Брэдли Мэрион Зиммер. Владычица магии (Туманы Авалона - 1)

   А Моргейна стояла на носу ладьи, плывущей по Летнему морю к берегам Авалона, Моргейна, облаченная в одежды жрицы, те самые, что носит Вивиана... а затем все накрыли тьма и безмолвие. Комнату заливал солнечный свет. Игрейна пошевелилась - и осознала, что даже сесть не в силах.
   - Лежи спокойно, госпожа моя, - проговорила Изотта, - а я вот тебе сейчас лекарства принесу.
   - Если я не скончалась от твоих травяных настоев, так, надо думать, выдержу и это, - отозвалась Игрейна, с изумлением осознав, что голос ее звучит не громче шепота. - Какой сегодня день?
   - До середины зимы десять дней осталось, госпожа, а что до случившегося, мы знаем лишь то, что ночью огонь в вашей спальне, верно, погас, а окно распахнулось под ветром. Леди Моргауза говорит, она проснулась и видит: ты затворила окно, а потом вышла и вернулась с жаровней. Но ты ни слова не произнесла, просто растопила очаг, и все; так что она и не поняла, что вам недужится, а под утро ты уже пылала в жару и не узнавала ни ее, ни дитя.
   Объяснение прозвучало вполне убедительно. Одна лишь Игрейна знала, что недуг ее заключает в себе нечто большее: это - расплата за попытку прибегнуть к колдовству, что ей не по силам, так что и тело, и дух ее оказались истощены едва ли не до предела.
   - А как... - Игрейна поспешно умолкла. Нельзя, никак нельзя справляться об Утере, что она только себе думает? - Есть ли вести от лорда моего герцога?
   - Никаких, госпожа. Мы знаем только, что была битва, но вестей ждать бесполезно, пока дороги не станут проходимы после великой бури, отозвалась прислужница. - Но довольно разговоров, вот, поешь горячей кашицы да засыпай себе.
   Игрейна терпеливо выпила горячее варево и заснула. В свой срок придут и вести.
   Глава 8
   В канун зимнего солнцестояния погода вновь переменилась, в воздухе потеплело. Весь день звенела капель, снег таял, дороги развезло, мягкая пелена тумана накрыла море и двор, так что голоса и перешептывания пробуждали к жизни неумолчное эхо. Ближе к вечеру ненадолго проглянуло солнце, и Игрейна впервые после болезни спустилась во двор. Она уже вполне поправилась, но, как и все прочие, изводилась в ожидании новостей.
   Утер клялся, что придет в ночь середины зимы. Но как - если между ним и замком воинство Горлойса? Весь день Игрейна была молчаливой и рассеянной и даже резко отчитала Моргейну, что носилась по двору, точно дикий зверек, радуясь новообретенной свободе после долгого заключения в четырех стенах и зимней стужи.
   "Не след мне бранить дитя только потому, что мысли мои обращены к возлюбленному!" - подумала Игрейна, и, злясь сама на себя, подозвала Моргейну и поцеловала девочку. Губы ее коснулись мягкой щечки, и по телу Игрейны пробежал холодок: прибегнув к запретному колдовству и предупредив любимого о засаде Горлойса, она, чего доброго, обрекла отца ребенка на верную смерть...
   ... Но нет. Горлойс предал Верховного короля, что бы уж там она, Игрейна, ни совершила и ни оставила как есть, Горлойс отмечен печатью смерти; и по заслугам предателю! Иначе, воистину, Горлойс усугубил бы свою измену, убив того самого человека, кого его законный король, Амброзий, поставил защищать Британию.
   Подошел отец Колумба, требуя, чтобы Игрейна запретила своим женщинам и слугам разводить костры в честь середины зимы.
   - И должно бы тебе подать им всем добрый пример, придя нынче вечером к службе, - настаивал он. - Давно не причащалась ты святых тайн, госпожа.
   - Мне недужилось, - равнодушно отозвалась Игрейна, - что же до причастия, припоминается мне, что ты давал мне вкусить святых даров, когда я лежала больная. Хотя, может статься, мне это приснилось... мне много чего снилось.
   - В том числе и того, чего доброй христианке видеть во сне никак не пристало, - сурово отрезал священник. - Только ради моего господина я дал тебе святое причастие, когда ты не могла исповедаться и причаститься как подобает.
   - Да уж, отлично знаю, что ради меня ты бы стараться не стал, отозвалась Игрейна, чуть скривив губы.
   - Я не дерзну устанавливать пределы милосердию Господню, ответствовал священник.
   Игрейна отлично знала, о чем он думает: если надо, он поступится долгом милосердия, раз уж Горлойсу, в силу неведомой причины, эта женщина чем-то дорога, и предоставит Господу обойтись с ней со всей строгостью, что Господь, разумеется, не преминет совершить...
   Но в конце концов Игрейна согласилась пойти к службе. Хотя новая вера очень не пришлась ей по душе, Амброзий был христианином, христианство стало религией цивилизованных жителей Британии и неизбежно распространится все шире; и Утер подчинится всенародному обычаю, уж каких бы там взглядов ни придерживался про себя. Игрейна не ведала - да и откуда бы? - как там у Утера обстоит дело с вероисповеданием. Узнает ли она об этом когда-нибудь? "Он поклялся, что придет ко мне на зимнее солнцестояние". Игрейна потупила взгляд и попыталась сосредоточиться на словах проповеди.
   Сгустились сумерки. Игрейна втолковывала что-то на кухне своим прислужницам, когда от дальнего конца мыса послышался какой-то шум, затем цокот копыт и громкий оклик со двора. Молодая женщина приспустила на плечи капюшон и выбежала за дверь, Моргауза - за нею. У ворот толпились воины в римских плащах вроде того, что носил Горлойс, но стража преграждала им путь длинными копьями.
   - Лорд мой Горлойс распорядился: в его отсутствие никто не имеет права войти в замок, кроме самого герцога.
   Из толпы вновь прибывших выступил один, на голову выше прочих.
   - Я - мерлин Британии, - возгласил он. Звучный его голос раскатился эхом в тумане и сумерках. - Отойди, смертный, или ты посмеешь закрыть двери передо мной!
   Стражник, во власти инстинктивного благоговения, отступил назад. Но тут, решительно взмахнув рукой в запрещающем жесте, вперед шагнул отец Колумба.
   - Я закрою перед тобой двери. Лорд мой герцог Корнуольский особенно оговорил, что тебя, старый колдун, не должно впускать в замок ни при каких обстоятельствах. - Солдаты открыли рты, а Игрейна, невзирая на гнев глупый назойливый святоша! - поневоле восхитилась его мужеством. Бросить вызов мерлину всей Британии - это не шутка!
   Отец Колумба воздел подвешенный к поясу тяжелый деревянный крест:
   - Во имя Христа, заклинаю: сгинь, пропади! Во имя Господа, возвращайся в царство тьмы, откуда пришел!
   Мерлин звонко расхохотался, и от смутно темнеющих в тумане стен отозвалось эхо.
   - Достойный брат во Христе, твой Бог и мой - одно и то же. Ты и впрямь надеешься, что я развеюсь в дым от твоих заклинаний? Или ты принимаешь меня за какого-нибудь гнусного демона, порождение мрака? Это не так, разве что наступление Господней ночи ты назовешь торжеством тьмы! Я пришел из земли не темнее, чем Летняя страна, и, глянь-ка, у этих людей - кольцо самого лорда герцога Корнуольского. Вот, смотри. - Ярко полыхнул факел, один из закутанных в плащ воинов протянул руку. На указательном пальце блестело Горлойсово кольцо.
   - А теперь впусти нас, отец, ибо никакие мы не демоны, а смертные люди, мы продрогли, устали и путь проделали немалый. Или прикажешь нам перекреститься и прочитать молитву для вящей убедительности?
   Игрейна вышла вперед, нервно облизнула губы. Что здесь происходит? Откуда у них Горлойсово кольцо, если эти люди - не посланцы герцога? Но тогда кто-нибудь из них непременно обратился бы к ней, к Игрейне. Никого из ратников она не узнавала, не говоря уж о том, что Горлойс никогда бы не выбрал в посланцы мерлина. Что, если Горлойс мертв и ей таким образом доставили весть о его гибели?
   - Дайте мне взглянуть на кольцо, - резко потребовала она. Голос ее внезапно словно охрип. - Это в самом деле его знак или подделка?
   - Кольцо подлинное, леди Игрейна, - прозвучал хорошо известный ей голос, и Игрейна, наклонившись, чтобы рассмотреть перстень в свете факела, увидела знакомые ладони - крупные, широкие, мозолистые, а над ними - то, что до сих пор прозревала только в видении. Руки Утера, поросшие мелкими волосками, обвивали змеи, вытатуированные синей вайдой, - по одной на каждом запястье. Колени у молодой женщины подогнулись, Игрейна испугалась, что того и гляди рухнет на камни посреди двора.
   Он поклялся: "Я приду к тебе на зимнее солнцестояние". И пришел, с кольцом Горлойса!
   - Мой лорд герцог! - порывисто воскликнул отец Колумба, выступая вперед, но мерлин, воздев руку, решительно оборвал его излияния.
   - Молчи! Приезд гонца должно сохранить в тайне, - объявил он. - Ни слова. - Священник, изрядно озадаченный, тем не менее, покорно отступил, принимая закутанного в плащ воина за Горлойса.
   Игрейна присела до земли, все еще во власти сомнений и тревоги.
   - Лорд мой, войди же в дом, - пригласила она, Утер, закрывая лицо плащом, протянул руку, - ту, что с кольцом, - и сжал ее пальцы. На ощупь они были холодны как лед, но его ладонь, теплая, крепкая, поддерживала молодую женщину, не давая упасть, на всем пути к зале.
   Герцогиня в смятении заговорила о пустяках.
   - Принести ли вина, лорд мой, или послать за снедью?
   - Ради Господа, Игрейна, сделай что-нибудь, чтобы нам остаться наедине, - прошептал Утер, наклонившись к самому ее уху. - У святого отца глаза зоркие даже во тьме, а мне нужно, чтобы в замке считали, будто и впрямь приехал Горлойс.
   Молодая женщина обернулась к Изотте.
   - Накорми воинов здесь, в зале, и лорда мерлина тоже: принеси им еды, пива, подай воды для умывания и всего, чего они пожелают. Я побеседую с лордом герцогом в наших покоях. Пришли туда вина и снеди, да не мешкая.
   Слуги так и бросились во все стороны, спеша исполнить волю госпожи. Мерлин отдал одному из воинов свой плащ и осторожно установил арфу на скамью. Моргауза встала в дверях и беззастенчиво оглядела солдат. Высмотрела высокую фигуру Утера, присела до полу.
   - Лорд мой Горлойс! Добро пожаловать, милый братец! - воскликнула она, шагнув к нему. Утер чуть заметно покачал головой, и Игрейна поспешно метнулась между ними. "Что за нелепость, даже в плаще Утер похож на Горлойса не больше меня!" - нахмурившись, думала она.
   - Лорд герцог устал, Моргауза, и не в настроении слушать детскую болтовню, - резко прикрикнула она. - Забери Моргейну в свою комнату, сегодня ночью она поспит у тебя.
   Моргауза, недовольно насупившись, подхватила Моргейну и потащила ее вверх по лестнице. Намеренно отстав, Игрейна нашла руку Утера, так, сплетя пальцы, они поднялись по ступеням. Что это еще за притворство и зачем? Сердце ее колотилось так, что молодой женщине казалось, она вот-вот потеряет сознание. Она ввела гостя в свой с Горлойсом брачный покой и заперла дверь.
   Едва оказавшись внутри, Утер потянулся к ней, спеша обнять. Он стоял, откинув капюшон, с пропитанными влагой волосами и бородой, раскинув руки, но Игрейна не сделала и шагу ему навстречу.
   - Лорд мой король! Что происходит, отчего все принимают тебя за Горлойса?
   - Толика мерлиновой магии, - усмехнулся Утер. - Главным образом плащ и кольцо, ну и чар немножко, хоть они и нестойкие, если бы меня увидели в ярком свете и без плаща, колдовство тут же бы и развеялось. А ты, я гляжу, не обманулась, я так и думал. Это все видимость, а никакое не Послание. Я поклялся, что приду к тебе на зимнее солнцестояние, Игрейна, и обет свой я сдержал. Неужто за все свои великие труды я не заслужил и поцелуя?
   Молодая женщина подошла к гостю, сняла с него плащ, но от прикосновения уклонилась.
   - Лорд мой король, откуда у тебя кольцо Горлойса?
   Лицо его посуровело.
   - А, это? Я срубил кольцо у него с руки в открытом бою, но клятвопреступник бежал, поджав хвост. Не пойми меня превратно, Игрейна, я пришел сюда по праву, а не как тать в ночи; чары - это лишь для того, чтобы спасти твою репутацию в глазах мира, не более. Я не допущу, чтобы мою будущую жену заклеймили прелюбодейкой. Но, повторю, я пришел сюда по праву: жизнью Горлойса ныне распоряжаюсь я. Он владел Тинтагелем как вассал Амброзия Аврелиана, вассальную клятву он в свой черед принес и мне, и ныне замок для него потерян. Ты ведь понимаешь это, леди Игрейна? Никакой король не допустит, чтобы присягнувшие ему люди безнаказанно нарушали обеты и поднимали оружие против законного правителя!
   Игрейна наклонила голову, подтверждая правоту его слов.
   - Горлойс уже погубил труды целого года в том, что касается борьбы с саксами. Когда он уехал из Лондона со своими людьми, один я не мог выстоять против врага, так что мне пришлось отступить, бежать, отдать город на разграбление захватчикам. А ведь это мой народ, и я клялся его защищать. Утер горько поморщился. - Вот Лота я могу извинить, Лот вообще отказался приносить клятву. С ним мне еще предстоит свести счеты: Лот либо заключит со мною мир, либо я сброшу его с трона и вздерну на виселицу, - однако он не изменник и не предатель. Горлойсу я доверял, он принес клятву - и нарушил ее; и вот, труды Амброзия, на которые тот всю жизнь положил, пошли прахом, и мне придется все начинать сначала. Дорого же обошелся мне Горлойс, так что я пришел отобрать у него Тинтагель. И жизнь его я тоже возьму, и он об этом знает.
   Лицо его окаменело. Игрейна нервно сглотнула.
   - И жену его тоже отберешь - силой и по праву, как отобрал Тинтагель?
   - Ах, Игрейна, - проговорил Утер, привлекая ее к себе. - Мне ли не знать, какой выбор ты сделала; ведь я видел тебя в ночь великой бури. Если бы ты не предостерегла меня, я бы потерял лучших своих бойцов, да и жизнь тоже, надо думать. Благодаря тебе, когда Горлойс обрушился на нас, я был готов его встретить. Вот тогда-то я и срубил кольцо с его пальца, и всю руку бы отсек, вместе с головою, да только он успел удрать.
   - Я понимаю: здесь выбора у тебя не было, лорд мой король, промолвила Игрейна. Но тут раздался стук в дверь. Одна из прислужниц внесла поднос со снедью и кувшин с вином и, пролепетав: "Лорд мой", присела до полу. Игрейна машинально высвободилась из рук Утера, забрала еду и вино, закрыла за женщиной дверь. Взяла Утеров плащ - в конце концов, не так уж он и отличается от горлойсовского - и повесила на столбик кровати сушиться, нагнулась и помогла гостю снять сапоги, забрала перевязь вместе с мечом. "Как подобает покорной жене и супруге", - зазвучал внутренний голос, но Игрейна знала - она и впрямь свой выбор сделала. Утер прав: Тинтагель принадлежит Верховному королю Британии, и госпожа замка - тоже, причем по собственной своей воле. Она сама вручила себя королю - и никому иному.
   Прислужницы прислали варево из сушеного мяса с чечевицей, свежеиспеченный хлеб, немного мягкого сыра и вино. Утер набросился на еду так, словно умирал с голоду:
   - Я вот уже два месяца как живу под открытым небом, спасибо треклятому предателю, которого ты зовешь мужем, сегодня я поем под крышей впервые со времен Самайна; этот твой святой отец, надо думать, не преминул бы напомнить, что правильно говорить "день всех святых".
   - Эта жалкая снедь готовилась на ужин слугам и мне, лорд мой король, она никоим образом не годится для...
   - На мой взгляд, это угощение в самый раз для рождественского пира после всего того, чем я питался на холоде, - буркнул Утер, громко жуя, разрывая хлеб сильными пальцами и подцепляя ножом кусок сыра. - И неужто я не дождусь от тебя иных слов, кроме "лорд мой король"? Я так мечтал об этом мгновении, Игрейна, - проговорил он, откладывая сыр и завороженно глядя на молодую женщину. Утер обнял ее за талию и притянул ближе. - Так-таки и ни словечка любви у тебя для меня не найдется? Возможно ли, что ты до сих пор верна Горлойсу?
   Игрейна не вырывалась.
   - Я свой выбор сделала, - вслух объявила она.
   - Я так долго ждал... - прошептал Утер, привлекая ее к себе, так, что коленями она уперлась в его бедро, и проследил рукою контуры ее лица. - Я уж начал бояться, что этого не произойдет никогда; и вот мы вместе - а у тебя для меня ни слова любви, ни ласкового взгляда... Игрейна, Игрейна, неужто мне лишь приснилось, что ты любишь меня и хочешь? Может, мне следовало оставить тебя в покое?
   Все тело Игрейны, словно на холоде, сотрясала крупная дрожь.
   - Нет, нет... - прошептала она. - Или, если это был сон, так, значит, сны видела и я. - Молодая женщина подняла глаза, не зная, что еще сказать и что сделать. Утер не внушал ей такого страха, как Горлойс, но теперь, в преддверии решающего мгновения, она вдруг подумала, во власти накатившей паники, с какой стати она зашла так далеко. Гость по-прежнему удерживал ее, обнимая одной рукою. Но вот Утер усадил ее к себе на колени, и она, не сопротивляясь, прижалась головой к его груди.
   Утер накрыл широкой ладонью ее тонкое запястье.
   - Я и не представлял, какая ты хрупкая. Ты высокая, я привык считать тебя статной, царственной женщиной... а на самом деле ты совсем махонькая: я тебя голыми руками с легкостью сломаю, ишь, косточки как у пташки... Пальцы его сомкнулись вокруг ее запястья. - И такая юная..
   - Не такая уж и юная, - нежданно для себя самой рассмеялась Игрейна. Я вот уж пять лет как замужем, и у меня ребенок.
   - И однако ж ты слишком молода для всего этого, - возразил Утер. - Это твоя малышка была там, внизу?
   - Да, моя дочка Моргейна, - кивнула Игрейна. И внезапно поняла: Утер тоже чувствует себя неловко, не ведая, как к ней подступиться. Молодая женщина инстинктивно осознала: несмотря на его тридцать с чем-то лет, до сих пор Утер имел дело только с женщинами, добродетелью не обремененными, а целомудренная дама, равная ему по рождению, для него внове. У Игрейны внезапно заныло в груди: ах, если бы она знала, что нужно делать и что говорить!
   Оттягивая неизбежное, она провела свободной рукой по татуировке в виде змей на его запястьях.
   - Прежде я их не видела.
   - Верно, - кивнул Утер. - Это я получил в день коронации на Драконьем острове. Хотел бы я, чтобы ты была там со мною, моя королева, - прошептал он, обнял ее лицо ладонями и, запрокинув ей голову, поцеловал в губы. - Не хочу испугать тебя, - шепнул он, - но мне так долго снилась эта минута, так долго...
   Дрожа, Игрейна позволила целовать себя, удивляясь необычности ощущений, чувствуя, как в глубине ее существа всколыхнулось нечто нежданное. С Горлойсом она ничего подобного не испытывала... и внезапно снова накатил страх. С Горлойсом Игрейна всегда ощущала себя так, словно с ней что-то делают, а сама она к происходящему не причастна, она всегда вольна отойти в сторону и отстраненно наблюдать за событиями. Она всегда оставалась самой собою, Игрейной. Но, почувствовав прикосновение Утеровых губ, она поняла, что более не сможет держаться обособленно, никогда больше не вернется к себе - прежней. Мысль эта повергала ее в ужас. И все-таки сознание того, сколь сильно Утера влечет к ней, заставляло кровь быстрее струиться по жилам. Рука ее крепче сомкнулась вокруг синих змей на запястьях.
   - Я видела их во сне... но я думала, это только сон.
   Утер серьезно кивнул:
   - Вот и мне они снились задолго до того, как я ими обзавелся. И думалось мне, что и у тебя есть что-то подобное, на руках до самых плеч... - Он снова взялся за хрупкое запястье и провел по нему пальцем. - Только твои - золотые.
   По спине у Игрейны пробежали мурашки. Да, то был не сон, но видение из страны Истины.
   - Вот целиком я этот сон вспомнить не могу, - продолжал между тем Утер, глядя куда-то поверх ее плеча. - Мы вместе стояли на бескрайней равнине, и еще там было что-то вроде кольца камней... Что это значит, Игрейна, отчего мы видим одни и те же сны?
   Голос ее дрогнул, как если бы к горлу подступили слезы.
   - Возможно, всего-навсего то, что мы предназначены друг другу, король мой... мой лорд... любовь моя.
   - Моя королева, возлюбленная моя... - Утер внезапно вскинул глаза: долгий взгляд, затянувшийся вопрос... - Воистину, время снов прошло, моя Игрейна. - Он запустил пальцы в ее волосы, распустил, и пышная волна в беспорядке рассыпалась по ее вышитому воротнику, по его лицу, дрожащими руками Утер пригладил длинные пряди. Он поднялся на ноги, не выпуская любимую из объятий. До сих пор Игрейна и не догадывалась, как сильны его руки. Двумя гигантскими шагами он пересек комнату и уложил молодую женщину на постель. Опустился на колени рядом с нею, наклонился, вновь поцеловал ее.
   - Королева моя, - прошептал он. - Хотелось бы мне, чтобы и тебя увенчали короной вместе со мною в день моей коронации... Там в ходу обряды, о каких христианину и знать не подобает, но Древний народ, что жил здесь задолго до того, как на острова пришли римляне, отказался признать меня королем без надлежащих церемоний. Долгий путь я проделал, чтобы попасть туда, и готов поручиться, что часть его пролегает отнюдь не в этом, известном мне мире.
   Эти слова воскресили в памяти Игрейны рассказ Вивианы о том, что миры постепенно отдаляются друг от друга, погружаясь в туманы. А подумав о Вивиане, молодая женщина тут же вспомнила, о чем просила ее сестра и как она, Игрейна, упрямо отказывалась.
   "Я же не знала. Тогда я была так молода, так неискушенна, я ровным счетом ничего не знала, не знала, как все мое существо может таять, изнывать и терзаться, кружиться в неодолимом вихре..."
   - А пришлось ли тебе заключить Великий Брак с землей, как это делалось в старину? Я знаю, что от короля Бана из Малой Британии этого потребовали... - И внезапно Игрейна почувствовала болезненный укол ревности: чего доброго, какая-нибудь жрица или просто женщина стала для него воплощением земли, которую Утер поклялся защищать!
   - Нет, - отозвался Утер. - И я не уверен, что пошел бы на такое, но от меня ничего и не потребовали. Кроме того, мерлин сказал, что это он, как водится у мерлинов Британии, поклялся умереть, буде возникнет нужда, жертвуя собою во имя своего народа... - Утер умолк на полуслове. - Но тебе это мало о чем говорит...
   - Ты позабыл, - напомнила Игрейна. - Я воспитывалась на Авалоне, моя мать была жрицей, а моя старшая сестра ныне - Владычица Озера.
   - Ты тоже жрица, моя Игрейна?
   Она покачала головой, собираясь просто ответить "нет", но вместо этого произнесла:
   - Не в этой жизни.
   - Не знаю... - Утер снова проследил контур воображаемых змей, свободной рукою касаясь своих собственных. - Думаю, я всегда чувствовал, что живу не в первый раз... кажется мне, жизнь слишком значима, чтобы прожить ее лишь однажды, а затем угаснуть, точно светильник под порывом ветра. И отчего, впервые увидев твое лицо, я почувствовал, будто помню тебя со времен до сотворения мира? Это все великие таинства, и, сдается мне, тебе о них ведомо побольше меня. Ты говоришь, что ты не жрица, однако ты достаточно искушена в колдовстве, чтобы прийти ко мне в ночь великой бури и предостеречь меня... Пожалуй, лучше мне от расспросов воздержаться, а то, чего доброго, услышу от тебя такое, что христианину знать не полагается. Что до вот этих, - он вновь коснулся змей пальцем, - если я и впрямь носил их в прошлой жизни, наверное, вот почему старик, накалывая их мне на запястьях в день коронации, сказал, что они мои по праву. Я слыхал, христианские священники прогнали с островов всех змей... но я драконов не боюсь и ношу их в знак того, что земля эта отныне под моей защитой, точно под драконьим крылом.
   - Тогда ты непременно станешь величайшим из королей, лорд мой, прошептала она.
   - Не называй меня так! - перебил Утер, склоняясь над ней и припадая к ее губам.
   - Утер, - выдохнула молодая женщина словно во сне.
   Его руки скользнули по ее шее, и Утер поцеловал ее в обнаженное плечо. Но едва он начал стягивать платье, Игрейна вздрогнула и отпрянула. Глаза ее наполнились слезами, слова с языка не шли, но Утер накрыл ладонями ее плечи и встретился с ней взглядом.
   - С тобой так дурно обращались, возлюбленная моя? - мягко проговорил он. - Господь меня порази, если тебе есть чего от меня страшиться, теперь ли или в будущем. О, как бы мне хотелось, чтобы ты никогда не была женою Горлойса. Если бы я отыскал тебя первым... увы, что сделано, то сделано. Но я клянусь тебе, моя королева: меня тебе бояться нечего. - В мерцающем свете светильника серые глаза его казались совсем темными. - Игрейна, я... я воспринял все как само собою разумеющееся, ибо отчего-то решил, ты понимаешь, что я чувствую. Я ведь почти ничего не знаю о таких женщинах, как ты. Ты - любовь моя, моя жена и королева. Ибо я клянусь тебе моей короной и моим мужеством, что ты станешь моей королевой, и я вовеки не предпочту тебе другую женщину и не отошлю тебя прочь. Или ты думала, я обращаюсь с тобой, точно с распутницей? - Голос его дрожал, Йгрейна видела, что Утер панически боится - боится потерять ее. И едва молодая женщина поняла, что он тоже напуган, тоже уязвим и беззащитен, собственные ее страхи развеялись. Она обвила руками его шею и звонко произнесла:
   - Ты - моя любовь, мой лорд и мой король, и я буду любить тебя, пока жива, а после смерти - столько, сколько пожелает Господь.
   И на сей раз Йгрейна позволила стянуть с себя платье и по доброй воле шагнула в его объятия. Никогда, никогда прежде не подозревала она, как это бывает. До сего момента, невзирая на пять лет брака и рождение дочери, она оставалась невинной девственницей, неискушенной девчонкой. А теперь тела, умы и сердца слились воедино, и она стала единая плоть с Утером так, как никогда не бывало с Горлойсом. В голове ее промелькнула мимолетная мысль: даже дитя в утробе матери не знает подобной близости...