошное воздержание. А на деле — вамачарские практики в храме Джаганнатха, скрытые оргии вайшнавов Сахаджия и Панчаратра. И, кроме того, майтхуна для „внутреннего круга“ у респектабельного Свами Сатчитанады Ганапати и последователей Шри Видьи, педофилия и гомосексуализм у Сатья Саи Бабы, „святость“ Нимкароли Бабы, щупающего своих учениц-американок...
Сохранение семени — Дакшиначара (тантра «правой руки») — приветствует брахмачарью, Вамачара (Тантра «левой руки») — не поощряет, считая это стяжательством и духовным эгоизмом. Для Вамачары вообще, и для школ Кали-Кула и Махачина-крама характерно именно жертвование семени. Оно «подносится» в процессе Йони-пуджи наравне с другими «упачарами» (подношениями). Да, на уровне Дивйа (Высший, или Богоподобный) всё это принимает форму внутренней работы, «единение красного и белого» понимается именно как соединение Шивы и Шакти в Сахасраре. Но до этого ещё всем, извините, прыгать и прыгать... Отказ от секса не должен быть «вратой», аскезой, к нему приходят закономерно и логично, желание к «внешним» женщинам уходит само собой, приходит желание соединения с «собственной женщиной» (внутренней Шакти). Но этот процесс должен быть естественным! Насильственное воздержание будит «внутренних демонов», приводит к поллюциям, ночным кошмарам и дневным терзаниям, а заканчивается как у отца Сергия...»
Виктор, 16.07.2003. «Для чего человек ест? Чтобы, во-первых, чтобы продлить жизнь, во вторых, чтобы на какое-то время забыть о еде, чтоб потребность в ней исчезла, не давила на сознание, не мешала. То же и с сексом: в громадном спектре жизненных проявлений он имеет чёткую и ограниченную нишу, и раздувать значимость, ставя его во главу угла, как это сделал, например, Фрейд — бессмысленно и вредно. Традиционная йога даёт человеку гармонию и душевный покой, при этом секс, как и прочие природные проявления, занимает подобающее место и „не жмёт“! А бесконечные обсуждения того, как понять, истолковать и делать ЭТО „правильно“ и „духовно“ — одна из форм зависимости! Когда есть гармония — всё происходит так, как должно происходить именно у данного человека, и болтать здесь особо не о чем. ЭТО занимает в жизни ровно столько места и времени, сколько необходимо, и не более. Всё остальное время, когда вы об этом не вспоминаете — это и есть брахмачарья, она не может быть абсолютной, аналогично тому, как человек не может не есть. А если пытается — он, извините, глупец, поскольку ничего хорошего не получится. Когда же вы ЭТО без конца обсуждаете и пытаетесь „правильно“ соблюсти, то этой самой брахмачарьи нет и в помине. ИМХО».
Нияма — культивирование привычек, помогающих йогину приобрести навыки интроспекции. Это воздействие на характер посредством самодисциплины, именно поэтому нияма более интимная вещь. Если для соблюдения требований ямы можно уйти в лес или в пещеру (дабы избежать ситуаций соблазна), то предписания ниямы следует выполнять даже в полном одиночестве. Строго говоря, они не соотносятся с нравственными основами йоги, скорее это формирование качеств характера, необходимых для успешного её освоения. Может показаться, что яма ведёт человека к альтруизму, а нияма это «откат» в сторону эгоистичности, но на самом деле они уравновешивают друг друга, помогая избегать однобокости, когда воля вырождается в жестокость, а ненасилие в самоуничтожение. Бестактная правдивость может граничить с грубостью, нестяжательство с иждивенчеством, воздержание — быть предметом гордыни.
Первый пункт ниямы — шауча («очищать» или «быть чистым») — устранение загрязнения во всех его аспектах. Большинство комментаторов трактует шауча как внешнее и внутреннее очищение. Внешнее — это санация тела (и окружающего пространства) с помощью различных приёмов, поддержание его в чистоте омовениями, принятие соответствующей пищи, стирка. Вивекананда сказал однозначно: «Неопрятный человек не может быть йогом».
Шри Йогендра утверждал: «Йогин по вере своей — духовное существо, однако, это не мешает ему уделять необходимое внимание такому материальному аспекту жизни, как уход за своим телом. Каждый, кто по-настоящему занимается йогой, с самого начала должен чётко и недвусмысленно понять, что хорошее физическое состояние человека — это единственно надёжное средство достижения желаемого. Его первейшая обязанность — сохранение идеального здоровья через религиозную традицию здорового образа жизни...» (221, C.17).
В Тантре описаны пять видов очищения:
• Деха или Шарира шуддхи — очищение тела (Шат карма и асана);
• Нади шуддхи — очищение каналов «нади», асана и пранаяма;
• Манас шуддхи — очищение ума (Аджапа-джапа, Антара моуна и т.д.);
• Чакра шуддхи — практика мудр и бандх;
• Бхута шуддхи или Панчадхарани-мудра;
Посредством очистительных процедур достигается шесть целей:
• избавление от болезней;
• очищение тела;
• сохранение высокой физической готовности;
• укрепление иммунной системы;
• долголетие;
• нравственное и духовное просветление.
Внутреннее очищение (абхьянтара) достигается культивированием доброжелательности ко всему живому. Другая часть ниямы — самтоша — довольствование тем, что уже есть. На Западе постоянная неудовлетворённость считалась (до Ганса Селье) одним из факторов прогресса, на Востоке же её всегда воспринимали как состояние отрицательное. Будучи обращена на себя, она может принимать патологический характер и приводить к болезням психики. Традиционное религиозное воспитание приводит к тому, что индусы в массе своей уравновешены, хотя имея плотность населения Индии, любая европейская страна взорвалась бы, как бомба.
Довольствоваться обстоятельствами, какими бы они ни были — не для человека Запада, страх не добиться результата, получить не то, что ожидаешь, заставляет нас постоянно перенапрягаться, контролируя великое множество событий. Регулярная практика йоги спонтанно приводит к самтоше, это выражается в том, что вы довольны тем, что уже получено, и не слишком огорчаетесь, если что-то пока не идёт. Другими словами, позитивная установка сохраняется всегда, что очень важно. Самтоша не имеет ничего общего с самодовольством, скорее это позитивная окраска мировосприятии, недаром в анекдоте оптимист уверен, что мы живём в лучшем из миров, а пессимист опасается, что это так и есть.
Самтошу уравновешивает тапас, он не идентичен христианской аскезе, поскольку отнюдь не всегда направлен на усмирение плоти и погашение страстей. Нередко тапас — это самоистязание, предпринятое именно ради накопления силы. Это не принципиальный отказ от наслаждения, но нацеленность на то, чтобы достичь его максимума. Посредством тапаса легендарные персонажи принуждали к повиновению даже богов индийского пантеона, выполнявших любые их желания. Понятию тапаса в Упанишадах эквивалентен теджас (накал, блеск). Иногда тапас переводят как жар — подразумевается накопление энергии и сопутствующие этому ощущения в теле. Считается, что огонь тапаса уничтожает загрязнение ментальное, духовное и телесное.
Обычно комментаторы трактуют тапас как способность не воспринимать противоположности: жар и холод, голод и жажду, стояние и сидение, отсутствие речи и т.д. ССС перечисляет следующие виды тапаса:
• испытание жарой и холодом;
• пребывание у жаркого огня, чтобы тело стало худым и коричневым;
• пранаяма;
• голодание;
• сосредоточение ума на одной точке;
• молчание.
Считают, что подобной практикой из тела удаляются вредные вещества, оно становится крепким и выносливым, а ум — пригодным для созерцания. Посредством тапаса достигаются сиддхи, но он может также быть тамасическим, то есть бешеным и безрассудным, предпринятым себе во вред. С точки зрения психологии это добровольная и контролируемая фрустрация, в обыденности ведущая к неврозу. За счёт сознательного контроля, данный условно-патологический процесс направляется в желаемое русло, это в некотором роде «контролируемый аутогенный невроз». Хотя, конечно, грань здесь очень зыбкая. Перечисленные выше средства имеют скорее отношение к методике тапасьи.
В индийской литературе встречается описание разных видов тапаса. Он может быть долговременным, исполняемым всю жизнь, скажем на стадиях брахмачарья, ванапрастха и саньяса, либо кратковременный, ради достижения конкретной цели. Тапас короткий — стояние на одной ноге; неподвижное пребывание в воде; стояние между пятью огнями (четыре костра и солнце); созерцание кристалла; разные виды ограничения в поведении и еде — голодание, сидение на муравейнике и т.п. Долговременный — это брахмачарья, постоянные ограничения в еде и подвижности, долговременные обеты и т.д. (см. Д.Хартсуикер «Странствующие йогины», М., 1997, 125 фото).
По аспектам выполнения тапас можно условно разделить на три уровня:
1. Физический — описанный выше.
2. Вербальный. Наиболее часто в реальности используют обет молчания — моуна, произношение вслух отдельных мантр и молитв, а также аджапа — беспрерывное проговаривание их шепотом, при этом идеальной формой джапы считается такая, когда слова произносятся без видимого движения губ.
3. Ментальный — фиксирование ума на образе божества либо отдельном его символе. Это может быть любой атрибут бога: имя, эпитет, биджа-мантра, графический эквивалент — янтра, с длительным последующим фиксированием данного рисунка в сознании. В этом случае тапас фактически совпадает с некоторыми стадиями различных видов йоги.
В Гите, Упанишадах, агамах и нигамах главное внимание уделялось тому, что следует за исполнением тапаса и получением даров, которые разнились в зависимости от касты подвижника. Так брахман чаще всего получал от божества истинное знание, кшатрий — просил и получал силу и неуязвимость, вайшья — богатство, славу, долголетие, сыновей.
Во множестве мифов центром сюжета является рьяный подвижник-тапасин, от поведения которого страдают окружающие: вокруг него начинает гореть пространство либо закипает вода в реке, на берегу которой он творит тапас. Накопленной им силы начинают опасаться даже боги во главе с Индрой, который подсылает тапасину апсар («небесных» танцовщиц) для «размывания» концентрации. Если подвижник непреклонен, то боги начинают мешать ему в процессе тапаса.
Какие-либо взаимоотношения (коммуникация) с миром запредельного пагубно (а чаще всего — невозможно) для человека, не прошедшего определённый процесс очищения. Именно такую роль и выполняли различные виды тапасического подвижничества. Во время аскезы тапасин очищается от скверны мира здешнего и получает возможность реального контакта с миром небожителей.
Количество накопленной силы — разменная монета во взаимоотношениях между тапасином и богами: чем её больше приобретено, тем более серьёзный дар может требовать у них подвижник. Обладание большим количеством силы могло поставить тапасина на уровень богов, а порой и выше.
Мифы часто рассказывают о битвах девов с асурами, которые предавались тапасу с целью «захвата власти» во Вселенной и опрокидывания в ней «установленного порядка». Именно этот факт связан с тем, что тапасинов больше боятся не земные существа, а боги.
Но главное — это достижение тапасином определённой степени чистоты, необходимой для коммуникации с потусторонним или небесным мирами. Чем суровее тапас — тем больше выражена способность к такому контакту.
Скорее всего, ведёт своё происхождение от тапаса и Кундалини-йога, в её процессе физическое тело адепта должно «перегореть» в огне психического напряжения и трансформироваться для свободного общения с запредельным. Тапасин во время подвижничества избавляется от главного источника скверны — собственного тела, подавляя его обычные функции и проявления. Это видит, например, в результате своего тапаса мудрец Манканака, когда из его уколотой руки вместо крови (которая, являясь одной из восьми нечистых субстанций тела, на их божественные эквиваленты осквернение не распространялось) начинает течь травяной сок.
Итак, тапас — древнеиндийская практика, состоящая из физических, вербальных и ментальных действий, цель которой — очищение и психическое укрепление тапасина, в результате чего он может контактировать с миром сверхъестественного.
«Тот, кто начинает осваивать йогу, не должен есть мало — не должен есть много, не должен спать мало — не должен спать много, не должен работать мало — не должен работать много... Желудок не следует оставлять без еды дольше, чем на три часа» («Гхеранда-самхита»).
Так для начинающих показана необходимость усреднения нагрузок: в период адаптации к йоге следует неукоснительно избегать экстремальных ситуаций (в том числе голодания). В системе элементов ниямы смысл тапасу придают ишварапранидхана и свадхьяя, вместе с ним они образуют Крийя-йогу: «Подвижничество, самообучение, упование на Ишвару есть йога действия» (99, 2.7).
Свадхьяя означает изучение Вед, либо изучение себя самого посредством их чтения. Основой такой практики является джапа, Свами Шивананда утверждал, что свадхьяя требует ежедневного чтения Бхагавадгиты, поскольку через священный текст мы получаем контакт с Богом.
Последнее требование ниямы — ишварапранидхана, преданность божеству. Религиозные индийские авторитеты трактуют этот аспект как «преданность, покорность, посвящение себя, поклонение и установление Бога мотивом всех человеческих действий», а также как ощущение его всеприсутствия.
Вопрос о связи йоги с идеей Бога весьма деликатен. Радхакришнан отмечает: «Бога Патанджали не легко описать» (148, 2, с.326). И далее: «Личный Бог философии йоги очень слабо связан с остальной системой. Преданность Богу является только вспомогательным средством для достижения конечного освобождения. Бог представляет собой только особое „Я“, а не творца и охранителя Вселенной. Ишвара облегчает достижение освобождения, но не дарит его непосредственно. Такое понимание Ишвары является, конечно, неудовлетворительным, и мы не можем не сказать, что философия йоги ввела понятие бога только для того, чтобы быть модной и привлекать умы людей» (там же, с.328).
«...Понятие „Ишвара“ введено в сутры Патанджали случайно, оно не присуще им органически, удаление этого понятия из системы не только не нарушает её построения, но придаёт большую последовательность изложению. Йога-сутры, перечисляя способы достижения самадхи, наряду с другими упоминают и о преданности Ишваре, но не как о цели, не как о чём-то самодовлеющем, а лишь как об одном из способов работы над собой» (122, с.104).
«...Сутры I, 23-26 приходится рассматривать или как позднейшую интерполяцию, или как уступку обществу, на которую Патанджали был вынужден пойти» (там же).
«Коренное и решающее отличие йоги Упанишад и Гиты от йоги Патанджали состоит в том, что первые ставят себе целью единение с Высшим, достижение единства с Атманом (ранние Упанишады) или с Пурушей (Гита, поздние Упанишады), а йога Патанджали ставит целью разобщение... (122, с.194).
Как система Лейбница... ведёт по существу к атеизму, хотел ли того Лейбниц, или нет, так по существу ведёт к атеизму и йога Патанджали. Как не старался Патанджали упомянуть Ишвару, он целиком опирался на Санкхья-карику, атеистическую по существу своему. Как неубедительны искусственно приделанная к «Монадологии» теория предустановленной гармонии и учение о «Верховной Монаде»..., так неубедительно упоминание в Йога-сутрах Ишвары, с которым Патанджали по существу нечего делать.
В смысле атеистического понимания Сутр самой спорной, пожалуй, является сутра II, 45 (дополненное повторение 1, 23): Samadhi siddhir icvarapranidhanat, то есть «самадхи бывает успешна через преданность Ишваре». Но сутра не говорит о слиянии с Ишварой, как о цели йоги, а просто указывает ряд технических приёмов, рекомендуемым для достижения состояния самадхи» (там же).
— «...Об Ишваре как о конечной цели йоги Патанджали не упоминает: его цель не йога „Тайттирийя-упанишады“ или „Бхагавадгиты“ (XVIII, 64-66), не единение, а разрыв, не собранность, а обособление (kaivalyam)» (122, с.195).
На самом деле йога — вещь прикладная, не пересекающаяся с религиозными убеждениями, зато она необычайно полезна для обеспечения качества жизни. Некоторые деятели РПЦ пытаются представить её как ересь, противную духу православия, но это не соответствует действительности, оздоровление тела и души — дело несомненно богоугодное.
Виджнянабхикшу утверждал: «Из всех видов... созерцания созерцание высшего Божества считается наиважнейшим», так считали и христианские подвижники.
Сущность религии состоит в утверждении связи каждого индивида с метафизическим фактором внеземного происхождения. Вопрос наличия либо отсутствия Бога будет всегда смущать разум, и необходимо научиться жить, не имея на него однозначного ответа. Либо находить свои варианты ответа, позволяющие сохранять душевный покой.
Что такое вера? Верить можно лишь в то, что логически недоказуемо: «И Сын Божий умер — это достойно веры, ибо абсурдно. И погребенный, он воскрес, это не подлежит сомнению, ибо это невозможно» (Тертуллиан).
Известный деятель РПЦ дьякон А.Кураев крайне непоследователен в своих высказываниях в адрес йоги, например: «Йогическое „тат твам аси“ адекватно реальному опыту любого (значит, и христианского в том числе!) созерцательного подвижничества».
Но в то же время внутренний свет, который видит созерцатель, есть «тварное свечение ума», а православие, утверждает Кураев, априори отличает неистинный свет от нетварного света Божества.
«И здесь — важнейшая грань, непроходимо разделяющая христианский опыт и опыт языческий. Человек не есть частица Божества, Бог не есть высшая структура человеческой души» (102, 2, с.140-150).
«...Свет, который созерцают йоги и оккультисты, не есть Божественный...» (там же, с.259).
«...Йогический путь антропологически, архетипически чужд нашей средиземноморской культуре» (с.205).
«Единственная известная мне сегодня современная богословская работа, посвящённая критическому сопоставлению теософии и христианства, принадлежит как раз священнослужителю Армянской Апостольской Церкви архимандриту Паркеву Мартиросяну. Он сам в молодости практиковал теософию и йогу» (там же, с.118).
Итак, согласно Кураеву «тат твам аси» йоги адекватно опыту любого созерцательного подвижничества. Следовательно — и христианского. Значит, «свечение» наблюдается и в йогическом и в христианском опыте. Но православие, в отличие от йоги, автоматически отличает свет Божества от духовного, но всё же тварного свечения ума. Языческая мистика считает этот свет конечной инстанцией, тогда как православие — промежуточной.
Следовательно, мистик-христианин способен видеть свет как истинный, так и неистинный, и автоматически может отличить первый от второго. А мистик-йог если и видит свет, то исключительно ложный. Это уже пахнет расизмом, почему христианин способен видеть подлинный духовный свет; а йог — нет? Уж не потому ли что истину вообще способны воспринимать одни только православные? Удивляет и то, что Кураев упорно помещает на одну доску йогу и оккультизм, хотя, подробно препарируя «живую этику», он не может не видеть, что Рерихи имеют такое же отношение к традиционной йоге, как он сам — к Рерихам.
Вообще дьякон неравнодушен к йогинам, вот его пассаж начала 1990-х: «Проститутке из „Метрополя“ проще войти в Царство Христово, чем гималайскому отшельнику» («Облики неоязычества», М., МНПО, «Буква», с.53).
Как тут не вспомнить замечательную фразу: «Иисус возвещал царство Божие, а пришла Церковь» (Е.В.Барабанов, «Новая политическая теология И.Б. Меца и Ю. Мольтмана», «Вопросы философии», №9, 1990, с.76-82).
Вот мнение К.Г.Юнга, человека глубоко религиозного: «Пока ещё слишком рано говорить о том, какие могут быть последствия общего признания гибельной аналогии между Государственной религией марксистов и Государственной религией Церкви. Абсолютистская претензия на то, что Божье царство может быть представлено человеком, печально напоминает „божественность“ государства, а нравственный вывод, сделанный Игнатием Лойолой, исходя из авторитета церкви („цель оправдывает средства“), служит чрезвычайно опасным оправданием лжи, как инструмента политики. И Церковь, и марксизм требуют безоговорочной веры, тем самым, ограничивая свободу человека, одно ограничивает его свободу в отношениях с Богом, другое — с Государством, вырывая, таким образом, могилу индивидуальности» (242, с.75-76).
«Церкви допускают важность индивида только тогда, когда он признаёт их догмы...» (там же, с.81).
Сегодня РПЦ берёт реванш за свою длительную униженность, но поскольку люди в её структурах остались прежние, то и методы решения проблем из прошлого переносятся в настоящее. И вот уже в Севастополе некий отец Георгий, лучший друг (что отнюдь не секрет) местной мафии, в своих проповедях клеймит йогу, которая «от сатаны». А мантра «Ом», как заявила настоятельница одного женского монастыря — «молитва для призыва лунного беса». Всё это ерунда, йога не претендует на души, занимаясь исключительно здоровьем во всех его мыслимых аспектах.
Известны деятели русского богословия, которые конструктивно относились к йоге. Вот выдержка из книги старообрядческого епископа Михаила Семёнова (1874-1916): «Йога, её часть хатха-йога, есть учение о здоровом человеке. Йоги верят, что сущность человека не в теле. Они признают, что его бессмертное „я“, которое всякое человеческое существо более или менее сознаёт, не есть его тело, которое оно только занимает и которым пользуется. Они признают, что тело только одежда, в которую облекается дух. Они знают, что такое тело, и не обманываются мыслью, что оно является сущностью человека. Но, зная это, они знают также, что тело есть инструмент, которым дух пользуется для своего проявления и работы. Они знают, что телесная оболочка необходима для проявления и роста человека в настоящей стадии его развития. Они знают, что тело является храмом духа. И соответственно этому они верят, что заботы о развитии тела заслуживают такого же внимания, как и развитие некоторых высших сторон человека, потому что, имея нездоровое и недостаточно развитое материальное тело, мысль не может функционировать, как следует, и весь этот инструмент не может быть наивыгоднейше использован его хозяином — духом.
Брахмачарья (последний компонент ямы) можно перевести как «благочестивая жизнь» или «воздержание». Уже Веды считают семя сосредоточием жизненной энергии. Тантра, будучи более поздней, нежели йога Патанджали, системой спасения, считала, что его надлежит сохранять, поскольку секс энергозатратен и препятствует духовному развитию. В Индии есть четыре типа брахмачаринов;
• савитри — после принятия священного шнура посвящённый воздерживается три дня;
• праджапатья — воздержание длится год;
• собственно брахмачари — воздержание от момента посвящения до конца изучения Вед;
• найштхика — полное целомудрие.
Считается, что сексуальные желания подавлять не следует, надо создавать наилучшие условия для их сублимации, хотя Вивекананда трактовал брахмачарью как целомудрие в мыслях, слове и деле при любых условиях. Но проблема в том, что воздержание не должно нарушать других принципов ямы, если человек мучительно борется с собой, ему не до йоги. Какой смысл в том, что протопоп Аввакум держал руку над огнём, а толстовский отец Сергий, избегая соблазна, рубил топором пальцы?
Наверное, отказываться от любви земной можно лишь во имя любви к Богу. Тексты рекомендуют йогам, идущим «по полной программе», воздерживаться от секса, а Будда наставлял монахов так: «Не разговаривай с женщиной, если придётся разговаривать — не гляди на неё, если придётся глядеть — держись настороже».
Но в Индии известен Храм шестидесяти четырёх йогинь, которые когда-то овладели учением вплоть до самадхи, хотя в индуистской традиции женский аскетизм не поощрялся.
Форум http://www.realyoga.ru/phpBB2/viewforum.php?f=l — фрагменты дискуссии на тему брахмачарьи. Калидаса, 16.04.2003: «ИМХО, воспринимать брахмачарью, как однозначный отказ от желаний — это примитивно. Я уже говорил, что в этом проявляется общеиндийское ханжество, которое накладывает отпечаток на всё культурное наследие индуизма. С одной стороны — Кама-сутра, Ананга-ранга, храмы Каджурахо, Йони-тантра и принципы Свеччхачары, с другой — Ману дхармашастра, отрицание очевидного и стыдливые пассажи типа „сексу у нас нет...“ — это мы уже проходили, верно? А чревато оно вот чем: снаружи всё прилично и благообразно: ахимса-яма-нияма, брахмачарья и сплошное воздержание. А на деле — вамачарские практики в храме Джаганнатха, скрытые оргии вайшнавов Сахаджия и Панчаратра. И, кроме того, майтхуна для „внутреннего круга“ у респектабельного Свами Сатчитанады Ганапати и последователей Шри Видьи, педофилия и гомосексуализм у Сатья Саи Бабы, „святость“ Нимкароли Бабы, щупающего своих учениц-американок...
Сохранение семени — Дакшиначара (тантра «правой руки») — приветствует брахмачарью, Вамачара (Тантра «левой руки») — не поощряет, считая это стяжательством и духовным эгоизмом. Для Вамачары вообще, и для школ Кали-Кула и Махачина-крама характерно именно жертвование семени. Оно «подносится» в процессе Йони-пуджи наравне с другими «упачарами» (подношениями). Да, на уровне Дивйа (Высший, или Богоподобный) всё это принимает форму внутренней работы, «единение красного и белого» понимается именно как соединение Шивы и Шакти в Сахасраре. Но до этого ещё всем, извините, прыгать и прыгать... Отказ от секса не должен быть «вратой», аскезой, к нему приходят закономерно и логично, желание к «внешним» женщинам уходит само собой, приходит желание соединения с «собственной женщиной» (внутренней Шакти). Но этот процесс должен быть естественным! Насильственное воздержание будит «внутренних демонов», приводит к поллюциям, ночным кошмарам и дневным терзаниям, а заканчивается как у отца Сергия...»
Виктор, 16.07.2003. «Для чего человек ест? Чтобы, во-первых, чтобы продлить жизнь, во вторых, чтобы на какое-то время забыть о еде, чтоб потребность в ней исчезла, не давила на сознание, не мешала. То же и с сексом: в громадном спектре жизненных проявлений он имеет чёткую и ограниченную нишу, и раздувать значимость, ставя его во главу угла, как это сделал, например, Фрейд — бессмысленно и вредно. Традиционная йога даёт человеку гармонию и душевный покой, при этом секс, как и прочие природные проявления, занимает подобающее место и „не жмёт“! А бесконечные обсуждения того, как понять, истолковать и делать ЭТО „правильно“ и „духовно“ — одна из форм зависимости! Когда есть гармония — всё происходит так, как должно происходить именно у данного человека, и болтать здесь особо не о чем. ЭТО занимает в жизни ровно столько места и времени, сколько необходимо, и не более. Всё остальное время, когда вы об этом не вспоминаете — это и есть брахмачарья, она не может быть абсолютной, аналогично тому, как человек не может не есть. А если пытается — он, извините, глупец, поскольку ничего хорошего не получится. Когда же вы ЭТО без конца обсуждаете и пытаетесь „правильно“ соблюсти, то этой самой брахмачарьи нет и в помине. ИМХО».
Нияма — культивирование привычек, помогающих йогину приобрести навыки интроспекции. Это воздействие на характер посредством самодисциплины, именно поэтому нияма более интимная вещь. Если для соблюдения требований ямы можно уйти в лес или в пещеру (дабы избежать ситуаций соблазна), то предписания ниямы следует выполнять даже в полном одиночестве. Строго говоря, они не соотносятся с нравственными основами йоги, скорее это формирование качеств характера, необходимых для успешного её освоения. Может показаться, что яма ведёт человека к альтруизму, а нияма это «откат» в сторону эгоистичности, но на самом деле они уравновешивают друг друга, помогая избегать однобокости, когда воля вырождается в жестокость, а ненасилие в самоуничтожение. Бестактная правдивость может граничить с грубостью, нестяжательство с иждивенчеством, воздержание — быть предметом гордыни.
Первый пункт ниямы — шауча («очищать» или «быть чистым») — устранение загрязнения во всех его аспектах. Большинство комментаторов трактует шауча как внешнее и внутреннее очищение. Внешнее — это санация тела (и окружающего пространства) с помощью различных приёмов, поддержание его в чистоте омовениями, принятие соответствующей пищи, стирка. Вивекананда сказал однозначно: «Неопрятный человек не может быть йогом».
Шри Йогендра утверждал: «Йогин по вере своей — духовное существо, однако, это не мешает ему уделять необходимое внимание такому материальному аспекту жизни, как уход за своим телом. Каждый, кто по-настоящему занимается йогой, с самого начала должен чётко и недвусмысленно понять, что хорошее физическое состояние человека — это единственно надёжное средство достижения желаемого. Его первейшая обязанность — сохранение идеального здоровья через религиозную традицию здорового образа жизни...» (221, C.17).
В Тантре описаны пять видов очищения:
• Деха или Шарира шуддхи — очищение тела (Шат карма и асана);
• Нади шуддхи — очищение каналов «нади», асана и пранаяма;
• Манас шуддхи — очищение ума (Аджапа-джапа, Антара моуна и т.д.);
• Чакра шуддхи — практика мудр и бандх;
• Бхута шуддхи или Панчадхарани-мудра;
Посредством очистительных процедур достигается шесть целей:
• избавление от болезней;
• очищение тела;
• сохранение высокой физической готовности;
• укрепление иммунной системы;
• долголетие;
• нравственное и духовное просветление.
Внутреннее очищение (абхьянтара) достигается культивированием доброжелательности ко всему живому. Другая часть ниямы — самтоша — довольствование тем, что уже есть. На Западе постоянная неудовлетворённость считалась (до Ганса Селье) одним из факторов прогресса, на Востоке же её всегда воспринимали как состояние отрицательное. Будучи обращена на себя, она может принимать патологический характер и приводить к болезням психики. Традиционное религиозное воспитание приводит к тому, что индусы в массе своей уравновешены, хотя имея плотность населения Индии, любая европейская страна взорвалась бы, как бомба.
Довольствоваться обстоятельствами, какими бы они ни были — не для человека Запада, страх не добиться результата, получить не то, что ожидаешь, заставляет нас постоянно перенапрягаться, контролируя великое множество событий. Регулярная практика йоги спонтанно приводит к самтоше, это выражается в том, что вы довольны тем, что уже получено, и не слишком огорчаетесь, если что-то пока не идёт. Другими словами, позитивная установка сохраняется всегда, что очень важно. Самтоша не имеет ничего общего с самодовольством, скорее это позитивная окраска мировосприятии, недаром в анекдоте оптимист уверен, что мы живём в лучшем из миров, а пессимист опасается, что это так и есть.
Самтошу уравновешивает тапас, он не идентичен христианской аскезе, поскольку отнюдь не всегда направлен на усмирение плоти и погашение страстей. Нередко тапас — это самоистязание, предпринятое именно ради накопления силы. Это не принципиальный отказ от наслаждения, но нацеленность на то, чтобы достичь его максимума. Посредством тапаса легендарные персонажи принуждали к повиновению даже богов индийского пантеона, выполнявших любые их желания. Понятию тапаса в Упанишадах эквивалентен теджас (накал, блеск). Иногда тапас переводят как жар — подразумевается накопление энергии и сопутствующие этому ощущения в теле. Считается, что огонь тапаса уничтожает загрязнение ментальное, духовное и телесное.
Обычно комментаторы трактуют тапас как способность не воспринимать противоположности: жар и холод, голод и жажду, стояние и сидение, отсутствие речи и т.д. ССС перечисляет следующие виды тапаса:
• испытание жарой и холодом;
• пребывание у жаркого огня, чтобы тело стало худым и коричневым;
• пранаяма;
• голодание;
• сосредоточение ума на одной точке;
• молчание.
Считают, что подобной практикой из тела удаляются вредные вещества, оно становится крепким и выносливым, а ум — пригодным для созерцания. Посредством тапаса достигаются сиддхи, но он может также быть тамасическим, то есть бешеным и безрассудным, предпринятым себе во вред. С точки зрения психологии это добровольная и контролируемая фрустрация, в обыденности ведущая к неврозу. За счёт сознательного контроля, данный условно-патологический процесс направляется в желаемое русло, это в некотором роде «контролируемый аутогенный невроз». Хотя, конечно, грань здесь очень зыбкая. Перечисленные выше средства имеют скорее отношение к методике тапасьи.
В индийской литературе встречается описание разных видов тапаса. Он может быть долговременным, исполняемым всю жизнь, скажем на стадиях брахмачарья, ванапрастха и саньяса, либо кратковременный, ради достижения конкретной цели. Тапас короткий — стояние на одной ноге; неподвижное пребывание в воде; стояние между пятью огнями (четыре костра и солнце); созерцание кристалла; разные виды ограничения в поведении и еде — голодание, сидение на муравейнике и т.п. Долговременный — это брахмачарья, постоянные ограничения в еде и подвижности, долговременные обеты и т.д. (см. Д.Хартсуикер «Странствующие йогины», М., 1997, 125 фото).
По аспектам выполнения тапас можно условно разделить на три уровня:
1. Физический — описанный выше.
2. Вербальный. Наиболее часто в реальности используют обет молчания — моуна, произношение вслух отдельных мантр и молитв, а также аджапа — беспрерывное проговаривание их шепотом, при этом идеальной формой джапы считается такая, когда слова произносятся без видимого движения губ.
3. Ментальный — фиксирование ума на образе божества либо отдельном его символе. Это может быть любой атрибут бога: имя, эпитет, биджа-мантра, графический эквивалент — янтра, с длительным последующим фиксированием данного рисунка в сознании. В этом случае тапас фактически совпадает с некоторыми стадиями различных видов йоги.
В Гите, Упанишадах, агамах и нигамах главное внимание уделялось тому, что следует за исполнением тапаса и получением даров, которые разнились в зависимости от касты подвижника. Так брахман чаще всего получал от божества истинное знание, кшатрий — просил и получал силу и неуязвимость, вайшья — богатство, славу, долголетие, сыновей.
Во множестве мифов центром сюжета является рьяный подвижник-тапасин, от поведения которого страдают окружающие: вокруг него начинает гореть пространство либо закипает вода в реке, на берегу которой он творит тапас. Накопленной им силы начинают опасаться даже боги во главе с Индрой, который подсылает тапасину апсар («небесных» танцовщиц) для «размывания» концентрации. Если подвижник непреклонен, то боги начинают мешать ему в процессе тапаса.
Какие-либо взаимоотношения (коммуникация) с миром запредельного пагубно (а чаще всего — невозможно) для человека, не прошедшего определённый процесс очищения. Именно такую роль и выполняли различные виды тапасического подвижничества. Во время аскезы тапасин очищается от скверны мира здешнего и получает возможность реального контакта с миром небожителей.
Количество накопленной силы — разменная монета во взаимоотношениях между тапасином и богами: чем её больше приобретено, тем более серьёзный дар может требовать у них подвижник. Обладание большим количеством силы могло поставить тапасина на уровень богов, а порой и выше.
Мифы часто рассказывают о битвах девов с асурами, которые предавались тапасу с целью «захвата власти» во Вселенной и опрокидывания в ней «установленного порядка». Именно этот факт связан с тем, что тапасинов больше боятся не земные существа, а боги.
Но главное — это достижение тапасином определённой степени чистоты, необходимой для коммуникации с потусторонним или небесным мирами. Чем суровее тапас — тем больше выражена способность к такому контакту.
Скорее всего, ведёт своё происхождение от тапаса и Кундалини-йога, в её процессе физическое тело адепта должно «перегореть» в огне психического напряжения и трансформироваться для свободного общения с запредельным. Тапасин во время подвижничества избавляется от главного источника скверны — собственного тела, подавляя его обычные функции и проявления. Это видит, например, в результате своего тапаса мудрец Манканака, когда из его уколотой руки вместо крови (которая, являясь одной из восьми нечистых субстанций тела, на их божественные эквиваленты осквернение не распространялось) начинает течь травяной сок.
Итак, тапас — древнеиндийская практика, состоящая из физических, вербальных и ментальных действий, цель которой — очищение и психическое укрепление тапасина, в результате чего он может контактировать с миром сверхъестественного.
«Тот, кто начинает осваивать йогу, не должен есть мало — не должен есть много, не должен спать мало — не должен спать много, не должен работать мало — не должен работать много... Желудок не следует оставлять без еды дольше, чем на три часа» («Гхеранда-самхита»).
Так для начинающих показана необходимость усреднения нагрузок: в период адаптации к йоге следует неукоснительно избегать экстремальных ситуаций (в том числе голодания). В системе элементов ниямы смысл тапасу придают ишварапранидхана и свадхьяя, вместе с ним они образуют Крийя-йогу: «Подвижничество, самообучение, упование на Ишвару есть йога действия» (99, 2.7).
Свадхьяя означает изучение Вед, либо изучение себя самого посредством их чтения. Основой такой практики является джапа, Свами Шивананда утверждал, что свадхьяя требует ежедневного чтения Бхагавадгиты, поскольку через священный текст мы получаем контакт с Богом.
Последнее требование ниямы — ишварапранидхана, преданность божеству. Религиозные индийские авторитеты трактуют этот аспект как «преданность, покорность, посвящение себя, поклонение и установление Бога мотивом всех человеческих действий», а также как ощущение его всеприсутствия.
Вопрос о связи йоги с идеей Бога весьма деликатен. Радхакришнан отмечает: «Бога Патанджали не легко описать» (148, 2, с.326). И далее: «Личный Бог философии йоги очень слабо связан с остальной системой. Преданность Богу является только вспомогательным средством для достижения конечного освобождения. Бог представляет собой только особое „Я“, а не творца и охранителя Вселенной. Ишвара облегчает достижение освобождения, но не дарит его непосредственно. Такое понимание Ишвары является, конечно, неудовлетворительным, и мы не можем не сказать, что философия йоги ввела понятие бога только для того, чтобы быть модной и привлекать умы людей» (там же, с.328).
«...Понятие „Ишвара“ введено в сутры Патанджали случайно, оно не присуще им органически, удаление этого понятия из системы не только не нарушает её построения, но придаёт большую последовательность изложению. Йога-сутры, перечисляя способы достижения самадхи, наряду с другими упоминают и о преданности Ишваре, но не как о цели, не как о чём-то самодовлеющем, а лишь как об одном из способов работы над собой» (122, с.104).
«...Сутры I, 23-26 приходится рассматривать или как позднейшую интерполяцию, или как уступку обществу, на которую Патанджали был вынужден пойти» (там же).
«Коренное и решающее отличие йоги Упанишад и Гиты от йоги Патанджали состоит в том, что первые ставят себе целью единение с Высшим, достижение единства с Атманом (ранние Упанишады) или с Пурушей (Гита, поздние Упанишады), а йога Патанджали ставит целью разобщение... (122, с.194).
Как система Лейбница... ведёт по существу к атеизму, хотел ли того Лейбниц, или нет, так по существу ведёт к атеизму и йога Патанджали. Как не старался Патанджали упомянуть Ишвару, он целиком опирался на Санкхья-карику, атеистическую по существу своему. Как неубедительны искусственно приделанная к «Монадологии» теория предустановленной гармонии и учение о «Верховной Монаде»..., так неубедительно упоминание в Йога-сутрах Ишвары, с которым Патанджали по существу нечего делать.
В смысле атеистического понимания Сутр самой спорной, пожалуй, является сутра II, 45 (дополненное повторение 1, 23): Samadhi siddhir icvarapranidhanat, то есть «самадхи бывает успешна через преданность Ишваре». Но сутра не говорит о слиянии с Ишварой, как о цели йоги, а просто указывает ряд технических приёмов, рекомендуемым для достижения состояния самадхи» (там же).
— «...Об Ишваре как о конечной цели йоги Патанджали не упоминает: его цель не йога „Тайттирийя-упанишады“ или „Бхагавадгиты“ (XVIII, 64-66), не единение, а разрыв, не собранность, а обособление (kaivalyam)» (122, с.195).
На самом деле йога — вещь прикладная, не пересекающаяся с религиозными убеждениями, зато она необычайно полезна для обеспечения качества жизни. Некоторые деятели РПЦ пытаются представить её как ересь, противную духу православия, но это не соответствует действительности, оздоровление тела и души — дело несомненно богоугодное.
Виджнянабхикшу утверждал: «Из всех видов... созерцания созерцание высшего Божества считается наиважнейшим», так считали и христианские подвижники.
Сущность религии состоит в утверждении связи каждого индивида с метафизическим фактором внеземного происхождения. Вопрос наличия либо отсутствия Бога будет всегда смущать разум, и необходимо научиться жить, не имея на него однозначного ответа. Либо находить свои варианты ответа, позволяющие сохранять душевный покой.
Что такое вера? Верить можно лишь в то, что логически недоказуемо: «И Сын Божий умер — это достойно веры, ибо абсурдно. И погребенный, он воскрес, это не подлежит сомнению, ибо это невозможно» (Тертуллиан).
Известный деятель РПЦ дьякон А.Кураев крайне непоследователен в своих высказываниях в адрес йоги, например: «Йогическое „тат твам аси“ адекватно реальному опыту любого (значит, и христианского в том числе!) созерцательного подвижничества».
Но в то же время внутренний свет, который видит созерцатель, есть «тварное свечение ума», а православие, утверждает Кураев, априори отличает неистинный свет от нетварного света Божества.
«И здесь — важнейшая грань, непроходимо разделяющая христианский опыт и опыт языческий. Человек не есть частица Божества, Бог не есть высшая структура человеческой души» (102, 2, с.140-150).
«...Свет, который созерцают йоги и оккультисты, не есть Божественный...» (там же, с.259).
«...Йогический путь антропологически, архетипически чужд нашей средиземноморской культуре» (с.205).
«Единственная известная мне сегодня современная богословская работа, посвящённая критическому сопоставлению теософии и христианства, принадлежит как раз священнослужителю Армянской Апостольской Церкви архимандриту Паркеву Мартиросяну. Он сам в молодости практиковал теософию и йогу» (там же, с.118).
Итак, согласно Кураеву «тат твам аси» йоги адекватно опыту любого созерцательного подвижничества. Следовательно — и христианского. Значит, «свечение» наблюдается и в йогическом и в христианском опыте. Но православие, в отличие от йоги, автоматически отличает свет Божества от духовного, но всё же тварного свечения ума. Языческая мистика считает этот свет конечной инстанцией, тогда как православие — промежуточной.
Следовательно, мистик-христианин способен видеть свет как истинный, так и неистинный, и автоматически может отличить первый от второго. А мистик-йог если и видит свет, то исключительно ложный. Это уже пахнет расизмом, почему христианин способен видеть подлинный духовный свет; а йог — нет? Уж не потому ли что истину вообще способны воспринимать одни только православные? Удивляет и то, что Кураев упорно помещает на одну доску йогу и оккультизм, хотя, подробно препарируя «живую этику», он не может не видеть, что Рерихи имеют такое же отношение к традиционной йоге, как он сам — к Рерихам.
Вообще дьякон неравнодушен к йогинам, вот его пассаж начала 1990-х: «Проститутке из „Метрополя“ проще войти в Царство Христово, чем гималайскому отшельнику» («Облики неоязычества», М., МНПО, «Буква», с.53).
Как тут не вспомнить замечательную фразу: «Иисус возвещал царство Божие, а пришла Церковь» (Е.В.Барабанов, «Новая политическая теология И.Б. Меца и Ю. Мольтмана», «Вопросы философии», №9, 1990, с.76-82).
Вот мнение К.Г.Юнга, человека глубоко религиозного: «Пока ещё слишком рано говорить о том, какие могут быть последствия общего признания гибельной аналогии между Государственной религией марксистов и Государственной религией Церкви. Абсолютистская претензия на то, что Божье царство может быть представлено человеком, печально напоминает „божественность“ государства, а нравственный вывод, сделанный Игнатием Лойолой, исходя из авторитета церкви („цель оправдывает средства“), служит чрезвычайно опасным оправданием лжи, как инструмента политики. И Церковь, и марксизм требуют безоговорочной веры, тем самым, ограничивая свободу человека, одно ограничивает его свободу в отношениях с Богом, другое — с Государством, вырывая, таким образом, могилу индивидуальности» (242, с.75-76).
«Церкви допускают важность индивида только тогда, когда он признаёт их догмы...» (там же, с.81).
Сегодня РПЦ берёт реванш за свою длительную униженность, но поскольку люди в её структурах остались прежние, то и методы решения проблем из прошлого переносятся в настоящее. И вот уже в Севастополе некий отец Георгий, лучший друг (что отнюдь не секрет) местной мафии, в своих проповедях клеймит йогу, которая «от сатаны». А мантра «Ом», как заявила настоятельница одного женского монастыря — «молитва для призыва лунного беса». Всё это ерунда, йога не претендует на души, занимаясь исключительно здоровьем во всех его мыслимых аспектах.
Известны деятели русского богословия, которые конструктивно относились к йоге. Вот выдержка из книги старообрядческого епископа Михаила Семёнова (1874-1916): «Йога, её часть хатха-йога, есть учение о здоровом человеке. Йоги верят, что сущность человека не в теле. Они признают, что его бессмертное „я“, которое всякое человеческое существо более или менее сознаёт, не есть его тело, которое оно только занимает и которым пользуется. Они признают, что тело только одежда, в которую облекается дух. Они знают, что такое тело, и не обманываются мыслью, что оно является сущностью человека. Но, зная это, они знают также, что тело есть инструмент, которым дух пользуется для своего проявления и работы. Они знают, что телесная оболочка необходима для проявления и роста человека в настоящей стадии его развития. Они знают, что тело является храмом духа. И соответственно этому они верят, что заботы о развитии тела заслуживают такого же внимания, как и развитие некоторых высших сторон человека, потому что, имея нездоровое и недостаточно развитое материальное тело, мысль не может функционировать, как следует, и весь этот инструмент не может быть наивыгоднейше использован его хозяином — духом.