Брэдли Селеста. Притворщик

   Находясь в Лондоне, Агата мало что могла сделать, разве что дать миссис Белл кое-какие советы и указания.
   Зато она могла сколько угодно думать о Саймоне. Вчерашний поцелуй, хотя он и был всего лишь уловкой, заставлял учащенно биться ее сердце всякий раз, когда она вспоминала о нем.
   Ей тоже нравилось целовать его, хотя это лишало ее спокойствия. Агата облизнула губы в надежде уловить хотя бы легкий привкус корицы. И на мгновение представила себе полутемный кабинет, где она так крепко прижималась к Саймону…
   В раздевалку вошли две незнакомые Агате дамы, и она осознала, что уже несколько минут стоит тут. Что за глупость! Как будто у нее нет более важных занятий, чем думать о каких-то поцелуях. Уж лучше ей поскорее взяться за дело.
   Покинув раздевалку, Агата направилась в палату на первом этаже, где специфические запахи больницы отвлекли ее наконец от посторонних мыслей.
   Агата не была здесь всю прошлую неделю и успела забыть, как влияет на нее пребывание в больнице. Молодые солдаты, лежавшие на койках в палатах и коридорах госпиталя, казались ей почти детьми, однако в глазах каждого из них она видела ужас. Они побывали, в пекле, где повидали смерть, и воспоминания об этом останутся у них навсегда.
   Держа в руках тазик с горячей водой и марлевыми салфетками, Агата переходила от койки к койке. В другом конце палаты Клара Симпсон, молодая вдова, которая, кажется, приходилась родственницей миссис Трапп, кормила с ложки молчаливого паренька и шепотом уговаривала его поесть, тогда как у самой по щекам катились слезы.
   Агата сделала вид, что не заметила этого. Все женщины, работавшие в госпитале – добровольцы и профессиональные медсестры, старались не обсуждать между собой безнадежные случаи: они боялись говорить о смерти вслух, чтобы не накликать беды.
   – Солнечный лучик наконец-то заглянул и ко мне! – послышался радостный мужской голос за спиной Агаты, и она улыбнулась. Коллиз Тремейн был ее любимчиком среди пациентов: он обладал несомненным обаянием и мечтал стать музыкантом. Это было до того, как, надев военную форму, он ушел на войну, где ему снарядом раздробило руку.
   Поговаривали, что ему совсем отнимут руку, но наблюдательный фельдшер, которого уже мутило от вида целой кучи ампутированных конечностей, сваленных у его ног, заметил, что у этого молодого солдатика левая рука все еще теплая и вздрагивает, когда ему делают укол.
   – Пожалуй, стоит оставить ему руку, – заявил фельдшер. – По всей вероятности, она будет бесполезна, словно бревно, но он все-таки останется целым. – Потом он зашил раны и крепко привязал руку к лубку, по возможности подогнав друг к другу осколки кости.
   Когда Коллиз очнулся после хирургической операции и понял, что отныне его левая рука лишь бесполезное украшение, он пришел в отчаяние и некоторое время лежал молча, неподвижно уставившись в потолок. Дотом его губы дрогнули в улыбке, и, взглянув на Агату, он сказал:
   – Ничего не поделаешь. Придется мне теперь научиться играть на барабане.
   Как сказал, так и сделал. Когда Агата увидела его в следующий раз, Коллиз сидел на койке, держа на коленях новый барабан вроде тех, с которыми маршируют на парадах.
   Поощряемый товарищами по палате, он научился играть на барабане одной рукой, причем проворные пальцы правой руки с большой точностью управляли обеими барабанными палочками.
   Когда Коллиз не играл, он все время вертел палочки между пальцами, чтобы научиться еще лучше управлять ими.
   – Доброе утро, – сказала Агата и, не удержавшись, пошутила: – Ты бы поосторожнее вертел этими штуками в воздухе. Рядовой Соумс поклялся сжечь твои палочки, если одна из них снова стукнет его по носу.
   – Соумс – обыватель, ему недоступно наслаждение тонким искусством игры на ударных инструментах, – заявил Коллиз и, улыбнувшись, добавил: – Я скучал по вам, ангелочек. – Он огляделся вокруг и прошептал: – Как насчет карт? Вы принесли их?
   – Коллиз, я уже выиграла у тебя твой дом, твой скот и твоего первенца. Разве не довольно с тебя?
   Коллиз откинулся на подушки.
   – Возможно, я и сегодня проиграю, ну и что? Зато наблюдать за вами – одно удовольствие.
   Агата присела на краешек койки.
   – Ладно, но только одну партию, и после этого ты от меня отвяжешься. Не станешь просить дать тебе еще один шанс?
   – Слово джентльмена.
   Сунув руку в карман платья, Агата извлекла колоду карт, и Коллиз, продолжая улыбаться, уселся поудобнее, после чего сообщил:
   – Дядюшка Далтон забирает меня к себе. Как ни странно, прежде он был не в восторге от моей идеи стать музыкантом и играть в оркестре театра «Друри-Лейн».
   – Наверное, он не любитель театра?
   – Думаю, он не любитель театра такого рода, – усмехнулся Коллиз.
   Агата понятия не имела, что он имеет в виду, но тем не менее кивнула в знак согласия. Жизнь в Лондоне то и дело ставила ее в тупик, но она предпочитала этого не показывать.
   – Коллиз, ты меня удивляешь. Зачем ты поднимаешь такую вульгарную тему в присутствии леди? – пророкотал за ее спиной незнакомый голос.
   Агата быстро оглянулась: какой-то человек наклонился над ней так низко, что она сначала даже испугалась. Коллиз фыркнул:
   – Дядя Далтон, позволь представить тебе миссис Эпплкуист, которая, я уверен, с удовольствием встала бы, если бы ты не нависал над ней.
   Приняв эти слова за руководство к действию, Агата встала, и ее глаза оказались всего лишь на уровне галстука здоровяка Далтона.
   – Рада познакомиться с вами, галстук дядюшки Далтона, – сдержанно произнесла она.
   Услышав это, Коллиз фыркнул, но Агата не хотела поощрять его и вежливо подождала, пока ее слова дойдут до сознания Далтона.
   – Извините, миссис Эпплкуист. Как я неловок! – Широкая грудь наконец отодвинулась, и Агата смогла посмотреть. Далтону в лицо.
   Уже через секунду она была уверена, что большинство женщин сочли бы стоящего перед ней мужчину потрясающим, однако на ее чувства он не оказывал такого воздействия, как Саймон. И все же нельзя было отрицать, что широкие плечи и четкая линия подбородка обладают немалой привлекательностью, как и его глаза, серебристые, словно у волка.
   Агата протянула руку.
   – Ну вот, дядюшка Далтон, мы и познакомились.
   – Моя фамилия Монморенси, а называть себя дядей Далтоном я позволяю только такому неотесанному парню, как Коллиз.
   – Пожалуй, вы правы. А теперь я должна вернуться к своим обязанностям, господа. Агата обернулась. – Рада, что ты уезжаешь домой, Коллиз. Я буду очень скучать без тебя. – Она наклонилась и чмокнула его в щеку.
   Коллиз улыбнулся:
   – Вы должны приехать навестить нас, ангелочек, поэтому мы с дядей скоро пригласим вас и мистера Эпплкуиста, не так ли, дядя?
   – С удовольствием, Коллиз, но мистеру Эпплкуисту может не понравиться, что ты называешь его жену всякими ласкательными именами…
   – Напротив, считаю, он будет только рад…
   Оставив дядю с племянником спорить, Агата еще раз кивнула обоим и отправилась к следующему пациенту.

Глава 10

   Войдя в клуб, служивший прикрытием, Саймон небрежно кивнул стоявшему в дверях Стаббсу. Проходя через главный зал клуба, он мысленно отметил, что за столиком нет ни души.
   Через малозаметный служебный вход Саймон прошел в помещение «Клуба лжецов», где трое его людей сгрудились вокруг карты, разложенной на столе, а четвертый сидел в углу и писал отчет. Затем он открыл дверь в офис, который занимал Джекем.
   Настоящий офис Саймона был строго засекречен, и о том, как в него проникнуть, знали всего несколько человек, одним из которых был Джеймс Каннингтон.
   Когда Саймон с досадой швырнул на вешалку шляпу и плащ, Джекем с удивлением взглянул на него.
   – Привет, старина, – осторожно произнес он. – Есть что-нибудь новенькое?
   – После выступлений заклинательницы змей у нас появилось шесть новых клиентов. Курт сказал, что выросла цена на баранину и теперь ему нужен еще один парнишка для всякой грязной работы на кухне. Еще заходил этот тщедушный Фиблс, сказал, что у него есть кое-что для тебя.
   Саймон насторожился. Фиблса он задействовал в деле Джеймса и ему, единственному человеку, сообщил о том, что кое-кого разыскивает.
   Вскоре ловкому карманнику удалось получить информацию о банковском счете Джеймса, и теперь он наблюдал за некоторыми заведениями на случай появления там этого человека.
   Усевшись на диван, Саймон потянулся.
   – Он сказал, где его искать?
   – Сегодня он будет работать на улице перед нашим зданием, но я велел ему не запускать руки в карманы наших клиентов. Пусть уж лучше они оставят свои денежки у нас в клубе.
   – Тут ты прав. – Саймон кивнул. – Пойду поищу его сам. Думаю, это не займет много времени.
   Выйдя из клуба, Саймон вскоре наткнулся на Фиблса, который с отсутствующим видом подпирал спиной уличный фонарь, отыскивая глазами жертву среди прохожих.
   – Удачный денек?
   Фиблс, немного смутившись, пожал плечами.
   – Работаю, чтобы поразмять пальцы, мистер Рейн.
   – Ясно. А что ты добыл для меня?
   – Нынче утром я был в Челсийском госпитале. Мистера Каннингтона я там не видел, зато видел Рена Портера, который лежит в палате на третьем этаже и очень неважно выглядит.
   – Портер? Пропади все пропадом! – Саймон даже не знал, что Портер попал в беду. Его последний отчет пришел вовремя, а следующий ожидался только завтра. – И что он сказал?
   – В том-то и дело, сэр, что ничего. Бедняга ранен в голову, и врачи считают, что он едва ли выживет.
   Саймон почувствовал угрызения совести: еще один хороший человек уходит из жизни.
   – Они знают, кто он такой?
   – Нет, сэр, они называют его Джон Дей. Сказать по правде, я с трудом узнал его. Если бы не вьющиеся волосы, его бы и родная мать не узнала.
   – Ладно, я позабочусь о том, чтобы его оттуда забрали, и узнаю, что им известно.
   В Лондоне было несколько квартир, которые в случае необходимости использовались его людьми; в одну из них следовало перевезти Рена и обеспечить самый лучший уход, который можно купить за деньги. Может быть, свершится чудо и Рена все же удастся спасти.
   Кивнув Фиблсу, Саймон повернулся, но тщедушный карманник окликнул его:
   – Есть еще кое-что, сэр. Та женщина, о которой вы спрашивали, – она пользуется банковским счетом Каннингтона.
   Саймон замер.
   – Что ты о ней знаешь?
   – Ее представляли кому-то этим утром в палате на первом этаже госпиталя. Она была там все время, я сам видел.
   Миссис Эпплкуист в госпитале? Впрочем, где же еще разыскивать Джеймса, как не там?
   – Спасибо, Фиблс, хорошая работа.
   – Рад стараться, сэр.
   В клуб Саймон не вернулся; вместо этого он отправился в госпиталь, чтобы увидеть Рена и молча попросить у него прощения. Мысль о том, что он увидит там также и Агату, лишь немного улучшила его настроение.
   Прибыв в госпиталь, Саймон уверенно прошел внутрь; никто даже не взглянул на него, и он, следуя указаниям Фиблса, без труда отыскал нужную палату.
   – Ох, Рен, – прошептал он, подойдя к койке Джона Дея. – Ты и впрямь не очень хорошо выглядишь.
   Молодой человек неподвижно лежал на койке, и его можно было бы принять за умершего, если бы не едва заметное дыхание, чуть приподнимавшее грудь.
   Удивительно, что Фиблс вообще узнал Портера. Опухшее лицо несчастного почти сплошь состояло из синяков и ссадин, кудрявые волосы скрывала марлевая повязка.
   Саймон внимательно посмотрел на диаграмму, висевшую в изножье койки. Судя по всему, надежды на то, что Джон Дей выживет, почти не оставалось.
   Вернув диаграмму на место, Саймон положил руку на плечо Рена и мысленно пообещал скоро вернуться за ним, после чего окинул взглядом палату, отыскивая среди раненых знаковые лица.
   Задержавшись у двери палаты, он заметил Агату: она сидела на краю койки одного из раненых солдат и… играла с ним в карты. На койке было еще много свободного места, потому что у несчастного отсутствовали обе ноги.
   – Я снова обыграла тебя, Шеймус, – услышал Саймон, – а теперь тебе надо отдохнуть, у тебя снова лихорадка. Если ты не ляжешь сейчас же, я пожалуюсь на тебя старшей сестре.
   Раненый усмехнулся и поднял вверх обе руки.
   – Нет, только не это! Обещаю, я буду вести себя как паинька.
   Агата с улыбкой на губах отошла от Шеймуса, и тут Саймон заметил, что улыбка исчезла с ее лица. Думая, что на нее никто не обращает внимания, Агата смахнула слезы и глубоко вдохнула, после чего перешла к соседней койке.
   Саймон отошел от входной двери и остановился в задумчивости. Это было совсем не то, что он ожидал обнаружить. Даже взрослый мужчина едва ли смог бы пробыть у койки Рена хотя бы в течение четверти часа. Как могла Агата проводить по несколько часов то с одним, то с другим раненым, зная, что многие из них не выживут? И почему она это делала?
   Ему следовало серьезно пересмотреть свои выводы в отношении мотивов, которыми руководствуется леди Агата, и понять, какая же она настоящая? Распутная любовница, которую описывал Джеймс? Безупречная профессионалка? Или просто милая женщина, отдающая свои силы, чтобы облегчить чужие страдания и горе?
   Письмо, которое Саймон прочел утром, говорило о ее невиновности, но в связи с ним возникал ряд новых вопросов.
   На последней странице содержались, указания «дорогой миссис Белл» о том, как в дальнейшем избегать вопросов «лорда Фистингема».
 
   Скажите ему, что я уехала подлечиться в Кендал, но будьте осторожны. Ему не следует знать о моем отъезде из Ланкашира, иначе он сразу поймет, что я нахожусь в Лондоне. Уверена, что скоро получу весточку от Джеймса, и тогда…
 
   Ланкашир. Джеймс был родом из Ланкашира, хотя долгие годы не жил там. Судя по всему, эта связь началась раньше, чем первоначально предполагал Саймон.
   Но кто этот лорд Фистингем? Еще один любовник? Возможно, этого человека она держала про запас на тот случай, если Джеймса не удастся отыскать. Впрочем, в это Саймон не слишком верил.
   Так и не найдя ответа, он медленно повернулся и отправился оформлять документы для выписки Рена из госпиталя.
 
   Джеймс Каннингтон перекатился на бок на вонючем тюфяке и прищурился, увидев утренний свет, пробивающийся между досками. Судя по всему, уже наступило утро.
   Ему не часто удавалось усилием воли выйти из наркотического тумана, в котором его держали, и когда это случалось, он старался заметить как можно больше подробностей вокруг.
   Он понимал, что находится на судне, вероятнее всего – на рыболовном, если судить по запаху. Судно было старым, потому что скрипело при подъеме каждой волны, а доски обшивки покоробились.
   Одна из щелей оказалась достаточна широкой, и, прижавшись к ней глазом, можно было разглядеть часть внешнего мира – по крайней мере, то, что находилось выше ватерлинии.
   Судя по всему, они стояли в порту, но сквозь щель, обращенную в сторону моря, Джеймс никогда не видел других судов. Их судно принадлежало французам, которые орали друг на друга и непристойно ругали его, когда приносили ему еду, или били. Джеймс выучил множество новых ругательств, но сомневался, что ему когда-нибудь представится случай ими воспользоваться.
   Зато теперь он знал, что человек может довольно долго прожить на черством, как камень, хлебе и прогорклой воде, от которой воняет дохлой рыбой и гнилью.
   Джеймс откинул голову на тюфяк. Если он будет вести себя тихо, бандит, который принесет ему еду, вполне вероятно, уйдет, презрительно пнув его разок-другой и только.
   Вскоре появился дюжий мужик, которого Джеймс мысленно окрестил Быком; он швырнул хлеб на пол рядом с соломенным тюфяком и с размаху поставил на пол ведро, расплескав воду, затем злобно пнул Джеймса в бок.
   – Просыпайся ленивый англичанин!
   Джеймс наблюдал за Быком из-под ресниц, опасаясь, как бы не получить еще один пинок, но чувство самосохранения моментально улетучилось, как только он заметил газету, торщащую из заднего кармана его мучителя.
   Новости! Из местной газеты можно получить множество полезных сведений: узнать, где он находится, какое сегодня число и как обстоят дела на фронте…
   Он должен заполучить газету. Но как?
   Пожалуй, для начала «ленивый англичанин» проснется. Джеймс со стоном скатился на пол, и француз повернулся, недовольно заворчав; он поднял ногу, приготовившись пинком водворить пленника на место.
   Несмотря на слабость, Джеймсу не составило особого труда ухватиться за поднятую ногу и повалить на себя грузного детину, но тут Бык от неожиданности громко вскрикнул. Проклятие! Услышав его крик, сюда могли прибежать остальные бандиты.
   С нескольких попыток Джеймсу удалось вытащить из кармана француза газету, и она упала на пол, после чего он пинком ноги забросил газету под тюфяк.
   После этого он позволил Быку стряхнуть его с себя, а явившиеся на шум остальные тюремщики еще долго перекидывали его друг другу, ругая последними словами.
   Уже теряя сознание, Джеймс все-таки успел заметить, что их шестеро. Он надеялся лишь после побоев вспомнить, куда засунул газету.
 
   Закончив проверку палат на втором этаже, Агата стала спускаться по широкой мраморной лестнице в вестибюль, когда привезли новых раненых; однако Джейми среди них не было.
   Последние несколько ступенек она преодолела почти бегом, потому что ей не терпелось выйти на свежий воздух.
   – Агата! – окликнул ее знакомый голос, и она, чуть не поскользнувшись на мраморном полу, остановилась, замахав руками как ветряная мельница, чтобы удержать равновесие. – Осторожно не расшибитесь!
   Лавиния. Только ее здесь не хватало!
   – Благодарю, миледи. Полагаю, вы решили навестить раненых?
   – Сомневаюсь, что могу позволить себе тратить на это время. Я пришла, чтобы поговорить с администрацией о предстоящем посещении госпиталя принцем-регентом.
   – Принцем-регентом?
   – Надеюсь, вы помните, кто правит нашей империей? Таких безмозглых людей я еще не видела, – добавила она пренебрежительно. – Если бы не премьер-министр, мы бы и оглянуться не успели, как Англия капитулировала бы перед Францией.
   Однако по блеску ее глаз Агата без труда догадалась, что леди Уинчелл в полном восторге оттого, что находится в самой гуще деятельности, связанной с подготовкой столь знаменательного мероприятия.
   – Дорогие дамы, как я рад, что встретил вас здесь обеих!
   Обернувшись, Агата увидела, что к ним приближается Саймон. Ну вот, только его здесь не хватало!
   – Мортимер! Что ты здесь делаешь, дорогой?
   – Мистер Эпплкуист, как приятно снова видеть вас! Возможно, вы с женой сможете прийти к нам на следующей неделе поиграть в карты?
   – Я не играю в карты, леди Уинчелл, но тем не менее благодарю вас.
   Агата предупреждающе посмотрела на Саймона. Лавиния скользнула по ней холодным взглядом, напоминавшим взгляд змеи.
   – Ну конечно, не играете, как я могла забыть? Ну что ж, придется нам придумать какое-нибудь более, доступное развлечение.
   – Отличная мысль, миледи, – поспешно произнес Саймон. – С нетерпением будем ждать вашего приглашения.
   – Не сомневаюсь, мистер Эпплкуист, не сомневаюсь! – Одарив Агату ледяной улыбкой, Лавиния грациозно повернулась и удалилась.
   – Черт бы тебя побрал, Саймон! – Агата была вне себя. – Что ты себе позволяешь?
   – Мне показалось, что тебя пора спасать от ярости этой мегеры. – Саймон весело взглянул на нее.
   – Я сама прекрасно справилась бы с ней. Она не знает, что я знаю, а пока она не знает, что я знаю, я нахожусь в более благоприятном положении.
   – Лучше скажи, что тебя сюда привело?
   – Ну, я пришел… чтобы увидеть тебя и пригласить на прогулку.
   При мысли о прогулке Агате сразу полегчало. Не скрывая нетерпения, она схватила Саймона за руку и потащила его на улицу.
   – Давай поедем в Гайд-парк – я там еще ни разу не была. – Ей вдруг безумно захотелось хотя бы на один-единственный вечер стать девушкой, отправившейся на прогулку со своим парнем по улицам Лондона.
   На улице Саймон остановил двухместный наемный экипаж, и когда они сели, Агата, придвинувшись к нему поближе, попыталась убедить себя, что делает это исключительно для того, чтобы согреться.
   – Судя по приглашениям, полученным сегодня, нам придется потрудиться. Думаю, что от музыкальных вечеров следует отказаться: я предпочитаю бывать там, где можно поддерживать разговор с гостями мужского пола. А вот танцы и званые ужины подойдут – там гораздо больше возможностей.
   – Агата, неужели мы не можем хотя бы сейчас ограничиться какой-нибудь темой для разговора попроще?
   – Ну в таком случае давай поговорим о нашем плане…
   – Дорогая, я готов поговорить о чем угодно, только не об этом.
   – Но тогда о чем же? Может быть, ты расскажешь мне еще что-нибудь о своей матери и о рынке Ковент-Гарден?
   – Поскольку сегодня как раз базарный день, почему бы тебе не увидеть Ковент-Гарден своими глазами?
   – О, с удовольствием!
   – Тогда вперед. – Саймон высунул голову из окошка и что-то сказал вознице, после чего экипаж прибавил скорость и быстро покатил по улицам Лондона.

Глава 11

   Рынок оправдал самые смелые ожидания Агаты: столько людей и такое количество самых разнообразных товаров она никогда не видела.
   Огромная площадь, разделенная рядами прилавков, на которых располагались всевозможные фрукты и овощи, напоминала настоящий лабиринт, где горы фруктов и овощей перемежались с нежным товаром продавцов цветов и галантерейщиков.
   Саймон, не торгуясь, купил букетик фиалок у какой-то оборванки, которая стояла у входа в церковь. У Агаты затрепетало сердце, когда он повернулся и с учтивым поклоном протянул ей цветы.
   Уходя, она оглянулась и увидела, как женщина, сжимая монетки в руке, смотрит им вслед с таким видом, словно Саймой спас ее жизнь; судя по числу худеньких детишек, цепляющихся за юбки торговки, так оно и было.
   Щедрый вор. Как это похоже на Саймона. Вот он снова остановился, и Агата, проследив за направлением его взгляда, увидела измазанного сажей мальчугана, который, сидя на земле, дремал, сжимая в руке огрызок яблока.
   – Что? – тихо спросила она. – Что ты там увидел?
   – Себя. – Саймон сказал это очень тихо, так что она его едва расслышала.
   Агата снова взглянула на мальчика, на его щетки и тряпки, которые он обхватил ногами, чтобы их не украли, пока он дремлет.
   – Значит, ты действительно трубочист?
   – Был трубочистом. – Саймон тряхнул головой, пытаясь прогнать воспоминания. – Теперь я вырос и больше не подхожу для этой роли.
   – Это очень трудная работа?
   Саймон лишь пожал плечами, и Агата, наклонившись к мальчику, осторожно прикоснулась к его плечу.
   Паренек поморгал и смущенно уставился на нее.
   Не думая о том, что может испачкать перчатки, Агата взяла его руку и вложила в нее сложенные бумажки. Очевидно, это были фунтовые банкноты, потому что мальчуган сначала недоверчиво вытаращил глаза, а потом взглянул на Агату почти с благоговением.
   Улыбнувшись маленькому трубочисту, Агата подошла к Саймону.
   – Может быть, купим что-нибудь? При виде всего этого изобилия у меня разыгрался аппетит.
   Саймон остановил ее, взяв за руку.
   – Сначала скажи, почему ты это сделала?
   – Потому что, взглянув на него, я увидела тебя…
   Вскоре Агата уже оживленно торговалась с продавцом, как будто не отдала только что знакомому мальчишке в десять раз большую сумму.
   Пока они шли по рынку, Агата высказывала свои замечания о таких вещах, которые Саймон перестал замечать много лет назад. Потом он купил ей у пасечника немного сотового меда, и Агата поделилась медом с ним.
   У нее вкус меда вызвал воспоминания об Эпплби, о летних днях в саду, о яблоневом меде и о том, как она каждое утро намазывала мед на кусочек поджаренного хлеба. К несчастью, сейчас она меньше всего хотела бы вернуться домой, где ее не ждало ничего хорошего. В Лондоне же ей еще предстояло так много всего увидеть, пережить, и к тому же здесь был тот, с кем ей уж точно никак не хотелось бы расставаться.
   Саймон не был на рынке очень давно, и хотя здесь почти все осталось таким же, как всегда – те же звуки, запахи, знакомые с детства, – он не встретил ни одного знакомого лица. Ну что ж, ведь прошло двадцать лет, а жизнь уличного торговца коротка и тяжела.
   Теперь он чувствовал себя внутренне свободным, как будто больше никто и нигде ничего от него не ожидал.
   Это давало ему возможность сосредоточиться на ближайшей цели и выяснить наконец, кем же является на самом деле его новая знакомая.
   – Расскажи мне, где ты росла, Агата.
   – Хорошо, но только если ты расскажешь, как стал вором. – Она улыбнулась. – Ты расскажешь мне свою историю, а я – свою. – Агата протянула руку, чтобы скрепить сделку.
   Саймон на мгновение задумался.
   – Ладно, идет. – Он крепко пожал ее руку. – Итак, я начинаю. Однажды я спас сына одного богатого человека от похищения, и он отблагодарил меня, обучив всему, что знал сам о замках и сейфах.
   – Это ты называешь благодарностью? – с сомнением уточнила Агата.
   – Для парнишки, который, чтобы не умереть с голоду, целыми днями лазает по трубам, а ночью спит где-нибудь в грязном переулке, все представлялось именно так.
   – А твоя мать?
   Саймон поморщился, затем вздохнул.
   – К тому времени у меня больше не было матери.
   Нежная рука Агаты сжала его ладонь.
   – Мне так жаль… Я тоже потеряла мать, когда была совсем маленькой.