Браун Сандра. Свидание с убийцей

   – Я знала, что его нужно положить на носилки! Эззи попытался высвободиться.
   – Как же это называется? – прохрипел он, проводя пальцем вдоль лезвия запечатанного в мешочек ножа.
   – Давай, Эззи. Все уже сели, – сказал шериф покровительственным тоном, который бы и так в любое время вызвал у Эззи раздражение, а уж тем более сейчас.
   – Есть же для этого какой-то термин у оружейников! – упрямо застыв на месте, бормотал он. Он не хотел нового разочарования. Он хотел, чтобы кто-то подтвердил его догадку.
   Но он чувствовал, что прав.
   – Эззи…
   – Ответь же, черт возьми!
   – Это… гм… – Прищелкнув пальцами, Фостер поймал ускользнувшее слово. – Флинтинг. Это называется флинтингом. Потому что индейцы делают такие ножи из кремня.^[17]

50

   – Вам не стоит вставать, мистер Хардж.
   Вошедшая в палату практикантка-медсестра обнаружила Эззи сидящим на краю кровати.
   – Конечно, не стоит, но мне надо кое-куда пройти.
   – Я вызову сестру.
   – Занимайтесь своим делом! – огрызнулся Эззи. – Меня ранило в руку. И больше никуда. Ходить я могу.
   – Но вы перенесли операцию.
   – Я чувствую себя прекрасно. – Он опустил ноги на пол и встал. – Видите? Все нормально. Я просто хочу пройтись по коридору. Я вернусь прежде, чем кто-либо меня хватится. Так что не говорите никому, ладно?
   Опора на колесиках помогла ему добраться до двери. Кафельный пол был холодным. Здоровой рукой Эззи запахнул тонкий больничный халат.
   Выйдя из своей палаты, он повернул налево. Обернувшись на стоявшую в нерешительности молодую практикантку, он ободряюще поднял большой палец вверх.
   Кора всегда говорила, что без нытья он не может выпить даже таблетку аспирина. Эззи смутно помнил, как вчера, когда его доставили в больницу, его руку долго ощупывали и осматривали, делали рентгеновские снимки и наконец объявили, что пуля не задела кость. Тем не менее необходимо сделать операцию, чтобы прочистить рану и оценить, а если надо, то и исправить ущерб, причиненный мышцам.
   Как интерес к тому, что с ним делают, так и сознание Эззи потерял почти одновременно.
   Сегодня утром он проснулся с повязкой на руке, с тяжелой головой и со жгучим желанием поговорить с пациентом, лежащим в одной из соседних палат. Никакие медицинские предписания его не остановят.
   Он беспрепятственно прошел по коридору и, найдя нужную дверь, толкнул ее и вошел. В палате было тихо, только скрипнуло одно из колес каталки Эззи. Услышав звук, лежавший в палате пациент повернул голову. Вид у него был неважный, но Эззи показалось, что пациент не спал и ничуть не удивлен его появлением.
   – Шериф Хардж!
   – Привет, Джонни!
   Джек Сойер грустно улыбнулся:
   – Меня так уже давно не называли.
   – Когда же ты перестал быть Джоном-младшим? Он посмотрел в потолок, повернув к Эззи профиль. Сходство было таким разительным, что Эззи удивился, как же раньше его не заметил. Хотя, конечно, он его и не искал.
   Несколько секунд Сойер смотрел в потолок.
   – Я перестал быть Джонни после той ночи, – наконец повернувшись к Эззи, сказал он и, немного помолчав, добавил: – Та ночь изменила не только мое имя. Она изменила и многое другое.
   Оба молча посмотрели друг на друга.
   Войдя в палату с чашкой кофе, Анна Корбетт нарушила их молчание. В отличие от Джека Сойера она, кажется, не ожидала появления Эззи.
   – Доброе утро, Анна.
   Улыбнувшись ему, она поставила кофе на лежавший на кровати поднос и что-то написала в блокноте.
   – Вам не за что меня благодарить, – прочитав ее слова, ответил Эззи. – Я просто рад, что вы с мальчиком остались целы и невредимы. Это очень важно. Как он себя чувствует?
   Он сейчас с Марджори Бейкер, – сказал ему Джек. – Она консультировалась с детским психологом, и Дэвиду, наверно, потребуется некоторая помощь.
   – Скоро с ним будет все в порядке. Дети быстро восстанавливают силы.
   Анна записала в блокнот еще одно сообщение: «Он беспокоится за Джека и сердится на меня за то, что я не пускаю его в больницу повидаться с ним».
   Эззи посмотрел на Джека.
   – Он тебя любит, а?
   – И я его люблю. Он замечательный мальчик. Мне очень жаль, что он был там вчера, все это видел и слышал всякие пакости, которые говорил Карл. – Его сожаление и беспокойство за Дэвида были очевидны. – Анне надо быть с ним, а не суетиться здесь вокруг меня. – Он взглянул на нее. – Но она отказывается уходить.
   Они посмотрели друг на друга с такой нежностью и с таким желанием, что Эззи почувствовал, что краснеет. Джек поднес руку Анны к своим губам и опустил веки.
   Когда он вновь открыл глаза, Эззи заметил в них слезы.
   – Я думаю, это все из-за анестезии, – смущенно произнес Джек. – Сестра сказала мне, что из-за нее некоторые становятся чересчур чувствительными. Просто… каждый раз, когда я думаю, как все могло вчера обернуться…
   Ему не нужно было больше ничего говорить. Наклонившись, Анна нежно поцеловала его в губы, затем подтащила поближе стул и нажала на плечо Эззи. Исполненный благодарности, он сел – голова все-таки немного кружилась. Анна накинула ему на плечи одеяло.
   – Спасибо.
   Вопросительно глядя на Эззи, она показала на его руку.
   – Все в порядке. Может быть, пока я не смогу гнуть подковы, но… – Он пожал плечами.
   Сев на край больничной койки, Анна взяла Джека за руку.
   – Я еще не спросил, как твоя рана, – проговорил Эззи.
   – Очень болит, но доктор сказал, что я счастливчик. Пуля миновала позвоночник и жизненно важные органы.
   На дюйм выше или ниже – и я был бы мертв или парализован.
   – Ну, это хорошо.
   Установилось неловкое молчание. Анна бросала любопытные взгляды то на одного, то на другого, затем принялась писать записку.
   – Нет, тебе не надо уходить. Ты тоже можешь послушать. А потом, если уйдешь, я пойму.
   Между ее бровями появилась складка. Прочитав ее новую записку, Джек обронил:
   – Нет, это не имеет отношения к отравленным коровам. Это более серьезно.
   – Каким отравленным коровам? – спросил Эззи.
   – Это неважно, – ответил ему Джек.
   Подобный диалог только усилил смятение Анны. Заметив это, Джек сжал ее руку.
   – Все будет хорошо, Анна. – Он повернулся к Эззи и, немного помедлив, сказал: – В тот день, когда вы вошли в «Молочную королеву» и заговорили с Делреем, у меня душа ушла в пятки.
   – Я не узнал тебя, Джонни. Ты вырос, стал мужчиной. Но даже если бы я тебя узнал, это не имело бы значения. До сегодняшнего дня я не представлял, что ты можешь иметь отношение к тому делу.
   – Я считал, что у вас запасен для меня двадцатидвухлетней давности ордер на арест.
   – Нет.
   Джек посмотрел на Анну и дотронулся до ее щеки.
   – Мне надо было вернуться в Блюэр. Пока Карл оставался в тюрьме, моя совесть была чиста. Он по заслугам получил за убийство во время ограбления продуктового магазина. Но как только я услышал, что он сбежал, я понял, что должен быть рядом на тот случай, если он попытается выполнить свою угрозу и убить Делрея.
   Анна сделала какой-то знак.
   – Почему? – переспросил Джек. – Потому что это я виноват в том, что Карл ему угрожал. Делрей обвинял Карла в том, чего он не совершал. Он думал, будто его пасынки убили девушку по имени Пэтси Маккоркл. Они не были виновны, и я это знал.
   На лице Анны появилось удивление, и она бросила взгляд на Эззи. Тот опустил глаза. Тяжесть, которая давила его почти четверть века, начала постепенно ослабевать.
   – Видишь ли, Анна, – сказал Джек, – мать вырастила меня практически одна. Мой папа появлялся лишь изредка, но когда он это делал, то случались одни неприятности. Он напивался – она жаловалась. Его ловили с чужой женой – она плакала. Он хвастался своими любовницами – она бросалась в драку. Какие баталии у них происходили! – Джек на секунду замолчал, и Эззи заметил в его глазах боль. – Я не буду утомлять вас подробностями. В общем, мой старик был плохим мужем и никудышным отцом. Но не слишком жалейте мою мать. Это был ее выбор. Она любила свои страдания больше, чем его или меня.
   После того как она умерла, меня отдали приемным родителям. Отец выждал некоторое время, а потом забрал меня к себе. Не то чтобы его заботило, что будет со мной, отнюдь нет.
   Ему нужен был партнер – мальчик на побегушках. Он уехал в Блюэр и устроился здесь вышибалой. Он зарабатывал неплохие деньги. Все шло хорошо. Для меня наступили веселые деньки. Жизнь с матерью была тоскливой и тяжелой, а с моим стариком превратилась в сплошное развлечение. Как правило, нас принимали за братьев. Да он и не годился мне по возрасту в отцы, разве что с точки зрения биологии.
   В его словаре не было слова «дисциплина». Он позволял мне делать все, что захочу. Прожив несколько лет у приемных родителей, где царили суровые порядки, я теперь наслаждался свободой. Он никогда не посылал меня в школу. Однажды, когда к нам пришли по поводу моих прогулов, он обольстил эту женщину и тут же уложил в постель.
   Каждый вечер он заставлял меня с ним выпивать. По случаю моего пятнадцатого дня рождения он устроил мне ночь со своей подружкой. После этого мы делили с ним женщин с такой же легкостью, с какой съедали вместе шоколадку. В шестнадцать лет я окончательно бросил школу и устроился на ту же работу, что и он.
   – Наверно, тогда я вас обоих и встретил, – заметил Эззи.
   Джек кивнул:
   – Он нисколько не изменился; по-прежнему пьянствовал и иногда буянил. Несколько раз вы отвозили его домой. Помните, Эззи? Однажды вечером он в баре устроил драку с какой-то женщиной. Вы сказали, чтобы я его утихомирил, или вы отправите его в тюрьму.
   – Для своего возраста ты отличался большим благоразумием.
   – Как я уже говорил, мне было весело. Некоторое время. А потом что-то случилось. Я не могу припомнить какое-то определенное событие, которое заставило меня измениться. Наверно, это происходило постепенно, но тот образ жизни, который мы вели, перестал мне нравиться.
   Чем старше становился отец, тем моложе были женщины, которых он выбирал. Теперь его приемы обольщения кажутся мне просто отвратительными. По мере того как росли его сексуальные аппетиты, их все труднее становилось удовлетворить.
   Однажды мы зазвали домой одну девушку. Он вел себя грубо, и она испугалась. Я отказался участвовать в этом грязном деле. Он принялся меня ругать, обозвал бабой и нытиком, сказал, что разочаровался во мне. Пока он ругался, девушка забрала свою одежду и убежала. После того как отец протрезвел, я думаю, он даже и не помнил, что пытался с ней сделать.
   Глядя прямо перед собой, Джек замолчал. Эззи понял, что ему стыдно смотреть на него или на Анну.
   – Мы встретили Пэтси Маккоркл в «Веселом фургоне». Она пришла с веселой компанией, в том числе с братьями Херболд. Они ходили в те же кабаки, что и мы с папой, но их появление всегда означало, что будут неприятности. Они уже отбыли срок в спецшколе и в вашем участке, Эззи, и были готовы к большим делам. Я старался их избегать.
   Пэтси была некрасива, но ее склонность к авантюрам привлекала моего старика. Он был для нее слишком стар, но его внимание ей льстило. Впервые они провели время на заднем сиденье нашей машины на автостоянке «Веселого фургона». Потом он мне все в деталях описал и сказал, что я не знаю, чего лишаюсь. Мол, если меня смущает ее внешность, надо только закрыть глаза, и тогда неважно, как она выглядит. Что-то вроде этого, только гораздо грубее. Теперь я понимаю, что он предпочитал женщин, эмоционально обделенных, вроде моей матери или Пэтси, чтобы чувствовать свое превосходство над ними.
   – Что случилось той ночью, Джонни?
   – Отец забыл вовремя заплатить, и машину у нас за несколько дней до этого забрали. Он был угнетен и подавлен и поэтому особенно желал пойти развлечься, чтобы забыть о неприятностях. Когда мы приехали в бар, там уже была толпа.
   Отец видел Пэтси с Херболдами, и его настроение не улучшилось. Он пытался ее отбить, но в тот вечер она смотрела только на Херболдов.
   Папа пил до тех пор, пока не пропил все, что было у него в кармане. Тогда он предложил какому-то парню купить у него нож. Все знали этот нож, потому что он был очень необычным. Отец любил говорить, будто в семье Сойер он передавался из поколения в поколение. Правда это или нет, я не знаю. Вероятно, он его где-то стащил, но на моей памяти этот нож был всегда.
   Так или иначе, парень не захотел покупать нож, и тогда отец заявил, что это оскорбление для всей нашей семьи.
   Они начали орать друг на друга, и тогда бармен – кажется, заведение принадлежало ему…
   – Да. Его звали Паркер Джи, – заметил Эззи.
   – Верно, так вот он сказал мне, что, пока не дошло до драки, отца надо увести отсюда. Постарайся, дескать, его успокоить. Мы стояли возле бара, когда оттуда вывалилась Пэтси вместе с Херболдами. Она была пьяна, но не настолько, чтобы не понять, что они ее бросают. Она хотела уехать вместе с ними и продолжать вечеринку в другом месте. Но они заявили, что у них есть дело и ей ехать с ними нельзя.
   – Значит, их алиби было настоящим.
   – Да, Эззи. Потому что они покинули «Веселый фургон» без Пэтси.
   – И тогда она предложила вам с твоим отцом прокатиться.
   – Примерно так. Подробностей я не помню, но, в общем, мы уехали с ней. Насколько я понимаю, никто не видел, как мы садились в ее машину.
   – Но все, с кем я говорил, свидетельствовали, что она ушла с Херболдами. Включая тебя.
   – Да, – согласился Джек. – Я вам солгал, Эззи. Она действительно ушла с Херболдами. Но уехала с нами.
   Эззи вспомнил, как допрашивал Джонни Сойера через пару дней после происшествия. Мальчишка рассказал ему то же, что и все остальные. Не было причин ему не верить.
   – Продолжай! Что случилось после того, как вы уехали? Все было так, как и предполагал Эззи в то утро, когда увидел ее тело. Пэтси и двое мужчин отправились к реке и устроили там сексуальные игры.
   По лицу Анны нельзя было понять, о чем она думает, но Сойер рассказывал о своем участии с явным сожалением.
   – Я не пропустил свою очередь потому, что был немного пьян и не хотел, чтобы отец опять на меня орал. Потом они еще пару раз перепихнулись, а я сидел на берегу и пил. Я не встревожился, когда она встала на колени и он вошел в нее сзади, так как он сказал, что ей это нравится.
   Щеки Эззи покраснели – не потому, что он смутился сам, а потому, что ему было неудобно за Анну. К ее чести, она держалась молодцом. Но Эззи знал, что к ее глазам подступают слезы. Джек немного помолчал.
   – Они были… поглощены тем, что делают. Она была увлечена не меньше моего отца. Он схватил ее за волосы, наверно, чтобы повернуть ее голову к себе, и тут ее шея хрустнула. – Он щелкнул пальцами. – Вот так. Я никогда не забуду этот звук. Наверно, отец его не слышал, потому что не останавливался до тех пор, пока… Ну, вы понимаете. – Джек посмотрел на Эззи. – Я вам клянусь – он не собирался ее убивать.
   – Тогда почему же ты не рассказал мне об этом? – раздраженно спросил Эззи. – Черт побери, Джонни, ты не представляешь, сколько часов я…
   – Я заплатил более дорогую цену! – повысив голос, проговорил Джек.
   Взяв себя в руки, Эззи сделал несколько глубоких вдохов.
   – Когда я пришел к тебе домой, чтобы тебя допросить, какого черта ты мне соврал? Насколько я помню, ты покрыл своего отца. Ты сказал мне, что он на работе за пределами города. Да простит меня господь, я тогда поверил тебе и не стал это проверять. Я не имел оснований тебе не верить. Джон Сойер был скандалистом, пьяницей, бабником, но он не был убийцей. Его бы обвинили в убийстве по неосторожности и, вероятно, отпустили бы на поруки. Ни один состав присяжных в Блюэре, штат Техас, не стал бы жалеть о законченной шлюхе, занимавшейся анальным сексом с мужчиной гораздо старше ее, причем на глазах у его несовершеннолетнего сына. Почему же он не объяснил, что случилось?
   – Он не мог.
   – Чепуха! Ты сказал, что это было непредумышленное убийство.
   – Да. Но зато когда я убил его, убийство было умышленным.

51

   Анна громко ахнула. Но она оставалась неподвижной и смотрела на Джека с тем же страхом и удивлением, что и Эззи.
   У Джека Сойера задергалась жилка на щеке.
   – Я сказал ему все то, что вы сейчас говорили мне, Эззи. Пэтси была совершеннолетней. Это было не изнасилование. Она участвовала во всем добровольно. Произошел несчастный случай. Я умолял его сделать так, как положено.
   Он отказался даже разговаривать об этом. Заявил, что не собирается таскаться по судам из-за такой ерунды. И все в том же духе. Наш спор перешел в драку.
   После того как мы обменялись несколькими ударами, я толкнул его в реку, надеясь, что он протрезвеет и придет в себя. Но он затащил меня в воду и начал топить. Я сопротивлялся. Он не отпускал. Он держал меня под водой – собственного сына! Мой отец убивает меня, подумал я. Он собирается меня утопить, чтобы я его не выдал.
   Мои легкие жгло, а он держал меня под водой, – дрогнувшим голосом сказал Джек. – Я хватался за все подряд. Моя рука случайно нащупала ножны и вытащила оттуда нож. Тогда я кольнул его в руку, и он меня отпустил. Но он разозлился еще больше. Он обзывал меня и мать самыми гнусными прозвищами. Говорил, что мы ему были совершенно не нужны.
   Кричал, что мы разрушили его жизнь и что ему надоело таскать меня за собой. Потом он снова бросился на меня, схватил за горло и стал топить. И тогда я убил его.
   Установилось долгое молчание. Словно незнакомые люди в лифте, они избегали смотреть друг на друга. Все сказанное сейчас звучало бы банально, но тишина, возможно, была еще более тягостной.
   Наконец Джек откашлялся и заговорил снова:
   – Я боялся бросить нож в реку, опасаясь, что он станет вещественным доказательством. Поэтому и оставил его у себя. Сначала я хранил его из страха быть пойманным, потом как талисман. Он постоянно напоминал о том, на что я способен, и это меня пугало. Много раз я хотел его выбросить, но в последний момент оставлял, считая, что он каким-то непонятным образом сдерживает мои дурные наклонности. Вчера я не использовал его даже против Херболдов до тех пор, пока у меня не осталось выбора.
   – В ту ночь у тебя тоже не было выбора, Джонни, – тихо сказал Эззи. – Ты действовал в целях самообороны.
   Неужели? – с горьким смехом спросил Джек. – Мне хотелось бы так думать, но я в этом не уверен. Я был моложе и сильнее его. Наверно, я мог бы в конце концов его скрутить. Или убежать от него. Мог ли я еще что-нибудь сделать? Если честно, не знаю.
   Но не проходит и дня, чтобы я не спрашивал себя, было ли так необходимо его убивать. Единственное, что я точно знаю, – когда я вонзил в него нож, я хотел его убить.
   – Как и любой, кто борется за свою жизнь. Посмотрев на Эззи, Джек опустил глаза.
   – Что же ты с ним сделал?
   – Оттащил вниз по течению. Я волок его несколько часов. Уже почти рассвело, когда я вытащил его на берег и голыми руками вырыл в лесу яму, положил его туда и закидал камнями. Наверное, он и сейчас там. На то, чтобы вернуться домой, мне пришлось потратить целый день. Потом я уснул и спал целые сутки. Я собирал вещи, чтобы уехать, когда пришли вы с вопросами насчет Пэтси Маккоркл. Я был так испуган, что у меня вовсю дрожали колени, и я удивился, что вы этого не замечаете.
   – Ты был еще совсем мальчиком, Джонни.
   – Я был достаточно взрослым. Настолько взрослым, чтобы понимать, что мне надо убраться из Блюэра до тех пор, пока кто-нибудь не станет искать моего отца. Я уплатил по всем счетам, предупредил хозяина дома, что мы уезжаем куда глаза глядят, и в ту же ночь уехал на товарном поезде.
   До недавнего времени я так все шел и шел, не останавливаясь, и всегда оглядывался назад. Я никогда не позволял себе подолгу задерживаться на одном месте.
   Никаких привязанностей – чтобы можно было сразу собраться и уйти. – Посмотрев на Анну, он быстро отвел взгляд, как будто испугался того эффекта, который произвела на нее его история. – Но когда я услышал, что Карл сбежал, то понял, что настало время отдавать долги. И тогда я рискнул своей свободой, хотя, конечно, по-настоящему не был свободен.
   Эззи долго сидел, рассматривая узор на линолеуме, затем с усилием поднялся на ноги.
   – Ну, ты взял Карла Херболда, и это сделало тебя героем. Что же до остального, то я больше не слуга закона, так что все это было неофициально. Ты не представляешь себе, что ты для меня сделал, Джонни, – извини, Джек. Я вполне удовлетворен тем, что знаю, что случилось. Это было давно. Я думаю, по большому счету, уже неважно, как все произошло.
   – Для меня важно, – удивив его, сказал Джек. – Та ночь изменила мою жизнь, но не навсегда. Я больше не хочу так жить. К тому же, если бы я тогда сказал правду, ни вы, ни Делрей не считали бы его пасынков виновными в смерти Пэтси. Для них все могло бы сложиться иначе.
   – Это были плохие ребята, Джек. Для них ничто не могло измениться.
   – Во всяком случае, Делрею не пришлось бы жить в постоянном страхе, – возразил Джек. – Жизнь Анны и Дэвида вчера не подверглась бы опасности. – Он упрямо помотал головой. – Нет, Эззи, мое малодушие дорого обошлось многим людям – включая вас.
   Что ни говори, а я убил своего отца. Я хочу, чтобы вина за это на мне больше не висела. Полупризнания перед вами недостаточно. Я должен пройти через все законные процедуры: арест, заключение, большое жюри, суд. Во что бы то ни стало я хочу, чтобы все это кончилось.

* * *

   – Что значит – вы не знаете, где он? Вы что, всегда теряете своих пациентов? Кто здесь главный? Я хочу найти мужа, и немедленно!
   Стоя возле поста дежурной, Кора распекала робкую молодую практикантку. Зная, что Эззи сбежал из палаты, та пыталась сделать вид, что изучает какие-то бумаги.
   – Кора!
   Услышав его голос, она обернулась. Несмотря на все грозные нотации, которые Кора читала больничному персоналу, было заметно, что она еле держится. Когда она увидела Эззи, ее подбородок начал дрожать. Сжав губы, она пыталась сдержаться, хотя слезы были близко, и, очевидно, не в первый раз.
   Стараясь походить на мужчину, а не на ископаемое, Эззи выпрямился. Сейчас, когда они впервые встретились после ее отъезда, он предпочел бы быть гладко выбритым, полностью одетым и вообще выглядеть молодцом. Но – увы! – его ноги больше походили на волосатые зубочистки, ступни были бледными, с проступающими венами, а в этом идиотском халате фигура его производила не самое лучшее впечатление.
   Несмотря на все это, Кора, кажется, была чертовски рада его видеть. Подбежав к Эззи, она остановилась на расстоянии вытянутой руки.
   – Вчера вечером мне позвонили и сказали, что случилось. – Это было все, что она успела выговорить, прежде чем ее нижняя губа снова задрожала.
   – Ты вернулась? – спросил Эззи.
   – Если я тебе нужна.
   – Ты всегда мне нужна.
   Он протянул к ней руки, и она шагнула в его объятия.
   Коре, наверное, все известно про Херболдов из прессы, тем более что уже найдены тела Сесила и Конни. Потом можно будет рассказать ей историю Джека Сойера, чтобы она поняла – отныне их жизнь станет совершенно другой.
   Как требует Сойер, он запишет его признание. Однако Кора наверняка будет утверждать, что Джон Сойер-младший тогда был просто мальчиком, оказавшимся в экстремальной ситуации, и что он заслуживает прощения, особенно после того, как убил врага общества номер один и спас жизнь Эззи. В случае же расследования Эззи должен свидетельствовать в пользу Сойера. Они непременно пригласят к себе домой его и Анну Корбетт, чтобы продемонстрировать им свою поддержку. Возможно, она удивится, когда он согласится с ней. Но все это пока подождет. Сейчас он крепко обнимает ее, с радостью чувствуя, что они снова одно целое.

* * *

   Джек со страхом поднял глаза и заглянул в лицо Анне. Печально улыбнувшись, он робко пожал плечами, вернее, одним плечом, потому что второе было забинтовано.
   – Ты как-то просила меня рассказать мою историю. Теперь ты знаешь, почему я утаил ее от тебя. И сейчас я хочу сказать – для меня чертовски важно, что мое прошлое, кажется, не играло для тебя никакой роли, когда мы… когда мы были вместе. Что ты верила мне. Что некоторое время любила меня. – Он кивнул в сторону двери. – Но ты ничем мне не обязана, Анна. Если ты уйдешь, я пойму. Ты Никогда больше меня не увидишь.
   Анна обратилась к нему на языке, который лучше всего знала.
   Она ответила ему знаками.
   – Я интересовалась твоей жизнью, потому что хотела узнать о тебе, Джек, а не судить тебя. Это печальная история, и мне жаль тебя. Но это не влияет на мои чувства к тебе. По правде говоря, я люблю тебя еще сильнее. Из-за того что на твою долю выпало так мало счастья, мне хотелось бы дать его тебе как можно больше.
   Я не считаю, что тебе нужно предстать перед судом, особенно после того, как ты вчера спас нам жизнь. Но если ты захочешь это сделать, я пройду с тобой весь путь. Я буду рядом независимо от того, что произойдет, потому что… потому что ты любишь меня. Меня, – повторила она, ткнув себя пальцем в грудь.
   – Любовь моих родителей была смешана с чувством вины. У двух слышащих людей появился глухой ребенок. Они обвиняли в этом себя, гадая, за какие грехи их дитя было наказано глухотой.
   Я знаю, что Дин любил меня. Если бы он не умер, мы жили бы с ним счастливо. Но он видел в моем физическом недостатке врага, которого надо победить. Он был готов с этим врагом бороться, а раз так – он его ненавидел.
   Делрей тоже меня любил. Или по крайней мере думал, что любит. Но его любовь была… удушающей. Да, что-то вроде этого. Я задыхалась, не в силах быть самой собой.
   Мои родители винили себя за мою глухоту. Дин хотел ее победить. Делрей видел в ней преимущество. А для тебя, Джек, она просто не имеет значения. Никакого. Ты принимаешь ее как часть меня. Вот почему я тебя люблю.
   Это главная причина, но есть и другие. Я люблю тебя и за то, что ты любишь Дэвида. Это очень важно. Я бы никогда не смогла полюбить человека, который был бы равнодушен к моему сыну. Я знаю, что ты искренне к нему привязан.
   А еще я хочу тебя. Я все время думаю о том, чтобы заняться с тобой любовью. От моих фантазий мне становится жарко. У меня они были и раньше… но сейчас я знаю, что это значит – быть с тобой. У меня все горит. Здесь. – Она провела рукой по груди и животу. – Когда я смотрю на тебя, мое сердце бьется быстрее. Когда я думаю о тебе, у меня перехватывает дыхание. Когда ты прикасаешься ко мне, во мне рождается удивительное ощущение – хочется одновременно смеяться и плакать. Я не могу его сдержать. Наверное, это счастье. Да, счастье. Несмотря на то что мы переживаем трудные времена, я чувствую себя такой счастливой, как никогда раньше. И все это сделала твоя любовь.
   Я знаю, ты скажешь, что доставил нам с Дэвидом только огорчения. Это неправда. Поверь: мы очень нуждаемся в тебе. Позволь нам стать членами твоей семьи, семьи, которой у тебя никогда не было.
   Если ты принимаешь меня, я тоже принимаю тебя, Джек, принимаю целиком. Я люблю тебя, Джек.
   Не сводя с него глаз, она опустила руки и замерла.
   Джек не отрываясь смотрел ей в лицо. Он не имел представления, что именно Анна сказала, но знал, что она хотела ему сообщить.
   Взяв ее за руки, он по очереди поцеловал их и прижал к себе.
   Он молчал.
   После ее красноречивого признания в любви слова были не нужны.