– Нет, на свежем воздухе лучше. Да и в лесу нет ничего опасного.
– Кроме оборотней из Дрэго.
Они оба засмеялись. Затем, устроившись в спальных мешках, вскоре уснули.
Малколм терпеливо ждал, пока не услышал храп, убедивший его в том, что они действительно спят. Затем, осторожно ступая, чтобы не произвести шума, он подкрался к палатке.
Ночью он видел так же хорошо, как и днем, и поэтому быстро нашел вещи людей. Их рюкзаки были там же, где он их видел. Малколм осторожно раскрыл их и взял только ту одежду, которая была ему нужна – нижнее белье, теплую рубашку, брюки и куртку, толстые носки и сапоги. Затем, взяв еду, которую он мог унести, Малколм исчез.
Он продолжал осторожно двигаться, чтобы не разбудить людей, пока не оказался достаточно далеко от лагеря, и снова бросился бежать. Пробежав милю, он остановился, чтобы отдохнуть, и осмотрел вещи, которые взял.
Он съел часть захваченной им еды и оделся, спрятав разорванную пижаму. Все было слишком велико для него, но он подвернул брюки и закатал рукава рубашки и куртки. Надел обе пары теплых носков в сапоги. Затем снова отправился в путь. Но теперь он шел медленнее, так как ему нужно было подумать, что делать дальше.
Шли дни. Малколм знал, что ему следует избегать открытых пространств. И город Пиньон, и округ Ла Рейн никогда больше не будут для него безопасным местом. И все же он должен туда вернуться. Ему нужно кое-что узнать.
Он дождался темной ночи, когда не было ни луны, ни звезд, и спустился с холма к больнице. В лесу все еще продолжались поиски, но теперь в них принимали участие любители, которых легко можно было обойти. Не было больше ни вертолетов, ни организованных групп, которые прочесывали лес после убийства доктора. Несколько раз Малколм проходил вблизи людей, но они его не замечали.
Он нашел место, откуда хорошо было видно всякого, кто входил или выходил из больницы, и стал ждать. На следующий день, в полдень, он наконец увидел, того, кого ждал. Своего друга. Холли Лэнг.
Она подошла к больнице вместе с высоким шерифом. Они остановились у входа, продолжая разговаривать, затем быстро поцеловались, и Холли вошла в здание. Малколм испытал незнакомые ощущения, когда дверь за Холли закрылась, и высокий шериф ушел. Он рад был видеть Холли и знать, что с ней все в порядке. Но вместе с тем он с болью думал о том, что никогда не сможет прийти к ней. И все из-за того, кем он был. Место Холли было среди нормальных людей, таких же, как она и как этот высокий шериф. А вот где было место Малколма?
Когда снова наступила ночь, Малколм в последний раз покинул округ Ла Рейн и направился в Вентура. Он вышел из леса и пошел в горы, держа путь на север.
Он пробыл некоторое время в Сан-Франциско. В этом городе он нашел приют у бродяг. Многие из них были такими же отверженными, как и он. Они ни о чем его не спрашивали, и ему ничего не нужно было объяснять.
Иногда, когда он испытывал чувство голода, Малколм начинал ощущать изменения в своем теле. Тогда он старался где-нибудь спрятаться и там боролся со странным перевоплощением, которое уже начал понимать.
В той страшной полуподвальной комнате клиники доктора Пастори, когда в окно влез огромный зверь, Малколм понял, впервые реально осознал, кем он был на самом деле. В звере он узнал Дерека, и таким же был сам. Или станет таким же.
Он с ужасом думал об этом. Малколм хотел жить среди людей, а не вызывать у них отвращение. Его пугала сама мысль о том, что он может потерять контроль и напасть на кого-нибудь, кто не причинил ему вреда. Он пытался бороться с тем, что сидело внутри него, и когда его тело начинало приходить в движение, ему удавалось замедлить и остановить перевоплощение и вновь вернуться в свой прежний вид. Но это дорого стоило ему.
Малколм не мог жить в городе, постоянно опасаясь, что его поймают. Уцелеть можно было другим путем, правда, еще худшим.
Уличные мальчишки научили его попрошайничать, единственное, что они сами знали. И Малколм занимался этим, но каждый раз при этом ненавидел себя. Он просил милостыню у людей, которые проходили мимо него. Он ненавидел их и ненавидел себя. Оставаясь психически нормальным, Малколм научился опустошать свой ум. Сколько раз он чувствовал, что теряет контроль над собой и должен был убегать, чтобы не произошло несчастье.
Это было ужасное существование, но он выжил. Постоянно находясь в движении, он не задерживался долго на одном месте. Он переходил из города в город, а оттуда в сельскую местность, иногда ехал в автобусе, если были деньги, иногда автостопом, если их не было. Выжить. Найти. Он знал, что где-то его ждут. И он найдет или найдут его. И от своей судьбы не убежать.
Страсти вокруг округа Ла Рейн постепенно утихли и отошли в раздел вчерашних новостей. В течение нескольких недель газеты писали о том, что в разных местах видели оборотней, но затем оказывалось, что это была либо чья-то собака, либо дерево, либо несчастный обросший бродяга. Поиски убийцы-садиста продолжались, но, по мнению властей, он покинул этот район. Теперь искали за пределами округа и даже штата. Розыск убийцы шел на основе описания мужчины, которого видели входящим в кабинет доктора Кьюлена. И это было все, чем располагали. Что же касалось Малколма, то о нем особенно не беспокоились.
Некоторое время в убийствах, совершенных в Пиньоне, подозревали писателя Луиса Зено, но всерьез это никто не воспринял. Когда его освободили, Зено поспешил вернуться в Лос-Анджелес и неделю пролежал в постели. А когда он немного пришел в себя, то стал избегать разговоров о Пиньоне, Эйбе Креддоке и о том, что он видел в старой хижине. Сначала он все же хотел написать свою книгу, но затем передумал и вернулся к статьям о двухголовых телятах и о падающих звездах.
Доктора Вейна Пастори наконец допросили, когда он вернулся в свою клинику и обнаружил там мертвого ассистента, исчезнувшего пациента и шерифа с леди доктором, ожидающих его снаружи. Однако перевод Малколма из больницы в Пиньоне в его клинику был осуществлен в соответствии со всеми правилами и в этом не было преступления, в котором его можно было обвинить. Тем не менее новый заведующий больницей, заменивший доктора Кьюлена, дал ясно понять, что не желает больше видеть Пастори ни при каких обстоятельствах.
Изменения затронули и контору шерифа. Мило Фернандез закончил свою практику и вернулся в колледж, чтобы выучиться на полицейского. Его следующим местом назначения будет уже более крупный район, не то что округ Ла Рейн, но это едва интересовало его. Мило прощался с сожалением и с лучшими пожеланиями для всех, кого он знал.
Рой Невинс, испытывавший первое время подлинное наслаждение от своего пребывания в Охленде, вскоре стал подумывать о возвращении. Закон позволял сохранить ему прежнюю должность еще в течение пяти лет. Он объяснил это своей жене, выдвигая в качестве главного аргумента тот факт, что от этого его пенсия значительно увеличится. На самом же деле Рой Невинс, которому было уже за пятьдесят, стал гордиться своей профессией. Он стал придерживаться диеты и бегать по утрам и так много потерял в весе, что вынужден был приобрести новую форму. Но эти деньги он потратил с радостью.
Гевин Ремси видел отъезд одного помощника и изменения, происходящие с другим и, соответственно, испытывал сожаление и гордость одновременно. Так как поиски убийцы расширились, расследованием теперь в основном занимались другие агентства, и заведенный порядок снова установился в конторе шерифа. А для прежней работы вполне хватало одного помощника.
И впервые за эти месяцы шериф с удивлением обнаружил, что в его распоряжении есть свободное время. К счастью, ему не нужно было долго думать, куда его деть, так как рядом была Холли Лэнг.
Естественно, что они были вместе, и не только из-за той страшной тайны, которой они владели. Верные своему обещанию, никто из них не рассказал о том звере, который убил Кругера в клинике Пастори.
Люди, окружающие их, с легкостью приняли бы любое предположение о существовании среди них оборотней. Эти люди так же легко верили в маленьких человечков-пришельцев из Космоса, и в летающие тарелки. Их поддержка могла только помешать шерифу и доктору в их поисках.
Они предприняли одну попытку. Примерно через месяц после их возвращения как-то утром Гевин сказал:
– Я знаю одного человека, который нам поверит.
– Неужели это возможно, – с сомнением в голосе произнесла Холли.
– Он знает об этих вещах и может нам помочь.
– Ну что ж, пусть попробует.
Они отправились вместе в Дерни в магазин Кена Довда. Ремси был разочарован, увидев закрытые ставнями окна и табличку на двери с надписью: «Закрыто». Он и Холли зашли в соседний магазин, чтобы узнать о том, кто их интересовал.
– Кен Довд? – переспросил молодой клерк. – Он закрыл свой магазин примерно три недели назад. Сначала куда-то уезжал во время этой истории с оборотнями, затем вернулся, закрыл магазин и исчез.
– Вы случайно не знаете, куда он уехал? – спросил Ремси.
– Куда-то на восток, это все, что я знаю. Он уехал вместе с женой. Сказал, что отправляется за антиквариатом. В поисках того, что может напугать любого, так он сказал. Может быть, его задержала цена этого антиквариата.
– Значит, он не оставил своего адреса?
– Нет. Попробуйте обратиться в компанию по недвижимому имуществу, она занимается продажей его магазина.
Ремси поблагодарил молодого человека и вместе с Холли вышел на улицу.
Оказавшись на улице, он обнял ее за плечи.
– Я не думаю, что он отправился за антиквариатом. Что будем делать?
– Не знаю, но мы должны продолжать поиски, Гевин. О Малколме никто и не вспомнит, если мы его не найдем.
– Послушай, никто и не говорит о прекращении поисков. Я думал, что Кен Довд сможет нам помочь. Однако его нет. Но я ведь говорил тебе, что мы будем вместе, помнишь?
– Конечно. Мы пройдем весь путь вместе, так ты сказал.
– Да, и я не собираюсь отказываться от своих слов. Пошли.
Ремси получил сотни фотографий из полицейских участков всего штата. Фотографии мальчиков – преступников, беглецов, пропавших и отыскавшихся. Он и Холли часами всматривались в их лица. Некоторые из них были чем-то похожи на Малколма, но Малколма среди них не было.
Однажды вечером, в маленьком доме Холли, после очередного просмотра новой партии фотографий, присланных шерифом Сетли, Ремси, не выдержав, с раздражением оттолкнул в сторону кипу глянцевых снимков.
– В чем дело? – спросила Холли.
– Не могу больше. Мне до смерти надоело смотреть на фотографии этих мальчишек, – ответил он.
Холли положила руку ему на колено.
– Я понимаю, что тебе порядком надоело, но ведь это единственное, что мы можем делать.
– Но я чувствую, что это бессмысленно.
– Ты хочешь все прекратить?
– Да, и не менее, чем на полгода.
– Ты говорил…
– Я все помню. Мне известно, что значит для тебя Малколм и я сделаю все, чтобы найти его. Но неужели ты не видишь, сколько времени мы тратим впустую в поисках мальчика, который сейчас может быть в любой точке западного полушария? А если он умер?
– Малколм жив, – упрямо проговорила Холли. – Я это знаю. Я чувствую.
– Хорошо, если так. Но он становится твоей навязчивой идеей. Мы даже не можем пойти в кино, потому что и там между нами будет сидеть Малколм. Щеки Холли порозовели от гнева. Она сняла руку с колена Гевина.
– Значит, так? Я не помню, чтобы прошлой ночью ты жаловался, что в кровати слишком тесно.
– Прошлая ночь была прекрасна, – признался Гевин. – Редко бывает так хорошо. Но в последнее время мы только и делаем, что говорим о Малколме.
Холли резко встала с кушетки.
– Благодарю вас за помощь, которую вы так долго оказывали мне. Дальше я буду продолжать одна. Спокойной ночи.
– Ну если тебе так хочется, то тогда спокойной ночи, – проговорил он и вышел за дверь.
Ремси подошел к машине и взялся было за ручку дверцы, но вдруг остановился. «Спокойно», – сказал он себе. Он распрямил плечи, повернулся и пошел обратно к маленькому дому Холли. Едва он коснулся звонка, как дверь перед ним распахнулась.
– Они всегда возвращаются, – произнесла она.
– Вы еще поплатитесь за свою доброту, леди. Не желаете ли еще посмотреть снимки?
– Не сегодня, – ответила она.
– Может, тогда отправимся в постель?
– Ну что ж, пожалуй.
Он осторожно закрыл за ними дверь.
ГЛАВА 18
– Кроме оборотней из Дрэго.
Они оба засмеялись. Затем, устроившись в спальных мешках, вскоре уснули.
Малколм терпеливо ждал, пока не услышал храп, убедивший его в том, что они действительно спят. Затем, осторожно ступая, чтобы не произвести шума, он подкрался к палатке.
Ночью он видел так же хорошо, как и днем, и поэтому быстро нашел вещи людей. Их рюкзаки были там же, где он их видел. Малколм осторожно раскрыл их и взял только ту одежду, которая была ему нужна – нижнее белье, теплую рубашку, брюки и куртку, толстые носки и сапоги. Затем, взяв еду, которую он мог унести, Малколм исчез.
Он продолжал осторожно двигаться, чтобы не разбудить людей, пока не оказался достаточно далеко от лагеря, и снова бросился бежать. Пробежав милю, он остановился, чтобы отдохнуть, и осмотрел вещи, которые взял.
Он съел часть захваченной им еды и оделся, спрятав разорванную пижаму. Все было слишком велико для него, но он подвернул брюки и закатал рукава рубашки и куртки. Надел обе пары теплых носков в сапоги. Затем снова отправился в путь. Но теперь он шел медленнее, так как ему нужно было подумать, что делать дальше.
Шли дни. Малколм знал, что ему следует избегать открытых пространств. И город Пиньон, и округ Ла Рейн никогда больше не будут для него безопасным местом. И все же он должен туда вернуться. Ему нужно кое-что узнать.
Он дождался темной ночи, когда не было ни луны, ни звезд, и спустился с холма к больнице. В лесу все еще продолжались поиски, но теперь в них принимали участие любители, которых легко можно было обойти. Не было больше ни вертолетов, ни организованных групп, которые прочесывали лес после убийства доктора. Несколько раз Малколм проходил вблизи людей, но они его не замечали.
Он нашел место, откуда хорошо было видно всякого, кто входил или выходил из больницы, и стал ждать. На следующий день, в полдень, он наконец увидел, того, кого ждал. Своего друга. Холли Лэнг.
Она подошла к больнице вместе с высоким шерифом. Они остановились у входа, продолжая разговаривать, затем быстро поцеловались, и Холли вошла в здание. Малколм испытал незнакомые ощущения, когда дверь за Холли закрылась, и высокий шериф ушел. Он рад был видеть Холли и знать, что с ней все в порядке. Но вместе с тем он с болью думал о том, что никогда не сможет прийти к ней. И все из-за того, кем он был. Место Холли было среди нормальных людей, таких же, как она и как этот высокий шериф. А вот где было место Малколма?
Когда снова наступила ночь, Малколм в последний раз покинул округ Ла Рейн и направился в Вентура. Он вышел из леса и пошел в горы, держа путь на север.
Он пробыл некоторое время в Сан-Франциско. В этом городе он нашел приют у бродяг. Многие из них были такими же отверженными, как и он. Они ни о чем его не спрашивали, и ему ничего не нужно было объяснять.
Иногда, когда он испытывал чувство голода, Малколм начинал ощущать изменения в своем теле. Тогда он старался где-нибудь спрятаться и там боролся со странным перевоплощением, которое уже начал понимать.
В той страшной полуподвальной комнате клиники доктора Пастори, когда в окно влез огромный зверь, Малколм понял, впервые реально осознал, кем он был на самом деле. В звере он узнал Дерека, и таким же был сам. Или станет таким же.
Он с ужасом думал об этом. Малколм хотел жить среди людей, а не вызывать у них отвращение. Его пугала сама мысль о том, что он может потерять контроль и напасть на кого-нибудь, кто не причинил ему вреда. Он пытался бороться с тем, что сидело внутри него, и когда его тело начинало приходить в движение, ему удавалось замедлить и остановить перевоплощение и вновь вернуться в свой прежний вид. Но это дорого стоило ему.
Малколм не мог жить в городе, постоянно опасаясь, что его поймают. Уцелеть можно было другим путем, правда, еще худшим.
Уличные мальчишки научили его попрошайничать, единственное, что они сами знали. И Малколм занимался этим, но каждый раз при этом ненавидел себя. Он просил милостыню у людей, которые проходили мимо него. Он ненавидел их и ненавидел себя. Оставаясь психически нормальным, Малколм научился опустошать свой ум. Сколько раз он чувствовал, что теряет контроль над собой и должен был убегать, чтобы не произошло несчастье.
Это было ужасное существование, но он выжил. Постоянно находясь в движении, он не задерживался долго на одном месте. Он переходил из города в город, а оттуда в сельскую местность, иногда ехал в автобусе, если были деньги, иногда автостопом, если их не было. Выжить. Найти. Он знал, что где-то его ждут. И он найдет или найдут его. И от своей судьбы не убежать.
Страсти вокруг округа Ла Рейн постепенно утихли и отошли в раздел вчерашних новостей. В течение нескольких недель газеты писали о том, что в разных местах видели оборотней, но затем оказывалось, что это была либо чья-то собака, либо дерево, либо несчастный обросший бродяга. Поиски убийцы-садиста продолжались, но, по мнению властей, он покинул этот район. Теперь искали за пределами округа и даже штата. Розыск убийцы шел на основе описания мужчины, которого видели входящим в кабинет доктора Кьюлена. И это было все, чем располагали. Что же касалось Малколма, то о нем особенно не беспокоились.
Некоторое время в убийствах, совершенных в Пиньоне, подозревали писателя Луиса Зено, но всерьез это никто не воспринял. Когда его освободили, Зено поспешил вернуться в Лос-Анджелес и неделю пролежал в постели. А когда он немного пришел в себя, то стал избегать разговоров о Пиньоне, Эйбе Креддоке и о том, что он видел в старой хижине. Сначала он все же хотел написать свою книгу, но затем передумал и вернулся к статьям о двухголовых телятах и о падающих звездах.
Доктора Вейна Пастори наконец допросили, когда он вернулся в свою клинику и обнаружил там мертвого ассистента, исчезнувшего пациента и шерифа с леди доктором, ожидающих его снаружи. Однако перевод Малколма из больницы в Пиньоне в его клинику был осуществлен в соответствии со всеми правилами и в этом не было преступления, в котором его можно было обвинить. Тем не менее новый заведующий больницей, заменивший доктора Кьюлена, дал ясно понять, что не желает больше видеть Пастори ни при каких обстоятельствах.
Изменения затронули и контору шерифа. Мило Фернандез закончил свою практику и вернулся в колледж, чтобы выучиться на полицейского. Его следующим местом назначения будет уже более крупный район, не то что округ Ла Рейн, но это едва интересовало его. Мило прощался с сожалением и с лучшими пожеланиями для всех, кого он знал.
Рой Невинс, испытывавший первое время подлинное наслаждение от своего пребывания в Охленде, вскоре стал подумывать о возвращении. Закон позволял сохранить ему прежнюю должность еще в течение пяти лет. Он объяснил это своей жене, выдвигая в качестве главного аргумента тот факт, что от этого его пенсия значительно увеличится. На самом же деле Рой Невинс, которому было уже за пятьдесят, стал гордиться своей профессией. Он стал придерживаться диеты и бегать по утрам и так много потерял в весе, что вынужден был приобрести новую форму. Но эти деньги он потратил с радостью.
Гевин Ремси видел отъезд одного помощника и изменения, происходящие с другим и, соответственно, испытывал сожаление и гордость одновременно. Так как поиски убийцы расширились, расследованием теперь в основном занимались другие агентства, и заведенный порядок снова установился в конторе шерифа. А для прежней работы вполне хватало одного помощника.
И впервые за эти месяцы шериф с удивлением обнаружил, что в его распоряжении есть свободное время. К счастью, ему не нужно было долго думать, куда его деть, так как рядом была Холли Лэнг.
Естественно, что они были вместе, и не только из-за той страшной тайны, которой они владели. Верные своему обещанию, никто из них не рассказал о том звере, который убил Кругера в клинике Пастори.
Люди, окружающие их, с легкостью приняли бы любое предположение о существовании среди них оборотней. Эти люди так же легко верили в маленьких человечков-пришельцев из Космоса, и в летающие тарелки. Их поддержка могла только помешать шерифу и доктору в их поисках.
Они предприняли одну попытку. Примерно через месяц после их возвращения как-то утром Гевин сказал:
– Я знаю одного человека, который нам поверит.
– Неужели это возможно, – с сомнением в голосе произнесла Холли.
– Он знает об этих вещах и может нам помочь.
– Ну что ж, пусть попробует.
Они отправились вместе в Дерни в магазин Кена Довда. Ремси был разочарован, увидев закрытые ставнями окна и табличку на двери с надписью: «Закрыто». Он и Холли зашли в соседний магазин, чтобы узнать о том, кто их интересовал.
– Кен Довд? – переспросил молодой клерк. – Он закрыл свой магазин примерно три недели назад. Сначала куда-то уезжал во время этой истории с оборотнями, затем вернулся, закрыл магазин и исчез.
– Вы случайно не знаете, куда он уехал? – спросил Ремси.
– Куда-то на восток, это все, что я знаю. Он уехал вместе с женой. Сказал, что отправляется за антиквариатом. В поисках того, что может напугать любого, так он сказал. Может быть, его задержала цена этого антиквариата.
– Значит, он не оставил своего адреса?
– Нет. Попробуйте обратиться в компанию по недвижимому имуществу, она занимается продажей его магазина.
Ремси поблагодарил молодого человека и вместе с Холли вышел на улицу.
Оказавшись на улице, он обнял ее за плечи.
– Я не думаю, что он отправился за антиквариатом. Что будем делать?
– Не знаю, но мы должны продолжать поиски, Гевин. О Малколме никто и не вспомнит, если мы его не найдем.
– Послушай, никто и не говорит о прекращении поисков. Я думал, что Кен Довд сможет нам помочь. Однако его нет. Но я ведь говорил тебе, что мы будем вместе, помнишь?
– Конечно. Мы пройдем весь путь вместе, так ты сказал.
– Да, и я не собираюсь отказываться от своих слов. Пошли.
Ремси получил сотни фотографий из полицейских участков всего штата. Фотографии мальчиков – преступников, беглецов, пропавших и отыскавшихся. Он и Холли часами всматривались в их лица. Некоторые из них были чем-то похожи на Малколма, но Малколма среди них не было.
Однажды вечером, в маленьком доме Холли, после очередного просмотра новой партии фотографий, присланных шерифом Сетли, Ремси, не выдержав, с раздражением оттолкнул в сторону кипу глянцевых снимков.
– В чем дело? – спросила Холли.
– Не могу больше. Мне до смерти надоело смотреть на фотографии этих мальчишек, – ответил он.
Холли положила руку ему на колено.
– Я понимаю, что тебе порядком надоело, но ведь это единственное, что мы можем делать.
– Но я чувствую, что это бессмысленно.
– Ты хочешь все прекратить?
– Да, и не менее, чем на полгода.
– Ты говорил…
– Я все помню. Мне известно, что значит для тебя Малколм и я сделаю все, чтобы найти его. Но неужели ты не видишь, сколько времени мы тратим впустую в поисках мальчика, который сейчас может быть в любой точке западного полушария? А если он умер?
– Малколм жив, – упрямо проговорила Холли. – Я это знаю. Я чувствую.
– Хорошо, если так. Но он становится твоей навязчивой идеей. Мы даже не можем пойти в кино, потому что и там между нами будет сидеть Малколм. Щеки Холли порозовели от гнева. Она сняла руку с колена Гевина.
– Значит, так? Я не помню, чтобы прошлой ночью ты жаловался, что в кровати слишком тесно.
– Прошлая ночь была прекрасна, – признался Гевин. – Редко бывает так хорошо. Но в последнее время мы только и делаем, что говорим о Малколме.
Холли резко встала с кушетки.
– Благодарю вас за помощь, которую вы так долго оказывали мне. Дальше я буду продолжать одна. Спокойной ночи.
– Ну если тебе так хочется, то тогда спокойной ночи, – проговорил он и вышел за дверь.
Ремси подошел к машине и взялся было за ручку дверцы, но вдруг остановился. «Спокойно», – сказал он себе. Он распрямил плечи, повернулся и пошел обратно к маленькому дому Холли. Едва он коснулся звонка, как дверь перед ним распахнулась.
– Они всегда возвращаются, – произнесла она.
– Вы еще поплатитесь за свою доброту, леди. Не желаете ли еще посмотреть снимки?
– Не сегодня, – ответила она.
– Может, тогда отправимся в постель?
– Ну что ж, пожалуй.
Он осторожно закрыл за ними дверь.
ГЛАВА 18
Шли недели.
И месяцы.
Малколм долго скитался по Калифорнии. Он проходил через города и деревни, пересекал горы и пустыню, несколько раз приближаясь к границе штата. На той стороне были расположены Аризона, Невада, однако Малколм границу не переходил. И хотя у него не было дома, он чувствовал, что именно здесь, в Калифорнии, он найдет то, что дожидается его. В этом штате все началось, и у него было предчувствие, что здесь же все и закончится.
Как-то раз зимой, когда Малколм искал теплое место, где можно было бы укрыться, он оказался в Мехико. Увидев зеленые холмы, Малколм понял, что там кто-то есть, такой же, как он, уцелевший из Дрэго. Теперь он уже не сомневался в том, что не все погибли в Дрэго. Много раз по ночам Малколм слышал вой, зовущий его. И хотя его тело стремилось ответить на этот зов, он боролся с ним.
Несмотря на то, что Малколм вел жизнь бродяги, за этот год его тело заметно окрепло. Он стал намного сильнее. Его плечи расширились, а грудная клетка раздалась. Этому способствовала и та работа, за которую он брался и которую только мог найти. Его мышцы стали твердыми, руки огрубели и покрылись мозолями. И он вполне мог гордиться своим внешним видом, если бы не новые проблемы.
В этом жестоком мире, находящимся по другую сторону закона, в котором его заставили жить, часто возникали конфликты. Малколм видел людей, дерущихся до смерти из-за полбутылки вина. Его тоже часто пытались вовлечь в драку те, кого он встречал на своем пути. Но каждый раз, несмотря на то, что его тело стремилось ответить, он уклонялся от любых столкновений. Он терпел любое унижение, лишь бы только избежать драки.
Они смеялись над ним и называли его трусом. Но эти насмешки не трогали его. Он хорошо знал, что мог уничтожить этих людей, если бы поддался своим чувствам. Но это было бы значительно хуже, чем то, что его называли трусом.
По мере того как шло время, Малколм все чаще испытывал в себе странные изменения, когда его охватывал гнев. Это становилось все сильнее, но он продолжал бороться. Собрав всю волю, Малколм сопротивлялся окончательному превращению, но понимал, что настанет день, когда он не сможет больше сопротивляться. Ему оставалось только надеяться, что когда это произойдет, он будет знать, что делать.
В то время как его тело становилось сильным, все больше давала о себе знать неустроенная жизнь. Как-то раз, в безоблачный полдень ранней весной, он почувствовал, что больше не выдержит. Этот день Малколм провел на холмах, думая о своей тяжелой жизни и о том, как ее прервать. Но он не знал, как это сделать. Его обучение было прервано в ту страшную ночь, когда огонь охватил Дрэго, и он еще не все понимал. Он знал, что существуют способы, с помощью которых можно уничтожить таких, как он – серебряная пуля, огонь и что-то еще, о чем никогда не говорили. Но разве кто-нибудь из его народа убивал себя сам? И как это можно сделать? Этого Малколм не знал.
Внезапно он напрягся, поднял голову и прислушался. До него донесся слабый, но различимый крик, в котором слышались боль и страдание. Малколм принюхался, определил направление, откуда пришел крик, и быстро вскарабкался на вершину холма.
Едва он приблизился, крик прекратился. Малколм понял, что существо, кричавшее от боли, почувствовало его и испугалось. Он осторожно двигался, руководствуясь чутьем.
Наконец за кустом он увидел его – молодого волка, больше похожего на щенка, передняя лапа которого была в капкане.
Малколм вспомнил о своих страданиях той ночью, больше года назад, когда сам попал в капкан. Он опустился на колени возле волчонка, чувствуя, как глаза наполняются слезами. Малколм протянул руку ладонью вверх, показывая зверю, что не причинит ему вреда.
Волчонок обнюхал его пальцы, инстинктивно при этом оскалясь, но не предпринял попытки укусить их. Очень осторожно Малколм дотронулся до его морды и погладил серо-коричневый мех на голове между бархатными глазами. От его прикосновения волчонок задрожал.
– Спокойнее, малыш, – проговорил мальчик. – Я не сделаю тебе ничего плохого.
Щенок тихо заскулил.
– Я знаю, как тебе больно. Поверь мне, я очень хорошо это знаю.
Волчонок внимательно посмотрел на него и перестал дрожать.
– Вот так, малыш, – продолжал Малколм медленным, успокаивающим тоном. – Теперь давай посмотрим, как крепко тебя зажало.
Он осторожно повернул щенка, чтобы лучше рассмотреть, какое повреждение нанес капкан. С облегчением Малколм увидел, что это не такой капкан, в который попал он сам в окрестностях Пиньона. Это был обычный капкан, не причиняющий увечья, предназначенный только для того, чтобы ловить и держать.
– Тебе повезло, малыш, – сказал Малколм. – Ты, наверное, так не считаешь. Конечно, мало приятного оказаться в любом капкане, но поверь мне, могло быть намного хуже.
Он просунул пальцы между ровными зубьями капкана и потянул за пружину. Интересно, зачем здесь поставили капкан? Там, внизу в долине, он видел пасущихся овец. Должно быть, пастух и поставил капкан, чтобы защитить свое стадо. И в этом его нельзя было винить. По крайней мере, человек использовал этот относительно безобидный капкан и не положил в него отраву. К тому же ягненок вполне мог стать добычей волка. Как тут определить, кто прав?
Медленно Малколм разжал челюсти капкана. Волчонок выдернул лапу, но не пытался убежать. Малколм осторожно провел пальцами по его лапе, которая была в капкане.
– Все в порядке, твоя лапка немного поболит, но, как я уже говорил тебе, могло быть намного хуже.
Волчонок попробовал встать на лапу, быстро ее отдернул, затем попытался еще раз.
– Видишь, с ней все в порядке, – повторил Малколм. – Теперь ты можешь вернуться к своей семье.
Звереныш посмотрел на мальчика, затем опустил голову и осторожно ткнулся носом в ногу мальчика. Малколм почесал волчонка за ухом.
– Я бы взял тебя с собой, малыш, – сказал он. – Было бы с кем поговорить. И пищу мы могли бы добывать вместе.
Волчонок лизнул его руку, но Малколм спрятал ее за спину.
– Нет, мы с тобой были бы друзьями. И для начала я дал бы тебе имя.
Внезапно за собой Малколм услышал приглушенное рычание. Обернувшись, он увидел ощетинившуюся волчицу, готовую к прыжку. Он снова посмотрел на волчонка.
– Похоже, за тобой пришла мама. Звереныш перевел взгляд на волчицу, затем снова на Малколма.
– Ну, иди же, – сказал Малколм. – Ты знаешь, где твой дом.
Немного поколебавшись, волчонок побежал, слегка прихрамывая, к волчице. Оба тут же скрылись в кустах.
– Хотел бы я знать, где мой дом, – с горечью сказал Малколм.
Он опустился на землю и заплакал. Малколм редко плакал. Малколм редко плакал, но сейчас, оставшись один, он испытывал отчаяние.
И когда он заплакал, его тело начало судорожно менять свою форму. Он чувствовал, что его волосы становятся длиннее, толще и грубее. Во рту появилась кровь, когда длинные зубы стали вылезать из десен. Рядом никого не было, никто этого не видел, и на этот раз Малколм не стал с собой бороться. У него был тяжелый день, и он очень устал.
Этот день был таким же тяжелым для Батмана Стайлза. И такими же для него были последние несколько лет. Хозяин карнавального балагана, он был старым человеком и имел устаревшую профессию.
В этом году с трудом удалось найти место, где каждое лето проводились небольшие карнавалы. Раньше он сначала выставлял борца, в состязании с которым каждый мог проверить свою силу, стрельбу по мишени с призами для победителей, комнату смеха, колесо фортуны и, наконец, комнату страха, на которую он делал особую ставку. Однако на этот раз он вряд ли мог это сделать из-за Самсона, нарушившего его планы. Или так, по крайней мере, он думал, ибо Самсон, больше известный как Джекки Московит, был владельцем всего карнавального шоу.
Он сам предупредил об этом Стайлза. Это было накануне их открытия в Сильведеле, когда Батман продолжал считать, что его уродцы – один из лучших аттракционов. Самсон же еще почти нигде не был, даже в Калифорнии и Сан-Франциско.
Батман часто вспоминал, как в былые годы он путешествовал по пыльным дорогам, переезжая из го-рода в город. Когда он был еще мальчиком, – а было это еще пятьдесят лет назад, – карнавалы проводились во всех городах и не раз в девять месяцев. Люди ждали карнавала как самый большой праздник. И даже в годы депрессии они всегда находили в кармане десять центов, чтобы попытать счастье в каком-нибудь аттракционе.
Сейчас многое изменилось. Но почему, черт возьми? Вот уже несколько лет Батману и самому было постоянно скучно.
Подойдя к фургону Джекки, он постучал в дверь.
– Открыто, – ответил изнутри скрипучий голос.
Батман вошел и увидел Джекки, сидящего за столом и рассматривающего карты. Он не сразу оторвался от своего занятия, чтобы взглянуть на вошедшего.
Батман знал Джекки еще с того времени, когда тот был просто Мейджером Тини, раздражительным карликом. Это было в пятидесятых годах, когда карнавалы временно прекратились, и это было как раз кстати для Мейджера Тини, с внутренними железами которого что-то произошло, и он начал расти. Меньше чем за год он стал если не таким уж большим для внешнего мира, то забавно высоким для лилипута.
К счастью для Джекки, у него были деньги и он смог приобрести часть аттракционов, в которых и стал работать. А со временем стал владельцем карнавального шоу.
– Что происходит, Джекки? – спросил Батман, втискивая свое брюхо в узкое пространство за столом напротив Джекки.
– Я хочу с тобой расстаться, – ответил маленький человечек.
– Вот как, – Стайлз был готов к плохим новостям.
– Твои аттракционы больше не нужны.
– Но почему?
– Потому что они самые слабые. Я поддержал тебя в прошлом году в память о старой дружбе. И готов был снова тебе помочь, но когда я проверил счета, то понял, что не смогу этого сделать.
– Но мои палатки не хуже других, – запротестовал Батман. – Одно колесо фортуны чего стоит.
– Забудь об этом, Батман, – прокричал маленький хозяин.
– Но почему именно я? Объясни хотя бы.
– Ладно. Эту группу так называемых уродцев, которых ты показываешь, во второй раз уже никто смотреть не захочет. Твой великан, его рост шестьдесят семь футов?
– Шестьдесят восемь с половиной, – поправил Стайлз.
– Все равно, в любой баскетбольной команде можно увидеть игроков и повыше. А эта твоя бородатая леди! Что, кстати, ты называешь ее бородой?
– Ты можешь узнать это, если ее поцелуешь.
– Не стоит. Она не производит никакого впечатления и никого не интересует.
– У нее трое детей.
– Ну и что?
– Ей нужно их кормить.
– Это уже не мои заботы. Она может заняться хотя бы рекламой крема для бритья. А твой жалкий глотатель огня! Как он себя называет, Фламо?
– Торчо.
– Всегда одно и тоже. Неужели ты не понимаешь, что это все устарело?
– Да, мои люди, конечно, не являются новинкой программы. Ну и что из того? Большинство карнавалов показывает то, что было и раньше, на протяжении многих лет. И люди с радостью вспоминают прошлое.
– Да, но этого недостаточно. Ты и твои уродцы больше не нужны. Мне очень жаль, но это так.
Стайлзу показалось, что все вокруг рушится. Он бессмысленно смотрел на потрепанные карты, раскиданные на столе перед Джекки.
– Ты можешь дать мне хотя бы неделю?
– Ни в коем случае. Об этом не может быть и речи. Послушай, Батман, ты можешь собрать больше денег, если будешь выступать один, а не в такой компании, как наша.
– А что, если мне показывать другие представления?
– Я не хочу больше видеть твоих уродцев.
– Хорошо, пусть будет так. Но, может быть, я могу показать что-нибудь другое?
– Каким образом? Мы же завтра открываемся.
– Но до завтра я могу подумать об этом?
– Да, разумеется, можешь, но чтобы утром этих уродцев здесь не было.
– Мне надо поговорить с ними.
– Конечно.
И Джекки снова полностью переключился на карты. Стайлз выбрался из ограниченного пространства и покинул фургон.
Объявив эту новость своим людям, которых Стайлз никогда не называл уродцами, он увидел, что они восприняли ее не так уж плохо, как он этого боялся. Колосус, пожав ему руку, поблагодарил за год совместной работы и сказал, что он без труда сможет устроиться где-нибудь мыть посуду. Колосус не был борцом, но он был большим и выглядел так, что мог обескуражить любого панка.
Торчо был немногословен, когда Батман принес ему плохое известие. Он пожевал губами, обдумывая то, что услышал, а потом сказал, что мог бы вернуться к своей жене, у которой была двенадцатиструнная гитара.
Хуже всего вышло с Розой. Ее большие карие глаза наполнились слезами, которые покатились по его усам. Батман ответ ее в сторону и дал денег, которых хватило бы, чтобы вернуться во Флагстаф, где она оставила с сестрой своих детей. Это было все, что он мог для нее сделать.
И теперь, прогуливаясь по холлу в окрестностях Сильведела, Стайлз чувствовал, что ему их будет нехватать. За эти годы мимо него прошли тысячи людей, но он об этом даже не задумывался. Но они были его семьей. И в душе он понимал, что если кто-то однажды покидал карнавал, то больше уже его никогда не видели. Это было равносильно смерти.
И месяцы.
Малколм долго скитался по Калифорнии. Он проходил через города и деревни, пересекал горы и пустыню, несколько раз приближаясь к границе штата. На той стороне были расположены Аризона, Невада, однако Малколм границу не переходил. И хотя у него не было дома, он чувствовал, что именно здесь, в Калифорнии, он найдет то, что дожидается его. В этом штате все началось, и у него было предчувствие, что здесь же все и закончится.
Как-то раз зимой, когда Малколм искал теплое место, где можно было бы укрыться, он оказался в Мехико. Увидев зеленые холмы, Малколм понял, что там кто-то есть, такой же, как он, уцелевший из Дрэго. Теперь он уже не сомневался в том, что не все погибли в Дрэго. Много раз по ночам Малколм слышал вой, зовущий его. И хотя его тело стремилось ответить на этот зов, он боролся с ним.
Несмотря на то, что Малколм вел жизнь бродяги, за этот год его тело заметно окрепло. Он стал намного сильнее. Его плечи расширились, а грудная клетка раздалась. Этому способствовала и та работа, за которую он брался и которую только мог найти. Его мышцы стали твердыми, руки огрубели и покрылись мозолями. И он вполне мог гордиться своим внешним видом, если бы не новые проблемы.
В этом жестоком мире, находящимся по другую сторону закона, в котором его заставили жить, часто возникали конфликты. Малколм видел людей, дерущихся до смерти из-за полбутылки вина. Его тоже часто пытались вовлечь в драку те, кого он встречал на своем пути. Но каждый раз, несмотря на то, что его тело стремилось ответить, он уклонялся от любых столкновений. Он терпел любое унижение, лишь бы только избежать драки.
Они смеялись над ним и называли его трусом. Но эти насмешки не трогали его. Он хорошо знал, что мог уничтожить этих людей, если бы поддался своим чувствам. Но это было бы значительно хуже, чем то, что его называли трусом.
По мере того как шло время, Малколм все чаще испытывал в себе странные изменения, когда его охватывал гнев. Это становилось все сильнее, но он продолжал бороться. Собрав всю волю, Малколм сопротивлялся окончательному превращению, но понимал, что настанет день, когда он не сможет больше сопротивляться. Ему оставалось только надеяться, что когда это произойдет, он будет знать, что делать.
В то время как его тело становилось сильным, все больше давала о себе знать неустроенная жизнь. Как-то раз, в безоблачный полдень ранней весной, он почувствовал, что больше не выдержит. Этот день Малколм провел на холмах, думая о своей тяжелой жизни и о том, как ее прервать. Но он не знал, как это сделать. Его обучение было прервано в ту страшную ночь, когда огонь охватил Дрэго, и он еще не все понимал. Он знал, что существуют способы, с помощью которых можно уничтожить таких, как он – серебряная пуля, огонь и что-то еще, о чем никогда не говорили. Но разве кто-нибудь из его народа убивал себя сам? И как это можно сделать? Этого Малколм не знал.
Внезапно он напрягся, поднял голову и прислушался. До него донесся слабый, но различимый крик, в котором слышались боль и страдание. Малколм принюхался, определил направление, откуда пришел крик, и быстро вскарабкался на вершину холма.
Едва он приблизился, крик прекратился. Малколм понял, что существо, кричавшее от боли, почувствовало его и испугалось. Он осторожно двигался, руководствуясь чутьем.
Наконец за кустом он увидел его – молодого волка, больше похожего на щенка, передняя лапа которого была в капкане.
Малколм вспомнил о своих страданиях той ночью, больше года назад, когда сам попал в капкан. Он опустился на колени возле волчонка, чувствуя, как глаза наполняются слезами. Малколм протянул руку ладонью вверх, показывая зверю, что не причинит ему вреда.
Волчонок обнюхал его пальцы, инстинктивно при этом оскалясь, но не предпринял попытки укусить их. Очень осторожно Малколм дотронулся до его морды и погладил серо-коричневый мех на голове между бархатными глазами. От его прикосновения волчонок задрожал.
– Спокойнее, малыш, – проговорил мальчик. – Я не сделаю тебе ничего плохого.
Щенок тихо заскулил.
– Я знаю, как тебе больно. Поверь мне, я очень хорошо это знаю.
Волчонок внимательно посмотрел на него и перестал дрожать.
– Вот так, малыш, – продолжал Малколм медленным, успокаивающим тоном. – Теперь давай посмотрим, как крепко тебя зажало.
Он осторожно повернул щенка, чтобы лучше рассмотреть, какое повреждение нанес капкан. С облегчением Малколм увидел, что это не такой капкан, в который попал он сам в окрестностях Пиньона. Это был обычный капкан, не причиняющий увечья, предназначенный только для того, чтобы ловить и держать.
– Тебе повезло, малыш, – сказал Малколм. – Ты, наверное, так не считаешь. Конечно, мало приятного оказаться в любом капкане, но поверь мне, могло быть намного хуже.
Он просунул пальцы между ровными зубьями капкана и потянул за пружину. Интересно, зачем здесь поставили капкан? Там, внизу в долине, он видел пасущихся овец. Должно быть, пастух и поставил капкан, чтобы защитить свое стадо. И в этом его нельзя было винить. По крайней мере, человек использовал этот относительно безобидный капкан и не положил в него отраву. К тому же ягненок вполне мог стать добычей волка. Как тут определить, кто прав?
Медленно Малколм разжал челюсти капкана. Волчонок выдернул лапу, но не пытался убежать. Малколм осторожно провел пальцами по его лапе, которая была в капкане.
– Все в порядке, твоя лапка немного поболит, но, как я уже говорил тебе, могло быть намного хуже.
Волчонок попробовал встать на лапу, быстро ее отдернул, затем попытался еще раз.
– Видишь, с ней все в порядке, – повторил Малколм. – Теперь ты можешь вернуться к своей семье.
Звереныш посмотрел на мальчика, затем опустил голову и осторожно ткнулся носом в ногу мальчика. Малколм почесал волчонка за ухом.
– Я бы взял тебя с собой, малыш, – сказал он. – Было бы с кем поговорить. И пищу мы могли бы добывать вместе.
Волчонок лизнул его руку, но Малколм спрятал ее за спину.
– Нет, мы с тобой были бы друзьями. И для начала я дал бы тебе имя.
Внезапно за собой Малколм услышал приглушенное рычание. Обернувшись, он увидел ощетинившуюся волчицу, готовую к прыжку. Он снова посмотрел на волчонка.
– Похоже, за тобой пришла мама. Звереныш перевел взгляд на волчицу, затем снова на Малколма.
– Ну, иди же, – сказал Малколм. – Ты знаешь, где твой дом.
Немного поколебавшись, волчонок побежал, слегка прихрамывая, к волчице. Оба тут же скрылись в кустах.
– Хотел бы я знать, где мой дом, – с горечью сказал Малколм.
Он опустился на землю и заплакал. Малколм редко плакал. Малколм редко плакал, но сейчас, оставшись один, он испытывал отчаяние.
И когда он заплакал, его тело начало судорожно менять свою форму. Он чувствовал, что его волосы становятся длиннее, толще и грубее. Во рту появилась кровь, когда длинные зубы стали вылезать из десен. Рядом никого не было, никто этого не видел, и на этот раз Малколм не стал с собой бороться. У него был тяжелый день, и он очень устал.
Этот день был таким же тяжелым для Батмана Стайлза. И такими же для него были последние несколько лет. Хозяин карнавального балагана, он был старым человеком и имел устаревшую профессию.
В этом году с трудом удалось найти место, где каждое лето проводились небольшие карнавалы. Раньше он сначала выставлял борца, в состязании с которым каждый мог проверить свою силу, стрельбу по мишени с призами для победителей, комнату смеха, колесо фортуны и, наконец, комнату страха, на которую он делал особую ставку. Однако на этот раз он вряд ли мог это сделать из-за Самсона, нарушившего его планы. Или так, по крайней мере, он думал, ибо Самсон, больше известный как Джекки Московит, был владельцем всего карнавального шоу.
Он сам предупредил об этом Стайлза. Это было накануне их открытия в Сильведеле, когда Батман продолжал считать, что его уродцы – один из лучших аттракционов. Самсон же еще почти нигде не был, даже в Калифорнии и Сан-Франциско.
Батман часто вспоминал, как в былые годы он путешествовал по пыльным дорогам, переезжая из го-рода в город. Когда он был еще мальчиком, – а было это еще пятьдесят лет назад, – карнавалы проводились во всех городах и не раз в девять месяцев. Люди ждали карнавала как самый большой праздник. И даже в годы депрессии они всегда находили в кармане десять центов, чтобы попытать счастье в каком-нибудь аттракционе.
Сейчас многое изменилось. Но почему, черт возьми? Вот уже несколько лет Батману и самому было постоянно скучно.
Подойдя к фургону Джекки, он постучал в дверь.
– Открыто, – ответил изнутри скрипучий голос.
Батман вошел и увидел Джекки, сидящего за столом и рассматривающего карты. Он не сразу оторвался от своего занятия, чтобы взглянуть на вошедшего.
Батман знал Джекки еще с того времени, когда тот был просто Мейджером Тини, раздражительным карликом. Это было в пятидесятых годах, когда карнавалы временно прекратились, и это было как раз кстати для Мейджера Тини, с внутренними железами которого что-то произошло, и он начал расти. Меньше чем за год он стал если не таким уж большим для внешнего мира, то забавно высоким для лилипута.
К счастью для Джекки, у него были деньги и он смог приобрести часть аттракционов, в которых и стал работать. А со временем стал владельцем карнавального шоу.
– Что происходит, Джекки? – спросил Батман, втискивая свое брюхо в узкое пространство за столом напротив Джекки.
– Я хочу с тобой расстаться, – ответил маленький человечек.
– Вот как, – Стайлз был готов к плохим новостям.
– Твои аттракционы больше не нужны.
– Но почему?
– Потому что они самые слабые. Я поддержал тебя в прошлом году в память о старой дружбе. И готов был снова тебе помочь, но когда я проверил счета, то понял, что не смогу этого сделать.
– Но мои палатки не хуже других, – запротестовал Батман. – Одно колесо фортуны чего стоит.
– Забудь об этом, Батман, – прокричал маленький хозяин.
– Но почему именно я? Объясни хотя бы.
– Ладно. Эту группу так называемых уродцев, которых ты показываешь, во второй раз уже никто смотреть не захочет. Твой великан, его рост шестьдесят семь футов?
– Шестьдесят восемь с половиной, – поправил Стайлз.
– Все равно, в любой баскетбольной команде можно увидеть игроков и повыше. А эта твоя бородатая леди! Что, кстати, ты называешь ее бородой?
– Ты можешь узнать это, если ее поцелуешь.
– Не стоит. Она не производит никакого впечатления и никого не интересует.
– У нее трое детей.
– Ну и что?
– Ей нужно их кормить.
– Это уже не мои заботы. Она может заняться хотя бы рекламой крема для бритья. А твой жалкий глотатель огня! Как он себя называет, Фламо?
– Торчо.
– Всегда одно и тоже. Неужели ты не понимаешь, что это все устарело?
– Да, мои люди, конечно, не являются новинкой программы. Ну и что из того? Большинство карнавалов показывает то, что было и раньше, на протяжении многих лет. И люди с радостью вспоминают прошлое.
– Да, но этого недостаточно. Ты и твои уродцы больше не нужны. Мне очень жаль, но это так.
Стайлзу показалось, что все вокруг рушится. Он бессмысленно смотрел на потрепанные карты, раскиданные на столе перед Джекки.
– Ты можешь дать мне хотя бы неделю?
– Ни в коем случае. Об этом не может быть и речи. Послушай, Батман, ты можешь собрать больше денег, если будешь выступать один, а не в такой компании, как наша.
– А что, если мне показывать другие представления?
– Я не хочу больше видеть твоих уродцев.
– Хорошо, пусть будет так. Но, может быть, я могу показать что-нибудь другое?
– Каким образом? Мы же завтра открываемся.
– Но до завтра я могу подумать об этом?
– Да, разумеется, можешь, но чтобы утром этих уродцев здесь не было.
– Мне надо поговорить с ними.
– Конечно.
И Джекки снова полностью переключился на карты. Стайлз выбрался из ограниченного пространства и покинул фургон.
Объявив эту новость своим людям, которых Стайлз никогда не называл уродцами, он увидел, что они восприняли ее не так уж плохо, как он этого боялся. Колосус, пожав ему руку, поблагодарил за год совместной работы и сказал, что он без труда сможет устроиться где-нибудь мыть посуду. Колосус не был борцом, но он был большим и выглядел так, что мог обескуражить любого панка.
Торчо был немногословен, когда Батман принес ему плохое известие. Он пожевал губами, обдумывая то, что услышал, а потом сказал, что мог бы вернуться к своей жене, у которой была двенадцатиструнная гитара.
Хуже всего вышло с Розой. Ее большие карие глаза наполнились слезами, которые покатились по его усам. Батман ответ ее в сторону и дал денег, которых хватило бы, чтобы вернуться во Флагстаф, где она оставила с сестрой своих детей. Это было все, что он мог для нее сделать.
И теперь, прогуливаясь по холлу в окрестностях Сильведела, Стайлз чувствовал, что ему их будет нехватать. За эти годы мимо него прошли тысячи людей, но он об этом даже не задумывался. Но они были его семьей. И в душе он понимал, что если кто-то однажды покидал карнавал, то больше уже его никогда не видели. Это было равносильно смерти.