Браун Сандра. От ненависти до любви

   Кари закрыла глаза, и из-под сомкнувшихся век выкатились две слезинки, оставляя на щеках влажные полоски.
   – Да, вероятно, не сможешь, – тихо сказала она.
   Хантер привлек ее еще ближе и обнял, словно пытаясь спрятать. Она чувствовала себя маленькой и беззащитной. Сейчас, когда она была без туфель, ее затылок едва доходил ему до подбородка. Хантеру всей душой хотелось ее защитить, но она сама делала это невозможным.
   – Я сказал им, чтобы они не присылали за тобой машину, – прошептал он на ухо Кари, – и что утром ты сама приедешь к ним.
   – Спасибо.
   – Завтра в девять утра. Встретимся в моем кабинете.
   – В девять утра, – механически повторила женщина. Руки ее по-прежнему обнимали его за талию. Ладони Кари гладили его спину, чувствуя под тканью пиджака знакомую твердость мускулов. Его тело было таким сильным… Как бы ей хотелось, чтобы он поделился с ней своей силой и мужеством!
   – Я надеюсь, ты передумаешь, – с отчаянием в голосе прошептал Хантер. – Ну как я смогу запереть тебя в тюремной камере?
   – А как я смогу предать поверивших мне людей?
   Хантер беспомощно выругался и сделал шаг назад. Затем – нагнулся и прижался губами к ее рту. Этот поцелуй был долгим и глубоким, но на сей раз страсть подогревалась не желанием, а возбуждением совсем иного рода. Потом они долго смотрели друг другу в глаза.
   Он ушел так же, как и пришел, – без единого слова.
 
   Не желая опаздывать и опасаясь, что за ней могут послать полицейскую машину, без четверти девять Кари уже вошла в приемную Хантера. Ей была невыносима мысль о том, что ее вот-вот арестуют и отправят за решетку.
   Секретарша Хантера церемонно поздоровалась с Кари и провела ее в кабинет начальника. В ту же секунду, как она переступила порог, Хантер вскочил и, обойдя стол, взял ее за руку. Неужели она выглядит такой же бледной и растерянной, как он, невольно подумалось ей.
   Второй присутствовавший в кабинете мужчина был гораздо менее галантен и вовсе не стремился облегчить ей эти минуты. С торжествующей улыбкой на толстых губах он неспешно поднялся со стула. Глядя на этого человека, Кари испытывала к нему неприязнь и страх.
   Он был невысок и коренаст. Его выбритый подбородок, казалось, был синего цвета, волосы намазаны маслом. Глядя на этого толстяка, можно было предположить, что он любит мясные сандвичи с чесноком на обед и нередко отпускает сальные шуточки в адрес женщин.
   Кари уже доводилось слышать о лейтенанте Гаррисе. Он считался хорошим полицейским, сыщиком с хваткой бульдога и изощренным аналитическим умом. Взглянув в его маленькие черные глазки, Кари поняла, что он чрезвычайно хитер.
   – Лейтенант Гаррис. Миссис Стюарт, – потухшим голосом представил их друг другу Хантер.
   – Весьма польщен, миссис Стюарт, – промурлыкал коп.
   – Очень рада, лейтенант Гаррис, – проворковала в ответ Кари.
   Хантер подвел ее к стулу, и она с облегчением села. Это было сделано вовремя – ее ноги были готовы подкоситься. Кари изо всех сил надеялась, что ее волнение незаметно со стороны, однако, встретив встревоженный взгляд Хантера, она поняла, что дело обстоит наоборот. Впрочем, он сам выглядел не лучше. Видимо, тоже провел бессонную ночь.
   Гаррис устроился на стуле, закинув ногу на ногу.
   – Итак, вы попали в довольно неприятную историю, миссис Стюарт.
   – То же самое сказал мне и мистер Макки. – Как ни странно, ее голос не дрожал, и Кари похвалила себя за это.
   – Однако вы еще можете из нее выбраться, – продолжал Гаррис. – С кем вы беседовали в больнице?
   – Я не могу сказать вам этого.
   Он уперся ногами в пол и резко подался вперед.
   – Стало быть, вы намеренно утаиваете сведения, исключительно важные для полицейского расследования?
   – Такими сведениями я не располагаю.
   – Позвольте нам судить об этом. Расскажите все, что вам известно.
   – Я уже это сделала. В своем видеосюжете. Если хотите освежить память, посмотрите его еще раз. Могу даже прислать вам машинописную копию текста.
   – Значит, вы не хотите сотрудничать с нами?
   – Я стараюсь. Только что я предложила вам…
   – Слышал я, что вы предложили, – рявкнул он. – Мне нужно имя вашего информатора.
   – Извините, но я не могу вам его сообщить.
   – В таком случае вам придется отправиться за решетку, леди.
   – Что ж, в таком случае отправлюсь, – холодно ответила Кари. Она терпеть не могла, когда ее называли «леди». Однако, встретившись с буравящим взглядом полицейского, она была вынуждена первой отвести глаза.
   – Вам когда-нибудь доводилось бывать в тюрьме, леди? Нет? Впрочем, о чем это я! Конечно же, нет. Такая послушная девочка… Ну что ж, постараюсь описать вам, что это такое. Во-первых…
   – Довольно, Гаррис, – твердо сказал Хантер. – Теперь я сам буду говорить с ней.
   – Но…
   – Я сказал, довольно! – крикнул он. В знак возмущения полицейский встал и вышел из кабинета. После того, как за ним закрылась дверь, Хантер сел на стул, на котором только что сидел коп, – прямо напротив Кари. – Итак, миссис Стюарт, вы не намерены сообщить нам то, что нас интересует?
   – Нет.
   – Кари, подумай хотя бы о родителях этих детишек.
   – Я уже думала, – в отчаянии выкрикнула она.
   – Правда? Ты в этом уверена? Представь себе; ты отправляешься в госпиталь, чтобы родить ребенка, а он после этого бесследно исчезает, и ты даже не знаешь, где он, этот малыш, родившийся у тебя от любимого тобой человека.
   – Замолчи!
   – Ты потеряла ребенка…
   – Прекрати!!
   – …Но ты никогда не видела его. А если бы тебе довелось хотя бы несколько раз подержать его на руках, покормить грудью…
   – Не надо, Хантер!
   – Только подумай: собираясь в роддом, ты обустраиваешь детскую комнату, украшаешь колыбельку, представляя дитя, которое скоро будет в ней лежать, а потом… потом возвращаешься домой одна.
   Кари поднялась и стала бесцельно ходить по кабинету, словно пытаясь найти выход из невидимой клетки, в которой очутилась.
   – Ты жесток, Хантер. Я знаю, как страдают эти родители, но не могу изменить самой себе.
   – Что случилось с этими детьми, Кари? Может, за большие деньги их передали бездетным богачам, которые будут любить их? Или на них ставят незаконные медицинские эксперименты? А может, их будут растить для того, чтобы впоследствии использовать в детской порнографии? Или их продали какому-нибудь старому извращенцу…
   – Замолчи, пожалуйста! – Она уже кричала, отчаянно зажимая уши ладонями. – Зачем ты меня мучаешь!
   – Затем, черт побери, что я не хочу видеть женщину, которую люблю, за тюремной решеткой и сделаю все от меня зависящее, чтобы этого не произошло. – Он больно схватил ее за плечо. – Не заставляй меня так поступать, Кари, – добавил он умоляющим тоном.
   – Я не могу иначе, милый. – Она погладила складки у его губ, словно пытаясь снять накопившуюся в них боль и усталость. – Поверь, Хантер, когда я думаю о родителях пропавших малюток, мое сердце разрывается на части. Ты достаточно хорошо знаешь меня, чтобы поверить в это. – Она освободилась из рук возлюбленного, но продолжала смотреть ему в глаза. – Но, если я раскрою свой источник информации, на моей работе можно будет поставить крест. Меня перестанут воспринимать как журналиста мои коллеги, я потеряю свое честное имя, и никто никогда мне больше не поверит. Я дала слово и не могу его нарушить.
   Хантер бессильно уронил голову на грудь. Несколько секунд он невидящим взглядом смотрел в пол, а затем пересек кабинет, подошел к двери и открыл ее.
   – Гаррис! – отрывисто позвал он. Детектив сидел в кресле в приемной прокурора. При звуке его голоса он встал и направился к открывшейся двери. – Она готова отправляться, – резко сообщил Хантер, как бы выталкивая из себя каждое слово.
   Кари перешагнула через порог. Гаррис поднял вверх два пальца, и по обе стороны от Кари моментально возникли двое полицейских в форме. Прежде чем ее вывели из приемной и повели к выходу из здания, возле которого была припаркована полицейская машина, она с открытым вызовом посмотрела на Хантера.
   – Ну вот и все, – удовлетворенно проговорил Гаррис. – Пара часов в холодной – и она запоет как миленькая. Готов держать пари. – Он зевнул. – Эта бабенка – лакомый кусочек, не правда ли?
   Хантер развернулся, вошел в свой кабинет и грохнул дверью. Ему стоило больших усилий удержаться и не врезать кулаком в жирное брюхо Гарриса.
 
   К тому времени, как после всех положенных формальностей Кари пересекла порог тюрьмы, весть о ее аресте уже облетела все журналистское сообщество. Когда ее вели в камеру, тюремный коридор был заполнен журналистами и фотографами. На нее обрушилась лавина вопросов, она то и дело моргала от ослепительных вспышек фотоаппаратов и переносных софитов. Она вспомнила тот скандал, который разразился вокруг имени ее покойного мужа, однако на сей раз Кари чувствовала, что отношение журналистской братии было не враждебным, а, наоборот, сочувственным.
   – Кари! – раздался вдруг знакомый голос.
   Она оглянулась и увидела Марка Гонсалеса. На плече его как всегда была видеокамера, но смотрел он не в видоискатель, а прямо на нее. На лице его читалось крайнее возбуждение.
   – Что происходит, Марк? – попыталась она перекричать царивший в коридоре гвалт. Женщина-полицейский настойчиво тянула ее вперед, но Кари упиралась, стараясь не потерять из виду знакомого оператора.
   – Ты – героиня! Любой журналист в городе всей душой на твоей стороне. Пинки собирается устроить грандиозную бучу. После этого карьера Макки не будет стоить и ломаного гроша.
   – Но…
   – Пройдемте, миссис Стюарт, – проговорила полицейская дама, волоча за собой Кари сквозь толпу. Ошарашенная всеми событиями сегодняшнего утра, сбитая с толку тем, что услышала от Марка, она даже не сообразила, что ее тащат в тюремную камеру.
   – Когда я узнала, что вас должны привезти сюда, я позвонила своему мужу, – сказала матрона. – Не могу поверить, что вижу вас, и – где! В тюрьме.
   По телу Кари побежали мурашки. Она обхватила себя руками.
   – Да, жаль, что нам довелось встретиться при таких печальных обстоятельствах. – Она слабо улыбнулась своей сопровождающей.
   Матрона с осуждением покачала головой:
   – Как же так можно! Запереть в камере такую женщину, как вы, в то время как преступники разгуливают на свободе.
   – Вы не виноваты, – ответила Кари.
   Что же это она делает! Успокаивает собственных тюремщиков? Кари почувствовала, что вот-вот расхохочется. «Неужели у меня начинается истерика?» – подумала она и подавила готовый было вырваться нервный смех. Все многочисленные камеры, которые они проходили одну за другой, были пусты.
   – Нет, не в этом ряду. От окружного прокурора поступило указание устроить вас вот здесь.
   – Понимаю, – откликнулась Кари. На самом деле она не понимала ровным счетом ничего.
   Сопровождающая широко распахнула дверь одной из камер.
   – Здесь даже окно есть, – дружелюбным тоном заметила она. – Если вам что-нибудь понадобится, зовите меня.
   – Большое спасибо, – ответила Кари и в ту же секунду поняла, как нелепо это прозвучало в данной ситуации.
   Полицейская матрона закрыла дверь камеры, и Кари вздрогнула, когда раздалось металлическое громыхание. Лязганье запираемого замка было самым страшным звуком, который ей когда-либо доводилось слышать. Этот звук пронизал ее насквозь. Ну как тут не сойти с ума!
   – Не могли бы вы дать мне свой автограф, когда вас будут освобождать? – спросила полицейская дама, задержавшись по ту сторону решетки.
   – Разумеется, – стуча зубами, ответила Кари.
   – И напишите что-нибудь для Гесса. Это сразит его наповал.
   – Хорошо.
   – Я буду на посту. Зовите в случае чего.
   Ее негромкие шаги замерли в глубине коридора, и Кари осталась в одиночестве. В камере были койка, табурет, умывальник и стенной шкаф. В камере было чисто, и выглядела она недавно отремонтированной. Однако Кари было одиноко. И холодно.
   Вся дрожа, она легла на койку и натянула на себя простыню. Что бы подумал об этом ее отец? А Томас? Он был бы в ужасе. Перевернувшись на бок, Кари подтянула ноги к груди и заплакала.
 
   – Ты знаешь, как я отношусь к этой девочке. – Сидя за столом, застеленным клеенкой, Пинки с несчастным видом крутил в руке стакан со скотчем. Бонни, стоя у плиты, была занята тем, что жарила бифштексы.
   – Она уже давно не девочка. Она – женщина, Пинки. Она страдает за то, во что верит, и сама приняла это решение. Ты ничего не смог бы сделать для нее даже в том случае, если бы Кари разрешила тебе это, а она не разрешит.
   – Я знаю, знаю, – неуверенно пробормотал он и сделал глоток. – И почему только она так упряма!
   – Потому что чувствует свою правоту.
   – Да и я это чувствую. И руководство тоже целиком на ее стороне. Сегодня я первым делом поставил в известность о случившемся адвоката нашей телекомпании. Он мог бы вытащить ее из тюрьмы за несколько часов, так нет же! – Пинки грохнул донышком стакана об стол. – Эта упрямая дура использовала единственный положенный ей по закону телефонный звонок, чтобы позвонить мне и потребовать от меня ничего не предпринимать до завтрашнего дня.
   – Она объяснила тебе, почему?
   – Несла всякую белиберду, но я полагаю, дело тут в другом: она, видимо, хочет показать своему информатору, на какие жертвы готова пойти, чтобы защитить его.
   – Это заслуживает уважения.
   – Черта лысого это заслуживает, а не уважения! – заорал Пинки. – Ей придется провести в камере целую ночь! А этот Макки? Как он мог так поступить по отношению к ней!
   – Это его работа. – Бонни с обреченным видом погасила огонь под сковородкой. Пинки сейчас в таком состоянии, что еще долго не сможет притронуться к еде. – Я полагаю, что Макки сейчас гораздо хуже, чем тебе.
   Она подошла к стулу, на котором сидел Пинки, взяла его голову в свои ладони и положила себе на грудь.
   – Хуже, чем мне, никому быть не может, – пробормотал он. – Даже виски не помогает.
   Он отодвинул стакан в сторону и еще крепче прижался лицом к матерински теплой груди Бонни, обняв ее за талию.
   Женщина погладила его по голове.
   – Не волнуйся за Кари, у нее все будет в порядке. Макки не допустит, чтобы с ней что-нибудь случилось. Он любит ее.
   – Ты так думаешь?
   – Я это знаю.
   Пинки поворочал головой, поудобнее пристраивая ее между грудей Бонни.
   – Я рад, что сегодня вечером ты со мной, Бонни. Ты мне очень нужна.
   Пользуясь тем, что Пинки не видит ее лица, женщина закрыла глаза и прикусила нижнюю губу, чтобы сдержать рвавшийся наружу крик радости. Интересно, подумалось ей, почувствовал ли Пинки, как сильнее забилось ее сердце от нахлынувшего счастья.
   – Если бы ты женился на мне, я была бы с тобой каждый вечер. И каждый день. Я была бы твоей постоянно. Лучше меня тебе не найти, Пинки.
   Тот потерся губами о ее грудь и почувствовал сквозь ткань, как напрягся от этих прикосновений ее сосок.
   – А я хорош для тебя?
   Она снова взяла ладонями его лицо и подняла к себе.
   – Ты очень хорош для меня.
   Пинки усадил женщину к себе на колени.
   – Ну, что ж, коли мы так чертовски хороши друг для друга, почему бы тебе не заняться моим перевоспитанием и не сделать из меня порядочного человека?
   Она расхохоталась, но он утихомирил ее глубоким поцелуем.
 
   В камере раздался громкий звонок, и, распрямившись подобно пружине, Кари села, свесив ноги с койки. Все ее мышцы затекли. Она никак не могла согреться от того, что несколько часов пролежала в страшном напряжении, почти не шевелясь, свернувшись под тонким одеялом и пытаясь отогнать от себя страх, навеваемый этим жутким местом.
   В коридоре послышались чьи-то шаги, и на нее обрушилась новая волна страха. С пугающей неумолимостью они приближались к ее камере.
   Наконец на полу появилась длинная тень, отбрасываемая чьей-то фигурой. Она остановилась прямо напротив камеры. Сердце так громко бухало в груди молодой женщины, что она едва расслышала звяканье ключей. Незваный гость повернул голову в сторону стола дежурной, и на его лицо упал свет.
   – Хантер! – задыхаясь, воскликнула Кари.

Глава 13

   Он перешагнул через порог камеры. Одно мгновение – и она оказалась в его объятиях. Он крепко прижимал Кари к себе, повторяя ее имя, словно заклятие, и целуя ее в шею.
   – Ну, как ты?
   – Не отпускай, согрей меня, – будто обезумев, шептала она.
   – Конечно, моя маленькая, конечно.
   Они отчаянно обнимали друг друга – без слов, без движений. Кари вжималась в тело любимого так, словно хотела слиться с ним, стать частью его самого. Он был сильным и теплым – ее защита, страховка ее жизни в этом кошмаре. Проходила минута за минутой, а они не шевелились.
   Наконец мрак вокруг нее стал потихоньку рассеиваться. Невидимая удавка, сжимавшая ее горло, исчезла, и Кари снова смогла нормально дышать.
   Отпустив его, она сделала шаг назад.
   – Что ты здесь делаешь?
   – Говоря официальным языком, я пришел сюда, чтобы провести допрос заключенного. Неофициально я здесь для того, чтобы успокоить тебя и сказать, что я очень тебя люблю. – Он нежно поцеловал ее в губы. – Ты что-нибудь ела?
   – Недавно сержант Гопкинс приносила мне ужин, но я отказалась. Мне не хотелось есть.
   – Я принесу тебе что-нибудь. – Хантер направился к двери, но Кари, как одержимая, вцепилась в его руку и стала тянуть обратно.
   – Нет, не уходи! Пожалуйста! Обними меня!
   Хантеру с трудом удалось подвести ее к койке и уложить на нее. Он присел рядом и заглянул ей в глаза. Он специально попросил сержанта Гопкинс не включать верхний свет. Вообще-то с целью проведения допросов окружной прокурор имел свободный доступ в любую камеру с любым содержащимся в ней заключенным, однако сюда, да еще в такое время суток он пришел вовсе не для этого. В данный момент Хантер явно превышал свои служебные полномочия, и это лучше было делать при потушенном свете.
   – Ну что, очень плохо? – мягко спросил он. Кари взяла его ладонь и приложила к своей щеке.
   – Да. Я никогда не думала, что может быть так плохо. Сначала мне представлялось даже экзотичным провести ночь в тюрьме, а втайне я надеялась обрести таким образом известность, привлечь к себе внимание. Но в реальности это оказалось чудовищно. Мне было очень страшно. Я понимаю, это глупо и бояться нечего, но мне и впрямь было страшно. Мне показалось, что я очутилась в какой-то ужасной беде, из которой уже никогда не выбраться.
   Кари была на грани истерики. Хантер еще никогда не видел ее в таком состоянии.
   – Ш-ш-ш, – успокаивающе прошептал он, поглаживая ее ладонью по волосам. – Я бы ни за что не допустил этого.
   – Но ведь может случиться так, что ты будешь не в состоянии мне помочь, – вопреки здравому смыслу упиралась Кари. – Мне было так холодно…
   Не успев задуматься над тем, что делает, Хантер лег рядом с ней и натянул одеяло на них обоих. Поскуливая, словно раненый зверек, Кари прижалась к любимому. Ее руки обвили его шею, а лицо спряталось у него на груди.
   – Я люблю тебя. Я люблю тебя. Мне так страшно! Обними меня покрепче.
   Жалость бритвой резанула по сердцу Хантера.
   – Я тоже люблю тебя, родная.
   Он обнял ее и крепко прижал к себе. Но Кари хотела ощущать его еще ближе, и ее губы стали судорожно искать его рот. Через несколько нескончаемых минут ему с трудом удалось оторваться от нее.
   – Что мы делаем! Боже, это безумие! – Он несколько раз поцеловал ее в шею. – Тебя надо бы задушить за то, что ты втянула нас обоих в такую кошмарную передрягу.
   Кари потерлась щекой о щеку Хантера.
   – Наверное, я этого заслуживаю. Я хотела встать на защиту права журналиста не раскрывать свои источники информации, но выяснилось, что я не создана для роли мученицы. Приходится признать тот факт, что я – обычная трусиха. Не представляю, как осужденные могут выносить тюремное заключение – днями, годами!
   – Немногие из них отличаются такой чувствительностью, как ты, любовь моя.
   – Когда-нибудь я обязательно сделаю репортаж о заключенных. Я изучу их…
   Из горла Хантера вырвалось глухое ворчание.
   – Давай сначала ты отсюда выберешься, а уж потом будешь думать о собратьях по несчастью и о том, как привлечь внимание общественности к их страданиям. – Хантер поднял подбородок Кари и посмотрел ей в глаза. – Почему ты не позволила адвокату телекомпании вытащить тебя из тюрьмы?
   – А что бы это изменило? Ведь речь в данном случае идет о первой поправке. Я понимаю, ты считаешь меня занозой в пальце, упрямой ослицей и…
   – Я с уважением отношусь к твоему поступку. – Видя, как удивленно раскрылись глаза Кари, Хантер пояснил: – Сейчас я говорю как мужчина, а не как окружной прокурор. Прокурор во мне по-прежнему негодует на тебя. Но я люблю тебя, Кари Стюарт, – тебя и все, во что ты веришь. – Он прижал ее голову к своей груди. – Разве стал бы я рисковать своей карьерой, приходя сюда и лежа на тюремной койке с заключенной, если бы думал иначе? Да если об этом узнают, меня просто насмерть затопчут.
   – За сексуальные притязания по отношению к заключенной?
   – Что-то в этом роде.
   Она поцеловала его в подбородок.
   – Обещаю не подавать на тебя в суд.
   Влюбленные поцеловались еще раз. Это было так чудесно, что на некоторое время они даже забыли о том, в какой жуткой ситуации находятся.
   – Кстати, тебя могут затоптать и по другой причине, – спокойно заметила Кари, вспомнив о журналистском столпотворении в коридоре тюрьмы после ее ареста.
   – Знаю. Ваши когорты уже подняты по боевой тревоге. В заголовках сегодняшних газет меня рисуют настоящим циклопом, а ты затмила даже Жанну д'Арк и являешься теперь самой знаменитой мученицей. За твоей спиной – целая армия твоих коллег, которые провозгласили меня своим общим врагом и подступают со всех сторон.
   – Извини, Хантер. Я, честное слово, меньше всего хотела навлечь неприятности на твою голову.
   – И тем не менее мне теперь придется ходить в монстрах.
   Она рассмеялась:
   – И что же ты собираешься сделать для того, чтобы вновь обрести в глазах общественности благопристойное лицо?
   – Выяснить, что приключилось с тремя крохами, и вернуть их родителям. Что-то подсказывает мне: они еще живы.
   – Хорошо бы, – тихо откликнулась женщина.
   На них снизошел покой. Кари лежала в объятиях дорогого ей человека и с любовью прислушивалась к тому, как бьется его сердце. Еще несколько минут назад все в этой маленькой камере пугало ее, сейчас же здесь было тепло и мирно.
   – У меня отобрали часы. Сколько сейчас времени?
   – Уже поздно.
   – Ты с самого начала собирался ко мне прийти, да? Именно поэтому у меня нет ни одного сокамерника?
   – Конечно. Не мог же я позволить, чтобы ты одна провела в тюремной камере целую ночь.
   – А как ты объяснил цель этого посещения сержанту Гопкинс?
   Хантер улыбнулся, и Кари поняла: если он одарил полицейскую матрону такой же улыбкой, то ее вопрос просто неуместен.
   – Она – романтическая натура, и я апеллировал к этому ее качеству.
   – Не является ли это разновидностью взятки?
   – Разве что на уровне чувств.
   – По-моему, еще немного – и ты превратишься в продажного блюстителя закона.
   – Я уже являюсь таковым. Сама посуди: лежу в камере рядом с арестованной и мечтаю ею овладеть.
   Женщина тихо засмеялась и прижалась к нему еще крепче.
   – Тебе и вправду этого хочется?
   – Прекрати, Кари, не то мы окажемся в еще более дурацком положении. Тебе тепло?
   – Да… – вздохнула она. – Лежи, как лежишь, и не двигайся. Все-таки в узких кроватях есть своя прелесть.
   – Да. Я, например, ощущаю твою грудь.
   – Правда?
   – Ага. Кстати, я уже говорил тебе, что у тебя чудесная грудь?
   – Да.
   – Когда в следующий раз мы займемся любовью, я намерен уделить ей особое внимание.
   – Она будет с нетерпением этого ждать.
   Рукой, которой Хантер обнимал Кари за талию, он притянул ее к себе еще ближе. Его губы целовали ее волосы.
   – Мне так не хватало тебя! Я скучал по твоему телу, ночью протягивал руку и не находил тебя рядом с собой, а по утрам просыпался один. Это было очень тяжело. А помнишь тот день в Брекенридже?
   – Я помню их все.
   – Нет, тот, когда шел дождь?
   – М-м-м, да.
   – Честно?
   Губы Хантера скользнули по носу Кари и запечатлели поцелуй на ее полуоткрытых губах.
   – Что тебе тогда понравилось больше всего?
   – Все. Мне нравится, когда мы медленно, без спешки исследуем друг друга руками и губами. Мне нравится запах твоей кожи, волосы у тебя на груди и на животе. Когда я вспоминаю о том, какой ты на вкус, у меня прямо слюнки текут. И еще мне очень нравится чувствовать тебя внутри себя.
   Дыхание Хантера обжигало ей ухо. Оно сделалось частым и хриплым.
   – А ты внутри – тесная и теплая, – прошептал он.
   Эти чуть слышные слова казались некими запретными – и от того еще более сладостными – заклинаниями. Рот Хантера нашел ее губы, и они снова надолго слились в горячем поцелуе. Когда губы их разъединились, мужчина положил голову ей на грудь.
   – Спи, – коротко приказал он.
   – Ты останешься со мной?
   – Да.
   – Я люблю тебя.
   – А я – тебя.
   Их сердца бились в унисон. Через минуту Кари уже спала.
   Когда при первых лучах солнца она проснулась, его уже не было, но место, на котором он пролежал с ней всю ночь, было еще теплым.
 
   Внешне адвокат компании Даблью-би-ти-ви Напоминал Дэвида Нивена – с такими же изящными манерами и так же с иголочки одет, вплоть до свежей гвоздики в петлице. Появившись в то утро у двери ее камеры, он обаятельно улыбнулся: