Бойл Элизабет. Любовь сильнее расчета

   Оказавшись в центре внимания, она не наслаждалась им, не требовала признания, а, казалось, переживала самые счастливые минуты жизни, играя страстную Эвелину — роль, принадлежащую, как было известно Мейсону, самой Райли.
   — Мне начинать отсюда, Райли? — спросила Луиза, протискиваясь между двумя актерами, у одного из которых глаз был закрыт черной повязкой, как и положено пирату.
   Райли кивнула:
   — Да, так хорошо. А теперь делай все, как учила.
   Луиза начала играть свою роль с неподдельным чувством и с немалой долей таланта.
   — Она очень хороша, — тихо заметил Мейсон.
   — С большим чувством, милорд, — сказал Белтон. — Очень убедительно.
   И все же не игра Луизы привлекала восхищенное внимание Мейсона, а режиссер. Его взгляд все время следил за этой женщиной, которая с пьесой в руках ходила вдоль воображаемой сцены, сосредоточив все внимание на происходящем на ней. В простом белом муслиновом платье Райли ничем не походила на разряженную кокетку, которая не так давно появилась в его кабинете. Ее волосы были забраны в незатейливый шиньон, из которого кое-где выбивались пряди, на ногах простые удобные туфли. Но больше всего его восхищало то, что она воплощалась в каждое действующее лицо, подсказывала и поправляла актеров, передавая им не только свое вдохновение, но и силу.
   Ничто не ускользало от ее острого взгляда: ни поза пирата, ни платье Эвелины, ни неверная интонация. Создавая спектакль, она заботливо и терпеливо обучала труппу, как мать ласково учит свое дитя сделать первый шаг.
   Улыбка, озарившая ее лицо, когда сцена была безупречно сыграна, тронула его сердце, и он пожалел актеров, чьи плохо выученные роли или развязные движения заставляли ее хмуриться. Наблюдая за ее работой, Мейсон не заметил, как пролетело время. «Упорная, тяжелая, целеустремленная работа», — подумал он.
   Когда она вышла на сцену в роли Эвелины, чтобы показать, как надо играть, у него перехватило дыхание от ее способности перевоплощаться. В одно мгновение, словно повинуясь какой-то волшебной силе, Райли исчезла, и на ее месте возникла ее героиня. Мейсон знал, что легкость, с которой она все делает, — результат тяжелой умственной работы и самодисциплины.
   Эта женщина не предавалась безделью, как изнеженная красотка, не ожидала, когда любовник принесет ей дорогие побрякушки от «Ранделла и Бриджа»; жизнь и благополучие этой женщины и ее актеров зависели от успеха пьесы.
   Райли трудилась, много трудилась, чтобы добиться успеха.
   И Мейсон со стыдом подумал, что не может сказать того же о себе.
   Погруженный в свои мысли, он не заметил, как к нему подошла Райли.
   — Она очень хороша, — похвалила она Луизу. — У вас, Сент-Клеров, есть актерская жилка.
   — Что? — переспросил Мейсон, поняв, что слишком глубоко задумался.
   — Луиза, — сказала Райли, кивнув на его племянницу, которая в это время наизусть читала монолог Эвелины. — Она так естественна. Надеюсь, вы не против того, что я привлекла ее. Обычно во время репетиций меня заменяет Джинни, чтобы я могла следить за ходом пьесы, но она заболела.
   Мейсон наблюдал за племянницей.
   — Нет, я не против.
   Райли улыбнулась.
   — Если бы она не была дочерью графа, я бы прямо сейчас дала ей роль Эвелины.
   — Но это же ваша роль, — возразил Мейсон.
   — Да, но посмотрите на нее. Она — настоящая Эвелина, особенно в сценах с Родериком, который играет Жоффруа. Вместе они просто потрясающи.
   Мейсон некоторое время наблюдал за племянницей и понял, что Райли права. Не только Луиза, но и Родерик. Когда молодые актеры играли, зрители верили им, до того убедительно они жаждали быть вместе. Может быть, слишком убедительно.
   — Моя дорогая Эвелина, — говорил Родерик, заключая Луизу в объятия, — клянусь, больше ничто не разлучит нас.
   Луиза, игравшая свою роль с излишним воодушевлением, приникла к нему и таяла в его объятиях, не спуская с Родерика полного страсти взгляда.
   — Ради тебя, любимый, я отрекаюсь от всего: моей чести, семьи, долга.
   Родерик все сильнее прижимал к себе Луизу. Все присутствующие замерли, словно завороженные судьбой этих несчастных и гонимых влюбленных.
   — Один поцелуй, милая Эвелина. Скрепим нашу клятву поцелуем.
   Молодой актер склонился к Луизе, и Мейсон понял, что он собирается по-настоящему поцеловать ее, а Луиза — ответить ему.
   — Одну минуту, — вмешался Мейсон, впервые испытав чувство отца, обнаружившего, что его дочь уже взрослая. Он ринулся к ним и растащил их.
   — Достаточно на сегодня. Ты прекрасно справилась с ролью, Луиза, но, боюсь, кузине Фелисити немедленно требуется твоя помощь.
   — Но, дядя, — запротестовала Луиза, все еще не спуская взгляда со своего Жоффруа.
   — Никаких возражений. Ты очень помогла Райли, но сейчас тебя просит помочь кузина Фелисити.
   — Нет, я ничего не прошу, — тонким голоском произнесла кузина Фелисити.
   Мейсон тяжело вздохнул. Как он не заметил ее? Да очень просто, она забилась в уголок, уютно устроившись там рядом с мистером Петтибоуном.
   Внезапно он понял, что, вероятно, ему не следовало избегать репетиций Райли, ибо, казалось, все в этом доме были поглощены довольно сомнительными любовными делами.
   Об этом свидетельствовало выражение круглого лица кузины Фелисити — леди казалась влюбленной не меньше, чем Луиза.
   Черт, что же будет дальше?
   — Дядя, мне хорошо и здесь, — сказала Луиза, подвигаясь к Родерику. Он выпрямился, и глаза его гневно заблестели — совсем как у Жоффруа, у которого собирались отнять возлюбленную.
   — И мне тоже, — из солидарности заявила кузина Фелисити.
   — Не думаю, — сказал Мейсон. — Разве вам не надо заняться вашим вышиванием, кузина?
   — Я бы занялась, но у меня закончились нитки. — Она повернулась к своему новому поклоннику: — Ужасно трудно подобрать нужный оттенок лазоревого цвета.
   Мистер Петтибоун взял руку кузины Фелисити. Поднеся ее пальцы к своим губам, он приник к ним долгим поцелуем и ответил:
   — Вам только стоит взглянуть в зеркало, и вы увидите самый прелестный оттенок этого цвета в своих прекрасных глазах, моя дорогая леди.
   Мейсон содрогнулся от такого напыщенного комплимента и, взяв кузину Фелисити за локоть, вырвал ее руку у любезного кавалера.
   — Может быть, вы с Луизой сумеете найти нужный оттенок сегодня днем, — сказал он.
   — Ты предлагаешь нам поехать по магазинам? — пришла в восторг леди. — Ах, Мейсон, как мило с твоей стороны. Луиза, мистер Петтибоун может помочь нам.
   — Нет, не может, — к великому облегчению Мейсона, сказала Райли. — У Агги сегодня очень много работы.
   — Но, Райли… — начал мистер Петтибоун.
   — Нет, Агги, — встав между ним и кузиной Фелисити, сказала Райли. — Сегодня у тебя примерка с Джейн, и ты должен быть в театре, когда принесут счета для оплаты.
   Мистер Петтибоун очень расстроился, но, повернувшись к кузине Фелисити, прижал руку к груди.
   — Мы не должны думать, что нас можно разлучить, моя дорогая. Мы всегда вместе, здесь, в наших сердцах. Узы нашей любви так крепки, что никто не сможет разорвать их.
   Мейсон услышал, как Райли сказала себе под нос, что эти слова тоже надо вычеркнуть из пьесы.
   — Не понимаю, почему я должна ехать, — жаловалась Луиза. — Райли, скажите дяде, что я нужна вам здесь.
   Райли посмотрела на Мейсона, который, в свою очередь, покачал головой.
   — Мы уже отрепетировали те сцены, где вы мне были нужны, — сказала она. — Теперь вы свободны и можете ехать с кузиной Фелисити.
   Луиза надулась. Она в последний раз умоляюще посмотрела на Мейсона, но тот остался тверд в своем решении и указал на дверь. Ему только и не хватало, чтобы одна из Сент-Клеров сбежала с актером, покрыв позором всю семью. Для скандала уже было достаточно его увлечения и восхищения ведущей актрисой «Куинз-Гейт».
 
   Лакей клуба «Уайтс» наклонился к игорному столу и тихо сказал лорду Кэристону:
   — Кое-кто желает вас видеть, милорд.
   — Что ему надо? — проворчал лорд.
   — Вероятно, остаток ваших денег, Кэристон, — пошутил полковник Поллард. Он выразительно постучал пальцем о стопку векселей, лежавших перед ним: все они были подписаны маркизом.
   — Если вообще что-то от них осталось, — подхватил молодой человек, еще раньше вступивший в игру и тоже получивший немалую долю расписок лорда Кэристона.
   Все, кроме Кэристона, рассмеялись. Лакей переступил с ноги на ногу.
   — Милорд, он говорит, что вы просили его прийти по особому делу.
   — Да, ладно. — Кэристон вышел из-за стола, вызвав своим уходом неудовольствие игроков.
   — Дела, а, Кэристон? — спросил полковник Поллард. — Наверное, мне лучше сейчас послать моего человека за деньгами, а то утром от них ничего не останется? — Он расхохотался, и остальные присоединились к нему.
   При таком оскорблении лорд Кэристон вспыхнул, но у него не хватало духа вызвать этого человека на дуэль. Поллард мог всадить пулю ему в лоб с такой же легкостью, с какой обыграл его. Полковнику сопутствовала дьявольская удача, в то время как Кэристона она покинула.
   Но удача скоро вернется к нему, думал Кэристон, следуя за лакеем, который вел его через холл и кухни. Спустя несколько минут Натли сообщит, что наконец она исчезла из его жизни, и он начнет получать доходы, так необходимые ему, чтобы следовать своим дорогостоящим привычкам. Выйдя на задворки клуба, он увидел своего наемного убийцу, ожидавшего его.
   Натли, как всегда одетый джентльменом, казалось, был рассержен и оскорблен тем, что его заставили ждать среди отбросов и мусора.
   «Как будто он имеет право выбирать место встречи», — подумал Кэристон. Оглянувшись и никого не заметив, он спросил:
   — Натли, как поживает леди? Она уже почивает в Темзе?
   — Нет, — проворчал тот. — Эта сучка живуча как кошка.
   — Ты хочешь сказать, что она все еще жива?
   — Как я и сказал, выжила.
   Кэристон посмотрел в глаза своему опасному сообщнику:
   — Почему?
   — Я все устроил, но тут появился он.
   — Эшлин. — Руки Кэристона сжались в кулаки. Как он ненавидел этого человека. Еще с тех пор, когда они вместе учились в школе.
   — Да, этот ученый балбес, но кто же знал, что он носит шпагу?
   — Идиот, — сказал Кэристон. — Я же говорил тебе, нельзя сбрасывать со счетов этого человека. Почему ты не вернулся и не закончил дело?
   — Я бы вернулся, но она встала и ушла с ним. — Он покачал головой. — А теперь надо прибавить немного золота, чтобы довести дело до конца.
   — Ты сделаешь это за ту цену, о которой мы договорились, и сделаешь это немедленно. Я хочу, чтобы она умерла.
   — Едва ли следует говорить со мной таким тоном, милорд, — заметил Натли, вынимая нож и поднося его к горлу Кэристона. Кончик ножа коснулся пульсирующей вены. — Я спокойно могу перерезать вам горло, и никто об этом не узнает, — сказал Натли и нажал на нож.
   Кэристон взвыл от боли.
   — Как ты смеешь! — с трудом выговорил он. — Я вызову стражу.
   — Не вызовете, — возразил Натли. — Потому что им потребуется большая простыня, чтобы вытереть кровь, которую я выпущу из вас.
   Он расхохотался зловещим гортанным смехом, и когда Кэристон огляделся, чтобы посмотреть, куда ушел Натли, тот уже скрылся в темноте.

Глава 14

   Мейсон никогда не считал себя трусом, но сейчас ему предстояло лицом к лицу встретиться с Райли и племянницами и объявить, что он по-прежнему возражает против их посещения маскарада герцога Ивертона. Он подумал, что уж лучше поехать на собрание Королевского общества, чем провести вечер дома.
   Райли не сдавалась и каждый день досаждала ему, приводя то один, то другой довод в пользу того, почему девочки заслуживают этого дебюта, — они делают огромные успехи. Целых три дня никто не слышал от Беа ни одного ругательства. Мэгги выучила фигуры даже не одного, а трех танцев. Гордость не позволяла ему объяснить, что причиной его отказа были деньги, а не их манеры.
   Кто-то с ужасающей быстротой скупал векселя Фредди, и Мейсон не сомневался, что скоро этот неизвестный кредитор появится у его дверей с требованием их полной оплаты. К их и без того тяжелому положению прибавилось еще и это, и Мейсон понимал, что не может потратить и шиллинга на туалеты, которые племянницы наденут всего один раз.
   И все же не стоит им так расстраиваться, подумал Мейсон после еще одного чаепития, прошедшего с хмурыми лицами и в мертвой тишине. Он не отказался от мысли, что у девиц все же будет дебют, хотя и более скромный.
   Кроме того, они что-то задумали, затаились. Еще тяжелее ему было отказать Райли, он чувствовал себя настоящим чудовищем. Эта женщина, менявшая свой облик, вошла в его сердце, в самую его эшлинскую глубину, куда он поклялся не допускать порочные соблазны. И он понимал, что в конце концов не устоит перед ее просьбами и уступит.
   К его разочарованию, объявленную лекцию в Королевском обществе отменили, и пришлось слушать совершенно другого лектора — скучного и лишенного воображения. Мейсон поймал себя на том, что думает, как бы прочитала эту лекцию Райли, — вот уж совершенно лишняя мысль.
   Во время первого же перерыва он ушел и был очень удивлен, столкнувшись на ступенях клуба с дядей Дэла, герцогом Ивертоном.
   Герцог всегда ему нравился, и он смотрел на него как на отца, поскольку собственный беспутный отец редко уделял внимание своим детям, особенно младшему сыну, который не любил ни пьянства, ни азартных игр.
   Обрадовавшись случаю поговорить с высокообразованным герцогом, Мейсон принял приглашение выпить с ним в клубе по бокалу вина. Там было в такой ранний час относительно тихо, и ничто не мешало их беседе.
   К сожалению, герцога интересовало только одно — Райли: откуда она, ее происхождение, как давно Мейсон знаком с ней и зачем она приехала в Лондон.
   Мейсон повторил всю ту ложь, которую они всем рассказывали, и попытался перевести разговор на другую тему, но герцог не поддавался.
   «Очевидно, тут не обошлось без леди Дэландер, — думал Мейсон. — Отправила брата делать за нее грязную работу. А возможно, его просто беспокоит, на ком женится его племянник».
   Наконец Мейсон извинился и ушел, не желая больше лгать человеку, которого уважал. Дома по крайней мере он мог закрыться в своем кабинете, где его никто не будет допрашивать.
   Его одинокая прогулка закончилась, когда у своего дома он обнаружил Дэла, сидевшего на ступенях с увядшим букетом в руке.
   — Твой проклятый дворецкий не впускает меня, — пожаловался Дэл.
   Мейсон скрестил на груди руки.
   — Я приказал ему не впускать тебя в дом в мое отсутствие.
   — И это после стольких лет, в течение которых я приходил сюда как к себе домой. Теперь даже Белтон против меня. Полагаю, поэтому поэты так вдохновенны. Муки. Страдания. Боль неразделенной любви.
   — Похоже, ты упал с лошади и ударился головой. Вероятно, в этом истинная причина твоих страданий.
   Отбросив букет в сторону, Дэл вздохнул.
   — О бессердечный изверг. О низкий предатель. Что ты знаешь о моих страданиях? Ты прячешь от меня ангела, ниспосланного мне, чтобы исцелить меня. Мне следовало знать, что твое расчетливое холодное сердце никогда не поймет меня.
   — Я понимаю, что тебе надо поехать домой и проспаться, не знаю уж, чего ты выпил сегодня.
   — Ты думаешь, я пьян? — спросил Дэл. — Возможно, но я опьянел, заглянув в голубые глаза твоей кузины…
   — Зеленые, — поправил Мейсон.
   — Нет, голубые. Они как весенние незабудки.
   — Нет, они зеленые.
   — Ага! — с трудом поднимаясь, сказал Дэл. И Мейсон ощутил запах бренди, который густым облаком окутывал его друга.
   — Так ты заметил! И полагаю, ты держишь ее взаперти, чтобы она не узнала, что ее сердце принадлежит мне, и только мне, а не тебе?
   — Ее сердце принадлежит ей самой. И уверяю тебя, оно не принадлежит ни одному из нас.
   Дэл вздохнул.
   — Я что-то не очень в это верю.
   Судя по сильному запаху контрабандного алкоголя, исходившему от Дэла, Мейсон мог бы поспорить, что тот выпил немалую долю запасов покойного отца.
   — Не будь так в этом уверен, — повторил Дэл. — Я видел, как она смотрела на тебя. Леди не смотрит так на мужчину, если не испытывает к нему склонности. — Он с силой ударил себя кулаком в грудь, чуть не свалившись от удара. — Мы, поэты, разбираемся в таких вещах.
   Мейсон протянул руку, чтобы поддержать его.
   — Так ты не только сведущ в любви, но к тому же и поэт.
   Лицо Дэла просветлело.
   — Да. Это может оказаться моим преимуществом в глазах твоей кузины. Она в некотором роде синий чулок, поэтому я буду покорять ее стихами. Женщины такого сорта любят поэзию.
   — И я должен думать, что ты весь вечер сочинял оды? — Мейсон, взяв друга под руку, повел его вниз по ступеням.
   — Да, сочинял! — заявил Дэл.
   — Продолжайте, лорд Поэт, — сказал Мейсон.
   С расплывшейся по лицу улыбкой Дэл начал:
   — Однажды в Дувре девушка жила…
   Мейсон застонал.
   — Что? — Дэл остановился, покачиваясь. — Недостаточно хорошо для вас, лорд Профессор? Может быть, я не обучался изящной словесности, чем хвастаешься ты, но ты должен признать, что начало очень художественно.
   — Очень, — согласился Мейсон, ведя его через площадь к дому его матери. — Однако моя кузина не из Дувра.
   — Я думал об этом, — сказал Дэл. — Но «в Дувре» так хорошо рифмуется с «кудри», что я позволил себе некоторую литературную вольность.
   — Я бы сказал, что это тебя ко многому обязывает.
   Дэл задумалсся над словами друга, и вдруг до него дошло, что его уводят от дома, где живет его безответная любовь.
   — Нет, не надо. Я хочу оставаться на этих ступенях, пока она не согласится стать моей женой. — Он развернулся и, шатаясь, направился обратно к дому. — Хлад ночи не заставит меня свернуть с пути истинной любви. — Он плюхнулся на ступени и обратился к Мейсону: — А что такое, черт побери, «хлад ночи»?
   — Я думаю, к утру ты это узнаешь.
   Дэл глубокомысленно кивнул.
   — Творческие муки и любовные страдания сделают меня еще более совершенным трагическим поэтом. Как ты думаешь?
   — Я вижу, ты уже поэт, — опускаясь рядом с ним на ступени, сказал Мейсон.
   Шепотом, огласившим всю площадь, Дэл произнес:
   — После того как я завершу остальные песни или стихи — пока не знаю, как будет называться мой шедевр, — я закажу портному совершенно новый гардероб. Может быть, мистер Петтибоун рекомендует меня своему портному. Вот человек с европейским стилем и вкусом. — Он вздохнул и посмотрел на освещенное окно на третьем этаже. — Скажи мне, что это ее комната. Я видел ее, когда она смотрела из окна, и мне казалось, что мы всю жизнь смотрели в глаза друг другу. Даже в эту минуту я чувствую, как меня переполняет истинная любовь, ее лицо сияет, как полная луна, как Венера, выходящая из моря, как…
   — Дэл, перестань, это комната Беатрис. — Мейсон поднял глаза и заметил, как отодвинутая занавеска быстро задернулась. — А что переполняет тебя, так это обед, съеденный в доме твоей матушки.
   — Ну, это ты виноват, что мне пришлось с ней обедать. Она приказала мне быть дома и начала устраивать мою жизнь, даже распорядилась подготовить детскую. — Дэл пошарил в карманах и извлек большую серебряную фляжку. — Ставит телегу впереди лошади, но ты знаешь мою мать. — Он сделал большой глоток и предложил флягу Мейсону.
   Чтобы помешать другу опустошить ее, Мейсон взял флягу и в знак признательности выпил глоток, а затем спрятал ее в свой карман.
   — Думаю, — сказал Дэл, — к моему возвращению она уже выберет для моего наследника няньку, учителя и школу.
   — Твоя мать — необыкновенная женщина, — дипломатично заметил Мейсон.
   Дэл пошаркал ногами по камням, пытаясь встать.
   — Полагаю, ты не впустишь меня сегодня.
   — Нет, — подтвердил Мейсон.
   Дэл встал и, пошатываясь, подошел к лошади. Ухватив поводья, он усмехнулся.
   — Значит, нечего ждать, — сказал он и снова кивнул в сторону окна Беатрис. — Говоришь, комната Беа? Мне бы следовало знать, что моя Беа будет высматривать меня.
   Лошадь ткнулась носом в его карман, и Дэл достал из него кусок сахара.
   — Если бы я мог приручить твою кузину так же, как умею приручать лошадей.
   — Сомневаюсь, что кусок сахара может покорить сердце дамы.
   Дэл кивнул и выпрямился. На мгновение его лицо стало серьезным, и все следы опьянения исчезли.
   — Если бы это было возможно, я бы купил для нее остров в Вест-Индии и спрятал ее в сахарном тростнике. Но не думаю, что это тронуло бы ее сердце.
   — Почему ты так думаешь?
   — Потому что совершенно очевидно, что она влюблена в тебя.
 
   Райли отступила от окна в темноту комнаты, пытаясь вспомнить, на чем она остановилась, когда просматривала принесенные с собой сцены.
   Она много раз повторяла себе, что не должна сидеть всю ночь у окна в ожидании лорда Эшлина… нет, не должна. И вот он дома, а ее сердце внезапно забилось так, словно сегодня была премьера. Более того, несмотря на многочасовые репетиции, сейчас она не могла вспомнить ни строчки из своей пьесы.
   Когда Райли, стоя посередине погруженной в темноту комнаты, пыталась вспомнить свой первый монолог, она услышала, как лорд Дэландер громко, так что его слышала вся Эшлин-сквер, заявил: «Совершенно очевидно, что она влюблена в тебя».
   Райли вздохнула. Было очевидно только одно: лорд Дэландер надрался. Он уже был пьян, когда приехал около одиннадцати часов и не был впущен в дом. Она в то время приоткрыла окно и с веселым любопытством слушала, как Белтон вежливо, но твердо объяснял молодому человеку, что его присутствие в доме нежелательно.
   Когда дверь захлопнулась перед его носом, лорд Дэландер в одиночестве занял пост, как часовой перед королевским дворцом. Райли улыбнулась. Виконт очень настойчив, но он не… Она не закончила мысль.
   — О черт, — тихонько сказала она, снова подбираясь к окну и наблюдая за удаляющейся фигурой лорда Дэландера, ведущего свою лошадь через площадь. Вскоре хлопнула парадная дверь, и Райли услышала в холле голоса.
   Мейсон разговаривал с Белтоном.
   Голоса смолкли, и она услышала шаги — эти громкие уверенные шаги заставили ее лихорадочно собрать листы с пьесой и углубиться в чтение второго акта, несмотря на то что в комнате была такая темнота, что она едва различала страницы. Но Райли это не смущало, она старалась сделать все, чтобы доказать себе, что она о нем не беспокоилась.
   Она слишком хорошо знала, что долги держат Мейсона за горло. За последние несколько дней он едва ли сказал кому-нибудь из них хотя бы несколько слов. Она восхищалась его решением выстоять самостоятельно, но при этом понимала, что гордость сама по себе не наполнит кладовые едой. Она сделала все, что могла, чтобы помочь, — нашла бакалейщика подешевле и поставщика угля для Белтона, но это были мелочи, лишь облегчавшие ведение домашнего хозяйства.
   Райли знала то, что было известно каждому в этом доме: единственное средство спасти имя Эшлинов — это женитьба Мейсона по расчету. Одна только мысль об этом заставляла сжиматься сердце Райли. Охваченная отчаянием, она споткнулась о книгу, брошенную ею несколько часов назад, и самым постыдным образом упала на ковер.
   Она сумела сесть и стала шарить вокруг в поисках этой проклятой книги.
   Когда Мейсон, не сказав никому ни слова, уехал на весь вечер, Райли предположила, что он уехал искать свое счастье — вернее, ухаживать за ним.
   «Какого черта он так задержался?» — думала она, когда он поднимался по лестнице, его шаги вызывали у нее самые мрачные мысли…
   Вот Мейсон приглашает мисс Пиндар на танец. Вот приносит своей ненаглядной бокал пунша. Мысли Райли становились все более зловещими — она видела его в темной глубине кареты, он держит девицу за ее изящную ручку.
   «Мисс Далия, не окажете ли мне честь стать моей…»
   Как несправедливо!
   Она хотела быть этой женщиной. Как одна из ее героинь — похищенной наследницей, отважной девушкой, в силу враждебных происков оторванной от семьи только для того, чтобы быть спасенной благородным героем, который сквозь грязь и лохмотья низкого положения и бедности сумел увидеть ее аристократическое происхождение.
   — Если бы, — прошептала она.
   Дверь распахнулась, и узкая полоса света от свечи упала на пол.
   — Райли, это вы? — спросил Мейсон.
   У нее екнуло сердце. Ей почудилось, или он действительно рад, что нашел ее?

Глава 15

   Мейсон с удивлением смотрел на сидевшую на полу женщину.
   — Что вы здесь делаете, черт возьми? — Он поставил подсвечник на столик у двери.
   Райли отвела от лица спутанные пряди, выбившиеся из скромной прически, которую с недавних пор носила.
   — Учу роль, — ответила она, пытаясь подняться.
   Он протянул руку.
   — Странное место вы выбрали.
   — Это странная сцена, — объяснила она, принимая его помощь. Он рывком поставил ее на ноги. От неожиданности она прижалась к нему всем телом. Словно магическая сила страсти притягивала их друг к другу.
   Его интуиция воззвала к осторожности, когда Райли приникла к нему, а ее грудь прижалась к его груди. Чтобы не упасть, она обвила его шею руками. С ее губ сорвался тихий вздох, наполнивший сердце Мейсона нежностью.
   Он не отпустил ее даже тогда, когда она твердо встала на ноги и уже не нуждалась в его поддержке.
   — Это тоже входит в вашу роль? — Мейсон поразился, сколько насмешки и игривого юмора было в его словах.