Страница:
– Об этом пусть у защиты голова болит. На мой взгляд, заключение медэксперта на руку скорее нам, чем адвокату. Мыслимое ли дело – пырнуть собственного отца сорок три раза, а потом говорить, что убивать его даже в мыслях не было. – Из россыпи съедобной дряни, купленной в автомате, Хантер выбрал печенье «Твинки», с сомнением посмотрел на него, а затем, освободив от обертки, сунул в рот. – Для меня это дело ясное как божий день. Мальчишку я допросил, все материалы изучил. Мнение однозначное: у парня ни стыда ни совести.
– Но не забудь про козыри защиты: низкий социально-экономический статус семьи, переполненная квартира, безответная мать, побои от отца-алкоголика…
– Ты, случаем, к Кари Стюарт в союзники не метишь? – сухо заметил Хантер. – Кажется, я только что слышал ее голос.
Гай хмыкнул:
– Ну и вцепилась же она тебе в холку! Хватка у нее почище бульдожьей.
– Не спорю, этот процесс для нее – просто дар судьбы. Очень скоро у нее на руках будет полный комплект фактов, чтобы в очередной раз сделать из меня кровожадного мерзавца. Надеюсь, господь не допустит, чтобы все поверили в то, что я получаю извращенное удовольствие, добиваясь обвинительных приговоров. Такова печальная необходимость. К тому же именно за это мне платят жалованье.
Засунув руки в карманы, он подошел к окну. Ночной дождь дочиста вымыл городские улицы. Машины мчались, оставляя на мокрой мостовой красные и белые полосы следов габаритных огней. На улице до сих пор моросило – к дождю прибавился еще и мелкий снег. Пробежав по силуэтам городских зданий, задумчивый взгляд Хантера остановился на телебашне Даблъю-би-ти-ви.
Интересно, она все еще на работе? Вряд ли. Поздно уже. Лучше бы ее сейчас там не было. Добираться домой в одиночку, да еще в столь поздний час…
О чем он, черт возьми, думает?!
Ведь она презирает его. Более того, целую кампанию развернула, чтобы выставить его перед всем честным народом шутом гороховым, и это в лучшем случае, а в худшем – грязным, беспринципным политиканом. А он, видите ли, стоит сейчас перед окошком и переживает, как она поедет домой по скользкой дороге.
«Признайся, приятель, не идет она у тебя из головы», – пропищал у него в мозгу тоненький голосок.
Чертовщина какая-то! Вечерами он, кипя от гнева, смотрит ее репортажи по телевизору, а потом ложится в постель, и она предстает перед ним снова – в эротических сновидениях. Для человека, свято верящего в логическую взаимосвязь любых событий, это было просто непостижимо.
От этих переживаний Хантер прямо-таки весь извелся. Дошло до того, что он засомневался даже, достаточно ли был беспристрастен в деле о скандале в городском совете. Что, если голова Уинна понадобилась ему лишь потому, что он воспылал страстью к вдовушке «слуги народа»? Ранее Хантер никогда не сомневался в правильности принятых решений. Углубленный самоанализ был для него явлением совершенно новым и неожиданным.
И все же, сколько бы он ни прокручивал в мозгу одни и те же вопросы, всякий раз выходило, что стыдиться ему нечего. Он все делал правильно. Каждое его действие вполне согласовывалось с законодательством и диктовалось только одним стремлением – до конца выполнить прокурорский долг. А то, что Кари Стюарт могла заставить его сомневаться в самом себе, только еще раз доказывало ее опасность.
– Ничего, на сей раз я заткну ей рот, – пробормотал он.
Гай закашлялся, поперхнувшись теплой кока-колой.
– Ого! Ты собираешься надеть на Кари Стюарт намордник? И каким же образом, если не секрет?
– Добьюсь от судьи запрета на видеокамеры в зале суда. А без камеры она бессильна. Процесс обещает стать подлинной сенсацией – о нем раструбили по всей стране. И нам надо как следует постараться, чтобы его окончательно не превратили в цирк для прессы.
– Думаешь, тебе удастся уговорить судью? Вспомни, Хантер, он как раз из тех, кто просто обожает красоваться перед объективами.
Макки вернулся за стол, надел очки и раскрыл очередную пухлую папку.
– Придется постараться, – повторил он.
Однако его стараний оказалось мало. Судья мягко отклонил просьбу прокурора.
– Подождем денек-два, посмотрим, как у нас пойдут дела. И если, как вы предсказываете, начнется балаган, я пойду вам навстречу.
Возвращаясь от судьи в свой офис, Хантер всю дорогу ругался самыми черными словами. На следующий день настроение не улучшилось: когда он появился в здании суда на открытии процесса, первым репортером, подлетевшим к нему с вопросом, была Кари Стюарт собственной персоной.
– Правда ли то, что вы пытались изгнать из зала суда телеоператоров и даже художников-скетчистов?
Интересно, откуда у нее такие источники? Ему бы таких информаторов – тогда во всем Денвере от преступников не осталось бы и следа.
– Да, пытался. – Господи, до чего хороша! Особенно в этом красном свитере с высоким воротом, который только подчеркивает румянец ее щек, а волосы заставляет вспыхивать золотым пламенем.
– Но почему, мистер Макки?
– К сожалению, сейчас у меня нет времени распространяться на эту тему. Так что прошу покорно меня извинить.
Он ловко обогнул кучку корреспондентов. Они ринулись за ним в зал суда и тут же, не мешкая, устроили свалку в борьбе за самые удобные места. Процесс был объявлен открытым.
В тот же вечер в выпуске новостей Даблью-би-ти-ви эту церемонию увидели телезрители. Кари Стюарт не пожалела красок, расписывая подсудимого как жертву неблагополучной социальной среды. Зрителей щедро потчевали кадрами, на которых он был запечатлен рыдающим на плече матери. Все это было густо приправлено его причитаниями о том, как он раскаивается В убийстве отца. Заметьте, вынужденном! Однако Хантер лучше других знал цену подобным всхлипываниям. И рассуждениям о том, что винить в преступлении нужно не преступника, а условия среды, в которой он вырос.
На следующее утро первым, что он увидел, войдя в зал судебных заседаний, была торжествующая улыбка Кари. Его глаза зловеще потемнели.
К искреннему изумлению корреспондентки, он направился прямо к ней.
– Мисс Стюарт, не могли бы мы встретиться в перерыве между заседаниями за чашкой кофе?
От подобного приглашения у нее отнялся язык. Майк, сидевший рядом, казался не менее ошарашенным.
– Извините, не могу, – вежливо отказалась она. – Мне нужно спешить на телестанцию, чтобы успеть подготовить репортаж для вечернего выпуска.
– Это займет всего пару минут, обещаю вам.
В его голосе явно звучал вызов, который она не могла не принять. Она не намеревалась пасовать перед ним. Ни за что на свете!
– Хорошо. Где?
– Как насчет «Корабельной таверны» в гостинице «Браун палас»?
Он не уставал удивлять ее, однако она не подала виду, что удивлена.
– Прекрасно, я смогу быть там через четверть часа после того, как будет объявлен перерыв.
Холодно кивнув, он сразу же отошел от нее.
– Чего это он? – спросил Майк, скосив рот набок, в то время как всеобщее внимание было приковано к появившемуся судье.
– Понятия не имею, – прошептала в ответ Кари. – Но я пойду, даже если разразится землетрясение.
Глава 6
– Но не забудь про козыри защиты: низкий социально-экономический статус семьи, переполненная квартира, безответная мать, побои от отца-алкоголика…
– Ты, случаем, к Кари Стюарт в союзники не метишь? – сухо заметил Хантер. – Кажется, я только что слышал ее голос.
Гай хмыкнул:
– Ну и вцепилась же она тебе в холку! Хватка у нее почище бульдожьей.
– Не спорю, этот процесс для нее – просто дар судьбы. Очень скоро у нее на руках будет полный комплект фактов, чтобы в очередной раз сделать из меня кровожадного мерзавца. Надеюсь, господь не допустит, чтобы все поверили в то, что я получаю извращенное удовольствие, добиваясь обвинительных приговоров. Такова печальная необходимость. К тому же именно за это мне платят жалованье.
Засунув руки в карманы, он подошел к окну. Ночной дождь дочиста вымыл городские улицы. Машины мчались, оставляя на мокрой мостовой красные и белые полосы следов габаритных огней. На улице до сих пор моросило – к дождю прибавился еще и мелкий снег. Пробежав по силуэтам городских зданий, задумчивый взгляд Хантера остановился на телебашне Даблъю-би-ти-ви.
Интересно, она все еще на работе? Вряд ли. Поздно уже. Лучше бы ее сейчас там не было. Добираться домой в одиночку, да еще в столь поздний час…
О чем он, черт возьми, думает?!
Ведь она презирает его. Более того, целую кампанию развернула, чтобы выставить его перед всем честным народом шутом гороховым, и это в лучшем случае, а в худшем – грязным, беспринципным политиканом. А он, видите ли, стоит сейчас перед окошком и переживает, как она поедет домой по скользкой дороге.
«Признайся, приятель, не идет она у тебя из головы», – пропищал у него в мозгу тоненький голосок.
Чертовщина какая-то! Вечерами он, кипя от гнева, смотрит ее репортажи по телевизору, а потом ложится в постель, и она предстает перед ним снова – в эротических сновидениях. Для человека, свято верящего в логическую взаимосвязь любых событий, это было просто непостижимо.
От этих переживаний Хантер прямо-таки весь извелся. Дошло до того, что он засомневался даже, достаточно ли был беспристрастен в деле о скандале в городском совете. Что, если голова Уинна понадобилась ему лишь потому, что он воспылал страстью к вдовушке «слуги народа»? Ранее Хантер никогда не сомневался в правильности принятых решений. Углубленный самоанализ был для него явлением совершенно новым и неожиданным.
И все же, сколько бы он ни прокручивал в мозгу одни и те же вопросы, всякий раз выходило, что стыдиться ему нечего. Он все делал правильно. Каждое его действие вполне согласовывалось с законодательством и диктовалось только одним стремлением – до конца выполнить прокурорский долг. А то, что Кари Стюарт могла заставить его сомневаться в самом себе, только еще раз доказывало ее опасность.
– Ничего, на сей раз я заткну ей рот, – пробормотал он.
Гай закашлялся, поперхнувшись теплой кока-колой.
– Ого! Ты собираешься надеть на Кари Стюарт намордник? И каким же образом, если не секрет?
– Добьюсь от судьи запрета на видеокамеры в зале суда. А без камеры она бессильна. Процесс обещает стать подлинной сенсацией – о нем раструбили по всей стране. И нам надо как следует постараться, чтобы его окончательно не превратили в цирк для прессы.
– Думаешь, тебе удастся уговорить судью? Вспомни, Хантер, он как раз из тех, кто просто обожает красоваться перед объективами.
Макки вернулся за стол, надел очки и раскрыл очередную пухлую папку.
– Придется постараться, – повторил он.
Однако его стараний оказалось мало. Судья мягко отклонил просьбу прокурора.
– Подождем денек-два, посмотрим, как у нас пойдут дела. И если, как вы предсказываете, начнется балаган, я пойду вам навстречу.
Возвращаясь от судьи в свой офис, Хантер всю дорогу ругался самыми черными словами. На следующий день настроение не улучшилось: когда он появился в здании суда на открытии процесса, первым репортером, подлетевшим к нему с вопросом, была Кари Стюарт собственной персоной.
– Правда ли то, что вы пытались изгнать из зала суда телеоператоров и даже художников-скетчистов?
Интересно, откуда у нее такие источники? Ему бы таких информаторов – тогда во всем Денвере от преступников не осталось бы и следа.
– Да, пытался. – Господи, до чего хороша! Особенно в этом красном свитере с высоким воротом, который только подчеркивает румянец ее щек, а волосы заставляет вспыхивать золотым пламенем.
– Но почему, мистер Макки?
– К сожалению, сейчас у меня нет времени распространяться на эту тему. Так что прошу покорно меня извинить.
Он ловко обогнул кучку корреспондентов. Они ринулись за ним в зал суда и тут же, не мешкая, устроили свалку в борьбе за самые удобные места. Процесс был объявлен открытым.
В тот же вечер в выпуске новостей Даблью-би-ти-ви эту церемонию увидели телезрители. Кари Стюарт не пожалела красок, расписывая подсудимого как жертву неблагополучной социальной среды. Зрителей щедро потчевали кадрами, на которых он был запечатлен рыдающим на плече матери. Все это было густо приправлено его причитаниями о том, как он раскаивается В убийстве отца. Заметьте, вынужденном! Однако Хантер лучше других знал цену подобным всхлипываниям. И рассуждениям о том, что винить в преступлении нужно не преступника, а условия среды, в которой он вырос.
На следующее утро первым, что он увидел, войдя в зал судебных заседаний, была торжествующая улыбка Кари. Его глаза зловеще потемнели.
К искреннему изумлению корреспондентки, он направился прямо к ней.
– Мисс Стюарт, не могли бы мы встретиться в перерыве между заседаниями за чашкой кофе?
От подобного приглашения у нее отнялся язык. Майк, сидевший рядом, казался не менее ошарашенным.
– Извините, не могу, – вежливо отказалась она. – Мне нужно спешить на телестанцию, чтобы успеть подготовить репортаж для вечернего выпуска.
– Это займет всего пару минут, обещаю вам.
В его голосе явно звучал вызов, который она не могла не принять. Она не намеревалась пасовать перед ним. Ни за что на свете!
– Хорошо. Где?
– Как насчет «Корабельной таверны» в гостинице «Браун палас»?
Он не уставал удивлять ее, однако она не подала виду, что удивлена.
– Прекрасно, я смогу быть там через четверть часа после того, как будет объявлен перерыв.
Холодно кивнув, он сразу же отошел от нее.
– Чего это он? – спросил Майк, скосив рот набок, в то время как всеобщее внимание было приковано к появившемуся судье.
– Понятия не имею, – прошептала в ответ Кари. – Но я пойду, даже если разразится землетрясение.
Глава 6
Вестибюль отеля «Браун палас», денверской достопримечательности, был одним из тех мест, где Кари нравилось бывать больше всего. Каждого входящего в вестибюль обволакивала теплая, как мягкая шаль, атмосфера. Сквозь витражи в крыше, с высоты нескольких этажей, падал приглушенный свет, создавая впечатление, что находишься в викторианской гостиной, только увеличенной в сотни раз. Обшивка, потемневшая от времени, начищенные до солнечного блеска бронзовые ручки и перила, роскошные пальмы в кадках… Мягкая мебель словно приглашала усталого путника присесть. Все вокруг было основательно, спокойно, неброско, располагая к отдыху и негромкому разговору.
В глубине этого великолепного зала и располагалась «Корабельная таверна». Заведение, в убранстве которого преобладали морские мотивы, было не просто баром. Оно было как бы продолжением роскошного гостиничного вестибюля, и обстановка благородного спокойствия здесь полностью сохранялась.
В это время дня тут никогда не бывало людно. Время обеденного перерыва уже прошло, и волна клиентов схлынула. В разгар рабочего дня в полутьме гостиничного бара Кари стало как-то не по себе. Лишь несколько мужчин, судя по виду, заезжих бизнесменов, убивали время у длинной полированной стойки. Ей не составило труда отыскать взглядом Хантера за одним из столиков. Она уверенно направилась к нему, пытаясь не замечать заинтересованных взглядов, которыми собравшиеся в баре бездельники провожали ее.
Хантер встретил ее стоя. Он сел только после того, как она заняла место напротив.
– Спасибо за то, что пришли. Есть хотите?
– Нет. Предпочла бы чего-нибудь выпить.
– Чего бы вам хотелось?
Из пустоты перед ними немедленно материализовался официант в строгом черном костюме.
– Будьте добры, «Перье»[8] с зеленым лимоном, – улыбнулась ему Кари.
– Рады вас видеть здесь, мисс Стюарт, – чинно произнес официант.
– Вы знаете меня?
– Конечно. По телевидению. Для меня высокая честь обслужить вас. Осмелюсь заметить, что в жизни вы еще привлекательнее, чем на экране.
– Хорошо, хорошо… Спасибо.
Официант услужливо повернулся к Хантеру, очевидно, ожидая увидеть еще одну знаменитость.
– А я тут так, сбоку припека, – широко ухмыльнулся прокурор. – Но все равно очень хотелось бы черного кофе.
– Разумеется, сэр.
Переведя взгляд на Кари, Хантер все еще улыбался. Сейчас он был без очков, и она заметила мелкие морщинки, лучиками разбегающиеся от уголков его глаз. Все-таки он в самом деле очень хорош собой. Ну и что из этого?
– Почему именно здесь вы назначили мне встречу?
– Мне тут нравится, – просто ответил он.
– Мне тоже, но здешняя обстановка как-то не очень соответствует… Ну да бог с ним.
– Так чему же все-таки не соответствует здешняя обстановка?
– Тому, что мы с вами можем сказать друг другу. Вы, случайно, не догадываетесь, что думают, глядя на нас, вон те мужчины?
Быстро оглянувшись через плечо, он склонился над столом, изобразив всем своим видом внимание, потому что Кари говорила слишком тихо.
– Чтение мыслей на расстоянии не относится к числу моих достоинств. Так что же они думают?
Его насмешливая манера не слишком пришлась ей по душе.
– А вот что: или проститутка примчалась по вызову, или неверный муж крутит роман на стороне, подальше от глаз жены.
Хантер внимательно посмотрел на нее, потом – снова на группку мужчин.
– Неужели? Стыд им и позор!
– Я ухожу!
– Подождите. – Его рука, протянувшись над столом, удержала ее пальцы.
Хантер Макки был очарователен, весел и мил. Только ей не хотелось, чтобы все эти качества он демонстрировал. Пусть уж лучше будет самим собой – расчетливым конъюнктурщиком, а в том, что он именно таков, у нее не было ни малейшего сомнения.
– У меня сегодня много работы, мистер Макки.
– О чем вы думаете? О том, что я специально пригласил вас сюда, чтобы поставить в неловкое положение?
– Есть такое подозрение, – процедила Кари сквозь зубы.
– Вот ведь дьявол! – не сдержался Хантер, отпустив ее пальцы. Однако у нее возникло ощущение, что он оттолкнул ее. – Вам не угодишь, хоть наизнанку вывернись! Я вас сюда потому пригласил, что это уединенное, безлюдное место. О вас же заботился! Признайтесь, вам наверняка не понравилось бы, если бы нас заметили вместе в каком-нибудь кафе рядом со зданием суда, где всегда полно людей, которые знают нас обоих.
Она вполне могла, не говоря ни слова, подняться и уйти. Но почему-то осталась сидеть за столом, накрытым клетчатой скатертью, и смотреть на этого человека, в глазах которого внезапно проглянула смертельная усталость.
В этот напряженный момент к ним подошел официант с напитками и тут же отошел, не проронив ни звука. Сделав глоток минералки, она пожалела, что вовремя не проявила сдержанность. Черт ее дернул упрекнуть прокурора за то, что он выбрал не то место для встречи! И вот вам результат: он сидит надувшись, а она красуется в роли мелкой склочницы. Получается, в природе нет нейтральной территории, на которой они могли бы встретиться один на один без взаимных упреков и оскорблений. Ей захотелось как можно быстрее преодолеть возникшую неловкость.
– Так о чем же вы хотели со мной побеседовать?
Хантер замялся. Ему не очень хотелось переходить к сути дела. Когда еще представится возможность побыть с ней наедине – вот так просто сидеть и смотреть на нее? Между тем она снова насторожилась, поэтому нужно срочно менять тактику, прежде чем она сорвется с места, не слушая его объяснений.
– Вы себя сейчас нормально чувствуете?
Она удивленно рассмеялась:
– Вполне. А почему вас так интересует мое самочувствие?
– Не могу забыть, как вы выглядели в тот вечер, когда я пришел к вам домой. Скажите, вы полностью выздоровели после…
– После выкидыша? – В ее голосе зазвучала горечь. – Да. Физически выздоровела. А вот душа еще долго не заживет.
В самом деле, с какой стати ей деликатничать, щадя его нервы? Ведь это он приложил руку к тому, чтобы довести ее до столь плачевного состояния. Впрочем, со стопроцентной уверенностью она не могла сказать, что именно по его вине потеряла ребенка.
Хантер мысленно выругался. Ну когда же ему наконец удастся избавиться от этого проклятого комплекса вины? Умом он понимал, что не совершил ничего, что могло бы спровоцировать у нее выкидыш. Во всяком случае, о его непосредственной вине не могло быть и речи. Однако отчего-то ему становилось плохо всякий раз, стоило только подумать об этом случае. Давно пора было забыть обо всем этом, и все же мысль о собственной мерзости продолжала изводить его, как больной зуб. Даже когда зуб не болел, сохранялось искушение потрогать его, чтобы проверить: а вдруг не до конца отпустило?
– Ваш муж знал о ребенке?
– Нет. Я сама выяснила, что беременна, лишь через несколько недель после… смерти Томаса.
Должно быть, она забеременела в одну из последних ночей, проведенных с Уинном. От этой мысли яд ревности напитал каждую клеточку тела Хантера. Это чувство было в высшей мере нелогично, даже глупо! Но вопреки всякой логике, представлять, что она могла заниматься любовью с другим мужчиной, пусть даже собственным мужем, все равно было для него невыносимо.
У Кари внезапно мелькнула мысль о том, что на столь интимные темы с посторонними беседовать не принято. Но можно ли назвать его посторонним в полном смысле этого слова? И отчего ей все время кажется, что он читает ее мысли?
Вероятно, все дело в его взгляде – внимательном, настороженном, пронзительном. Вот и сейчас он смотрит на нее именно так. Ей снова стало неловко. Кари решительно отодвинула недопитый бокал в сторону.
– Весьма благодарна вам за заботу о моем здоровье, мистер Макки, но не могу поверить, что вы пригласили меня сюда исключительно для разговора на эту тему.
Сарказм Кари действовал на него раздражающе. Какого черта она постоянно пытается поддеть его, в то время как он, глядя на нее, тает от вожделения? Интересно, как бы она вела себя, если бы они были любовниками, заскочившими сюда выпить чуть-чуть, прежде чем подняться в гостиничный номер, где их ожидает долгая ночь любви?
Вот уж когда она наверняка не стала бы хмуриться. Наоборот, улыбалась бы сейчас сладкой улыбкой женщины, знающей, что ее любовник жизнь готов отдать, лишь бы обладать ею. И сидели бы они рядышком, перешептываясь и обмениваясь мимолетными поце-луйчиками. А рука ее, вероятно, – помечтать уж нельзя? – лежала бы сейчас на его бедре. И он, возможно, – ах, мечты, мечты… – легонько, словно невзначай, скользнул бы кончиками пальцев по ее груди. Она бы, конечно, округлила глаза в притворном гневе, оттолкнула бы игриво его руку, но глаза ее говорили бы в эту минуту, что и в ее душе растет неукротимое желание.
Да что же это он делает? Ведь так и свихнуться недолго! Но он, как ни старался, ничего не мог поделать со своим воображением. Ему хотелось одного – раствориться в этой женщине, глубоко погрузившись в ее плоть. А что, если сейчас притянуть ее к себе и целовать, целовать до тех пор, пока ее жесткие губы раскроются и потянутся ему навстречу?
«Нет, скорее она вытащит из своей сумочки револьвер и пристрелит меня на месте», – удрученно подумал он, с трудом заставляя себя настроиться на деловой лад.
– Совершенно верно, – сухо проговорил Хан-тер. – Я позвал вас сюда вовсе не за тем, чтобы вести разговоры о вашем здоровье. Я пришел, чтобы предложить вам перемирие.
Кари растерянно моргнула.
– Что?
– Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду.
– Боюсь, что нет, – холодно отрезала она.
– Да перестаньте вы. – Положив руки на стол, он подался вперед. – Я знаю, как вы меня не любите. Горько, конечно, но уж как-нибудь я пережил бы это. Однако в последнее время в своей ненависти вы заходите слишком далеко. Вы вставляете палки в колеса правосудия.
– Надо же такое придумать: в колеса правосудия! – насмешливо воскликнула она. – И где это вы такое выражение выкопали? Не иначе, недавно услышали в старом сериале о Перри Мейсоне.[9]
Ему хотелось казаться непреклонным, а он вместо этого выставил себя напыщенным болваном. Что ж, придется испробовать силу логических доводов.
– Вот вы утверждаете, что все ваши репортажи объективны.
– Да, объективны.
– А слезливое интервью матери убийцы – это, по-вашему, тоже образец объективной журналистики?
– Но я показала только интервью, без всяких комментариев.
– Комментарии были излишни – вы без слов подталкивали зрителя к нужному для вас выводу. Но вместе с тем почему-то забыли упомянуть, что долгие годы эта женщина безмолвно наблюдала, как ее муж дубасил сына, пока тот не стал зверем. И не спросили ее, почему она не показала мальчика психиатру, когда он был впервые задержан за попытку изнасилования – и это в двенадцать-то лет!
Кари понимала, что он прав, но не могла признаться в этом даже себе самой.
– Я этого не знала.
– Скорее не потрудились узнать.
– Оставьте свои замечания при себе! В своей работе я разбираюсь лучше вас.
– Вот и я о том же. Давайте договоримся: я не делаю замечаний вам, но и вы не указываете, что должен делать прокурор! – Они уже не замечали, что ведут разговор на повышенных тонах, однако, когда их голоса зазвучали слишком громко, оба одновременно спохватились и испуганно посмотрели в сторону мужчин у стойки бара. Один из выпивох подмигнул и в приветственном жесте поднял низкий стакан с виски, давая понять, что болеет за Хантера.
Хантер быстро взглянул на Кари. Ему совсем не хотелось спорить с ней. Ему хотелось просто запустить пальцы в эту гриву светлых волос и прильнуть губами к жемчужине в изящном ухе.
– Ваши коллеги вряд ли обрадуются, если мы закроем зал суда для видеокамер, – спокойно обронил он.
– Значит, именно это вы угрожаете сделать, если я откажусь изображать вас рыцарем в светлых одеждах?
Он вздохнул. Все попытки дружеского убеждения, похоже, пошли прахом.
– Я сделаю это, если вы не перестанете изображать из подсудимого только жертву. Вы делаете это очень тонко, но, уверяю вас, никакие ухищрения вам не помогут.
– В сообразительности вам не откажешь. О да, вы прекрасно понимаете, что такое телевидение. Понимаете, что без картинки мой репортаж – ничто!
Его улыбка излучала очарование.
– Понимаю целиком и полностью.
Кари в раздражении отвернулась от него. Он открыто признавал, что не остановится ни перед чем, чтобы свести все ее усилия на нет.
– Однажды вы уже пытались ввести запрет на видеокамеры. Однако судья ответил вам отказом.
– Полагаю, на сей раз он прислушается к моей просьбе более внимательно. Когда пресса начинает слишком рьяно гнуть в одну сторону, у защиты появляется отличный повод закатить скандал и возбудить ходатайство об отмене процесса ввиду нарушения принципа беспристрастности суда. Не думаю, что в интересах судьи отпустить убийцу на все четыре стороны, признав техническую ошибку в разбирательстве.
Кари отчаянно вцепилась в свою сумочку.
– Я тоже не хочу, чтобы убийца спокойно разгуливал по городским улицам, мистер Макки. – Она поднялась из-за стола. Следом за ней поднялся и Хантер.
– Так вы обещаете не доставлять мне беспокойства в зале суда?
– Неужели мой вид так сильно вас беспокоит?
Она слегка запрокинула голову, чтобы лучше видеть его лицо. Ей хотелось выглядеть дерзкой. У нее даже в мыслях не было флиртовать с ним. Однако, судя по возбуждению, вспыхнувшему в глазах прокурора, ее вопрос был воспринят совсем не так, как ей того хотелось. Теперь она отдала бы все на свете, лишь бы взять свои неосторожные слова назад.
– Да, беспокоит.
Голос Хантера Макки настораживал даже больше, чем взгляд его глаз. Голос низкий, сипловатый, чувственный… Они стояли на значительном расстоянии друг от друга, однако ей казалось, что этот голос, проникая сквозь одежду, обволакивает все ее тело.
– Мне пора на работу, – быстро пробормотала Кари, недоумевая, почему учащается ее дыхание. – Ничего вам не обещаю, но все равно… Спасибо за воду.
Хантер смотрел ей вслед, раздумывая, удалось ли ему убедить эту упрямицу. Она выглядела по-прежнему чертовски непреклонной.
И чертовски желанной.
Кари в глубокой задумчивости сидела перед монтажной консолью, всерьез пытаясь разобраться в самой себе. Она уже дважды просмотрела «сырую» видеозапись, которую сделал для нее Майк. Придраться было не к чему: картинка получилась вполне нейтральной. Направленность репортажа будет зависеть только от голоса автора на звуковой дорожке. И главную роль при этом будет играть даже не что, а как она скажет.
Неизвестно, преднамеренно или нет, но Хантер Макки затронул чувствительную струну ее души, заставив остановиться и задуматься, все ли она делает правильно. Личные симпатии и антипатии не должны были иметь к ее работе никакого отношения. Личные переживания, какими бы сильными они ни были, – не повод, чтобы в ее репортажах появлялся перекос в ту или иную сторону.
К чему это может привести? Что она получит в итоге? Скорее всего дружное презрение со стороны остальных журналистов. До сих пор она пользовалась среди коллег заслуженным уважением. Так стоит ли, объявляя Хантеру Макки вендетту, рисковать своим добрым именем в мире прессы?
Не менее важно было и то, какие последствия эта вендетта будет иметь для нее как личности. Она знала, что отец вряд ли одобрил бы ее позицию в отношении прокурора. Что касается Пинки, так тот уже был разочарован ее поведением и не скрывал этого. Возможно ли, что все вокруг заблуждаются и только она одна права? Не случилось ли так, что она составила об этом человеке ошибочное мнение?
Взвесив все трезво, отбросив на время в сторону предрассудки и обиды, Кари пришла к выводу, что Макки просто выполнял свой служебный долг. Конечно, для нее он по-прежнему оставался негодяем. У нее по-прежнему вызывало омерзение то, как подло он использовал собранные улики против Томаса и как терроризировал на суде ее саму. Особенно оскорбляло ее то, как он разговаривал с ней, смотрел на нее, и то, как чувствовала она себя под этим взглядом.
Но – и это «но» имело существенное значение – в конечном счете она была лишь репортером, но никак не комментатором. Для Кари Стюарт профессиональная репутация значила так же много, как и для Хантера Макки. Так что же ей теперь делать? Только одно – быть беспристрастной.
Через час репортаж был отшлифован и полностью готов к эфиру. Передав свое творение продюсеру, Кари словно сбросила с плеч тяжелую ношу. Бодрым, упругим шагом она выбежала из здания, чтобы отправиться домой. Все переполнявшие ее чувства можно было описать одним-единственным словом: облегчение. То-то Макки обрадуется, поняв, что Кари наконец-то слезла с его шеи! Но и она сама радовалась тому, что освободилась от тяжкой обязанности чуть ли не ежедневно размазывать его по стенке.
Хантер в своей квартире по обыкновению смотрел вечерний выпуск теленовостей. У него перехватило дыхание, когда объявили очередной сюжет – репортаж Кари Стюарт из зала суда. И только через минуту, когда мелькнули последние кадры, он с облегчением выдохнул. В ее репортаже были только факты. Что же касается отношения к прокурору, то оно по сравнению с предыдущими репортажами значительно смягчилось.
«Слава тебе, господи», – воздал он молчаливую хвалу небесам. Наконец-то все эти дрязги позади. Отныне ему не о чем беспокоиться.
На следующее утро, едва войдя в зал судебных заседаний, прокурор начал выискивать из множества лиц одно, которое было для него дороже всех на свете. Вскоре напряженные поиски увенчались успехом: он увидел ее. В отличие от предыдущих дней сегодня она не гоняла своего оператора взад-вперед, создавая суматоху в рядах зрителей.
На сей раз репортер и оператор мирно беседовали. Кари сидела тихо, держа на коленях блокнот. Должно быть, напарник только что сказал ей что-то смешное. Откинув белокурые волосы назад, она мягко рассмеялась.
Хантер сразу услышал этот негромкий смех. Проходя мимо ряда, в котором сидела Кари, он украдкой посмотрел на нее. Его взгляд упал на изящную ногу, обтянутую шелковым чулком. Сегодня Кари была в строгом зеленом платье, но выглядела очень сексуально. В эту секунду она обернулась, чтобы переброситься парой фраз с другим репортером, сидевшим сзади. Ее грудь под платьем четко обозначилась.
В глубине этого великолепного зала и располагалась «Корабельная таверна». Заведение, в убранстве которого преобладали морские мотивы, было не просто баром. Оно было как бы продолжением роскошного гостиничного вестибюля, и обстановка благородного спокойствия здесь полностью сохранялась.
В это время дня тут никогда не бывало людно. Время обеденного перерыва уже прошло, и волна клиентов схлынула. В разгар рабочего дня в полутьме гостиничного бара Кари стало как-то не по себе. Лишь несколько мужчин, судя по виду, заезжих бизнесменов, убивали время у длинной полированной стойки. Ей не составило труда отыскать взглядом Хантера за одним из столиков. Она уверенно направилась к нему, пытаясь не замечать заинтересованных взглядов, которыми собравшиеся в баре бездельники провожали ее.
Хантер встретил ее стоя. Он сел только после того, как она заняла место напротив.
– Спасибо за то, что пришли. Есть хотите?
– Нет. Предпочла бы чего-нибудь выпить.
– Чего бы вам хотелось?
Из пустоты перед ними немедленно материализовался официант в строгом черном костюме.
– Будьте добры, «Перье»[8] с зеленым лимоном, – улыбнулась ему Кари.
– Рады вас видеть здесь, мисс Стюарт, – чинно произнес официант.
– Вы знаете меня?
– Конечно. По телевидению. Для меня высокая честь обслужить вас. Осмелюсь заметить, что в жизни вы еще привлекательнее, чем на экране.
– Хорошо, хорошо… Спасибо.
Официант услужливо повернулся к Хантеру, очевидно, ожидая увидеть еще одну знаменитость.
– А я тут так, сбоку припека, – широко ухмыльнулся прокурор. – Но все равно очень хотелось бы черного кофе.
– Разумеется, сэр.
Переведя взгляд на Кари, Хантер все еще улыбался. Сейчас он был без очков, и она заметила мелкие морщинки, лучиками разбегающиеся от уголков его глаз. Все-таки он в самом деле очень хорош собой. Ну и что из этого?
– Почему именно здесь вы назначили мне встречу?
– Мне тут нравится, – просто ответил он.
– Мне тоже, но здешняя обстановка как-то не очень соответствует… Ну да бог с ним.
– Так чему же все-таки не соответствует здешняя обстановка?
– Тому, что мы с вами можем сказать друг другу. Вы, случайно, не догадываетесь, что думают, глядя на нас, вон те мужчины?
Быстро оглянувшись через плечо, он склонился над столом, изобразив всем своим видом внимание, потому что Кари говорила слишком тихо.
– Чтение мыслей на расстоянии не относится к числу моих достоинств. Так что же они думают?
Его насмешливая манера не слишком пришлась ей по душе.
– А вот что: или проститутка примчалась по вызову, или неверный муж крутит роман на стороне, подальше от глаз жены.
Хантер внимательно посмотрел на нее, потом – снова на группку мужчин.
– Неужели? Стыд им и позор!
– Я ухожу!
– Подождите. – Его рука, протянувшись над столом, удержала ее пальцы.
Хантер Макки был очарователен, весел и мил. Только ей не хотелось, чтобы все эти качества он демонстрировал. Пусть уж лучше будет самим собой – расчетливым конъюнктурщиком, а в том, что он именно таков, у нее не было ни малейшего сомнения.
– У меня сегодня много работы, мистер Макки.
– О чем вы думаете? О том, что я специально пригласил вас сюда, чтобы поставить в неловкое положение?
– Есть такое подозрение, – процедила Кари сквозь зубы.
– Вот ведь дьявол! – не сдержался Хантер, отпустив ее пальцы. Однако у нее возникло ощущение, что он оттолкнул ее. – Вам не угодишь, хоть наизнанку вывернись! Я вас сюда потому пригласил, что это уединенное, безлюдное место. О вас же заботился! Признайтесь, вам наверняка не понравилось бы, если бы нас заметили вместе в каком-нибудь кафе рядом со зданием суда, где всегда полно людей, которые знают нас обоих.
Она вполне могла, не говоря ни слова, подняться и уйти. Но почему-то осталась сидеть за столом, накрытым клетчатой скатертью, и смотреть на этого человека, в глазах которого внезапно проглянула смертельная усталость.
В этот напряженный момент к ним подошел официант с напитками и тут же отошел, не проронив ни звука. Сделав глоток минералки, она пожалела, что вовремя не проявила сдержанность. Черт ее дернул упрекнуть прокурора за то, что он выбрал не то место для встречи! И вот вам результат: он сидит надувшись, а она красуется в роли мелкой склочницы. Получается, в природе нет нейтральной территории, на которой они могли бы встретиться один на один без взаимных упреков и оскорблений. Ей захотелось как можно быстрее преодолеть возникшую неловкость.
– Так о чем же вы хотели со мной побеседовать?
Хантер замялся. Ему не очень хотелось переходить к сути дела. Когда еще представится возможность побыть с ней наедине – вот так просто сидеть и смотреть на нее? Между тем она снова насторожилась, поэтому нужно срочно менять тактику, прежде чем она сорвется с места, не слушая его объяснений.
– Вы себя сейчас нормально чувствуете?
Она удивленно рассмеялась:
– Вполне. А почему вас так интересует мое самочувствие?
– Не могу забыть, как вы выглядели в тот вечер, когда я пришел к вам домой. Скажите, вы полностью выздоровели после…
– После выкидыша? – В ее голосе зазвучала горечь. – Да. Физически выздоровела. А вот душа еще долго не заживет.
В самом деле, с какой стати ей деликатничать, щадя его нервы? Ведь это он приложил руку к тому, чтобы довести ее до столь плачевного состояния. Впрочем, со стопроцентной уверенностью она не могла сказать, что именно по его вине потеряла ребенка.
Хантер мысленно выругался. Ну когда же ему наконец удастся избавиться от этого проклятого комплекса вины? Умом он понимал, что не совершил ничего, что могло бы спровоцировать у нее выкидыш. Во всяком случае, о его непосредственной вине не могло быть и речи. Однако отчего-то ему становилось плохо всякий раз, стоило только подумать об этом случае. Давно пора было забыть обо всем этом, и все же мысль о собственной мерзости продолжала изводить его, как больной зуб. Даже когда зуб не болел, сохранялось искушение потрогать его, чтобы проверить: а вдруг не до конца отпустило?
– Ваш муж знал о ребенке?
– Нет. Я сама выяснила, что беременна, лишь через несколько недель после… смерти Томаса.
Должно быть, она забеременела в одну из последних ночей, проведенных с Уинном. От этой мысли яд ревности напитал каждую клеточку тела Хантера. Это чувство было в высшей мере нелогично, даже глупо! Но вопреки всякой логике, представлять, что она могла заниматься любовью с другим мужчиной, пусть даже собственным мужем, все равно было для него невыносимо.
У Кари внезапно мелькнула мысль о том, что на столь интимные темы с посторонними беседовать не принято. Но можно ли назвать его посторонним в полном смысле этого слова? И отчего ей все время кажется, что он читает ее мысли?
Вероятно, все дело в его взгляде – внимательном, настороженном, пронзительном. Вот и сейчас он смотрит на нее именно так. Ей снова стало неловко. Кари решительно отодвинула недопитый бокал в сторону.
– Весьма благодарна вам за заботу о моем здоровье, мистер Макки, но не могу поверить, что вы пригласили меня сюда исключительно для разговора на эту тему.
Сарказм Кари действовал на него раздражающе. Какого черта она постоянно пытается поддеть его, в то время как он, глядя на нее, тает от вожделения? Интересно, как бы она вела себя, если бы они были любовниками, заскочившими сюда выпить чуть-чуть, прежде чем подняться в гостиничный номер, где их ожидает долгая ночь любви?
Вот уж когда она наверняка не стала бы хмуриться. Наоборот, улыбалась бы сейчас сладкой улыбкой женщины, знающей, что ее любовник жизнь готов отдать, лишь бы обладать ею. И сидели бы они рядышком, перешептываясь и обмениваясь мимолетными поце-луйчиками. А рука ее, вероятно, – помечтать уж нельзя? – лежала бы сейчас на его бедре. И он, возможно, – ах, мечты, мечты… – легонько, словно невзначай, скользнул бы кончиками пальцев по ее груди. Она бы, конечно, округлила глаза в притворном гневе, оттолкнула бы игриво его руку, но глаза ее говорили бы в эту минуту, что и в ее душе растет неукротимое желание.
Да что же это он делает? Ведь так и свихнуться недолго! Но он, как ни старался, ничего не мог поделать со своим воображением. Ему хотелось одного – раствориться в этой женщине, глубоко погрузившись в ее плоть. А что, если сейчас притянуть ее к себе и целовать, целовать до тех пор, пока ее жесткие губы раскроются и потянутся ему навстречу?
«Нет, скорее она вытащит из своей сумочки револьвер и пристрелит меня на месте», – удрученно подумал он, с трудом заставляя себя настроиться на деловой лад.
– Совершенно верно, – сухо проговорил Хан-тер. – Я позвал вас сюда вовсе не за тем, чтобы вести разговоры о вашем здоровье. Я пришел, чтобы предложить вам перемирие.
Кари растерянно моргнула.
– Что?
– Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду.
– Боюсь, что нет, – холодно отрезала она.
– Да перестаньте вы. – Положив руки на стол, он подался вперед. – Я знаю, как вы меня не любите. Горько, конечно, но уж как-нибудь я пережил бы это. Однако в последнее время в своей ненависти вы заходите слишком далеко. Вы вставляете палки в колеса правосудия.
– Надо же такое придумать: в колеса правосудия! – насмешливо воскликнула она. – И где это вы такое выражение выкопали? Не иначе, недавно услышали в старом сериале о Перри Мейсоне.[9]
Ему хотелось казаться непреклонным, а он вместо этого выставил себя напыщенным болваном. Что ж, придется испробовать силу логических доводов.
– Вот вы утверждаете, что все ваши репортажи объективны.
– Да, объективны.
– А слезливое интервью матери убийцы – это, по-вашему, тоже образец объективной журналистики?
– Но я показала только интервью, без всяких комментариев.
– Комментарии были излишни – вы без слов подталкивали зрителя к нужному для вас выводу. Но вместе с тем почему-то забыли упомянуть, что долгие годы эта женщина безмолвно наблюдала, как ее муж дубасил сына, пока тот не стал зверем. И не спросили ее, почему она не показала мальчика психиатру, когда он был впервые задержан за попытку изнасилования – и это в двенадцать-то лет!
Кари понимала, что он прав, но не могла признаться в этом даже себе самой.
– Я этого не знала.
– Скорее не потрудились узнать.
– Оставьте свои замечания при себе! В своей работе я разбираюсь лучше вас.
– Вот и я о том же. Давайте договоримся: я не делаю замечаний вам, но и вы не указываете, что должен делать прокурор! – Они уже не замечали, что ведут разговор на повышенных тонах, однако, когда их голоса зазвучали слишком громко, оба одновременно спохватились и испуганно посмотрели в сторону мужчин у стойки бара. Один из выпивох подмигнул и в приветственном жесте поднял низкий стакан с виски, давая понять, что болеет за Хантера.
Хантер быстро взглянул на Кари. Ему совсем не хотелось спорить с ней. Ему хотелось просто запустить пальцы в эту гриву светлых волос и прильнуть губами к жемчужине в изящном ухе.
– Ваши коллеги вряд ли обрадуются, если мы закроем зал суда для видеокамер, – спокойно обронил он.
– Значит, именно это вы угрожаете сделать, если я откажусь изображать вас рыцарем в светлых одеждах?
Он вздохнул. Все попытки дружеского убеждения, похоже, пошли прахом.
– Я сделаю это, если вы не перестанете изображать из подсудимого только жертву. Вы делаете это очень тонко, но, уверяю вас, никакие ухищрения вам не помогут.
– В сообразительности вам не откажешь. О да, вы прекрасно понимаете, что такое телевидение. Понимаете, что без картинки мой репортаж – ничто!
Его улыбка излучала очарование.
– Понимаю целиком и полностью.
Кари в раздражении отвернулась от него. Он открыто признавал, что не остановится ни перед чем, чтобы свести все ее усилия на нет.
– Однажды вы уже пытались ввести запрет на видеокамеры. Однако судья ответил вам отказом.
– Полагаю, на сей раз он прислушается к моей просьбе более внимательно. Когда пресса начинает слишком рьяно гнуть в одну сторону, у защиты появляется отличный повод закатить скандал и возбудить ходатайство об отмене процесса ввиду нарушения принципа беспристрастности суда. Не думаю, что в интересах судьи отпустить убийцу на все четыре стороны, признав техническую ошибку в разбирательстве.
Кари отчаянно вцепилась в свою сумочку.
– Я тоже не хочу, чтобы убийца спокойно разгуливал по городским улицам, мистер Макки. – Она поднялась из-за стола. Следом за ней поднялся и Хантер.
– Так вы обещаете не доставлять мне беспокойства в зале суда?
– Неужели мой вид так сильно вас беспокоит?
Она слегка запрокинула голову, чтобы лучше видеть его лицо. Ей хотелось выглядеть дерзкой. У нее даже в мыслях не было флиртовать с ним. Однако, судя по возбуждению, вспыхнувшему в глазах прокурора, ее вопрос был воспринят совсем не так, как ей того хотелось. Теперь она отдала бы все на свете, лишь бы взять свои неосторожные слова назад.
– Да, беспокоит.
Голос Хантера Макки настораживал даже больше, чем взгляд его глаз. Голос низкий, сипловатый, чувственный… Они стояли на значительном расстоянии друг от друга, однако ей казалось, что этот голос, проникая сквозь одежду, обволакивает все ее тело.
– Мне пора на работу, – быстро пробормотала Кари, недоумевая, почему учащается ее дыхание. – Ничего вам не обещаю, но все равно… Спасибо за воду.
Хантер смотрел ей вслед, раздумывая, удалось ли ему убедить эту упрямицу. Она выглядела по-прежнему чертовски непреклонной.
И чертовски желанной.
Кари в глубокой задумчивости сидела перед монтажной консолью, всерьез пытаясь разобраться в самой себе. Она уже дважды просмотрела «сырую» видеозапись, которую сделал для нее Майк. Придраться было не к чему: картинка получилась вполне нейтральной. Направленность репортажа будет зависеть только от голоса автора на звуковой дорожке. И главную роль при этом будет играть даже не что, а как она скажет.
Неизвестно, преднамеренно или нет, но Хантер Макки затронул чувствительную струну ее души, заставив остановиться и задуматься, все ли она делает правильно. Личные симпатии и антипатии не должны были иметь к ее работе никакого отношения. Личные переживания, какими бы сильными они ни были, – не повод, чтобы в ее репортажах появлялся перекос в ту или иную сторону.
К чему это может привести? Что она получит в итоге? Скорее всего дружное презрение со стороны остальных журналистов. До сих пор она пользовалась среди коллег заслуженным уважением. Так стоит ли, объявляя Хантеру Макки вендетту, рисковать своим добрым именем в мире прессы?
Не менее важно было и то, какие последствия эта вендетта будет иметь для нее как личности. Она знала, что отец вряд ли одобрил бы ее позицию в отношении прокурора. Что касается Пинки, так тот уже был разочарован ее поведением и не скрывал этого. Возможно ли, что все вокруг заблуждаются и только она одна права? Не случилось ли так, что она составила об этом человеке ошибочное мнение?
Взвесив все трезво, отбросив на время в сторону предрассудки и обиды, Кари пришла к выводу, что Макки просто выполнял свой служебный долг. Конечно, для нее он по-прежнему оставался негодяем. У нее по-прежнему вызывало омерзение то, как подло он использовал собранные улики против Томаса и как терроризировал на суде ее саму. Особенно оскорбляло ее то, как он разговаривал с ней, смотрел на нее, и то, как чувствовала она себя под этим взглядом.
Но – и это «но» имело существенное значение – в конечном счете она была лишь репортером, но никак не комментатором. Для Кари Стюарт профессиональная репутация значила так же много, как и для Хантера Макки. Так что же ей теперь делать? Только одно – быть беспристрастной.
Через час репортаж был отшлифован и полностью готов к эфиру. Передав свое творение продюсеру, Кари словно сбросила с плеч тяжелую ношу. Бодрым, упругим шагом она выбежала из здания, чтобы отправиться домой. Все переполнявшие ее чувства можно было описать одним-единственным словом: облегчение. То-то Макки обрадуется, поняв, что Кари наконец-то слезла с его шеи! Но и она сама радовалась тому, что освободилась от тяжкой обязанности чуть ли не ежедневно размазывать его по стенке.
Хантер в своей квартире по обыкновению смотрел вечерний выпуск теленовостей. У него перехватило дыхание, когда объявили очередной сюжет – репортаж Кари Стюарт из зала суда. И только через минуту, когда мелькнули последние кадры, он с облегчением выдохнул. В ее репортаже были только факты. Что же касается отношения к прокурору, то оно по сравнению с предыдущими репортажами значительно смягчилось.
«Слава тебе, господи», – воздал он молчаливую хвалу небесам. Наконец-то все эти дрязги позади. Отныне ему не о чем беспокоиться.
На следующее утро, едва войдя в зал судебных заседаний, прокурор начал выискивать из множества лиц одно, которое было для него дороже всех на свете. Вскоре напряженные поиски увенчались успехом: он увидел ее. В отличие от предыдущих дней сегодня она не гоняла своего оператора взад-вперед, создавая суматоху в рядах зрителей.
На сей раз репортер и оператор мирно беседовали. Кари сидела тихо, держа на коленях блокнот. Должно быть, напарник только что сказал ей что-то смешное. Откинув белокурые волосы назад, она мягко рассмеялась.
Хантер сразу услышал этот негромкий смех. Проходя мимо ряда, в котором сидела Кари, он украдкой посмотрел на нее. Его взгляд упал на изящную ногу, обтянутую шелковым чулком. Сегодня Кари была в строгом зеленом платье, но выглядела очень сексуально. В эту секунду она обернулась, чтобы переброситься парой фраз с другим репортером, сидевшим сзади. Ее грудь под платьем четко обозначилась.