Брехт Бертольд. Трехгрошовый роман

   А однажды он сделал Фьюкумби за его спокойную мину следующий выговор:
   - У вас чересчур довольный вид. Я требую от моих людей, чтобы они выглядели униженными и оскорбленными: всякий охотно заплатит, чтобы избавиться от этого отвратительного зрелища,
   Он, несомненно, испугался бы до смерчи, если бы до его сознания дошло, что подобные разговоры с подчиненными свидетельствуют о тяжелом душевном заболевании; ибо он знал, что больные не могут рассчитывать на пощаду.
   Оказалось, что достать деньги на покупку саутгемптонских кораблей Кокса не так легко.
   Миллер из Депозитного банка только замахал руками, когда Пичем заикнулся о пятидесятитысячном кредите. Ему не хотелось обижать постоянного клиента, и он сослался на свою ответственность перед семилетней владелицей банка. Он по уши увяз в делах с крупными концернами - под величайшим секретом: с концерном Крестона. Узнав, что Пичем нуждается в деньгах, он изобразил на лице испуг; в действительности же он испугался еще сильнее, чем это казалось.
   У Пичема было на личном счету в Национальном депозитном банке около десяти тысяч фунтов. Но он ни за что не хотел их трогать. Да их бы и не хватило.
   Финни утверждая, что ему необходима операция, и постоянно грозился завтра же лечь в клюшку. Один Истмен продолжал бороться, но и он не мог похвастаться успехами.
   А тут еще пришло известие, что Хейлу из морского ведомства грозит скандал.
   Кокс собственной персоной явился к Пичему и сидел в крохотной конторе за обитой жестью дверью, покуда ходили за Истменом.
   Он сообщил следующее.
   Вот уже несколько дней, как Хейл получает письма шантажного характера. Года два тому назад полиция, производя облаву в гостинице для свиданий, накрыла его жену с одним из его друзей. Автор шантажных писем утверждал, что у него имеется дневник этого друга, из которого явствовала, что Хейл обо всем узнал - и не сделал никаких выводов. Более того - он и по сей день поддерживает с этим другом деловые отношения...
   Маклер долго и пристально смотрел в глаза Истмену, к которому он главным образом и адресовался. Тот обратил, к Пичему намученное лицо.
   Ничем опять казался тяжелобольным.
   - Сколько стоит дневник? - спросил он с трудом, стараясь не смотреть на Кокса.
   - Тысячу, - не задумываясь сказал Кокс.
   - Она у него есть. КЭТС заплатила ему девять тысяч.
   Эта сказал Истмен, А Кокс терпеливо ответил:
   - У него нет ничего. Его жена много тратит на туалеты. Иначе она не нашла бы друзей даже для свиданий в гостинице. Остаток денег, полученных от КЭТС, ему придется истратить: необходимо память дело. Он в трагическом положении.
   - А если он не заплатит? - спросил Пичем.
   - Ему придется подать в отставку. Как эта ужасно, что у людей, с которыми имеешь дела, есть еще и личная жизнь! Хейл, попав в беду, тотчас же обратился ко мне, потому что я его лучший друг. О помощи он и слышать не хотел. "Это твоя чиновничья спесь, - сказал я ему. - Твои затруднения - это мои затруднения". Господа, надо что-то предпринять. Такой человек, как Хейл, не должен погибнуть из-за пустяков. Это было бы просто негуманно! И кроме того, господа, мы обязаны помочь Хейлу из чисто эгоистических соображений.
   Уходя из лавки. Кокс на секунду задержался.
   - Мамзель Полли, как видно, все еще не вернулась из Шамони? - спросил он и, примяв свой борсалино, предал ему залихватский и вызывающий вид.
   - Нет, - хрипло сказал Пичем.
   Коксу наврали, будто Полли уехала в Швейцарию заканчивать образование. Чтобы придать этой лжи правдоподобие, Пичем уже подумывал, не купить ли ему несколько открыток с видами Шамони. Потом он отказался от этой мысли. Рано или поздно, но не раньше, чем все будет улажено, придется раскрыть Коксу всю эту грязную историю. Поэтому не стоило наворачивать чересчур много лжи.
   Кокс не упускал случая осведомиться о Полли.
   На следующее утро Пичему предстояло увидеться с Хейлом и Коксом в бане. Все свои дела с КЭТС Кокс неукоснительно проводил в банях Фэзера, и притом непременно в понедельник, не считаясь с потерей времени.
   Там он встретился с Хейлом за полчаса до прихода Пичема.
   Они медленно разделись без помощи банщиц. Хейл, сорокалетний толстяк, заговорил:
   - Я всегда был против твоих эскапад с Эвелин, ты это знаешь, Уильям. Ты добился того, что Рэнч с ней рассорился. Рэнч устраивал ей из-за тебя жуткие сцены, это целая эпопея. Всякое психическое потрясение на несколько дней выводит ее из строя. А я прямо-таки места себе не нахожу, когда ей не по себе. Ведь я так ее ценю! И потом: гостиница для свиданий! Это у тебя просто какая-то болезненная черта! Удивляюсь, как она еще не схватила крапивной лихорадки. В гостинице для свиданий, где каждые два часа меняют белье и потому простыни, безусловно, должны быть сырые! Но ужаснее всего самый факт - гостиница для свиданий! Я не знаю женщины впечатлительней Эвелин. Это белье, несомненно, доставляло ей какое-то извращенное наслаждение. А ведь она обычно так естественна. Это-то в ней и очаровательно! Я тебе этого никогда не прошу, и, видит Бог, дело тут вовсе не в последствиях - мне на них наплевать, я ведь не такой человек. Но клянчить у этих лавочников тысячу фунтов! До чего же мне это противно! Какое им дело до моей личной жизни? Они могут с полным правом сказать мне: сударь, мы делаем с вами дела, но ваши личные расходы мы не намерены оплачивать. Охотней всего я бы ушел в отставку, пока не поздно. В конце концов я чиновник!
   Кокс посмотрел на него и сказал:
   - Да, в конце концов ты чиновник.
   - Хотелось бы мне знать, каким образом попал твой дневник к этому Гону, - пробурчал Хейл, складывая носки на табурете.
   Они полезли в деревянные ванны. Хейл принимал грязевую ванну, в корыте Кокса плавали тонизирующие травы.
   - Подумай только, - грустно продолжал Хейл, разлегшись в ванне, - к какой щепетильности в вопросах чести обязывает нас, чиновников, служба! Обделывать кое-какие делишки нам не возбраняется. Я не стану распространяться о том, чем мы до сих пор занимались в морском ведомстве. Великобританию мы вообще оставим в стороне, я ничего об этом не знаю и, как англичанин, не хочу знать. Но ты только подумай, какие дела обделывает у себя в стране господин фон Бисмарк! Вот поистине великий человек! Он наживает состояние, и при этом страна его благоденствует. Нас, государственных деятелей, не всегда судят справедливо. Люди видят только те или иные мероприятия и судят по ним. А кто из них знает, что к чему? Говорят: та или иная дипломатическая акция была неправильна, но ведь это говорят только потому, что о ней судят по внешнему успеху или неуспеху. Какой грубый подход! А кто знает, какова ее цель? Когда кайзер послал телеграмму президенту Крюгеру {Приветственная телеграмма, которую император Вильгельм II во время англо-бурской войны послал Крюгеру (см. примеч. на стр. 127), привела к обострению англо-германских отношений.}, какие акции поднялись тогда и какие упали? Разумеется, об этом спрашивают только коммунисты. Но, между нами, не только они: и дипломаты тоже. Правда, все это довольно элементарна, но не так далеко от истины. Самое главное и заключается в том, чтобы научиться мыслить элементарно. Элементарное мышление - это мышление великих людей. Политика - это продолжение коммерции иными средствами. Именно поэтому мы должны заботиться о том, чтобы наша личная репутация была безупречной. Если история с гостиницей выплывет наружу, меня со стыдом и позором выгонят из министерства, и никакие заслуги мне не помогут. Но в конце концов у меня есть чувство чести, и оно не позволяет мне якшаться с этими толстосумами.
   Тут его речь была прервана приходом Пичема. Все трое приняли паровую ванну.
   Когда они легли на конки, чтобы остыть, и подложили под головы влажные от пара полотенца, Пичем начал. Он говорил тихо, как больной, да, в сущности, он и был болен.
   - Нельзя сказать, господин Хейл, чтобы нашей совместной работе сопутствовала удача. Вопреки нашим ожиданиям, вы, как нам довелось услышать, сочли невозможным приобрести для правительства наши суда, и мы потерпели большие, более того - огромные убытки.
   Хейл что-то пробурчал. Он лежал вытянувшись и хлопал себя маленькими толстыми ладошками по пухлой груди. Пичем продолжал все так же тихо и с трудом:
   - Все мы - мелкие людишки. Наши деньги заработаны п_о_том и кровью. Вы, я надеюсь, испробовали все средства?
   Пичем повернул голову и посмотрел на статс-секретаря. Тот молчал. Вид у него был не слишком импозантный. Кокс совершил ошибку: его не следовало демонстрировать без платья: нагишом это был просто жирный неинтеллигентный человек, меньше всего крупный чиновник. Какая-то мелочь в его внешности бросилась в глаза Другу нищих.
   Тон Пичема вдруг изменился - чуть заметно, но тем не менее ощутимо.
   - Мы слышали от господина Кокса, что вы обременены личными заботами, неблагоприятно отражающимися на вашей работе? Нас это очень огорчает. Может быть, для вашей работы было бы полезно, если бы мы разгрузили вас от этих забот?
   Хейл опять что-то пробурчал. Он испытывал потребность взглянуть на Кокса. Беседа протекала не так, как он ожидал.
   - Вы знаете, - продолжал Пичем, - что нам не посчастливилось с этими транспортными судами. При ближайшем рассмотрении они оказались не столь исправными, как нам их описывали. Мы слышали также, что и у вас в связи с этим имеются основания опасаться различных неприятностей. Мы можем себе представить, что вы из-за личных забот окажетесь недостаточно вооруженным для борьбы с этими неприятностями. Тут я позволю себе упомянуть и о моих личных делах: я рассматриваю господина Кокса как моего будущего зятя.
   Кокс лениво повернулся и с некоторым удивлением взглянул на Пичема. Он внезапно вспомнил разговор в лавке Пичема, когда тот спросил его, за сколько он, Кокс, выпустит его из этого дела. Пичем произвел на него тогда странное впечатление, о котором он, впрочем, скоро забыл.
   Тем временем Пичем продолжал:
   - Мы должны попробовать, - сказал он очень спокойно, - все-таки использовать старые суда.
   Никто ничего не ответил. Теперь Пичем понял то, чего он еще не знал в Саутгемптоне: эти господа сами рассчитывали использовать старые суда.
   Кокс фальшиво рассмеялся.
   - Ах, так! - сказал он. - За эту поганую тысячу вы хотите в последнюю минуту всучить правительству ваши старые лоханки?
   Теперь молчал Пичем.
   - На этом настаивает КЭТС? - неожиданно резко спросил Кокс.
   Пичем лежа повернул к нему голову.
   - Нет, - сказал он, - я.
   Несколько минут спустя Хейл начал жаловаться на лондонский туман. Пичем поддержал его. Они разошлись по кабинкам. Об остальном они договорились, выйдя из бань. Кокс не сказал больше ни слова.
   Наконец-то, после многих месяцев блуждания впотьмах и жутких страхов, Джонатан Джеремия Пичем понял все.
   Когда он готовился к беседе со статс-секретарем, он, разумеется, ни минуты не рассчитывал, что ему удастся отклонить ни на чем не основанные денежные претензии Хейла или хотя бы добиться от него какой-нибудь незначительной встречной услуги. Только по старой привычке, как всякий коммерсант, которому нестерпима мысль, что он должен что-то дать, ничего не получая взамен, только ради соблюдения формальных условностей он ломал себе голову: чего бы ему потребовать от Хейла? Совершенно открыто давать деньги ни за что - такого унижения он не мог вынести! Так мало-мальски толковый делец пытается уговорить своего разорившегося коллегу, чью гибель он должен предотвратить из соображений общественного характера, чтобы тот хотя бы уступил ему свой страховой полис; или же велит нищему за ту черствую корку, что он ему дал, вырыть по крайней мере яму в саду, которую он прикажет засыпать следующему нищему. А когда Хейл ответил ему молчанием, Пичем страшно разволновался. Он вдруг прозрел.
   Прозрел для новых страданий!
   Правительству будут сданы не новые саутгемптонские суда, несущие ему, Пичему, разорение, а старые, никуда не годные. Кокс и этот мерзкий Хейл безжалостно выжимают из слабой, больной, простодушной Компании по эксплуатации транспортных судов все, что из нее можно выжать; новые суда они либо купят, либо нет - правительственный заказ тут ни при чем; КЭТС придется оплатить их при любых условиях. И все это было задумано с самого начала!
   Пичема привело в ужас, что Кокс не посвятил его в этот план. Во всем остальном Кокс относился к нему как к будущему тестю.
   В то же время он больше всего в данный момент боялся, что Кокс потеряет всякое терпение по отношению к Полли. Но Кокс не проявлял нетерпения.
   Когда Пичем по поручению КЭТС принес Коксу предназначенные Хейлу деньги, он робко перевел разговор на свою дочь. Кокс сначала отмалчивался, а потом заверил его, что не намерен торопить Полли. Он хочет, чтобы его любили не ради денег, а ради него самого. И пускай господин Пичем не беспокоится. Как бы мамзель Полли ни относилась к нему, господин Пичем всегда останется для него ее отцом. Ему приятно хотя бы раз в жизни, имеющей столько теневых сторон, принести себя в жертву более глубокому и чистому чувству.
   Господин Кокс принадлежал к распространенной категории людей, не стесняющихся никаких слов.
   Пичем выслушал его с каменным лицом и в тысячный раз принял решение во что бы то ни стало выдать свою дочь за Кокса.
   Речи Кокса показались ему чересчур эфемерными, а мотивы его чересчур благородными, чтобы можно было им поверить. Как-никак в деле с транспортными судами Кокс доказал, что он не брезгует деньгами господина Пичема.
   После обстоятельного совещания на Олд Оук-стрит было решено сделать еще одну попытку. Может быть, нужно было нанести удар Мэкхиту в деловом отношении?
   В самый разгар большой рекламной распродажи Мэкхиту донесли, что в его лавках и около них собираются толпы нищих. Они роются в товарах и не скупятся на критические замечания. Громко ругаясь, они расшвыривают все, что есть в лавках. Они становятся по двое и по трое у входа и делятся впечатлениями о завали, которой там торгуют. Ввиду того, что покупателям, желающим попасть в лавку, приходится протискиваться между ними - а они невероятно грязны, - многие просто уходят домой. Мэкхит лично
   объехал лавки и полюбовался на посланцев своего тестя. Сначала он решил было обратиться за помощью в полицию, но потом ему пришла в голову более остроумная идея, и он велел владельцам лавок в пятницу, в наиболее оживленные часы, вывесить в витринах написанные от руки плакаты, гласившие:
   ЗДЕСЬ ДАЖЕ НИЩИЙ МОЖЕТ КУПИТЬ ДОБРОКАЧЕСТВЕННЫЙ ТОВАР
   Вся эта история попала в газеты, и популярность д-лавок только возросла.
   Господин Пичем промахнулся еще раз.
   Но сколько бы трудностей ни предвидел его зять, одну он все же проглядел. Встрече господина Пичема с некоей высокопоставленной особой из морского ведомства, имевшей место в банях Фэзера и стоившей ему столько денег, суждено было роковым образом отразиться на смелых замыслах его зятя. Перед взором господина Пичема теперь неотступно маячили три набитых солдатами ветхих ящика, плывущих в открытом море. Грандиозная сделка!
   РАСПРОДАЖА
   Мэкхит делил свое время между О'Хара и Фанни Крайслер. Он обычно встречался в парикмахерской с О'Хара и двумя другими обитателями Блэксмит-сквера: Фазером и Гручем, старыми громилами. Зайдя в какой-нибудь ближайший трактир, они разрабатывали планы наиболее крупных налетов. У Мэкхита по-прежнему бывали остроумные идеи, и он обладал непревзойденными организаторскими способностями, но совещания с Фанни Крайслер в конторе ЦЗТ доставляли ему горазда большее удовлетворение. Для скупки обанкротившихся лавок, более отвечавшей требованиям современности, была необходима не меньшая изворотливость.
   В этой роли он чувствовал бы себя как рыба в воде, если бы не навязал себе на шею контракта с Аароном.
   Интимные беседы в конторе ЦЗТ между Макхитом, Фанни Крайслер я О'Хара нередко заканчивались гробовым молчанием.
   Они начали осторожно продвигать товары ЦЗТ в лавки Аарона. О'Хара лихорадочно подстегивал переведенных на жалованье "закупщиков". Но уже стало ясно, что ЦЗТ, бывшее для д-лавок почти неисчерпаемым источником, не справится с огромными поставками, каких требовала рекламная неделя, тем более что теперь приходилось снабжать и лавки Аарона, почти вдвое превосходившие мощностью д-лавки.
   Уже через несколько дней запасы наиболее ходовых товаров заметно сократились.
   Мэкхит казался еще более подавленным, чем обычно. С ужасом думал он о том дне, когда вынужден будет признаться господам Аарону и Опперам, что столько раз обсуждавшееся решительное сражение с Крестоном вообще не может состояться. А потом в его голове постепенно созрел чрезвычайно рискованный план. Лежа ночами рядом с Полли, он час за часом обдумывал грозное положение, в котором очутился. Он становился дальновидней, и ему легче думалось, когда он слышал ее ровное, доверчивое дыхание. Именно в эти часы он принимал самые смелые решения.
   Однажды утром, ничего не сообщив Фанни и О'Хара, он пошел к Аарону и сказал ему следующее:
   - Мы не должны рассчитывать только на рекламную неделю. Надо позаботиться о том, чтобы Крестон выдохся еще до начала кампании. Лучше всего, если мы уже теперь начнем снижать цены. ЦЗТ все равно, когда выбрасывать товары на рынок - теперь или потом. А у Крестона ничего еще не готово.
   Аарон посмотрел на него затуманенным взором. Что-то ему не нравилось в Мэкхите. Для разбойника у него был чересчур обывательский вид, для обывателя - чересчур разбойничий. К тому же у него была голова редькой и слишком мало волос. Аарон придавал значение таким вещам.
   В конце концов он все-таки согласился. Его жена в последнее время ходила с госпожой Мэкхит по магазинам и очень хорошо отзывалась о чете Мэкхит. От нее Аарон узнал, что они отказывали себе во всем. Мэкхит по вечерам! сам проверял счета по хозяйству. Он утверждал, что нужно беречь каждый грош.
   Кроме того, Мэкхит нашел поддержку в лице старшего Оппера. Последний принял деятельное участие в пересмотре личного состава лавок Аарона. Он был одержим мыслью об олимпийских играх и бескорыстно прославлял Мэкхита, как творца этой идеи. Продавцам был обещан процент с оборота, теперь они были заинтересованы в деле не меньше, чем владельцы лавок. Игры были в разгаре.
   Рекламу усилили. Завоз товаров значительно увеличился, ассортимент был расширен. Тесные кладовые д-лавок также были завалены до отказа. Посетители покупали одни вещи и присматривались к другим. Соблазненные низкими ценами, они уносили все, что можно было унести. Большие надписи цветным карандашом на оберточной бумаге возвещали, что здесь представляется единственный и неповторимый случай покупать лишние вещи. Люди выходили из лавок крадучись, точно воры, полные тайного страха, как бы владелец лавки в последнюю минуту не опомнился, что он взял за свои товары вместо шиллинга пенсы.
   Мэкхит работал не покладая рук. Он лично ходил из лавки в лавку, поддерживал владельцев советами, а также бонами и товарами. Но главным его занятием было добывание огромных партий дешевых товаров, частично из Дании, Голландии и Франции. Его Центральное закупочное товарищество под руководством О'Хара работало день и ночь.
   Относительно нескольких партий было установлено, что они добыты путем налетов. Обвинение это коснулось д-лавки на Малберри-стрит, принадлежащей Мэри Суэйер. Краденые товары были опознаны нищими.
   Мэкхит изъял их из продажи, сдал в полицию вместе с некоторыми подозрительными товарами из других лавок и даже сплавил в тюрьму двух-трех мелких налетчиков.
   Тем не менее он долго не мог успокоиться. Он догадывался, что его тесть еще не сказал последнего слова. Судя по всему, Пичем ждал удобного случая.
   - Ненависть твоего отца, - говорил Мэкхит Полли, - противоестественна. По-видимому, этот Кокс еще больше прибрал его к рукам. Он не перестает травить меня. Мне даже нехорошо делается, когда я о нем думаю. Я полагал, что он в конце концов примирится с совершившимся фактом. Я ведь, в сущности, только сколачиваю себе и тебе сносное существование.
   Вскоре, однако, его дела вступили в фазу бурного развития, и он совершенно забыл об этой неприятности.
   Концерн Аарона и д-лавки объявили в крупных газетах, что они делают скидку семьям призванных на войну и предоставляют вдовам солдат особые льготы при сдаче в аренду новых лавок. Этот шаг был встречен всеобщим одобрением. Цены сбивались всеми доступными способами.
   Лавки Крестона вскоре почуяли бешеную конкуренцию и принуждены были также снизить цены. Национальный депозитный банк напрягал<все свои силы. Миллер и Хоторн ночи напролет сидели с Крестоном над книгами. Кампания поглощала чудовищные суммы. Полтора Столетия не решались смотреть друг другу в глаза. Они чувствовали в полной мере свою ответственность.
   Чтобы довести их до крайности, Мэкхит подослал к ним посредников с предложением возобновить переговоры. Из этого они должны были сделать вывод, что Коммерческий банк, поддерживающий Аарона и д-лавки, постепенно выдыхается и братья Опперы втихомолку ищут путей к Крестону.
   Они и в самом деле сделали этот вывод и вновь снизили цены на мелкие товары.
   Соответственно и Аарону и Мэкхиту пришлось еще раз снизить цены. А между тем рекламная неделя обоих концернов должна была вот-вот начаться.
   Публика давно уже сообразила, что между Аароном и Крестоном завязался решительный бой. Она поняла так же, что ей дана возможность покупать по дешевке. Она ринулась покупать, но многие хозяйки ждали еще большего снижения цен. Они алчно блуждали по лавкам и сравнивали цены.
   Аарон уже приступил к подготовительным работам по переоценке товаров. И тут он научился уважать своего нового компаньона. Всякий раз, как он видел его голову, похожую на редьку, он спрашивал себя, способен ли этот человек написать короткое письмо без орфографических ошибок, но считать тот умел вне всяких сомнений. Как выяснилось впоследствии, он и еще кое-что умел.
   ЦЗТ готовилось к большой рекламной неделе, которая должна была затмить все, что до сих пор делалось в этой области. Лавки Аарона забирали все товары, какие бы оно им ни поставляло, в даже не говорили спасибо. Прибыль, правда, была невелика, так как неслыханно низкие цены уже теперь почти исключили всякую возможность заработка; но ведь речь шла только об окончательном разгроме конкурента. Во всем, что касалось рекламной недели. Аарон всецело полагался на чудотворное ЦЗТ. Его возможности были, по-видимому, неограниченны.
   На самом деле это было совсем не так.
   Когда выяснилось, что запасы тают с каждым днем, у Мэкхита, находившегося в лавке Фанни, разыгрались нервы. Он, рыдал и кричал, что его грабят, что он попал в лапы разбойников с большой дороги. Он делает все, что в его силах, но с него попросту снимают шкуру. Он больше не в состоянии жить на вулкане. Нельзя же в конце концов требовать от него большего, чем может сделать человек!
   Непосредственной причиной этого припадка был разговор с Жаком Оппером, который назвал предстоящую рекламную неделю олимпиадой и отпустил Генри Опптеру фантастическую сумму на газетную рекламу.
   Фанни обложила Мака компрессами и натерла его до пояса арникой. Половину ночи он плакал и обвинял ее в том, что она тоже относится к нему как к боксеру, который ради общего удовольствия жертвует своим здоровьем.
   Как и многие великие люди, он приходил в ужас от собственных планов накануне их осуществления. Так, Наполеон упал в обморок, когда давно задуманный и разработанный им во всех деталях государственный переворот начался.
   Это настроение часто сменялось приливами бодрости.
   Временами он оживлялся, водил Фанни в шикарные рестораны в Сохо и хохотал вместе с ней, представляя себе, какие мины скорчат Аарон и Опперы, если его великий план осуществится.
   Фанни смеялась вместе с ним, но не знала, в чем собственно, заключается его план. Он давно уже ни с кем, даже с ней, не делился своими намерениями.
   Обычно все же преобладало угнетенное настроение. Люди О'Хара пытались использовать положение и начали предъявлять всевозможные требования.
   Однажды - дело было в сентябре - О'Хара вызвал Мэкхита на Нижний Блэксмит-сквер.
   Это было нечто неслыханное. Мэкхит никогда не показывался на Нижнем Блэксмит-сквере. Из всей банды О'Хара только сам О'Хара, Фазер и Груч знали его издавна - еще в те времена, когда он именовался Бекетом
   Тем не менее Мэкхит поехал. Как видно, дело было нешуточное. Он встретился с О'Хара в парикмахерской.
   Они молча пошли в трактир по соседству.
   О'Хара вопросил простить его за беспокойство и сказал, что он хотел бы поговорить с Мэкхитом втайне от Фанни Крайслер.
   В банде, сказал он, происходят какие-то непонятные вещи, причем Фанни играет в происходящем довольно странную роль. Банда недовольна новыми методами работы. Твердые ставки кажутся ей слишком низкими. Он, О'Хара, немедленно предпринял решительные шаги, но Фанни всюду, где только можно, оказывает ему противодействие и препятствует всем его мероприятиям. Очевидно, она заодно с Гручем, который, несомненно, помогает ей подстрекать банду. Кстати, он с некоторых пор опять поселился у нее в Лэмбете.
   Мэкхит был ошеломлен этим известием. Он не сомневался в преданности Фанни.
   По словам О'Хара, она компенсировала сокращение жалованья, проведенное в банде с момента объявления похода против Крестона, процентным вознаграждением за счет ЦЗТ. Но банде и этого мало. Вот уже несколько дней, как работа идет ненормально. Зарегистрировано несколько случаев саботажа, отдельные группы и вовсе не выходят на работу. О'Хара спросил, не жалуются ли д-лавки на сокращение поставок.