Брэдли Мэрион Зиммер. Владычица магии (Туманы Авалона - 1)

   Вивиана распорядилась насчет лошадей и вновь обернулась к Моргейне. В лице девочки отражалось благоговейное изумление, так что она воздержалась от замечаний до тех пор, пока Моргейна со всхлипом не перевела дыхание, точно пробуждаясь ото сна. Вниз по тропе к ним спускались женщины, одетые в темные платья и верхние туники из оленьей кожи, у некоторых между бровей красовался вытатуированный синий полумесяц. Одни были миниатюрны и смуглы, как Моргейна с Вивианой, явно из народа пиктов; несколько - высоки и стройны, со светлыми или рыжевато-русыми волосами; а в двух или трех отчетливо ощущалась римская кровь. В благоговейном молчании все они преклонили колени перед Вивианой, и та воздела руку в благословляющем жесте.
   - Это - моя родственница, - промолвила Вивиана. - Ее зовут Моргейна. Она станет одной из вас. Отведите ее... - Владычица оглянулась на девочку, что стояла там, дрожа от холода, - солнце садилось, и сгущались серые сумерки, - и завороженно упивалась фантастическими красками ландшафта. Дитя устало и напугано. Впереди ее ждет немало испытаний и тягот, незачем начинать прямо сейчас.
   - Завтра, - обратилась она к Моргейне, - ты отправишься в Дом дев. То, что ты мне родственница и принцесса, там не имеет ни малейшего значения, там у тебя не будет никакого имени и никаких отличий, кроме тех, что ты сама сумеешь заслужить. Но на эту ночь, не больше, ступай со мной, в пути у нас почти не нашлось времени поговорить.
   Моргейна почувствовала, как колени ее подгибаются от внезапно накатившего облегчения. Эти женщины, такие чужие и странные, в чудных платьях и с синими отметинами на лбу, внушали ей больше страха, нежели весь двор Утера, вместе взятый. Еле заметным жестом Вивиана отпустила женщин, и жрицы - а кем им и быть, как не жрицам? - развернулись и ушли. Владычица протянула девочке руку, и Моргейна ухватилась за нее, успокаиваясь от одного лишь прикосновения к прохладным крепким пальцам.
   И вновь Вивиана превратилась в знакомую ей родственницу, но при этом осталась грозной колдуньей, призвавшей туманы. И опять Моргейне отчаянно захотелось перекреститься, интересно, сгинет ли весь этот край, ведь отец Колумба уверял, что крестное знамение способно развеять все дьявольские наваждения и колдовские чары?
   Но Моргейна не перекрестилась. Она вдруг поняла, что никогда больше не прибегнет к крестному знамению. Тот мир навсегда остался позади.
   На опушке яблоневой рощи, между двумя зацветающими деревьями, притулился маленький домик, сплетенный из прутьев и обмазанный глиной. Внутри пылал огонь, и молодая женщина - в темном платье и тунике из оленьей кожи, как и все прочие, - приветствовала вошедших безмолвным поклоном.
   - Не заговаривай с ней, - предупредила Вивиана. - Ныне она связана обетом молчания. Она - жрица на четвертом году обучения, звать ее Врана.
   Врана молча сняла с Вивианы верхнюю одежду и заляпанные грязью, поношенные башмаки, по знаку Владычицы она сделала то же самое и для Моргейны. Затем она принесла воды для умывания, а потом - еду: ячменный хлеб и сушеное мясо. Из питья там была лишь студеная вода - свежая и восхитительно вкусная, ничего похожего Моргейне пробовать не доводилось.
   - Это - вода из Священного источника, - объяснила Вивиана. - Другую мы здесь не пьем; она проясняет ум и наделяет прозорливостью. А мед - с нашей собственной пасеки. Ешь мясо и наслаждайся им, пока можно; еще много лет тебе не доведется его вкушать, жрицы не берут в рот мяса, пока не закончится срок обучения.
   - Но почему, леди? - Моргейна не могла заставить себя произнести "тетя" или "родственница". Между нею и привычными обращениями стояло воспоминание о грозной колдунье, что, подобно Богине, призывает туманы. Разве мясо есть дурно?
   - Конечно, нет, настанет день, когда ты сможешь вкушать любую снедь. Но стол, в который не входит плоть животных, способствует обострению понимания, а без этого не обойтись, пока ты учишься пользоваться Зрением и управлять своими магическими способностями, не давая им подчинить тебя. Подобно друидам на первых годах обучения жрицы вкушают только хлеб и плоды и иногда - немного озерной рыбы, а пьют лишь воду из Источника.
   - Но в Каэрлеоне ты пила вино, леди, - застенчиво промолвила Моргейна.
   - Разумеется, что и тебе позволят, как только ты научишься понимать, когда должно есть и пить, а когда - воздерживаться от еды и питья, отрезала Вивиана. Моргейна пристыженно умолкла и принялась за хлеб с медом. Но хотя девочка изрядно проголодалась, кусок не шел ей в горло.
   - Ты наелась? - спросила Вивиана. - Вот и хорошо, тогда пусть Врана заберет посуду, а тебе, дитя, неплохо бы выспаться. Но сперва посиди со мной у огня, мы потолкуем немного, ибо завтра Врана отведет тебя в Дом дев, и меня ты более не увидишь, разве что на обрядах, пока для тебя не завершится срок обучения и ты не займешь место среди старших жриц, что по очереди спят в моем доме и ухаживают за мною, точно прислужницы. А к тому времени очень вероятно, что и ты свяжешь себя обетом молчания и не сможешь ни говорить, ни отвечать. Но на сегодня ты всего лишь моя родственница и еще не посвятила себя служению Богине, так что спрашивай, о чем хочешь.
   Вивиана протянула руку, и Моргейна присела рядом с нею на скамеечке у огня. Жрица повернулась к девочке.
   - Не вытащишь ли у меня из волос шпильку, Моргейна? Врана ушла спать, и мне не хочется снова ее тревожить.
   Моргейна послушно вытащила резную костяную шпильку, и длинные, темные волосы немолодой уже женщины волной рассыпались по спине. На висках ее уже серебрилась седина. Вивиана вздохнула и вытянула босые ноги к огню.
   - До чего славно вновь вернуться домой... За последние годы мне пришлось немало попутешествовать, - вздохнула она, - а силы у меня уже не те, чтобы находить в этом удовольствие.
   - Ты сказала, я могу задавать тебе вопросы, - робко напомнила Моргейна. - Отчего у одних женщин на лбу есть синий знак, а у других - нет?
   - Синий полумесяц означает, что они посвятили себя служению Богине, и отныне их жизнь и смерть - в ее власти, - объяснила Вивиана. - А те, что просто обучаются здесь Зрению, таких обетов не приносят.
   - А мне надо приносить обеты?
   - Это ты решишь сама, - отозвалась Вивиана. - Богиня скажет тебе, желает ли она простереть над тобой свою руку. Только христиане используют монастыри как мусорную кучу, отсылая туда нежеланных дочерей и вдов.
   - Но как я узнаю, требует ли меня Богиня?
   Вивиана улыбнулась в темноте.
   - Она позовет тебя, и ты не сможешь не распознать ее голос. Если ты услышишь ее зов, то нигде в мире от него уже не спрячешься.
   Моргейна полюбопытствовала про себя, связана ли обетом Вивиана, но спросить побоялась. "Ну, конечно же! Ведь она - Верховная жрица, Владычица Авалона..."
   - Я связана обетом, - тихо ответствовала Вивиана, в который раз прибегая к излюбленному трюку: отвечать на незаданный вопрос. - Но знак со временем стерся... если ты приглядишься повнимательнее, думается мне, ты разглядишь то, что от него осталось, вот здесь, под самыми волосами.
   - Да, чуть-чуть видно... а что это значит - посвятить себя служению Богине, леди? Кто она, эта Богиня? Однажды я спросила отца Колумбу, есть ли у Господа другие имена, и он сказал, нет, есть лишь одно Имя, которым все мы можем спастись, и это - Иисус Христос, но... - Девочка смущенно умолкла. - В таких вещах я ужас как невежественна.
   - Сознавать собственное невежество - это начало мудрости, - отвечала Вивиана. - Тогда, когда ты начнешь учиться, тебе не придется забывать все то, что, как тебе казалось, ты знаешь. Бога называют многими именами, однако везде Бог - Един, так что, когда ты обращаешься с молитвой к Марии, матери Иисуса, сама того не ведая, ты молишься Матери Мира в одном из ее бесчисленных обличий. Господь священников и Великий Бог друидов - одно; вот почему мерлин порою занимает место среди христианских советников Верховного короля, он-то знает, даже если советникам о том неведомо, что Бог - Един.
   - Мама рассказывала, будто твоя мать была здесь жрицей прежде тебя...
   - Это так, но дело не только в кровном родстве. Скорее, я унаследовала от нее дар Зрения и по доброй воле посвятила себя Богине. Но ни твою мать, ни Моргаузу Богиня не призывала. Так что я отослала Игрейну с острова, чтобы она стала женою твоего отца, а потом и Утера, а Моргаузу - чтобы она вышла замуж, как назначит король. Брак Игрейны сослужил службу Богине, над Моргаузой Богиня не властна и нужды в ней не испытывает.
   - Получается, что жрицы, призванные Богиней, так и не выходят замуж?
   - Обычно нет. Они не дают обетов мужчине, кроме как в Великом Браке, когда жрец и жрица соединяются как воплощения Бога и Богини; дети, рожденные от такого Брака, считаются детьми не смертного мужа, но Богини. Это - таинство, в должный срок ты о нем узнаешь. Так родилась я, и на земле отца у меня нет...
   Глаза Моргейны изумленно расширились.
   - Ты хочешь сказать, что... что твоя мать возлежала с Богом? прошептала она.
   - Нет, конечно же, нет. Только со жрецом, на которого пала тень Бога, возможно, имени этого жреца она никогда и не узнала, ибо в тот миг и в то время Бог вошел в него и овладел им, так что смертный мужчина был позабыт и до поры исчез. - Лицо ее сделалось отчужденным: Вивиана вспоминала непостижимое и неведомое; Моргейна видела, как по челу ее скользят тени мыслей. Ей вдруг померещилось, будто в огне рождаются картины... вот появилась гигантская фигура Увенчанного Рогами... Девочка задрожала, точно от холода, и плотнее запахнулась в плащ.
   - Ты устала, дитя? Тебе нужно выспаться...
   Но Моргейну по-прежнему снедало любопытство.
   - Ты родилась на Авалоне?
   - Да, хотя воспитывалась я на острове Друидов, далеко на севере. А когда я созрела и возмужала, Богиня простерла надо мною свою руку: кровь той, что рождена жрицей, была во мне крепка и, думается мне, в тебе тоже, дитя. - Голос ее звучал словно издалека. Вивиана встала и замерла, глядя в огонь.
   - Я все пытаюсь вспомнить, сколько лет назад я пришла сюда со старухой... луна тогда светила южнее, ибо была пора урожая, и близились темные дни Самайна, и старый год клонился к закату. Суровая выдалась тогда зима, даже на Авалоне, ночами мы слышали волчий вой, все завалило снегом, мы голодали, ибо никто не смог бы добраться до острова сквозь снежные бураны; несколько грудных младенцев умерло, ибо им не хватало молока... А потом Озеро замерзло, и нам привезли еду на санях. В ту пору я была совсем юной девой, и грудь у меня еще не округлилась, а теперь я стара, совсем старуха, карга... столько лет минуло, дитя мое!
   Моргейна, почувствовав, как дрожит рука Вивианы, крепче стиснула ее в своей. Спустя мгновение Вивиана привлекла девочку к себе и выпрямилась, обнимая ее за талию.
   - Столько минуло лун, столько летних солнцестояний... а теперь мне чудится, будто Самайн сменяет праздник Белтайн куда быстрее, нежели в пору моей юности народившаяся луна становилась полной. Вот и тебе суждено со временем стоять здесь, у очага, вот и ты состаришься, как состарилась я, разве что у Матери есть для тебя иные повеления... ах, Моргейна, Моргейна, маленькая ты моя, лучше бы я оставила тебя в материнском доме...
   Моргейна исступленно обняла жрицу.
   - Я бы там ни за что не осталась! Я бы лучше умерла...
   - Я это знала, - вздохнула Вивиана. - Думаю, Матерь простерла свою руку и над тобою, дитя. Но, уйдя от жизни праздной и легкой, ты вступила в жизнь тяжкую, исполненную горечи, моя Моргейна, и, возможно, я изыщу для тебя испытания не менее жестокие, нежели те, что Великая Мать назначила мне. Сейчас ты думаешь лишь о том, что выучишься пользоваться Зрением и заживешь на прекрасном острове Авалон, но исполнять волю Керидвен непросто, дочь моя; ибо она - не только Великая Мать Любви и Рождения, но еще и Владычица Тьмы и Смерти. - Вивиана со вздохом пригладила мягкие волосы девочки. - А еще она - Морриган, посланница войны, и госпожа Ворон... ох, Моргейна, Моргейна, хотелось бы мне, чтобы ты приходилась мне родной дочерью, но даже тогда я бы не смогла пощадить тебя, я должна использовать тебя в ее целях, как некогда использовали меня. - Вивиана на мгновение склонила голову на плечо девочки. - Поверь, Моргейна, что я люблю тебя, ибо придет время, когда ты возненавидишь меня так же сильно, как любишь теперь...
   Моргейна порывисто бросилась на колени.
   - Никогда, - зашептала она. - Я - в руках Богини... и в твоих руках...
   - Да позволит Богиня, чтобы ты вовеки не раскаялась в этих словах, отозвалась Вивиана, протягивая руки к огню: миниатюрные, сильные, со вздувшимися от старости венами. - Этими руками я помогала детям появиться на свет, с этих рук однажды стекала кровь мужчины. Некогда я предательством заманила мужчину навстречу смерти, мужчину, что лежал в моих объятиях и я клялась ему в любви. Я нарушила мир и покой твоей матери, а теперь вот еще и отобрала у нее детей. Разве ты не ненавидишь и не боишься меня, Моргейна?
   - Я боюсь тебя, - проговорила девочка, не вставая с колен, ее смуглое, напряженное личико озарял отблеск пламени. - Но возненавидеть тебя я никогда бы не смогла.
   Вивиана глубоко вздохнула, гоня прочь предвидение и ужас.
   - Это не меня, но ее ты страшишься, - промолвила она. - Мы обе - в ее руках, дитя. Твоя девственность посвящена Богине. Смотри, сохрани ее до тех пор, пока Мать не объявит свою волю.
   Маленькие ладони Моргейны легли на руки жрицы.
   - Да будет так, - прошептала она. - Клянусь.
   На следующий день Моргейна отправилась в Дом дев, там суждено ей было провести много лет.
   ТАК ПОВЕСТВУЕТ МОРГЕЙНА
   "Как написать про обучение жрицы? То, что не самоочевидно, хранится в глубокой тайне. Те, что прошли по этому пути, все знают и так; те, что не прошли, никогда не поймут, хотя бы я и записала все то, что запретно. Семь раз наступал Белтайн и семь раз оставался позади, семь раз зимы терзали нас всех жестоким холодом. Зрение приходило ко мне легко, ведь Вивиана говорила, что я рождена жрицей. Куда труднее оказалось сделать так, чтобы Зрение проявлялось по моей воле и не иначе и закрывать врата Зрения, когда видеть мне не подобало.
   Труднее всего давались мелкие волшебства, ведь так непросто в первый раз направить мысли по непривычному пути. Вызывать огонь и управлять им по своему желанию; призывать туманы и дожди - все это несложно, но понять, когда следует вызвать дождь или туман, а когда предоставить это воле Богов, гораздо сложнее. Были и другие уроки, где владение Зрением ничем не могло мне помочь: свойства трав, и целительство, и бесконечно долгие песни, ни единого слова из которых нельзя записать, ибо можно ли знание о Великих доверить пергаменту, созданному руками человека? Одни уроки дарили чистую, незамутненную радость - мне позволили выучиться играть на арфе и даже сделать свою собственную из священного дерева и внутренностей принесенного в жертву животного; а другие уроки заключали в себе неизбывный ужас.
   Кажется, труднее всего было заглядывать в себя под воздействием снадобий, что освобождали разум от телесной оболочки; тело оставалось во власти дурноты и рвоты, а освобожденный дух устремлялся за пределы времени и пространства и читал страницы прошлого и будущего. Но об этом я не скажу ни слова. И наконец, настал день, когда меня изгнали с Авалона, одетую лишь в нижнюю рубашку, оставив мне из оружия лишь маленький жреческий нож, чтобы я возвратилась, если смогу. Я знала, что, если сил у меня недостанет, меня оплачут, точно мертвую, но никогда более не отворятся передо мною врата, разве что я сама открою их своей волей и пожеланием. И вот туманы сомкнулись вокруг меня, и долго блуждала я по берегам чужого Озера, слыша лишь колокольный звон и скорбное пение монахов. Но наконец я сумела разорвать пелену туманов и воззвала к Богине - ноги мои упирались в землю, а голова касалась звезд, - и, заполнив собою весь мир, от горизонта до горизонта, я прокричала великое слово Силы...
   И туманы расступились, и я увидела перед собою знакомый, залитый солнцем берег, куда привезла меня Владычица семь лет назад, и я ступила на твердую землю своего родного дома, и зарыдала, как в тот день, когда впервые оказалась здесь перепуганным ребенком. И тогда мне между бровями рука самой Богини начертала знак полумесяца... но это - таинство, о коем писать запрещено. Те, что ощутили на своем челе обжигающий поцелуй Керидвен, поймут, о чем я говорю.
   На вторую весну после этого, когда меня освободили от обета молчания, Галахад, уже отличившийся в битвах с саксами под началом своего отца Бона, короля Малой Британии, возвратился на Авалон".
   Глава 12
   Поднявшись до определенной ступени, жрицы по очереди прислуживали Владычице Озера, а этой весной, когда Вивиана была постоянно занята, готовясь к празднеству летнего солнцестояния, одна из жриц даже спала в маленьком сплетенном из прутьев домике, чтобы при Владычице кто-то находился неотлучно и днем и ночью. Ни свет ни заря, когда солнце еще пряталось в тумане у края горизонта, Вивиана вошла в комнату, смежную с ее собственной, где спала ее прислужница, и безмолвным жестом разбудила ее.
   Прислужница села на постели и поспешно натянула тунику из оленьей кожи поверх нижнего платья.
   - Вели гребцам приготовиться. И пойди позови ко мне мою родственницу Моргейну.
   Несколько минут спустя Моргейна уже почтительно застыла у входа. Вивиана, стоя на коленях, разводила огонь. Появилась девушка совершенно беззвучно: после девяти лет обучения искусствам жрицы передвигалась она так бесшумно, что о приближении ее не возвещали ни звук шагов, ни даже дуновение ветерка. Однако ж после стольких лет обучения Моргейна так привыкла к обычаям жриц, что ничуть не удивилась, когда, едва она встала на пороге, Вивиана обернулась и молвила:
   - Входи, Моргейна.
   Вопреки обыкновению Вивиана не пригласила родственницу присесть, но окинула изучающим взглядом.
   Моргейна была невысока и в росте вряд ли прибавит, за годы, проведенные на Авалоне, она уже выросла до отведенного ей предела - на какой-нибудь дюйм выше Владычицы. Темные волосы, заплетенные в косу, перехватывал ремешок из оленьей кожи. На ней было темно-синее платье и кожаная верхняя туника, как носят жрицы, а между бровями загадочно поблескивал синий полумесяц. И тем не менее, при том, что спокойная, уверенная в себе девушка ничем не выделялась среди прочих жриц, в глазах ее виделся стальной блеск под стать тому, что отличал взгляд Вивианы, и Вивиана знала по опыту: даже будучи миниатюрной и хрупкой, при желании девушка может облечься в чары и явиться не только высокой и статной, но и исполненной величия и могущества. Уже сейчас она казалась вне возраста и времени, Вивиана знала, что внешне она почти не изменится даже тогда, когда в темных волосах ее пробьется седина.
   "Нет, она некрасива", - подумала Вивиана не без облегчения и тут же задумалась, а почему для нее это так важно. Не приходилось сомневаться, что Моргейна, подобно всем прочим девушкам - и даже будучи жрицей, посвятившей себя служению Богине, - мечтает быть красавицей и остро переживает, что это не так. "Вот доживешь до моих лет, девочка, - подумала Вивиана, презрительно скривив губы, - и тебе будет все равно, красива ты или нет, ибо все вокруг сочтут тебя ослепительно прекрасной, ежели ты того пожелаешь, а ежели нет, ты сможешь устроиться в уголке, притворяясь никчемной старухой, что давным-давно уже ни о чем таком и не помышляет". Более двадцати лет назад Вивиане самой пришлось выдержать мучительную внутреннюю борьбу, когда на ее глазах подрастала и расцветала Игрейна, обретая яркую, рыже-каштановую красоту, за которую Вивиана, тогда еще совсем молодая, охотно продала бы и душу, и все свое могущество. Порою, в минуты сомнения и неуверенности, Вивиана гадала, а не выдала ли она Игрейну за Горлойса лишь для того, чтобы прелесть молодой женщины не стояла вечно у нее перед глазами, словно в насмешку над ее собственной суровой смуглостью. "Но ведь я привела Игрейну к любви того самого мужчины, что был предназначен ей еще до того, как воздвигли круг камней Солсбери..."
   С запозданием осознав, что Моргейна все еще стоит неподвижно, дожидаясь приказаний, Владычица улыбнулась.
   - Воистину, я старею, - промолвила она. - На мгновение я ушла в воспоминания. Ты уже не дитя, что привезли сюда много лет назад, но порою я об этом забываю, моя Моргейна.
   Моргейна улыбнулась, и улыбка эта чудесным образом преобразила ее лицо, обычно несколько мрачное. "Как у Моргаузы, - подумала про себя Вивиана, - хотя ни в чем другом они не схожи. Это - кровь Талиесина".
   - Сдается мне, ты ничего не забываешь, госпожа.
   - Пожалуй, что и нет. Ты уже завтракала, дитя?
   - Нет. Но я не голодна.
   - Хорошо. Я хочу послать тебя с ладьей.
   Моргейна, привычная к молчанию, лишь почтительно кивнула.
   Ничего необычного в этой просьбе, разумеется, не было - ладью от Авалона всегда направляла жрица, знающая тайный путь через туманы.
   - Это семейное поручение, - продолжала между тем Вивиана. - Ибо к острову направляется мой сын, и я подумала, должно бы родственнице встретить его и приветить, как подобает.
   - Как, Балан? - не сдержала улыбки Моргейна. - А разве приемный брат Балин не устрашится за его душу, ежели тот ненароком удалится за пределы слышимости церковных колоколов?
   В глазах Вивианы заплясали смешинки.
   - Оба они - гордые мужи и закаленные в боях воины и ведут безупречную жизнь, даже по меркам друидов: не причиняют вреда ближнему, не притесняют слабого и неизменно стремятся исправить зло везде, где оказываются. Не сомневаюсь, что, сражаясь бок о бок, в глазах саксов они становятся в четыре раза ужаснее... По чести говоря, эти двое не страшатся ничего, кроме разве вредоносной магии злобной колдуньи, что родила одного из них... Вивиана хихикнула, точно девчонка, и вслед за нею прыснула и Моргейна.
   - Право слово, я ничуть не жалею, что отправила Балана на воспитание во внешний мир, - отсмеявшись, проговорила Владычица. - Призванию друида он чужд, и друид из него получился бы не ахти какой; и ежели для Богини он потерян, так не сомневаюсь, что она приглядит за ним сама и по-своему, даже если он молится ей, перебирая четки, и зовет ее именем Девы Марии. Нет, Балан на побережье, сражается с саксами под знаменами Утера, и я этому рада. А говорю я про своего младшенького.
   - Мне казалось, Галахад сейчас в Малой Британии.
   - И мне тоже так казалось, но прошлой ночью я увидела его при помощи Зрения... он здесь. Когда мы встречались в последний раз, ему было не больше двенадцати. Он заметно подрос, скажу я тебе; сейчас ему, надо думать, уже семнадцатый год пошел; впору оружие в руки брать, вот только не знаю доподлинно, суждено ли ему стать воином.
   Моргейна улыбнулась, и Вивиана припомнила, как Моргейна впервые появилась на острове одинокой, неприкаянной девочкой, в свободное время ей иногда позволяли играть с Галахадом, с единственным ребенком, что воспитывался на острове помимо нее.
   - Бан Бенвикский, верно, уже стар, - заметила Моргейна.
   - Стар, это верно, и сыновей у него много, так что мой сын среди них всего лишь один из многих бастардов короля. Но сводные братья его опасаются: они предпочли бы, чтобы Галахад уехал куда-нибудь с глаз долой, ведь с ребенком от Великого Брака нельзя обращаться, точно с самым обычным бастардом, - ответила Вивиана на невысказанный вопрос. - Отец готов подарить ему землю и замки в Бретани, но я уж позаботилась - ему в ту пору еще шести не исполнилось, - чтобы сердце Галахада всегда оставалось здесь, на Озере.
   В глазах Моргейны что-то вспыхнуло, и Вивиана вновь отозвалась на то, что произнесено вслух не было.
   - Жестоко - навсегда лишить его покоя? Это не я жестока, но Богиня. Его судьба - здесь, на Авалоне, и при помощи Зрения я видела, как он преклоняет колени перед Священной Чашей...
   И вновь, не без иронии, еле заметным движением Моргейна изъявила согласие, - к этому жесту прибегают жрицы, связанные обетом молчания, в знак того, что выслушали повеление и готовы повиноваться.
   Внезапно Вивиана рассердилась сама на себя. "Я сижу здесь, оправдываясь в том, что сделала со своей жизнью и жизнями моих сыновей, перед девчонкой несмышленой! Я не должна ей давать объяснений!" Владычица заговорила, и на сей раз голос ее зазвучал холодно и отчужденно.
   - Отправляйся с ладьей, Моргейна, и привези его ко мне.
   И в третий раз безмолвным жестом Моргейна подтвердила согласие - и повернулась уходить.
   - Погоди, - остановила ее Вивиана. - Вот привезешь ко мне сына - и позавтракаешь здесь, с нами, он тебе кузен и родич, в конце концов.
   Моргейна вновь улыбнулась, а Вивиана вдруг осознала, что намеренно пыталась вызвать улыбку на ее устах, - и удивилась себе самой.
   Моргейна спустилась вниз по тропе к краю Озера. Сердце ее все еще билось быстрее, чем обычно; в последнее время очень часто случалось так, что в беседах с Владычицей душу ее переполняли любовь и гнев, и ни то, ни другое выказывать не полагалось, так что в мыслях у юной жрицы творилось что-то странное. Девушка сама на себя изумлялась: не ее ли учили контролировать свои чувства так же, как слова и даже мысли?
   Галахада она помнила по первым своим годам пребывания на Авалоне этакий тощенький, смуглый, впечатлительный мальчуган. Особо теплых чувств он у Моргейны не вызывал, но, истосковавшись сердцем по своему родному маленькому братишке, девочка позволяла одинокому, неприкаянному малышу бегать за ней по пятам. А потом его отослали на воспитание, и с тех пор Моргейна видела его только раз (тому тогда исполнилось двенадцать) сплошные глаза, зубы и кости, торчащие из-под одежды, которую мальчишка перерос. К тому времени Галахад преисполнился яростного презрения ко всему женскому, а сама она перешла на самую трудную ступень обучения и внимания на него почти не обращала.