Страница:
– Сэр… – Лицо ассистента, обратившегося к задумавшемуся боссу, было пепельно-серым.
У режиссёра была превосходная реакция, поэтому он быстро переключился с собственных мыслей на производственные.
– Неполадки в студии или сверху спустили очередное указание? – Это были две самые болезненные проблемы, которые могли заставить потерять самообладание кого угодно.
– Не-ет… – с огромным трудом выдавил из себя ассистент. – С этим всё в порядке.
– Тогда какого хрена ты отвлекаешь меня? – Теперь всё внимание режиссёра было приковано к стене с мониторами, где крупным планом показывали скорбное лицо диктора, сообщающего, что погиб один из членов съёмочной бригады.
– Дело в том… в том… Я даже, в общем…
– Ты пришёл сюда, чтобы мычать, как недоеная корова или хочешь сообщить что-то важное? Если имеешь информацию, то говори, в противном случае – убирайся.
– П-практикант… – От волнения ассистент даже начал слегка заикаться. – Он… он, в общем, он был там…
– Убирайся.
– Вы, наверное, не поняли.
Ассистент увидел, как к нему подчёркнуто медленно повернулась голова режиссёра и два стеклянных глаза-объектива посмотрели в упор, как будто принадлежали не живому человеку, а роботу.
– Я всё понял. – Подчёркнуто сухие, бездушные фразы только усиливали впечатление от этих жутких стеклянных глаз. – Мальчишка увязался за безумным оператором и, оказавшись в самом пекле, поймал свою пулю.
Человек с остановившимся остекленевшим взглядом не только обладал прекрасной реакцией, но и умел очень быстро думать, складывая из мозаики разноцветных фактов чёткую цветную картинку.
Две недели назад его сын, студент пятого курса престижного университета, попросился на стажировку к отцу. Режиссёр не испытал особого восторга от подобной просьбы но, взвесив все «за» и «против», в конечном итоге согласился – при условии, что практикант будет работать самостоятельно, не афишируя чей он сын и не опираясь на поддержку отца.
Соглашение было достигнуто, и молодого человека записали в штат.
Двенадцатый канал много и напряжённо работал в течение последних двух-трёх недель, поэтому у режиссёра не было времени отслеживать перемещения сына и интересоваться результатами его деятельности. Он даже представить себе не мог, что молодого практиканта возьмут на подобную операцию. Но, по-видимому, тому удалось каким-то образом увязаться за одной из съёмочных групп и оказаться в том самом подвале, где обезумевший киборг вырвал собственный глаз, после чего безжалостно расстрелял всех, кто оказался поблизости.
Режиссёр даже вспомнил, как всего несколько минут назад искренне радовался особенно удачному кадру. А затем память услужливо выдала ещё одно воспоминание – восторг по поводу замедленного движения пули, которая уже убила оператора, но для всех присутствующих в студии и для сотен тысяч телезрителей всё ещё летела к намеченной цели.
«Кто я такой? – спросил сам себя этот человек, спросил совершенно спокойно, без какого бы то ни было надрыва. – Во что я превратился, кем стал? Что у меня осталось в жизни, кроме этой работы, и есть ли вообще какой-нибудь смысл в том, что я делаю?».
Он, вне всякого сомнения, любил своего сына от первого брака, но у него оставались ещё двое взрослых детей – от брака второго, у него была жена, была любовница и было вполне приличное состояние.
Однако, вплоть до сегодняшнего дня работа составляла смысл его жизни. И вот только что вошёл трясущийся от ужаса ассистент и сообщил, что эта грёбаная работа ни хрена не значит, потому что превращает некогда нормального человека в бесчувственного монстра, для которого человеческие жизни – не более чем кадры, мелькающие на экране монитора. И если людей убивают красиво и кадр хороший, то он искренне радуется тому, что отлично справляется с возложенной на него миссией. Правда, в чём заключается эта самая миссия неясно даже ему самому, не говоря уже о ком-то другом.
«Эти НОЙМы, эти киборги, более естественны и человечны, чем большинство из нас. А тот, что вырвал собственный глаз и убил моего сына – всего лишь дикий зверь, загнанный в ловушку. Зверь, из которого я и мои подчинённые вылепили образ чудовища для устрашения публики. Причём сделали мы это не из-за того, что так думаем, а по той простой причине, что нам приказали сверху. Я всегда считал себя умным профессионалом, знающим себе цену. А оказалось, что на самом деле я глупая дешёвая шестёрка, упивающаяся кровью и чужими страданиями, как будто в этом и есть моё предназначение».
Когда сильный уверенный в себе человек вдруг осознаёт, что всё, во что он верил и ради чего жил, – дешёвый обман, замешанный на крови и деньгах, то его жизнь становится пустой и бессмысленной. А тот стыд и тот ужас, который обрушивается на него, уже нельзя ни забыть, ни даже утопить в алкоголе или наркотиках.
«Выхода нет. – Разум человека оставался кристально ясным. – Убежать от всего этого дерьма нельзя, так как оно уже давно является моей неотъемлемой частью, а жить с чувством вечной вины – бессмысленно».
– Внимание! – Он поднял правую руку, призывая всех находящихся в зале сотрудников выслушать его. – У меня сейчас должен состояться чрезвычайно важный разговор с мэром, поэтому всех попрошу на время покинуть свои рабочие места.
Несмотря на то, что приказ был простым и ясным, люди не спешили его выполнять. Это было совершенно невозможно – во время прямого эфира, пускай он даже идёт с двенадцатисекундной задержкой, оставить рабочие места.
В зале находилось около двадцати человек, и все они достаточно давно работали на телевидении, чтобы понимать – если сейчас выполнить это распоряжение, то они просто-напросто «завалят» прямой эфир. Если бы режиссёр не говорил так спокойно, можно было подумать, что он сошёл с ума. Но руководитель выглядел почти так же как обычно, разве что был слегка бледен. Впрочем, это могло быть вызвано переутомлением или нервным срывом (о том, что он только что потерял сына, никто, кроме ассистента, не знал).
– Речь пойдёт о будущем канала, – руководитель спокойно воспринял неповиновение подчинённых, – и тот, кто не выполнит мой приказ, будет выкинут на улицу не только без выходного пособия, но и с волчьим билетом в придачу.
После этих слов все молча подчинились. Чёрт с ним, с этим прямым эфиром, в конце концов, он не первый и не последний, а вот потерять работу без всякого шанса найти другую – это по-настоящему страшно.
Когда последний человек вышел, режиссёр закрыл дверь личным ключом, оставив его в замочной скважине. Теперь эту дверь уже ни за что не открыть. Её можно только взорвать. Но пока разберутся в ситуации, пока свяжутся с высшим руководством и приедут специалисты-взрывники, пройдёт не меньше часа.
Целый час без эфира.
Человек коротко усмехнулся – ещё тридцать минут назад он бы сошёл с ума от этих слов, а сейчас воспринимает их совершенно спокойно.
Диктор в студии всё ещё продолжал говорить, но по его слишком уж серьёзному и напряжённому лицу режиссёр понял, что тот нервничает.
– Не волнуйся, дорогой, сейчас всё кончится.
Чтобы вырубить всё вещание целиком, нужно было, во-первых, отключить компьютерную систему безопасности, а во-вторых, иметь ключ, открывающий сейф с пультом управления, или, как его называли, – «главным рубильником». Хотя, разумеется, никакого рубильника не было, потому что на дворе стоял конец двадцать первого века, и техника достигла таких высот, что простое механическое нажатие на кнопку уже ничего не решало.
– Нет никакого сомнения в том, что дикая резня, устроенная киборгами, стала последней каплей, переполнившей чашу терпения не какого-то отдельного человека, а целого общества! – Диктор всё говорил и говорил, но кому, как не режиссёру, было знать, что тот находится на последнем издыхании.
Ассистенты стараются вовсю, но без указаний сверху, без чёткого плана и общего руководства всё, на что они способны, – немного продлить агонию, не более.
Перед мысленным взором художника возникла огромная мясорубка, во входное отверстие которой забрасывались факты и люди, а из выходного, как и положено, шёл поток кровавого фарша, обильно перемешанного с мерзкой поносной жижей, которая являлась не чем иным, как ложью. Самым натуральным обманом, которым ежесекундно, ежеминутно и ежечасно изо дня в день средства массовой информации кормят доверчивых граждан. Но ложь можно усваивать только до тех пор, пока, наконец, не поймёшь, что твоё тело и душа больше не могут вместить ни грамма этого отвратительного месива. И когда приходит осознание этого факта, наступает долгожданное освобождение.
– …всего общества, – продолжал диктор. – И сегодня мы, наконец, должны раз и навсегда покончить…
Может быть, подсознательно режиссёр ждал подобной фразы. Выражение «должны раз и навсегда покончить» как нельзя более кстати подходило к тому, что он намеревался сделать прямо сейчас.
«Главный рубильник» выключил двенадцатый канал из сети телевещания – и на час с небольшим безумный мир стал немного чище и светлее. Одна из многочисленных сточных труб, отравляющих его медленным ядом, перестала функционировать.
– Никогда не думал, что увижу это не в ночном кошмаре, а наяву. – Режиссёр говорил сам с собой вслух, потому что после многоголосого гула – привычного фона его рабочего места – наступившая тишина откровенно пугала.
– Впрочем, – он плеснул себе полный стакан виски, – в жизни всегда что-то происходит впервые.
Человек сидел в своём старом видавшем виды кресле, перед огромной стеной мониторов, каждый из которых показывал одну и ту же картинку – мельтешение чёрно-белой ряби. Он пил виски и думал о том, что в этой ряби намного больше смысла, чем во всём том, что он снимал до этого. Глядя на это хаотическое мельтешение чёрных и белых чёрточек, можно хотя бы раз в жизни отвлечься от телеэфира не впитывая тот яд, что льётся из отравленной сточной канавы, и заглянуть себе в душу.
Прямо сейчас ему наконец-то это удалось и там, в душе, не оказалось ничего такого, ради чего стоило бы жить.
«Удивительно, как я не замечал этого раньше, – всё так же спокойно, без всякой истерики или надрыва подумал он, – когда ещё оставалась чисто теоретическая возможность что-нибудь изменить. А сейчас?»
Режиссёр на секунду задумался, как будто взвешивая последствия своего решения, а затем всё-таки взял пистолет, лежавший на столике рядом со стаканом.
У него имелся собственный сейф, где можно было хранить всё, что угодно, включая алкоголь и оружие.
– Пятнадцать пуль в магазине против пятидесяти мониторов, – вслух произнёс человек – и выстрелил.
А затем второй раз. Третий, четвёртый и пятый. Он стрелял и стрелял, а мониторы лопались и гасли, словно потухшие звёзды.
– Четырнадцать… – Предпоследний выстрел показался сидящему в кресле человеку особенно громким. – Последняя пуля решающая и, разумеется, самая красивая, – пробормотал он задумчиво.
Вытянутая рука блуждала в поисках наиболее достойной жертвы – и в конечном итоге пришла к выводу, что нет никого достойнее, чем её хозяин.
Кисть развернулась на сто восемьдесят градусов, и холодный зрачок пистолетного ствола, не мигая, воззрился на человека, бездарно и глупо прожившего большую часть своей жизни.
– Поймаю ли я эту грёбаную пулю? – громко спросил режиссёр, обращаясь неизвестно к кому. – Поймаю ли я?! Да легко!
Одновременно с последними словами палец нажал на спусковой крючок, и ещё один человек наконец-то поймал свою пулю.
Глава 19
У режиссёра была превосходная реакция, поэтому он быстро переключился с собственных мыслей на производственные.
– Неполадки в студии или сверху спустили очередное указание? – Это были две самые болезненные проблемы, которые могли заставить потерять самообладание кого угодно.
– Не-ет… – с огромным трудом выдавил из себя ассистент. – С этим всё в порядке.
– Тогда какого хрена ты отвлекаешь меня? – Теперь всё внимание режиссёра было приковано к стене с мониторами, где крупным планом показывали скорбное лицо диктора, сообщающего, что погиб один из членов съёмочной бригады.
– Дело в том… в том… Я даже, в общем…
– Ты пришёл сюда, чтобы мычать, как недоеная корова или хочешь сообщить что-то важное? Если имеешь информацию, то говори, в противном случае – убирайся.
– П-практикант… – От волнения ассистент даже начал слегка заикаться. – Он… он, в общем, он был там…
– Убирайся.
– Вы, наверное, не поняли.
Ассистент увидел, как к нему подчёркнуто медленно повернулась голова режиссёра и два стеклянных глаза-объектива посмотрели в упор, как будто принадлежали не живому человеку, а роботу.
– Я всё понял. – Подчёркнуто сухие, бездушные фразы только усиливали впечатление от этих жутких стеклянных глаз. – Мальчишка увязался за безумным оператором и, оказавшись в самом пекле, поймал свою пулю.
Человек с остановившимся остекленевшим взглядом не только обладал прекрасной реакцией, но и умел очень быстро думать, складывая из мозаики разноцветных фактов чёткую цветную картинку.
Две недели назад его сын, студент пятого курса престижного университета, попросился на стажировку к отцу. Режиссёр не испытал особого восторга от подобной просьбы но, взвесив все «за» и «против», в конечном итоге согласился – при условии, что практикант будет работать самостоятельно, не афишируя чей он сын и не опираясь на поддержку отца.
Соглашение было достигнуто, и молодого человека записали в штат.
Двенадцатый канал много и напряжённо работал в течение последних двух-трёх недель, поэтому у режиссёра не было времени отслеживать перемещения сына и интересоваться результатами его деятельности. Он даже представить себе не мог, что молодого практиканта возьмут на подобную операцию. Но, по-видимому, тому удалось каким-то образом увязаться за одной из съёмочных групп и оказаться в том самом подвале, где обезумевший киборг вырвал собственный глаз, после чего безжалостно расстрелял всех, кто оказался поблизости.
Режиссёр даже вспомнил, как всего несколько минут назад искренне радовался особенно удачному кадру. А затем память услужливо выдала ещё одно воспоминание – восторг по поводу замедленного движения пули, которая уже убила оператора, но для всех присутствующих в студии и для сотен тысяч телезрителей всё ещё летела к намеченной цели.
«Кто я такой? – спросил сам себя этот человек, спросил совершенно спокойно, без какого бы то ни было надрыва. – Во что я превратился, кем стал? Что у меня осталось в жизни, кроме этой работы, и есть ли вообще какой-нибудь смысл в том, что я делаю?».
Он, вне всякого сомнения, любил своего сына от первого брака, но у него оставались ещё двое взрослых детей – от брака второго, у него была жена, была любовница и было вполне приличное состояние.
Однако, вплоть до сегодняшнего дня работа составляла смысл его жизни. И вот только что вошёл трясущийся от ужаса ассистент и сообщил, что эта грёбаная работа ни хрена не значит, потому что превращает некогда нормального человека в бесчувственного монстра, для которого человеческие жизни – не более чем кадры, мелькающие на экране монитора. И если людей убивают красиво и кадр хороший, то он искренне радуется тому, что отлично справляется с возложенной на него миссией. Правда, в чём заключается эта самая миссия неясно даже ему самому, не говоря уже о ком-то другом.
«Эти НОЙМы, эти киборги, более естественны и человечны, чем большинство из нас. А тот, что вырвал собственный глаз и убил моего сына – всего лишь дикий зверь, загнанный в ловушку. Зверь, из которого я и мои подчинённые вылепили образ чудовища для устрашения публики. Причём сделали мы это не из-за того, что так думаем, а по той простой причине, что нам приказали сверху. Я всегда считал себя умным профессионалом, знающим себе цену. А оказалось, что на самом деле я глупая дешёвая шестёрка, упивающаяся кровью и чужими страданиями, как будто в этом и есть моё предназначение».
Когда сильный уверенный в себе человек вдруг осознаёт, что всё, во что он верил и ради чего жил, – дешёвый обман, замешанный на крови и деньгах, то его жизнь становится пустой и бессмысленной. А тот стыд и тот ужас, который обрушивается на него, уже нельзя ни забыть, ни даже утопить в алкоголе или наркотиках.
«Выхода нет. – Разум человека оставался кристально ясным. – Убежать от всего этого дерьма нельзя, так как оно уже давно является моей неотъемлемой частью, а жить с чувством вечной вины – бессмысленно».
– Внимание! – Он поднял правую руку, призывая всех находящихся в зале сотрудников выслушать его. – У меня сейчас должен состояться чрезвычайно важный разговор с мэром, поэтому всех попрошу на время покинуть свои рабочие места.
Несмотря на то, что приказ был простым и ясным, люди не спешили его выполнять. Это было совершенно невозможно – во время прямого эфира, пускай он даже идёт с двенадцатисекундной задержкой, оставить рабочие места.
В зале находилось около двадцати человек, и все они достаточно давно работали на телевидении, чтобы понимать – если сейчас выполнить это распоряжение, то они просто-напросто «завалят» прямой эфир. Если бы режиссёр не говорил так спокойно, можно было подумать, что он сошёл с ума. Но руководитель выглядел почти так же как обычно, разве что был слегка бледен. Впрочем, это могло быть вызвано переутомлением или нервным срывом (о том, что он только что потерял сына, никто, кроме ассистента, не знал).
– Речь пойдёт о будущем канала, – руководитель спокойно воспринял неповиновение подчинённых, – и тот, кто не выполнит мой приказ, будет выкинут на улицу не только без выходного пособия, но и с волчьим билетом в придачу.
После этих слов все молча подчинились. Чёрт с ним, с этим прямым эфиром, в конце концов, он не первый и не последний, а вот потерять работу без всякого шанса найти другую – это по-настоящему страшно.
Когда последний человек вышел, режиссёр закрыл дверь личным ключом, оставив его в замочной скважине. Теперь эту дверь уже ни за что не открыть. Её можно только взорвать. Но пока разберутся в ситуации, пока свяжутся с высшим руководством и приедут специалисты-взрывники, пройдёт не меньше часа.
Целый час без эфира.
Человек коротко усмехнулся – ещё тридцать минут назад он бы сошёл с ума от этих слов, а сейчас воспринимает их совершенно спокойно.
Диктор в студии всё ещё продолжал говорить, но по его слишком уж серьёзному и напряжённому лицу режиссёр понял, что тот нервничает.
– Не волнуйся, дорогой, сейчас всё кончится.
Чтобы вырубить всё вещание целиком, нужно было, во-первых, отключить компьютерную систему безопасности, а во-вторых, иметь ключ, открывающий сейф с пультом управления, или, как его называли, – «главным рубильником». Хотя, разумеется, никакого рубильника не было, потому что на дворе стоял конец двадцать первого века, и техника достигла таких высот, что простое механическое нажатие на кнопку уже ничего не решало.
– Нет никакого сомнения в том, что дикая резня, устроенная киборгами, стала последней каплей, переполнившей чашу терпения не какого-то отдельного человека, а целого общества! – Диктор всё говорил и говорил, но кому, как не режиссёру, было знать, что тот находится на последнем издыхании.
Ассистенты стараются вовсю, но без указаний сверху, без чёткого плана и общего руководства всё, на что они способны, – немного продлить агонию, не более.
Перед мысленным взором художника возникла огромная мясорубка, во входное отверстие которой забрасывались факты и люди, а из выходного, как и положено, шёл поток кровавого фарша, обильно перемешанного с мерзкой поносной жижей, которая являлась не чем иным, как ложью. Самым натуральным обманом, которым ежесекундно, ежеминутно и ежечасно изо дня в день средства массовой информации кормят доверчивых граждан. Но ложь можно усваивать только до тех пор, пока, наконец, не поймёшь, что твоё тело и душа больше не могут вместить ни грамма этого отвратительного месива. И когда приходит осознание этого факта, наступает долгожданное освобождение.
– …всего общества, – продолжал диктор. – И сегодня мы, наконец, должны раз и навсегда покончить…
Может быть, подсознательно режиссёр ждал подобной фразы. Выражение «должны раз и навсегда покончить» как нельзя более кстати подходило к тому, что он намеревался сделать прямо сейчас.
«Главный рубильник» выключил двенадцатый канал из сети телевещания – и на час с небольшим безумный мир стал немного чище и светлее. Одна из многочисленных сточных труб, отравляющих его медленным ядом, перестала функционировать.
– Никогда не думал, что увижу это не в ночном кошмаре, а наяву. – Режиссёр говорил сам с собой вслух, потому что после многоголосого гула – привычного фона его рабочего места – наступившая тишина откровенно пугала.
– Впрочем, – он плеснул себе полный стакан виски, – в жизни всегда что-то происходит впервые.
Человек сидел в своём старом видавшем виды кресле, перед огромной стеной мониторов, каждый из которых показывал одну и ту же картинку – мельтешение чёрно-белой ряби. Он пил виски и думал о том, что в этой ряби намного больше смысла, чем во всём том, что он снимал до этого. Глядя на это хаотическое мельтешение чёрных и белых чёрточек, можно хотя бы раз в жизни отвлечься от телеэфира не впитывая тот яд, что льётся из отравленной сточной канавы, и заглянуть себе в душу.
Прямо сейчас ему наконец-то это удалось и там, в душе, не оказалось ничего такого, ради чего стоило бы жить.
«Удивительно, как я не замечал этого раньше, – всё так же спокойно, без всякой истерики или надрыва подумал он, – когда ещё оставалась чисто теоретическая возможность что-нибудь изменить. А сейчас?»
Режиссёр на секунду задумался, как будто взвешивая последствия своего решения, а затем всё-таки взял пистолет, лежавший на столике рядом со стаканом.
У него имелся собственный сейф, где можно было хранить всё, что угодно, включая алкоголь и оружие.
– Пятнадцать пуль в магазине против пятидесяти мониторов, – вслух произнёс человек – и выстрелил.
А затем второй раз. Третий, четвёртый и пятый. Он стрелял и стрелял, а мониторы лопались и гасли, словно потухшие звёзды.
– Четырнадцать… – Предпоследний выстрел показался сидящему в кресле человеку особенно громким. – Последняя пуля решающая и, разумеется, самая красивая, – пробормотал он задумчиво.
Вытянутая рука блуждала в поисках наиболее достойной жертвы – и в конечном итоге пришла к выводу, что нет никого достойнее, чем её хозяин.
Кисть развернулась на сто восемьдесят градусов, и холодный зрачок пистолетного ствола, не мигая, воззрился на человека, бездарно и глупо прожившего большую часть своей жизни.
– Поймаю ли я эту грёбаную пулю? – громко спросил режиссёр, обращаясь неизвестно к кому. – Поймаю ли я?! Да легко!
Одновременно с последними словами палец нажал на спусковой крючок, и ещё один человек наконец-то поймал свою пулю.
Глава 19
Мессия очистил коридор, ликвидировав всех, кто встал у него на пути, включая и этого чёртова оператора, но не стал продвигаться вперёд. У него осталось только два заряда из пластиковой взрывчатки, а единственный путь к спасению вёл через подвал, откуда они с Бемби с такой исступлённой яростью пытались вырваться.
Воистину сегодня был не их день…
– Проклятье, – сквозь зубы выругался он, лихорадочно размышляя, пойдёт ли полиция на штурм прямо сейчас или подождёт подкрепления в виде киборгов.
Нет, если бы они не ждали серьёзного подкрепления, то начали бы атаку ещё до того, как загнанные в ловушку НОЙМы обрушили часть здания.
А раз так…
Не додумав эту мысль, Мессия схватил бесчувственную Бемби за волосы и потащил обратно – туда, откуда они только что пришли.
Он всё ещё питал слабую надежду, что напарница придёт в себя – вдвоём им будет легче отбиться от преследователей.
Но с каждой уходящей секундой эта надежда становилась всё более призрачной.
«Дерьмовый выдался день,» – Мессия даже прекратил оглядываться назад, потому что это ничего не могло изменить. Сейчас он уже мог не думать о тылах, следовало совершить стремительный рывок вперёд, чтобы попытаться вырваться из этой огромной ловушки.
Если бы у него было в запасе три детонатора, он бы обрушил потолок соседнего подвала, преградив путь преследователям. Но детонаторов осталось всего два, и обложенный со всех сторон хищник не был уверен, что их хватит, чтобы взорвать стену подвала, открыв тем самым проход к канализационной шахте.
Мессия быстро установил таймер бомбы на тридцать секунд и бегом вернулся в безопасное место, где оставил неподвижную Бемби.
– Ну что ж, последний твой шанс, подруга. – Он обращался к распростёртому на земле телу. – Или сейчас ты очнёшься, чтобы попытаться спасти свою шкуру, или останешься валяться здесь, ожидая, пока сюда не заявятся киборги и не разорвут тебя на куски. Молчишь. Ну что ж… Значит, не судьба. По крайней мере, я сделал всё, что мог.
Прогремевший неподалёку взрыв расставил точки над «i», не давая Бемби никаких шансов на спасение.
Мессия не был первоклассным подрывником, но даже если бы и был, то ни за что не смог бы взорвать стену подвала, а затем пробить семиметровый тоннель, который привёл бы его к заветной шахте. Это было невозможно. Поэтому он взорвал стену и сразу же закинул в образовавшуюся дыру ещё одну бомбу – с таймером, выставленным на десять секунд.
НОЙМ был не способен пробить настоящий тоннель, однако серия из двух взрывов подряд могла соорудить что-то вроде воронки, по которой можно вплотную подобраться к нужному месту.
Потом пара взмахов энергетическим ножом – и он уже не в запертом подвале, а в разветвлённой сети канализационных тоннелей, а там с его навигационной системой можно уйти даже от поисковых роботов.
Да, ему придётся пересечь открытое место, где он будет уязвим для снайперов, но, во-первых, всё произойдёт очень быстро, а во-вторых, взрыв поднимет облако пыли, которое сможет укрыть беглеца.
Наверняка всё именно так и произошло бы, и Мессии удался бы этот безумный манёвр, если бы в команде снайперов, контролирующих этот участок, не было человека со странным прозвищем Эльтаверса.
Почему его так прозвали и что означало это слово, если кто-то и знал, то наверняка забыл. Впрочем, ни настоящее имя, ни прозвище никоим образом не были связаны с талантами этого человека и поэтому не сыграли роли в том, что произошло в дальнейшем.
Оптический прицел снайпера, входящего в состав команды специального назначения, является сложнейшим цифровым прибором, диапазон возможностей которого настолько широк, что не имеет смысла перечислять их все. Сейчас на улице было темно, и автоматика переключилась на ночное видение. Всё выглядело точно так же, как и днём, только цвета были чуть более приглушёнными.
Очередной взрыв не явился неожиданностью для оцепления. Проклятые НОЙМы вероятно решили окончательно развалить эту ветхую рухлядь. Подход штурмовой группы киборгов ожидался с минуты на минуту, поэтому никто уже особенно не волновался. Или зажатые в капкан беглецы развалят весь дом, похоронив себя под бетонными обломками, или их уничтожат киборги. Наверное, так полагали почти все полицейские и военные. И только человек по имени Эльтаверса считал иначе, потому что понимал: хитрые лисы НОЙМы не станут дожидаться штурмовой группы, а попытаются пойти на прорыв сейчас, пока остаётся хотя бы теоретический шанс на спасение.
За первым взрывом последует второй. Снайпер не мог бы сказать, откуда у него эта уверенность, но точно знал – настало время прорыва.
Ещё до того, как сработал детонатор второй бомбы, Эльтаверса вручную переключил оптический прицел винтовки с ночного видения на тепловой сканер. И, как оказалось, сделал это не напрасно…
Десять секунд, предшествовавшие второму взрыву показались Мессии очень долгими. На миг ему даже почудилось, что он ошибся, установив таймер не на десять секунд, а на десять минут но, разумеется, это было не так. Всё было выставлено правильно и точно, в назначенный срок пластиковая взрывчатка подняла в воздух несколько кубометров грунта, чтобы проложить ему путь к свободе.
Оглушительный грохот взрыва ещё стоял в его ушах, а НОЙМ уже устремился наружу. Туда, где восемь снайперов, контролировавших этот участок, ничего не могли рассмотреть из-за облака пыли, поднятой взрывом, и только девятый видел всё, что ему было нужно.
Семь метров можно преодолеть в два-три прыжка. Мессия удачно справился с первой частью плана – произвёл пару взрывов, затем он выбрался наружу и рванулся к цели, на ходу активируя лезвие энергетического ножа. Ему почти удалось достичь места назначения, но в самый последний момент, когда беглец уже полагал дело сделанным, человек со странным прозвищем Эльтаверса нажал на спусковой крючок.
Он целился в голову, потому что прекрасно знал: в корпус НОЙМа стрелять бесполезно – всё равно антигравитационный имплантат отклонит пулю. Тепловой сканер выдаёт картинку, отличающуюся от обычного изображения, и использовать его в качестве системы наведения на цель не слишком удобно, тем не менее, профессионализм снайпера дал о себе знать. Даже в таких сложных условиях Эльтаверса попал. Правда, не точно в центр головы, тем не менее, выстрел оказался вполне удачным и вывел НОЙМа из строя.
Мессия был в полушаге от свободы, когда причудливый каприз судьбы ослепил его окончательно. Пуля, выпущенная снайпером повредила беглецу последний зрячий глаз. Она даже не выбила его, а именно повредила, пройдя вскользь.
Лёгкое прикосновение вечности.
Поцелуй смерти.
Жестокая насмешка судьбы.
День, который, в конце концов, его доконал.
Мессия неожиданно перестал видеть, потерял ориентацию – и упал на дно траншеи, воронки, которая ещё совсем недавно казалась самой короткой и прямой дорогой к свободе.
«Это конец,» – понял он.
Мужчина лежал на спине обратив лицо к небу, где уже зажглись первые звёзды, и не видел их – отныне для него существовало только непроглядно-чёрное небо без единого проблеска света.
«Вот же гады, – с каким то непонятным весельем подумал обречённый на смерть человек. – Всё же достали. И опять этот хренов глаз подвёл!».
Ему вдруг стало жутко смешно. Так смешно, что не в силах сдержаться он расхохотался в голос.
Слепой затравленный хищник лежал на дне ямы-могилы и хохотал на луну.
Он смеялся всё громче и громче, и этот смех становился страшнее и страшнее, потому что с каждой секундой из него уходили остатки человеческого и оставалось только какое-то жуткое звериное рычание.
– Всё же достали! – Он захлёбывался в припадочном хохоте. – Всё же достали! Дос…
Истеричный смех прервался на полувздохе. Последняя крупица разума, затухающая под натиском безумия вдруг ослепительно ярко вспыхнула прощальным проблеском сознания, и Мессия понял: если он хочет покончить со всем этим до того, как за него это сделают другие, то – пора…
– Поганый день. Дурацкое шоу. Бездарная жизнь… – произнёс человек, обращаясь неизвестно к кому, и коротким взмахом энергетического ножа отрубил себе голову.
Кровавое шоу подошло к своему логическому концу, практически все главные действующие лица погибли.
«Классика жанра», – мог бы сказать режиссёр, если бы незадолго до этого не поймал свою пулю.
Незаконный бизнес, каким бы прибыльным он ни был, рано или поздно приводит к тому, что ставит вопрос: продолжать заниматься выгодным делом и быть уничтоженным или выйти из игры, обрубив все концы.
Если ты умный и не жадный – выберешь второй путь, если глупый и алчный – окончишь свой жизненный путь раньше срока.
Против основополагающих законов бытия не поспоришь. Это известно всем. Только почему-то никто никогда не следует элементарным правилам безопасности. Это и губит большинство глупых недальновидных людей, не успевших в нужный момент сойти с поезда, конечная остановка которого – бездонное дно пропасти.
Дядюшка Том давно занимался продажей имплантатов. Он начинал практически с нуля и стал тем, кем стал, благодаря своей неимоверной работоспособности, умению вовремя почувствовать, куда дует ветер, и, конечно же, связям в высших кругах власти. Связи эти, к слову сказать, дались ему нелегко и не сразу, а потребовали многолетней кропотливой работы и «селекции» перспективных молодых людей, у которых были задатки для того, чтобы сожрать конкурентов и пробиться на самую верхушку пирамиды.
До последнего времени он чувствовал себя вполне спокойно, имея крепкие тылы и уверенные позиции во всех направлениях. Торговец занимал свою нишу рынка и делился частью прибыли с тем, с кем должен был делиться, а потому не имел никаких проблем.
Однако две или три недели назад всё изменилось. На плавную размеренную жизнь обитателей кораллового рифа (подобные метафоры всегда нравились Тому) упала чья-то огромная тень. И пускай солнце по-прежнему пробивалось на морские глубины, и все продолжали заниматься своими делами, но старый мудрый осьминог почувствовал – это начало конца.
Что бы ни стояло за этой силой, она уничтожит всех представителей теневого бизнеса. И это было не предчувствие, а знание, не подлежащее сомнению.
Домашние животные, предвидя приближение сильной грозы, начинают испуганно метаться в поисках укрытия, хотя на улице ярко сияет солнце. Их не интересует, как и почему они узнали о надвигающейся стихии. Ещё нет никаких предвестий бури, а для животных это уже не предчувствие, а свершившийся факт – грядёт ураган.
Подобной же чувствительностью обладал этот человек. Проснувшись однажды утром, он понял: надвигается беда. Огромная неясная тень пока ещё только присматривается к жизни кораллового рифа. Оценивает возможности и способности его обитателей, чтобы составить правильное представление. А когда решит, что время настало – одним стремительным ударом разделается со всеми без исключения.
Казалось, не было никаких признаков надвигающейся опасности, и всё шло как прежде, но уж кто-кто, а Дядюшка Том знал: если хочешь провернуть по-настоящему крупное дело, нужно чтобы до самого последнего момента никто не догадывался не только о твоих планах, но и о том, что ты вообще существуешь.
Лишь косвенные, практически незаметные признаки указывали на то, что над безмятежным существованием кораллового города-рифа нависла угроза. Они были такими слабыми, что не могли встревожить никого. И только самый умный, собранный и трезвомыслящий осьминог почувствовал приближение чего-то ужасного. Чего-то неумолимо-сильного и жестокого. Этот толстый человек, успевший за последние годы привыкнуть к роскоши, всегда доверял своим ощущениям. И в данном случае даже не думал в них усомниться.
«Нет-нет, – подумал он про себя, – можете говорить мне что угодно, но беда уже пришла в тёплые воды кораллового рая. И не уйдёт до тех пор, пока лично не убедится, что здесь больше нечего делать, потому что никого не осталось».
Удачливый делец теневого бизнеса никогда не был героем. Даже в далёкой молодости. Поэтому он решил покинуть поезд до того, как станет слишком поздно. Сойти на последней станции, перед тем как этот безумный состав на всех парах влетит на разрушенный мост и рухнет в бездонную пропасть, откуда никто никогда не возвращался.
Но – деньги…
Проклятые деньги в деле. И в этом огромная проблема, решить которую сейчас было невозможно. Требовалось определённое время.
С одной стороны, это было кстати: можно исчезнуть так, что все поверят в его насильственную смерть – никто не убегает, бросив на произвол судьбы сразу несколько выгодных сделок. И при этом потеряв чуть ли не всё своё состояние. Но с другой стороны – те жалкие крохи, что имелись в наличии (полтора-два миллиона – сущие гроши для человека с его запросами и размахом) не смогли бы обеспечить Дядюшке нормальную спокойную жизнь, даже в какой-нибудь далёкой банановой республике.
Дядюшка Том находился на распутье, раздираемый противоречивыми чувствами. С одной стороны промедление было смерти подобно, а с другой – не хотелось терять то, что было нажито многолетним трудом.
Впрочем, здравый смысл в конечном итоге всё же возобладал, и он решил бросить всё и уходить – в этом продажном мире не было ничего дороже его собственной жизни. Наверное, он так бы и поступил, но тут коварная насмешница-судьба свела продавца с покупателем, а точнее – с напарником индейца Чарли, и этот парень предложил чрезвычайно выгодную сделку.
НОЙМ находился в отчаянном положении и был готов на всё, чтобы заработать. Причём в этом вопросе интересы сторон совпадали – им обоим нужно было много наличных, и как можно быстрее. Поэтому нет ничего удивительного в том, что расклад плавно привёл мысли Дядюшки Тома к банку «OJT».
Воистину сегодня был не их день…
– Проклятье, – сквозь зубы выругался он, лихорадочно размышляя, пойдёт ли полиция на штурм прямо сейчас или подождёт подкрепления в виде киборгов.
Нет, если бы они не ждали серьёзного подкрепления, то начали бы атаку ещё до того, как загнанные в ловушку НОЙМы обрушили часть здания.
А раз так…
Не додумав эту мысль, Мессия схватил бесчувственную Бемби за волосы и потащил обратно – туда, откуда они только что пришли.
Он всё ещё питал слабую надежду, что напарница придёт в себя – вдвоём им будет легче отбиться от преследователей.
Но с каждой уходящей секундой эта надежда становилась всё более призрачной.
«Дерьмовый выдался день,» – Мессия даже прекратил оглядываться назад, потому что это ничего не могло изменить. Сейчас он уже мог не думать о тылах, следовало совершить стремительный рывок вперёд, чтобы попытаться вырваться из этой огромной ловушки.
Если бы у него было в запасе три детонатора, он бы обрушил потолок соседнего подвала, преградив путь преследователям. Но детонаторов осталось всего два, и обложенный со всех сторон хищник не был уверен, что их хватит, чтобы взорвать стену подвала, открыв тем самым проход к канализационной шахте.
Мессия быстро установил таймер бомбы на тридцать секунд и бегом вернулся в безопасное место, где оставил неподвижную Бемби.
– Ну что ж, последний твой шанс, подруга. – Он обращался к распростёртому на земле телу. – Или сейчас ты очнёшься, чтобы попытаться спасти свою шкуру, или останешься валяться здесь, ожидая, пока сюда не заявятся киборги и не разорвут тебя на куски. Молчишь. Ну что ж… Значит, не судьба. По крайней мере, я сделал всё, что мог.
Прогремевший неподалёку взрыв расставил точки над «i», не давая Бемби никаких шансов на спасение.
Мессия не был первоклассным подрывником, но даже если бы и был, то ни за что не смог бы взорвать стену подвала, а затем пробить семиметровый тоннель, который привёл бы его к заветной шахте. Это было невозможно. Поэтому он взорвал стену и сразу же закинул в образовавшуюся дыру ещё одну бомбу – с таймером, выставленным на десять секунд.
НОЙМ был не способен пробить настоящий тоннель, однако серия из двух взрывов подряд могла соорудить что-то вроде воронки, по которой можно вплотную подобраться к нужному месту.
Потом пара взмахов энергетическим ножом – и он уже не в запертом подвале, а в разветвлённой сети канализационных тоннелей, а там с его навигационной системой можно уйти даже от поисковых роботов.
Да, ему придётся пересечь открытое место, где он будет уязвим для снайперов, но, во-первых, всё произойдёт очень быстро, а во-вторых, взрыв поднимет облако пыли, которое сможет укрыть беглеца.
Наверняка всё именно так и произошло бы, и Мессии удался бы этот безумный манёвр, если бы в команде снайперов, контролирующих этот участок, не было человека со странным прозвищем Эльтаверса.
Почему его так прозвали и что означало это слово, если кто-то и знал, то наверняка забыл. Впрочем, ни настоящее имя, ни прозвище никоим образом не были связаны с талантами этого человека и поэтому не сыграли роли в том, что произошло в дальнейшем.
Оптический прицел снайпера, входящего в состав команды специального назначения, является сложнейшим цифровым прибором, диапазон возможностей которого настолько широк, что не имеет смысла перечислять их все. Сейчас на улице было темно, и автоматика переключилась на ночное видение. Всё выглядело точно так же, как и днём, только цвета были чуть более приглушёнными.
Очередной взрыв не явился неожиданностью для оцепления. Проклятые НОЙМы вероятно решили окончательно развалить эту ветхую рухлядь. Подход штурмовой группы киборгов ожидался с минуты на минуту, поэтому никто уже особенно не волновался. Или зажатые в капкан беглецы развалят весь дом, похоронив себя под бетонными обломками, или их уничтожат киборги. Наверное, так полагали почти все полицейские и военные. И только человек по имени Эльтаверса считал иначе, потому что понимал: хитрые лисы НОЙМы не станут дожидаться штурмовой группы, а попытаются пойти на прорыв сейчас, пока остаётся хотя бы теоретический шанс на спасение.
За первым взрывом последует второй. Снайпер не мог бы сказать, откуда у него эта уверенность, но точно знал – настало время прорыва.
Ещё до того, как сработал детонатор второй бомбы, Эльтаверса вручную переключил оптический прицел винтовки с ночного видения на тепловой сканер. И, как оказалось, сделал это не напрасно…
Десять секунд, предшествовавшие второму взрыву показались Мессии очень долгими. На миг ему даже почудилось, что он ошибся, установив таймер не на десять секунд, а на десять минут но, разумеется, это было не так. Всё было выставлено правильно и точно, в назначенный срок пластиковая взрывчатка подняла в воздух несколько кубометров грунта, чтобы проложить ему путь к свободе.
Оглушительный грохот взрыва ещё стоял в его ушах, а НОЙМ уже устремился наружу. Туда, где восемь снайперов, контролировавших этот участок, ничего не могли рассмотреть из-за облака пыли, поднятой взрывом, и только девятый видел всё, что ему было нужно.
Семь метров можно преодолеть в два-три прыжка. Мессия удачно справился с первой частью плана – произвёл пару взрывов, затем он выбрался наружу и рванулся к цели, на ходу активируя лезвие энергетического ножа. Ему почти удалось достичь места назначения, но в самый последний момент, когда беглец уже полагал дело сделанным, человек со странным прозвищем Эльтаверса нажал на спусковой крючок.
Он целился в голову, потому что прекрасно знал: в корпус НОЙМа стрелять бесполезно – всё равно антигравитационный имплантат отклонит пулю. Тепловой сканер выдаёт картинку, отличающуюся от обычного изображения, и использовать его в качестве системы наведения на цель не слишком удобно, тем не менее, профессионализм снайпера дал о себе знать. Даже в таких сложных условиях Эльтаверса попал. Правда, не точно в центр головы, тем не менее, выстрел оказался вполне удачным и вывел НОЙМа из строя.
Мессия был в полушаге от свободы, когда причудливый каприз судьбы ослепил его окончательно. Пуля, выпущенная снайпером повредила беглецу последний зрячий глаз. Она даже не выбила его, а именно повредила, пройдя вскользь.
Лёгкое прикосновение вечности.
Поцелуй смерти.
Жестокая насмешка судьбы.
День, который, в конце концов, его доконал.
Мессия неожиданно перестал видеть, потерял ориентацию – и упал на дно траншеи, воронки, которая ещё совсем недавно казалась самой короткой и прямой дорогой к свободе.
«Это конец,» – понял он.
Мужчина лежал на спине обратив лицо к небу, где уже зажглись первые звёзды, и не видел их – отныне для него существовало только непроглядно-чёрное небо без единого проблеска света.
«Вот же гады, – с каким то непонятным весельем подумал обречённый на смерть человек. – Всё же достали. И опять этот хренов глаз подвёл!».
Ему вдруг стало жутко смешно. Так смешно, что не в силах сдержаться он расхохотался в голос.
Слепой затравленный хищник лежал на дне ямы-могилы и хохотал на луну.
Он смеялся всё громче и громче, и этот смех становился страшнее и страшнее, потому что с каждой секундой из него уходили остатки человеческого и оставалось только какое-то жуткое звериное рычание.
– Всё же достали! – Он захлёбывался в припадочном хохоте. – Всё же достали! Дос…
Истеричный смех прервался на полувздохе. Последняя крупица разума, затухающая под натиском безумия вдруг ослепительно ярко вспыхнула прощальным проблеском сознания, и Мессия понял: если он хочет покончить со всем этим до того, как за него это сделают другие, то – пора…
– Поганый день. Дурацкое шоу. Бездарная жизнь… – произнёс человек, обращаясь неизвестно к кому, и коротким взмахом энергетического ножа отрубил себе голову.
Кровавое шоу подошло к своему логическому концу, практически все главные действующие лица погибли.
«Классика жанра», – мог бы сказать режиссёр, если бы незадолго до этого не поймал свою пулю.
Незаконный бизнес, каким бы прибыльным он ни был, рано или поздно приводит к тому, что ставит вопрос: продолжать заниматься выгодным делом и быть уничтоженным или выйти из игры, обрубив все концы.
Если ты умный и не жадный – выберешь второй путь, если глупый и алчный – окончишь свой жизненный путь раньше срока.
Против основополагающих законов бытия не поспоришь. Это известно всем. Только почему-то никто никогда не следует элементарным правилам безопасности. Это и губит большинство глупых недальновидных людей, не успевших в нужный момент сойти с поезда, конечная остановка которого – бездонное дно пропасти.
Дядюшка Том давно занимался продажей имплантатов. Он начинал практически с нуля и стал тем, кем стал, благодаря своей неимоверной работоспособности, умению вовремя почувствовать, куда дует ветер, и, конечно же, связям в высших кругах власти. Связи эти, к слову сказать, дались ему нелегко и не сразу, а потребовали многолетней кропотливой работы и «селекции» перспективных молодых людей, у которых были задатки для того, чтобы сожрать конкурентов и пробиться на самую верхушку пирамиды.
До последнего времени он чувствовал себя вполне спокойно, имея крепкие тылы и уверенные позиции во всех направлениях. Торговец занимал свою нишу рынка и делился частью прибыли с тем, с кем должен был делиться, а потому не имел никаких проблем.
Однако две или три недели назад всё изменилось. На плавную размеренную жизнь обитателей кораллового рифа (подобные метафоры всегда нравились Тому) упала чья-то огромная тень. И пускай солнце по-прежнему пробивалось на морские глубины, и все продолжали заниматься своими делами, но старый мудрый осьминог почувствовал – это начало конца.
Что бы ни стояло за этой силой, она уничтожит всех представителей теневого бизнеса. И это было не предчувствие, а знание, не подлежащее сомнению.
Домашние животные, предвидя приближение сильной грозы, начинают испуганно метаться в поисках укрытия, хотя на улице ярко сияет солнце. Их не интересует, как и почему они узнали о надвигающейся стихии. Ещё нет никаких предвестий бури, а для животных это уже не предчувствие, а свершившийся факт – грядёт ураган.
Подобной же чувствительностью обладал этот человек. Проснувшись однажды утром, он понял: надвигается беда. Огромная неясная тень пока ещё только присматривается к жизни кораллового рифа. Оценивает возможности и способности его обитателей, чтобы составить правильное представление. А когда решит, что время настало – одним стремительным ударом разделается со всеми без исключения.
Казалось, не было никаких признаков надвигающейся опасности, и всё шло как прежде, но уж кто-кто, а Дядюшка Том знал: если хочешь провернуть по-настоящему крупное дело, нужно чтобы до самого последнего момента никто не догадывался не только о твоих планах, но и о том, что ты вообще существуешь.
Лишь косвенные, практически незаметные признаки указывали на то, что над безмятежным существованием кораллового города-рифа нависла угроза. Они были такими слабыми, что не могли встревожить никого. И только самый умный, собранный и трезвомыслящий осьминог почувствовал приближение чего-то ужасного. Чего-то неумолимо-сильного и жестокого. Этот толстый человек, успевший за последние годы привыкнуть к роскоши, всегда доверял своим ощущениям. И в данном случае даже не думал в них усомниться.
«Нет-нет, – подумал он про себя, – можете говорить мне что угодно, но беда уже пришла в тёплые воды кораллового рая. И не уйдёт до тех пор, пока лично не убедится, что здесь больше нечего делать, потому что никого не осталось».
Удачливый делец теневого бизнеса никогда не был героем. Даже в далёкой молодости. Поэтому он решил покинуть поезд до того, как станет слишком поздно. Сойти на последней станции, перед тем как этот безумный состав на всех парах влетит на разрушенный мост и рухнет в бездонную пропасть, откуда никто никогда не возвращался.
Но – деньги…
Проклятые деньги в деле. И в этом огромная проблема, решить которую сейчас было невозможно. Требовалось определённое время.
С одной стороны, это было кстати: можно исчезнуть так, что все поверят в его насильственную смерть – никто не убегает, бросив на произвол судьбы сразу несколько выгодных сделок. И при этом потеряв чуть ли не всё своё состояние. Но с другой стороны – те жалкие крохи, что имелись в наличии (полтора-два миллиона – сущие гроши для человека с его запросами и размахом) не смогли бы обеспечить Дядюшке нормальную спокойную жизнь, даже в какой-нибудь далёкой банановой республике.
Дядюшка Том находился на распутье, раздираемый противоречивыми чувствами. С одной стороны промедление было смерти подобно, а с другой – не хотелось терять то, что было нажито многолетним трудом.
Впрочем, здравый смысл в конечном итоге всё же возобладал, и он решил бросить всё и уходить – в этом продажном мире не было ничего дороже его собственной жизни. Наверное, он так бы и поступил, но тут коварная насмешница-судьба свела продавца с покупателем, а точнее – с напарником индейца Чарли, и этот парень предложил чрезвычайно выгодную сделку.
НОЙМ находился в отчаянном положении и был готов на всё, чтобы заработать. Причём в этом вопросе интересы сторон совпадали – им обоим нужно было много наличных, и как можно быстрее. Поэтому нет ничего удивительного в том, что расклад плавно привёл мысли Дядюшки Тома к банку «OJT».