Страница:
Он специально закончил их разговор на такой неприятной ноте. Теперь он об этом жалел. Нельзя было отвергать ее беспокойство. Им руководило чистое упрямство. Надо позвонить ей и извиниться. Он позвонит, когда вернется в город, сразу же.
Обратившись мыслями к предстоящему делу, он стал вспоминать тот день, когда в «Молочной королеве» Делрей представил ему своего нового работника. Он не показался Эззи чересчур дружелюбным, этаким рубахой-парнем. Но и на сорвиголову он тоже не похож.
Конечно, Эмори Ломакс выведет из себя даже святого. Помнится, однажды он ворвался в управление шерифа, требуя, чтобы Эззи что-нибудь сделал с птицами, которые «опорожняются» на его английскую машину, стоящую на банковской автостоянке.
Эззи тогда внимательно выслушал его гневную тираду и, когда Ломакс наконец выдохся, спокойно спросил его, действительно ли он считает, будто управление шерифа занимается перевоспитанием воробьев. Ломакс топнул ногой и выбежал из помещения, оставив всех валяться в истерике.
Нет ничего удивительного, что парню не понравился Ломакс. Он мало кому нравится. Многие из тех, кто обращается к нему за кредитами, с удовольствием его убили бы. Разница, однако, состояла в том, что Эззи не знал никого, кто до такой степени поддался бы своим эмоциям, как тот парень.
Но если Ломакс считал, что его жизни и впрямь угрожают, то почему он не сообщил об этом в полицию? Такого заявления не было, Эззи проверял. Может быть, все-таки действительно университетские друзья так пошутили, а секретарша все напутала?
Однако как бы то ни было, нельзя, чтобы люди наставляли друг на друга ножи. С оружием шутки плохи. Вот почему он едет к Корбеттам. Если Ломакс, нанося визит Анне Корбетт, наткнулся там на работника и если один из них или оба питают к ней сильные чувства, то может случиться неприятность.
Кроме того, он нутром чует, что здесь все не так просто. Пусть он выжил из ума, пусть он дурак, но пятидесятилетний опыт в этих делах подсказывает, что тут что-то нечисто. Самое малое, что он может сделать, – это проверить.
Когда он прошлой ночью добрался в управление, Фостер на бегу сказал ему: «Считай себя помощником». С точки зрения закона Эззи имеет все необходимые полномочия, хотя, конечно, сомнительно, что Фостер поручил бы ему разыскивать пропавшего банкира. Ну да ничего страшного. Шериф все еще занимается ликвидацией последствий бури, так что не стоит его отвлекать такими незначительными вопросами.
Несмотря на все свои болячки, Эззи был рад, что снова сидит за рулем патрульной машины. Его «линкольн» кто-то загородил на автостоянке. Когда Эззи спросил, можно ли поехать на перерыв на патрульной машине, сидевший на телефоне помощник только махнул рукой и бросил ему ключи.
Машина была для него так же привычна, как старый фланелевый халат, который Эззи, к ужасу Коры, с десяток раз вытаскивал из груды поношенной одежды, предназначавшейся для благотворительной раздачи бедным. Одна только возможность снова вести полицейскую машину с лихвой оправдывала эту поездку. Ну чем бы он сейчас занимался? Или ненадолго вздремнул бы, после чего почувствовал бы себя еще более разбитым, или поехал бы смотреть, какой ущерб буря причинила его дому, который он не знал бы, как отремонтировать, или снова стал бы ломать голову над тем, что передал ему умирающий. Кора бы этого не одобрила.
Карл по-прежнему не возвращался, и Майрон уже сильно беспокоился.
Кроме того, он боялся, что поступил не правильно.
Карл ведь сказал ему стрелять в каждого, кто подойдет к машине.
А он позволил человеку в машине проехать мимо и не застрелил его. Машина тогда остановилась рядом с ним, тот человек нагнулся вперед и посмотрел на него, а потом тронул с места и быстро уехал, так что Майрон не успел в него выстрелить.
Его страшило, что Карл об этом узнает. Но еще больше его страшила мысль о том, что Карл может не вернуться за ним. Тогда он останется один и не будет знать, что делать. А ведь скоро стемнеет. Уж пусть лучше Карл кричит на него и называет его кретином, но только не бросает.
Он уже думал о том, чтобы поехать в том направлении, куда ушел Карл. Можно поискать Карла. Но он не знает дороги.
Что, если он его не найдет? Что, если Карл вернется, а его нет? Тогда Карл точно рассердится на него за то, что Майрон сделал не так, как он сказал.
Поэтому он продолжал сидеть в машине, потеть и сторожить деньги.
Но в следующего, кто подойдет, он обязательно выстрелит, потому что если Карл узнает о другом, в которого он не выстрелил, то будет не так сердиться.
Придя к этому решению, Майрон не стал даже беспокоиться, когда увидел приближающуюся машину. Он заметил ее в зеркало заднего вида. Он не стал поворачиваться и смотреть на нее, а держал голову прямо. Машина замедлила ход и остановилась неподалеку. Май-рон был рад, что она стала, потому что хотел кого-нибудь застрелить, чтобы Карл мог гордиться своим другом.
Это была полицейская машина – на ее борту были нарисованы белые с голубым буквы. На крыше находилась мигалка. Она не была включена, но буквы на борту и мигалка на крыше означали, что перед Майроном враг. Больше всего Карл ненавидит копов. Если он убьет копа, Карл будет просто счастлив.
Водитель полицейской машины открыл дверцу и вышел наружу.
– Эй, дружище, у тебя неприятности с машиной?
Майрон следил в зеркале, как полицейский приближается к нему.
Вот он совсем близко, уже слышны его шаги по гравию.
Майрон напряг потный палец, лежавший на спусковом крючке.
– Нужна помощь?
Когда полицейский наклонился и улыбнулся ему через открытое окно, Майрон поднял обрез и выстрелил.
Чтобы помочь пассажиру сломавшейся машины, он притормозил, но когда увидел этого пассажира, то испугался за свою жизнь. На него смотрели совершенно бесцветные глаза, розовые по краям. Бескровное лицо обрамляли жуткие белые волосы, похожие на парик в Хэллоуин. Эмори никогда не видел ничего подобного, и это испугало его до смерти.
К черту общественное мнение! Даже если это страшилище – клиент банка (что вряд ли – разве можно забыть такое лицо?!), то все равно надо убираться от него подальше. Выжав полный газ, Эмори не сбавлял скорости до тех пор, пока не оказался у ворот ранчо Корбетта.
Прежде чем вылезти из машины, он пригладил волосы и для тренировки изобразил в зеркале улыбку. Снаружи стояла неестественная тишина. Возле дома никого не было. Поднявшись по ступенькам, Эмори с недовольством отметил, что имущественное обеспечение займа несколько пострадало от бури, особенно конюшня. Дом, однако, как будто остался цел, если не считать разбитого окна.
Он уже собирался нажать кнопку звонка, когда вспомнил, что электричества, возможно, нет. Тогда он трижды постучал в дверь. Ему немедленно открыл не кто иной, как человек, которого ему меньше всего хотелось бы видеть.
– Что вы здесь делаете, Ломакс? – грубо спросил Джек.
– Хотя это и не ваше дело, я пришел увидеть миссис Корбетт. Будьте добры пригласить ее.
– Она не может подойти.
– Что значит – не может?
– Не может, и все тут. Я ей передам, что вы заходили.
Наглость этого человека до крайности возмутила Эмори.
Он даже не смотрит ему в глаза, а вместо этого глядит куда-то за спину, обшаривая взглядом двор.
– Прощайте.
Он попытался закрыть дверь, но Эмори сделал шаг вперед и придержал ее рукой.
– Послушайте, Джек, – насмешливо сказал он. – Я настаиваю на том, чтобы вы позвали миссис Корбетт.
– Она не может сейчас с вами увидеться. Да и наверняка не захочет.
– Откуда вы знаете, чего она хочет и чего нет? – громовым голосом спросил Эмори. – Почему вы решаете за нее?
– Я говорю вам это от ее имени. А теперь уходите.
Работник гонит его прочь, словно бродячую собаку! Эмори этого не потерпит.
– Да кто вы такой, чтобы так со мной разговаривать?
– Послушайте, Ломакс, когда-нибудь мы соберемся с вами за кружкой пива и я перечислю все причины, по которым считаю вас задницей. Но я прошу вас уехать не из-за этого. Я исхожу из ваших же интересов.
– Неужели?
– Поверьте мне.
– Нет, я вам не верю. Это в ваших интересах, чтобы я уехал.
– Пусть так. Но таково и желание миссис Корбетт.
– Миссис Корбетт! – фыркнул Эмори. – Как вежливо! И как фальшиво. Каждый в городе знает, что вы для нее делаете. Вы подобрали то, что оставил старик, верно? Вы хоть сменили простыни, когда он умер, или…
– Заткнись, или…
– Или что?
– Просто уходите.
– Я не уйду, пока не скажу миссис Корбетт, что я буду добр к ней только тогда, когда она будет добра ко мне. – Он попытался оттолкнуть работника в сторону, но тот сопротивлялся. – Я войду.
– Я не могу вас впустить.
– Я все равно войду! – Эмори надоело унижаться перед Анной Корбетт и ее работником. Он не позволит им так оскорблять себя. Если она опустилась до того, что спит со своим пастухом, то не заслуживает вежливого обращения.
Теперь все. Не хочет по-хорошему – не надо. Он будет мстить. Он потребует возвратить кредит, отберет у нее ранчо, отдаст его Конноту и станет в корпорации героем.
Он покажет глухой бабе, как его унижать!
Но Эмори хотел сказать ей это в глаза, пока он зол и решимость его не остыла. Несмотря на ее глухоту, он заставит ее понять то, что скажет.
Но сначала надо пройти мимо этого парня.
– Какой-то там работник меня не остановит! – презрительно заявил Эмори.
Изо всей силы толкнув ковбоя в грудь, он с удовольствием заметил, как у того побледнело от боли лицо.
Ковбой покачнулся, и, воспользовавшись этим, Эмори протиснулся внутрь.
И его сразу же охватило смятение. Что происходит?
Анна стоит на коленях.
Ребенок прижался к стене, а к его голове приставлен пистолет.
Тип с пистолетом…
С пистолетом?!
Глава 47
Обратившись мыслями к предстоящему делу, он стал вспоминать тот день, когда в «Молочной королеве» Делрей представил ему своего нового работника. Он не показался Эззи чересчур дружелюбным, этаким рубахой-парнем. Но и на сорвиголову он тоже не похож.
Конечно, Эмори Ломакс выведет из себя даже святого. Помнится, однажды он ворвался в управление шерифа, требуя, чтобы Эззи что-нибудь сделал с птицами, которые «опорожняются» на его английскую машину, стоящую на банковской автостоянке.
Эззи тогда внимательно выслушал его гневную тираду и, когда Ломакс наконец выдохся, спокойно спросил его, действительно ли он считает, будто управление шерифа занимается перевоспитанием воробьев. Ломакс топнул ногой и выбежал из помещения, оставив всех валяться в истерике.
Нет ничего удивительного, что парню не понравился Ломакс. Он мало кому нравится. Многие из тех, кто обращается к нему за кредитами, с удовольствием его убили бы. Разница, однако, состояла в том, что Эззи не знал никого, кто до такой степени поддался бы своим эмоциям, как тот парень.
Но если Ломакс считал, что его жизни и впрямь угрожают, то почему он не сообщил об этом в полицию? Такого заявления не было, Эззи проверял. Может быть, все-таки действительно университетские друзья так пошутили, а секретарша все напутала?
Однако как бы то ни было, нельзя, чтобы люди наставляли друг на друга ножи. С оружием шутки плохи. Вот почему он едет к Корбеттам. Если Ломакс, нанося визит Анне Корбетт, наткнулся там на работника и если один из них или оба питают к ней сильные чувства, то может случиться неприятность.
Кроме того, он нутром чует, что здесь все не так просто. Пусть он выжил из ума, пусть он дурак, но пятидесятилетний опыт в этих делах подсказывает, что тут что-то нечисто. Самое малое, что он может сделать, – это проверить.
Когда он прошлой ночью добрался в управление, Фостер на бегу сказал ему: «Считай себя помощником». С точки зрения закона Эззи имеет все необходимые полномочия, хотя, конечно, сомнительно, что Фостер поручил бы ему разыскивать пропавшего банкира. Ну да ничего страшного. Шериф все еще занимается ликвидацией последствий бури, так что не стоит его отвлекать такими незначительными вопросами.
Несмотря на все свои болячки, Эззи был рад, что снова сидит за рулем патрульной машины. Его «линкольн» кто-то загородил на автостоянке. Когда Эззи спросил, можно ли поехать на перерыв на патрульной машине, сидевший на телефоне помощник только махнул рукой и бросил ему ключи.
Машина была для него так же привычна, как старый фланелевый халат, который Эззи, к ужасу Коры, с десяток раз вытаскивал из груды поношенной одежды, предназначавшейся для благотворительной раздачи бедным. Одна только возможность снова вести полицейскую машину с лихвой оправдывала эту поездку. Ну чем бы он сейчас занимался? Или ненадолго вздремнул бы, после чего почувствовал бы себя еще более разбитым, или поехал бы смотреть, какой ущерб буря причинила его дому, который он не знал бы, как отремонтировать, или снова стал бы ломать голову над тем, что передал ему умирающий. Кора бы этого не одобрила.
* * *
Майрон был близок к слезам.Карл по-прежнему не возвращался, и Майрон уже сильно беспокоился.
Кроме того, он боялся, что поступил не правильно.
Карл ведь сказал ему стрелять в каждого, кто подойдет к машине.
А он позволил человеку в машине проехать мимо и не застрелил его. Машина тогда остановилась рядом с ним, тот человек нагнулся вперед и посмотрел на него, а потом тронул с места и быстро уехал, так что Майрон не успел в него выстрелить.
Его страшило, что Карл об этом узнает. Но еще больше его страшила мысль о том, что Карл может не вернуться за ним. Тогда он останется один и не будет знать, что делать. А ведь скоро стемнеет. Уж пусть лучше Карл кричит на него и называет его кретином, но только не бросает.
Он уже думал о том, чтобы поехать в том направлении, куда ушел Карл. Можно поискать Карла. Но он не знает дороги.
Что, если он его не найдет? Что, если Карл вернется, а его нет? Тогда Карл точно рассердится на него за то, что Майрон сделал не так, как он сказал.
Поэтому он продолжал сидеть в машине, потеть и сторожить деньги.
Но в следующего, кто подойдет, он обязательно выстрелит, потому что если Карл узнает о другом, в которого он не выстрелил, то будет не так сердиться.
Придя к этому решению, Майрон не стал даже беспокоиться, когда увидел приближающуюся машину. Он заметил ее в зеркало заднего вида. Он не стал поворачиваться и смотреть на нее, а держал голову прямо. Машина замедлила ход и остановилась неподалеку. Май-рон был рад, что она стала, потому что хотел кого-нибудь застрелить, чтобы Карл мог гордиться своим другом.
Это была полицейская машина – на ее борту были нарисованы белые с голубым буквы. На крыше находилась мигалка. Она не была включена, но буквы на борту и мигалка на крыше означали, что перед Майроном враг. Больше всего Карл ненавидит копов. Если он убьет копа, Карл будет просто счастлив.
Водитель полицейской машины открыл дверцу и вышел наружу.
– Эй, дружище, у тебя неприятности с машиной?
Майрон следил в зеркале, как полицейский приближается к нему.
Вот он совсем близко, уже слышны его шаги по гравию.
Майрон напряг потный палец, лежавший на спусковом крючке.
– Нужна помощь?
Когда полицейский наклонился и улыбнулся ему через открытое окно, Майрон поднял обрез и выстрелил.
* * *
Эмори Ломакс достал из нагрудного кармана пиджака освежитель дыхания и брызнул себе в рот эссенцию мяты перечной. Посмотрев на свое отражение в зеркале заднего вида, он с удовольствием убедился, что пережитый испуг никак на нем не отразился.Чтобы помочь пассажиру сломавшейся машины, он притормозил, но когда увидел этого пассажира, то испугался за свою жизнь. На него смотрели совершенно бесцветные глаза, розовые по краям. Бескровное лицо обрамляли жуткие белые волосы, похожие на парик в Хэллоуин. Эмори никогда не видел ничего подобного, и это испугало его до смерти.
К черту общественное мнение! Даже если это страшилище – клиент банка (что вряд ли – разве можно забыть такое лицо?!), то все равно надо убираться от него подальше. Выжав полный газ, Эмори не сбавлял скорости до тех пор, пока не оказался у ворот ранчо Корбетта.
Прежде чем вылезти из машины, он пригладил волосы и для тренировки изобразил в зеркале улыбку. Снаружи стояла неестественная тишина. Возле дома никого не было. Поднявшись по ступенькам, Эмори с недовольством отметил, что имущественное обеспечение займа несколько пострадало от бури, особенно конюшня. Дом, однако, как будто остался цел, если не считать разбитого окна.
Он уже собирался нажать кнопку звонка, когда вспомнил, что электричества, возможно, нет. Тогда он трижды постучал в дверь. Ему немедленно открыл не кто иной, как человек, которого ему меньше всего хотелось бы видеть.
– Что вы здесь делаете, Ломакс? – грубо спросил Джек.
– Хотя это и не ваше дело, я пришел увидеть миссис Корбетт. Будьте добры пригласить ее.
– Она не может подойти.
– Что значит – не может?
– Не может, и все тут. Я ей передам, что вы заходили.
Наглость этого человека до крайности возмутила Эмори.
Он даже не смотрит ему в глаза, а вместо этого глядит куда-то за спину, обшаривая взглядом двор.
– Прощайте.
Он попытался закрыть дверь, но Эмори сделал шаг вперед и придержал ее рукой.
– Послушайте, Джек, – насмешливо сказал он. – Я настаиваю на том, чтобы вы позвали миссис Корбетт.
– Она не может сейчас с вами увидеться. Да и наверняка не захочет.
– Откуда вы знаете, чего она хочет и чего нет? – громовым голосом спросил Эмори. – Почему вы решаете за нее?
– Я говорю вам это от ее имени. А теперь уходите.
Работник гонит его прочь, словно бродячую собаку! Эмори этого не потерпит.
– Да кто вы такой, чтобы так со мной разговаривать?
– Послушайте, Ломакс, когда-нибудь мы соберемся с вами за кружкой пива и я перечислю все причины, по которым считаю вас задницей. Но я прошу вас уехать не из-за этого. Я исхожу из ваших же интересов.
– Неужели?
– Поверьте мне.
– Нет, я вам не верю. Это в ваших интересах, чтобы я уехал.
– Пусть так. Но таково и желание миссис Корбетт.
– Миссис Корбетт! – фыркнул Эмори. – Как вежливо! И как фальшиво. Каждый в городе знает, что вы для нее делаете. Вы подобрали то, что оставил старик, верно? Вы хоть сменили простыни, когда он умер, или…
– Заткнись, или…
– Или что?
– Просто уходите.
– Я не уйду, пока не скажу миссис Корбетт, что я буду добр к ней только тогда, когда она будет добра ко мне. – Он попытался оттолкнуть работника в сторону, но тот сопротивлялся. – Я войду.
– Я не могу вас впустить.
– Я все равно войду! – Эмори надоело унижаться перед Анной Корбетт и ее работником. Он не позволит им так оскорблять себя. Если она опустилась до того, что спит со своим пастухом, то не заслуживает вежливого обращения.
Теперь все. Не хочет по-хорошему – не надо. Он будет мстить. Он потребует возвратить кредит, отберет у нее ранчо, отдаст его Конноту и станет в корпорации героем.
Он покажет глухой бабе, как его унижать!
Но Эмори хотел сказать ей это в глаза, пока он зол и решимость его не остыла. Несмотря на ее глухоту, он заставит ее понять то, что скажет.
Но сначала надо пройти мимо этого парня.
– Какой-то там работник меня не остановит! – презрительно заявил Эмори.
Изо всей силы толкнув ковбоя в грудь, он с удовольствием заметил, как у того побледнело от боли лицо.
Ковбой покачнулся, и, воспользовавшись этим, Эмори протиснулся внутрь.
И его сразу же охватило смятение. Что происходит?
Анна стоит на коленях.
Ребенок прижался к стене, а к его голове приставлен пистолет.
Тип с пистолетом…
С пистолетом?!
Глава 47
Дэвид был в ужасе – на его глазах только что застрелили человека. Он заплакал, и, должно быть, громко, потому что Карл схватил его за плечо и сильно встряхнул.
– Перестань хныкать, малыш! Слышишь? Перестань хныкать!
Анна протянула руки к сыну, и Карл толкнул его к ней со словами:
– Уйми своего ребенка!
Она не знала, что Карл собирался с ней сделать, когда поставил на колени, потому что в этот самый момент приехал Ломакс. Джек стоял к ней спиной, поэтому она не могла видеть, что он говорит, но по его позе могла догадаться, что он пытается спасти Ломакса, возможно, убеждает его уехать.
Самонадеянность этого человека сыграла с ним злую шутку: как только он ворвался в дверь, Карл сразу же убил его.
Дэвид тесно прижимался к ней, его маленькое тело содрогалось от рыданий. Джек поднес палец к губам, прося Дэвида замолчать. Тот кивнул и постарался успокоиться, но все-таки время от времени продолжал всхлипывать.
Как быстро произошла переоценка ценностей, думала Анна. С момента рождения Дэвида она все время боялась, что ее глухота может повредить ее сыну. Теперь это казалось чепухой. Если они спасутся, если они будут жить дальше, то какая разница, что она не слышит?
Ей отчаянно хотелось повернуть время вспять. Всего за несколько минут до этого будущее казалось безоблачным, а теперь им грозила смерть. Почему так случилось именно сейчас, когда они с Джеком нашли друг друга?
Джек. Ему очень больно. Должно быть, когда он ударился о стену, то сломал ребро. Он по-прежнему держится за бок, а лицо его белое от боли. Анна готова поклясться, что каждый вздох причиняет ему муку. Губы у него напряжены и двигаются неестественно, хотя она может прочесть все, что он говорит, и понимает, что он пытается говорить как можно отчетливее, чтобы она могла следить за его диалогом с Херболдом.
Она также заметила, как он показывает знаками слово нож, и вспомнила, как, очевидно, и сам Джек, что его нож все еще лежит в рюкзаке Дэвида. После того как Дэвид пометил им деревья, он попросил еще немного его поносить, на что Джек согласился при условии, что нож будет лежать в ножнах и в рюкзаке. Там он теперь и лежал – в детском рюкзачке с изображением пятнистых далматинцев.
Но как его достать оттуда, чтобы Карл этого не увидел?
Дэвид, должно быть, выронил рюкзак, когда преступник схватил мальчика при входе в дом. Теперь рюкзак вместе с ее фотоаппаратурой и корзиной для еды валялся в углу. Карл стоял между этим углом и Джеком. Анна была ближе, но все равно не могла туда дотянуться. Если она попытается, Карл убьет Джека – в этом она не сомневалась.
Нимало не заботясь о том, что минуту назад убил человека, Карл ткнул окровавленное тело носком ботинка.
– Кто он?
Эмори Ломакс лежал на полу, распростершись навзничь, его незрячие глаза были устремлены к потолку, на лице все еще сохранялось удивленное выражение.
– Он мертв, – сказал Джек. – Какая тебе разница, кто он?
– Да в общем, никакой. – Карл мрачно посмотрел на Джека. – Помнишь, я говорил, чтобы ты меня не обманывал?
– И что же?
– А то, что этот жмурик честно сказал о ваших отношениях, не то что моя невестка.
– Не называй меня так, сукин сын, – знаками показала Анна.
– Ну и ну! Что это значит? – Смеясь над ней, он пошевелил пальцами, подражая языку жестов. – Что она сказала?
– Я не понимаю азбуку глухих, – солгал Джек. Карл ему не слишком поверил, но тем не менее с беззаботным видом пожал плечами.
– Не имеет значения. По выражению ее лица я могу догадаться, что она сказала.
Ее возмущало до глубины души, что бандит находит ее забавной.
Ей было крайне неприятно, что он передразнивает ее, как это делали жестокие дети, когда она училась в школе. Но дать ему отповедь на языке жестов – значит предоставить лишний повод для издевательств. Она рано научилась игнорировать насмешки людей, которые в силу своей непроходимой глупости не понимают, что когда они высмеивают ее, то ставят в дурацкое положение самих себя.
– Ты соврал, чтобы защитить женщину и ребенка, – заметил Карл, обращаясь к Джеку. – Похвально. Очень похвально.
– Делай со мной все, что хочешь, – сказал ему Джек. – Я даже не шевельну пальцем, если ты их отпустишь.
– Нет! – Анна вскочила на ноги и сделала шаг по направлению к Джеку. Карл схватил ее за руку и резко развернул к себе.
– Куда это ты собралась? Если тебе так нужен мужчина, то я здесь. – Он рывком подтянул ее к себе. Не дрогнув, она с ненавистью смотрела на него. – Что же в тебе такого особенного, а? Один мужик из-за тебя ломает двери, другой готов за тебя умереть. Должно быть, у тебя течка – вот что я думаю. Ты испускаешь запах, на который они сбегаются. – Он пристально посмотрел на нее. – Ты понимаешь, что я говорю? Ты, наверное, одна из тех, кто… как это называется?.. читают по губам. Ты читаешь по губам, милочка?
Она ответила ему непонимающим взглядом.
– Готов поспорить, что ты все прекрасно поняла.
Он провел рукой по ее груди, затем просунул ее между ног Анны. Она инстинктивно сжала бедра и ударила его по рукам, что вызвало у Карла только смех.
Анна ощутила на лице его дыхание, но не стала доставлять ему удовольствия и не отвернулась, даже после того как Карл поднес пальцы к носу и демонстративно их понюхал.
– Как пахнет! – с непристойной усмешкой произнес он.
Анна почувствовала приближение Джека на долю секунды раньше, чем он набросился на Карла. Карл ударил его в висок рукояткой пистолета, и Джек упал на пол.
Анна присела рядом с ним на корточки. От удара на виске образовалась глубокая рана, из которой обильно сочилась кровь. Дэвид снова начал плакать.
Превозмогая боль, Джек протянул руку к Дэвиду и постарался его успокоить. Однако, разговаривая с мальчиком, поглаживая его по голове, он все время смотрел на Анну. Она еще не видела у Джека такой нежной и такой печальной улыбки. Она, казалось, говорила о том, что жизнь его подошла к концу, но эти последние секунды несут с собой то лучшее, что он мог от нее ожидать. Эта улыбка разбивала ей сердце.
Она хотела бы сказать ему, что все будет в порядке. Она всем сердцем хотела бы верить в лучшее. Но вместо этого она прижала пальцы к его губам и почувствовала, что он шепчет: «Я тебя люблю», – как это было сегодня утром, в другой жизни.
Отведя ее руку от Джека, Карл грубо поднял Анну на ноги.
– Мне не хочется прерывать эту трогательную сцену, но я пришел сюда только с одной целью – отомстить моему старому отчиму.
– Ты опоздал, – сказал Джек.
– Чтобы убить его – да. Однако это не значит, что я не могу получить некоторое удовлетворение, наказав тех, кого он после себя оставил.
– Если ты пришел нас убивать, то почему уже не убил?
– Ты так торопишься умереть?
– Мне просто интересно.
Карл пожал плечами.
– Наверно, это справедливо. Видишь ли, я хочу словить кайф. В тюрьме я долгих двадцать лет ждал этого дня. Я хочу растянуть удовольствие, как я это сделал с Сесилом. За свою трусость он заслужил медленную, мучительную смерть, и он ее получил. Чертовски жаль, что я не могу убить Делрея. Я бы ему отплатил за все те годы, что он надо мной издевался. Хорошая новость – в том, что он мертв. – Он навел пистолет на Джека. – Плохая – в том…
– Плохая новость в том, что твой партнер, кажется, нарвался на неприятности.
Джек кивнул в сторону открытой двери, и Анна с Карлом одновременно посмотрели туда.
На пороге стоял бледный человек и улыбался сквозь текущую по лицу кровь.
– Привет, Карл.
– Господи, Майрон!
Схватив Майрона за перед окровавленной рубашки, Карл втащил его в дом. Выглянув за дверь, он увидел только потрепанный оранжевый пикап и сверкающий «ягуар», очевидно, принадлежавший жмурику.
– Где машина, Майрон? – орал Карл.
– Машина?
Захлопнув дверь, Карл набросился на Майрона.
– Что случилось? Почему ты бросил машину? Где деньги?
Идиотская ухмылка слетела с лица Майрона.
– Деньги?
– Деньги из банка, Майрон! Господи! Зачем ты их оставил?
Возбужденный Майрон провел рукавом рубашки по лицу, размазывая по нему кровь и пот.
– Я застрелил того человека, как ты мне велел.
Карлу захотелось его убить. Он мысленно представил, как хватает Майрона за длинную, тощую шею и сдавливает ее до тех пор, пока его странные глаза не вылезают из орбит. Он увидел, как снова и снова стреляет ему в лицо до тех пор, пока оно не превращается в розовое месиво и идиотское выражение нельзя будет разглядеть.
Но пока он не узнает насчет денег, Майрона нельзя убивать. Он несколько раз глубоко вздохнул и, немного успокоившись, спросил:
– Майрон, что ты сделал с деньгами?
– Они в багажнике.
– А где машина?
– Сам знаешь, Карл.
– В том самом месте, где я ее оставил?
– Ага.
– А твои пистолеты?
Майрон ответил ему бессмысленным взглядом.
– Твои пистолеты, твои пистолеты! – закричал на него Карл.
Майрон чуть не плакал.
– Должно быть, я их потерял.
И снова Карл почувствовал почти непреодолимое желание убить его голыми руками. Все оружие, за исключением своего пистолета, он оставил с Майроном, не желая идти нагруженным, чтобы какой-нибудь назойливый тип не предложил его подбросить. Теперь у него остался только один вшивый пистолет с несколькими патронами – и все по вине Майрона.
Кипя от гнева, он все же постарался подавить его, чтобы узнать, что произошло.
– Расскажи мне, что случилось, Майрон.
Дебил снова заулыбался.
– Я застрелил…
– Кого?
– Копа. Он подошел к машине. Ты мне велел стрелять в каждого, кто подойдет к машине.
– Ты молодец, Майрон.
– Я снес ему голову из дробовика.
Ребенок снова стал хныкать. Его вой все больше раздражал Карла, и он уже хотел припугнуть его, чтобы тот замолчал, но решил, что сначала надо выяснить, как Майрон получил пулю в плечо и длинную царапину над правым ухом.
Причем это надо сделать поделикатнее. Если он будет давить на Майрона, тот еще больше запутается и тогда вообще ничего из него не вытянешь.
– Кто в тебя стрелял, Майрон?
– Коп.
– Тот, которого ты застрелил?
– Нет, другой.
Карл нервно сглотнул.
– Значит, их было двое.
– Ага, Карл. Один оставался в машине. Когда я застрелил первого, тот, что в машине, вышел и начал в меня стрелять. – Повернув голову, он посмотрел на раненое плечо. – Очень болит.
– Мы потом найдем для тебя лекарство. Что случилось со вторым копом? Он тоже мертв?
– Наверно. Я его застрелил.
– Ты застрелил его, но не знаешь, умер он или нет? Ты не проверил? Ты ушел, не убедившись, что они оба мертвы?
– Он кричал, – неуверенно ответил Майрон.
– Значит, кричал, – схватившись за голову, сказал Карл. – И ты оставил там деньги.
– Я испугался, Карл. У меня болела рука. Я пошел тебя искать. Извини, что я забыл про деньги. Ты сердишься на меня, Карл?
– Заткнись! – крикнул Карл. – Заткни хлебальник и дай мне подумать!
Это серьезный прокол. Что теперь делать?
Можно забыть о мести, сейчас же уйти и вернуться к машине, к деньгам. Но что, если кто-нибудь будет проезжать мимо и найдет убитых копов? Или одного убитого копа? Второй мог остаться в живых. С одним револьвером в любой перестрелке его могут смертельно ранить или убить. Это не решение.
Кроме того, вряд ли можно доверить Майрону держать оборону даже на то время, какое нужно, чтобы Карл мог просто улизнуть. Майрон ведь полный кретин. Как только Карл уйдет, этот парень – работник или кто он там – сразу же разделается с Майроном. У него хватит на это смекалки. Он перехитрит Майрона только так. А потом бросится за Карлом и вызовет копов или еще как-нибудь ему помешает.
Если они с Майроном здесь всех перестреляют, то могут вернуться к машине вместе, но лишь Господь Бог знает, что их там ждет, – вооружен из них только один.
А если они здесь всех убьют, то у них не будет заложников, чтобы торговаться.
Боже, что делать?
«Думай, Карл, думай. Ведь это у тебя хорошо получается».
Правда, в такой переплет он еще никогда не попадал. Может быть, Сесил мог бы что-нибудь тут придумать. Но Сесила нет.
Карл его убил.
Нет, лучше не вспоминать об этом, потому что тогда начинают плавиться мозги.
Но как можно о чем-то думать, когда ребенок все время хнычет? Это кого угодно сведет с ума. В припадке раздражения он круто развернулся и направил пистолет на плачущее дитя.
Эззи был так погружен в свои мысли, что эти слова не сразу дошли до его сознания. Но спустя несколько секунд он рывком выпрямился на сиденье и прибавил громкость.
– Убит полицейский!
Эззи взял в руки микрофон.
– Это Би-Си-четыре. Кто говорит?
Высокочастотные радиостанции стали применяться в округе несколько лет назад. Хотя в некоторых случаях использовался десятичный код, в основном сообщения передавались голосом.
Каждое подразделение обозначалось определенным сочетанием букв и цифр.
Вместо ответа раздался тихий стон, поэтому Эззи повторил свой вопрос погромче, более настойчивым тоном:
– Ты меня слышишь?
– Кажется, Джим убит.
Эззи поспешно сделал несколько умозаключений. Кроме Джима Кларка, в управлении нет другого Джима. Его напарником был относительно новый человек, почти мальчик, по имени Стив Джонс. Он явно в смятении, возможно, ранен и очень испуган.
– Стив, это ты? – спокойно спросил Эззи. Снова стон, но на этот раз он прозвучал утвердительно.
– Эззи! – раздался в динамике чей-то голос. – Эззи Хардж!
– Выруби проклятое радио, чтобы я мог поговорить с этим ребенком! – рявкнул Эззи на вклинившегося в разговор диспетчера.
– Где ты находишься?
– Окружная дорога номер четырнадцать-двадцать, – нетерпеливо ответил он. – Направляюсь к востоку. Освободи эфир.
– Джим выходил на связь несколько минут назад, – сообщил голос. – Сказал, что находится в сорок шестом квадрате на дороге четырнадцать-двадцать к югу от Речного шоссе. Они собирались остановиться, чтобы проверить, что случилось. Серая «хочда-сивик». Техасские номера «Гарри Гэри Роджер пять-пять-три».
– Я в квадрате десять-четыре, – сказал Эззи. – Я практически на месте.
– Эззи, ты не…
– Стив Джонс! – перебив его, позвал Эззи. – Слушай, сынок, я еду. Держись, слышишь?
Ответа не последовало. Выругавшись, Эззи придавил к полу акселератор и проскочил стоп-сигнал на пересечении шоссе штата с Речным шоссе. Через несколько секунд он заметил машину управления шерифа, стоявшую возле серой «хонды». Обе двери патрульной машины были распахнуты настежь. О случившейся трагедии свидетельствовало только распростертое на дороге тело. Над ним уже вились стервятники.
Резко затормозив, Эззи остановился сразу за патрульной машиной. Открыв дверцу, он присел за ней и вытащил пистолет, затем посмотрел на лежащее на дороге тело.
Да, это Джим. Даже родная мать не узнала бы его по развороченному выстрелом лицу, но по ботинкам парня можно было опознать. Дорогим ботинкам от Люккезе, которые он всегда носил и постоянно старался начистить до блеска. Их повернутые к небу острые носки были забрызганы кровью.
Эззи выполз из-за своего укрытия и, пригнувшись, побежал ко второй патрульной машине. Забежав к ней справа, он взглянул на пассажирское сиденье. Свесившись наружу, там лежал юный помощник шерифа.
– Перестань хныкать, малыш! Слышишь? Перестань хныкать!
Анна протянула руки к сыну, и Карл толкнул его к ней со словами:
– Уйми своего ребенка!
Она не знала, что Карл собирался с ней сделать, когда поставил на колени, потому что в этот самый момент приехал Ломакс. Джек стоял к ней спиной, поэтому она не могла видеть, что он говорит, но по его позе могла догадаться, что он пытается спасти Ломакса, возможно, убеждает его уехать.
Самонадеянность этого человека сыграла с ним злую шутку: как только он ворвался в дверь, Карл сразу же убил его.
Дэвид тесно прижимался к ней, его маленькое тело содрогалось от рыданий. Джек поднес палец к губам, прося Дэвида замолчать. Тот кивнул и постарался успокоиться, но все-таки время от времени продолжал всхлипывать.
Как быстро произошла переоценка ценностей, думала Анна. С момента рождения Дэвида она все время боялась, что ее глухота может повредить ее сыну. Теперь это казалось чепухой. Если они спасутся, если они будут жить дальше, то какая разница, что она не слышит?
Ей отчаянно хотелось повернуть время вспять. Всего за несколько минут до этого будущее казалось безоблачным, а теперь им грозила смерть. Почему так случилось именно сейчас, когда они с Джеком нашли друг друга?
Джек. Ему очень больно. Должно быть, когда он ударился о стену, то сломал ребро. Он по-прежнему держится за бок, а лицо его белое от боли. Анна готова поклясться, что каждый вздох причиняет ему муку. Губы у него напряжены и двигаются неестественно, хотя она может прочесть все, что он говорит, и понимает, что он пытается говорить как можно отчетливее, чтобы она могла следить за его диалогом с Херболдом.
Она также заметила, как он показывает знаками слово нож, и вспомнила, как, очевидно, и сам Джек, что его нож все еще лежит в рюкзаке Дэвида. После того как Дэвид пометил им деревья, он попросил еще немного его поносить, на что Джек согласился при условии, что нож будет лежать в ножнах и в рюкзаке. Там он теперь и лежал – в детском рюкзачке с изображением пятнистых далматинцев.
Но как его достать оттуда, чтобы Карл этого не увидел?
Дэвид, должно быть, выронил рюкзак, когда преступник схватил мальчика при входе в дом. Теперь рюкзак вместе с ее фотоаппаратурой и корзиной для еды валялся в углу. Карл стоял между этим углом и Джеком. Анна была ближе, но все равно не могла туда дотянуться. Если она попытается, Карл убьет Джека – в этом она не сомневалась.
Нимало не заботясь о том, что минуту назад убил человека, Карл ткнул окровавленное тело носком ботинка.
– Кто он?
Эмори Ломакс лежал на полу, распростершись навзничь, его незрячие глаза были устремлены к потолку, на лице все еще сохранялось удивленное выражение.
– Он мертв, – сказал Джек. – Какая тебе разница, кто он?
– Да в общем, никакой. – Карл мрачно посмотрел на Джека. – Помнишь, я говорил, чтобы ты меня не обманывал?
– И что же?
– А то, что этот жмурик честно сказал о ваших отношениях, не то что моя невестка.
– Не называй меня так, сукин сын, – знаками показала Анна.
– Ну и ну! Что это значит? – Смеясь над ней, он пошевелил пальцами, подражая языку жестов. – Что она сказала?
– Я не понимаю азбуку глухих, – солгал Джек. Карл ему не слишком поверил, но тем не менее с беззаботным видом пожал плечами.
– Не имеет значения. По выражению ее лица я могу догадаться, что она сказала.
Ее возмущало до глубины души, что бандит находит ее забавной.
Ей было крайне неприятно, что он передразнивает ее, как это делали жестокие дети, когда она училась в школе. Но дать ему отповедь на языке жестов – значит предоставить лишний повод для издевательств. Она рано научилась игнорировать насмешки людей, которые в силу своей непроходимой глупости не понимают, что когда они высмеивают ее, то ставят в дурацкое положение самих себя.
– Ты соврал, чтобы защитить женщину и ребенка, – заметил Карл, обращаясь к Джеку. – Похвально. Очень похвально.
– Делай со мной все, что хочешь, – сказал ему Джек. – Я даже не шевельну пальцем, если ты их отпустишь.
– Нет! – Анна вскочила на ноги и сделала шаг по направлению к Джеку. Карл схватил ее за руку и резко развернул к себе.
– Куда это ты собралась? Если тебе так нужен мужчина, то я здесь. – Он рывком подтянул ее к себе. Не дрогнув, она с ненавистью смотрела на него. – Что же в тебе такого особенного, а? Один мужик из-за тебя ломает двери, другой готов за тебя умереть. Должно быть, у тебя течка – вот что я думаю. Ты испускаешь запах, на который они сбегаются. – Он пристально посмотрел на нее. – Ты понимаешь, что я говорю? Ты, наверное, одна из тех, кто… как это называется?.. читают по губам. Ты читаешь по губам, милочка?
Она ответила ему непонимающим взглядом.
– Готов поспорить, что ты все прекрасно поняла.
Он провел рукой по ее груди, затем просунул ее между ног Анны. Она инстинктивно сжала бедра и ударила его по рукам, что вызвало у Карла только смех.
Анна ощутила на лице его дыхание, но не стала доставлять ему удовольствия и не отвернулась, даже после того как Карл поднес пальцы к носу и демонстративно их понюхал.
– Как пахнет! – с непристойной усмешкой произнес он.
Анна почувствовала приближение Джека на долю секунды раньше, чем он набросился на Карла. Карл ударил его в висок рукояткой пистолета, и Джек упал на пол.
Анна присела рядом с ним на корточки. От удара на виске образовалась глубокая рана, из которой обильно сочилась кровь. Дэвид снова начал плакать.
Превозмогая боль, Джек протянул руку к Дэвиду и постарался его успокоить. Однако, разговаривая с мальчиком, поглаживая его по голове, он все время смотрел на Анну. Она еще не видела у Джека такой нежной и такой печальной улыбки. Она, казалось, говорила о том, что жизнь его подошла к концу, но эти последние секунды несут с собой то лучшее, что он мог от нее ожидать. Эта улыбка разбивала ей сердце.
Она хотела бы сказать ему, что все будет в порядке. Она всем сердцем хотела бы верить в лучшее. Но вместо этого она прижала пальцы к его губам и почувствовала, что он шепчет: «Я тебя люблю», – как это было сегодня утром, в другой жизни.
Отведя ее руку от Джека, Карл грубо поднял Анну на ноги.
– Мне не хочется прерывать эту трогательную сцену, но я пришел сюда только с одной целью – отомстить моему старому отчиму.
– Ты опоздал, – сказал Джек.
– Чтобы убить его – да. Однако это не значит, что я не могу получить некоторое удовлетворение, наказав тех, кого он после себя оставил.
– Если ты пришел нас убивать, то почему уже не убил?
– Ты так торопишься умереть?
– Мне просто интересно.
Карл пожал плечами.
– Наверно, это справедливо. Видишь ли, я хочу словить кайф. В тюрьме я долгих двадцать лет ждал этого дня. Я хочу растянуть удовольствие, как я это сделал с Сесилом. За свою трусость он заслужил медленную, мучительную смерть, и он ее получил. Чертовски жаль, что я не могу убить Делрея. Я бы ему отплатил за все те годы, что он надо мной издевался. Хорошая новость – в том, что он мертв. – Он навел пистолет на Джека. – Плохая – в том…
– Плохая новость в том, что твой партнер, кажется, нарвался на неприятности.
Джек кивнул в сторону открытой двери, и Анна с Карлом одновременно посмотрели туда.
На пороге стоял бледный человек и улыбался сквозь текущую по лицу кровь.
– Привет, Карл.
– Господи, Майрон!
Схватив Майрона за перед окровавленной рубашки, Карл втащил его в дом. Выглянув за дверь, он увидел только потрепанный оранжевый пикап и сверкающий «ягуар», очевидно, принадлежавший жмурику.
– Где машина, Майрон? – орал Карл.
– Машина?
Захлопнув дверь, Карл набросился на Майрона.
– Что случилось? Почему ты бросил машину? Где деньги?
Идиотская ухмылка слетела с лица Майрона.
– Деньги?
– Деньги из банка, Майрон! Господи! Зачем ты их оставил?
Возбужденный Майрон провел рукавом рубашки по лицу, размазывая по нему кровь и пот.
– Я застрелил того человека, как ты мне велел.
Карлу захотелось его убить. Он мысленно представил, как хватает Майрона за длинную, тощую шею и сдавливает ее до тех пор, пока его странные глаза не вылезают из орбит. Он увидел, как снова и снова стреляет ему в лицо до тех пор, пока оно не превращается в розовое месиво и идиотское выражение нельзя будет разглядеть.
Но пока он не узнает насчет денег, Майрона нельзя убивать. Он несколько раз глубоко вздохнул и, немного успокоившись, спросил:
– Майрон, что ты сделал с деньгами?
– Они в багажнике.
– А где машина?
– Сам знаешь, Карл.
– В том самом месте, где я ее оставил?
– Ага.
– А твои пистолеты?
Майрон ответил ему бессмысленным взглядом.
– Твои пистолеты, твои пистолеты! – закричал на него Карл.
Майрон чуть не плакал.
– Должно быть, я их потерял.
И снова Карл почувствовал почти непреодолимое желание убить его голыми руками. Все оружие, за исключением своего пистолета, он оставил с Майроном, не желая идти нагруженным, чтобы какой-нибудь назойливый тип не предложил его подбросить. Теперь у него остался только один вшивый пистолет с несколькими патронами – и все по вине Майрона.
Кипя от гнева, он все же постарался подавить его, чтобы узнать, что произошло.
– Расскажи мне, что случилось, Майрон.
Дебил снова заулыбался.
– Я застрелил…
– Кого?
– Копа. Он подошел к машине. Ты мне велел стрелять в каждого, кто подойдет к машине.
– Ты молодец, Майрон.
– Я снес ему голову из дробовика.
Ребенок снова стал хныкать. Его вой все больше раздражал Карла, и он уже хотел припугнуть его, чтобы тот замолчал, но решил, что сначала надо выяснить, как Майрон получил пулю в плечо и длинную царапину над правым ухом.
Причем это надо сделать поделикатнее. Если он будет давить на Майрона, тот еще больше запутается и тогда вообще ничего из него не вытянешь.
– Кто в тебя стрелял, Майрон?
– Коп.
– Тот, которого ты застрелил?
– Нет, другой.
Карл нервно сглотнул.
– Значит, их было двое.
– Ага, Карл. Один оставался в машине. Когда я застрелил первого, тот, что в машине, вышел и начал в меня стрелять. – Повернув голову, он посмотрел на раненое плечо. – Очень болит.
– Мы потом найдем для тебя лекарство. Что случилось со вторым копом? Он тоже мертв?
– Наверно. Я его застрелил.
– Ты застрелил его, но не знаешь, умер он или нет? Ты не проверил? Ты ушел, не убедившись, что они оба мертвы?
– Он кричал, – неуверенно ответил Майрон.
– Значит, кричал, – схватившись за голову, сказал Карл. – И ты оставил там деньги.
– Я испугался, Карл. У меня болела рука. Я пошел тебя искать. Извини, что я забыл про деньги. Ты сердишься на меня, Карл?
– Заткнись! – крикнул Карл. – Заткни хлебальник и дай мне подумать!
Это серьезный прокол. Что теперь делать?
Можно забыть о мести, сейчас же уйти и вернуться к машине, к деньгам. Но что, если кто-нибудь будет проезжать мимо и найдет убитых копов? Или одного убитого копа? Второй мог остаться в живых. С одним револьвером в любой перестрелке его могут смертельно ранить или убить. Это не решение.
Кроме того, вряд ли можно доверить Майрону держать оборону даже на то время, какое нужно, чтобы Карл мог просто улизнуть. Майрон ведь полный кретин. Как только Карл уйдет, этот парень – работник или кто он там – сразу же разделается с Майроном. У него хватит на это смекалки. Он перехитрит Майрона только так. А потом бросится за Карлом и вызовет копов или еще как-нибудь ему помешает.
Если они с Майроном здесь всех перестреляют, то могут вернуться к машине вместе, но лишь Господь Бог знает, что их там ждет, – вооружен из них только один.
А если они здесь всех убьют, то у них не будет заложников, чтобы торговаться.
Боже, что делать?
«Думай, Карл, думай. Ведь это у тебя хорошо получается».
Правда, в такой переплет он еще никогда не попадал. Может быть, Сесил мог бы что-нибудь тут придумать. Но Сесила нет.
Карл его убил.
Нет, лучше не вспоминать об этом, потому что тогда начинают плавиться мозги.
Но как можно о чем-то думать, когда ребенок все время хнычет? Это кого угодно сведет с ума. В припадке раздражения он круто развернулся и направил пистолет на плачущее дитя.
* * *
– Убит полицейский!Эззи был так погружен в свои мысли, что эти слова не сразу дошли до его сознания. Но спустя несколько секунд он рывком выпрямился на сиденье и прибавил громкость.
– Убит полицейский!
Эззи взял в руки микрофон.
– Это Би-Си-четыре. Кто говорит?
Высокочастотные радиостанции стали применяться в округе несколько лет назад. Хотя в некоторых случаях использовался десятичный код, в основном сообщения передавались голосом.
Каждое подразделение обозначалось определенным сочетанием букв и цифр.
Вместо ответа раздался тихий стон, поэтому Эззи повторил свой вопрос погромче, более настойчивым тоном:
– Ты меня слышишь?
– Кажется, Джим убит.
Эззи поспешно сделал несколько умозаключений. Кроме Джима Кларка, в управлении нет другого Джима. Его напарником был относительно новый человек, почти мальчик, по имени Стив Джонс. Он явно в смятении, возможно, ранен и очень испуган.
– Стив, это ты? – спокойно спросил Эззи. Снова стон, но на этот раз он прозвучал утвердительно.
– Эззи! – раздался в динамике чей-то голос. – Эззи Хардж!
– Выруби проклятое радио, чтобы я мог поговорить с этим ребенком! – рявкнул Эззи на вклинившегося в разговор диспетчера.
– Где ты находишься?
– Окружная дорога номер четырнадцать-двадцать, – нетерпеливо ответил он. – Направляюсь к востоку. Освободи эфир.
– Джим выходил на связь несколько минут назад, – сообщил голос. – Сказал, что находится в сорок шестом квадрате на дороге четырнадцать-двадцать к югу от Речного шоссе. Они собирались остановиться, чтобы проверить, что случилось. Серая «хочда-сивик». Техасские номера «Гарри Гэри Роджер пять-пять-три».
– Я в квадрате десять-четыре, – сказал Эззи. – Я практически на месте.
– Эззи, ты не…
– Стив Джонс! – перебив его, позвал Эззи. – Слушай, сынок, я еду. Держись, слышишь?
Ответа не последовало. Выругавшись, Эззи придавил к полу акселератор и проскочил стоп-сигнал на пересечении шоссе штата с Речным шоссе. Через несколько секунд он заметил машину управления шерифа, стоявшую возле серой «хонды». Обе двери патрульной машины были распахнуты настежь. О случившейся трагедии свидетельствовало только распростертое на дороге тело. Над ним уже вились стервятники.
Резко затормозив, Эззи остановился сразу за патрульной машиной. Открыв дверцу, он присел за ней и вытащил пистолет, затем посмотрел на лежащее на дороге тело.
Да, это Джим. Даже родная мать не узнала бы его по развороченному выстрелом лицу, но по ботинкам парня можно было опознать. Дорогим ботинкам от Люккезе, которые он всегда носил и постоянно старался начистить до блеска. Их повернутые к небу острые носки были забрызганы кровью.
Эззи выполз из-за своего укрытия и, пригнувшись, побежал ко второй патрульной машине. Забежав к ней справа, он взглянул на пассажирское сиденье. Свесившись наружу, там лежал юный помощник шерифа.